Луис Ламур
Кэтлоу
Трумену Дэрбону. вдоль и поперек исколесившему Дакоту и Монтану
Глава 1
Повсюду, где щипали траву бизоны, пасся скот или, взмахивая хвостами, неслись вскачь мустанги, везде, где только были люди, они говорили о Бидже Кэтлоу.
Выходец из суровой труднопроходимой местности, простирающейся вдоль Ньюкаса, он мог объездить любое животное, как с копытами, так и без, лишь бы только оно выдержало его вес. Биджа хвастал, что одолеет в драке каждого, не даст никому себя обогнать, у кого угодно отобьет девчонку, и всегда был готов доказать свои слова на деле, приняв вызов.
Собравшись вокруг костров, разведенных возле фургонов, или в походных лагерях, повсюду от Бразоса до Мьюсселшел ковбои и ранчеро говорили о Бидже Кэтлоу. Восхищались тем, какой он непревзойденный наездник, меткий стрелок, вспоминали, как даже в самых шумных ссорах, когда буквально все выходили из себя, только он один никогда не терял голову. Само собой, больше всего было разговоров о схватках, в которых ему довелось участвовать.
Полное его имя было Абиджа, однако, как это принято здесь, на границе, имя сократили до Биджи, и теперь по-другому к нему не обращались. Широкоплечий и крепкогрудый, ирландец по происхождению, он испытал на своем веку все, что только можно: участвовал в войне между штатами, покинув театр военных действий с тремя наградами за храбрость, трижды попадал под трибунал и приобрел репутацию человека, которого лучше иметь на своей стороне во всем, начиная от гулянки и кончая схваткой не на жизнь, а на смерть, что в здешних краях было не редкостью.
С гривой густых волос, с нравом широким и открытым, как прерии Пэнхендала, он всегда был готов драться с чисто ирландским упорством, а там, где были задеты его интересы, Биджа Кэтлоу не признавал никаких законов — ни людских, ни Божьих. Однако закон, напротив, интересовался Биджей Кэтлоу. Точнее, один из представителей закона — маршал Бен Кауэн.
К тому времени, когда Бидже и Бену исполнилось по пятнадцать лет, они уже успели по три раза каждый спасти друг другу жизнь. Биджа четыре раза отвалтузил Бена, а тот в свою очередь столько же раз избил Биджу. Бен был крутым, добродушным и серьезным, Биджа — крутым, добродушным и… диким, как необъезженный мустанг.
В девятнадцать лет Бен Кауэн уже стал помощником шерифа, а в двадцать три — маршалом полиции. Биджа, достигнув двадцатитрехлетнего возраста, прослыл похитителем скота и разбойником, за которым числились три убийства.
Однако не врожденная или приобретенная тяга к преступлению была причиной тому, что он свернул с пути истинного на извилистую стезю порока. Виной послужили чисто экономические факторы, присущие только особенностям жизни на осваиваемых переселенцами землях.
Биджа Кэтлоу играл первую скрипку в любых предприятиях, связанных с отловом и выпасом скота, поэтому контракт с «Тамблинг СС» его вполне устраивал, он его подписал. И получал тридцать долларов в месяц, когда неожиданно обнаружил, что внезапный спрос на говядину в Канзасе, связанный с завершением строительства железной дороги до границы с Техасом, превратил длиннорогих техасских бычков из почти никому не нужных диких созданий в средство быстрого обогащения.
Вместо случайных поставок говядины в Миссури, Луизиану или даже Иллинойс и частичного забоя скота на шкуры теперь возникла насущная необходимость организовать постоянное снабжение, поскольку в связи с ростом населения западных городов спрос на мясо резко возрос. Соответственно и цена за голову скота подскочила по сравнению с прежней в десять и более раз.
Владельцы крупных ранчо сразу же предложили премию в два доллара за одну голову неклейменого скота, и Биджа Кэтлоу, который всегда от души выполнял любую работу, с подлинным энтузиазмом взялся за отлов и клеймение, чтобы разбогатеть.
Ему было не привыкать продираться через заросли кустарника — это он умел с детства, Биджа хорошо знал повадки дикого скота, как и то, в каких местах его нужно искать. Рука у него была твердая — с лассо управлялся отлично, а кроме того, имел несколько хороших сильных и быстрых лошадей, знавших повадки дикой скотины не хуже его самого. В первый же месяц после учреждения премии Биджа Кэтлоу заарканил и заклеймил восемьдесят семь голов. А дальше, работая не покладая рук, стал в среднем получать от двухсот до двухсот пятидесяти долларов в месяц. Сумма немалая по тем временам, больше заработать как на ранчо, так и в любом другом месте вряд ли было возможно. Но внезапно все кончилось.
Собравшись вместе, владельцы крупных ранчо порешили, что выплата премий просто глупость, она не вызвана никакой необходимостью, так как отлов и клеймение скота — прямая обязанность тех, кто на них работает. С премиальными было покончено раз и навсегда.
Пришлось распрощаться и с надеждой быстро разбогатеть. Биджа вновь превратился в простого пастуха с оплатой тридцать долларов в месяц, но в отличие от остальных, примирившихся со своей участью, не желал сдаваться без боя.
Его доводы были вполне обоснованными: с какой стати отлавливать и клеймить дикий скот для владельцев ранчо? А почему не для себя? Почему бы не собрать собственное стадо и не перегнать его в Канзас?
В конце-то концов, только одному Господу известно, откуда взялось большинство неклейменого скота на равнинах Техаса. Скотина в здешних краях паслась и размножалась, подобно диким кроликам, еще с тех пор, как тут появились первые испанцы. Никто не предъявлял на нее никаких прав вплоть до последнего времени, когда резко возрос спрос на мясо. Кроме того, в связи с участием в Гражданской войне многие мелкие и средние владельцы ранчо оказались в рядах армии, скотина, принадлежавшая им, одичала. Что уж говорить о том, что некоторые из них с этой войны вовсе не вернулись.
Разве этот скот не принадлежит тем, кто его поймает? Биджа Кэтлоу сколотил группу из таких же ковбоев, каким был сам, и они принялись действовать на свой страх и риск, вдохновляемые энергией и личным примером своего главаря.
Сам же он окунулся в новое дело со свойственным ему энтузиазмом, с которым брался за любую работу, неустанно подбадривая и вдохновляя остальных. Они трудились не покладая рук, не считаясь со временем, и к концу второго месяца собрали готовое к отправке стадо почти в три тысячи голов.
В те годы дикая скотина не была такой редкостью, как в наши дни. Дым от костров, на которых разогревались клейма, постоянно витал в воздухе. Всадники продирались в самую гущу кустарников, выгоняли оттуда бычков, ловили их, ставили клеймо, затем укрощали. Конечно же не обходилось и без неприятностей. Дважды им пришлось отгонять мародеров-команчей, а Негр Джим попал на рога разгневанного быка. Они нашли растерзанное тело несчастного в густой траве, вся земля вокруг была изрыта от ожесточенной борьбы. Смуглокожий, скорее метис, чем мулат, Джим был хорошим наездником и надежным товарищем. Его похоронили там же, где и нашли.
Несколькими днями позже Джонни Кэкстон остался без руки. Он заарканил бычка, стал наматывать конец веревки на ствол дерева и даже не успел понять, как все произошло. Ошалевший бычок внезапно описал круг, захлестнув привязью руку Джонни, затем рванул вперед, а бедняга повис на перетянутой намертво руке.
За два дня до этого он потерял в кустах кобуру, сорванную веткой с пояса. И хотя сам револьвер ему удалось найти, но с тех пор держал его в седельной сумке. Джонни спешился и оставил лошадь в отдалении, когда подкрадывался к бычку на расстояние верного броска лассо.
Прошло целых три часа, прежде чем их нашли — разъяренного бычка, с налитыми кровью глазами изо всех сил натягивающего веревку, и Джонни, прижатого ею к дереву за почерневшую, распухшую руку.
В радиусе ста миль не было никакого врача, поэтому Биджа сам ампутировал ему руку, приложив к культе в качестве антисептика кусок раскаленного железа.
Спустя неделю после этого, когда они перегоняли небольшое стадо к основному, находящемуся от них в полумиле, Биджа, проснувшись утром, обнаружил, что их окружили. И первым, кого увидел, был шериф Джек Меркер, в прошлом прихлебала в салуне Паркмана, да и сейчас все еще числившийся на его содержании. Затем в глаза бросился сам Паркман, потом Барни Стаплс из «Тамблинг СС» и Осгуд из «Три Линкса». С ними находились чуть больше двух десятков крутых ковбоев, которые владели небольшими собственными стадами.
Шериф Меркер и Паркман всегда не любили Биджу Кэтлоу. Однажды, когда Меркер был еще простым пастухом, он ввязался в драку с Кэтлоу и был жестоко избит, а Паркман ненавидел Биджу за то, что этот неотесанный ковбой мог запросто покорить любую девчонку, а в его сторону они даже не желали смотреть.
Биджа был не дурак, сразу понял, что влип. Оглянувшись вокруг, пока сидя натягивал сапоги, не увидел ни одного дружественного лица. Прежде он работал на Стаплса и отлично справлялся со своими обязанностями. Но тот был крупный скотовладелец — его интересы совпадали с интересами других хозяев ранчо.
Меркер оперся длинными руками на луку седла; огонь торжества разгорался в его душе негасимым адским пламенем.
— Биджа, — произнес он, — тут у меня есть полудикая лошадь, которую, как я утверждаю, тебе ни за что не объездить. Конечно, на наших условиях.
Биджа Кэтлоу не знал, до какой степени им нужны его товарищи, но то, что охотятся за ним, — не сомневался.
— В чем дело, ребята? — спросил он. — Чем вызван ваш визит?
— Ты, чертов вор, не способен ни на что хорошее, — ответил Паркман. — Таких, как ты, мы вешаем.
— Отпустите моих ковбоев, — предложил Биджа, — и я объезжу вашу проклятую лошадь… Какими бы ни были ваши условия.
— Ты еще не слышал о них, — ответил Меркер. — Будешь объезжать ее со связанными за спиной руками и с арканом на шее, другим концом привязанным к суку на дереве.
Биджа Кэтлоу легко вскочил на ноги, после того как натянул сапоги. Кобура с револьвером была уже на нем. После шляпы оружие было следующим предметом его гардероба, когда, проснувшись, он начинал одеваться. А поднялся Биджа уже полчаса назад, чтобы подкинуть дрова в костер. Никто не догадался приказать ему расстегнуть и бросить на землю пояс с кобурой. Остальные трое его компаньонов также были вооружены.
Одним из них был Рио Брай, другой — Боб Келехер, и конечно, Джонни Кэкстон. Оставшись без руки, он старался держаться поблизости от лагеря, собирая хворост для костра или таская воду тому, кто по очереди готовил пищу. Все — надежные ребята, вот только Кэкстон, потеряв правую руку, все еще не научился как следует действовать левой, хотя каждый день усердно ее разрабатывал.
— Позволь им уйти, — вновь попросил Биджа. — А я, так и быть, объезжу эту чертову клячу.
На губах Меркера заиграла презрительная улыбка.
— Будешь делать то, что мы тебе скажем. А что до остальных, то всем им будет предоставлен такой же шанс прокатиться верхом, как и тебе.
На мгновение Бидже показалось, что Стаплс собирается что-то возразить, но тот предпочел отмолчаться. В конце концов, тон здесь задавал Паркман, и Кэтлоу понимал это, когда схватился за оружие.
Никто не ожидал такого поворота дела, хотя всем им, казалось бы, следовало получше знать этого крутого парня.
Рио Брай был первым, кто отреагировал, когда в руке Биджи оказался револьвер навскидку. Прежде чем прогремели выстрелы, он, пригнувшись, метнулся к седлу, к которому было прикреплено его ружье, затем бросился на землю, перекатился и, уже лежа на животе с ружьем на изготовку, увидел, как Паркман пытается сдержать перепуганную лошадь, но при этом спереди на его рубашке расползается кровавое пятно, а рядом падает на землю Джек Меркер.
Рио разрядил один ствол, затем другой — и еще две лошади лишились седоков. Звуки выстрелов и сумятица, вызванная попытками поймать метавшегося коня Паркмана, свели на нет все их шансы открыть ответный огонь по малочисленному отряду Биджи. К тому же на подмогу к Кэтлоу в это время подоспел Старик Мерридью со своим «шарпсом» 50-го калибра. До этого Мерридью находился возле основного стада, но, заслышав стрельбу, бросил все, поспешил на выручку к товарищам.
Отряд, собранный шерифом, обратился в бегство, оставив мертв9го Джека Меркера лежать на земле. Паркман ухитрился зацепиться за седло, и его лошадь понеслась вслед за остальными.
Нет, они не испугались. В отряде шерифа были закаленные в боях с индейцами отважные ребята. Но они знали, что позади Старик Мерридью, который запросто заваливает бизонов своей пушкой и редко промахивается, если берет кого-то на мушку. Мерридью залег в узкой расщелине среди камней и кустов на верхушке холма. Они же, находясь на открытой местности, были для него хорошей мишенью. Кроме того, Биджа Кэтлоу все еще держал оружие в руке, а мало кто полезет на рожон, если можно обойтись без этого.
Путь к отступлению был свободен — они сочли за лучшее этим воспользоваться. В конце концов, всегда смогут добраться до Кэтлоу, никуда он от них не денется.
Законы в этой части Техаса диктовались теми, кто владел большими стадами скота, как они скажут — так оно и будет. С их подачи Биджу возвели в ранг убийцы и похитителя чужого скота. Более того, поскольку он застрелил должностное лицо при исполнении тем своих служебных обязанностей, Кэтлоу был объявлен в розыск.
Когда Паркман пришел в себя, лежа в удобной кровати на своем ранчо, то первым делом отдал приказ: поймать Кэтлоу. Среди присутствующих в комнате было много таких, кто симпатизировал Бидже, но ни одного слова в его защиту не было сказано. Сделать так — означало бы подписать себе приговор.
Бен Кауэн в это время отсутствовал, находился за пределами штата. Если бы он был, то, возможно, посоветовал бы не считать повешенным того, кому еще не накинули петлю на шею. Некоторые полагали, что Кэтлоу никуда не денется. Кауэн не был бы столь категоричен. Он-то знал, что Биджа никогда не задерживается на одном месте, всегда в пути.
Не прошло и часа, как стадо переправили через реку, чтобы замести следы, погнали на север. Скотину гнали всю ночь, а когда рассвело, укрыли на двухчасовой отдых в стороне от дороги, идущей в западном направлении.
К полудню скотину погнали дальше по тропе, проложенной бизонами, затаптывая их следы копытами гораздо более многочисленного стада.
Биджа посмотрел на юг.
— Надеюсь, сюда приближаются другие бизоны, пусть хоть как-то заметут наши следы, — высказал он пожелание. — Ведь Паркман не заставит себя долго ждать.
Старик Мерридью поднял высохшую как у мумии руку. Указал ею в том направлении, откуда усиленно потянул носом воздух.
— Они уже на подходе. Вон там, где клуб пыли.
— А может, это погоня? — предположил Брай.
Мерридью сплюнул и в сердцах возразил:
— Говорю тебе — бизоны. Много, может, восемь, может, десять тысяч… а то и больше.
Никто не стал спорить. У Старика Меридью глаза были острее, чем у орла, а нос способен учуять запах бизона раньше, чем тот оказывался в поле зрения. Он прожил на свете столько лет, что никто даже приблизительно не решался определить его возраст, и если судить по его лицу, то донашивал по меньшей мере третье тело, но вместе с тем был жилистым, столь же сильным и выносливым, как любой шайен или команч.
Они направлялись на север, над ними простиралось бескрайнее небо.
Так Биджа Кэтлоу, вспыльчивый, неуемный ирландец, никому не причинивший зла, стал изгоем, объявленным вне закона.
Понадобилась еще неделя, чтобы до Бена Кауэна наконец дошли эти новости.
Выходец из суровой труднопроходимой местности, простирающейся вдоль Ньюкаса, он мог объездить любое животное, как с копытами, так и без, лишь бы только оно выдержало его вес. Биджа хвастал, что одолеет в драке каждого, не даст никому себя обогнать, у кого угодно отобьет девчонку, и всегда был готов доказать свои слова на деле, приняв вызов.
Собравшись вокруг костров, разведенных возле фургонов, или в походных лагерях, повсюду от Бразоса до Мьюсселшел ковбои и ранчеро говорили о Бидже Кэтлоу. Восхищались тем, какой он непревзойденный наездник, меткий стрелок, вспоминали, как даже в самых шумных ссорах, когда буквально все выходили из себя, только он один никогда не терял голову. Само собой, больше всего было разговоров о схватках, в которых ему довелось участвовать.
Полное его имя было Абиджа, однако, как это принято здесь, на границе, имя сократили до Биджи, и теперь по-другому к нему не обращались. Широкоплечий и крепкогрудый, ирландец по происхождению, он испытал на своем веку все, что только можно: участвовал в войне между штатами, покинув театр военных действий с тремя наградами за храбрость, трижды попадал под трибунал и приобрел репутацию человека, которого лучше иметь на своей стороне во всем, начиная от гулянки и кончая схваткой не на жизнь, а на смерть, что в здешних краях было не редкостью.
С гривой густых волос, с нравом широким и открытым, как прерии Пэнхендала, он всегда был готов драться с чисто ирландским упорством, а там, где были задеты его интересы, Биджа Кэтлоу не признавал никаких законов — ни людских, ни Божьих. Однако закон, напротив, интересовался Биджей Кэтлоу. Точнее, один из представителей закона — маршал Бен Кауэн.
К тому времени, когда Бидже и Бену исполнилось по пятнадцать лет, они уже успели по три раза каждый спасти друг другу жизнь. Биджа четыре раза отвалтузил Бена, а тот в свою очередь столько же раз избил Биджу. Бен был крутым, добродушным и серьезным, Биджа — крутым, добродушным и… диким, как необъезженный мустанг.
В девятнадцать лет Бен Кауэн уже стал помощником шерифа, а в двадцать три — маршалом полиции. Биджа, достигнув двадцатитрехлетнего возраста, прослыл похитителем скота и разбойником, за которым числились три убийства.
Однако не врожденная или приобретенная тяга к преступлению была причиной тому, что он свернул с пути истинного на извилистую стезю порока. Виной послужили чисто экономические факторы, присущие только особенностям жизни на осваиваемых переселенцами землях.
Биджа Кэтлоу играл первую скрипку в любых предприятиях, связанных с отловом и выпасом скота, поэтому контракт с «Тамблинг СС» его вполне устраивал, он его подписал. И получал тридцать долларов в месяц, когда неожиданно обнаружил, что внезапный спрос на говядину в Канзасе, связанный с завершением строительства железной дороги до границы с Техасом, превратил длиннорогих техасских бычков из почти никому не нужных диких созданий в средство быстрого обогащения.
Вместо случайных поставок говядины в Миссури, Луизиану или даже Иллинойс и частичного забоя скота на шкуры теперь возникла насущная необходимость организовать постоянное снабжение, поскольку в связи с ростом населения западных городов спрос на мясо резко возрос. Соответственно и цена за голову скота подскочила по сравнению с прежней в десять и более раз.
Владельцы крупных ранчо сразу же предложили премию в два доллара за одну голову неклейменого скота, и Биджа Кэтлоу, который всегда от души выполнял любую работу, с подлинным энтузиазмом взялся за отлов и клеймение, чтобы разбогатеть.
Ему было не привыкать продираться через заросли кустарника — это он умел с детства, Биджа хорошо знал повадки дикого скота, как и то, в каких местах его нужно искать. Рука у него была твердая — с лассо управлялся отлично, а кроме того, имел несколько хороших сильных и быстрых лошадей, знавших повадки дикой скотины не хуже его самого. В первый же месяц после учреждения премии Биджа Кэтлоу заарканил и заклеймил восемьдесят семь голов. А дальше, работая не покладая рук, стал в среднем получать от двухсот до двухсот пятидесяти долларов в месяц. Сумма немалая по тем временам, больше заработать как на ранчо, так и в любом другом месте вряд ли было возможно. Но внезапно все кончилось.
Собравшись вместе, владельцы крупных ранчо порешили, что выплата премий просто глупость, она не вызвана никакой необходимостью, так как отлов и клеймение скота — прямая обязанность тех, кто на них работает. С премиальными было покончено раз и навсегда.
Пришлось распрощаться и с надеждой быстро разбогатеть. Биджа вновь превратился в простого пастуха с оплатой тридцать долларов в месяц, но в отличие от остальных, примирившихся со своей участью, не желал сдаваться без боя.
Его доводы были вполне обоснованными: с какой стати отлавливать и клеймить дикий скот для владельцев ранчо? А почему не для себя? Почему бы не собрать собственное стадо и не перегнать его в Канзас?
В конце-то концов, только одному Господу известно, откуда взялось большинство неклейменого скота на равнинах Техаса. Скотина в здешних краях паслась и размножалась, подобно диким кроликам, еще с тех пор, как тут появились первые испанцы. Никто не предъявлял на нее никаких прав вплоть до последнего времени, когда резко возрос спрос на мясо. Кроме того, в связи с участием в Гражданской войне многие мелкие и средние владельцы ранчо оказались в рядах армии, скотина, принадлежавшая им, одичала. Что уж говорить о том, что некоторые из них с этой войны вовсе не вернулись.
Разве этот скот не принадлежит тем, кто его поймает? Биджа Кэтлоу сколотил группу из таких же ковбоев, каким был сам, и они принялись действовать на свой страх и риск, вдохновляемые энергией и личным примером своего главаря.
Сам же он окунулся в новое дело со свойственным ему энтузиазмом, с которым брался за любую работу, неустанно подбадривая и вдохновляя остальных. Они трудились не покладая рук, не считаясь со временем, и к концу второго месяца собрали готовое к отправке стадо почти в три тысячи голов.
В те годы дикая скотина не была такой редкостью, как в наши дни. Дым от костров, на которых разогревались клейма, постоянно витал в воздухе. Всадники продирались в самую гущу кустарников, выгоняли оттуда бычков, ловили их, ставили клеймо, затем укрощали. Конечно же не обходилось и без неприятностей. Дважды им пришлось отгонять мародеров-команчей, а Негр Джим попал на рога разгневанного быка. Они нашли растерзанное тело несчастного в густой траве, вся земля вокруг была изрыта от ожесточенной борьбы. Смуглокожий, скорее метис, чем мулат, Джим был хорошим наездником и надежным товарищем. Его похоронили там же, где и нашли.
Несколькими днями позже Джонни Кэкстон остался без руки. Он заарканил бычка, стал наматывать конец веревки на ствол дерева и даже не успел понять, как все произошло. Ошалевший бычок внезапно описал круг, захлестнув привязью руку Джонни, затем рванул вперед, а бедняга повис на перетянутой намертво руке.
За два дня до этого он потерял в кустах кобуру, сорванную веткой с пояса. И хотя сам револьвер ему удалось найти, но с тех пор держал его в седельной сумке. Джонни спешился и оставил лошадь в отдалении, когда подкрадывался к бычку на расстояние верного броска лассо.
Прошло целых три часа, прежде чем их нашли — разъяренного бычка, с налитыми кровью глазами изо всех сил натягивающего веревку, и Джонни, прижатого ею к дереву за почерневшую, распухшую руку.
В радиусе ста миль не было никакого врача, поэтому Биджа сам ампутировал ему руку, приложив к культе в качестве антисептика кусок раскаленного железа.
Спустя неделю после этого, когда они перегоняли небольшое стадо к основному, находящемуся от них в полумиле, Биджа, проснувшись утром, обнаружил, что их окружили. И первым, кого увидел, был шериф Джек Меркер, в прошлом прихлебала в салуне Паркмана, да и сейчас все еще числившийся на его содержании. Затем в глаза бросился сам Паркман, потом Барни Стаплс из «Тамблинг СС» и Осгуд из «Три Линкса». С ними находились чуть больше двух десятков крутых ковбоев, которые владели небольшими собственными стадами.
Шериф Меркер и Паркман всегда не любили Биджу Кэтлоу. Однажды, когда Меркер был еще простым пастухом, он ввязался в драку с Кэтлоу и был жестоко избит, а Паркман ненавидел Биджу за то, что этот неотесанный ковбой мог запросто покорить любую девчонку, а в его сторону они даже не желали смотреть.
Биджа был не дурак, сразу понял, что влип. Оглянувшись вокруг, пока сидя натягивал сапоги, не увидел ни одного дружественного лица. Прежде он работал на Стаплса и отлично справлялся со своими обязанностями. Но тот был крупный скотовладелец — его интересы совпадали с интересами других хозяев ранчо.
Меркер оперся длинными руками на луку седла; огонь торжества разгорался в его душе негасимым адским пламенем.
— Биджа, — произнес он, — тут у меня есть полудикая лошадь, которую, как я утверждаю, тебе ни за что не объездить. Конечно, на наших условиях.
Биджа Кэтлоу не знал, до какой степени им нужны его товарищи, но то, что охотятся за ним, — не сомневался.
— В чем дело, ребята? — спросил он. — Чем вызван ваш визит?
— Ты, чертов вор, не способен ни на что хорошее, — ответил Паркман. — Таких, как ты, мы вешаем.
— Отпустите моих ковбоев, — предложил Биджа, — и я объезжу вашу проклятую лошадь… Какими бы ни были ваши условия.
— Ты еще не слышал о них, — ответил Меркер. — Будешь объезжать ее со связанными за спиной руками и с арканом на шее, другим концом привязанным к суку на дереве.
Биджа Кэтлоу легко вскочил на ноги, после того как натянул сапоги. Кобура с револьвером была уже на нем. После шляпы оружие было следующим предметом его гардероба, когда, проснувшись, он начинал одеваться. А поднялся Биджа уже полчаса назад, чтобы подкинуть дрова в костер. Никто не догадался приказать ему расстегнуть и бросить на землю пояс с кобурой. Остальные трое его компаньонов также были вооружены.
Одним из них был Рио Брай, другой — Боб Келехер, и конечно, Джонни Кэкстон. Оставшись без руки, он старался держаться поблизости от лагеря, собирая хворост для костра или таская воду тому, кто по очереди готовил пищу. Все — надежные ребята, вот только Кэкстон, потеряв правую руку, все еще не научился как следует действовать левой, хотя каждый день усердно ее разрабатывал.
— Позволь им уйти, — вновь попросил Биджа. — А я, так и быть, объезжу эту чертову клячу.
На губах Меркера заиграла презрительная улыбка.
— Будешь делать то, что мы тебе скажем. А что до остальных, то всем им будет предоставлен такой же шанс прокатиться верхом, как и тебе.
На мгновение Бидже показалось, что Стаплс собирается что-то возразить, но тот предпочел отмолчаться. В конце концов, тон здесь задавал Паркман, и Кэтлоу понимал это, когда схватился за оружие.
Никто не ожидал такого поворота дела, хотя всем им, казалось бы, следовало получше знать этого крутого парня.
Рио Брай был первым, кто отреагировал, когда в руке Биджи оказался револьвер навскидку. Прежде чем прогремели выстрелы, он, пригнувшись, метнулся к седлу, к которому было прикреплено его ружье, затем бросился на землю, перекатился и, уже лежа на животе с ружьем на изготовку, увидел, как Паркман пытается сдержать перепуганную лошадь, но при этом спереди на его рубашке расползается кровавое пятно, а рядом падает на землю Джек Меркер.
Рио разрядил один ствол, затем другой — и еще две лошади лишились седоков. Звуки выстрелов и сумятица, вызванная попытками поймать метавшегося коня Паркмана, свели на нет все их шансы открыть ответный огонь по малочисленному отряду Биджи. К тому же на подмогу к Кэтлоу в это время подоспел Старик Мерридью со своим «шарпсом» 50-го калибра. До этого Мерридью находился возле основного стада, но, заслышав стрельбу, бросил все, поспешил на выручку к товарищам.
Отряд, собранный шерифом, обратился в бегство, оставив мертв9го Джека Меркера лежать на земле. Паркман ухитрился зацепиться за седло, и его лошадь понеслась вслед за остальными.
Нет, они не испугались. В отряде шерифа были закаленные в боях с индейцами отважные ребята. Но они знали, что позади Старик Мерридью, который запросто заваливает бизонов своей пушкой и редко промахивается, если берет кого-то на мушку. Мерридью залег в узкой расщелине среди камней и кустов на верхушке холма. Они же, находясь на открытой местности, были для него хорошей мишенью. Кроме того, Биджа Кэтлоу все еще держал оружие в руке, а мало кто полезет на рожон, если можно обойтись без этого.
Путь к отступлению был свободен — они сочли за лучшее этим воспользоваться. В конце концов, всегда смогут добраться до Кэтлоу, никуда он от них не денется.
Законы в этой части Техаса диктовались теми, кто владел большими стадами скота, как они скажут — так оно и будет. С их подачи Биджу возвели в ранг убийцы и похитителя чужого скота. Более того, поскольку он застрелил должностное лицо при исполнении тем своих служебных обязанностей, Кэтлоу был объявлен в розыск.
Когда Паркман пришел в себя, лежа в удобной кровати на своем ранчо, то первым делом отдал приказ: поймать Кэтлоу. Среди присутствующих в комнате было много таких, кто симпатизировал Бидже, но ни одного слова в его защиту не было сказано. Сделать так — означало бы подписать себе приговор.
Бен Кауэн в это время отсутствовал, находился за пределами штата. Если бы он был, то, возможно, посоветовал бы не считать повешенным того, кому еще не накинули петлю на шею. Некоторые полагали, что Кэтлоу никуда не денется. Кауэн не был бы столь категоричен. Он-то знал, что Биджа никогда не задерживается на одном месте, всегда в пути.
Не прошло и часа, как стадо переправили через реку, чтобы замести следы, погнали на север. Скотину гнали всю ночь, а когда рассвело, укрыли на двухчасовой отдых в стороне от дороги, идущей в западном направлении.
К полудню скотину погнали дальше по тропе, проложенной бизонами, затаптывая их следы копытами гораздо более многочисленного стада.
Биджа посмотрел на юг.
— Надеюсь, сюда приближаются другие бизоны, пусть хоть как-то заметут наши следы, — высказал он пожелание. — Ведь Паркман не заставит себя долго ждать.
Старик Мерридью поднял высохшую как у мумии руку. Указал ею в том направлении, откуда усиленно потянул носом воздух.
— Они уже на подходе. Вон там, где клуб пыли.
— А может, это погоня? — предположил Брай.
Мерридью сплюнул и в сердцах возразил:
— Говорю тебе — бизоны. Много, может, восемь, может, десять тысяч… а то и больше.
Никто не стал спорить. У Старика Меридью глаза были острее, чем у орла, а нос способен учуять запах бизона раньше, чем тот оказывался в поле зрения. Он прожил на свете столько лет, что никто даже приблизительно не решался определить его возраст, и если судить по его лицу, то донашивал по меньшей мере третье тело, но вместе с тем был жилистым, столь же сильным и выносливым, как любой шайен или команч.
Они направлялись на север, над ними простиралось бескрайнее небо.
Так Биджа Кэтлоу, вспыльчивый, неуемный ирландец, никому не причинивший зла, стал изгоем, объявленным вне закона.
Понадобилась еще неделя, чтобы до Бена Кауэна наконец дошли эти новости.
Глава 2
Маршалу полиции Бену Кауэну хватало и своих неприятностей. Он забрался в самую глухомань, преследуя опасного индейца. Тонкауа Кид не был диким индейцем, скорее наоборот, приобщившимся к цивилизации. Кид перепробовал многое — работал пастухом, на ферме, торговал лошадьми и наконец оказался преступником. Ровно месяц назад убил и ограбил фермера на землях чероки, затем убил его жену, а также соседа, прибежавшего на выстрелы. К несчастью для Тонкауа Кида, сосед прожил еще достаточно долго, чтобы успеть сообщить о нем властям.
Это было уже четвертое по счету подобное преступление за год, случившееся в той местности, прежде, чем кто-то вспомнил, что Тонкауа тратил денег больше, чем зарабатывал.
Фляжка Бена Кауэна была пуста. Он ехал по направлению к Симаррону, надеясь найти какую-нибудь тропку, которая привела бы к реке, где можно было бы пополнить запас воды. Река оставалась последней надеждой, так как к этому времени года в округе пересохли почти все другие источники.
Местность, в которой он оказался, называлась Кросс-Тимберз и чертовски подходила под определение пограничной полосы. Заросли дубовой поросли и суковатых деревьев перемешивались с чащобами дикой груши, перевитой колючими вьющимися растениями. Вдоль небольших редких ручьев, зачастую никуда не впадающих, росли кизил и дикая хурма. Изредка попадались открытые полянки. Но были и места просто непроходимые.
Стелющийся по земле кустарник пускает корни далеко во все стороны, давая все новые и новые побеги, в результате образуется настолько плотный покров, что выдерживает вес человека.
Кросс-Тимберз пересекали тропы, проделанные дикими лошадьми, небольшими стадами бизонов и оленей; они вели от одной скрытой в гуще леса и кустарников лужайки, поросшей травой, к другой.
Была ранняя весна, на ветвях висело еще много прошлогодних пожухлых, коричневого цвета листьев. Только вдоль редких протоков, радуя глаз, пышными гроздьями красовались белые соцветия влаголюбивых кустарников.
Травы встречалось мало, только на лужайках. Под деревьями и кустами землю плотным слоем покрывала опавшая листва, шуршащая при малейшем прикосновении.
Было жарко и тихо. Не очень далеко впереди птица кардинал что-то высматривала с ветки в траве. Бен Кауэн натянул поводья.
Яркое оперение птицы составляло приятный контраст с удручающей монотонностью окружающей местности, но Бен Кауэн остановился не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, а потому что насторожился.
Человек, живущий в диких местах, очень скоро приучается уделять внимание той информации, которую ему дают звери и птицы, а эта птица явно высматривала нечто такое, что, вполне возможно, представляло для него опасность.
Последний полицейский из Форт-Смита, забравшийся, преследуя преступника, в Кросс-Тимберз, был найден застреленным в голову; для пущего эффекта уже после того, как он упал, ему проломили череп.
Бен Кауэн ловко выхватил из чехла винчестер и застыл в тревожном ожидании. В воздухе слышалось монотонное жужжание пчел. Смешанный с пылью пот струился по лицу. Бен вслушивался и всматривался, щуря глаза от едких ручейков.
Там, где он остановил лошадь, было чертовски жарко, ему отчаянно хотелось уехать с этого места. Но ситуация складывалась неблагоприятная, так как двигаться можно было только в одном направлении, если не возвращаться, и только вперед — там, дальше, за толщей кустарника вроде бы просматривалась лужайка, во всяком случае, какое-то открытое место.
Вокруг лица назойливо гудела муха, и он непроизвольно поднял руку, чтобы ее отогнать. Внезапно пуля ударила в дерево возле его головы, обдав градом мелких щепок. Мгновенно, хотя и ослепленный ими, он вывалился из седла. Бен поступил так не раздумывая — это была одна из подсознательных реакций, которые вырабатываются у тех, кто привык сражаться и поэтому постоянно настороже. Лошадь его находилась в таком положении, когда возможность быстрого бегства исключалась, но было место, куда можно было выпасть из седла, что он и сделал.
Кауэн ударился о землю, перекатился и застыл. К счастью для себя, не разжал пальцы, сжимающие винчестер. Сейчас положил его перед собой и поспешно стал протирать глаза, в которые попали щепки, ужаснувшись при мысли, что может ослепнуть, когда смертельный враг совсем рядом.
А враг этот должен был быть очень недалеко. Вокруг не просматривалось ни одного места, откуда открывался бы обзор больше чем на тридцать или сорок ярдов, и даже с такого расстояния шанс попасть в цель был невелик: повсюду сплошной массой нависали перепутанные ветви, которые могли исказить траекторию пули.
Все еще ощущая в глазах несколько крошечных соринок, Бен Кауэн взял винчестер и глянул в одну, затем в другую сторону, чтобы определить свое местоположение.
Он вывалился в узкую впадину, глубиной всего в несколько дюймов, на дне которой была полоска порыжевшей, увядшей травы. Прямо перед ним возвышался ствол дерева, не больше восьми дюймов в диаметре; от него-то ему и запорошило глаза осколками коры. Слева находилось упавшее дерево и стояло еще одно, в которое ударила молния, — оно походило на неподвижно застывший белый скелет.
Бен лежал очень тихо. Его голова, правда, оказалась в тени, зато спину нещадно палило солнце. Невдалеке от себя в зарослях кустарника он заметил черную змею, сворачивающуюся кольцами на ветке. Затем она застыла и опять все стало тихо.
У Тонкауа Кида, как он сейчас вспомнил, было несколько двоюродных братьев, таких же отпетых негодяев, как и он сам: иногда они скитались все вместе. Поэтому нельзя было исключить, что в засаде находится несколько человек, дожидаясь возможности пустить в Бена пули.
Кауэн отличался терпением. Высокий, худощавый, грубоватый и симпатичный, он проявлял склонность всегда и во всем действовать методически. Кроме того, старался все делать на совесть, даже тогда, когда лично ему это не сулило никакой выгоды. Биджа Кэтлоу часто говорил, что лучшего следопыта, чем Бен Кауэн, надо еще поискать, и, возможно, с полным основанием мог бы добавить, что пока не встретил никого, кто умел бы так хорошо драться. Левое ухо Биджи стало толще правого после одного из ударов Бена, хотя, в свою очередь, нос Бена так и остался слегка искривленным после тумака Биджи.
Но Бен Кауэн сейчас не думал о Бидже Кэтлоу. Он думал о Тонкауа Киде.
Этот индеец, хитрый как лис, изворотливый, как змея, находился где-то совсем близко и сейчас, возможно, пробирался туда, откуда мог покончить с ним, а он, Бен Кауэн, был бессилен этому помешать. Ползти, не производя шума, по окружающей его опавшей листве казалось неприемлемым.
Чуть дальше, справа, заверещала голубая сойка — что-то ее встревожило. Крики, издаваемые птицей, были не совсем такими, какие она издает при виде змеи, — звучали несколько по-другому. Бен Кауэн направил ружье вперед, слегка прижав приклад к левому плечу, поднял глаза на дерево, возвышающееся над ним.
Его ветви росли низко над землей. Вот одна, подходящая по толщине и размеру, над ней относительно голый участок ствола, затем следующая, похожая, а над ней другие… Еще выше кроны обоих деревьев смыкались, образуя плотное переплетение. Это было сопряжено с риском, но если бы ему удалось туда забраться… Одежда на Бене была такого цвета, что оказалась бы трудноразличимой на фоне ствола и редких пожухлых прошлогодних листьев.
Он изучал ветки. Ухватиться там, подтянуться, затем поставить ногу туда, снова подтянуться, держась в стороне от тех листьев…
Осторожно встал на колени, пригибаясь в ожидании возможного выстрела, тут же вскочил на ноги, ухватился за ветку и подтянулся, поставил ногу на нижний сук, стал карабкаться выше.
Ни один листок не шелохнулся, ни один сучок не хрустнул, и вот он уже у цели. Обшарил глазами деревья, траву, кустарник. Заметил, как на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где он только что лежал, выпрямляется недавно примятая увядшая трава. Бен вгляделся в кусты. Мелькнуло что-то похожее на одежду — краем глаза увидел Тонкауа. И тут же выстрелил.
В тот же самый момент он понял, что выдал себя, попался в ловушку. Одна пуля обдала его лицо кусочками коры, другая с такой силой ударила в ногу, что Бен слетел со своего насеста. Он падал под аккомпанемент свистящих в ушах пуль. Какая-то ветка сломалась под тяжестью его тела, когда он об нее ударился. Затем Бен гулко грохнулся о землю.
Падая, он выпустил из рук ружье, поэтому стал лихорадочно нашаривать на поясе свой шестизарядный револьвер. Выхватил его в тот самый момент, когда один из индейцев продирался к нему через кусты с ружьем наготове, с глазами, горящими от возбуждения.
Бен Кауэн взвел курок кольта 45-го калибра и мгновенно выстрелил навскидку, метясь, как он думал, в широкую грудь индейца. Но взял выше — пуля попала краснокожему в подбородок и, оставляя кровавую борозду, прошла вверх по лицу, оторвала нос, попала через глаз в мозг.
Кауэн развернулся, почувствовал, что ему обожгло щеку, и пальнул, не целясь, в метнувшийся к нему силуэт. Выстрел прервал прыжок второго индейца — он замертво рухнул на землю.
С двумя покончено… А сколько их всего? Ни один из убитых не был Тонкауа Кидом.
Бен пошарил вокруг себя, нашел ружье. Его левая нога онемела. Он поднес руку к щеке, а когда отнял ее, увидел, что ладонь в крови — пуля содрала мясо до скулы.
Он отполз чуть назад, чтобы занять более выгодную оборонительную позицию, попытался подтянуть к себе ружьем ружье одного из индейцев.
В лесу стояла тишина. Бен схватил второе ружье, положил его так, чтобы оно находилось под рукой, затем осторожно вынул стреляные гильзы из кольта, перезарядил его. Ничего не происходило. Медленно тянулись минуты, и Бен Кауэн внезапно ощутил себя больным и ослабленным. Нога мучительно давала о себе знать, он осторожно дотянулся до нее, ощупал. Пуля прострелила икру, вся штанина и носок насквозь пропитались кровью. Следовало снять сапог и перевязать ногу, но где-то поблизости скрывался Тонкауа… А может, и не он один.
Это было уже четвертое по счету подобное преступление за год, случившееся в той местности, прежде, чем кто-то вспомнил, что Тонкауа тратил денег больше, чем зарабатывал.
Фляжка Бена Кауэна была пуста. Он ехал по направлению к Симаррону, надеясь найти какую-нибудь тропку, которая привела бы к реке, где можно было бы пополнить запас воды. Река оставалась последней надеждой, так как к этому времени года в округе пересохли почти все другие источники.
Местность, в которой он оказался, называлась Кросс-Тимберз и чертовски подходила под определение пограничной полосы. Заросли дубовой поросли и суковатых деревьев перемешивались с чащобами дикой груши, перевитой колючими вьющимися растениями. Вдоль небольших редких ручьев, зачастую никуда не впадающих, росли кизил и дикая хурма. Изредка попадались открытые полянки. Но были и места просто непроходимые.
Стелющийся по земле кустарник пускает корни далеко во все стороны, давая все новые и новые побеги, в результате образуется настолько плотный покров, что выдерживает вес человека.
Кросс-Тимберз пересекали тропы, проделанные дикими лошадьми, небольшими стадами бизонов и оленей; они вели от одной скрытой в гуще леса и кустарников лужайки, поросшей травой, к другой.
Была ранняя весна, на ветвях висело еще много прошлогодних пожухлых, коричневого цвета листьев. Только вдоль редких протоков, радуя глаз, пышными гроздьями красовались белые соцветия влаголюбивых кустарников.
Травы встречалось мало, только на лужайках. Под деревьями и кустами землю плотным слоем покрывала опавшая листва, шуршащая при малейшем прикосновении.
Было жарко и тихо. Не очень далеко впереди птица кардинал что-то высматривала с ветки в траве. Бен Кауэн натянул поводья.
Яркое оперение птицы составляло приятный контраст с удручающей монотонностью окружающей местности, но Бен Кауэн остановился не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, а потому что насторожился.
Человек, живущий в диких местах, очень скоро приучается уделять внимание той информации, которую ему дают звери и птицы, а эта птица явно высматривала нечто такое, что, вполне возможно, представляло для него опасность.
Последний полицейский из Форт-Смита, забравшийся, преследуя преступника, в Кросс-Тимберз, был найден застреленным в голову; для пущего эффекта уже после того, как он упал, ему проломили череп.
Бен Кауэн ловко выхватил из чехла винчестер и застыл в тревожном ожидании. В воздухе слышалось монотонное жужжание пчел. Смешанный с пылью пот струился по лицу. Бен вслушивался и всматривался, щуря глаза от едких ручейков.
Там, где он остановил лошадь, было чертовски жарко, ему отчаянно хотелось уехать с этого места. Но ситуация складывалась неблагоприятная, так как двигаться можно было только в одном направлении, если не возвращаться, и только вперед — там, дальше, за толщей кустарника вроде бы просматривалась лужайка, во всяком случае, какое-то открытое место.
Вокруг лица назойливо гудела муха, и он непроизвольно поднял руку, чтобы ее отогнать. Внезапно пуля ударила в дерево возле его головы, обдав градом мелких щепок. Мгновенно, хотя и ослепленный ими, он вывалился из седла. Бен поступил так не раздумывая — это была одна из подсознательных реакций, которые вырабатываются у тех, кто привык сражаться и поэтому постоянно настороже. Лошадь его находилась в таком положении, когда возможность быстрого бегства исключалась, но было место, куда можно было выпасть из седла, что он и сделал.
Кауэн ударился о землю, перекатился и застыл. К счастью для себя, не разжал пальцы, сжимающие винчестер. Сейчас положил его перед собой и поспешно стал протирать глаза, в которые попали щепки, ужаснувшись при мысли, что может ослепнуть, когда смертельный враг совсем рядом.
А враг этот должен был быть очень недалеко. Вокруг не просматривалось ни одного места, откуда открывался бы обзор больше чем на тридцать или сорок ярдов, и даже с такого расстояния шанс попасть в цель был невелик: повсюду сплошной массой нависали перепутанные ветви, которые могли исказить траекторию пули.
Все еще ощущая в глазах несколько крошечных соринок, Бен Кауэн взял винчестер и глянул в одну, затем в другую сторону, чтобы определить свое местоположение.
Он вывалился в узкую впадину, глубиной всего в несколько дюймов, на дне которой была полоска порыжевшей, увядшей травы. Прямо перед ним возвышался ствол дерева, не больше восьми дюймов в диаметре; от него-то ему и запорошило глаза осколками коры. Слева находилось упавшее дерево и стояло еще одно, в которое ударила молния, — оно походило на неподвижно застывший белый скелет.
Бен лежал очень тихо. Его голова, правда, оказалась в тени, зато спину нещадно палило солнце. Невдалеке от себя в зарослях кустарника он заметил черную змею, сворачивающуюся кольцами на ветке. Затем она застыла и опять все стало тихо.
У Тонкауа Кида, как он сейчас вспомнил, было несколько двоюродных братьев, таких же отпетых негодяев, как и он сам: иногда они скитались все вместе. Поэтому нельзя было исключить, что в засаде находится несколько человек, дожидаясь возможности пустить в Бена пули.
Кауэн отличался терпением. Высокий, худощавый, грубоватый и симпатичный, он проявлял склонность всегда и во всем действовать методически. Кроме того, старался все делать на совесть, даже тогда, когда лично ему это не сулило никакой выгоды. Биджа Кэтлоу часто говорил, что лучшего следопыта, чем Бен Кауэн, надо еще поискать, и, возможно, с полным основанием мог бы добавить, что пока не встретил никого, кто умел бы так хорошо драться. Левое ухо Биджи стало толще правого после одного из ударов Бена, хотя, в свою очередь, нос Бена так и остался слегка искривленным после тумака Биджи.
Но Бен Кауэн сейчас не думал о Бидже Кэтлоу. Он думал о Тонкауа Киде.
Этот индеец, хитрый как лис, изворотливый, как змея, находился где-то совсем близко и сейчас, возможно, пробирался туда, откуда мог покончить с ним, а он, Бен Кауэн, был бессилен этому помешать. Ползти, не производя шума, по окружающей его опавшей листве казалось неприемлемым.
Чуть дальше, справа, заверещала голубая сойка — что-то ее встревожило. Крики, издаваемые птицей, были не совсем такими, какие она издает при виде змеи, — звучали несколько по-другому. Бен Кауэн направил ружье вперед, слегка прижав приклад к левому плечу, поднял глаза на дерево, возвышающееся над ним.
Его ветви росли низко над землей. Вот одна, подходящая по толщине и размеру, над ней относительно голый участок ствола, затем следующая, похожая, а над ней другие… Еще выше кроны обоих деревьев смыкались, образуя плотное переплетение. Это было сопряжено с риском, но если бы ему удалось туда забраться… Одежда на Бене была такого цвета, что оказалась бы трудноразличимой на фоне ствола и редких пожухлых прошлогодних листьев.
Он изучал ветки. Ухватиться там, подтянуться, затем поставить ногу туда, снова подтянуться, держась в стороне от тех листьев…
Осторожно встал на колени, пригибаясь в ожидании возможного выстрела, тут же вскочил на ноги, ухватился за ветку и подтянулся, поставил ногу на нижний сук, стал карабкаться выше.
Ни один листок не шелохнулся, ни один сучок не хрустнул, и вот он уже у цели. Обшарил глазами деревья, траву, кустарник. Заметил, как на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где он только что лежал, выпрямляется недавно примятая увядшая трава. Бен вгляделся в кусты. Мелькнуло что-то похожее на одежду — краем глаза увидел Тонкауа. И тут же выстрелил.
В тот же самый момент он понял, что выдал себя, попался в ловушку. Одна пуля обдала его лицо кусочками коры, другая с такой силой ударила в ногу, что Бен слетел со своего насеста. Он падал под аккомпанемент свистящих в ушах пуль. Какая-то ветка сломалась под тяжестью его тела, когда он об нее ударился. Затем Бен гулко грохнулся о землю.
Падая, он выпустил из рук ружье, поэтому стал лихорадочно нашаривать на поясе свой шестизарядный револьвер. Выхватил его в тот самый момент, когда один из индейцев продирался к нему через кусты с ружьем наготове, с глазами, горящими от возбуждения.
Бен Кауэн взвел курок кольта 45-го калибра и мгновенно выстрелил навскидку, метясь, как он думал, в широкую грудь индейца. Но взял выше — пуля попала краснокожему в подбородок и, оставляя кровавую борозду, прошла вверх по лицу, оторвала нос, попала через глаз в мозг.
Кауэн развернулся, почувствовал, что ему обожгло щеку, и пальнул, не целясь, в метнувшийся к нему силуэт. Выстрел прервал прыжок второго индейца — он замертво рухнул на землю.
С двумя покончено… А сколько их всего? Ни один из убитых не был Тонкауа Кидом.
Бен пошарил вокруг себя, нашел ружье. Его левая нога онемела. Он поднес руку к щеке, а когда отнял ее, увидел, что ладонь в крови — пуля содрала мясо до скулы.
Он отполз чуть назад, чтобы занять более выгодную оборонительную позицию, попытался подтянуть к себе ружьем ружье одного из индейцев.
В лесу стояла тишина. Бен схватил второе ружье, положил его так, чтобы оно находилось под рукой, затем осторожно вынул стреляные гильзы из кольта, перезарядил его. Ничего не происходило. Медленно тянулись минуты, и Бен Кауэн внезапно ощутил себя больным и ослабленным. Нога мучительно давала о себе знать, он осторожно дотянулся до нее, ощупал. Пуля прострелила икру, вся штанина и носок насквозь пропитались кровью. Следовало снять сапог и перевязать ногу, но где-то поблизости скрывался Тонкауа… А может, и не он один.