Страница:
— Но почему в качестве посредника выбрали именно вас? Вы же не адвокат.
— Нет. Но адвокат — мой приятель, — ответил Холкрофт. — Он знает, что я много разъезжаю по миру. Он знал, что я отправляюсь в Бразилию по делу одного своего клиента... Я архитектор. И он попросил меня порасспросить людей, посоветовал, куда можно обратиться, в том числе в министерство иммиграции.
Все должно быть очень просто. Не надо ничего усложнять.
—Но ведь от вас требовалось проделать большую работу, не так ли? — В вопросе рыжего слышалось недоверие.
— Ну, не совсем так. Я ему многим обязан. Мне это было несложно. — Ноэль затянулся сигаретой. — Это просто непостижимо! Дело казалось таким простым — и что из этого вышло!
— Вам сказали, что Иоганн фон Тибольт сейчас носит имя Джон Теннисон, что он работает в Лондоне — или его работа связана с Лондоном, — произнес седой, держа руки в карманах пальто и в упор глядя на Ноэля. — И потому вы желая оказать любезность приятелю, совершаете переелет из Бразилии в Великобританию, чтобы найти его здесь. Просто желая оказать любезность приятелю... Да, мистер Холкрофт, это просто непостижимо!
Ноэль уставился на седого. Ему вспомнились слова Сэма Буоновентуры: «Я сам взвился... Только так и можно осаживать этих зарвавшихся копов!»
—Э, нет! Я вылетел в Лондон из Рио вовсе не из-за этих фон Тибольтов! Я лечу в Амстердам. Можете связаться с моим офисом в Нью-Йорке — и вы увидите, что я работаю по контракту на Кюрасао. И могу сообщить вам, что Кюрасао — это голландское владение, и я еду в Амстердам на совещание по проекту.
Взгляд седого, похоже, смягчился.
— Понятно, — сказал он спокойно. — Возможно, мы сделали неверные выводы, но, думаю, вы согласитесь, что факты вынудили нас прийти к таким выводам. Мы приносим вам свои извинения.
Довольный собой, Ноэль подавил улыбку. Он учел все уроки: сумел солгать, не теряя бдительности.
— Ничего, — сказал он. — Но теперь позвольте мне задать вам вопрос. Об этом Тинаму. Откуда вам известно, что это фон Тибольт?
— Мы в этом не уверены, — ответил седой. — Мы надеялись, что вы сможете подтвердить наши предположения. Но кажется, ошиблись.
— Конечно ошиблись. Но почему Теннисон? Мне кажется, я должен сообщить нью-йоркскому адвокату...
— Не надо, — прервал его англичанин. — Не делайте этого. Это не надо ни с кем обсуждать.
— Вы немного опоздали, — сказал Холкрофт, блефуя. — Это дело уже обсуждалось. У меня нет перед вами никаких обязательств, но есть обязательства перед тем адвокатом. Он же мой приятель.
Агенты МИ-5 тревожно переглянулись.
— Помимо ваших обязательств перед приятелем, — сказал седой, — я полагаю, вы несете куда более важную ответственность. Ответственность, которая может быть возложена на вас вашим правительством. Это чрезвычайно секретное и деликатное расследование. Тинаму — международный убийца. В числе его жертв много видных деятелей мирового значения.
— И вы считаете, что это — Теннисон?
— У нас имеются косвенные улики, но весьма и весьма веские.
— И все-таки они не вполне убедительные?
— Нет.
— Но только что вы говорили об этом с полной уверенностью.
— Мы пытались поймать вас на слове. Это просто такой метод вести допрос.
— Это чертовски оскорбительно!
— Это чертовски эффективно! — сказал рыжий со шрамом на лбу.
— И каковы же косвенные улики против Теннисона?
— Вы сможете это сохранить в тайне? — спросил седой. — Эта просьба, если вы того пожелаете, может быть подтверждена вам представителем высшей правоохранительной власти вашей страны.
Холкрофт замялся.
— Хорошо, я не буду звонить адвокату в Нью-Йорке. И никому ничего не скажу. Но и мне нужна кое-какая информация.
— Мы не вступаем в торги, — свирепо сказал молодой, но осекся, поймав суровый взгляд старшего коллеги.
— Это не предмет торга, — сказал Ноэль. — Как я сказал, мне нужно найти кого-либо из членов семьи, и я это сделаю. Где я могу найти сестер Теннисона? Одна замужем за капитаном военно-морского флота по фамилии Бомонт. Адвокату в Нью-Йорке это точно известно, и он сам попытается разыскать ее, если это не удастся мне. Но это могу сделать и я.
— Лучше, если бы это сделали вы, — согласился седой. — Мы убеждены, что сестры не знают о тайной деятельности брата. Насколько мы можем судить, между членами семьи возникла некоторая отчужденность. Насколько серьезна эта размолвка, мы не знаем, но они почти не поддерживают друг с другом никаких отношений. Если честно, то ваше появление лишь затруднило нашу задачу. Нам очень не хочется, чтобы их что-то сейчас встревожило. Мы предпочитаем иметь дело с контролируемой ситуацией.
— Их ничто не встревожит, — ответил Ноэль. — Я только передам им то, о чем меня просили, и отправлюсь по своим делам.
— В Амстердам?
— В Амстердам.
— Ну, конечно. Старшая сестра замужем за капитаном Энтони Бомонтом. Она его вторая жена. Они живут под Портсмутом, в нескольких милях к северу от военно-морской базы, в Портси. В местном телефонном справочнике указан его номер. Младшая сестра недавно переехала в Париж. Работает переводчицей в издательстве «Галлимар», но не проживает по адресу, указанному в списке сотрудников. Мы не знаем, где она живет.
Холкрофт встал и прошел к столу. Он взял ручку и стал писать на листке бумаги:
— Энтони Бомонт... Портсмут... «Галлимар»... Как пишется «Галлимар»?
Рыжий продиктовал по буквам. Ноэль записал.
— Я позвоню им утром и черкну пару строк в Нью-Йорк, — сказал он, размышляя, сколько времени может занять поездка в Портсмут. — Сообщу адвокату, что нашел сестер, но не смог найти брата. Правильно?
— Мы не смеем просить вас бросить это дело...
— Разумеется. Я бы мог сказать, почему я решил его бросить, но вам-то что до этого?
— Отлично. На большее мы и надеяться не могли.
— А теперь скажите мне, почему вы считаете, что Джон Теннисон и есть Тинаму. Вы мои должники. — Седой ответил не сразу.
— Возможно, вы и правы. Но я хочу еще раз подчеркнуть, что информация эта строго секретная.
— Да кому я могу об этом рассказать? Я же не клиент... вашего ведомства!
— Ну хорошо, — сказал седой. — Как вы выразились, мы ваши должники. Но вы должны понимать: тот факт, что мы сообщили вам эту информацию, заставит нас в случае чего иметь в виду вас как источник ее утечки. Круг лиц, которым известна эта информация, очень узок.
Холкрофт нахмурился: изобразить гнев оказалось делом простым.
— Но я полагаю, столь же немногочисленны и те люди, к кому вы можете ворваться и обвинить их в том, будто они оплачивают работу убийц! Если бы все это происходило в Нью-Йорке, я бы незамедлительно отправился вместе с вами в суд. Так что, повторяю, вы — мои должники.
— Хорошо. Итак, мы обнаружили некую цепь закономерностей, даже на первый взгляд слишком очевидную, чтобы проводить длительное расследование. Но лишь до того момента, как мы начали разрабатывать этого человека. В течение нескольких лет Теннисон постоянно появлялся в тех местах или вблизи тех мест, где совершались убийства. Все это казалось просто сверхъестественным. Он обычно передавал в «Гардиан» репортажи с места событий. Например, год или два назад он написал об убийстве американца — сотрудника посольства в Бейруте. Американец был, разумеется, агентом ЦРУ. За три дня до убийства Теннисон находился в Брюсселе. И вдруг — уже в Тегеране! Тогда мы и начали его разрабатывать. И пришли к совершенно удивительным результатам. Мы считаем, что он и есть Тинаму. Он фантастически умен и, вполне вероятно, форменный маньяк.
— И что же вы обнаружили?
— Для начала, вы знаете, кто был его отец. Один из основателей нацистской партии, мясник, у которого руки были по локоть в крови.
— Вы в этом уверены? — поспешно спросил Ноэль. — То есть я хочу сказать, из этого вовсе не обязательно следует, что...
— Конечно нет, — сказал седой. — Но то, что следует, мягко говоря, необычно. Теннисон обладает маниакальной тягой к превосходству. У него два университетских диплома, которые он получил в Бразилии в том возрасте, когда другие только поступают на первый курс. Он в совершенстве владеет пятью языками. Он имел весьма прибыльный бизнес в Южной Америке, и его состояние исчисляется гигантской суммой. Едва ли все это может характеризовать его как обычного журналиста.
— Люди меняются, их жизненные интересы тоже меняются. Все это весьма косвенные улики. И очень слабые улики.
— Однако обстоятельства его прихода в «Гардиан» усугубили наши подозрения, — продолжал седой. — Никто в газете не может припомнить, кто и когда его нанял. Его фамилия просто в один прекрасный день вдруг появилась в списке сотрудников — за неделю до публикации его первой корреспонденции из Антверпена. Никто до того момента и слыхом о нем не слыхивал.
— Но кто-то же его нанял.
— Да. Человек, который смотрел анкету Теннисона при приеме на работу, погиб при невыясненных обстоятельствах в метро. В той весьма странной катастрофе погибло пять человек.
— Трагедия в лондонской подземке... — припомнил Холкрофт. — Я читал об этом в газетах.
— Да, писали, что все произошло из-за ошибки машиниста, но эта версия неубедительна, — сказал рыжий. — Машинист был с восемнадцатилетним опытом работы. Это было хладнокровное убийство. Осуществленное руками Тинаму.
— Вы не можете этого утверждать, — возразил Холкрофт. — Ошибка есть ошибка. А каковы иные... совпадения? Где произошли другие убийства?
— Я уже сказал о Бейруте. Еще одно убийство произошло в Париже. Бомбой был взорван автомобиль французского министра труда на улице дю Бак. Смерть наступила мгновенно. Теннисон в то время был в Париже. А за день до этого — во Франкфурте. Семь месяцев назад, во время волнений в Мадриде, из окна четвертого этажа выстрелом был убит правительственный чиновник. Он находился среди толпы. Теннисон в тот день был в Мадриде. За несколько часов до убийства он прилетел туда из Лиссабона. Есть и другие аналогичные случаи. Список можно продолжить.
— Вам удалось допросить его?
— Дважды. Разумеется, не как подозреваемого, а как эксперта по внутриполитическим событиям. Теннисон — воплощенная гордыня. Он заявил нам, что тщательно проанализировал все точки возможной социальной и политической нестабильности в мире и, повинуясь своему инстинкту, всегда отправляется туда, где, по его разумению, в ближайшее время должны произойти вспышки насилия и убийства. Он нам целую лекцию прочитал, сказал, что мы должны предвидеть происшествия, а не быть застигнутыми ими врасплох.
— Может быть, он прав?
— Если хотите нас оскорбить, то я беру ваши слова на заметку. В свете сегодняшних событий мы этого заслуживаем.
— Простите. Но уж коли вам известны все его таланты, почему бы не учесть и эту возможность? А где теперь Теннисон?
— Четыре дня назад он исчез в Бахрейне. Наши оперативники разыскивают его повсюду от Сингапура до Афин.
— Ну что ты о нем думаешь?
— Сам не знаю, — спокойно ответил седой. — Мы сообщили ему достаточно для того, чтобы он начал разнюхивать. Может, и мы что-то узнаем. Он слишком явный дилетант, чтобы быть настоящим связным. Те, кто оплачивает эти убийства, совершили бы величайшую глупость, если бы посылали деньги с этим Холкрофтом. Тинаму бы наотрез отказался от такого варианта.
— Но он же врал напропалую.
— Это точно. Причем врал очень беспомощно.
— Значит, его используют.
— Вполне вероятно. Но для чего?
Глава 11
— Нет. Но адвокат — мой приятель, — ответил Холкрофт. — Он знает, что я много разъезжаю по миру. Он знал, что я отправляюсь в Бразилию по делу одного своего клиента... Я архитектор. И он попросил меня порасспросить людей, посоветовал, куда можно обратиться, в том числе в министерство иммиграции.
Все должно быть очень просто. Не надо ничего усложнять.
—Но ведь от вас требовалось проделать большую работу, не так ли? — В вопросе рыжего слышалось недоверие.
— Ну, не совсем так. Я ему многим обязан. Мне это было несложно. — Ноэль затянулся сигаретой. — Это просто непостижимо! Дело казалось таким простым — и что из этого вышло!
— Вам сказали, что Иоганн фон Тибольт сейчас носит имя Джон Теннисон, что он работает в Лондоне — или его работа связана с Лондоном, — произнес седой, держа руки в карманах пальто и в упор глядя на Ноэля. — И потому вы желая оказать любезность приятелю, совершаете переелет из Бразилии в Великобританию, чтобы найти его здесь. Просто желая оказать любезность приятелю... Да, мистер Холкрофт, это просто непостижимо!
Ноэль уставился на седого. Ему вспомнились слова Сэма Буоновентуры: «Я сам взвился... Только так и можно осаживать этих зарвавшихся копов!»
—Э, нет! Я вылетел в Лондон из Рио вовсе не из-за этих фон Тибольтов! Я лечу в Амстердам. Можете связаться с моим офисом в Нью-Йорке — и вы увидите, что я работаю по контракту на Кюрасао. И могу сообщить вам, что Кюрасао — это голландское владение, и я еду в Амстердам на совещание по проекту.
Взгляд седого, похоже, смягчился.
— Понятно, — сказал он спокойно. — Возможно, мы сделали неверные выводы, но, думаю, вы согласитесь, что факты вынудили нас прийти к таким выводам. Мы приносим вам свои извинения.
Довольный собой, Ноэль подавил улыбку. Он учел все уроки: сумел солгать, не теряя бдительности.
— Ничего, — сказал он. — Но теперь позвольте мне задать вам вопрос. Об этом Тинаму. Откуда вам известно, что это фон Тибольт?
— Мы в этом не уверены, — ответил седой. — Мы надеялись, что вы сможете подтвердить наши предположения. Но кажется, ошиблись.
— Конечно ошиблись. Но почему Теннисон? Мне кажется, я должен сообщить нью-йоркскому адвокату...
— Не надо, — прервал его англичанин. — Не делайте этого. Это не надо ни с кем обсуждать.
— Вы немного опоздали, — сказал Холкрофт, блефуя. — Это дело уже обсуждалось. У меня нет перед вами никаких обязательств, но есть обязательства перед тем адвокатом. Он же мой приятель.
Агенты МИ-5 тревожно переглянулись.
— Помимо ваших обязательств перед приятелем, — сказал седой, — я полагаю, вы несете куда более важную ответственность. Ответственность, которая может быть возложена на вас вашим правительством. Это чрезвычайно секретное и деликатное расследование. Тинаму — международный убийца. В числе его жертв много видных деятелей мирового значения.
— И вы считаете, что это — Теннисон?
— У нас имеются косвенные улики, но весьма и весьма веские.
— И все-таки они не вполне убедительные?
— Нет.
— Но только что вы говорили об этом с полной уверенностью.
— Мы пытались поймать вас на слове. Это просто такой метод вести допрос.
— Это чертовски оскорбительно!
— Это чертовски эффективно! — сказал рыжий со шрамом на лбу.
— И каковы же косвенные улики против Теннисона?
— Вы сможете это сохранить в тайне? — спросил седой. — Эта просьба, если вы того пожелаете, может быть подтверждена вам представителем высшей правоохранительной власти вашей страны.
Холкрофт замялся.
— Хорошо, я не буду звонить адвокату в Нью-Йорке. И никому ничего не скажу. Но и мне нужна кое-какая информация.
— Мы не вступаем в торги, — свирепо сказал молодой, но осекся, поймав суровый взгляд старшего коллеги.
— Это не предмет торга, — сказал Ноэль. — Как я сказал, мне нужно найти кого-либо из членов семьи, и я это сделаю. Где я могу найти сестер Теннисона? Одна замужем за капитаном военно-морского флота по фамилии Бомонт. Адвокату в Нью-Йорке это точно известно, и он сам попытается разыскать ее, если это не удастся мне. Но это могу сделать и я.
— Лучше, если бы это сделали вы, — согласился седой. — Мы убеждены, что сестры не знают о тайной деятельности брата. Насколько мы можем судить, между членами семьи возникла некоторая отчужденность. Насколько серьезна эта размолвка, мы не знаем, но они почти не поддерживают друг с другом никаких отношений. Если честно, то ваше появление лишь затруднило нашу задачу. Нам очень не хочется, чтобы их что-то сейчас встревожило. Мы предпочитаем иметь дело с контролируемой ситуацией.
— Их ничто не встревожит, — ответил Ноэль. — Я только передам им то, о чем меня просили, и отправлюсь по своим делам.
— В Амстердам?
— В Амстердам.
— Ну, конечно. Старшая сестра замужем за капитаном Энтони Бомонтом. Она его вторая жена. Они живут под Портсмутом, в нескольких милях к северу от военно-морской базы, в Портси. В местном телефонном справочнике указан его номер. Младшая сестра недавно переехала в Париж. Работает переводчицей в издательстве «Галлимар», но не проживает по адресу, указанному в списке сотрудников. Мы не знаем, где она живет.
Холкрофт встал и прошел к столу. Он взял ручку и стал писать на листке бумаги:
— Энтони Бомонт... Портсмут... «Галлимар»... Как пишется «Галлимар»?
Рыжий продиктовал по буквам. Ноэль записал.
— Я позвоню им утром и черкну пару строк в Нью-Йорк, — сказал он, размышляя, сколько времени может занять поездка в Портсмут. — Сообщу адвокату, что нашел сестер, но не смог найти брата. Правильно?
— Мы не смеем просить вас бросить это дело...
— Разумеется. Я бы мог сказать, почему я решил его бросить, но вам-то что до этого?
— Отлично. На большее мы и надеяться не могли.
— А теперь скажите мне, почему вы считаете, что Джон Теннисон и есть Тинаму. Вы мои должники. — Седой ответил не сразу.
— Возможно, вы и правы. Но я хочу еще раз подчеркнуть, что информация эта строго секретная.
— Да кому я могу об этом рассказать? Я же не клиент... вашего ведомства!
— Ну хорошо, — сказал седой. — Как вы выразились, мы ваши должники. Но вы должны понимать: тот факт, что мы сообщили вам эту информацию, заставит нас в случае чего иметь в виду вас как источник ее утечки. Круг лиц, которым известна эта информация, очень узок.
Холкрофт нахмурился: изобразить гнев оказалось делом простым.
— Но я полагаю, столь же немногочисленны и те люди, к кому вы можете ворваться и обвинить их в том, будто они оплачивают работу убийц! Если бы все это происходило в Нью-Йорке, я бы незамедлительно отправился вместе с вами в суд. Так что, повторяю, вы — мои должники.
— Хорошо. Итак, мы обнаружили некую цепь закономерностей, даже на первый взгляд слишком очевидную, чтобы проводить длительное расследование. Но лишь до того момента, как мы начали разрабатывать этого человека. В течение нескольких лет Теннисон постоянно появлялся в тех местах или вблизи тех мест, где совершались убийства. Все это казалось просто сверхъестественным. Он обычно передавал в «Гардиан» репортажи с места событий. Например, год или два назад он написал об убийстве американца — сотрудника посольства в Бейруте. Американец был, разумеется, агентом ЦРУ. За три дня до убийства Теннисон находился в Брюсселе. И вдруг — уже в Тегеране! Тогда мы и начали его разрабатывать. И пришли к совершенно удивительным результатам. Мы считаем, что он и есть Тинаму. Он фантастически умен и, вполне вероятно, форменный маньяк.
— И что же вы обнаружили?
— Для начала, вы знаете, кто был его отец. Один из основателей нацистской партии, мясник, у которого руки были по локоть в крови.
— Вы в этом уверены? — поспешно спросил Ноэль. — То есть я хочу сказать, из этого вовсе не обязательно следует, что...
— Конечно нет, — сказал седой. — Но то, что следует, мягко говоря, необычно. Теннисон обладает маниакальной тягой к превосходству. У него два университетских диплома, которые он получил в Бразилии в том возрасте, когда другие только поступают на первый курс. Он в совершенстве владеет пятью языками. Он имел весьма прибыльный бизнес в Южной Америке, и его состояние исчисляется гигантской суммой. Едва ли все это может характеризовать его как обычного журналиста.
— Люди меняются, их жизненные интересы тоже меняются. Все это весьма косвенные улики. И очень слабые улики.
— Однако обстоятельства его прихода в «Гардиан» усугубили наши подозрения, — продолжал седой. — Никто в газете не может припомнить, кто и когда его нанял. Его фамилия просто в один прекрасный день вдруг появилась в списке сотрудников — за неделю до публикации его первой корреспонденции из Антверпена. Никто до того момента и слыхом о нем не слыхивал.
— Но кто-то же его нанял.
— Да. Человек, который смотрел анкету Теннисона при приеме на работу, погиб при невыясненных обстоятельствах в метро. В той весьма странной катастрофе погибло пять человек.
— Трагедия в лондонской подземке... — припомнил Холкрофт. — Я читал об этом в газетах.
— Да, писали, что все произошло из-за ошибки машиниста, но эта версия неубедительна, — сказал рыжий. — Машинист был с восемнадцатилетним опытом работы. Это было хладнокровное убийство. Осуществленное руками Тинаму.
— Вы не можете этого утверждать, — возразил Холкрофт. — Ошибка есть ошибка. А каковы иные... совпадения? Где произошли другие убийства?
— Я уже сказал о Бейруте. Еще одно убийство произошло в Париже. Бомбой был взорван автомобиль французского министра труда на улице дю Бак. Смерть наступила мгновенно. Теннисон в то время был в Париже. А за день до этого — во Франкфурте. Семь месяцев назад, во время волнений в Мадриде, из окна четвертого этажа выстрелом был убит правительственный чиновник. Он находился среди толпы. Теннисон в тот день был в Мадриде. За несколько часов до убийства он прилетел туда из Лиссабона. Есть и другие аналогичные случаи. Список можно продолжить.
— Вам удалось допросить его?
— Дважды. Разумеется, не как подозреваемого, а как эксперта по внутриполитическим событиям. Теннисон — воплощенная гордыня. Он заявил нам, что тщательно проанализировал все точки возможной социальной и политической нестабильности в мире и, повинуясь своему инстинкту, всегда отправляется туда, где, по его разумению, в ближайшее время должны произойти вспышки насилия и убийства. Он нам целую лекцию прочитал, сказал, что мы должны предвидеть происшествия, а не быть застигнутыми ими врасплох.
— Может быть, он прав?
— Если хотите нас оскорбить, то я беру ваши слова на заметку. В свете сегодняшних событий мы этого заслуживаем.
— Простите. Но уж коли вам известны все его таланты, почему бы не учесть и эту возможность? А где теперь Теннисон?
— Четыре дня назад он исчез в Бахрейне. Наши оперативники разыскивают его повсюду от Сингапура до Афин.
* * *
Агенты МИ-5 вошли в пустой лифт. Рыжий повернулся к своему коллеге:— Ну что ты о нем думаешь?
— Сам не знаю, — спокойно ответил седой. — Мы сообщили ему достаточно для того, чтобы он начал разнюхивать. Может, и мы что-то узнаем. Он слишком явный дилетант, чтобы быть настоящим связным. Те, кто оплачивает эти убийства, совершили бы величайшую глупость, если бы посылали деньги с этим Холкрофтом. Тинаму бы наотрез отказался от такого варианта.
— Но он же врал напропалую.
— Это точно. Причем врал очень беспомощно.
— Значит, его используют.
— Вполне вероятно. Но для чего?
Глава 11
В агентстве по прокату автомобилей сообщили, что до Портсмута около семидесяти миль, дороги туда ведут отличные, движение не очень интенсивное. Часы показывали пять минут седьмого. «В Портси доберусь до девяти, если вместо обеда обойдусь сандвичем», — подумал Ноэль.
Он намеревался подождать до утра. Однако телефонный разговор, в ходе которого он хотел подтвердить полученную от МИ-5 информацию, изменил его планы. Он тут же позвонил Гретхен Бомонт, и то, что она сообщила, заставило Холкрофта действовать быстрее.
Ее муж, капитан третьего ранга, несет службу на Средиземном море. Завтра в полдень она выезжает на зимние каникулы на юг Франции, где вместе с мужем собирается провести уик-энд. Если мистер Холкрофт желает побеседовать с ней о семейных делах, разговор должен состояться сегодня вечером.
Он ответил, что постарается приехать как можно скорее, и повесил трубку. В ушах звучал ее голос, показавшийся ему очень странным. Его внимание привлекла не странная смесь немецкого и португальского акцентов в ее произношении, что для нее было вполне естественным. Странной была вся ее речь — изменчивая и нерешительная. Нерешительная или бессмысленная, сказать трудно. Жена капитана, например, без обиняков заявила, что, несмотря на конфиденциальность предстоящей беседы, в соседней комнате будет находиться сослуживец ее мужа. Ноэль тут же представил себе средних лет домохозяйку, которая легко идет на поводу своих желаний и слишком высоко оценивает свою внешность.
В пятидесяти милях к югу от Лондона он посмотрел на часы, убедившись, что едет с опережением графика. Движение на шоссе было действительно слабым, и вскоре в свете фар он увидел надпись: «Портси — 15 миль».
Было десять минут девятого. Можно сбавить скорость и попытаться собраться с мыслями. Путь к Гретхен Бомонт был ясен, найти ее дом не составляло труда.
Для недалекой домохозяйки она оказалась весьма расторопной, когда дело коснулось деталей поездки. Это несколько противоречило манере ее речи, будто грубая реальность неожиданно пробила облака призрачного тумана.
Однако это ни о чем ему не говорило. Холкрофт был для нее незваным гостем, незнакомцем, пожелавшим обсудить жизненно важные дела, но при этом отказавшимся вдаваться в подробности по телефону.
А как он мог это сделать? Как объяснить женщине средних лет, супруге британского морского офицера, что она является тем ключом, которым можно открыть подвал с семьюстами восьмьюдесятью миллионами долларов?
Он начал нервничать, не представляя себе, как ее убедить. Больше всего Ноэль нуждался в уверенности. Он не Должен предстать перед ней напуганным или растерянным, нельзя позволить себе и притворство. Только в таком случае он сможет сказать ей правду, такую, какой ее видел Генрих Клаузен. Это самое надежное средство, каким он располагал. И это окончательное решение.
О Боже, помоги ей понять меня!
Дважды он свернул с шоссе налево и быстро проехал оставшиеся полторы мили через мирную, засаженную деревьями аллею. Быстро нашел дом, поставил перед ним машину.
Он открыл калитку и по тропинке направился к дверям. Звонка не было, вместо него висело медное кольцо, взявшись за которое он несильно постучал о дверь. Дом был спроектирован просто. Широкие окна в гостиной и небольшие напротив — в спальне. Фасад сплошь из старого кирпича на прочном каменном фундаменте. Дом построен добротно и, видимо, обошелся хозяевам недорого. Идеальный дом для военного человека, находящегося на строгом бюджете. Скромно, опрятно и легко управляемо.
Дверь открыла Гретхен Бомонт. Образ женщины, навеянный телефонным разговором, бесследно исчез при первом же взгляде на нее: исчезновение было столь стремительным, что походило на удар в живот. Гретхен оказалась одной из самых красивых женщин, какие когда-либо встречались в его жизни. Она была подобна статуе, неоднократно изваянной в глине до того, как резец коснулся камня: идеал скульптора. Среднего роста, с длинными белокурыми волосами, обрамляющими ее абсолютно пропорциональное лицо. Слишком неземное, прекрасное, совершенное... и при этом — холодное. Правда, холодность смягчали огромные, широко расставленные голубые глаза, которые сейчас внимательно его изучали — без тени дружелюбия или враждебности.
— Мистер Холкрофт? — спросила она нараспев, что сразу выдало ее принадлежность к Германии и Бразилии.
— Да, миссис Бомонт. Благодарю вас, что согласились встретиться со мной. Прошу извинить за беспокойство.
— Входите, пожалуйста.
Она отступила назад, освобождая ему путь. В дверях Ноэль вновь внимательно всмотрелся в ее лицо, необычайную прелесть которого уже тронули годы. Невозможно было не обратить внимания и на ее фигуру, контуры которой легко просматривались сквозь полупрозрачное платье. Тело Гретхен тоже было необычным, но совсем не так, как лицо. От него веяло не холодом, а жаром. Прозрачное облегающее платье, явное отсутствие лифчика, подчеркнуто яркий воротничок и расстегнутый верх, приоткрывающий большие груди. На обеих сторонах, в центре соблазнительных выпуклостей, четко просматривались уткнувшиеся в мягкую ткань соски.
Ее неторопливая походка — плавные движения ног, бедер, живота — была подобна сексуальному танцу. Она не шла она скользила, и ее вызывающее тело молило о внимании к нему, обещая незабываемое удовольствие.
Лицо, однако, оставалось холодным, взгляд сдержанным и внимательным. Это смущало Ноэля.
— Вы проделали долгий путь, — произнесла она, указывая на диван у дальней стены. — Пожалуйста, садитесь. Хотите что-нибудь выпить?
— Был бы весьма признателен.
— Что предпочитаете? — Она стояла перед ним, преграждая кратчайший путь к дивану. Светло-голубые глаза пристально смотрели на него. Полуобнаженные груди дразнили своей близостью за прозрачной тканью. Упругие соски двигались в такт дыханию, как бы продолжая уже начавшийся сексуальный танец.
— Скотч, если можно, — сказал он.
— В Англии это называется виски, правда? — спросила она, направляясь к бару.
— Да, верно, — ответил он, утонув в мягких подушках дивана, и попытался сосредоточиться на лице Гретхен. Это было трудно, и он знал, что она старается осложнить его задачу. Жене капитана не следовало бы провоцировать мужчин, одеваясь столь сексуально. Но она так оделась, очевидно, не случайно. Почему?
Гретхен принесла виски. Принимая напиток, он коснулся ее руки. Вопреки ожиданиям, она не только не отдернула руку, но на мгновение сжала его пальцы. Затем повела себя и вовсе странно. Уселась на кожаную подушечку, лежавшую в одном футе от дивана, и призывно взглянула на него.
— Не хотите составить мне компанию? — спросил он.
— Я не пью.
— Тогда, возможно, и мне не стоит. — Она рассмеялась гортанным смехом:
— У меня вовсе нет никаких предубеждений. Такое вряд ли грозит жене офицера. Просто я не способна ни пить, ни курить. И то и другое ударяет мне сразу в голову.
Он взглянул на нее сквозь бокал. Она смотрела на него, не отрываясь и не мигая. Взгляд был тяжелым и отчужденным, он словно вынуждал его попросить Гретхен опустить глаза.
— По телефону вы сказали, что один из помощников вашего мужа будет находиться в соседней комнате. Познакомьте нас.
— Он не смог сюда прибыть.
— Да? Жаль.
— Неужели?
Это было какое-то безумие. Женщина вела себя как начинающая, но уже высокооплачиваемая проститутка, приценивающаяся к кошельку своего нового клиента. Она подалась вперед, словно что-то подбирая с ковра под ногами. Жест был надуманным, цель слишком очевидна. Верх платья распахнулся, демонстрируя пышные груди. Она, конечно, не могла не знать, что делает. Он должен был отреагировать, и она ждала этого. Но Холкрофт не оправдал ее ожиданий. Отец предупреждал его: ничто не должно помешать. Даже начинающая проститутка.
Начинающая проститутка — ключ к Женеве.
— Миссис Бомонт, — сказал он, неловко ставя бокал на маленький столик возле дивана. — Вы очень любезны, и предел моих желаний — сидеть здесь часами и пить виски. Но мы должны поговорить. Я приехал увидеть вас, потому что у меня для вас чрезвычайные новости. Это касается нас обоих.
— Нас обоих? — переспросила Гретхен, сделав ударение на местоимении. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Холкрофт. Я никогда вас раньше не встречала. Я вас не знаю. Каким образом эти новости затрагивают нас обоих?
— Давным-давно наши отцы знали друг друга.
При упоминании слова «отец» женщина стала жестокой:
— У меня нет отца.
— Он у вас был, так же как и у меня, — ответил он, — В Германии, более тридцати лет назад. Ваше имя фон Тибольт. Вы старший ребенок Вильгельма фон Тибольта.
Гретхен глубоко вздохнула и отвернулась.
— Не думаю, что мне захочется слушать вас и дальше.
— Я знаю, как вы себя чувствуете, — ответил Ноэль. — Совсем недавно я чувствовал себя так же. Но вы не правы. Я тоже был не прав.
— Не права? — спросила она и откинула легким движением головы белокурые волосы, спадавшие на щеку. — Вы самонадеянны. Возможно, вы жили не так, как мы. Пожалуйста, не говорите мне, что я не права. Вы не вправе этого делать.
— Разрешите только рассказать мне о том, что я узнал. После того как я закончу, сами примете решение. Вам необходимо все знать. И ваша поддержка тоже необходима.
— Поддержка чего?
Ноэль странно себя чувствовал, будто то, о чем он собирался рассказать, составляло суть его жизни. Для обычного человека правда вполне сошла бы, но Гретхен Бомонт такой не была: раны бередили ее душу. Холкрофту потребуется нечто большее, чем правда, — вся сила убеждения.
— Две недели назад я вылетел в Женеву, чтобы повидаться с банкиром по имени Манфреди...
Он рассказал ей все, не пропустив ни одной мелочи, — ради спасения людей «Вольфшанце». Он говорил просто, иногда увлекался, чувствуя убежденность в своем голосе, собственную ответственность, волнующую боль в груди.
Он выложил ей цифры: семьсот восемьдесят миллионов для людей, переживших катаклизм. Для потомков, испытывающих нужду. Во всем мире. И по два миллиона каждому оставшемуся в живых старшему потомку, если будет установлена их тождественность. Шесть месяцев — возможно больше — потребуется на эту масштабную раздачу денег.
Наконец, он рассказал ей о предсмертном договоре их отцов, ушедших из жизни только после того, как каждая деталь женевского дела была оговорена.
Закончив рассказ, он почувствовал, как пот стекает по лбу.
— Сейчас это касается нас, — сказал он. — И человека в Берлине, сына Кесслера. Нам троим суждено завершить дело, которое они начали.
— Все это звучит слишком неправдоподобно, — спокойно сказала Гретхен. — Но я действительно не понимаю, почему все это должно меня волновать.
Он был поражен ее спокойствием, полной невозмутимостью. Она молча внимала ему почти полтора часа, ей открылись тайны, что должны были потрясти ее до глубины души, но это ее ничуть не взволновало. Ничуть.
— Вы что, ничего не поняли?
— Я поняла одно: вы очень разочарованы, — произнесла Гретхен Бомонт своим мягким певучим голосом. — Но я испытывала подобное состояние в течение почти всей моей жизни, мистер Холкрофт. И все — из-за Вильгельма фон Тибольта. Он для меня — никто.
— Он зналэто, разве вы не понимаете? И пытался как-то компенсировать.
— Деньгами?
— Больше чем деньгами.
Гретхен наклонилась вперед и медленно протянула руку, чтобы коснуться его лба. Длинными пальцами она вытерла капельки пота. Ноэль замер, боясь порвать ту ниточку, что протянулась между ними.
— Вы знаете, что я вторая жена капитана Бомонта? — спросила она.
— Да, я слышал об этом.
— Развод для него оказался очень болезненным. Разумеется, и для меня тоже, но для него гораздо больше. Для него, однако, все кончилось. Для меня — нет.
— Что вы имеете в виду?
— Я самозванка. Пришелец, разрушитель семьи. У него есть работа, он уходит в море. А я живу среди тех, кто остался на берегу. И в обычных-то обстоятельствах жена морского офицера одинока. Но когда тебя подвергают остракизму...
— Вы должны были знать, на что идете.
— Конечно.
— Ну а если вы знали... — Не вдаваясь в суть, он оставил вопрос повисшим в воздухе.
— Почему я вышла замуж за капитана Бомонта? Вы об этом хотели спросить?
Он ни о чемне хотел ее спрашивать! Его не интересовали интимные детали жизни Гретхен Бомонт. Женева — вот все, что ему было нужно. Соглашение и то, что с ним связано. Ему необходимо ее сотрудничество.
— Видимо, это было чисто эмоциональное решение. Обычно именно так люди женятся. Я лишь хотел сказать, что вы могли бы предпринять некоторые шаги, чтобы смягчить напряженность. Вы могли бы жить подальше от морской базы, завести друзей. — Он говорил бессвязно, с трудом и почти с отчаянием. Он хотел одного — разрушить ее раздражающую скрытность.
— Мой вопрос более интересен. Почему я вышла за Бомонта? — Ее голос вновь вознесся и поплыл в воздухе. — Вы правы, решение было эмоциональным. Это вполне очевидно.
Она вновь коснулась его лба. И вновь платье распахнулось, когда она наклонилась вперед, обнажая прекрасные груди. Ноэль чувствовал в себе усталость, возбуждение и злость.
Он обязанзаставить ее понять, что ее личные заботы ничего не значат в сравнении с Женевой! Чтобы добиться этого, он должен ей понравиться. Но он не смел к ней прикоснуться.
— Естественно, это очевидно, — сказал он. — Вы любите его.
— Я ненавижу его.
Ее рука находилась сейчас почти у лица Холкрофта, пальцы замерли у уголков его закрытых глаз. Он боялся открыть их, боялся дотронуться до нее.
Он намеревался подождать до утра. Однако телефонный разговор, в ходе которого он хотел подтвердить полученную от МИ-5 информацию, изменил его планы. Он тут же позвонил Гретхен Бомонт, и то, что она сообщила, заставило Холкрофта действовать быстрее.
Ее муж, капитан третьего ранга, несет службу на Средиземном море. Завтра в полдень она выезжает на зимние каникулы на юг Франции, где вместе с мужем собирается провести уик-энд. Если мистер Холкрофт желает побеседовать с ней о семейных делах, разговор должен состояться сегодня вечером.
Он ответил, что постарается приехать как можно скорее, и повесил трубку. В ушах звучал ее голос, показавшийся ему очень странным. Его внимание привлекла не странная смесь немецкого и португальского акцентов в ее произношении, что для нее было вполне естественным. Странной была вся ее речь — изменчивая и нерешительная. Нерешительная или бессмысленная, сказать трудно. Жена капитана, например, без обиняков заявила, что, несмотря на конфиденциальность предстоящей беседы, в соседней комнате будет находиться сослуживец ее мужа. Ноэль тут же представил себе средних лет домохозяйку, которая легко идет на поводу своих желаний и слишком высоко оценивает свою внешность.
В пятидесяти милях к югу от Лондона он посмотрел на часы, убедившись, что едет с опережением графика. Движение на шоссе было действительно слабым, и вскоре в свете фар он увидел надпись: «Портси — 15 миль».
Было десять минут девятого. Можно сбавить скорость и попытаться собраться с мыслями. Путь к Гретхен Бомонт был ясен, найти ее дом не составляло труда.
Для недалекой домохозяйки она оказалась весьма расторопной, когда дело коснулось деталей поездки. Это несколько противоречило манере ее речи, будто грубая реальность неожиданно пробила облака призрачного тумана.
Однако это ни о чем ему не говорило. Холкрофт был для нее незваным гостем, незнакомцем, пожелавшим обсудить жизненно важные дела, но при этом отказавшимся вдаваться в подробности по телефону.
А как он мог это сделать? Как объяснить женщине средних лет, супруге британского морского офицера, что она является тем ключом, которым можно открыть подвал с семьюстами восьмьюдесятью миллионами долларов?
Он начал нервничать, не представляя себе, как ее убедить. Больше всего Ноэль нуждался в уверенности. Он не Должен предстать перед ней напуганным или растерянным, нельзя позволить себе и притворство. Только в таком случае он сможет сказать ей правду, такую, какой ее видел Генрих Клаузен. Это самое надежное средство, каким он располагал. И это окончательное решение.
О Боже, помоги ей понять меня!
Дважды он свернул с шоссе налево и быстро проехал оставшиеся полторы мили через мирную, засаженную деревьями аллею. Быстро нашел дом, поставил перед ним машину.
Он открыл калитку и по тропинке направился к дверям. Звонка не было, вместо него висело медное кольцо, взявшись за которое он несильно постучал о дверь. Дом был спроектирован просто. Широкие окна в гостиной и небольшие напротив — в спальне. Фасад сплошь из старого кирпича на прочном каменном фундаменте. Дом построен добротно и, видимо, обошелся хозяевам недорого. Идеальный дом для военного человека, находящегося на строгом бюджете. Скромно, опрятно и легко управляемо.
Дверь открыла Гретхен Бомонт. Образ женщины, навеянный телефонным разговором, бесследно исчез при первом же взгляде на нее: исчезновение было столь стремительным, что походило на удар в живот. Гретхен оказалась одной из самых красивых женщин, какие когда-либо встречались в его жизни. Она была подобна статуе, неоднократно изваянной в глине до того, как резец коснулся камня: идеал скульптора. Среднего роста, с длинными белокурыми волосами, обрамляющими ее абсолютно пропорциональное лицо. Слишком неземное, прекрасное, совершенное... и при этом — холодное. Правда, холодность смягчали огромные, широко расставленные голубые глаза, которые сейчас внимательно его изучали — без тени дружелюбия или враждебности.
— Мистер Холкрофт? — спросила она нараспев, что сразу выдало ее принадлежность к Германии и Бразилии.
— Да, миссис Бомонт. Благодарю вас, что согласились встретиться со мной. Прошу извинить за беспокойство.
— Входите, пожалуйста.
Она отступила назад, освобождая ему путь. В дверях Ноэль вновь внимательно всмотрелся в ее лицо, необычайную прелесть которого уже тронули годы. Невозможно было не обратить внимания и на ее фигуру, контуры которой легко просматривались сквозь полупрозрачное платье. Тело Гретхен тоже было необычным, но совсем не так, как лицо. От него веяло не холодом, а жаром. Прозрачное облегающее платье, явное отсутствие лифчика, подчеркнуто яркий воротничок и расстегнутый верх, приоткрывающий большие груди. На обеих сторонах, в центре соблазнительных выпуклостей, четко просматривались уткнувшиеся в мягкую ткань соски.
Ее неторопливая походка — плавные движения ног, бедер, живота — была подобна сексуальному танцу. Она не шла она скользила, и ее вызывающее тело молило о внимании к нему, обещая незабываемое удовольствие.
Лицо, однако, оставалось холодным, взгляд сдержанным и внимательным. Это смущало Ноэля.
— Вы проделали долгий путь, — произнесла она, указывая на диван у дальней стены. — Пожалуйста, садитесь. Хотите что-нибудь выпить?
— Был бы весьма признателен.
— Что предпочитаете? — Она стояла перед ним, преграждая кратчайший путь к дивану. Светло-голубые глаза пристально смотрели на него. Полуобнаженные груди дразнили своей близостью за прозрачной тканью. Упругие соски двигались в такт дыханию, как бы продолжая уже начавшийся сексуальный танец.
— Скотч, если можно, — сказал он.
— В Англии это называется виски, правда? — спросила она, направляясь к бару.
— Да, верно, — ответил он, утонув в мягких подушках дивана, и попытался сосредоточиться на лице Гретхен. Это было трудно, и он знал, что она старается осложнить его задачу. Жене капитана не следовало бы провоцировать мужчин, одеваясь столь сексуально. Но она так оделась, очевидно, не случайно. Почему?
Гретхен принесла виски. Принимая напиток, он коснулся ее руки. Вопреки ожиданиям, она не только не отдернула руку, но на мгновение сжала его пальцы. Затем повела себя и вовсе странно. Уселась на кожаную подушечку, лежавшую в одном футе от дивана, и призывно взглянула на него.
— Не хотите составить мне компанию? — спросил он.
— Я не пью.
— Тогда, возможно, и мне не стоит. — Она рассмеялась гортанным смехом:
— У меня вовсе нет никаких предубеждений. Такое вряд ли грозит жене офицера. Просто я не способна ни пить, ни курить. И то и другое ударяет мне сразу в голову.
Он взглянул на нее сквозь бокал. Она смотрела на него, не отрываясь и не мигая. Взгляд был тяжелым и отчужденным, он словно вынуждал его попросить Гретхен опустить глаза.
— По телефону вы сказали, что один из помощников вашего мужа будет находиться в соседней комнате. Познакомьте нас.
— Он не смог сюда прибыть.
— Да? Жаль.
— Неужели?
Это было какое-то безумие. Женщина вела себя как начинающая, но уже высокооплачиваемая проститутка, приценивающаяся к кошельку своего нового клиента. Она подалась вперед, словно что-то подбирая с ковра под ногами. Жест был надуманным, цель слишком очевидна. Верх платья распахнулся, демонстрируя пышные груди. Она, конечно, не могла не знать, что делает. Он должен был отреагировать, и она ждала этого. Но Холкрофт не оправдал ее ожиданий. Отец предупреждал его: ничто не должно помешать. Даже начинающая проститутка.
Начинающая проститутка — ключ к Женеве.
— Миссис Бомонт, — сказал он, неловко ставя бокал на маленький столик возле дивана. — Вы очень любезны, и предел моих желаний — сидеть здесь часами и пить виски. Но мы должны поговорить. Я приехал увидеть вас, потому что у меня для вас чрезвычайные новости. Это касается нас обоих.
— Нас обоих? — переспросила Гретхен, сделав ударение на местоимении. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Холкрофт. Я никогда вас раньше не встречала. Я вас не знаю. Каким образом эти новости затрагивают нас обоих?
— Давным-давно наши отцы знали друг друга.
При упоминании слова «отец» женщина стала жестокой:
— У меня нет отца.
— Он у вас был, так же как и у меня, — ответил он, — В Германии, более тридцати лет назад. Ваше имя фон Тибольт. Вы старший ребенок Вильгельма фон Тибольта.
Гретхен глубоко вздохнула и отвернулась.
— Не думаю, что мне захочется слушать вас и дальше.
— Я знаю, как вы себя чувствуете, — ответил Ноэль. — Совсем недавно я чувствовал себя так же. Но вы не правы. Я тоже был не прав.
— Не права? — спросила она и откинула легким движением головы белокурые волосы, спадавшие на щеку. — Вы самонадеянны. Возможно, вы жили не так, как мы. Пожалуйста, не говорите мне, что я не права. Вы не вправе этого делать.
— Разрешите только рассказать мне о том, что я узнал. После того как я закончу, сами примете решение. Вам необходимо все знать. И ваша поддержка тоже необходима.
— Поддержка чего?
Ноэль странно себя чувствовал, будто то, о чем он собирался рассказать, составляло суть его жизни. Для обычного человека правда вполне сошла бы, но Гретхен Бомонт такой не была: раны бередили ее душу. Холкрофту потребуется нечто большее, чем правда, — вся сила убеждения.
— Две недели назад я вылетел в Женеву, чтобы повидаться с банкиром по имени Манфреди...
Он рассказал ей все, не пропустив ни одной мелочи, — ради спасения людей «Вольфшанце». Он говорил просто, иногда увлекался, чувствуя убежденность в своем голосе, собственную ответственность, волнующую боль в груди.
Он выложил ей цифры: семьсот восемьдесят миллионов для людей, переживших катаклизм. Для потомков, испытывающих нужду. Во всем мире. И по два миллиона каждому оставшемуся в живых старшему потомку, если будет установлена их тождественность. Шесть месяцев — возможно больше — потребуется на эту масштабную раздачу денег.
Наконец, он рассказал ей о предсмертном договоре их отцов, ушедших из жизни только после того, как каждая деталь женевского дела была оговорена.
Закончив рассказ, он почувствовал, как пот стекает по лбу.
— Сейчас это касается нас, — сказал он. — И человека в Берлине, сына Кесслера. Нам троим суждено завершить дело, которое они начали.
— Все это звучит слишком неправдоподобно, — спокойно сказала Гретхен. — Но я действительно не понимаю, почему все это должно меня волновать.
Он был поражен ее спокойствием, полной невозмутимостью. Она молча внимала ему почти полтора часа, ей открылись тайны, что должны были потрясти ее до глубины души, но это ее ничуть не взволновало. Ничуть.
— Вы что, ничего не поняли?
— Я поняла одно: вы очень разочарованы, — произнесла Гретхен Бомонт своим мягким певучим голосом. — Но я испытывала подобное состояние в течение почти всей моей жизни, мистер Холкрофт. И все — из-за Вильгельма фон Тибольта. Он для меня — никто.
— Он зналэто, разве вы не понимаете? И пытался как-то компенсировать.
— Деньгами?
— Больше чем деньгами.
Гретхен наклонилась вперед и медленно протянула руку, чтобы коснуться его лба. Длинными пальцами она вытерла капельки пота. Ноэль замер, боясь порвать ту ниточку, что протянулась между ними.
— Вы знаете, что я вторая жена капитана Бомонта? — спросила она.
— Да, я слышал об этом.
— Развод для него оказался очень болезненным. Разумеется, и для меня тоже, но для него гораздо больше. Для него, однако, все кончилось. Для меня — нет.
— Что вы имеете в виду?
— Я самозванка. Пришелец, разрушитель семьи. У него есть работа, он уходит в море. А я живу среди тех, кто остался на берегу. И в обычных-то обстоятельствах жена морского офицера одинока. Но когда тебя подвергают остракизму...
— Вы должны были знать, на что идете.
— Конечно.
— Ну а если вы знали... — Не вдаваясь в суть, он оставил вопрос повисшим в воздухе.
— Почему я вышла замуж за капитана Бомонта? Вы об этом хотели спросить?
Он ни о чемне хотел ее спрашивать! Его не интересовали интимные детали жизни Гретхен Бомонт. Женева — вот все, что ему было нужно. Соглашение и то, что с ним связано. Ему необходимо ее сотрудничество.
— Видимо, это было чисто эмоциональное решение. Обычно именно так люди женятся. Я лишь хотел сказать, что вы могли бы предпринять некоторые шаги, чтобы смягчить напряженность. Вы могли бы жить подальше от морской базы, завести друзей. — Он говорил бессвязно, с трудом и почти с отчаянием. Он хотел одного — разрушить ее раздражающую скрытность.
— Мой вопрос более интересен. Почему я вышла за Бомонта? — Ее голос вновь вознесся и поплыл в воздухе. — Вы правы, решение было эмоциональным. Это вполне очевидно.
Она вновь коснулась его лба. И вновь платье распахнулось, когда она наклонилась вперед, обнажая прекрасные груди. Ноэль чувствовал в себе усталость, возбуждение и злость.
Он обязанзаставить ее понять, что ее личные заботы ничего не значат в сравнении с Женевой! Чтобы добиться этого, он должен ей понравиться. Но он не смел к ней прикоснуться.
— Естественно, это очевидно, — сказал он. — Вы любите его.
— Я ненавижу его.
Ее рука находилась сейчас почти у лица Холкрофта, пальцы замерли у уголков его закрытых глаз. Он боялся открыть их, боялся дотронуться до нее.