Страница:
А потому и лавку отгрохал огромную, и нескольких приказчиков нанял — частью из местных, частью из греков-беженцев. Было у него, на деле, и ещё одно соображение — закупая местные товары, резидент увеличивал количество знакомств и мотивировал непрерывную суету и переговоры.
— Рекомендую поговорить с мерсийцами, — заметила Немайн, — у них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
— А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
— Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего-либо, кроме оружия. Но они сбывают сырьё — что тебе малоинтересно, и военные трофеи — поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же, и над нами тучи сгущаются. Но если повезёт — будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах — а уже гудят.
— Но о войне мы сможет поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из нарядов?
Вернулась в «Голову», довольная обновками. К собственному её удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими — что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый — молодых девушек в таком видеть приходилось редко, а вот замужние дамы такое носили часто. Немайн припомнила, что в средние века мода вообще ходила поколениями, причём люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь — новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить то, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. И ещё подол по росту нужно укоротить. У всех, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестёр грабить. Тем более, с собой в новый город удастся прихватить только одну.
Увидев добычу, Анна с Эйрой переглянулись. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
— Вот, — сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, уронила рядом с собой тяжелый мешочек, благостно потянулась, — Тысяча золотых. Сейчас коротко обсудим условия — вы ведь по-латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдём к принцу Рису.
Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала — уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду — и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому — совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как ушастая уже устроилась на пятках.
— Быстро устаю, — пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога, — а ещё мне деньги нужны…
Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня — правда, крещёная — у него иных чувств, кроме умиления. Да ещё, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда… Когда сида не свешивает уши вот так! А теперь — обиженный ребёнок, и только!
Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелёк в полном распоряжении соратницы.
— Жену позови, — предложила Немайн, — Дело-то у меня большое, а Гваллен твоя — умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережьи Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош — храбр, честен, рассудителен и влюблён в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шёлк… Вот, и так ведь лучится довольством — а вошла жена, так расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала — в обустройство гавани и пристаней, и складов вложится. И меньше, чем на половинную долю не согласна, а что до остального…
— Сколько?
Услышав сумму, поморщилась.
— Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
— А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
— Тогда… — Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо — дешёвый.
— Всё будет, — заверил Рис, — чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
— Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, — добавила жена, — как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене — неуместно. А на вес — так тебе же нужно много. Замучаемся.
— Тем более, что многое нам придётся покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть, что предложить в обмен.
Теперь, когда понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, Рис стал дотошнеё и практичней жены. Немайн попросту любовалась на эту парочку — но торговаться не забывала. А соль — это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно!
Вернувшись домой с подписанным договором и ещё одним кошелём, полегче, Немайн отдышалась — и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны — они-то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по-сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например, соседского мальчишки. И настолько увлёкся, что не услышал стука деревянных подошв.
Ну что ж. Немайн осмотрелась. Ноги гудели, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке — тем более. Другое дело — ветка дерева. Хорошо, что у это ивы развилка между стволами где-то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где-то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть — недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого…
— Молодец. Хорошо получается у тебя, — сказала. Почему-то стало весело.
— Майни! То есть… Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
— Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, и мучает одышка меня. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро, и спать отправлюсь потом.
— Так утро ещё!
— Так научу пока, не будет утро уже… — Немайн осеклась. Что-то её не нравилось в собственной манере речи. Что именно — уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
— А я думал ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
— Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления… Ну, болезни этой. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай…
Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за меч настоящий? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Ведь загонять до пота и в мышцах боли себя ты уже научился, и придётся теперь сдерживаться… Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю — сказал. Оказалось, врагом был назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
— Баловство, но кисти рук у тебя, может, и станут посильней. А это совсем не вредно. Так что — играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
Это как раз стерпеть было можно, и легко. Возраст — дело наживное, а теперь сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, всё в порядке… Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осёл. А ещё рыцарь!
— У сиды учишься, — говорил, — значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду?
Сзади шаги. Знакомые. Эйра… И ещё кто-то… Мужчина. Довольно тяжёлый, топает этак размеренно.
— Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, — раздался весёлый голос, — Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
— Какого королевства? — Немайн чуть с ветки не упала.
— Я сегодня не Тристан, — сообщил ученик, — Сегодня латинский день, так что я Аргут…
— Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил, работа твоя. Королевская работа.
— Я не могу. Я дочь принцепса, — объяснила Немайн, искренне жалея, что у неё не два рта — слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на нос, а вот отвечать приходилось по-очереди, — Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королём, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять? Потому как, если правитель заделается тираном, или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется…
После этого перешла на латынь, и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования — это одно, а полноценное ученичество — совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями…
— Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? — печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему-то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось, — Или к Рису? Будет не принцем, а королём!
Ещё утром Немайн сказала бы: да! Одно дело, получить землю под застройку, другое — область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
— Не обязательно, — заявила она, — но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
— Не только.
— Тогда так… Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда всё и обсудим? Договорились?
Ивор и этому был рад. По крайней мере, что-то определённое. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах… Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно — при матери и Бриане. Отец-то, хоть и приносит семье доход, да всё-таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно — или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда — несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто-то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
Потом из дому выглянула рыжая — чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься — и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
— Где все старшие, кстати?
— Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками… Да сама она разберётся. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один — наиграются или нет? Но — было приятно, что случайная пустяковая вещь — прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали — а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
— Цикориевый только у нас, — похвасталась Альма, — Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
— Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
— Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
— Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица — уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит…
Рассказчица сида хорошая — вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
— А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
— Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, историческая правда эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
— Майни, — голос Альмы чуть дрожал, — Ну скажи, что это выдумка! Сочинять и врать — это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать — так пожалуйста. А как истории детям рассказывать — так я не вру!
— Я, и правда, многое придумала.
— Я так и знала! — Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой — спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
— Она многое придумала, — заявил он, — вот только не так, как тебе кажется.
— То есть?
— А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история — правда.
— Выдуманная правда.
— Выдуманная правда — это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
— Так, — девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
— А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены — кто их вообще мог придумать?
— Ты плохой, — сказала Альма брату, — Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
— Будет, — отрезал Тристан, — только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери — не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке — любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне — лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
— Ну, я пришла, — громко сообщила Немайн, — дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
— А ничего, — сурово пожевал тот губами, — петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом — и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто — поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.
— Русский поэт? Не знаком.
— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
— Как это — вылупилась? — заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, — Вы же не птица…
— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание — а вместо него появилась я. С его памятью — но другая.
— Ааа. Ну, это нормально, — успокоился призрак, — В сущности…
Немайн дёрнула ухом.
— …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
— Это не то.
— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?
— А это был мужчина, — а про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-то, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!
— Даже и так? В таком случае, должен вас порадовать — если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остаётся всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть — так вам будет попроще.
Немайн хмыкнула.
— Ну, вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…
— Она же не смогла убить!
— А я не могу даже подумать!
Церемония закончилась.
Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам чёрное золото прямых волос. Просияла. Какие у неё глазищи!
— Я — это ты!
— Нион? Луковка? Ты куда исчезла?
— Ты знаешь! Ты всё знаешь. Тут всё так сложно, а я трусиха, моя богиня, — Нион говорит это с радостным смехом. Словно отрицая смысл сказанного. Но ведь смех это и есть отрицание. Отказ от прошлого себя. Тоже вылупляется?
— Я не богиня.
— Я знаю, — она опять смеется. — А что обещала — сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи — того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но их я уже не боюсь, — она опять заливается смехом, — Я это ты. Я смогу. Всё сделаю!
— Возвращайся, Луковка, — предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинёшенька. Да с её характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы, — Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.
— Никого мне не надо, кроме тебя, — не согласилась Нион, — а ты со мной всегда. Я всё сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мёртвая… Ведь я — это ты!
Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная — а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя — маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь всё выглядит таким, каким и должно быть…
Нион стоило как следует отругать — за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но — роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик-композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:
— Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую, шестьдесят две сотых долей процента от необходимого для обратного переноса.
И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:
— Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!
Лорн ап Данхэм любовался на свою работу. Только что закалённый меч тускло сверкал, как рыбья чешуя. Триумф омрачало только одно — скоро такую же красоту сможет изготовить любой грамотный кузнец. Раз идею высказала сида, то о том, как делать такие мечи, скоро будет знать половина Камбрии. Не признаёт она тайн мастерства. Чужие уважает, но свои — выбалтывает. Хотя — нет, не выбалтывает. Наверняка гейс на ней такой, мистическое обязательство. Ведь за тысячи лет всё, что ни напридумывала — людям раздарила. Так что и сварной клинок в руках — просто первый. А скоро их будет больше.
Не намного больше. Всех пока радует сталь — и то, что из новой печи её выходит много. Лорн припомнил — с другими мастерами сида говорила о ремесле, и они охотно поддакивали, когда Немайн рисовала подобия мельничных жерновов — для заточки литых, да грубо прокованных заготовок. Всего несколько бесед — и стало ясно, что римляне всё-таки получат не секиры, как изначально договорился Дэффид, а старые добрые гладии. Уродливые короткие пыряла, близко не приближающиеся к благородным листовидным формам — но прочные и острые. А баланс обеспечит рукоять.
И что останется Лорну? Разве только создать гильдию кузнецов-оружейников, да выставить такой клинок как образец шедевра. То есть работы, после которой ученик обретает право именоваться мастером? Сделал не хуже — молодец, можешь, нет — не позорь профессию, оставайся на подхвате у тех, кто достоин. Создать эталон — слава — но небольшая, раз уж её всякий повторит. А скольких хлопот потребовала вещь! Долгая плавка — не в большой общей печи, а в малом её подобии, которую Лорн устроил у себя в кузнице. Да не одна — две плавки на сталь, три — на железо. Сварка клинка из кусочков. Проковка. Немайн говорила, что можно сделать много проковок, и тогда меч выйдет ещё лучше. Но — это работа не художника, а ремесленника. Значит, это не то! Ведь незадолго до болезни сида даже не намекнула — сказала прямо, что для неё следующий меч сделает он, Лорн. А что такое меч Девы Озера? Новый Эскалибур! Уж он-то не может быть получен простым повторением рутинной работы!
Кое-какие шаги по изготовлению меча спасителя Британии кузнец уже предпринял. А именно, позаботился о сырье. Пока сида болела, он поговорил с одним из ирландских друидов, который сам был не чужд огненному ремеслу. И добился своего: тот согласился послать за железом из древних друидических закладок, куда более старых, чем время жизни человека. Дюжина дюжин лет это будет, или малость постарше — неважно. Важно, что в Камбрии лучшего железа не сыскать! За лучшее железо друид просил лишь одного — присутствовать при изготовлении клинка, и Лорн неохотно согласился выполнить это условие. И через три дня после завершения навигации получил свёрток с изъеденными ржавчиной крицами.
Но, прежде чем переводить на окалину драгоценный металл, следовало отработать технологию.
А потому Лорн ап Данхэм загнал бьющееся в груди "Пора!" на обочину сознания. Да, сидха принесла два славных ремесленных способа. Но именно он, Лорн должен придумать лучший — третий. Первый даёт достойную и дешёвую вещь. Второй — дорогую и отличную. Третий должен произвести чудесную. Лорн задумался. Надолго. Следующую плавку он начнёт только через три дня, в строгой тайне. Возьмёт одну из своих двадцатилетних закладок.
Немайн зашла "со второго утра" посмотреть на сына — да так и осталась. Не удержалась, взяла на руки. Даже в походе всегда старалась держать на руках — и только если передние конечности были уж очень нужны свободными, совала в скрученную из плаща переноску. Маленький сыт. Следовательно — спит, но почему не побаюкать? Нет, открыл глазёночки. Чует мать? Ей так мало приходится бывать со своим сокровищем!
Нарин нашла себе дело снаружи, спросилась и вышла. Краем сознания сида понимала — за время её болезни та заново привыкла к ребёнку. Которого сама и родила, но по странному стечению обстоятельств подарила рыжей и ушастой. Так что теперь числилась в кормилицах, матерью же считалась Немайн. Приёмышей и родных детей в Камбрии различать не принято — и этот обычай славно лёг на отчаянное детолюбие сидов.
Так что издевательством это не было. Так, озорство. Захотелось почувствовать, как это — быть матерью не по обычаю, а на деле. Причём — очень-очень. Снова инстинкт… Накатывало и раньше. Но всегда находилось срочное дело, или свидетели — стыдно же! И наряд особо не позволял — разве если раздеться до рубашки. А на этот раз Немайн одела новенькое верхнее платье с ненавязчиво осуждаемым церковью разрезом чуть не до пояса. За который молодые замужние валлийки упорно продолжали держаться. И будут, видимо, аж пока пуговички не изобретут. Дэффид на эту обновку нахмурился было, но Глэдис на ушко пошептала. А вот до сиды только и дошло, для чего эта похабщина. Детей кормить.
— Рекомендую поговорить с мерсийцами, — заметила Немайн, — у них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
— А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
— Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего-либо, кроме оружия. Но они сбывают сырьё — что тебе малоинтересно, и военные трофеи — поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же, и над нами тучи сгущаются. Но если повезёт — будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах — а уже гудят.
— Но о войне мы сможет поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из нарядов?
Вернулась в «Голову», довольная обновками. К собственному её удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими — что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый — молодых девушек в таком видеть приходилось редко, а вот замужние дамы такое носили часто. Немайн припомнила, что в средние века мода вообще ходила поколениями, причём люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь — новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить то, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. И ещё подол по росту нужно укоротить. У всех, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестёр грабить. Тем более, с собой в новый город удастся прихватить только одну.
Увидев добычу, Анна с Эйрой переглянулись. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
— Вот, — сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, уронила рядом с собой тяжелый мешочек, благостно потянулась, — Тысяча золотых. Сейчас коротко обсудим условия — вы ведь по-латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдём к принцу Рису.
Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала — уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду — и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому — совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как ушастая уже устроилась на пятках.
— Быстро устаю, — пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога, — а ещё мне деньги нужны…
Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня — правда, крещёная — у него иных чувств, кроме умиления. Да ещё, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда… Когда сида не свешивает уши вот так! А теперь — обиженный ребёнок, и только!
Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелёк в полном распоряжении соратницы.
— Жену позови, — предложила Немайн, — Дело-то у меня большое, а Гваллен твоя — умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережьи Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош — храбр, честен, рассудителен и влюблён в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шёлк… Вот, и так ведь лучится довольством — а вошла жена, так расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала — в обустройство гавани и пристаней, и складов вложится. И меньше, чем на половинную долю не согласна, а что до остального…
— Сколько?
Услышав сумму, поморщилась.
— Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
— А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
— Тогда… — Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо — дешёвый.
— Всё будет, — заверил Рис, — чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
— Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, — добавила жена, — как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене — неуместно. А на вес — так тебе же нужно много. Замучаемся.
— Тем более, что многое нам придётся покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть, что предложить в обмен.
Теперь, когда понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, Рис стал дотошнеё и практичней жены. Немайн попросту любовалась на эту парочку — но торговаться не забывала. А соль — это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно!
Вернувшись домой с подписанным договором и ещё одним кошелём, полегче, Немайн отдышалась — и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны — они-то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по-сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например, соседского мальчишки. И настолько увлёкся, что не услышал стука деревянных подошв.
Ну что ж. Немайн осмотрелась. Ноги гудели, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке — тем более. Другое дело — ветка дерева. Хорошо, что у это ивы развилка между стволами где-то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где-то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть — недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого…
— Молодец. Хорошо получается у тебя, — сказала. Почему-то стало весело.
— Майни! То есть… Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
— Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, и мучает одышка меня. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро, и спать отправлюсь потом.
— Так утро ещё!
— Так научу пока, не будет утро уже… — Немайн осеклась. Что-то её не нравилось в собственной манере речи. Что именно — уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
— А я думал ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
— Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления… Ну, болезни этой. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай…
Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за меч настоящий? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Ведь загонять до пота и в мышцах боли себя ты уже научился, и придётся теперь сдерживаться… Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю — сказал. Оказалось, врагом был назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
— Баловство, но кисти рук у тебя, может, и станут посильней. А это совсем не вредно. Так что — играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
Это как раз стерпеть было можно, и легко. Возраст — дело наживное, а теперь сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, всё в порядке… Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осёл. А ещё рыцарь!
— У сиды учишься, — говорил, — значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду?
Сзади шаги. Знакомые. Эйра… И ещё кто-то… Мужчина. Довольно тяжёлый, топает этак размеренно.
— Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, — раздался весёлый голос, — Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
— Какого королевства? — Немайн чуть с ветки не упала.
— Я сегодня не Тристан, — сообщил ученик, — Сегодня латинский день, так что я Аргут…
— Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил, работа твоя. Королевская работа.
— Я не могу. Я дочь принцепса, — объяснила Немайн, искренне жалея, что у неё не два рта — слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на нос, а вот отвечать приходилось по-очереди, — Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королём, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять? Потому как, если правитель заделается тираном, или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется…
После этого перешла на латынь, и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования — это одно, а полноценное ученичество — совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями…
— Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? — печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему-то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось, — Или к Рису? Будет не принцем, а королём!
Ещё утром Немайн сказала бы: да! Одно дело, получить землю под застройку, другое — область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
— Не обязательно, — заявила она, — но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
— Не только.
— Тогда так… Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда всё и обсудим? Договорились?
Ивор и этому был рад. По крайней мере, что-то определённое. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах… Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно — при матери и Бриане. Отец-то, хоть и приносит семье доход, да всё-таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно — или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда — несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто-то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
Потом из дому выглянула рыжая — чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься — и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
— Где все старшие, кстати?
— Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками… Да сама она разберётся. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один — наиграются или нет? Но — было приятно, что случайная пустяковая вещь — прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали — а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
— Цикориевый только у нас, — похвасталась Альма, — Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
— Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
— Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
— Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица — уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит…
Рассказчица сида хорошая — вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
— А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
— Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, историческая правда эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
— Майни, — голос Альмы чуть дрожал, — Ну скажи, что это выдумка! Сочинять и врать — это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать — так пожалуйста. А как истории детям рассказывать — так я не вру!
— Я, и правда, многое придумала.
— Я так и знала! — Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой — спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
— Она многое придумала, — заявил он, — вот только не так, как тебе кажется.
— То есть?
— А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история — правда.
— Выдуманная правда.
— Выдуманная правда — это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
— Так, — девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
— А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены — кто их вообще мог придумать?
— Ты плохой, — сказала Альма брату, — Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
— Будет, — отрезал Тристан, — только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери — не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке — любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне — лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
— Ну, я пришла, — громко сообщила Немайн, — дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
— А ничего, — сурово пожевал тот губами, — петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом — и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто — поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.
— процитировала Немайн, — Прошу прощения, что не в рифму — я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет…
"Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья…",
— Русский поэт? Не знаком.
— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
— Как это — вылупилась? — заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, — Вы же не птица…
— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание — а вместо него появилась я. С его памятью — но другая.
— Ааа. Ну, это нормально, — успокоился призрак, — В сущности…
Немайн дёрнула ухом.
— …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
— Это не то.
— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?
— А это был мужчина, — а про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-то, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!
— Даже и так? В таком случае, должен вас порадовать — если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остаётся всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть — так вам будет попроще.
Немайн хмыкнула.
— Ну, вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…
— Она же не смогла убить!
— А я не могу даже подумать!
Церемония закончилась.
Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам чёрное золото прямых волос. Просияла. Какие у неё глазищи!
— Я — это ты!
— Нион? Луковка? Ты куда исчезла?
— Ты знаешь! Ты всё знаешь. Тут всё так сложно, а я трусиха, моя богиня, — Нион говорит это с радостным смехом. Словно отрицая смысл сказанного. Но ведь смех это и есть отрицание. Отказ от прошлого себя. Тоже вылупляется?
— Я не богиня.
— Я знаю, — она опять смеется. — А что обещала — сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи — того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но их я уже не боюсь, — она опять заливается смехом, — Я это ты. Я смогу. Всё сделаю!
— Возвращайся, Луковка, — предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинёшенька. Да с её характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы, — Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.
— Никого мне не надо, кроме тебя, — не согласилась Нион, — а ты со мной всегда. Я всё сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мёртвая… Ведь я — это ты!
Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная — а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя — маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь всё выглядит таким, каким и должно быть…
Нион стоило как следует отругать — за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но — роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик-композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:
— Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую, шестьдесят две сотых долей процента от необходимого для обратного переноса.
И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:
— Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!
Лорн ап Данхэм любовался на свою работу. Только что закалённый меч тускло сверкал, как рыбья чешуя. Триумф омрачало только одно — скоро такую же красоту сможет изготовить любой грамотный кузнец. Раз идею высказала сида, то о том, как делать такие мечи, скоро будет знать половина Камбрии. Не признаёт она тайн мастерства. Чужие уважает, но свои — выбалтывает. Хотя — нет, не выбалтывает. Наверняка гейс на ней такой, мистическое обязательство. Ведь за тысячи лет всё, что ни напридумывала — людям раздарила. Так что и сварной клинок в руках — просто первый. А скоро их будет больше.
Не намного больше. Всех пока радует сталь — и то, что из новой печи её выходит много. Лорн припомнил — с другими мастерами сида говорила о ремесле, и они охотно поддакивали, когда Немайн рисовала подобия мельничных жерновов — для заточки литых, да грубо прокованных заготовок. Всего несколько бесед — и стало ясно, что римляне всё-таки получат не секиры, как изначально договорился Дэффид, а старые добрые гладии. Уродливые короткие пыряла, близко не приближающиеся к благородным листовидным формам — но прочные и острые. А баланс обеспечит рукоять.
И что останется Лорну? Разве только создать гильдию кузнецов-оружейников, да выставить такой клинок как образец шедевра. То есть работы, после которой ученик обретает право именоваться мастером? Сделал не хуже — молодец, можешь, нет — не позорь профессию, оставайся на подхвате у тех, кто достоин. Создать эталон — слава — но небольшая, раз уж её всякий повторит. А скольких хлопот потребовала вещь! Долгая плавка — не в большой общей печи, а в малом её подобии, которую Лорн устроил у себя в кузнице. Да не одна — две плавки на сталь, три — на железо. Сварка клинка из кусочков. Проковка. Немайн говорила, что можно сделать много проковок, и тогда меч выйдет ещё лучше. Но — это работа не художника, а ремесленника. Значит, это не то! Ведь незадолго до болезни сида даже не намекнула — сказала прямо, что для неё следующий меч сделает он, Лорн. А что такое меч Девы Озера? Новый Эскалибур! Уж он-то не может быть получен простым повторением рутинной работы!
Кое-какие шаги по изготовлению меча спасителя Британии кузнец уже предпринял. А именно, позаботился о сырье. Пока сида болела, он поговорил с одним из ирландских друидов, который сам был не чужд огненному ремеслу. И добился своего: тот согласился послать за железом из древних друидических закладок, куда более старых, чем время жизни человека. Дюжина дюжин лет это будет, или малость постарше — неважно. Важно, что в Камбрии лучшего железа не сыскать! За лучшее железо друид просил лишь одного — присутствовать при изготовлении клинка, и Лорн неохотно согласился выполнить это условие. И через три дня после завершения навигации получил свёрток с изъеденными ржавчиной крицами.
Но, прежде чем переводить на окалину драгоценный металл, следовало отработать технологию.
А потому Лорн ап Данхэм загнал бьющееся в груди "Пора!" на обочину сознания. Да, сидха принесла два славных ремесленных способа. Но именно он, Лорн должен придумать лучший — третий. Первый даёт достойную и дешёвую вещь. Второй — дорогую и отличную. Третий должен произвести чудесную. Лорн задумался. Надолго. Следующую плавку он начнёт только через три дня, в строгой тайне. Возьмёт одну из своих двадцатилетних закладок.
Немайн зашла "со второго утра" посмотреть на сына — да так и осталась. Не удержалась, взяла на руки. Даже в походе всегда старалась держать на руках — и только если передние конечности были уж очень нужны свободными, совала в скрученную из плаща переноску. Маленький сыт. Следовательно — спит, но почему не побаюкать? Нет, открыл глазёночки. Чует мать? Ей так мало приходится бывать со своим сокровищем!
Нарин нашла себе дело снаружи, спросилась и вышла. Краем сознания сида понимала — за время её болезни та заново привыкла к ребёнку. Которого сама и родила, но по странному стечению обстоятельств подарила рыжей и ушастой. Так что теперь числилась в кормилицах, матерью же считалась Немайн. Приёмышей и родных детей в Камбрии различать не принято — и этот обычай славно лёг на отчаянное детолюбие сидов.
Так что издевательством это не было. Так, озорство. Захотелось почувствовать, как это — быть матерью не по обычаю, а на деле. Причём — очень-очень. Снова инстинкт… Накатывало и раньше. Но всегда находилось срочное дело, или свидетели — стыдно же! И наряд особо не позволял — разве если раздеться до рубашки. А на этот раз Немайн одела новенькое верхнее платье с ненавязчиво осуждаемым церковью разрезом чуть не до пояса. За который молодые замужние валлийки упорно продолжали держаться. И будут, видимо, аж пока пуговички не изобретут. Дэффид на эту обновку нахмурился было, но Глэдис на ушко пошептала. А вот до сиды только и дошло, для чего эта похабщина. Детей кормить.