Ламли Брайан. Из глубины

   Насколько далеко я тогда забрался в этот странный кальциевый лабиринт, теперь остается лишь догадываться. Если мое чувство времени и раньше было не в порядке, то сейчас, в этих бесчисленных пещерах с белыми стенами, я окончательно запутался! Тишина была абсолютной. От стен этого великолепного лабиринта почему-то не отражалось эхо. А притягательность незримых пещер впереди и нескончаемые галереи, пол которых был усыпан мелкой белой пылью, заставили меня полностью забыть о времени.
   От этого блуждания в бездумном оцепенении меня пробудило внезапное ощущение, словно откуда-то потянуло легким сквозняком, ветерком, который стремительно превратился в порывистый ветер, запутавшийся в лохмотьях моей рубашки и оборванных штанах, неодолимо увлекая меня в глубь кальциевых коридоров. Я сначала несколько раз споткнулся, потом побежал, мечась от стены к стене, ослепленный и задыхающийся, в облаках пыли, вздымающейся с пола вверх и забивающейся в глаза и ноздри. Как-то раз я попал в самум на Кипре, и теперь мне пришлось снова пережить нечто подобное, но на этот раз это явление угрожало моей жизни! Теперь я понял, откуда приходят свежие ветры во Время Тумана ...
   Потом, когда мне уже стало казаться, что в ужасном подземелье вообще не осталось воздуха, и я, терзаемый муками удушья, начал хвататься за мучительно саднящее горло и пытался прикрыть глаза, ветер пропал столь же стремительно, как и поднялся, и пыль снова улеглась на полу.
   Я снова обрел возможность дышать. Нимб светящегося огня опять возник вокруг моей головы, и, когда мое дыхание немного восстановилось, мое положение слегка прояснилось. Когда я вновь пришел в себя, то осознал весь ужас сложившейся ситуации. На только что улегшейся пыли не осталось ни единого отпечатка, который мог бы подсказать мне, где я нахожусь, или обозначить путь обратно, к пещере, которая стала моим домом.
   Какой же... какой из сотен этих тысячелетних входов вел в мое убежище? И сколько же возможных комбинаций маршрутов поджидало меня за каждым незнакомым входом в этом невероятно запутанном лабиринте, отделяя от сравнительной надежности моей далекой пещеры?
   Ужас и паника возобладали над логикой. Продержавшись лишь минуту или две, я пошел по безмолвным коридорам, потом побежал, пока мое облако огней святого Эльма не осталось позади. Я слепо блуждал во тьме, которая, ничем не нарушаемая, существовала здесь со времен более ранних, чем эпоха мамонтов.
   Через несколько секунд после того, как мерцающие огоньки живого света очутились позади, оставив меня в пронизанной паникой тьме, я врезался в незримую стену, перевалился через выступ, торчащий из пола, и во весь рост растянулся в темноте, окончательно утратив присутствие духа. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что моя правая рука, которую я инстинктивно вытянул вперед, и голова, ничем не поддерживаемые, безвольно висят в пустоте. Как я уже говорил раньше, я всегда плохо переносил высоту, так что зрелище, которое медленно открывалось моим глазам по мере того, как мое светящееся облако мало-помалу снова собиралось вокруг меня, заставило меня испуганно съежиться и отчаянно отпрянуть от зияющей бездны, в которую я чуть было не рухнул.
   Из лабиринта я выбрался на длинный уступ, простирающийся вправо и влево насколько хватало света. Вниз уходила огромная черная дыра, исчезающая где-то в немыслимых глубинах.
   Обуреваемый, несмотря на свой страх, любопытством, я медленно пополз вперед на животе. Именно тогда я впервые вспомнил и попытался использовать ту способность, которой, как когда-то сказал мне Бокруг, я должен был обладать, но с которой мне еще пока не представлялось случая поэкспериментировать. Я собрал воедино свой разум и сконцентрировался, приказав сияющему ореолу покинуть меня и спуститься в пропасть.
   И все получилось!
   Вот как! Это подсказало мне, что мой разум способен поддерживать свои собственные фантазии!
   Я направил сияющее облако вниз, и меня окутала пелена мрака пещерного мира. Если бы не ощущение твердой скалы, я вполне мог бы вообразить себя духом, свободно парящим в безвоздушных просторах космоса. Столь же абсолютной была и тишина, нарушаемая лишь неровным биением моего сердца. Или это тоже было лишь игрой моего воображения? Я часто обдумывал возможность того, что на самом деле я лишь мертвая мятущаяся душа, в одиночестве блуждающая в собственном варианте преисподней...
   После достаточно долгого периода времени, когда свет от облака, все еще опускающегося в глубины пропасти, превратился в слабый отблеск где-то далеко-далеко внизу, я чуть было мысленно не приказал моему эксперименту прекратиться, когда меня осенила догадка. Я остановил облако в том месте, где оно находилось, а сам пошарил руками вдоль кромки пропасти, пока не наткнулся на острый каменный выступ. Мне удалось расшатать этот камень, и я разжал пальцы, отпустив его вертикально вниз в бездонную яму. Я начал считать, но изумленно остановился, дойдя до двадцати. После того как я прекратил считать, прошло еще несколько секунд, прежде чем сверкающее пятнышко далеко внизу разлетелось в разные стороны, когда камень пролетел мимо него!
   Я прислушался, подставив руку к уху, и в конце концов до меня донесся шум. Но это не был шум удара твердого о твердое — это был рев, грохот, нарастающий рык, которым отозвались невообразимые дали. Это был стократ усиленный шум полета маленького камешка, все стремительнее улетающего вниз, в бесконечные глубины... в самые недра Земли!
   Потрясенный, испуганный бездной, о существовании которой я никогда раньше и не подозревал, подавленный, сокрушенный и сознающий собственную ничтожность, я позволил моему светящемуся нимбу медленно вернуться на свое место у меня над головой. Потом я равнодушно побрел обратно по тому же пути, по которому пришел сюда.
   Мне понадобилось очень много времени, чтобы отыскать первую меловую пометку у входа в туннель, и еще почти столько же, чтобы добраться до своей пещеры...

Глава 14
Пешера белой травы. Восьмая фаза видения

   История болезни Кроу.
   Из записей доктора Юджина Т. Таппона
   В следующий раз, бродя по коридорам, которые Бокруг назвал запретными, я в конце концов вышел из лабиринта пещер на аллею, настолько странную, что она вызывала омерзение.
   Я оказался в большой пещере с высокими сводами, на которых играли светящиеся блики, а на земле под моими ногами вместо вековой пыли зашуршала трава — трава, лишенная какого-либо источника естественного света, которая, тем не менее, выросла густой и пышной, но белой, как сама смерть!
   Мне приходилось читать что-то о таком же уродстве, существующем где-то в пропастях марокканских гор Атлас, глубоко под землей. Но здесь, увидев этот феномен собственными глазами, я ужаснулся. Небольшой луг выглядел совершенно не по-человечески. Луг, растущий с чудовищной пышностью, наливающийся бледным ужасом!
   Белые травинки мягко пружинили под ногами, напоминая поля давно прошедших лег, и все же я внутренне ежился, шагая по подземному лугу, против воли вспоминая отрывок из одной поэмы Кларка Эштона Смита:
   ...Пожухлые и бледные цветы,
   в пещере что растут...
   Там, где свод пещеры резко спускался вниз, проходя лишь в футе над головой, я остановился и ковырнул одно из странных светящихся пятен, обнаружив, что источником свечения является лишайник — масса крошечных отростков, странно сетчатых и замысловато переплетенных друг с другом. Как раз в тот миг, когда я рассматривал этот островок, мне на голову упала влажная капля, за ней тут же последовали вторая и третья. Я отступил назад, изумленно задрав голову вверх, чтобы взглянуть на раненый лишайник, явно «истекавший кровью» из того места, которое я поцарапал, и понял причину странного строения этого растения. Плотно переплетенные отростки и корешки образовывали ловушку, чтобы собирать сочащуюся воду, которой и питалось растение.
   Я начал размышлять о грибах, о Бокруге, о невидимых и неведомых Тхуун'а, о светлячках над моей головой, о бледном и чахлом вереске в моей темнице и, наконец, об этой омерзительной пещере с белой травой и светящимся лишайником на сводах. А потом я пришел в ужас. Этот подземный мир, пусть даже не что иное, как порождение сна или галлюцинация, тем не менее кишел нескончаемыми чудесами...
   Я был все еще погружен в эти размышления, когда услышал какой-то звук. Какое-то... какое-то волнение, похожее на рябь, бегущую по ржаному полю, на ленивый шелест листвы, но от этого шума волосы встали дыбом у меня на голове, и я опустил глаза, в ужасе глядя на кошмарную траву.
   Весь луг ожил, придя в движение, заколыхавшись, точно поверхность небольшого моря. Но не было никакого ветра! И в тот же самый миг я понял, что травинки тянутся к свежей влаге, сочащейся со сводов пещеры. Видимо, обычно в пещере было вовсе не так влажно, как я думал. Ужасная трава тянулась к воде точно так же, как цветы на зеленых лугах верхнего мира поднимают головки к солнцу!
   Внезапно на меня накатил такой ужас, которого мне ни разу не доводилось испытывать. Я понимал лишь, что должен немедленно покинуть это отвратительное место, и, развернувшись, побежал к выходу. Потом, уже убежав с луга и оказавшись в лабиринте пещер, я обернулся, и моим глазам предстало зрелище, от которого кровь застыла у меня в жилах! Встревоженный или возбужденный моим паническим бегством, не знаю уж, что из двух, чудовищное подземелье, весь бледный... луг?.. покачнулся. Теперь кончик каждой травинки указывал в моем направлении!
   Мне потребовалось не больше секунды, чтобы обнаружить причину столь причудливой и пугающей активности. Эта дьявольская трава почувствовала, не могу понять как, крошечные ручейки моего холодного пота!
   Я едва смог остановиться, когда добежал до моей маленькой уютной пещерки, и там, дрожа от ужаса и отвращения, рухнул на кровать...

Глава 15
Лягушки. Девятая фаза видения

   История болезни Кроу.
   Из записей доктора Юджина Т. Таппона
   После происшествия в пещере белой травы я довольно долго не осмеливался высунуть носа из своего жилища. На прогулку я отправился лишь через множество «ночей», после встречи с Бокругом и после нескольких скучных, почти ритуальных обедов из рыбы и грибов.
   На эти прогулки толкало меня однообразие жизни. В периоды прояснения сознания (я имею в виду те моменты, когда мысленные образы и видения становились наиболее отчетливыми и определенными), я даже пытался заняться физическими упражнениями. Однако это нагоняло на меня тоску. В конце концов я решил еще раз бросить вызов пещере белой травы или подальше углубиться в кальциевый лабиринт.
   Я с легкостью отыскал дорогу в пещеру с омерзительным лугом — просто следовал за метками на стенах, которые сделал в прошлый раз. По пути я не раз останавливался, снедаемый страхом и нерешительностью, прежде чем заставить себя еще раз пройти по вызывающему омерзение травяному морю. В конце концов я просто решил обойти пещеру по краю, двигаясь вдоль стен, где трава росла реже, и отправился в новые странствия, оставляя метки. Я решил идти до тех пор, пока голод или усталость не заставят меня вернуться. Ни разу я не заметил на поле бледной травы никакого необычного движения. Это очень меня ободрило и усилило мою решимость продолжать исследования.
   Я вышел из пещеры с лишайниками на своде, выбрав проход огромных размеров и обнаружив за ним соответствующих масштабов туннель. Войдя в туннель, я решил, что подземная галерея постепенно понижается, уходя все глубже и глубже в недра земли. Сначала уклон был почти неощутимым, но постепенно склон становился все более и более крутым.
   Вскоре я обнаружил, что каменный пол (здесь не было пыли) стал более влажным, почти слизким. Еще дальше дорога стала настолько скользкой, что спуск становился опасным. Я миновал несколько соединявшихся с туннелем скважин, варьировавших по размерам от кроличьей норы до отверстии, в которые с легкостью мог бы пролезть взрослый человек. Это объясняло сырость. Вода, сочившаяся откуда-то сверху, проходила по этим туннелям в главную галерею. Когда я прикоснулся к выходу одной из небольших скважин, капли воды образовали вокруг моих пальцев небольшую лужицу, а потом тонкими струйками стекли на сырой пол галереи. Я двинулся дальше.
   Вскоре, когда путь стал еще круче, мне почудилось, что откуда-то доносится еле различимый плеск. Он становился громче по мере того, как я продвигался вперед. Потом я различил плеск и грохот бурных вод. Я в волнении поспешил вперед. Вот оно — разнообразие! Зрелище подземного водопада или, возможно, выход с более низких уровней на поверхность подземного потока, оказался бы целебным бальзамом для моих усталых глаз, нервы которых медленно атрофировались в однообразном окружении.
   Вскоре и воздух тоже стал влажным, смягчая мое пересохшее горло, а вибрация, вызываемая невидимыми потоками, — настолько сильной, что стены и пол туннеля задрожали. Через несколько минут я, наконец, преодолел последний изгиб наклонной галереи, и моим глазам открылось потрясающее зрелище.
   Огромный сверкающий поток воды низвергался с высокой каменной стены высотой примерно в восемьдесят футов, каскадом обрушиваясь в бурлящее озерцо, которое, в свою очередь, стремительно несло воду в огромную расселину в отдаленной стене. Поток казался столь бурным, что воздух был насыщен влагой, а меня обдало веером водяных брызг.
   Мой наблюдательный пункт находился на скалистом уступе, куда выходил туннель, — примерно в десяти футах над уровнем озерца. Я улегся на животе, с трепетом созерцая величественное неистовство воды.
   Шум стоял буквально оглушительный — взрыв звука, сравнимый с гулом сотен ревущих двигателей, какофония, заставившая бы пристыженно замолкнуть десяток кузниц. Но я рискнул барабанными перепонками ради возможности насладиться этим изумительным зрелищем и почувствовать летящие брызги подземного водопада.
   Именно из такого положения я впервые заметил второй уступ, расположенный примерно в восьми футах подо мной. Поскольку мои верные светлячки и на этот раз не покинули меня в моих странствиях, то я лежал, освещая в какой-то степени и второй уступ. Там, внизу, копошились какие-то тени. Я понял, что вижу каких-то живых существ, хотя и не был точно уверен, кто это. Их там были десятки, в основном размером с крупную домашнюю кошку, и они, казалось, развлекались тем, что бросались в озерцо и ловко выскакивали оттуда. Потом, глядя на то, как все новые и новые существа прыгают в озерцо, я разглядел их глянцевито поблескивавшие удлиненные задние ноги и мощные перепонки между пальцами. Я понял, что это какой-то необычайно крупный вид лягушек. Но что же такое они делали, бешено плюхаясь в эти бушующие воды и столь же проворно выбираясь на сушу?
   Разгадка пришла очень быстро. Я увидел, как одна из лягушек показалась над вспененной поверхностью воды, держа во рту бьющую хвостом чешуйчатую рыбину! Эти создания ловили рыбу! Разумеется, место для этого было выбрано наилучшим образом: рыба в озерце была оглушена мощным потоком воды и сильным течением. Насколько я мог видеть, лягушки были слепы (как и многие другие формы пещерной фауны), даже безглазы. Меня изумила их способность ориентироваться в пространстве, их умение столь искусно плавать и ловить рыбу в чужих и темных глубинах. С этой мыслью я вытянул голову над краем уступа, чтобы получше их рассмотреть.
   Должно быть, я столкнул со своего места несколько голышей, в изобилии валявшихся на земле. Я почувствовал, как что-то выскользнуло из-под моей груди и свалилось с обрыва, однако гул низвергающегося водопада и рев воды в озерце заглушил стук упавших на нижний уступ голышей.
   Но лягушки услышали его!
   Если я раньше и удивлялся их чувствительности, то сейчас пришел в крайнее изумление, так как лягушки единодушно, точно повинуясь команде единого управляющего мозга или нервного узла, прекратили свое пиршество. Ныряльщики вылезли из воды, и вся орда как один уставилась на меня незрячими глазами. Потом, не больше чем через секунду-другую, они всем скопом бросились к моему убежищу на высоком уступе.
   Гадливый ужас заставил меня вскочить на ноги. Я понесся, не разбирая дороги, дико крича, всхлипывая и задыхаясь, вверх по скользкому коридору. Не из-за нападения гигантских лягушек, не из-за моей явной притягательности для флоры и фауны этого чудовищного подземного мира... нет, я бросился бежать по другой причине. Когда подземные обитатели повернулись ко мне, свет моих верных светлячков отразился на их мордах — нет, не от их глаз, так как глаз у них не было, а от огромных изогнутых клыков, белоснежно поблескивавших и сочившихся чем-то красным!
   Скользкий пол замедлял мой бег, и мои светлячки без труда поспевали за мной по нескончаемому коридору. Наконец я испуганно оглянулся, чтобы посмотреть, удалось ли лягушкам забраться на уступ. Сзади, перекрывая утихший теперь гул водопада, доносился шум, так что еще до того, как первые из клювастых рыболовов выскочили из-за угла, мне стало понятно: надежды на то, что лягушки не смогут пробраться в галерею, — напрасны.
   Я не стал больше ждать и со всех ног бросился вверх по наклонному коридору... и очутился в положении, которое сначала показалось мне безвыходным. Навстречу мне по туннелю с грохотом несся пенистый поток черной воды, доходивший мне почти до колен. Если бы он настиг меня, то сбил бы с ног и швырнул прямо на чавкающие клювы омерзительных преследователей!
   Между тем я добрался до места, где начинались самые нижние из примыкающих ходов, и видя, что стремительный поток приближается, а с другой стороны, шлепая и хлюпая, подбирается голодная толпа, я опрометчиво бросился в узкий проход. Я собирался забиться в эту яму, но... о ужас! на расстоянии всего нескольких футов ход превратился в мышиную нору!
   Я ощутил на ногах первые слизкие прикосновения и вздрогнул, нарисовав в воображении картину изогнутых и истекающих слюной клювов, но тут хлынула вода, бушующая и угрожающая вытащить меня из моей крошечной пещерки, увлечь по наклонному туннелю за собой, на уступы, а потом в огромное озеро под ними. Я цеплялся за жизнь, когда беснующаяся вода ворвалась в мою пещерку, совершенно ее заполнив, заливаясь в мой нос и рот, надувая мои изорванные штаны — последние остатки моего одеяния. Она смыла моих бедных светлячков.
   Думаю, я и сам едва не утонул, во всяком случае, потерял сознание, хотя, возможно, лишь на миг. Последнее, что я запомнил перед тем, как обнаружил, что, промокший и мучительно кашляющий, лежу, распластавшись на полу еще недавно затопленного туннеля, это то, как я расставил локти и выгнул спину, стараясь, чтобы меня не вынесло из моего сомнительного крошечного убежища. Но все-таки вода протащила меня за собой примерно двадцать футов.
   Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, до меня донесся всплеск, который заставил меня, ахнув, обернуться в поисках лягушек. Я был уверен, что они где-то поблизости. Я был в таком ужасе, что не заметил, что мои светлячки вовсе не утонули. Они все еще кружили у меня над головой. В их свете я быстро обнаружил источник напугавшего меня всплеска, а заодно и причину, по которой мое появление произвело на кровожадных земноводных столь возбуждающее действие. Коридор кишел еще живой рыбой, оказавшейся на суше после того, как подземный поток схлынул. Я понял, почему клыкастые лягушки поджидали внизу у пруда первых звуков регулярного выхода подземного потока на поверхность — звуков, предвещавших легкую добычу — выброшенной на сушу рыбы! Сам того не желая, я раздразнил их, столкнув с края уступа голыши. Лягушки приняли мое вторжение за признак приближения долгожданной еды!
   Но затем я уловил звук, отличающийся от агонизирующего плеска выброшенной из воды рыбы, звук, который становился все громче. На этот раз не могло быть сомнения в том, что это — кровожадное чавканье и хруст отвратительных ненасытных челюстей. Я понял, что вскоре огромные лягушки по следу рыбы вернутся ко мне!
   Не дожидаясь этого, я как можно тише и быстрее пустился обратно той же дорогой, по которой пришел сюда...

Глава 16
Нерестилище. Десятая фаза видения

   История болезни Кроу.
   Из записей доктора Юджина Т. Таппона
   Настало время, когда я испробовал все выходы из той огромной галереи, в которой моя собственная пещерка была лишь крошечным тупичком. Я исследовал большинство из них! Но скука — могущественная сила, с которой нельзя не считаться, а смертная скука моей маленькой пещерки смогла бы выгнать в неизведанные подземелья даже самого робкого человека, даже такого, которого прошлые события уже предупредили о возможном несчастье.
   Говорят, что из двух зол лучше то, которое знаешь, однако всегда ли это верно? Я ни за что не хотел бы еще раз увидеть пещеру с белой травой, а одна мысль об озере клыкастых лягушек заставляла мои волосы встать дыбом. Точно так же никакие уговоры не убедили бы меня снова наведаться к бездонной пропасти, куда я сбросил камень в глупой уверенности, что смогу таким образом измерить ее глубину! Идея еще разок навестить кальциевый лабиринт с его удушающими ветрами казалась мне ничуть не более привлекательной. Чтобы развеять изнурительную скуку, мудрее будет предстать перед еще не известным мне «злом» тех коридоров, в которые пока еще не ступала моя нога.
   Вот так и вышло, что с кусочком мела, засунутым в карман уже почти развалившихся штанов, я вошел в первый из немногих оставшихся туннелей, ответвляющихся от огромной галереи.
   Меня ничуть не смущало то, что Бокруг предостерегал меня против этого хода. Полагаю, что его предостережение и стало наиболее притягательным во всей затее!
   Но в этой огромной норе все оказалось по-другому. Здесь не ощущалось ни сухости кальциевого лабиринта, ни сырости скользкого хода к бурлящему озеру лягушек. Нет, воздух здесь казался пригодным для жизни. Или я уже начал приспосабливаться к «жизни» под землей?
   От этой галереи не отходили боковые туннели, и когда я внимательнее рассмотрел стены, то пришел к заключению, что тут не участвовали ни время, ни природа. Во-первых, здесь не оказалось сталагмитовых натеков, а во-вторых, здесь виднелись следы, которые могли быть лишь результатом добычи полезных ископаемых.
   Я прошел примерно полмили по туннелю, держась главного ствола и не обращая внимания на сотни меньших боковых ходов, когда увидел ступени. Их было семь, вырезанных в массивной скале (темный базальт, в противоположность известняку). Они вывели меня в другую галерею, находившуюся на более высоком уровне по сравнению с первой. Эта галерея тоже была из базальта, а ее пол медленно, но неуклонно поднимался вверх, что заставило меня бессознательно ускорить шаги. Казалось, чем ближе я подходил к верхнему миру, тем более убыстрялся мой шаг. Ха! Как будто могла существовать хоть какая-то надежда на то, что я найду выход из тюрьмы, созданной моим собственным рассудком...
   Я замедлил шаги, когда мне послышался какой-то звук где-то впереди. Я замер, пытаясь услышать, не повторится ли этот звук, и он повторился, уже более тихий, но тем не менее вполне узнаваемый.
   Звучала одна из тех «хвалебных песен», которые я часто слышал раньше. Я не двигался, пытаясь уловить последние ноты, но песнь затихла. И все же мне показалось, что я услышал какой-то странный шепот — приглушенное еле слышное эхо. Как ни странно, мне вспомнились голоса юных хористов, поющих в унисон в каком-нибудь огромном гулком соборе.
   Сначала я сказал себе, что это, вне всякого сомнения, замирающее эхо более громкого звука. Но по мере того, как я все дальше и дальше шел по галерее, шепот становился все громче и громче, вместо того чтобы затихать. Вскоре он стал ясно слышимым, превратился в раскатистый гул — эффект, которого можно достигнуть, играя нижние ноты на гитаре в эхокамере. И все же, как ни парадоксально, я не мог бы сказать, что я что-то «слышу». Как будто внутри меня ударили по какому-то глубоко скрытому камертону, звук от которого одновременно отразился как в моем сознании, так и в подсознании.
   В моем мозгу всплыл затасканный термин «телепатия» и тут же исчез. Я был совершенно убежден, что мой разум сейчас был не в состоянии дать сколько-нибудь точное объяснение этому явлению, неважно, какое из моих пяти пошатнувшихся чувств — или их сочетание — воспринимало это явление. Я не мог позволить себе поверить в вещи, которые твердо считал фантазиями — вещи, которые я отнес к фантазиям задолго до того, как впервые увидел статуэтку в музее в Радкаре. Именно к такой категории я тогда относил телепатию.
   Я вполне мог бы и дальше размышлять об этом, если бы ход моих мыслей не был нарушен. Базальтовая галерея внезапно вышла в большой зал.
   Для того чтобы обойти пещеру, понадобилось бы, должно быть, не меньше ста лет, что делало ее второй по размеру после того громадного подземелья, где стоял серый каменный Лх-йиб. Ее границы непременно затерялись бы во тьме, если бы не огромный куполообразный свод, который, так же как и свод в пещере белой травы, был тут и там испещрен большими островками светящихся лишайников.