Ламур Луис. Через пустыню

   — Как там, в Мохаве? — с ехидцей спросил Нолан.
   — Оставалось мало времени, — объяснил я, — к тому же со мной была женщина. Будь я посвободней, я бы прочитал над ними молитву.
   — Нолан… — Дейтона наш разговор начал выводить из себя.
   — Ты приехал по делу, — сказал Нолан, — так и займись им.
   — Оно касается тебя! — сердито объявил Дейтон. — Если что-нибудь пойдет не так…
   — Я знаю, — спокойно сказал Нолан. — Если что-нибудь пойдет не так, мне надо стрелять. За это мне платят. Ну и хорошо, улаживай свои дела, а когда дело дойдет до стрельбы. я буду под рукой.
   — Лучше не надо, — сказал я. — Мне еще не приходилось читать молитвы над Сэкеттами и, надеюсь, не придется.
   — Скажи, где у тебя Библия, — ответил Нолан, — и я почитаю над тобой.
   — Успокойтесь, успокойтесь, джентльмены. — Старик Бен выглядел оживленным, как наседка, только что снесшая яйцо. — Никаких разговоров о делах, пока мы не позавтракаем.
   — Мне жаль портить тебе аппетит, старик, — нехорошим тоном произнес Дейтон, — но я приехал, чтобы оформить закладную на ранчо. Теперь я его владелец.
   Взглянув через стол, я случайно обратил внимание на Доринду. Она глядела на стертые, исцарапанные в кровь руки Бена Мандрина, словно не могла поверить своим глазам.
   — Что с вашими руками, мистер Мандрин? Вы поранились?
   На мгновение в комнате воцарилась тишина, будто все потеряли дар речи или разучились дышать. У Старого Бена Мандрина, вроде бы только что вставшего и перебравшегося из кресла в постель и обратно, ладони были изрезаны и стерты в кровь. Они не были забинтованы, и смотреть на них было страшно.
   У всех, кроме меня, вертелся на языке вопрос: что же случилось? А старый лис наслаждался происходившим. Да, он давно так не веселился, наверное, с тех пор, как последний раз отправил какого-нибудь беднягу «шагать по доске «^[2].
   Дейтон изучающе и с подозрением смотрел на него, а Олифант не на шутку забеспокоился. Нолан Сэкетт только взглянул на руки Бена, потом на его лицо и спокойно продолжал есть.
   Старик Бен небрежно махнул ладонью.
   — Ничего страшного, не волнуйся понапрасну, Доринда.
   Дейтону казалось, что он выглядел слишком самоуверенно. Он считал, что старик должен сходить с ума от горя и умолять об отсрочке, а Бен Мандрин беззаботно и спокойно сидел за столом, глаза же старого дьявола сверкали ярче, чем у хорька, схватившего курицу.
   Старик Бен ел за двоих, и некоторое время все молчали. Я тоже здорово проголодался, но больше всего мне хотелось спать. Прошлой ночью я вообще не сомкнул глаз, а до этого спал очень мало. Если и дальше так пойдет, то у меня в нужный момент не хватит сил выхватить из кобуры револьвер.
   Когда подали кофе, Старик Бен откинулся на спинку кресла и сказал:
   — В моем возрасте мало удовольствий, а за те, что имеешь, надо дорого платить. Когда Доринда вдруг проявила ко мне интерес, я почувствовал, что за этим что-то кроется. Тэрнер представил ее как племянницу, а прежде он никогда не говорил, что у него есть племянница. Ну а когда она предложила ухаживать за мной, я понял, что здесь что-то не чисто. Затем, когда Тэрнер попросил у меня заем для своего банка, я начал думать. Раза два он одалживал мне наличные, точнее, не он, а его отец, поэтому я чувствовал себя в долгу перед банком. Доринда все это время жила здесь и ухаживала за мной: то поправит плед на коленях, то подложит подушку под голову. Думаете, старику все равно, кто о нем заботится? Мне не все равно. У меня и в мыслях не было, что она делает все это бескорыстно. Другое дело, если бы мне было лет пятьдесят, ну может, чуть побольше. Но не теперь. И тем не менее, меня ее присутствие радовало, мне нравилось смотреть на нее. Вам придется признать, что она очень привлекательная женщина, настоящая леди, все при ней.
   Он рассмеялся.
   — Кажется, я буду по ней скучать.
   — Переходите к делу, — сказал Дейтон. — Я хочу, чтобы вы убрались с ранчо сегодня же.
   Этот Дейтон… Такие, как он, мне совсем не нравятся.
   Глаза Старика Бена смотрели на Дейтона в упор, как дула двух пистолетов.
   — Должен вас разочаровать, мистер Дейтон, — сказал он. — Я никуда отсюда не уеду. Вы не сможете отнять у меня собственность, которая стоит в пятьдесят раз дороже, чем подписанный мной и перекупленный вами вексель. Вы не владеете моей собственностью… и не будете владеть.
   Бен Мандрин изменился так резко, что от неожиданности некоторые даже вздрогнули. Сидел себе старичок, болтал о молодых женщинах, и вдруг изменилось все: и тон, и взгляд, и поза — и Дейтон сразу же осознал, что его ждут неприятности.
   — Что вы хотите сказать? — наклонился вперед Дейтон. — Да вы просто выжили из ума! Подошел срок уплаты по векселю, вы это знаете, и я не дам вам отсрочки. Все ваши друзья, кто мог бы вам помочь, из-за засухи в таком же положении, как вы. А теперь убирайтесь с ранчо, и убирайтесь немедленно!
   Бен Мандрин был крепким орешком. Он рассмеялся, но от этого смеха всем стало не по себе.
   — Вот что, мистер Дейтон, — сказал он. — У меня для вас сюрприз. Я оплачу вашу жалкую бумажку, и даже с процентами!
   Из-под пледа, укрывавшего его колени, он достал мешочек и поставил перед нами на стол.
   — Вот, мистер Дейтон, все до последнего цента… золотом.
   Когда Бен поставил мешочек на середину стола, послышался звон монет, но Дейтон не поверил. Он схватил золото и высыпал его на скатерть.
   Это было самое настоящее золото, его было достаточно, чтобы оплатить ничтожную сумму, за которую Дейтон с Олифантом надеялись отхватить больше ста тысяч акров плодородной земли в одном из самых живописных мест штата.
   Но нет, Дейтон не мог этому поверить. Он знал, что у Старика Бена не было наличных. Он знал, что никто не мог одолжить Бену такую сумму. Он уже воображал себя хозяином ранчо и обдумывал, как развернуть рекламную компанию на Востоке и начать распродавать эти земли.
   А черноглазая колдунья посмотрела на золото, потом — поверх стола — на Дейтона, и ее глаза стали злющими.
   — Ну что, мистер Дейтон, — сказала она холодно, — что теперь?
   Родриго выглядел таким же удивленным, как все, только Нолан Сэкетт оставался спокойным. Он лишь поглядел на Старика Бена и спросил:
   — Ничего, если я доем, прежде чем уеду?
   — Конечно, конечно, — сказал старый дьявол. — Чувствуйте себя как дома. В конце концов, вы мои гости, — добавил он не без сарказма.
   Золото было рассыпано на столе, и Родриго не мог отвести от него глаз. Нолан Сэкетт с аппетитом уплетал завтрак, но другие, включая угрюмого худощавого человека с черными глазами, даже не дотронулись до еды. Дейтон несколько раз пытался было заговорить, но так и не смог, сказать было нечего.
   Наконец Старик Бен сказал:
   — Вы воспользовались моим гостеприимством, — голос его звучал сухо и твердо, — а теперь убирайтесь! Что касается вас, Дейтон, если вы еще раз появитесь на моей земле, будь то по делу или без дела, я прикажу вас выпороть!
   Дейтон, шатаясь, поднялся из-за стола, потому что его уже выпороли — морально. Олифант тоже поднялся, за ним, как бы нехотя, черноглазый ганфайтер и Нолан.
   Дейтон взглянул на Доринду.
   — Ты едешь?
   — Ты что, принимаешь меня за дуру?
   О, она была прекрасна, но и язычок у нее был острый.
   — Я однажды уже убежала от тебя, потому что ты безмозглый осел, но ты силой привел меня обратно. Если еще раз попробуешь это сделать, я убью тебя собственными руками.
   Старик Бен рассмеялся, а Дейтон побелел как смерть и нырнул в дверь.
   Нолан Сэкетт наклонился над столом и смел золото в мешочек.
   — Дейтон, — позвал он, — ты кое-что забыл!
   Нолан остановился в дверях, закрыв собой почти весь проем. Он взвесил мешочек в руке, затем повернулся и посмотрел на Старика Бена.
   — Интересно, — сказал он, — где можно достать такое золото? Высокой пробы, в монетах, к тому же часть из них старинные. — Он надел шляпу. — Надо обдумать… Это надо обдумать. — Нолан вышел и закрыл за собой дверь.
   Старик Бен сидел, сжимая край стола с такой силой, что некоторые порезы открылись и на белой скатерти показалась кровь.
   — Убей его! — сказал он. — Сэкетт, убей его!
   Я внимательно поглядел на него, а потом спросил:
   — Зачем мне его убивать?
   — Проклятый дурак! — закричал Старик Бен. — Я сказал, убей его!
   Никто не двинулся с места, и лицо Старика Бена потемнело от прихлынувшей крови. Я даже подумал, что его вот-вот хватит удар.
   — Этот человек, — произнес Бен, — погубит нас. Запомните мои слова.
   — Только не меня, — ответил я. — Ваши дела меня не касаются.
   Бен Мандрин посмотрел на меня так, словно видел впервые.
   — Да, конечно. Я и забыл.
   Мы сидели молча, и каждый думал о своем. Доринде Робизо теперь придется самой о себе заботиться: она оказалась без крова и без обещанной доли денег.
   Бен Мандрин, которым я восхищался за мужество, неожиданно оказался злобным, жадным и сварливым стариком. Он спас свое ранчо, но теперь ему приходилось принимать в расчет Нолана Сэкетта, потому что с какой стороны ни взгляни, а Нолан вполне недвусмысленно пригрозил Бену.
   Нолан Сэкетт, как и все остальные, знал, что золото появилось не просто так. Старик Бен был близок к разорению, Дейтона заверил в этом Тэрнер. Родриго, его собственный внук, тоже так считал. И вдруг появляется Старик Бен с мешком золотых монет и выплачивает долг.
   Где он взял золото?
   И тут я внезапно подумал о себе. И хорошо сделал.
   Старик привез это золото, из которого он уплатил лишь малую часть, во время нашей полуночной поездки. Когда Бен оставил меня на перевале и уполз в сторону хребта, он отправился за кладом.
   Все ли он забрал? Или там осталось еще?
   Отодвинувшись от стола, я встал, пошел в свою комнату и собрал вещи. Что-то подсказывало мне: надо скорее сматываться из этого дома.
   Родриго вышел, когда я кинул свои вещи на пол веранды.
   — Ты уезжаешь? — спросил он.
   — Да.
   — Дед хочет видеть тебя. Он говорит, что обещал тебе мулов.
   Да, он обещал, и они мне понадобятся.
   — Хорошо, — сказал я, и мы вернулись в дом.
   Старик все еще сидел за столом, а за те несколько минут, что я отсутствовал, стол уже прибрали. Бен выглядел усталым, что было неудивительно после всего пережитого. Сказывалась и долгая скачка, и утомительное ползанье по скалам. Впервые, как я его встретил, Бен выглядел на столько лет, сколько ему было.
   Родриго вышел из комнаты, и старик сказал:
   — Ты помог мне выбраться из безвыходного положения. Я приказал пригнать мулов и дарю тебе двадцать голов.
   — Это щедрый подарок.
   Он пожал плечами.
   — У меня их несколько сот. На ранчо больше шести тысяч голов скота и почти тысяча лошадей. Двадцать мулов — небольшая плата за то, чем я тебе обязан. Кроме того, — и в глазах у него мелькнула прежняя веселая искорка, — это избавит меня от лишних голов. Если до лета не пройдут дожди, сильные дожди, я потеряю много скота.
   Он написал дарственную на мулов и передал мне.
   — Родриго знает об этом. Все будет хорошо.
   Затем он заворочался в кресле и взглянул на меня.
   — Увидев мое золото, честность твоя осталась при тебе?
   — Да. Потому что знаю, что многого на это золото не купишь.
   — А это? А все это?
   — На скольких человек вы можете положиться? Когда вы оказались в беде, вам пришлось прибегнуть к помощи совсем незнакомого человека.
   — Может быть, я зря это сделал.
   — Это ваши проблемы. — Я свернул дарственную и положил ее в карман рубашки. — Что вы собираетесь делать с Дориндой?
   — Орлицу, мой мальчик, нельзя держать в клетке. Я могу оставить ее здесь и дать все, что она пожелает, и скоро она возненавидит меня, потому что будет от меня зависеть. Даже в золотой клетке орлица будет клевать прутья, стремясь вырваться на волю.
   — Вы можете все изменить, дав ей денег. Плохо, когда у женщины нет денег.
   Он развернулся в кресле.
   — Ты чертовски сентиментален, Сэкетт. Это сослужит тебе плохую службу. Но если тебе нужна работа, оставайся. Я дам тебе долю в капитале.
   — Нет.
   — Ты слишком легко отказываешься от миллиона долларов, мой мальчик. Скоро ранчо будет стоить много. Все произойдет на твоих глазах. Неужели так легко отказаться от кучи денег?
   Я лишь посмотрел на него, застегнул карман, в котором лежала дарственная на двадцать мулов, и грубо сказал:
   — Мистер, я мог заполучить их прошлой ночью там, в горах. Я мог скинуть вас с обрыва, вернуться и лечь спать — никто ничего не заметил бы.
   — Так ты об этом думал?
   — Нет… но подумайте сами.
   — Но ведь ты привез меня назад, — он оценивающе оглядел меня, — именно поэтому ты мне нужен здесь. Мне нужен честный человек.
   — А Родриго?
   Он фыркнул.
   — Наверное, он честный и старательный. Но он слаб… он чистоплотный. Он будет драться справедливо и проиграет, а ты дерешься так, как дерутся с тобой, и ты выиграешь.
   — Прощайте, Бен Мандрин, — ответил я, подошел к двери и секунду постоял, глядя на него. Старик засунул руку под плед, которым были укрыты его ноги, и я не собирался поворачиваться спиной к такому человеку. Надеюсь, вчера вы вывезли все, — сказал я. — Нолан Сэкетт или любой из их шайки может выследить белку на скалистом плато.
   — Ты тоже, — ответил он. — Ты тоже.
   Я вышел из комнаты пятясь, предварительно убедившись, что двор пуст.
   Когда я подошел к корралю, она уже стояла там… очень красивая женщина с черными глазами и кораллово-красными губами, грациозная и обворожительная.
   Ее темно-красное платье резко выделялось на побелевшей от непогоды стене корраля, и мне показалось, что она принарядилась неспроста. Я сразу стал прикидывать, что ей нужно.
   — Никто, кроме вас, не смог бы сделать этого, — сказала она. — Спасибо, что помогли ему.
   Ее слова требовали определенного ответа, поэтому я сказал:
   — Мэм, мне надо оседлать коня. Для меня уже сгоняют мулов.
   — Вы редкий человек, Телль Сэкетт. Жаль, что я не познакомилась с вами раньше.
   — Думаете, что-нибудь изменилось бы? Мы все равно разошлись бы каждый по своей дорожке.
   — Что вы собираетесь делать?
   — Еду в Аризону, обратно на шахты.
   — Опять через эту ужасную пустыню? — Ее передернуло. — Надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу пустыню.
   — Мне надо ехать именно этой дорогой, я должен вернуться к тому, что оставил.
   — К девушке?
   Ну как я мог ответить, если и сам не знал? Да, там была Девушка. Потом она поехала на Восток навестить кого-то из своей родни и не вернулась. Даже не написала.
   Эндж… Эндж Керри.
   — Нет, мэм, — сказал я, — не к девушке. Похоже, мне суждено одному бродить по диким местам, и конца тому не видно.
   — Должен быть конец, Телль.
   Ну, я глянул в ее огромные черные глаза, увидел влажные, чувственные губы и подумал, что если это западня, то приманка выбрана точно.
   — Мэм, — ответил я, — снаружи вы совсем как женщина.
   Она напряглась, словно я ее ударил.
   — Что вы имеете в виду?
   — Как вам сказать, мэм… Я человек, который совсем не разбирается в женщинах, но, кажется, чувства у вас все снаружи, а не внутри. Я не хочу оказаться в положении этого старика. Я с удовольствием бы вас поцеловал и все такое, но при условии, что буду видеть обе ваши руки, потому что не знаю, в какой вы прячете нож.
   О, она разозлилась, да еще как! Губы сжались, лицо застыло в гневе, она хотела дать мне пощечину, но сдержалась. Она хорошо владела собой, и прошла секунда или две, прежде чем она заговорила.
   — Вы ошибаетесь. Просто я не нашла своего мужчину… Мне приходилось держать себя в руках, приходилось быть осторожной. Но ради вас я могу стать другой.
   — Ладно, — сказал я неожиданно для себя самого, — давайте попробуем. Я оседлаю для вас лошадь, и вы можете возвратиться со мной в Аризону. Если ваши чувства не изменятся, когда мы приедем в Прескотт…
   Она снова схватила меня за руку, подступив так близко, что я вдохнул сладкий аромат ее духов.
   — О Телль, возьми меня с собой! Ну возьми! Я сделаю для тебя все, что хочешь. Буду любить тебя, как никто еще не любил! Ради тебя я даже поеду через пустыню. Если нужно, я доеду до самого Далласа.
   Тут появился Родриго с двумя вакеро и моими мулами. Надо отдать ему должное: он действительно выбрал самых лучших. Я редко встречал таких — не низкорослых испанских мулов, а больших миссурийских — неоценимое животное для путешествий.
   — Если хотите, сеньор, мы подержим их здесь, пока у вас не готов груз.
   — Я буду вам признателен.
   Родриго стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, пока я седлал жеребца и готовился к поездке в город.
   — Будьте осторожней, когда поедете через Нопалеру. Там часто убивают из засады.
   — Грасиас.
   Еще одну новость Родриго приберег напоследок. Он подошел, когда я, собрав поводья, взялся за луку седла.
   — Тот, что приезжал сюда, худощавый, черноглазый…
   — Да?
   — У него есть напарник… друг. Он тоже был в пустыне, и как раз он знает, где спрятано ваше золото, амиго. Мне рассказали они. — Родриго качнул головой в сторону вакеро. — На свете очень мало секретов, сеньор, если умеешь слушать.
   — Вы знаете, как зовут напарника?
   — Дайер. Сэндмен Дайер.
   Я слышал это имя… давным-давно. Вместе с ним воскресила память запах пороха и мокрой кожи.
   — Вы знаете его? — спросил Родриго.
   — Может быть… я не уверен.
   — Будьте осторожны, сеньор. Говорят, он очень опасен, и у него много друзей. Несколько недель назад он приехал с севера, и с ним его люди — человек двадцать. С тех пор у нас начались грабежи, никто не может доказать, но все думают, что именно он главарь банды. Дайер хорошо стреляет, сеньор, он — ганфайтер, и очень опасный: убил одного человека в Вирджиния-Сити, а другого — в Пайоше.
   Я сел на коня и поглядел на свои руки, лежавшие на луке седла: огрубевшие от работы, привыкшие к кирке, лопате, топору и лассо. И к револьверам тоже.
   — Это не имеет значения, амиго. Если у него золото, которое принадлежит не только мне, но и моим друзьям, я обязательно спрошу, где оно.
   — Хотите умереть?
   — Никто не хочет умирать.
   Я развернул жеребца, выехал с ранчо и направился к городу.
   Мне осталось только забрать свое золото. Для этого надо увидеть Сэндмена Дайера. Или… может, я слишком подозрительный? Не скрывается ли тут ловушка? Может быть, кто-то пустил слух с тем расчетом, чтобы его услышал я?
   Когда я приехал в Лос-Анджелес, уже стемнело и во многих домах горели огни. Я въехал со стороны смолокурен, оставил коня в лучшей конюшне города и возвратился в «Пико-Хаус», в свою комнату.
   В холле сидел человек в белой шляпе с плоскими полями и читал «Стар». Он посмотрел на меня поверх газеты, и я увидел его глаза, затененные шляпой.
   Мои немногочисленные пожитки лежали в комнате, рядом я положил винтовку и вещи из седельных сумок найденных лошадей. Осталось найти только золото.
   Я устал… до смерти устал. От усталости у меня кружилась голова. Завтра вечером мне надо встретиться с Сэндменом Дайером, но сейчас надо отдохнуть.
   Я снял рубашку, налил в таз воды, умылся и причесался. Стоя перед зеркалом, стал рассматривать себя, рассматривать старые пулевые шрамы, напомнившие о войне и уличных перестрелках, и более тонкие шрамы от ножевых ран. Все это метки того, как мне «везло».
   Я много раз видел, как умирали люди. Умом я сознавал, что от смерти никто не застрахован и не защищен, однако сердцем я не хотел верить, что могу умереть сейчас, сегодня, завтра…
   Молодые вообще не верят в свою смерть, что-то внутри их твердит: да, другие могут умереть, но не я, не я. Я буду жить…
   И все же, когда я увидел, как умер хороший человек, а плохой остался в живых, я понял, что все смертны и что я ничем не отличаюсь от других. Завтра, когда я пойду за своим золотом, пуля или нож могут оборвать мою жизнь.
   И все же я пойду. И не потому, что я такой храбрый, а потому, что надо.
   Сев на кровать, я начал было снимать свои запыленные сапоги, когда шаги за дверью заставили меня внутренне сжаться. Через секунду я услышал легкий стук в дверь и, прижавшись спиной к стене, с револьвером в руках, спросил:
   — Кто там?
   — Вам письмо, сэр. Оно прибыло вчера, но я ожидал увидеть вас в баре.
   — Просуньте его под дверь.
   Последовало минутное колебание, а затем на полу появилось письмо, написанное незнакомым размашистым мужским почерком.
   «Мистер Сэкетт! Когда привезли почту с фургона, который вы видели в каньоне, оказалось, что там было письмо и для вас, адресованное мне. Поскольку оно может оказаться важным, пересылаю его вам.
   Харди».
   Вскрыв конверт и развернув написанные убористым почерком страницы, я увидел, что письмо от Эндж.
   Я упал на постель и медленно, с трудом — потому что в детстве почти не ходил в школу — прочитал письмо.
   Она болела… теперь выздоровела… Хочу ли я, чтобы она вернулась? А затем она сообщала: она возвращается. На первом же дилижансе. Мы встретимся в Прескотте.
   Я сложил письмо и засунул его в карман брюк. Разделся и лег. Натянув одеяло, я осторожно вытянул ноги: кровать была рассчитана на людей покороче меня, и постепенно расслабился, блаженствуя на мягком матрасе.
   Эндж, моя Эндж… Она возвращается на Запад. Мы встретимся в Прескотте.
   Вдруг я сел.
   Эндж будет ждать меня в Прескотте, а я приеду с другой женщиной!
   В конце концов я лег и постарался еще раз расслабиться, но как я ни пытался…
   Неожиданно я проснулся. Едва удалось заснуть, как что-то, какой-то слабый шум разбудил меня. Я хотел было двинуться, но вовремя остановился. В комнате кто-то был.
   Дверь, кажется, закрыта, окно открыто совсем чуть-чуть, однако в комнате кто-то был.
   Слабый скрип подсказал мне, что чужак стоит рядом с кроватью. Я приоткрыл один глаз, увидел темную напрягшуюся фигуру, слабый отблеск на лезвии ножа и бросился на человека, повалив его на пол.
   Задыхаясь от страха и бешенства, я подмял его под себя, схватил за запястье и начал выворачивать руку с ножом. Другой рукой я ухватил незнакомца за пояс, встал на ноги, одновременно подняв его, и выбросил в окно.
   Раздался оглушительный треск и звон стекла, затем дикий, отчаянный крик на улице и глухой удар, когда он грохнулся на землю.
   Только тогда я заметил, что дверь приоткрыта, и, захлопнув ее, задвинул для надежности засов, затем опять лег. Сквозь разбитое стекло в комнату врывался холодный ночной воздух. Я услышал взволнованные голоса снаружи… но решил, что это меня не касается.
   Через некоторое время по коридору затопали тяжелые сапоги и кто-то начал барабанить в дверь.
   Оторвав голову от подушки, я сказал:
   — Убирайтесь, черт подери! Неужели здесь нельзя поспать?
   За дверью начали отвечать, и я добавил:
   — Если мне придется опять встать, в окно вылетит кто-нибудь еще. Ну а теперь оставьте меня в покое.
   Послышалось приглушенное бормотание, тихие удаляющиеся шаги по коридору. Я завернулся в одеяло и через несколько минут заснул.
   Проснулся утром, когда солнечный свет уже вовсю лился сквозь выбитое окно. Чувствуя себя после тяжелого сна немного разбитым, я встал, умылся и оделся. Натягивая рубашку, выглянул в окно, но не увидел и следа ночного происшествия.
   Одна, и только одна, мысль сидела в голове: сегодня я увижу Сэндмена Дайера.
   Спустившись вниз, я подумал, что все собравшиеся, наверное, ждут меня. Владелец отеля — по крайней мере, мне показалось, что владелец, — подошел и сказал, что мне придется заплатить за разбитое окно.
   — За какое еще разбитое окно? Мистер, не бил я никаких окон, я даже пальцем к нему не притронулся. Если хотите получить деньги, найдите человека, который сквозь него пролетел. С него и спрашивайте.
   Он начал было спорить, но я сказал:
   — Послушайте, мистер, мне не нравится, когда меня выводят из терпения. Хватит с меня прошлой ночи, а здесь окна пошире.
   Ну, он вроде как сник, но я не отстал.
   — Чем тратить время на разговоры, могли бы выяснить, как у того вора оказался ключ от моего номера. У вас здесь такие порядки, что ворам дают ключи?
   Я говорил громко, и несколько человек подошли поближе, чтобы поглазеть на скандал. Владелец забеспокоился.
   — Ш-ш-ш! — сказал он. Теперь ему больше всего хотелось избавиться от меня. — Давайте об этом забудем. Боюсь, я ошибся. — И поспешил прочь.
   Я повернулся лицом к зевакам и сказал:
   — Кто-нибудь знает, где найти человека по имени Дайер? Сэндмен Дайер?
   Оказалось, никто ничего не знает. В жизни не встречал таких незнаек. До сей минуты всем было интересно, и вдруг всем стало неинтересно. Через секунды две после вопроса холл опустел.
   Я вышел на улицу, где пыльную дорогу и деревянные тротуары заливал яркий солнечный свет. Помедлив на углу, я посмотрел через площадь в сторону Соноры. Вряд ли Дайер живет там.
   Ближе ко мне протянулась улица Калье-де-лос-Негрос, больше известная как «переулок ниггеров», на ней — игорный дом Тао.
   Никуда не спеша, я прогуливался по городу, разглядывая витрины и наблюдая за омнибусами. Люди на улицах попадались самые разные, на них стоило посмотреть: коренные калифорнийцы были разодеты хоть куда — на многих были
   короткие шелковые, разноцветные хлопчатобумажные или замшевые с бисером курточки, белые рубашки, на всех были черные шелковые платки, бархатные или шерстяные брюки, а иногда встречались из прекрасно выделанной белой замши, и почти каждый был подпоясан шелковым кушаком, чаще всего ярко-красного цвета. Много было самых разнообразных серапе — от грубых, сделанных из индейских одеял, до чисто шерстяных.