Ламур Луис. Через пустыню

   На фоне всего этого великолепия я в своем новом двенадцатидолларовом костюме выглядел бедным парнем с гор. Ведь для того чтобы одеть некоторых из прохожих, потребовались бы тысячи долларов, а то и больше. А седла и уздечки! Никогда не видел столько накладного серебра. И при этом, держу пари, у большинства из них дома были земляные полы.
   Я шел по городу, расспрашивал о Сэндмене Дайере, и каждый предупреждал, что это опасный человек. Но я больше боялся приехать в Прескотт вместе с Дориндой и встретиться с Эндж. Эндж — рыжеволосая независимая девушка — обладала достаточным характером и силой, чтобы выжить в горах Колорадо, где мы с ней познакомились.
   Вдруг со Спринг-стрит на Майн-стрит выехал черноглазый ганфайтер, которого я видел на ранчо Старика Бена. Он проехал мимо, не заметив меня, и направился на Калье-де-лос-Негрос. У меня не было ни капли сомнения, что он едет к Дайеру.
   Но едва я повернулся, чтобы следовать за ним, как сзади раздался голос:
   — Послушай моего совета и оставь Дайера в покое.
   Это был Нолан Сэкетт.
   Мы стояли лицом друг к другу — оба вооруженные, крупного сложения и оба со шрамами, появившимися с тех пор, как мы покинули Теннесси. Правда, некоторые шрамы появились раньше.
   — Если он твой друг, то передай: пусть вернет мое золото. Лично к нему я ничего не имею.
   Нолан даже не улыбнулся.
   — Не будь дураком, парень! Скажи спасибо, что остался жив, и успокойся.
   — Я иду за своим золотом.
   Он поглядел на меня с презрением и бешенством.
   — Послушай, — сказал он раздраженно, — ты мой родственник, иначе бы я не вмешивался: убьют тебя, ну и пусть. Дайера окружают сорок человек, а сам он невероятно опасен.
   — Поэтому он посылает человека, чтобы тот зарезал меня спящего?
   — Поверь мне, Телль, того человека послал не Дайер. Дайеру на тебя наплевать.
   Нолан сдвинул шляпу на затылок, и я увидел в его глазах беспокойный огонек.
   — Для человека, который утверждает, что не вмешивается в чужие дела, — сказал он, — ты на удивление быстро наживаешь себе врагов. Ты не ошибешься, если немедленно оседлаешь своего жеребца и смотаешься отсюда. В городе три или четыре банды, которые мечтают похоронить тебя.
   — Скажи Дайеру, чтобы он приготовил мое золото. Иди и скажи ему прямо сейчас.
   — Черт возьми, если ты пойдешь против Дайера, ты пойдешь против меня. Я — с ним.
   — Я уже говорил, что не воюю с Сэкеттами, но если ты встанешь между мной и тем, что по справедливости принадлежит мне, тебя похоронят рядом с Сэндменом Дайером.
   — Там сорок человек, черт тебя побери!
   — Похоже, Дайер не очень-то надеется на себя, если держит рядом такую компанию. Если ты с ним, то пусть роют могилу пошире — для вас всех.
   Когда он ушел, я остался стоять на улице, глядя на далекие холмы. Может быть, я сошел с ума? В конце концов, почему бы не забраться в седло и не уехать восвояси? Большая часть того золота принадлежала мне, и от него зависело мое будущее: я надеялся купить скот для ранчо в Аризоне. От него зависело наше с Эндж будущее… если у нас вообще есть будущее.
   А для тех парней, которые доверили мне свое золото, оно значило гораздо больше, хотя теряли они меньше.
   Мне не надо было напоминать, на что я иду, у меня не было никакого плана, я не знал, с чего начать. Как уже говорилось, я не мастак планировать да обдумывать. По мне, лучше кинуться в драку с головой, а там будь что будет. Я жалел только об одном — что Нолан Сэкетт с ними.
   Странная штука — человек. Я знал, что впереди у меня сплошные проблемы, может быть, ранения или смерть, но я повернулся и пошел по Калье-де-лос-Негрос. Наверное, это все, на что я годился, — идти напролом.
   Остановившись на углу, я вынул шестизарядник и крутанул барабан — он работал безотказно. Какой-то прохожий взглянул на меня и заторопился дальше — умный человек: он почувствовал неприятности и разумно избежал их. Только у него никто не отнимал принадлежавшего ему золота.
   Начать следовало с игорного дома Тао, потому что там всегда собирался народ, чтобы сыграть в карты и выпить. Когда я протиснулся к бару, меня заметили. До сегодняшнего дня я мог поклясться, что не узнал бы почти никого из тех, кто преследовал меня в Мохаве, но здесь я сразу заметил двоих из той банды.
   Черноглазый ганфайтер стоял у бара с вызывающим, пренебрежительным видом, и это меня разозлило.
   — Скажи Дайеру, что Телль Сэкетт здесь и хочет его видеть.
   — Он знает, что ты здесь.
   Двое подошли к столику у двери и уселись. Еще двое остановились у соседнего карточного стола и сделали вид, что наблюдают за игрой. Мужчина, сидевший за этим столом, задумчиво огляделся, бросил карты и забрал с кона свои фишки. Затем, стараясь выглядеть беззаботным, встал и ушел. Тоже разумный человек… достаточно дальновидный, чтобы смыться, пока не разразилась гроза.
   Мне не понадобилось больше искать Сэндмена Дайера. Как только я его увидел, то понял, что это он.
   Дайер сидел за столиком в небольшой нише: он был меньше среднего роста, с квадратными плечами и угловатым лицом с высокими скулами. С первого взгляда показалось, что его лицо чем-то выделяется, может, даже немного уродливо, но, присмотревшись, я увидел, что все вроде на месте. Просто он производил такое впечатление.
   Дайер широко и дружелюбно улыбался. И тут я вспомнил город Шайло и понял, что надо быть очень осторожным: когда этот человек улыбался, он был всего опаснее.
   — Ну-ну, Сэкетт, давненько мы не видались. Очень давно. — И протянул мне руку.
   Я уже знал, какая это рука: холодная и мягкая, потому что уже однажды пожимал ему руку, и тогда этот жест значил не больше, чем теперь. Он был большой любитель пожимать руки. Я не забыл его штучки, но, зная Дайера, Догадывался, что он приступит к делу не сейчас.
   Сэндмен Дайер — тогда мы называли его Сэнди — был не в меру разговорчив. Он обожал звук собственного голоса. Он любил не только говорить, но и демонстрировать свои знания, а Сэнди был на сто процентов уверен, что превосходит в знаниях любого. Эта его широкая улыбка, непринужденный смех скрывали презрение ко всему окружающему.
   Сэндмен любил поговорить, но беда в том, что он мог внезапно оборвать разговор, просто остановиться на середине фразы и убить собеседника или приказать, чтобы его убили.
   Я видел это собственными глазами, так как там, в Шайло, мы служили вместе. В первый раз, когда я увидел, как он убил безоружного пленного, я подумал, что он свихнулся от грохота орудий и винтовок. Преднамеренная жестокость — редкая вещь на войне. Вообще-то люди считают, что на войне много жестокости, но это совсем не то. Когда убиваешь на войне, то не потому, что тебе захотелось кого-то убить, но если вдруг увидишь, как упал мертвым твой друг, — вот тогда ты бьешь изо всех сил… если можешь.
   Во второй раз он убил сдавшегося в плен майора, симпатичного человека лет тридцати пяти, галантного джентльмена, который сложил оружие, попав в окружение. По сути дела, он был моим пленником. Это-то меня и взбесило. Дайер с ним по-дружески заговорил, я не придал этому значения. Но скоро разговор Дайера стал принимать совсем другой оборот. Я его одернул, но Сэнди не обратил внимания.
   — У вас есть семья, майор? — очень вежливо спросил Дайер.
   — Да, у меня жена и двое детей.
   — А дети в армии?
   — Они слишком молоды, сэр. Одному шесть, а второму двенадцать.
   — А-а. — Невинно, как ребенок, он заглянул майору в глаза и сказал: — Интересно, сколько раз вашу жену насиловали с тех пор, как началась война?
   Это прозвучало так неожиданно, что все вздрогнули, а трое или четверо наших хотели вмешаться. Майор побледнел, сделал шаг вперед и занес руку для пощечины, а Дайер отступил и сказал:
   — Майор, вам так и не доведется этого узнать.
   Ну, я слышал о людях, быстро выхватывающих револьвер, но никогда не видел. В горах мы пользовались в основном винтовками, а многозарядный револьвер изобрели всего лет двадцать назад.
   Дайер выхватил револьвер и выстрелил майору в живот.
   Я ударом сбил Сэнди с ног.
   Он мешком рухнул на землю, а потом, немного помедлив, вскочил и бросился на меня, а я опять свалил его ударом. Собственно говоря, он давно помешался. Позже, когда история получила огласку, мне кое-что рассказали о его выходках.
   Разгорелся скандал, Дайера судили и выгнали со службы. Позже я слышал, что он присоединился то ли к банде Коунтрилла, то ли к Кровавому Биллу Андерсону.
   И вот он сидит напротив меня, наверняка не забыв нашу последнюю стычку. Я знал, что он опасен, как прижатая к стене гремучая змея, нападающая вслепую, без предупреждения.
   Меня прошиб холодный пот, и я испугался. Я думал, что никогда больше его не увижу, а, выходит, попал прямо в осиное гнездо. Но только у меня было преимущество перед теми, кого он убивал: я знал, чего ждать.
   И я знал еще одно: прежде чем мы расстанемся, один из нас умрет. По-другому не получится.
   — Я думал, ты на Восточном побережье, — сказал я, выдвигая стул и усаживаясь так, чтобы никто не мог подойти сзади. — Не ожидал найти тебя здесь.
   — А я не ожидал, что ты захочешь увидеться со мной, Сэкетт.
   — Почему бы и не увидеться? — беззаботно спросил я и добавил: — Я слышал, один из твоих ребят привез из пустыни мое золото. Я ему очень благодарен.
   Он улыбнулся, на сей раз от души. Ему явно понравилось, как я это выложил.
   — Ты упомянул золото, но, по-моему, его просто нашли в пустыне. Я понятия не имел, что оно твое. — Он продолжал улыбаться. — Надеюсь, ты сможешь опознать его?
   Я видел, что Дайер издевается надо мной, полагая, что нельзя отличить одну партию золотого песка от другой, но здесь он ошибался. По правде говоря, я мало что в этом смыслил, только запомнил, что говорили горняки и старатели, но Дайеру это знать необязательно.
   — Между прочим, я могу опознать его. Так же как и любой другой из старателей. Процент серебра и других примесей неодинаков в разных месторождениях.
   Ему это не понравилось. И не потому, что я мог опознать свое золото, а потому, что он сам этого не знал. Стараясь держаться легко и непринужденно, я лихорадочно думал. Передо мной сидел психически неуравновешенный человек, с отличной реакцией и взрывчатым характером. Поступки нормального человека можно предугадать, но этот мог сделать самый дурацкий шаг — смертельный — только из-за минутной прихоти. Это было все равно, что сидеть на ящике с динамитом с отсыревшим взрывателем — знаешь, что взорвется, но не знаешь когда.
   Его окружали бандиты, искатели приключений, бродяги — люди, польстившиеся на легкие деньги или на деньги, казавшиеся легкими. Они шли за Дайером, боясь перечить ему, потому что он обладал смекалкой и смелостью. Дайер перебрался на юг в погоне за деньгами и рискованными приключениями, его подручные безоговорочно шли за ним. Большинство из них хорошо владели оружием, некоторые так и не выбрали свою дорогу в жизни после Гражданской войны, другие были просто уголовниками.
   Победить в драке можно, только непрерывно нанося удары, и единственная моя возможность выйти отсюда живым или, по крайней мере, умереть с револьвером в руке, — это отвлечь его разговорами.
   — Помнишь нашу встречу с конфедератами на Совином ручье? — спросил я и, взглянув на остальных, продолжал: — Никогда не видел ничего подобного. Нас было шестеро, Дайер — слева, и мы двигались в ранних сумерках вверх по ручью. Стояла такая тишина, что было слышно, как шуршит одежда при ходьбе. У Дайера на поясе два револьвера 36-го калибра, которые он все свободное время начищал, у всех были винтовки. Ну, идем мы себе, как шайка индейцев-мескалеро, и вдруг выходим на поляну, и тут же с другой стороны появляются солдаты конфедератов, по меньшей мере человек двадцать. Они так же остолбенели, как и мы, один Дайер не растерялся: бросил винтовку, выхватил револьверы и пошел палить, словно из пулемета «смит-персиваль» на сорок патронов. Он стрелял сразу двумя руками, и конфедераты побежали. По-моему, никто из нас не успел выстрелить, как Дайер уложил троих, а ранил не знаю сколько.
   Люди чувствуют, когда что-то должно случиться: игра почти прекратилась за те несколько минут, как я вошел. Считая того, первого, который сразу скинул карты, ушло уже человек двенадцать.
   Но Сэндмену Дайеру нравилось слушать о своих подвигах. Он уселся поудобнее, заказал выпивку и начал вспоминать прошедшие деньки. Я, однако, понимал, что чем больше народу уйдет, тем меньше у меня шансов остаться в живых. Дайер не особенно заботился о свидетелях. Если ему вдруг вздумается убивать, ничто в мире его не остановит. Это было какое-то сумасшествие.
   А самое худшее то, что он действительно стреляет быстро и метко.
   Мы продолжали разговаривать, пока я не осознал, что пора выпускать быка. То есть, я хочу сказать, что держал быка за хвост и был в безопасности до тех пор, пока не отпустил его, но когда-нибудь его придется отпустить, и лучше сделать это, когда мне удобно самому, а не ждать, когда он вырвется.
   Поэтому я сказал:
   — Ну, приятно было повидаться с тобой, но мне пора обратно в Аризону. Если отдашь золото, я тотчас уйду.
   Выражение его лица чуть-чуть изменилось, веки слегка дрогнули, когда до него дошло, что я сказал. Наш разговор немного успокоил окружающих. Они расселись по залу и болтали между собой за выпивкой в уверенности, что больше ничего не случится. Они не знали Дайера так хорошо, как я.
   — Ну конечно! — Он улыбнулся с гостеприимностью голодного койота. — Я все время собирался вернуть его тебе. — Он обернулся к человеку за стойкой бара. — Джо, открой сейф и принеси сюда тот мешочек с золотом.
   И тут я понял.
   Он выстрелит, когда я Протяну руку за мешочком… или когда буду открывать дверь. Скорее всего — последнее, потому что ему захочется сыграть на публику. Он может выстрелить мне в спину, но, вероятнее всего, вытащит револьвер, когда я буду уходить, а потом окликнет и выстрелит в грудь.
   В уме я подсчитал, сколько шагов до двери. Много… слишком много.
   Вдруг я понял кое-что еще. Лучи послеполуденного солнца падали в окно над нами, и, когда я дойду до середины зала и обернусь, солнце будет светить мне прямо в глаза.
   Вряд ли Дайер рассчитал это с самого начала, хотя нельзя поручиться и за это. Разговор, который должен был расслабить его и снять напряжение в зале, теперь уже был бесполезен.
   Ведь Сэндмен Дайер знал, что я тоже хорошо стреляю.
   Дайер говорил негромко, и нас слышали только те, кто находился поблизости. Ленивый разговор на другом конце зала продолжался, и я услышал, как Джо закрыл дверцу сейфа и пошел к нам. Он поставил золото перед Дайером и вернулся за стойку.
   Теперь нельзя терять ни минуты. Наклонившись над столом, я сказал:
   — Спасибо, Сэнди, — и взял золото… левой рукой.
   Он улыбался, в его глазах плясали дьявольские огоньки, которые я так хорошо знал. Я увидел, что он следит за моей левой рукой и правой, лежащей на краю стола.
   Я встал.
   Все ждали от Дайера одного только слова или жеста, чтобы прикончить меня и набить свинцом так, что мою могилу можно будет застолбить как свинцовую шахту.
   Я протянул ему руку и сразу понял, что это ошибка. Я рассчитывал, не выпуская его руки, довести до двери, но тут же понял, что сейчас он будет стрелять. Убить меня, когда я протягивал руку для рукопожатия, доставило бы этому сумасшедшему дьяволу несказанное удовольствие.
   Он легко вскочил на ноги, начал было протягивать мне руку, а затем уронил ее на револьвер.
   Моя же рука была слишком далеко от оружия, поэтому я попытался толкнуть его в грудь, но Дайер отступил на шаг и наткнулся на свой стул.
   В этот момент, когда он на секунду потерял равновесие, я прикрыл лицо левой рукой и через окно выскочил на улицу.
   Можете поверить — я сильно рисковал, но мне повезло: я вышиб раму плечом и растянулся в переулке. Падая, я выхватил револьвер и взвел курок.
   И тогда Дайер, ярко освещенный полуденным солнцем, появился в окне. Его револьвер полыхнул пламенем, но он рассчитывал увидеть меня на ногах, поэтому прицелился слишком высоко. В то же мгновение я выстрелил, взвел курок и снова выстрелил — все так быстро, что два грохочущих выстрела слились в один.
   Дайер согнулся, словно кто-то ударил его под дых, и, когда его палец конвульсивно сжался на спуске, снова грохнул выстрел.
   Вскочив на ноги, я выпустил еще две пули в тело Дайера, в то время как оно исчезало за окном. Этого человека я хотел видеть только мертвым.
   Изнутри послышался топот бегущих людей, затем их остановил знакомый голос.
   — Оставьте его. — Это был Нолан Сэкетт. — Вы, ребята, стойте там, где стоите.
   Нагнувшись, я нащупал мешок с золотом, поднял его и подошел к окну. Мертвый Дайер лежал на полу, а до его людей стало доходить, что драться-то уже не за что.
   — Кто-нибудь еще хочет вступить в игру? — спросил я. — Свободные места есть!
   Кажется, ни у кого из них на руках козырей не было, поэтому все вели себя тихо. Я сказал Нолану:
   — Я уезжаю. Поедешь со мной?
   — Пошел ты к черту, — вежливо ответил он.
   Иногда совершенно непредвиденные поступки могут спасти тебе жизнь.
   Когда я собрал и взнуздал лошадей, мне не жаль было уезжать из города. Жаль, что я так и не увидел океана.
   Он простирался невдалеке от моей тропы, поэтому, проезжая Нопалеру — обширную местность, поросшую кактусами к северу от дороги, — я внезапно решился. У меня не было никакого желания ночевать на ранчо Бена Мандрина, поэтому я подумал, что лучше всего мне прогуляться к Санта-Монике и океану. Когда я еще смогу побывать в этих краях?
   Вот так можно спасти себе жизнь.
   Свернув с дороги, я выбрал тропу, ведущую к ручью Сент-Винсент, откуда, как я слышал, берут воду в Санта-Монике. Ехал я быстро, но путь был неблизкий, и только к полуночи я добрался до места, где слышался шум океана.
   На обрыве в полутора метрах от берега стояло ранчо, но я не хотел встречаться с людьми, поэтому объехал его стороной. На небе высыпали звезды, свежий бриз с океана приятно холодил лицо. Внизу, в конце каньона, рос густой кустарник и высились огромные старые сикоморы, но там же, судя по непогашенным кострам, расположилась группа скваттеров, и я свернул на север и ехал по берегу, пока не нашел другой каньон. Проехав четверть мили вверх по каньону, я обнаружил рощицу, где и остановился.
   Мне страшно повезло, что меня никто не преследовал, потому что в ту ночь я спал как убитый, пока солнце сквозь листву не пригрело лицо.
   Лошадям понравилась сочная трава на поляне, поэтому я не спешил, но в седельных сумках не осталось еды, и я встал, оседлал лошадей и поехал по берегу по направлению к Санта-Монике.
   Там я поставил лошадей в конюшню, снял комнату в отеле и договорился с управляющим — его звали Джонсон, — чтобы он обменял мое золото на наличные: мне не терпелось избавиться от золотого песка.
   Передавая деньги, управляющий внимательно посмотрел на меня и сказал:
   — Вы, по-моему, хороший человек. На вашем месте я был бы очень осторожен с такой большой суммой. Здесь полно воров.
   — Что вы говорите! — с изумлением сказал я. — Большое вам спасибо. Я буду сторониться незнакомых людей.
   Рядом с отелем стояла баня, куда народ приходил принять ванну, и я тоже решил, что не мешает поплескаться в воде и расслабиться. Я положил седельные сумки рядом с ванной, а на них — оружейный пояс так, чтобы револьвер всегда был под рукой. Несколько человек, проходя мимо, глядели на меня, потом на револьвер и тут же спешили дальше. В основном это были пожилые люди, принимающие ванны от ревматизма.
   После хорошего обеда я немного погулял по городу, посмотрел на местную школу, церкви и железную дорогу, которую построили только год назад. Говорили, что Санта-Моника будет самым большим портом на Западном побережье… по крайней мере, к югу от Сан-Франциско.
   Раза два я зашел проведать лошадей и долго стоял в дверях конюшни, проверяя, не следит ли кто за мной или не появился ли в городе кто-нибудь из банды Дайера.
   В ту ночь я спал — и хорошо спал — в отеле. Спокойно лег в кровать, я был уверен, что никто не знает, где я. Однако положил седельные сумки и револьвер рядом с собой.
   В полдень я появился на ранчо Мандрина.
   Я рассчитывал, что в это время меня не будут ждать: я заметил, что в обед и во время сиесты на ранчо было тихо, как на кладбище.
   Как только мне на ум пришло такое сравнение, я тут же попытался от него отделаться: смерть и так ходила за мной по пятам, не стоило лишний раз поминать ее.
   Я постарался подъехать к ранчо незамеченным и уже был во дворе, когда из дома вышел темноглазый мужчина в белой шляпе.
   — Привет, — сказал он. — Ты, наверное, Телль Сэкетт.
   — Вроде так.
   — Ну и наделал ты шуму в городе! Всем интересно, куда ты пропал.
   — Я бродяга, вот и бродяжничаю.
   Он стоял, пытаясь разобраться, что я собой представляю, а я тем временем привязывал в одну упряжку мулов, чтобы их легче было вести, и старался не поворачиваться к нему спиной и даже делал вид, что так оно и нужно. С мулами, которые ни минуты не стоят спокойно, это было легко. И я все раздумывал, надо ли зайти попрощаться со стариком.
   У парня в белой шляпе была повреждена рука, он прихрамывал, лицо пересекал свежий шрам, как будто от разбитого стекла. И вообще он выглядел как человек, которого выкинули из окна и который упал на крышу веранды и оттуда на землю.
   Закончив приготовления, я провел свой маленький караван мимо крыльца и повернулся к Белой Шляпе.
   — Эй, ты! Давай зайдем в дом и повидаем Старика Бена.
   — Я уже его видел, — сказал он довольно угрюмо. — Он меня знает.
   — А ну заходи, — посоветовал я, — и иди впереди меня. Похоже, ты уже пытался проглотить слишком большой кусок, не пытайся еще раз.
   По-моему, ему это не понравилось, однако он вошел в дом впереди меня. Мне показалось, Старик Бен слишком много времени возится под своим пледом, но, возможно, это были только мои подозрения.
   В дверях своей комнаты появилась черноглазая Доринда, а за ней — индеанка с чемоданами, сумками и всякой всячиной, без которой не обходится ни одна уважающая себя женщина.
   — Ну, Бен, — сказал я, — теперь прощай. Адиос. Если надумаешь снова меня увидеть, тебе придется приехать в Аризону.
   Его жесткие старческие глаза внимательно изучали меня, в них светилась ирония, смешанная с чем-то похожим на уважение.
   — Ты убил Сэндмена Дайера, — сказал он. — Никто не думал, что это возможно.
   — Все люди смертны, — ответил я. — Дело только во времени.
   Доринда стояла молча, и, взглянув в ее сторону, я заметил, что глаза ее широко раскрыты, а лицо немного побледнело. Я удивился, потому что она хорошо владела собой и не волновалась по пустякам.
   — Ну ладно, мой мальчик! — сказал Старик Бен. — Счастливого тебе путешествия. И спасибо… спасибо за все. Немногие сделают то, что сделал ты, и при этом задаром.
   — Ваши мулы очень хорошие. Считайте, что это и есть плата, — сказал я и обратился к Доринде: — Вы готовы?
   — Идите… Я хочу попрощаться с Беном.
   — Ладно. — И я повернулся к двери.
   Он слишком поторопился, этот старик. Я был у него в руках, но он поторопился. Несколько недель подряд я готов был встретить любую неожиданность с любой стороны, а тут вдруг забыл об осторожности. Но он поторопился.
   Я почувствовал, как что-то свистнуло рядом с головой и глухо воткнулось в дверной косяк, и тут же меня оглушил грохот выстрела. Я и так шел к двери, но после выстрела вылетел во двор, как будто у меня загорелись задние карманы на джинсах, и мне не стыдно в этом признаться.
   Он снова выстрелил, но пуля прошла в том месте, где меня уже не было, а потом до меня донесся такой поток ругательств, которого я в жизни не слыхал.
   Белая Шляпа с винтовкой в руках стремительно обогнул угол дома. Но когда этот парень наткнулся на меня, он обнаружил, что ему в горло направлен шестизарядник.
   — Можешь бросить винтовку, или я оттащу то, что от тебя останется, в кусты на потеху стервятникам.
   Он был решительным человеком, сразу понявшим логичность моих аргументов, и откинул винтовку, словно она обжигала ему пальцы.
   — Лос-Анджелес далеко, — сказал я ему, — поэтому чем раньше выйдешь, тем лучше.
   В это время во дворе появилась Доринда с таким видом, будто ничего не случилось. Я помог ей забраться в седло, держась подальше от окон дома. Там сидел обозленный старик, который помнил, что если кто-нибудь в мире и знал, где спрятано его пиратское золото, то это был Уильям Телль Сэкетт.
   Когда мы отъезжали, я слышал, как Старик Бен призывает то ли Белую Шляпу, то ли кого-то еще прикончить меня, но все оказались достаточно сообразительными, чтобы не лезть под пули.
   Едва мы выехали на тропу, я понял, как это приятно — ехать вслед за своими мулами рядом с красивой черноглазой девушкой, болтая о пустяках.
   Не скажу, чтобы я всегда непринужденно беседовал с женщинами. Дома в горах я вообще не любил разговаривать, а на танцах всегда спотыкался о собственные ноги, но ближе к полуночи, когда девушки начинали расходиться со своими кавалерами, я был тут как тут.
   Только с Дориндой было легко. Она знала, как разговорить мужчину, и скоро я рассказывал о доме, о холмах, маме, Тайлере и Оррине, о Хиггинсах и даже о девчонках Трелони.