Лампитт Дина. Уснуть и только

   Если он возьмет мальчика к себе в услужение, совратит его и одновременно будет продолжать спать с Джулианой – будет ли это означать, что он, Пьер, окончательно и безнадежно испорчен? Эта мысль настолько заняла Пьера, что он не обратил внимания на вошедшего слугу.
   – Мадам, там пришел господин, он желает знать, нет ли здесь госпожи Ориэль.
   – Ориэль? – очнулся и навострил уши Пьер. – А почему она должна быть здесь?
   Слуга деликатно кашлянул.
   – Собственно, это пришел супруг госпожи Ориэль. Он очень смущен.
   – О-о, нет, нет, только не полоумный! – застонал Пьер. – Неужели он пришел один?
   – Следовало бы впустить его, – предложила Джулиана. – Не можем же мы оставить беднягу мерзнуть у дверей.
   – Ну ладно, – нехотя согласился Пьер, – приведи его сюда.
   Через некоторое время в зал молча вошел Колин в промерзшей, обметенной снегом одежде. Намокшие темные кудри разгладились и облепили голову.
   – Ориэль здесь? – стуча зубами, спросил Колин и неуклюже поклонился.
   Ошарашенная непосредственностью молодого человека, Джулиана встала и уставилась на него.
   – Господин Колин, – сладким голосом начала она. – Что привело вас в Молешаль в такую ужасную погоду? Почему Ориэль должна быть здесь?
   Почувствовав в ее голосе снисходительное пренебрежение, Колин еще больше растерялся.
   – Видите ли, мадам, я разыскиваю свою жену и Маркуса. Несколько часов назад они вышли на прогулку и до сих пор не вернулись. Обычно я не волнуюсь, но сегодня настолько отвратительная погода, что я испугался за их жизнь. Мадам, я шел к вам сквозь холод и темноту… – У Колина задрожали губы. – Пожалуйста, помогите мне.
   Пьер, который, развалясь на стуле, разглядывал своего зятя с гримасой нескрываемого отвращения, вдруг встрепенулся:
   – Что это значит, господин Колин, «Ориэль и Маркус вышли вдвоем»? И часто они выходят вдвоем?
   – Да, часто, – ответил ни о чем не подозревающий Колин. – Они часто гуляют вдвоем, но всегда возвращаются вовремя, в целости и сохранности, а сегодня такой холод и ветер… Я беспокоюсь о них. Если с ними что-нибудь случится, я… – Его голос дрогнул и оборвался.
   – Садитесь, – вдруг гостеприимно предложил Пьер. – Не надо так расстраиваться. Немного креп кого вина – и вам станет лучше.
   Он подал знак Джулиане, и та щедро наполнила кубок.
   – Позвольте заверить вас, господин Колин, что все обитатели Молешаля сделают все, от них зависящее, чтобы найти пропавшую парочку. Скажите, пожалуйста, когда вы видели их в последний раз.
   – В полдень. Они сказали, что идут на свою обычную прогулку, а я остался во дворце играть со своими деревянными рыцарями.
   Пьер и Джулиана обменялись быстрыми понимающими взглядами.
   – И часто они оставляют вас дома, когда выходят вдвоем? – уточнил брат Ориэль.
   – О-о, нет, – заверил Колин. – В хорошую погоду я выхожу вместе с ними и потом собираю цветы, пока они беседуют.
   – Вот как? – Пьер был похож на подстерегающую жертву змею. – И давно начались эти… беседы?
   – Да, – безмятежно подтвердил Колин, с удовольствием потягивая вино, – на следующий день после венчания.
   Пьер удовлетворенно потер руки.
   – В таком случае, – произнес он сладким, как мед, голосом, – осмелюсь предложить вам переночевать здесь, а завтра утром мы отправимся во дворец и посмотрим, не вернулись ли они.
   – Нет-нет, – возразил Колин, ставя кубок на стол, – я не могу так рисковать. Я должен сегодня же найти Маркуса и Ориэль. Понимаете, я не могу жить без них.
   Подняв бровь, Пьер выразительно взглянул на Джулиану и встал.
   Сбросив кафтан, он обнажил мускулистую грудь и начавший появляться от сытой спокойной жизни живот.
   – Что ж, делать нечего, – драматически вздохнул он. – Придется мне ехать с вами, на ночь глядя. Джулиана, ты останешься дома – тебе нельзя рисковать ребенком.
   Джулиана молитвенно сложила руки.
   – О, Пьер! Какой ты добрый и заботливый!
   – Разве можно по-другому относиться к такой хорошей жене, как ты?
   Джулиана счастливо заулыбалась, обнажив сразу все свои огромные зубы, так что даже Колин выглядел слегка испуганным.
   – Поспешим, дорогой зять, отправимся поскорее на поиски вашей жены – и ее друга. И можете быть уверены, что, когда мы разыщем их, у меня найдется для них несколько теплых слов.
   – Что вы имеете в виду?
   – Что я поприветствую их так, как они того заслуживают.
   – А-а, – растерянно отозвался Колин и засеменил вслед за Пьером.
 
   – Посмотри, Адам, как подмораживает, – сказала Изабель. – Видишь лед в долине? Завтра везде будет сплошной каток.
   Стоя рядом с мужем на пороге своего дома, она смотрела, как преобразилась долина под магическим прикосновением зимы: чистота и прозрачность, хрустальный блеск льда, белизна полей, заиндевевшие ветви деревьев, простершиеся над струящейся в вечном движении рекой.
   Пока они стояли так в молчании, вдали появились пляшущие огоньки факелов, движущиеся со стороны Мэгфелда. Огни шафранными пятнами ложились на снег, превращая строгую темноту ночи в искрящуюся симфонию льда и пламени. С той стороны, откуда приближались факелы, доносился тревожный лай собак.
   – Что это? – спросила Изабель.
   – Поисковый отряд, – коротко ответил муж.
   – А кто пропал?
   – Наверное, Ориэль. Ориэль и ее приятель Флавье.
   Изабель с любопытством взглянула на мужа. Его суровое и печальное лицо было обращено туда, где светились огни.
   – Откуда ты знаешь?
   – А я и не знаю, только предполагаю, – он повернулся к ней, и на минуту Изабель испугалась, такое строгое и непреклонное выражение было на его лице. – Я так думаю, потому что у них есть привычка бродить вдвоем по долине в любую погоду.
   – Зачем?
   Адам горько усмехнулся.
   – Откуда я знаю? Должно быть, им это нравится.
   По тому, как он это произнес, Изабель сразу поняла все: и то, что молодые люди были любовниками, и то, что ее муж знает об этом и страдает от ревности. В одно ужасающее и леденящее мгновение – леденящее, как эта зимняя ночь – все встало на свои места: странное поведение Адама во время памятного обеда у архиепископа, его постоянная грусть с тех пор, как Ориэль вышла замуж, и его внезапное бессилие и равнодушие в постели.
   Волна нежности и сочувствия захлестнула Изабель. Она выкупила Адама, чтобы иметь молодого и сильного мужа, но не подумала о том, что он тоже человек, способный любить и страдать.
   Ласково дотронувшись до его руки, Изабель сказала.
   – Как бы там ни было, мы никому не должны говорить об этом.
   Адам взглянул на нее с высоты своего роста.
   – Ъ, об этом можешь не беспокоиться. Я никогда больше не упомяну об этом. Даже с тобой мне тяжело говорить о том, что Ориэль оказалась шлюхой.
   – Должно быть, ты очень сильно любишь ее, – сдавленным голосом едва слышно произнесла Изабель.
   – Если бы ты только знала… – так же тихо ответил он, но, опомнившись, попытался взять себя в руки.
   Тряхнув головой, Адам огляделся по сторонам с таким видом, словно только что пробудился ото сна.
   – Изабель… – в отчаянии прошептал он.
   – Не будем больше говорить об этом. Пойдем и посидим возле огня.
   – Наверное, мне тоже надо пойти с ними на поиски. Как ты считаешь?
   Тяжелое предчувствие овладело хозяйкой Бэй-денна. Все пошло наперекосяк, а дальше будет еще хуже.
   – Думаю, тебе не стоит идти с ними, Адам, уж очень ты сегодня взбудоражен. А завтра утром мы с тобой съездим во дворец и убедимся, что все в порядке.
   Он бросил на нее долгий, темный взгляд.
   – Во дворце никогда не будет вес в порядке, пока там торчат эти гасконцы.
   – Не нужно так говорить, это опасно. Они здесь, и ничего уже нельзя изменить.
   Адам не ответил и, не оглядываясь, прошел в дом, к теплу раскаленного очага.
 
   Именно Маркус, возглавлявший вышедшую из дворца поисковую партию, в конце концов обнаружил измученного и замерзшего до полусмерти Колина на одном из холмов в окрестностях Шардена. Заметив оруженосца, несчастный бросился бежать навстречу, раскинув руки, проваливаясь и увязая в снегу. Добежав до Маркуса, Колин обхватил его руками и тихо заплакал.
   – Где ты пропадал, скверный мальчишка? – вздохнул гасконец, помогая дурачку подняться. – Мы искали тебя повсюду.
   – Но это я искал вас! Я решил, что вы с Ориэль в опасности, бросил своих деревянных рыцарей и отправился на поиски. Я пошел к Пьеру, он согласился мне помочь, но сказал, что мы должны разделиться, чтобы расширить круг поисков.
   Маркус с ласковой укоризной покачал головой.
   – Мы просто гуляли немного дольше, чем рассчитывали, вот и все. А когда вернулись домой, обнаружили, что тебя нет, и очень испугались.
   – Вчера была самая подходящая погода для прогулок, не так ли? – раздался из темноты чей-то голос.
   Это был Пьер, очень тепло одетый, верхом на крепкой молодой лошадке. Подъехав вплотную, он бросил Маркусу.
   – Пару слов с глазу на глаз, Флавье. Пока не подошли остальные.
   – Тогда слезай с лошади и отойдем в сторону. Колин, подержи поводья и никуда не отходи с этого места.
   По щиколотку проваливаясь в снег, мужчины отошли так, чтобы Колину не было их слышно.
   – Тебе не удалось ни на секунду обмануть меня, подонок, – без предисловий заявил Пьер. – Ты завлек мою сестру на путь греха и разврата, и, клянусь кровью Христовой, я позабочусь о том, чтобы ты заплатил за вес сполна.
   – Что ты собираешься сделать?
   – Разумеется, сказать архиепископу.
   Маркус в ярости ухватил Пьера за воротник.
   – Я убью тебя прежде, чем ты это сделаешь, ты, дитя Содома! Одно твое движение – и я оторву тебе то, чем ты больше всего дорожишь. Не надейся, что это пустая угроза – ничто не доставит мне большего удовольствия.
   – Ты не посмеешь.
   – Неужели? Я пощажу тебя сейчас, но только ради твоей матери и сестры. Однако учти, Шарден, – один неверный шаг, и дни твои сочтены. Нет ничего более отвратительного, чем шпион и соглядатай.
   Глаза Пьера округлились.
   – Ты это о чем?
   – Ты знаешь об этом лучше меня.
   – Я никогда не следил за тобой. Я догадался обо всем, послушав болтовню Колина. Все вы, чужеземцы, на один манер – вам бы только добраться до теплого местечка между женских ног…
   Пьер не успел продолжить свою мысль – мощный удар сбил его с ног и опрокинул в снег.
   – Будь ты проклят, Маркус де Флавье, – прокричал Пьер с земли. – Рано или поздно ты угодишь в ад, и я помогу тебе отправиться туда как можно скорее!
   Вместо ответа Маркус развернулся, быстро подошел к Колину, помог тому взобраться на лошадь Пьера и повел ее под уздцы прочь.
   – Стой! – выкрикнул Пьер, пытаясь выкарабкаться из сугроба – А как же я доберусь домой?
   – Можешь прогуляться пешком, – донесся до него удаляющийся голос Маркуса, – или замерзнуть здесь в темноте – меня это мало волнует.
   – Флавье! – заорал, брызгая слюной, Пьер. – Знай, что твои дни сочтены!
   Ответа не последовало, и по движению факелов Пьер понял, что поисковая партия возвращается во дворец. Он остался один в леденящей вероломной тьме, и только кипящая в нем ненависть могла помочь ему вернуться домой живым.

Глава четырнадцатая

   Многие люди пострадали в ту ужасную зиму. Некоторые умерли от голода, а еще больше – от холода, замерзнув в своих неотапливаемых жилищах, пока снаружи бушевала метель, укрывая землю белым саваном. Смерть не щадила ни стариков, ни грудных младенцев, чахли юные девушки, а сильные, зрелые мужчины от голода становились слабыми и беспомощными, как дети. Но, наконец, в один прекрасный день с моря донеслось соленое теплое дуновение; сквозь ледяные кристаллы стали видны набухающие почки; река Розер взревела и едва не вышла из берегов, взламывая и унося прочь ледяные глыбы. Зима подошла к концу, и все вокруг оживало снова.
   И люди возвращались к привычному образу жизни. Крестьяне выгоняли на пастбища овец, проведших всю зиму запертыми в загонах, во дворец архи епископа повезли свежее мясо, Николаса ле Миста застукали позади амбара обнимающимся с молодой крестьянской девушкой. В долину пришла весна.
   Как положено, в начале весны в Шардене состоялось первое заседание окружного суда, и, наблюдая, как его господин с торжественной величавостью переступает порог зала, Коггер провозгласил: «Встать, суд идет!» Роберт увидел перед собой море лиц: одни смуглые, обветренные и худощавые, другие круглые и розовые, но на всех одно и тоже настороженное, боязливое и вопросительное выражение: в каком настроении сегодня всемогущий судья, как отнесется он к их ходатайствам.
   В одежде собравшихся, в основном изготовленной из грубой овечьей шерсти, преобладали коричневый, бежевый, светло-серый цвета, весьма подходящие, по мнению Роберта, к бледному цвету кожи ее владельцев.
   Лежащие возле очага собаки; поднимающийся от жаровен к потолку дымок, затоптанные множеством ног камышовые коврики на полу, успокаивающий запах горящих светильников – все это отвлекло Роберта от бесконечных мыслей о своих внутренних неурядицах. Испытывая некоторый душевный подъем, он кивнул:
   – Можете сесть.
   – Слушайте, слушайте, – взывал Коггер, начиная официальную процедуру. – Слушайте внимательно! Пусть все, чьи дела будут разбирать в этом суде, подойдут сюда и заплатят пошлину.
   Роберт занял свое место и, опершись подбородком на руку, наблюдал за тем, как к столу потянулась вереница людей, каждый из которых должен был заплатить по два пенса.
   Поднялся и попросил слова сэр Джон Валье – не частый гость в этом собрании.
   – Я предлагаю огородить часть территории в Хокесдене и устроить там заповедник. Я пришел сюда, чтобы испросить согласия милорда и его арендаторов, земли которых примыкают к означенному участку.
   Роберт кивнул. Они с Джоном заранее обсудили этот вопрос, и он дал согласие, но теперь нужно было провести формальную процедуру. Джон продолжал говорить, но Роберт уже не слушал его, погрузившись в свои мысли.
   Внезапно он вспомнил о Маргарет. Интересно, куда это она подевалась? Она уехала еще утром, заявив, что поедет раздавать милостыню, но повернула лошадь в сторону Мэгфелда.
   Роберт недовольно передернул плечами. Он с первого взгляда невзлюбил Поля д'Эстре, сочтя его позером и пустозвоном. Однако факт оставался фактом. Маргарет под предлогом визитов к своей замуж ней дочери постоянно ездит во дворец, без сомнения, используя эти поездки, чтобы видеться с гасконцем. Наверняка они ведут долгие остроумные и тонкие беседы, наслаждаясь обществом друг друга. У Роберта мелькнула предательская мысль, что Николь, увы, неспособна вести умные разговоры. Более того, признался он себе, в сущности, она весьма тупая и недалекая.
   – Милорд? – обратился к судье Джон.
   – Да-да? – очнулся Роберт.
   – Изъявляете ли вы согласие, милорд, на создание такого парка-заповедника на перечисленных мною условиях?
   – Э-э… Да.
   – И будет подписан документ, что в случае моей болезни или смерти мои наследники могут продолжить это начинание?
   «Чего это он сегодня так важничает?» – подумал Роберт, но вслух сказал:
   – Да, безусловно.
   Удовлетворенно улыбаясь, Джон сел на место, и заседание продолжилось.
   – Заявления и жалобы, милорд, – объявил Коггер.
   Роберт обратился в слух, дела подобного рода обычно бывали весьма забавны.
   – Симон Люк, пьянство.
   – Два пенса, – без промедления высказались присяжные.
   – Уильям Доси, кража курицы у вдовы Баттон.
   – Шесть пенсов.
   – Питер де Чиллоп, согрешил с женой Уолтера Кокереля из Мэгфелда.
   – Четыре пенса.
   – Джон Винтер, согрешил с Марджори Свитинг, Матильдой ле Кок, Кристиной Колин, Алисой де Эверсфилд и Матильдой де Ред, а также постоянно сожительствовал с вдовой Стелд, вдовой Чомелс и вдовой Баттон. Кроме того, обрюхатил Джулию Серимонд.
   – Господи помилуй! – вырвалось у Роберта. – Джон Винтер, где вы, покажитесь!
   Маленький человечек с заискивающим и виноватым выражением на обветренном лице выступил вперед и извиняющимся тоном произнес:
   – Я это делал, только чтобы угодить им, милорд, уж больно они на меня наседали. Особенно вдовы, те так вообще проходу не давали.
   Роберт поучительно заметил.
   – Нужно было своей головой думать. Вы что, себя не контролируете?
   Судорожно сглотнув, Винтер признался.
   – Да не всегда получается, милорд.
   «Кто я такой, чтобы судить его?» – с раскаянием подумал Роберт, в то время как присяжные объявили:
   – По пенни за каждый грех. Вдовы от штрафа освобождаются. Когда родится ребенок, дело будет рассмотрено повторно.
   По залу прокатился смешок. Винтер, побагровев от стыда, поспешил скрыться в толпе.
   Заседание суда шло своим чередом, а Роберт вновь начал думать о Николь. Наконец откуда-то издалека до него донеслось, как присяжные объявили приговор по последнему из рассматриваемых в этот день дел. Коггер закончил принимать плату от арендаторов. Первая судебная сессия 1335 года завершилась.
   Владелец Шардена встал и, окинув напоследок своих арендаторов строгим взором, направился к дверям. Люди, чьи жизни всецело зависели от него, тихонько переговариваясь, потянулись к выходу, навстречу холодному февральскому дню.
 
   Зима, наконец, сдалась, и весна окончательно вступила в свои права на благословенной и прекрасной земле Суссекса. Ориэль, обхватив себя руками, закружилась по комнате, чувствуя, как смена времен года эхом отдается великими переменами в ее теле. Двухмесячное отсутствие связанных с луной кровотечений могло означать только одно: свершилось чудо зарождения новой жизни, и семя Маркуса де Флавье расцвело внутри нее; от великой любви двух людей появилось новое живое существо. С благоговейным трепетом ощутив причастность к этой вечной тайне мироздания, Ориэль расплакалась от нахлынувших на нее чувств.
   Она была уверена, что точно знает, когда это произошло, в тот самый холодный зимний день, когда они были в хижине дровосека. Тогда, встав, Ориэль почувствовала внезапную слабость, и это – во всяком случае, так она считала – и был миг зачатия. Значит, даже когда они в тот день по сугробам и льду возвращались во дворец, она уже была беременна.
   Ориэль захотелось пробежать по комнатам и поделиться своей радостью со всеми, слугами, стражниками, поварами и кухарками. Но наверху никого не было, и, сбежав по широкой каменной лестнице, Ориэль выпорхнула на крыльцо и увидела Поля д'Эстре, который сидел на садовой скамейке, зажмурившись и подставляя лицо еще совсем слабым, робким лучам ласкового весеннего солнышка.
   – О-о, дорогая моя, – он открыл глаза, слегка подпрыгнув от неожиданности, когда она дотронулась до его рукава, – это ты, Ориэль, дитя мое. А я, кажется, задремал.
   Ориэль улыбалась, глядя на него, и рыцарь ласково потрепал ее золотые волосы.
   – Моя милая девочка. Ты сегодня выглядишь такой счастливой.
   Ориэль ничего не могла с собой поделать, она знала, что поступает неразумно, но не могла больше скрывать переполнявшую ее радость. Чмокнув Поля в пухлую щеку, она рассмеялась:
   – О, сэр Поль, я и в самом деле очень счастлива – потому что у меня будет ребенок.
   Вздрогнув, д'Эстре отстранился от нее.
   – Что ты сказала, Ориэль? Ты уже говорила кому-нибудь, кроме меня? Твоя мать знает?
   У Ориэль внезапно подступили слезы к глазам.
   – Нет, я никому пока не говорила… А вы совсем не рады? Почему вы так нахмурились?
   – Потому что вероятность того, что отец этого ребенка – Колин, слишком ничтожна, чтобы ее можно было воспринимать всерьез.
   Ориэль испуганно посмотрела на него.
   – Но… Колин ведь мой муж. Неужели кто-нибудь заподозрит…
   – Правду. Что ты и Маркус все это время были любовниками. Что это его ребенка ты носишь под сердцем.
   День вдруг померк в глазах Ориэль, ей стало холодно.
   – Откуда вы знаете? – упавшим голосом произнесла она.
   – Потому что Колин – сущий ребенок во всех отношениях. Совершенно очевидно, что твоим любовником мог быть только Маркус.
   – И все остальные тоже догадаются?
   – Скорее всего. Но ты ни в коем случае не должна давать им повода укрепиться в подозрениях. Пусть болтают, что хотят, но ни у кого не должно быть оснований показывать на тебя пальцем. Умоляю тебя, Ориэль при твоем исключительном положении родственницы архиепископа даже тень скандала не должна касаться твоего имени.
   – Но что я могу сделать?
   – Немедленно прекратить особые отношения с Маркусом.
   Ориэль не ответила и, развернувшись на каблуках, побрела в дом. Задумчиво глядя ей вслед, Поль озабоченно покачивал головой. Затем, видимо, придя к какому-то решению, он поднялся и, войдя во дворец, подозвал слугу.
   – Оседлай-ка побыстрее лошадь. Нужно срочно отвезти письмо в Шарден.
   – Хорошо, сэр. Мне подождать ответа?
   – Обязательно. И возвращайся как можно скорее.
 
   Ярмарочный день в Баттле. Едва въехав в город, Хэймон де Шарден, вынужденный в течение не скольких недель откладывать поездку к Николь из-за плохой погоды, оказался затянутым в бурлящий водоворот толпы. Крестьяне вели на продажу коров, овец и свиней, тащили корзины, полные яиц, колбас, сыров, у кого-то под мышкой или в лукошках кудахтали куры и гоготали гуси, скрипели возы и телеги, ржали лошади, и покрикивали возницы, и посреди веси этой шумной, веселой толпы танцевала на невысоком помосте девушка в широкой развевающейся юбке, позволявшей разглядеть крепкие длинные ноги, ей аккомпанировал на рожке мужчина на деревянной ноге.
   В обычных обстоятельствах Хэймон с удовольствием потолкался бы среди этого разношерстного сборища людей, ему нравилась компания простонародья, бесхитростные, грубоватые развлечения, веселые и доступные женщины. Но сегодня ему не терпелось поскорее увидеться с Николь, и он попытался выбраться из толпы, но тут чья-то вспорхнувшая курица испугала его коня, и тот поднялся на дыбы, мимоходом задев женщину, тащившую огромный поднос со свежеиспеченной сдобой. Булочница упала, а ее товар оказался втоптанным в грязь, при виде чего женщина подняла такой крик, что Хэймону ничего не оставалось, как спешиться и поспешно сунуть ей в руку кошелек, в котором, наверное, было денег больше, чем ей когда-либо доводилось держать в руках.
   Едва Хэймон успел избавиться от булочницы, к нему подошла смуглая улыбающаяся танцовщица и предложила свои услуги, но он со вздохом отказался. В былые времена, до встречи с Николь, он ни за что не упустил бы такого случая.
   Девушка лукаво подмигнула.
   – Может быть, в другой раз?
   – Может быть…
   Как и опасался Хэймон, в этот торговый день Николь не оказалось дома, и он, ведя на поводу лошадь, вновь повернул к рыночной площади. Привязав коня к кольцу в стене, Хэймон пошел гулять по рядам, разглядывая выложенные для продажи товары. Чего только здесь не было! Груды селедки рядом с изысканными сластями, яблоки, свежие сыры, множество вкусных вещей: горячие пироги и кексы, украшенные цукатами, яблоки в тесте, пирожки с мясом, засахаренные фрукты и, конечно же, кувшины ароматного эля. Такого изобилия Хэймону не доводилось видеть даже на лондонском рынке.
   Молодой Шарден с трудом прокладывал путь сквозь разраставшуюся толпу, увеличенную в этот день еще и за счет паломников, прибывших помолиться на месте гибели последнего саксонского короля. Николь нигде не было видно, и Хэймон, не теряя надежды встретить свою подругу, остановился, чтобы посмотреть на карликов, пляшущих рядом с медведем.
   В этот момент он вдруг ощутил себя частью толпы, он слушал перезвон монастырских колоколов, лай собак, крик младенцев, визгливые голоса карликов, возгласы торговцев, любовался наваленными на прилавки товарами, с удовольствием вдыхал запах жареного мяса, разгоряченных тел, мускуса и эля.
   Хэймон наслаждался этим ярким, пестрым зрелищем, радовался, глядя на шумную толпу, собравшуюся в этот ясный весенний день в Баттле.
   Вдруг он увидел Николь, в своем зеленом плаще похожую на лесную нимфу.
   – Это я, Хэймон, я здесь! – закричал он, но толпа между ними вдруг задвигалась, привлеченная каким-то новым зрелищем, и Хэймон потерял девушку из виду.
   Мимоходом отметив, что медведь, наконец, поборол карлика, Хэймон начал пробираться туда, где стояла Николь. Толпа поредела, и он снова увидел ее: она была всецело погружена в беседу с каким-то мужчиной, стоявшим спиной к Хэймону, но облик которого почему-то показался молодому человеку очень знакомым.
   – Николь! – во всю силу своих легких заорал он.
   На этот раз Николь услышала и начала вертеть головой, чтобы увидеть, кто ее зовет. Хэймон увидел, как на ее лице при виде него промелькнуло удивление, почему-то сразу же сменившееся на испуг.
   Собеседник Николь тоже обернулся, и Хэймон застыл на месте, уставившись на человека, которого знал лучше, чем кого бы то ни было на этом свете. Роберт де Шарден тоже был в этот день в Баттле.
 
   В этот вечер сплошная пелена тумана, опустившегося с гряды Тайд-Брук, заволокла Бивелхэмскую долину и поползла дальше, к Мэгфелду. Туман был таким густым, что, казалось, даже гасил всякие звуки. Все вокруг притихло, все живое куда-то попряталось: не пробегал в кустах заяц, не ухала сова, даже мышь не шуршала под опавшими прошлогодними листьями.
   Лишь двое мужчин, покашливая от влажного воз духа, брели по лесу, безуспешно пытаясь понять, где они находятся. Возвращаясь с охоты, Маркус и Колин заблудились в тумане и теперь вряд ли могли рассчитывать попасть домой до завтрашнего утра.