Наконец Пенелопа поставила чашку, что-то сказала Сильвии о тарелках, встала и надела капор. Она повернулась и, очевидно, попрощалась со всеми.
   Будто призрак, я скользнул обратно под деревья и вернулся к фургонам. Олли терпеливо ждал.
   — Сейчас она подойдет.
   — Ты с ней разговаривал?
   — Нет, но она идет.
   — Я определил ее в предпоследний фургон, раз уж вы оба решили по дороге остановиться.
   — Кто им правит?
   — Хороший парень, Рейнхарт. Он работает на меня уже пару лет. — Олли вдруг взглянул на меня. — Забыл тебе сказать. Мой совладелец — Оррин Сэкетт, ему принадлежит треть линии.
   — Я смотрю, он преуспел.
   — Да, преуспел. Уверен, он один из самых перспективных политиков в Нью-Мексико.
   Облокотившись о борт фургона, я поджидал Пенелопу и с горечью размышлял о судьбе Оррина и своей. Он начинал на Западе с того же, что и я. Они с Тайрелом выучились грамоте и прочим наукам, и оба стали в этих краях большими людьми У меня за плечами лежали лишь пыльные тропы, драки в салунах да одинокие убежища в холмах.
   Это случайно свалившееся на меня золото, которого другому хватит на всю жизнь, для меня мало что значило. По-настоящему ценно лишь то, что человек добился своей головой, своими собственными руками. Какой куш ни получу в результате моего очередного приключения, этим я обязан везению и умению ловко обращаться с оружием. Хотя в данную минуту даже сокровищ у меня не было. Так о чем рассуждать?
   Пенелопа подошла внезапно, как вынырнула из темноты.
   — О, мистер Шеддок, прошу прощения за опоздание, но ко мне зашли друзья, и нам нужно было поболтать. Вы готовы к отъезду?
   — Да, мэм. Залезайте в фургон. Это Оскар Рейнхарт, ваш возница.
   — Благодарю вас. — Пенелопа несколько раз взглянула в мою сторону, пытаясь рассмотреть, кого скрывает темнота.
   Олли предупредил ее:
   — Последний фургон поведет Нолан Сэкетт.
   Шеддок направился в голову каравана, а Пенелопа подошла ко мне.
   — Значит, вы здесь? Как я рада! — Она в нерешительности помолчала. — Мне не терпится поскорее убраться подальше от этих страшных убийств. — Пенелопа подняла голову и взглянула на меня. В темноте я различал бледный овал ее лица. — В бедного мистера Лумиса стреляли. Он жив, но очень тяжело ранен. Не представляю, как это могло случиться.
   — Здесь опасные края, — сказал я. — Наверное, кто-то увидел его с оружием и решил, что охотятся на него. Я слышал о перестрелке. Кажется, было два выстрела.
   — Не знаю. — Пенелопа отвернулась и зашагала к своему фургону. Рейнхарт помог ей взобраться. Через несколько минут я услышал, что караван тронулся.
   Как и всякий грузовой караван, этот оставлял позади не одного возницу. Отставшие догонят и присоединятся к нему позже, когда кавалькада выберется на основную дорогу. Мы проехали мимо нескольких фургонов, стоящих у обочины. Нам предстоит еще много раз останавливаться и снова пускаться в путь, пока все возницы, наконец, не займут отведенные им места и не выстроятся в длинную вереницу. Так что кратковременная остановка моего фургона останется незамеченной.
   Рейнхарт тронулся, и я позволил ему отъехать довольно далеко. Мой фургон был запряжен восьмеркой крупных миссурийских мулов. Слушались они прекрасно. Мне всегда нравилось держать вожжи хорошей упряжки.
   Мы медленно двигались, выстраиваясь в цепочку, медленнее, чем идущий шагом человек. Я искал глазами приметы места, где закопал золото, и скоро остановил упряжку. Фургон Рейнхарта продолжал катиться вперед. Я прислушался, однако ничего подозрительного не услышал.
   Обвязав вожжи вокруг тормоза, осторожно слез с козел.
   Пенелопа, конечно, могла сговориться с Сильвией, но если она действует одна, то Сильвия и остальные наверняка наблюдали за отправкой каравана. Они считают, что золото у нее и что она должна погрузить его где-то по пути. За мной они тоже наблюдали?
   Спустившись с невысокого откоса, я вошел в рощу и притаился. Ничего необычного. Мешки лежали там, где я их оставил. Когда нагнулся, чтобы их поднять, на мгновение вдруг показалось, что за спиной зашуршал ковер сосновых иголок. Я замер, но все было тихо.
   Я вынул из тайника первое вьючное седло с мешками, затем второе. И задумался, как их дотащить до фургона. Если понесу оба и меня атакуют, то я окажусь совсем беспомощным. Не так-то просто бросить на землю тяжелый мешок, а потом хвататься за револьвер. Значит, надо носить по одному.
   Подняв первый, я перекинул его через плечо и, держа руку на кобуре, зашагал к обочине. Там свободная рука понадобилась, чтобы выбраться на дорогу. Уложив первый мешок с золотом в фургон, я отправился за вторым. И снова прислушался. До меня доносился приглушенный расстоянием звук двигающегося каравана — грохот фургона, где находилась Пенелопа, ничем не отличался от других. Однако мне показалось, что впереди что-то происходило. Притащив мешок, я быстро закинул его под брезент, задернул полог и тщательно завязал.
   Я стоял рядом с мулами, когда услыхал, что кто-то идет по дороге. Оказалось, что это Рейнхарт.
   — Сэкетт? Девушка ушла в лес и отсутствует минут десять, а то и больше. Ты не знаешь, что это все значит?
   — По-моему, она хотела забрать по дороге какой-то груз. Ночью все выглядит иначе, она, наверное, не может его найти.
   — И больше ничего?
   Олли сказал, что Рейнхарт хороший парень и, несомненно, честный.
   — Послушай, оставайся лучше рядом с упряжкой. Здесь кое-что намечается, нет смысла попадать в неприятности из-за того, что тебя не касается.
   — Я не боюсь, черт побери.
   — Кто говорил, что ты боишься? Но тебя могут убить ни за что.
   — Если эта девушка в беде…
   — Можешь мне поверить, она с ней справится. Мне тоже не впервой. А ты лучше сиди смирно. — Я проверил револьвер. — Пойду найду ее.
   У меня не было никакого желания спускаться обратно в непроглядную темень можжевеловой рощи, где Пенелопа искала мешки с золотом. И Бог знает кто еще. Самым разумным было бы остаться возле фургона и ждать, пока она выберется сама. Но девушка была там одна, и я, как последний дурак, пошел за ней.
   В этом месте по обочинам рос низкий кустарник, переступая через него, я старался производить как можно меньше шума, но ветки все же затрещали. Перво-наперво я отправился к поваленной сосне, где она спрятала золото. Я был почти у того места, когда рядом что-то прошуршало, и я уловил слабый запах духов.
   — Пенелопа?
   Я почувствовал чье-то прикосновение, женская ладонь мягко взяла меня за запястье. Вдруг пальцы сжались, рванули, моя рука оказалась сзади, и ее тело яростным, быстрым движением прижалось к моему.
   Меня спасла только широкая серебряная пряжка оружейного пояса и моя реакция, потому что острие ножа попало в металл и отклонилось вверх. Я инстинктивным движением отбил ее руку под локоть.
   Как я уже упоминал, парень я рослый и сильный. От этого удара ее рука, должно быть, онемела, она выпустила нож, и я услышал, как он стукнулся о землю. В следующую секунду все озарилось ослепительно ярким светом: кто-то бросил спичку на верхушку сухой сломанной сосны.
   Тот, кто видел, как горит сухая сосна, поймет, что случилось потом. Пламя, треща и раскидывая искры, огромным шаром взметнулось вверх и осветило все вокруг. В ту же секунду по другую сторону дерева я увидел Ральфа Карнса, а недалеко от него — Нобла Бишопа.
   Мы с Бишопом заметили друг друга одновременно и поняли, что настал момент свести счеты. Его рука метнулась к кобуре, а я, наверное, среагировал автоматически, потому что рукоятка револьвера оказалась в ладони, и я вскинул оружие на долю секунды быстрее, чем он.
   Я ощутил легкий ветерок от пули, пролетевшей возле шеи, и увидел, что Бишоп согнулся и начал падать, затем, уцепившись левой рукой за ветку, снова попытался прицелиться. Я выстрелил еще раз.
   Карнс тоже нажал на спуск, но он не был ганфайтером и поторопился. Он, должно быть, дернул за спусковой крючок, а не нажал его, потому и промахнулся. Я же попал точно в цель. Он попятился, царапая грудь и кашляя, потом упал на листья, забился в конвульсии, словно дикое животное, и скоро затих.
   Короткая вспышка пламени гасла, я оглянулся, ища Пенелопу. Она стояла на месте, где спрятала золото, не обращая внимания на происходящее и в отчаянии повторяя:
   — Его нет… Его нет.
   Из города донеслись возбужденные крики, вдалеке я заметил приближающийся огонек фонаря.
   Не говоря ни слова, я поднял Пенелопу и отнес к своему фургону.
   — Трогай! — закричал я Рейнхарту. — Постарайся догнать остальных. Я о ней позабочусь.
   — С ней все в порядке?
   — Конечно… Трогай, надо выбираться отсюда.
   Посадив Пенелопу на козлы, забрался сам и отвязал вожжи от рычага тормоза.
   Рейнхарт отъезжал, я двинулся за ним. В уме посчитал выстрелы. В барабане осталось два патрона, возможности перезарядить револьвер, управляя мулами, у меня не было. Винтовка лежала позади сиденья, дотянуться до нее легко.
   Внезапно, когда фургон покатился, Пенелопа пришла в себя.
   — Нет, нет! Я не могу уехать! Там золото! Я должна найти его!
   — Там его нет, — спокойно сказал я. — Мешки перетащили вскоре после того, как вы их спрятали.
   Она повернулась ко мне.
   — Откуда вы знаете?
   — Отдыхайте, — сказал я. — До Санта-Фе еще далеко.
   — Я не хочу в Санта-Фе! Мне надо найти золото!
   — Все хотели — Сильвия, Бишоп и остальные. Посмотрите, что с ними стало.
   Фургон Рейнхарта опять остановился, затем через минуту тронулся дальше.
   — Мне необходимо это золото, — упрямо повторила она. — Я не знаю, как зарабатывать на жизнь, да и вообще для женщин работы почти нет.
   — Можете выйти замуж.
   — Я не хочу выходить замуж ради того, чтобы кто-то меня содержал. Если я выйду, то по любви.
   — Романтика, — холодно сказал я.
   — Мне все равно, что это. Такой уж у меня характер!
   — Если бы у вас было золото, кто-нибудь обязательно захотел бы жениться на вас, чтобы вы его содержали.
   Рейнхарт как-то странно вел фургон. Он опять остановился. Я сидел и ждал, держа в руках вожжи, пока он тронется.
   — Так или иначе, теперь вам его не найти. Роща полна людей, которые разбираются, кто в кого стрелял. Если желаете вернуться, то не раньше, чем через несколько недель.
   Некоторое время мы ехали молча, потом я просил:
   — Чем кончился ваш разговор с Сильвией сегодня вечером?
   Она резко повернулась.
   — Вы за мной шпионили?
   — Ясное дело. Надо же знать, что происходит. Люблю быть уверенным в друзьях.
   — Вы не считаете меня другом?
   — А вы друг?
   Прежде чем ответить, она помолчала.
   — Наверное. Вы сделали для меня больше, чем кто-нибудь другой. Не думаю, что осталась бы в живых, если бы не вы.
   — Я отдавал долг: вы спасли меня, когда я валялся раненый и беспомощный, не дали Ральфу расправиться со мной. — Я послал мулов вперед. — А потом довольно хорошо путешествовали с золотом по Индейским Территориям.
   — Если бы вы не шли за мной по пятам, мне бы, скорее всего, это не удалось. Я знала, что вы позади, и старалась все делать так, как это делали бы вы.
   — Вы все отлично сделали.
   Пару минут мы ехали, не произнося ни слова, слушая стук колес и глядя на звезды. К этому времени я уже привык к шумам, которые издают катящийся фургон, упряжь и мулы, и не смешивал их с обычными ночными звуками.
   Что-то я упустил… Может быть, у Пенелопы есть нож, готовый возиться мне в ребра?
   — Сильвия хотела проткнуть меня ножом, — сказал я.
   — Где она?
   — Осталась там. У нее будет болеть рука, но она выживет… тем хуже для нее.
   — Она злая.
   — Об этом я догадался. Наверняка из-за нее умрет не один человек. Мне лишь хочется, чтобы мы больше о ней никогда не слышали.
   Это «мы» проскользнуло вроде как ненароком, Пенелопа на него никак не отреагировала.
   — Куда же делось золото? — помолчав, спросила она.
   — Ночью все выглядит по-другому. Вы, вероятно, не узнали место.
   — Нет, ту упавшую сосну ни с чем не спутаешь! Я знала, что золото под ней!
   — Упавших сосен много, — беззаботно сказал я.
   — Вы, кажется, совсем не расстроены.
   — Нет, не расстроен. У меня в жизни не было такого богатства. Если его больше не увижу, скучать не буду. Обойдусь и так.
   Мы ехали дальше, время от времени переговариваясь, потом Пенелопа заснула. На рассвете она проснулась и стала поправлять волосы и одежду.
   — Где караван? — спросила она. — Мы отстаем.
   — Из-за Рейнхарта. Он еле тащится.
   До того, как рассвело, я и не представлял, что мы так отстали.
   Внезапно впереди идущий фургон остановился. Из него никто не вышел, фургон просто стоял. Я спустился и зашагал к нему.
   — Рейнхарт, — позвал я, — что случилось? Ты что, уснул? — И уткнулся в дуло револьвера, за которым сверкали черные, с тяжелыми веками глаза Флинча.
   — Оружейный пояс, — сказал он. — Расстегни его.
   С этим человеком рисковать нельзя. Медленно и осторожно я поднял руки к пряжке и расстегнул ее. Пояс упал на землю.
   — Нож… вынь его из чехла и брось… только кончиками пальцев.
   — Где Рейнхарт?
   Флинч указал кивком на фургон.
   — С ним все в порядке.
   — Как ты оказался в этой заварушке, Флинч? Работал на Карнсов?
   — Я работать только на себя. Мой дед… Он разбивать караван на Кроличьих Ушах. Он индеец. Рассказать, что белый вождь что-то спрятал. Много время прошло, он ходить на то место, но ничего не находить. В Форт-Гриффине они говорить о Кроличьих Ушах, я получить работу.
   За фургоном Пенелопа не видела, что происходит. Я услышал, как она спустилась с сиденья и направилась к нам.
   — Ты тоже, — сказал Флинч, когда она подошла, — встань там. Рядом с ним.
   Впервые его тонкие губы разошлись в улыбке.
   — Теперь индеец получить золото.
   — Золота здесь нет, Флинч, — запротестовала Пенелопа. — Оно осталось в Лома-Парда.
   — Золото в его фургон, — Флинч кивнул в мою сторону. — Я за ним следить. Я знать, он найдет его, поэтому следить, смотреть, куда он прятать, смотреть, когда он класть фургон. Лучше взять вместе с фургон. Золото очень тяжелый.
   Пенелопа уставилась на меня.
   — И золото все время было у вас? Вы хотели…
   — Теперь я убивать, — сказал Флинч. — Сначала тебя, потом ее.
   — Пусть она возьмет моего коня и уезжает.
   Он даже не ответил. Я шагнул к нему.
   — Руки! — прошипел он. — Manos arriba![8]
   Я поднял руки до середины головы. Он не сводил с меня глаз, желая увидеть, как я отреагирую на его слова.
   — Я тебя убивать. Ее держать до завтра.
   — Тебе повесят, — сказал я. — Послушай, Флинч, давай…
   Правая рука скользнула к воротнику, рукоятка ножа, висящего на спине, удобно легла в ладонь, рука метнулась вперед, и он выстрелил. Я почувствовал удар пули, услышал звук вонзающейся в плоть стали. Нож по рукоятку вошел ему под горло.
   Флинч раскрыл рот в беззвучном крике, и из него хлынула кровь. Он упал на колени, хватаясь за нож обеими руками, стараясь его выдернуть, но я метнул его со всей силы и клинок сидел крепко.
   Задыхаясь, Флинч корчился на земле, затем перевернулся на бок и последним усилием вынул нож.
   Нагнувшись, я разжал его пальцы и дважды всадил лезвие в песок, чтобы очистить от крови. Пенелопа смотрела на Флинча глазами, полными ужаса.
   — Посмотрите, что с Рейнхартом, — приказал я. — Побыстрее!
   Она вздрогнула, повернулась и торопливо полезла в фургон. Когда я снова посмотрел на Флинча, он был мертв.
   Подобрав свой ружейный пояс, я застегнул пряжку, снял пояс с Флинча и забросил его в фургон.
   Из-под брезента, потирая запястья, показался Рейнхарт.
   — Думаю, он меня не убил бы, — сказал он. — Пару раз я его поддерживал деньгами, когда он был на мели.
   — Нам надо спешить. Олли Шеддок будет волноваться, не случилось ли чего.
   Рейнхарт поглядел на меня, потом перевел взгляд на мертвеца.
   — Как это произошло? Он же грозился убить вас обоих.
   Я поднял руку к воротнику рубашки и снова вынул нож.
   — Вот как. Я научился этому в Мексике.
   Мы с Пенелопой подошли к нашему фургону, и я помог ей подняться на козлы. Рейнхарт уже отъезжал.
   Несколько минут мы ехали молча, потом она не удержалась:
   — И все это время золото было у вас!
   — Угу.
   — Что вы собираетесь с ним сделать?
   — Еще не решил. Скорее всего подарю половину вам.
   — Подарите?
   — А вторую половину оставлю себе. Таким образом, — продолжал я, — у вас будет возможность выйти замуж по любви. Я же, имея вторую половину, буду уверен, что живу не на чужие деньги; так что исполнятся желания нас обоих.
   Она ничего на это не ответила, да и отвечать ей было не обязательно, учитывая то, как складывались обстоятельства.
   — Мне показалось, что он вас ранил, — наконец сказала она.
   Я показал ей, куда угодил Флинч. Он попал в поясной патронташ и расплющил наконечники двух пуль, сплавив их в одну.
   — Похоже, у меня будет приличный синяк, но я самый счастливый человек на свете.
   Правда, я пожалел, что не побрился. Но еще до того, как мы доехали до Санта-Фе, об этом жалела и Пенелопа.