Страница:
– А тебе не пришло в голову, что, оказываясь рядом со мной, ты тоже подвергаешься опасности?
– Нет. – Симона поджала губы и секунду-другую смотрела в ночное небо, а потом жизнерадостно объявила: – Ну вот, теперь об этом подумала. А где была Люсинда в ту ночь, когда загорелся особняк?
Догадывается ли Симона о том, какие муки она заставляет его испытывать?
– Предполагается, что дома, но наверняка я этого не знаю. Она могла уйти после того, как мы с Эм уехали. Ты считаешь, что Люсинда могла устроить пожар, пытаясь меня прикончить?
– Такая возможность не исключается. Власти не увидели в этом пожаре ничего подозрительного…
– Ну, не знаю. Думаю, Люсинда предпочла бы нечто более личное. – Тристан улыбнулся. – Понимаешь, ей было бы приятнее видеть мое лицо в тот момент, когда она задавит меня колесами своей кареты.
– Ты слишком большой, чтобы тебя можно было задавить насмерть.
Тристан удивленно взглянул на свою собеседницу.
– Откуда ты знаешь?
– Я смотрела тем вечером, как ты спускался по веревке, сильный, ловкий…
«И полный мужской силы», – усмехнулся про себя Тристан.
– А я и не знал, что ты на меня смотрела.
– Но надеялся по крайней мере! – со смехом предположила Симона, отклоняясь в сторону, чтобы удариться плечом о его плечо точно также, как они с друзьями толкали и пихали друг друга, когда были детьми. – Никак и ты собираешься выманить Люсинду и разоблачить ее?
Тристан мрачно посмотрел на нее:
– А разве я говорил, что это входит в мои планы?
– Если не входит, то ты мертвец, но, как я полагаю, ты все же обдумываешь способы отмщения.
– Вот как? И какую тактику ты могла бы предложить? – спросил он, отчаянно пытаясь не отвлекаться от запретной темы.
– Не знаю. А вот ты наверняка уже что-то придумал.
Что я готов послать к черту Люсинду и что мне надоело думать, мог бы ответить Тристан, но вместо этого он лишь протяжно вздохнул.
– Полагаю, Люсинда больше волнуется о том, как набить себе карманы, чем об опасности быть пойманной. Жадность часто делает людей слепыми и чересчур самоуверенными, так что, если ею движет именно это, тогда логично предположить, что она захочет получить от моей смерти как можно больше прибыли.
– Логичное предположение.
– Теперь давайте предположим, что меня нашли раздавленным на улице…
– И Люсинда, комкая платочек, плачет крокодиловыми слезами, получая деньги по страховке…
– А потом она выходит из конторы страховой компании и отправляется прямо в контору моего поверенного, чтобы еще немного поплакать, выслушивая, как читают мое завещание.
– О Боже! – прошептала Симона.
– Вот так-то. Я не имею ни жены, ни наследников, и мне некому оставить состояние, не считая моей сестры.
– А поскольку Эмми несовершеннолетняя…
– Да. Я уверен, Эм будет жить очень хорошо, по крайней мере какое-то время, а потом…
– Потом ее тоже постигнет трагический конец, и тогда Люсинда, ее убитая горем матушка, унаследует твое состояние как единственная ближайшая родственница.
Тристан кивнул:
– Это потребует некоторого терпения, но зато до окончания года она сможет стать очень богатой женщиной.
– Правда, если ты умрешь раньше, чем женишься. – Симона прищурилась. – После женитьбы твое состояние унаследуют жена и дети, если таковые будут, а не Эмми.
– Все верно.
– В этом случае, – проговорила Симона задумчиво, – объявление о твоей помолвке повергнет Люсинду в панику. Тебе придется умереть раньше, чем ты произнесешь в церкви слово «да», иначе ей ничего не достанется.
– Это, конечно, принудило бы ее к определенным действиям, – признал Тристан. – Не думаю, что в процессе избавления от меня она остановится перед тем, чтобы устранить и мою избранницу. Именно этот обременительный для моей совести факт мешает мне предложить какой-либо молодой женщине смело ступить на путь, который окажется смертельной ловушкой. Объяснение всех обстоятельств скорее убьет интерес большинства женщин, которые могли бы подумать о том, чтобы принять мое предложение.
Симона неожиданно рассмеялась:
– Тебе нужна молодая женщина, у которой есть немного отваги и глаза на затылке. И не мешало бы, чтобы она была достаточно безжалостна.
«Да, и еще раз да. И кстати, она могла бы оказаться неплохой любовницей».
– А теперь признавайся: когда ты в первый раз подумал обо мне, как об ответе на все твои вопросы?
– Все зависит от того, о чем мы говорим. – Тристан усмехнулся. – Если о моей тоске по прекрасной и страстной возлюбленной, то ты стала этим ответом в первое же мгновение, как я увидел тебя в тот вечер. Ты стояла рядом с Эм у столика с пуншем. А если речь идет о моей сообщнице… – Он вздохнул.
– Честно говоря, это не приходило мне в голову до того момента, пока вчера утром я не посмотрел, как ты уезжаешь от особняка. В часы, прошедшие с тех пор, моя похоть сражалась с совестью в отношении этого вопроса – ведь тут присутствует немалая опасность…
– Не волнуйся, никто не поверит, что я готова согласиться на замужество, и конечно, я не готова согласиться. Это будет сделано исключительно для вида и только на то время, которое понадобится, чтобы заставить Люсинду предпринять что-то против тебя в присутствии Ноуланда. Как только это будет сделано, мы расторгнем помолвку и разойдемся.
– Но я еще не решил…
– Меня придется принудить к помолвке, – продолжила Симона, явно игнорируя его благородные намерения. – В противном случае об этом начнут сплетничать по всему городу. Сплетни пойдут в любом случае, но если меня не принудят, то они будут не слишком убедительны. Наш план сработает гораздо лучше, если Люсинда не заподозрит ловушки.
– И все же…
– Понятно, что нам понадобится скандал, который принудит нас к браку. Чем ближе срок женитьбы, тем быстрее Люсинде придется действовать. Мы смогли бы закончить все это дело еще до конца недели.
– В идеальном случае. Но идеальных случаев не бывает.
– Впрочем, если после всего нам удается остаться в живых, твой опекун все равно захочет меня убить за то, что я подверг тебя опасности и вовлек твою семью в ужасающий скандал. На мой взгляд, он будет иметь полное право сделать это по обеим причинам.
– На самом деле тут есть и светлая сторона, – попыталась прояснить ситуацию Симона. – Дело не в том, что Дрейтон захочет тебя убить: он вряд ли это сделает, зато он разозлится на меня. В результате он может исполнить свою угрозу и отправить меня в свое сельское поместье. Тогда я избавлюсь от необходимости терпеть целый сезон светских увеселений, и…
– И твоя репутация будет погублена окончательно.
Симона кивнула в знак согласия.
– Полностью. Это очень впечатляюще, поверь.
– Но тогда у тебя больше не будет возможности выезжать в свет!
– И это можно считать доказательством того, что Бог действительно проявил ко мне милосердие! – воодушевленно воскликнула Симона.
– Но твои близкие! Им в этом случае придется совсем несладко…
Симона моментально растеряла свою уверенность.
– Да, это верно, – признала она и тихо вздохнула.
– Давай мы сперва все как следует обдумаем, – предложил Тристан, испытывая одновременно удовлетворение от собственного благородства и острое разочарование. – Нам не обязательно принимать решение ночью – это вполне можно сделать завтра, послезавтра или даже через полгода. Люсинда не станет ничего предпринимать, пока ее не вынудят обстоятельства, так что в ее интересах пока выжидать. Чем дольше ситуация останется неизменной, тем меньше подозрений возникнет, если со мной что-то случится. Я поднял этот вопрос только потому, что ты должна знать об опасности, которую я представляю для всякого, кто хочет общаться со мной.
Симона медленно кивнула:
– Тогда, наверное, мы подошли к моменту, когда мне следует пожелать тебе доброй ночи и сказать, что я увижу тебя и Эмми утром.
– Думаю, ты права…
Однако никто из них не сделал попытки встать. Тристан смотрел, как вздымается и опускается грудь Симоны, борясь с желанием обнять ее и сказать, что, возможно, осмотрительность – это неоправданно высокая цена за лишения себя естественных удовольствий.
Симона медленно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Огонь страсти горел в глубине ее глаз и звучал в ее голосе, когда она прошептала:
– Могу я попросить о прощальном поцелуе?
Добропорядочный человек вежливо отказался бы от подобного приглашения, негодяй ответил бы тем, что сжал ее в объятиях и столкнул в пропасть страсти, заставив забыть обо всем.
Тристан заставил себя проглотить ставший в горле ком.
– Боюсь, это слишком опасно.
Симона печально вздохнула:
– В последнее время в моей жизни так мало остроты!
Его чувство чести протестующе застонало, но все же Тристан подавил этот протест и потянулся к Симоне. Обхватив ее за талию, он наклонил голову. Она приняла его ласку с тихим вздохом сладкого согласия, и он ощутил тепло прижавшихся к нему грудей, а ее губы открылись при первом же прикосновении его языка. Она впустила его к себе радостно, жарко, и похотливый огонь тут же растекся по его жилам, собираясь в плотный, пульсирующий стержень желания. Тристан застонал, и хотя голос рассудка снова воззвал к его разуму, он приподнял ее и прижал к себе еще теснее.
Симона вздохнула, чуть подвинулась у него в объятиях, а потом заставила его сердце сбиться с ритма, когда вдруг перехватила власть над их поцелуем и уселась прямо Тристану на колени.
Боже, неужели он все еще жив? Тристан скользнул ладонями по ее бедрам и, заведя их назад, крепко прижал Симону к свидетельству своего желания.
Она на секунду замерла, потом с судорожным вздохом прервала поцелуй. Ум Тристана стремительно перебирал рассыпающиеся слова, надеясь найти те, из которых можно составить извинение. Огонь, горящий в глазах Симоны, лишил его способности дышать и заставлял мысли бешено кружиться.
– Я не хочу прощаться, – прошептала Симона, покачивая бедрами и направляя волну острого наслаждения по его телу. – Слишком рано…
Пока Тристан судорожно ловил воздух, она снова потерлась о него медленнее и сильнее.
– Симона! – простонал Тристан, хватая ее за бедра и отчаянно пытаясь остановить, – это…
– Это разумный порыв, – заявила она и начала расстегивать пуговицы рубашки.
Разумный? Нет, он не был разумным. Он был до крайности безрассудным. Но какого черта? Разве ему не все равно? Он только что позаботился о том, чтобы их не поймали с поличным, а что до порыва, то он уже вполне готов. Вот только Симона заслуживает, чтобы ее первый любовный опыт прошел на чем-то более подходящем, чем холодная садовая скамейка.
Поймав руки Симоны, Тристан положил их себе на плечи.
– Ты победила, милая, – тихо сказал он, подсунув руки под ее колени.
Симона победно улыбнулась, когда он встал, держа ее на руках.
Затем Тристан подошел к своему коню, привязанному за воротами, и бережно поставил ее на ноги.
– Куда ты меня везешь?
– В мою постель.
Ее улыбка была медленной, но такой дивно греховной, что ему понадобилось все самообладание, чтобы отвязать поводья и сесть в седло.
Глава 9
– Нет. – Симона поджала губы и секунду-другую смотрела в ночное небо, а потом жизнерадостно объявила: – Ну вот, теперь об этом подумала. А где была Люсинда в ту ночь, когда загорелся особняк?
Догадывается ли Симона о том, какие муки она заставляет его испытывать?
– Предполагается, что дома, но наверняка я этого не знаю. Она могла уйти после того, как мы с Эм уехали. Ты считаешь, что Люсинда могла устроить пожар, пытаясь меня прикончить?
– Такая возможность не исключается. Власти не увидели в этом пожаре ничего подозрительного…
– Ну, не знаю. Думаю, Люсинда предпочла бы нечто более личное. – Тристан улыбнулся. – Понимаешь, ей было бы приятнее видеть мое лицо в тот момент, когда она задавит меня колесами своей кареты.
– Ты слишком большой, чтобы тебя можно было задавить насмерть.
Тристан удивленно взглянул на свою собеседницу.
– Откуда ты знаешь?
– Я смотрела тем вечером, как ты спускался по веревке, сильный, ловкий…
«И полный мужской силы», – усмехнулся про себя Тристан.
– А я и не знал, что ты на меня смотрела.
– Но надеялся по крайней мере! – со смехом предположила Симона, отклоняясь в сторону, чтобы удариться плечом о его плечо точно также, как они с друзьями толкали и пихали друг друга, когда были детьми. – Никак и ты собираешься выманить Люсинду и разоблачить ее?
Тристан мрачно посмотрел на нее:
– А разве я говорил, что это входит в мои планы?
– Если не входит, то ты мертвец, но, как я полагаю, ты все же обдумываешь способы отмщения.
– Вот как? И какую тактику ты могла бы предложить? – спросил он, отчаянно пытаясь не отвлекаться от запретной темы.
– Не знаю. А вот ты наверняка уже что-то придумал.
Что я готов послать к черту Люсинду и что мне надоело думать, мог бы ответить Тристан, но вместо этого он лишь протяжно вздохнул.
– Полагаю, Люсинда больше волнуется о том, как набить себе карманы, чем об опасности быть пойманной. Жадность часто делает людей слепыми и чересчур самоуверенными, так что, если ею движет именно это, тогда логично предположить, что она захочет получить от моей смерти как можно больше прибыли.
– Логичное предположение.
– Теперь давайте предположим, что меня нашли раздавленным на улице…
– И Люсинда, комкая платочек, плачет крокодиловыми слезами, получая деньги по страховке…
– А потом она выходит из конторы страховой компании и отправляется прямо в контору моего поверенного, чтобы еще немного поплакать, выслушивая, как читают мое завещание.
– О Боже! – прошептала Симона.
– Вот так-то. Я не имею ни жены, ни наследников, и мне некому оставить состояние, не считая моей сестры.
– А поскольку Эмми несовершеннолетняя…
– Да. Я уверен, Эм будет жить очень хорошо, по крайней мере какое-то время, а потом…
– Потом ее тоже постигнет трагический конец, и тогда Люсинда, ее убитая горем матушка, унаследует твое состояние как единственная ближайшая родственница.
Тристан кивнул:
– Это потребует некоторого терпения, но зато до окончания года она сможет стать очень богатой женщиной.
– Правда, если ты умрешь раньше, чем женишься. – Симона прищурилась. – После женитьбы твое состояние унаследуют жена и дети, если таковые будут, а не Эмми.
– Все верно.
– В этом случае, – проговорила Симона задумчиво, – объявление о твоей помолвке повергнет Люсинду в панику. Тебе придется умереть раньше, чем ты произнесешь в церкви слово «да», иначе ей ничего не достанется.
– Это, конечно, принудило бы ее к определенным действиям, – признал Тристан. – Не думаю, что в процессе избавления от меня она остановится перед тем, чтобы устранить и мою избранницу. Именно этот обременительный для моей совести факт мешает мне предложить какой-либо молодой женщине смело ступить на путь, который окажется смертельной ловушкой. Объяснение всех обстоятельств скорее убьет интерес большинства женщин, которые могли бы подумать о том, чтобы принять мое предложение.
Симона неожиданно рассмеялась:
– Тебе нужна молодая женщина, у которой есть немного отваги и глаза на затылке. И не мешало бы, чтобы она была достаточно безжалостна.
«Да, и еще раз да. И кстати, она могла бы оказаться неплохой любовницей».
– А теперь признавайся: когда ты в первый раз подумал обо мне, как об ответе на все твои вопросы?
– Все зависит от того, о чем мы говорим. – Тристан усмехнулся. – Если о моей тоске по прекрасной и страстной возлюбленной, то ты стала этим ответом в первое же мгновение, как я увидел тебя в тот вечер. Ты стояла рядом с Эм у столика с пуншем. А если речь идет о моей сообщнице… – Он вздохнул.
– Честно говоря, это не приходило мне в голову до того момента, пока вчера утром я не посмотрел, как ты уезжаешь от особняка. В часы, прошедшие с тех пор, моя похоть сражалась с совестью в отношении этого вопроса – ведь тут присутствует немалая опасность…
– Не волнуйся, никто не поверит, что я готова согласиться на замужество, и конечно, я не готова согласиться. Это будет сделано исключительно для вида и только на то время, которое понадобится, чтобы заставить Люсинду предпринять что-то против тебя в присутствии Ноуланда. Как только это будет сделано, мы расторгнем помолвку и разойдемся.
– Но я еще не решил…
– Меня придется принудить к помолвке, – продолжила Симона, явно игнорируя его благородные намерения. – В противном случае об этом начнут сплетничать по всему городу. Сплетни пойдут в любом случае, но если меня не принудят, то они будут не слишком убедительны. Наш план сработает гораздо лучше, если Люсинда не заподозрит ловушки.
– И все же…
– Понятно, что нам понадобится скандал, который принудит нас к браку. Чем ближе срок женитьбы, тем быстрее Люсинде придется действовать. Мы смогли бы закончить все это дело еще до конца недели.
– В идеальном случае. Но идеальных случаев не бывает.
– Впрочем, если после всего нам удается остаться в живых, твой опекун все равно захочет меня убить за то, что я подверг тебя опасности и вовлек твою семью в ужасающий скандал. На мой взгляд, он будет иметь полное право сделать это по обеим причинам.
– На самом деле тут есть и светлая сторона, – попыталась прояснить ситуацию Симона. – Дело не в том, что Дрейтон захочет тебя убить: он вряд ли это сделает, зато он разозлится на меня. В результате он может исполнить свою угрозу и отправить меня в свое сельское поместье. Тогда я избавлюсь от необходимости терпеть целый сезон светских увеселений, и…
– И твоя репутация будет погублена окончательно.
Симона кивнула в знак согласия.
– Полностью. Это очень впечатляюще, поверь.
– Но тогда у тебя больше не будет возможности выезжать в свет!
– И это можно считать доказательством того, что Бог действительно проявил ко мне милосердие! – воодушевленно воскликнула Симона.
– Но твои близкие! Им в этом случае придется совсем несладко…
Симона моментально растеряла свою уверенность.
– Да, это верно, – признала она и тихо вздохнула.
– Давай мы сперва все как следует обдумаем, – предложил Тристан, испытывая одновременно удовлетворение от собственного благородства и острое разочарование. – Нам не обязательно принимать решение ночью – это вполне можно сделать завтра, послезавтра или даже через полгода. Люсинда не станет ничего предпринимать, пока ее не вынудят обстоятельства, так что в ее интересах пока выжидать. Чем дольше ситуация останется неизменной, тем меньше подозрений возникнет, если со мной что-то случится. Я поднял этот вопрос только потому, что ты должна знать об опасности, которую я представляю для всякого, кто хочет общаться со мной.
Симона медленно кивнула:
– Тогда, наверное, мы подошли к моменту, когда мне следует пожелать тебе доброй ночи и сказать, что я увижу тебя и Эмми утром.
– Думаю, ты права…
Однако никто из них не сделал попытки встать. Тристан смотрел, как вздымается и опускается грудь Симоны, борясь с желанием обнять ее и сказать, что, возможно, осмотрительность – это неоправданно высокая цена за лишения себя естественных удовольствий.
Симона медленно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Огонь страсти горел в глубине ее глаз и звучал в ее голосе, когда она прошептала:
– Могу я попросить о прощальном поцелуе?
Добропорядочный человек вежливо отказался бы от подобного приглашения, негодяй ответил бы тем, что сжал ее в объятиях и столкнул в пропасть страсти, заставив забыть обо всем.
Тристан заставил себя проглотить ставший в горле ком.
– Боюсь, это слишком опасно.
Симона печально вздохнула:
– В последнее время в моей жизни так мало остроты!
Его чувство чести протестующе застонало, но все же Тристан подавил этот протест и потянулся к Симоне. Обхватив ее за талию, он наклонил голову. Она приняла его ласку с тихим вздохом сладкого согласия, и он ощутил тепло прижавшихся к нему грудей, а ее губы открылись при первом же прикосновении его языка. Она впустила его к себе радостно, жарко, и похотливый огонь тут же растекся по его жилам, собираясь в плотный, пульсирующий стержень желания. Тристан застонал, и хотя голос рассудка снова воззвал к его разуму, он приподнял ее и прижал к себе еще теснее.
Симона вздохнула, чуть подвинулась у него в объятиях, а потом заставила его сердце сбиться с ритма, когда вдруг перехватила власть над их поцелуем и уселась прямо Тристану на колени.
Боже, неужели он все еще жив? Тристан скользнул ладонями по ее бедрам и, заведя их назад, крепко прижал Симону к свидетельству своего желания.
Она на секунду замерла, потом с судорожным вздохом прервала поцелуй. Ум Тристана стремительно перебирал рассыпающиеся слова, надеясь найти те, из которых можно составить извинение. Огонь, горящий в глазах Симоны, лишил его способности дышать и заставлял мысли бешено кружиться.
– Я не хочу прощаться, – прошептала Симона, покачивая бедрами и направляя волну острого наслаждения по его телу. – Слишком рано…
Пока Тристан судорожно ловил воздух, она снова потерлась о него медленнее и сильнее.
– Симона! – простонал Тристан, хватая ее за бедра и отчаянно пытаясь остановить, – это…
– Это разумный порыв, – заявила она и начала расстегивать пуговицы рубашки.
Разумный? Нет, он не был разумным. Он был до крайности безрассудным. Но какого черта? Разве ему не все равно? Он только что позаботился о том, чтобы их не поймали с поличным, а что до порыва, то он уже вполне готов. Вот только Симона заслуживает, чтобы ее первый любовный опыт прошел на чем-то более подходящем, чем холодная садовая скамейка.
Поймав руки Симоны, Тристан положил их себе на плечи.
– Ты победила, милая, – тихо сказал он, подсунув руки под ее колени.
Симона победно улыбнулась, когда он встал, держа ее на руках.
Затем Тристан подошел к своему коню, привязанному за воротами, и бережно поставил ее на ноги.
– Куда ты меня везешь?
– В мою постель.
Ее улыбка была медленной, но такой дивно греховной, что ему понадобилось все самообладание, чтобы отвязать поводья и сесть в седло.
Глава 9
Симона стояла, ощущая, как отчаянно колотится ее сердце, и смотрела, как Тристан устраивается в седле. Боже, если уж ей суждено попасться на нехорошем поступке, то нет на земле другого мужчины, с которым ей хотелось бы быть пойманной. Надо, чтобы ей отдали должное за то, что она выбрала столь красивого и столь сильного любовника, который одним прикосновением способен превратить разум в пепел… Тристан посмотрел на нее с высоты и медленно улыбнулся, затем подвинулся назад на гладкой коже седла.
Симона на мгновение задумалась.
– Садись, а я тебе помогу.
– Если бы я знала, как это делается, – наконец призналась она. – Мои учителя хороших манер в один голос утверждали, что леди никогда не должны…
– А они говорили почему?
– Нет. Но все они приходили в ужас, когда я об этом спрашивала.
Наконец Тристан сжалился над ней:
– Ладно, прыгай на приступку, поворачивайся ко мне спиной, и я покажу тебе, почему эти люди были столь непреклонны.
Симона быстро сообразила, в чем тут опасность, но перспектива испытать это в реальности. Она вскочила на камень и послушно повернулась лицом к ограде. Как только она это сделала, рука Тристана обвилась вокруг ее талии, и он, подняв, посадил ее к себе на колени.
Теперь Симоне стало совершенно ясно, почему леди не должны садиться на коня с мужчиной.
– Удобно?
Услышав этот вопрос, она обернулась к нему и ухмыльнулась:
– Удобно бывает тогда, когда ты сидишь на мягком кресле в утренней гостиной, пьешь кофе и болтаешь с сестрой. Моей сестры тут нет, а ты совсем не мягкий. Если честно, – тут она намеренно поерзала в седле, потеревшись о его напряженную плоть, – ты явно не похож на подушку.
– Уверен, что ты смогла бы разгладить меня без всякого труда.
– Прямо здесь?
– О Боже! – простонал Тристан, поворачивая коня. Когда они выехали из темноты и оказались на влажных от росы булыжниках мостовой, он крепко сжал поводья. Симона хотела подвинуться вперед и уменьшить его страдания, но в этот момент Тристан положил руку ей на ногу и начал чертить ладонью жаркие круги, которые медленно, но неуклонно перемещались вверх и внутрь.
– Куда мы едем? – спросила Симона прерывающимся голосом.
– Это сюрприз.
Никто еще не прикасался к ней так. Жар его руки и трение ткани брюк заставляли ее кожу пылать.
Симона закрыла глаза и попыталась унять пульсацию, возникшую внизу живота.
– Вообще говоря, я никогда особо не любила сюрпризы.
– Этот тебе понравится, обещаю. – Тристан наклонил голову и нежно прикоснулся губами к ее виску, спросив:
– Тебе тоже не терпится, Симона?
Его ладони легли на самую нижнюю пуговицу ее брюк и замерли там.
– Надеюсь, ты не сочтешь это слишком большим бесстыдством. – Симона заерзала, пытаясь заставить его руку двигаться. – Не то, чтобы меня особо огорчило, если бы ты это сделал.
– Наедине, – прошептал Тристан, – не существует ничего «слишком».
– Тогда не могли бы мы ехать быстрее?
– Сейчас темно, – проговорил Тристан, медленно прижимая ладонь к ее телу, – улицы пусты…
– Ох! – простонала Симона, когда дивный жар и пульсация вернулись. – Это просто…
Она судорожно вздохнула, ощутив неожиданный острый пик наслаждения и едва успела радостно улыбнуться, как за ним последовал другой – более глубокий и жаркий, а потом еще, еще. И еще. Симона приподнялась, отчаянно пытаясь отстраниться, надеясь не потерять рассудок в потоке слишком острых ощущений.
– Боже правый! – прошептала она.
Тристан рассмеялся, и его смех распространился по ее телу, усиливая чувство удовлетворения. Она улыбнулась и подумала еще раз, что если когда-то где-то и существовал мужчина, достойный скандала, то это Тристан Таунсенд. Симона прижалась щекой к его жаркой груди. Слушая сильное и ровное биение сердца, она закрыла глаза и отдалась во власть этой захватывающей колыбельной.
Симона стояла в тени, как и велел ей Тристан, и смотрела, как он ведет коня к тускло освещенному закутку в дальней части склада. Часть ее сознания лениво переваривала тот факт, что она безмятежно подчиняется ему. Другая часть была искренне восхищена его попыткой позаботиться как о ее репутации, так и о коне. А еще какая-то часть послушно регистрировала картины, звуки и запахи окружающего мира, которого ей не приходилось видеть с того дня, когда ее причислили к аристократии.
Они явно подъехали к реке, и Симона уже чувствовала ее запах, слышала ее шум.
Она повернулась и, отойдя глубже в тень остановилась, чувствуя, как ее сердце переполняется восторгом, Темза. Сегодня прилив был высоким, а вода была теплой.
– Симона!
Ах, как мило! Ее не оказалось там, где он ее оставил.
– Я здесь! – тихо отозвалась она. Подойдя, Тристан обхватил ее за талию.
Дом. Она дома! Прижавшись к нему, Симона положила руки ему на грудь и мечтательно вздохнула:
– Туман поднимается и расходится вдоль Темзы. Я уже целую вечность этого не видела. Странно, но иногда людям так не хватает мелочей…
– Тебе небезопасно быть здесь одной, Симона.
– Я не одна, – напомнила она ему шепотом. – Я с тобой.
Тристан несколько секунд стоял молча, а потом спросил:
– Когда ты в последний раз спускалась к реке?
Симона вздрогнула. Ей сразу вспомнилось утро того дня, когда ее мир внезапно перевернулся. Прилив был низким, но она не нашла в вонючей грязи ничего, что можно было бы продать, и она вернулась в бордель, думая о том, что ей снова придется весь день голодать. Эсси, содержательница борделя, была в ярости из-за того, что не получала денег от ее речного промысла и…
Симона решительно прервала воспоминания.
– Это было много лет назад, – тихо ответила она.
– И тогда произошло что-то неприятное, да?
Да. Хорошие воспоминания словно из другой жизни, а вот плохие… Они такие же четкие, как будто все случилось только вчера, но я изо всех сил стараюсь делать вид, что это не так.
– На самом деле я родилась здесь, у Темзы, – проговорила Симона, ощутив необъяснимую потребность поделиться своей историей. – Где именно – не знаю и думаю, никто не знает, точнее, не интересуется.
– Почему?
– Моя мать была проституткой.
– А отец?
– Герцог Райленд. – Симона пожала плечами. – По крайней мере так говорят. Я никогда этому особо не верила, но мое мнение никакой роли не играет. Королева объявила, что это непреложный факт, помахала скипетром – и с тех пор я веду жизнь в богатстве, комфорте и почете.
– А твоя мать? Где она сейчас?
– Ее убили, когда мне было десять: кто-то перерезал ей горло в темном переулке.
Тристан крепко прижал Симону к себе.
– И что потом?
– Кое-кто согласился дать мне ведро и швабру в обмен на уголок у очага и обменивал то, что я отыскала на берегу, на кусочки еды. Это продолжалось четыре года.
– К счастью, королева в конце концов помахала своим скипетром.
– Если говорить об ошибках, то тут мне повезло, – признала Симона. – Каролин и Дрейтон проявили немалое понимание того, что я чувствована в первое время.
– А теперь расскажи мне о своей прежней жизни и о своей семье.
– Тут и рассказывать нечего: семья как семья. Отец – пьяница, женившийся три раза. Брат от первой жены, Джайлс, брат – от второй, моей матери, Джеймс, а Эммалина – от Люсинды.
Симона нахмурилась.
– Так все-таки маркиз был твоим отцом?
– По имени, закону и правам наследования – да, но семя было не его.
Значит, они оба незаконные дети.
– А он знал, что ты не его сын?
– Ну разумеется. Мне это никогда не забывали и не простили. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я уплыл в Америку – и мы больше никогда не виделись. То, что именно я унаследовал титул – нелепая случайность, и теперь отец, наверное, крутится в гробу без остановки.
– А ты знаешь своего настоящего отца?
Тристан покачал головой:
– Мать отказалась его назвать.
Симона вздохнула.
– Надеюсь, это не герцог Райленд. – Она содрогнулась.
Тристан тихо засмеялся.
– Давай не будем об этом. Здесь сыро, лучше нам войти в помещение, – сказал он и повел Симону к двери склада.
Пока они шли, мозг Симоны покорно фиксировал происходящее. Она еще никогда в жизни не позволяла мужчине вести ее в темный склад… Ей следовало бы испытывать гораздо большую нервозность, но, с другой стороны, основные принципы совокупления не являлись для нее тайной: она росла в борделе и была весьма неплохо просвещена в этом вопросе. Не существовало таких секретов успешных любовных ласк, о которых ей не пришлось услышать, и все представлялось достаточно понятным и относительно несложным. Возможно, она находила бы все более интересным, если бы во всем этом участвовал мужчина, похожий на Тристана…
Глядя на него, она уже ощущала тепло во всем теле, а его прикосновение… Даже сейчас, когда его пальцы переплетались с ее пальцами, у нее уже ускорился пульс. Хорошо ли это, ей было совершенно не важно: даже если все продлится считанные часы, этой ночью она принадлежит ему и она желанна.
Тристан остановился сразу за порогом склада.
– Осторожнее, – предупредил он Симону, отпуская ее руку, – тут повсюду ящики. Сейчас я зажгу лампу.
Симона ждала в полном молчании, но потом ей это надоело, и она, стянув с себя куртку, положила ее на один из ящиков.
Найдя спичку, Тристан зажег ее, и Симона ахнула.
Оставив ее предаваться фантазиям среди вороха ярких шелков, Тристан стал пробираться по заранее проложенному пути.
– Дальше будет еще лучше, – пообещал он, когда зажженная им лампа осветила стопки сверкающей бронзы и полированного дерева.
– Да здесь просто волшебное царство! – воскликнула Симона, когда Тристан зажег еще одну лампу и вернулся обратно, чтобы посмотреть, что именно из его сокровищ овладело ее вниманием.
Тристан остановился на краю пятна света, и его сердце дрогнуло. Он положил клинок там, где Симона обязательно должна была его увидеть, и надеялся, что она заинтересуется им в достаточной мере, чтобы взять его в руки.
Если не считать последней части его плана, все прошло безупречно. Тристан смотрел на нее, и его разум отказывался думать о чем-то, кроме того, насколько дивным созданием оказалась леди Симона Тернбридж.
– Просто поразительно! – Симона сделала шаг вперед и наставила острие на воображаемого противника, потом отскочила назад и прочертила клинком стремительную дугу, словно парируя удар. Потом она танцующей походкой продвинулась вперед на два шага, и с каждым движением улыбка на ее лице разгоралась все ярче. – Я еще никогда не видела клинок такой прекрасной работы!
А он никогда не встречал женщину, которая так свободно и естественно владеет своим телом. Тристан судорожно сглотнул.
– Когда я впервые держал тебя за руки, мне стало любопытно, откуда у леди могут появиться мозоли на обеих ладонях. Ну, на левой – от поводьев, а на правой? Теперь я вижу – это от рукояти оружия. Тебя, похоже, обучали по всем правилам.
Симона остановилась и подняла клинок, любуясь светом, отражавшимся от него.
– Это все Хейвуд и Дрейтон. – Она с трудом оторвала взгляд от клинка. – А ты фехтуешь?
Тристан медленно кивнул, потом откашлялся и встал с ящика.
– Нам надо будет как-нибудь устроить поединок.
Ее взгляд медленно скользнул вдоль его тела.
– Только не сейчас, – тихо проговорила Симона и благоговейно возвратила оружие в резной ящичек, после чего закрыла крышку и повернулась к Тристану:
– Полагаю, у нас есть возможность лучше провести время…
– Именно это я имел в виду. – Тристан протянул руку, и Симона, шагнув к краю освещенного круга, не колеблясь, приняла ее.
– Какая красота! – прошептала она, проходя вперед к кровати с пологом, которую Тристан соорудил из атласных подушек и отрезов сари с золотой вышивкой. – Настоящая… – Она покачала головой и присела на ящик, на котором он пристроил лампу.
– Роскошь?
– О да! – согласилась она, стаскивая с себя сапожок. – И при этом греховная. – Симона наклонилась и сняла второй сапожок.
– Да, тут ты права. – Тристан подошел к ней сзади и положил руки ей на бедра. – Здорово, правда?
– Правда.
Тристан не позволил ей отстраниться и, наклонив голову, прикусил мочку ее уха:
– Ты привлекла меня с той минуты, как я увидел тебя на другой стороне бального зала.
– И тебе сразу захотелось это сделать?
– Да. – Он отпустил ее бедра и, обхватив ладонями груди, прижал подушечками больших пальцев напрягшиеся соски.
По телу Симоны пробежала глубокая дрожь, а потом она удовлетворенно вздохнула, чувственно повела плечами и высвободилась из его объятий. И тут, отойдя, она повернулась к нему лицом и начала расстегивать пуговицы на рубашке со словами:
– Я не заставила тебя слишком долго ждать, не так ли? Прошло всего двое суток, и вот мы здесь.
– Твой энтузиазм делает тебя самой чудесной женщиной из всех, которых мне довелось встречать.
– И ты не думаешь, что я самая распущенная?
– Ты самая честная, Симона. – Тристан снял себя сапог и отбросил его в сторону. – Я просто потрясен твоей честностью.
Симона расстегнула последнюю пуговицу рубашки, и ее пальцы переместились на брюки, после чего штаны скользнули вниз, и через секунду рубашка приземлилась на брюки. У Тристана перехватило дыхание.
Никакого корсета, никаких панталонов, никаких чулок – только сливочная атласная кожа и завораживающе женственные формы.
– Иисусе Сладчайший! – простонал он и, сдернув второй сапог, встал обеими ногами на деревянный пол, судорожно переводя дыхание.
Пока он пытался взять себя в руки, Симона направилась к нему с чувственной улыбкой на губах.
– Ты совсем забыл про мою честность, да?
Честность – хорошо, даже замечательно, но в это мгновение Тристана гораздо больше волновала ее высокая грудь идеальной формы.
– Ты…
– Да? – Симона медленно переспросила, протянув руки и начала расстегивать пуговицы его рубашки.
– Исполнение мечты любого мужчины.
– Неужели? А мне всегда казалось, что мечты мужчины требуют от женщины чего-то большего, чем просто стоять рядом. Если бы я знала, что на их удовлетворение уйдет так мало усилий, то с радостью осуществила бы все твои мечты вчера утром в оранжерее.
Симона на мгновение задумалась.
– Садись, а я тебе помогу.
– Если бы я знала, как это делается, – наконец призналась она. – Мои учителя хороших манер в один голос утверждали, что леди никогда не должны…
– А они говорили почему?
– Нет. Но все они приходили в ужас, когда я об этом спрашивала.
Наконец Тристан сжалился над ней:
– Ладно, прыгай на приступку, поворачивайся ко мне спиной, и я покажу тебе, почему эти люди были столь непреклонны.
Симона быстро сообразила, в чем тут опасность, но перспектива испытать это в реальности. Она вскочила на камень и послушно повернулась лицом к ограде. Как только она это сделала, рука Тристана обвилась вокруг ее талии, и он, подняв, посадил ее к себе на колени.
Теперь Симоне стало совершенно ясно, почему леди не должны садиться на коня с мужчиной.
– Удобно?
Услышав этот вопрос, она обернулась к нему и ухмыльнулась:
– Удобно бывает тогда, когда ты сидишь на мягком кресле в утренней гостиной, пьешь кофе и болтаешь с сестрой. Моей сестры тут нет, а ты совсем не мягкий. Если честно, – тут она намеренно поерзала в седле, потеревшись о его напряженную плоть, – ты явно не похож на подушку.
– Уверен, что ты смогла бы разгладить меня без всякого труда.
– Прямо здесь?
– О Боже! – простонал Тристан, поворачивая коня. Когда они выехали из темноты и оказались на влажных от росы булыжниках мостовой, он крепко сжал поводья. Симона хотела подвинуться вперед и уменьшить его страдания, но в этот момент Тристан положил руку ей на ногу и начал чертить ладонью жаркие круги, которые медленно, но неуклонно перемещались вверх и внутрь.
– Куда мы едем? – спросила Симона прерывающимся голосом.
– Это сюрприз.
Никто еще не прикасался к ней так. Жар его руки и трение ткани брюк заставляли ее кожу пылать.
Симона закрыла глаза и попыталась унять пульсацию, возникшую внизу живота.
– Вообще говоря, я никогда особо не любила сюрпризы.
– Этот тебе понравится, обещаю. – Тристан наклонил голову и нежно прикоснулся губами к ее виску, спросив:
– Тебе тоже не терпится, Симона?
Его ладони легли на самую нижнюю пуговицу ее брюк и замерли там.
– Надеюсь, ты не сочтешь это слишком большим бесстыдством. – Симона заерзала, пытаясь заставить его руку двигаться. – Не то, чтобы меня особо огорчило, если бы ты это сделал.
– Наедине, – прошептал Тристан, – не существует ничего «слишком».
– Тогда не могли бы мы ехать быстрее?
– Сейчас темно, – проговорил Тристан, медленно прижимая ладонь к ее телу, – улицы пусты…
– Ох! – простонала Симона, когда дивный жар и пульсация вернулись. – Это просто…
Она судорожно вздохнула, ощутив неожиданный острый пик наслаждения и едва успела радостно улыбнуться, как за ним последовал другой – более глубокий и жаркий, а потом еще, еще. И еще. Симона приподнялась, отчаянно пытаясь отстраниться, надеясь не потерять рассудок в потоке слишком острых ощущений.
– Боже правый! – прошептала она.
Тристан рассмеялся, и его смех распространился по ее телу, усиливая чувство удовлетворения. Она улыбнулась и подумала еще раз, что если когда-то где-то и существовал мужчина, достойный скандала, то это Тристан Таунсенд. Симона прижалась щекой к его жаркой груди. Слушая сильное и ровное биение сердца, она закрыла глаза и отдалась во власть этой захватывающей колыбельной.
Симона стояла в тени, как и велел ей Тристан, и смотрела, как он ведет коня к тускло освещенному закутку в дальней части склада. Часть ее сознания лениво переваривала тот факт, что она безмятежно подчиняется ему. Другая часть была искренне восхищена его попыткой позаботиться как о ее репутации, так и о коне. А еще какая-то часть послушно регистрировала картины, звуки и запахи окружающего мира, которого ей не приходилось видеть с того дня, когда ее причислили к аристократии.
Они явно подъехали к реке, и Симона уже чувствовала ее запах, слышала ее шум.
Она повернулась и, отойдя глубже в тень остановилась, чувствуя, как ее сердце переполняется восторгом, Темза. Сегодня прилив был высоким, а вода была теплой.
– Симона!
Ах, как мило! Ее не оказалось там, где он ее оставил.
– Я здесь! – тихо отозвалась она. Подойдя, Тристан обхватил ее за талию.
Дом. Она дома! Прижавшись к нему, Симона положила руки ему на грудь и мечтательно вздохнула:
– Туман поднимается и расходится вдоль Темзы. Я уже целую вечность этого не видела. Странно, но иногда людям так не хватает мелочей…
– Тебе небезопасно быть здесь одной, Симона.
– Я не одна, – напомнила она ему шепотом. – Я с тобой.
Тристан несколько секунд стоял молча, а потом спросил:
– Когда ты в последний раз спускалась к реке?
Симона вздрогнула. Ей сразу вспомнилось утро того дня, когда ее мир внезапно перевернулся. Прилив был низким, но она не нашла в вонючей грязи ничего, что можно было бы продать, и она вернулась в бордель, думая о том, что ей снова придется весь день голодать. Эсси, содержательница борделя, была в ярости из-за того, что не получала денег от ее речного промысла и…
Симона решительно прервала воспоминания.
– Это было много лет назад, – тихо ответила она.
– И тогда произошло что-то неприятное, да?
Да. Хорошие воспоминания словно из другой жизни, а вот плохие… Они такие же четкие, как будто все случилось только вчера, но я изо всех сил стараюсь делать вид, что это не так.
– На самом деле я родилась здесь, у Темзы, – проговорила Симона, ощутив необъяснимую потребность поделиться своей историей. – Где именно – не знаю и думаю, никто не знает, точнее, не интересуется.
– Почему?
– Моя мать была проституткой.
– А отец?
– Герцог Райленд. – Симона пожала плечами. – По крайней мере так говорят. Я никогда этому особо не верила, но мое мнение никакой роли не играет. Королева объявила, что это непреложный факт, помахала скипетром – и с тех пор я веду жизнь в богатстве, комфорте и почете.
– А твоя мать? Где она сейчас?
– Ее убили, когда мне было десять: кто-то перерезал ей горло в темном переулке.
Тристан крепко прижал Симону к себе.
– И что потом?
– Кое-кто согласился дать мне ведро и швабру в обмен на уголок у очага и обменивал то, что я отыскала на берегу, на кусочки еды. Это продолжалось четыре года.
– К счастью, королева в конце концов помахала своим скипетром.
– Если говорить об ошибках, то тут мне повезло, – признала Симона. – Каролин и Дрейтон проявили немалое понимание того, что я чувствована в первое время.
– А теперь расскажи мне о своей прежней жизни и о своей семье.
– Тут и рассказывать нечего: семья как семья. Отец – пьяница, женившийся три раза. Брат от первой жены, Джайлс, брат – от второй, моей матери, Джеймс, а Эммалина – от Люсинды.
Симона нахмурилась.
– Так все-таки маркиз был твоим отцом?
– По имени, закону и правам наследования – да, но семя было не его.
Значит, они оба незаконные дети.
– А он знал, что ты не его сын?
– Ну разумеется. Мне это никогда не забывали и не простили. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я уплыл в Америку – и мы больше никогда не виделись. То, что именно я унаследовал титул – нелепая случайность, и теперь отец, наверное, крутится в гробу без остановки.
– А ты знаешь своего настоящего отца?
Тристан покачал головой:
– Мать отказалась его назвать.
Симона вздохнула.
– Надеюсь, это не герцог Райленд. – Она содрогнулась.
Тристан тихо засмеялся.
– Давай не будем об этом. Здесь сыро, лучше нам войти в помещение, – сказал он и повел Симону к двери склада.
Пока они шли, мозг Симоны покорно фиксировал происходящее. Она еще никогда в жизни не позволяла мужчине вести ее в темный склад… Ей следовало бы испытывать гораздо большую нервозность, но, с другой стороны, основные принципы совокупления не являлись для нее тайной: она росла в борделе и была весьма неплохо просвещена в этом вопросе. Не существовало таких секретов успешных любовных ласк, о которых ей не пришлось услышать, и все представлялось достаточно понятным и относительно несложным. Возможно, она находила бы все более интересным, если бы во всем этом участвовал мужчина, похожий на Тристана…
Глядя на него, она уже ощущала тепло во всем теле, а его прикосновение… Даже сейчас, когда его пальцы переплетались с ее пальцами, у нее уже ускорился пульс. Хорошо ли это, ей было совершенно не важно: даже если все продлится считанные часы, этой ночью она принадлежит ему и она желанна.
Тристан остановился сразу за порогом склада.
– Осторожнее, – предупредил он Симону, отпуская ее руку, – тут повсюду ящики. Сейчас я зажгу лампу.
Симона ждала в полном молчании, но потом ей это надоело, и она, стянув с себя куртку, положила ее на один из ящиков.
Найдя спичку, Тристан зажег ее, и Симона ахнула.
Оставив ее предаваться фантазиям среди вороха ярких шелков, Тристан стал пробираться по заранее проложенному пути.
– Дальше будет еще лучше, – пообещал он, когда зажженная им лампа осветила стопки сверкающей бронзы и полированного дерева.
– Да здесь просто волшебное царство! – воскликнула Симона, когда Тристан зажег еще одну лампу и вернулся обратно, чтобы посмотреть, что именно из его сокровищ овладело ее вниманием.
Тристан остановился на краю пятна света, и его сердце дрогнуло. Он положил клинок там, где Симона обязательно должна была его увидеть, и надеялся, что она заинтересуется им в достаточной мере, чтобы взять его в руки.
Если не считать последней части его плана, все прошло безупречно. Тристан смотрел на нее, и его разум отказывался думать о чем-то, кроме того, насколько дивным созданием оказалась леди Симона Тернбридж.
– Просто поразительно! – Симона сделала шаг вперед и наставила острие на воображаемого противника, потом отскочила назад и прочертила клинком стремительную дугу, словно парируя удар. Потом она танцующей походкой продвинулась вперед на два шага, и с каждым движением улыбка на ее лице разгоралась все ярче. – Я еще никогда не видела клинок такой прекрасной работы!
А он никогда не встречал женщину, которая так свободно и естественно владеет своим телом. Тристан судорожно сглотнул.
– Когда я впервые держал тебя за руки, мне стало любопытно, откуда у леди могут появиться мозоли на обеих ладонях. Ну, на левой – от поводьев, а на правой? Теперь я вижу – это от рукояти оружия. Тебя, похоже, обучали по всем правилам.
Симона остановилась и подняла клинок, любуясь светом, отражавшимся от него.
– Это все Хейвуд и Дрейтон. – Она с трудом оторвала взгляд от клинка. – А ты фехтуешь?
Тристан медленно кивнул, потом откашлялся и встал с ящика.
– Нам надо будет как-нибудь устроить поединок.
Ее взгляд медленно скользнул вдоль его тела.
– Только не сейчас, – тихо проговорила Симона и благоговейно возвратила оружие в резной ящичек, после чего закрыла крышку и повернулась к Тристану:
– Полагаю, у нас есть возможность лучше провести время…
– Именно это я имел в виду. – Тристан протянул руку, и Симона, шагнув к краю освещенного круга, не колеблясь, приняла ее.
– Какая красота! – прошептала она, проходя вперед к кровати с пологом, которую Тристан соорудил из атласных подушек и отрезов сари с золотой вышивкой. – Настоящая… – Она покачала головой и присела на ящик, на котором он пристроил лампу.
– Роскошь?
– О да! – согласилась она, стаскивая с себя сапожок. – И при этом греховная. – Симона наклонилась и сняла второй сапожок.
– Да, тут ты права. – Тристан подошел к ней сзади и положил руки ей на бедра. – Здорово, правда?
– Правда.
Тристан не позволил ей отстраниться и, наклонив голову, прикусил мочку ее уха:
– Ты привлекла меня с той минуты, как я увидел тебя на другой стороне бального зала.
– И тебе сразу захотелось это сделать?
– Да. – Он отпустил ее бедра и, обхватив ладонями груди, прижал подушечками больших пальцев напрягшиеся соски.
По телу Симоны пробежала глубокая дрожь, а потом она удовлетворенно вздохнула, чувственно повела плечами и высвободилась из его объятий. И тут, отойдя, она повернулась к нему лицом и начала расстегивать пуговицы на рубашке со словами:
– Я не заставила тебя слишком долго ждать, не так ли? Прошло всего двое суток, и вот мы здесь.
– Твой энтузиазм делает тебя самой чудесной женщиной из всех, которых мне довелось встречать.
– И ты не думаешь, что я самая распущенная?
– Ты самая честная, Симона. – Тристан снял себя сапог и отбросил его в сторону. – Я просто потрясен твоей честностью.
Симона расстегнула последнюю пуговицу рубашки, и ее пальцы переместились на брюки, после чего штаны скользнули вниз, и через секунду рубашка приземлилась на брюки. У Тристана перехватило дыхание.
Никакого корсета, никаких панталонов, никаких чулок – только сливочная атласная кожа и завораживающе женственные формы.
– Иисусе Сладчайший! – простонал он и, сдернув второй сапог, встал обеими ногами на деревянный пол, судорожно переводя дыхание.
Пока он пытался взять себя в руки, Симона направилась к нему с чувственной улыбкой на губах.
– Ты совсем забыл про мою честность, да?
Честность – хорошо, даже замечательно, но в это мгновение Тристана гораздо больше волновала ее высокая грудь идеальной формы.
– Ты…
– Да? – Симона медленно переспросила, протянув руки и начала расстегивать пуговицы его рубашки.
– Исполнение мечты любого мужчины.
– Неужели? А мне всегда казалось, что мечты мужчины требуют от женщины чего-то большего, чем просто стоять рядом. Если бы я знала, что на их удовлетворение уйдет так мало усилий, то с радостью осуществила бы все твои мечты вчера утром в оранжерее.