Ламур Луис. Мустанг

   Он усмехнулся.
   — Этот вы уже проверили. Мы нашли ваши следы, и если вы уехали отсюда пустыми — золота здесь нет. Покажите на тот каньон.
   — Жаль, но нам не известно, какой.
   — Тебе будет лучше, если выберешь сам и сейчас, — с угрозой сказал Бишоп.
   — Не будь дураком, Нобл. Подумай, мы уже несколько дней кружим возле горки. Сколько нужно времени, чтобы выкопать пару сотен фунтов золота и убраться отсюда? Если бы мы знали, где оно закопано, мы были бы уже далеко. Где-то в этих местах Натан Хьюм спрятал сокровище. Была резня. Говорят, что спаслись двое. А может, и не двое…
   — Двое? — переспросила Сильвия. Новость ее удивила.
   — Ну да. Один из них мексиканец, он был погонщиком в караване. Губернатор Нью-Мексико приказал арестовать всякого, кто работал на Хьюма. Кто-то донес ему, что Хьюм перевозит контрабандное золото и не платит пошлин правительству или процент от доходов или что-то еще, что они там платили в то время. Этот мексиканец сбежал в Мексику, но сломал спину и не смог вернуться. Однако это не значит, что не вернулся кто-то из его родственников.
   — Ты хочешь сказать, что золота нет? — зло и недоверчиво спросил Ральф.
   — Да, именно это я и хочу сказать, — ответил я. — Спроси у Фрайера, он работал в шахтерских поселках в Неваде и Колорадо и может тебе подтвердить, что спрятанное золото обычно не находят: либо его вообще не существует, либо кто-то успевает к нему раньше других. Некоторые всю жизнь тратят на поиски закопанных сокровищ, но так и остаются ни с чем.
   — Ерунда, — сказал Ральф. — Золото тут. Мы точно знаем.
   — Желаю удачи. Меня лишь наняли проводником. Найдете сокровище — оно ваше. Место узнаете по костям.
   — По костям? — впервые вступил в разговор Феррара.
   — Ну да. Вместе с Хьюмом здесь погибло много народа, а с тех пор умерло еще больше. Команчи и юты говорят, что каньон проклят. Ни один индеец не осмелится заночевать в нем, и ни один без надобности в него не заедет.
   — Поняли? — выдвинулся вперед Хукер. — А что я вам говорил!
   — Отберите у них оружие, — приказала Сильвия. — Мы развяжем им языки.
   — Нобл, — остановил я готовых броситься на нас бандитов, — оружие у меня никто не отберет. Думаешь, я так просто расстанусь с револьвером, зная, что меня ожидает? Хотите попытать счастья — вперед! Но это вам дорого обойдется.
   — Не валяй дурака! — завопил Ральф. — Мы разнесем тебя в клочья!
   — Возможно. Вот только Нобл меня знает и не станет испытывать судьбу, потому что умру я не один. Однажды мне довелось видеть человека, который продолжал стрелять после того, как в него всадили шестнадцать пуль. На таком расстоянии мне ничего не стоит пристрелить по крайней мере двоих, а вероятнее всего троих или четверых. При первых признаках опасности я скачком пошлю коня прямо на вас, а когда в этой куче все начнут палить, тут уж не разберешь, в кого чья пуля попадет.
   Нобл Бишоп был опытен и не глуп. Он всю жизнь пользовался оружием и знал, что убить одним выстрелом почти невозможно. Чтобы остановить противника, который взбешен и лезет на тебя, надо попасть ему в сердце, либо в мозг, либо в большую кость. С другой стороны, как говорится, пуля — дура, — неожиданный выстрел уложит кого-то наповал; любой искушенный человек может поведать немало историй о том, как непредсказуемо ведут себя люди во время перестрелок.
   Бишопу было известно, что характер у меня неукротимый и отчаянный, что меня считают быстрым и метким стрелком, но прежде всего он сознавал, что, если начнется заварушка, погибнут многие — это однозначно. А в такой неразберихе, которая намечалась, легко подставиться любому. К тому же золота, как я им намекнул, может и не оказаться.
   Бишоп, Фрайер, Феррара и, вероятно, Паркер были достаточно сообразительными, чтобы догадаться: такая перестрелка не в их интересах. В конце концов зачем затевать стрельбу, если они могут убрать нас по одному с минимальным риском для себя? Либо подождать, пока мы отыщем золото, а затем отобрать его? Я знал, что они думали, потому что на их месте думал бы точно так же.
   — Он прав, — спокойно произнес Бишоп. Значит, он не собирался устраивать дикую бойню, в которой мог погибнуть сам и в результате которой никто ничего не добился бы.
   Численное преимущество безусловно на их стороне. Но и мои спутники, хоть это были девушка и покалеченный старик, могли успеть выпустить кучу свинца, который на таком расстоянии в кого-нибудь обязательно попадет.
   — Стрельба ничего не решит, — подвел итог разговора Бишоп. — Поезжайте своей дорогой, а мы — своей.
   Сильвия хотела протестовать, но потом заявила:
   — Пусть едет. Только убейте девчонку. У нее все права на золото. — Поразительно, что такая красивая нежная девушка столь спокойно могла произнести такие слова.
   — Стрельбы не будет, — отрезал Бишоп. — Поворачивайте и валите отсюда.
   Мы развернули лошадей и направились на равнину. Проезжая рядом с Бишопом, я тихо ему сказал:
   — Нобл, если отыщете золото, не пей кофе, приготовленный этой красоткой.
   Когда я через некоторое время оглянулся, то увидел, что Бишоп все еще смотрит нам вслед. Потом он поднял руку и помахал.
   — Я была уверена, что без пальбы не обойдется, — сказала Пенелопа.
   — Там не было пьяных, — сухо произнес Мимс, — и не было сумасшедших. Мы бы перестреляли друг друга и только.
   Итак, все остались при своих. Но придет день, и нам с Бишопом придется встретиться в поединке.
   У меня было подозрение, что день этот не так уже и далек.

Глава 11

   Сильвия Карнс, должно быть, познакомилась с Бишопом в Ромеро. Будь Нобл хоть тысячу раз убийцей, он нападал на свою жертву с ружьем или револьвером. По моему разумению, это было во много раз честнее, чем яд в кофе. Скорее всего я заблуждался на сей счет.
   — Как вы удрали от Лумиса? — спросил я.
   Пенелопа пожала плечами.
   — Кто сказал, что я удрала? Просто мы потеряли друг друга, вот и все.
   Я не очень-то ей поверил и подумал, что еще встречусь с этим чванливым мерзавцем.
   — Времени теперь в обрез, — сказал я, сознавая, что мне страшно не хочется возвращаться в каньон. Лучше с револьвером в руке встретиться с Бишопом один на один. К тому же Мимс явно чувствовал себя плохо. Он потерял много крови, ослабел, а тут еще этот обморок. Нет, не только от слабости он отключился в каньоне.
   Тени стали длиннее, когда мы, проехав вдоль ручья, пересекли его и попали на невысокий островок, поросший ивняком, футов шестидесяти-семидесяти в длину и тридцати в ширину. Здесь было какое-никакое укрытие и росла трава.
   Спрыгнув с седла, я помог спуститься Гарри и почувствовал, что он весь дрожит. Расстелив одеяла, уложил его, и Мимс растянулся на траве с глубоким вздохом облегчения.
   — Сварю кофе, — решила Пенелопа. — Нам всем надо взбодриться.
   Пока я собирал сушняк вдоль низкого берега, на небе обозначились звезды. Ласково журчала вода, за толстым стволом упавшего тополя весело плясал маленький костерок. Поднимался ветер, и это меня беспокоило. Его неумолчный шум мешал различать ночные звуки.
   В лагере царило молчание. Мы все устали и нуждались в отдыхе, особенно старик. Взглянув на него, я ощутил острый приступ жалости к пожилому, много вынесшему человеку. Пусть я сейчас молодой, сильный и крепкий, но меня ожидает такое же будущее. Я смотрел на Гарри и видел свою старость.
   Он выпил кофе, но есть отказался, и скоро заснул беспокойным сном.
   — Все золото тайника не стоит страданий этого старика, — шепнул я Пенелопе. — Он хороший человек.
   — Знаю, — согласилась она и замолчала. Я отхлебывал черный кофе, стараясь представить, что принесет нам завтрашний день.
   — Мне нужны деньги, Нолан, — сказала Пенелопа, — очень нужны. Можете думать, что я эгоистка, но, если мы не найдем золото, я — нищая и на всем свете нет никого, кто бы позаботился обо мне. Совсем никого.
   Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал.
   Хоть я и устал, мне хотелось как можно скорее покончить с делами и убраться прочь. Мы находились недалеко от тупикового каньона. Но смогу ли я в темноте найти туда дорогу? Наши противники наверняка оставили наблюдателя.
   Мысли о каньоне не давали мне покоя. Человек, живущий в дикой природе, учится доверять своим инстинктам. Его чувства становятся острее. Я не суеверен, однако в этом каньоне было что-то необъяснимое. Нет, ночью там делать нечего. И днем-то найти закопанное сокровище будет совсем не легко, а сейчас-то как рыскать в темноте среди валунов и каменных оползней, где того и гляди свалишься в какую-нибудь яму?
   Больше всего мне не хотелось встретиться с Лумисом, Сильвией и Ральфом. Эти люди с Востока не предсказуемы. Когда находишься среди тех, кто вырос и живет на Западе, знаешь, чего от них ждать. Все в них открыто, все на виду. Скрыть поступки и чувства невозможно. Народу мало, городишки маленькие, и что бы человек ни сделал, все становится известным. Хотя в последние годы многое стало меняться. По железным дорогам на Запад ринулись господа совсем другого сорта. Мошенники и слабаки, которых бурное и тяжелое время освоения выкинуло прочь, теперь ехали сюда с удобствами, на мягких подушках вагонных купе.
   Лумис был из тех, кто мог появиться на Западе в любую эпоху, хотя и не стал бы ценным приобретением. Если бы не жажда золота, которое они считали легкой добычей, Сильвия и Ральф вообще никогда не поехали сюда. Я знал, что Бишоп будет стремиться разделаться со мной в поединке, Фрайер постарается убрать предательским выстрелом в спину, но это более или менее можно предвидеть. Здесь, на Индейской Территории надо быть начеку каждую минуту. Другое дело яд… в Сильвии и Ральфе было что-то сатанинское, они представляли зло, с головами у них было явно не в порядке.
   Наконец я заснул. Завтра меня ждал трудный день — бой или пуля, пущенная из тайного укрытия. Прежде чем снова зайдет солнце, прольется чья-то кровь. Так все сошлось.
   Когда я открыл глаза и прислушался, на небе догорали последние звезды. Легкий ветерок трепал листья тополей. Тихо журчал ручей, мирно щипали траву лошади. В воде плеснула рыбешка.
   Ночью сороконожки и скорпионы имеют скверную привычку забираться в обувь. Поэтому прежде чем обуться, я вытряс сапоги, натянул их, встал и для верности притопнул. Шляпа, естественно, была уже на месте. Любой ковбой, проснувшись, первым делом надевает шляпу. Затем нацепил оружейный пояс, поправил кобуру и подвязал ее под бедром.
   Рассвет только занимался. Костер превратился в пепелище. Я потянулся, разгоняя сонное оцепенение, вытер ночную росу с винчестера и спустился к ручью умыться и почистить зубы расщепленной ивовой веточкой.
   Стараясь двигаться бесшумно, подошел к своему мустангу и почесал ему за ушами, разговаривая с ним тихо, ласково. Потом оседлал Серого, скатал одеяла и приготовился к дороге.
   Мимс спал, ровно дыша. Этот старик, состоящий из одних костей и сыромятной кожи, выдюжит, наверняка выдюжит. Что же касается Пенелопы… Тут я обнаружил, что она исчезла. Одеяла лежали на траве. Не было и ее лошади.
   Мой мустанг не встревожился, когда она покинула лагерь, Пенелопа была одной из нас и могла спокойно уйти. И на свое несчастье я спал так крепко, что не услышал, как она встала.
   Ее уход возмутил меня. Вот так взять и ускользнуть. Она не имела на это права! Я же не имел права слишком крепко спать. По правде говоря, страшно злился на себя. Ведь от того, как чутко я сплю, зависела моя жизнь.
   Наклонившись, я тронул за плечо Мимса. Он моментально открыл глаза, ясные и проницательные, словно он и не спал.
   — Ваша родственница сбежала. Что с ней, не знаю.
   Он сел и потянулся за шляпой.
   — Она поехала в этот проклятый каньон. Нам лучше поспешить ей на помощь.
   Пока он приводил себя в порядок, я оседлал его коня, и всего через несколько минут мы полностью свернули лагерь и направились через лес к горе, которая громадным черным силуэтом закрывала полнеба. Где-то в кустарнике закричал перепел. Мы держались низин, выискивая любое укрытие, которое прятало бы нас от чужих глаз, и выбрались на открытое пространство, только приблизившись к устью каньона. Следов здесь было множество, но они нам ничего не сказали о Пенелопе. Как и прежде, мустанг перед входом заупрямился, но после моих понуканий неохотно пошел вперед. Я обратил внимание на то, что вчера после нас в каньон заходило несколько лошадей.
   Первое, что мы увидели, распростертое на земле тело Стива Хукера. Он был мертв и лежал в неестественной позе с подогнутым коленом. Револьвер был в кобуре, ременная петля застегнута на куртке.
   — Погляди! — хрипло сказал Гарри, показав на отпечатки сапог Хукера.
   Шаги Стива казались короче тех, что оставляют мужчины его роста, это доказывало, что он пришел сюда ночью. По незнакомому неровному месту да еще в темноте человек идет осторожно, поэтому шаг его делается короче. Хукер был один, его никто не преследовал. Неожиданно ноги у него стали заплетаться и после нескольких неверных шагов он упал на четвереньки. Затем встал, продолжал идти, потом упал опять. На этот раз он поднялся ненадолго и через несколько футов рухнул навсегда.
   — Сэкетт, я сматываюсь отсюда к чертовой матери, — тихим, исполненным благоговейного ужаса голосом произнес Мимс.
   — Подожди немного, — сказал я. — Нет смысла уезжать пустыми.
   Со вчерашнего дня в каньоне ничего не изменилось, если не считать появления тела Хукера. Я спешился и перевернул его. На трупе не оказалось ни ран, ни крови. Лицо опухшее и того же синеватого оттенка, что был у Мимса, однако это могло быть игрой предутреннего света, либо моего разыгравшегося воображения.
   Над Кроличьими Ушами с рассвета повисли низкие облака, под которыми клубились клочья тумана. Каньон и без того был мрачен, но сегодня среди темных базальтовых скал царила глухая, настороженная тишина. Кругом ничего живого.
   Что же рассказал мне мексиканец в ту ночь на Ньюсесе?
   Золото бросили в яму рядом с валуном и закидали камнями. На скале начертили крест. С тех пор прошло больше сорока лет. В каком году караван Натана Хьюма попал в ловушку и погиб, мне было не известно.
   — Ищи белый крест, Мимс, — сказал я как можно тише, словно боясь, что нас могут подслушать. — Или нечто похожее, что человек может нацарапать на камне, когда у него нет времени.
   Его мы увидели одновременно и направили к нему коней.
   Мне показалось, что серые облака стали темнее и опустились еще ниже, в воздухе стоял густой запах сырости.
   Бросив винчестер в чехол, я спрыгнул с седла и крепко привязал жеребца к росшему поблизости кусту. Затем, освобождая револьвер, сбросил с кобуры петлю и спустился к валуну. У его подножия под нацарапанным крестом лежала куча камней.
   Я огляделся.
   — Будь настороже, Гарри, — попросил я. — Смотри не на меня, а по сторонам.
   — Интересно, куда сбежала девчонка? И зачем ей было от нас уходить? — откликнулся старик.
   — Выкопаем золото, потом найдем девочку. Подозреваю, она и сама может о себе позаботиться.
   Вполне логично было спрятать золото именно здесь. Люди, защищавшиеся от нападения индейцев, сделали правильный выбор. Каньон был удобен для обороны, хотя открыт сверху для винтовочного огня.
   Один за другим я вынимал из ямы обломки скал, булыжники размером с человеческую голову и больше. Работал быстро, но старался производить как можно меньше шума, и не столько из-за боязни привлечь внимание врагов, сколько потому, что в этом каньоне хотелось ходить на цыпочках и разговаривать шепотом.
   В голове, прекратившей болеть лишь вчера, снова застучало, я начал задыхаться, чего раньше со мной не случалось. Через некоторое время вылез из ямы, подошел к коню и прислонился к нему. Удивительно, сколько сил отнимает у человека скользнувшая по черепу пуля.
   Мимс выглядел обеспокоенным.
   — Как ты себя чувствуешь? Вид у тебя неважный.
   — Голова еще не прошла после пули Ральфа, — сказал я.
   Он задумчиво посмотрел на меня.
   — А ты мне не рассказывал, что случилось с твоей головой.
   Рядом с конем дышалось легче — а разница была всего несколько футов. Отдышавшись, я снова спустился в яму и опять начал выкидывать камни, но не успел сдвинуть пару булыжников покрупнее, как в голове загудело, я почувствовал странное головокружение. Пришлось прекратить работу.
   — Если бы здесь были топи, — сказал Мимс, — я бы подумал, что ты надышался болотного газа. От него такое бывает. Он сбивает человеку дыхание.
   Выбравшись из углубления в земле, я, шатаясь, подошел к коню, вынул флягу и прополоскал рот. Затем вылил остаток воды на голову. Опять почувствовал себя лучше и вернулся в яму. И тут-то почти сразу нашел золото. Его свалили в естественную выемку в скалах. Не теряя времени, начал доставать слитки.
   Мимс, несмотря на слабость, слез с коня и принялся помогать. Мы были возбуждены, и работа шла споро. Я передавал слитки, а старик складывал их в мешки, висящие на двух вьючных лошадях.
   О тишине не могло быть и речи. Я шумно дышал и кашлял, но не останавливался ни на минуту, понимая, что другие могут появиться в любой момент.
   Когда тайник опустел, я поднялся к коням, которые стояли всего в шести-восьми футах выше того места, где было закопано золото, и упал, с трудом встал на ноги, а потом, отвязав мустанга, вскочил в седло. Жеребец тут же направился к крутой тропе, пересекавшей заднюю стену каньона. Это нас спасло.
   Я так сильно кашлял, что едва держался в седле. Гарри ехал за мной, ведя в поводу тяжело нагруженных вьючных лошадей. Ступив на тропу, мы услышали стук копыт. У входа в каньон появилось несколько всадников. Как и мы, они сразу заметили Стива Хукера. Затем увидели и следы наших коней там, где шла погрузка, а потом и пустую яму. Пока они рассматривали ее, наши кони все выше и выше карабкались по крутому склону.
   Мы еще были на расстоянии винтовочного выстрела, когда нас заметили. Золото было почти у них в руках… и теперь ускользало на виду у всех.
   Никогда не узнаю, кто из них выстрелил и сколько их было. По-моему, я видел Текса Паркера или того, кто ехал на его лошади, Чарли Хэрста, ковбоя в мексиканском сомбреро… Бишопа я не заметил, Пенелопы тоже. Мне удалось только бросить один короткий взгляд через плечо.
   Все случилось мгновенно. Один из них вскинул винтовку и выстрелил. Я увидел рванувшееся из дула пламя, а затем весь мир разлетелся на куски прямо на наших глазах. Раздался чудовищный взрыв, из каньона взметнулся огромный столб пламени.
   Я больно грохнулся о землю и до сих пор не знаю, то ли меня выбросило из седла, то ли сбросил перепуганный конь.
   В центре каньона по земле ползло пламя, заполняя каждую выемку в скалах, каждое углубление и, наконец, достигло трехфутовой дыры в земле (мы ее видели, но близко не подходили) и тут же полыхнул громадный факел, воздух наполнился чудовищным, неумолчным ревом.
   Я поднялся и на неверных ногах в ужасе поплелся прочь от горящей земли.
   Ни моего мустанга, ни Мимса, ни вьючных лошадей поблизости не оказалось. Несколько минут мной владела единственная мысль: уйти отсюда скорей и подальше. Я лез в гору и одолел почти полмили, прежде чем увидел Мимса. Он сидел в седле, вьючные животные были с ним. Гарри пытался поймать Серого, однако тот был напуган и не подпускал к себе старика. Я медленно захромал к ним. Несколько раз мустанг шарахался от меня, но наконец остановился и позволил забраться на себя.
   Мы двинулись строго на запад, не думая ни о чем, лишь бы не видеть этого ужасающего зрелища и не слышать страшного звука. Я не раз видел, как умирают люди, но никогда — чтобы они умирали так.
   И где… где Пенелопа?

Глава 12

   Мы молчали, разговаривать не хотелось. Ехали, не сбавляя шага, сами не зная куда.
   Наконец Мимс заговорил:
   — Должно быть, какой-то газ… или нефть. Ты слышал о парне из Пенсильвании, который пробурил нефтяную скважину? Возможно, и здесь что-то такое загорелось?
   Ответа я не ведал, но, похоже, старик угадал правильно. Мы не вспоминали даже о трехстах фунтах золота, которые оттягивали сумки вьючных лошадей, — шок от того, что случилось в каньоне, еще не прошел.
   В чувство меня привели мысли о Пенелопе. Где она? Я был уверен, что Лумиса среди всадников в каньоне не было. Там оказалось четверо или пятеро, вероятно Фрайер и Феррара, а возможно какие-то приятели Паркера и Хэрста.
   — Нам надо найти надежное убежище и спрятать золото, — сказал я.
   До сих пор мне не удалось откашляться от той дряни, которой надышался в каньоне и от которой, очевидно, погиб Стив Хукер. Ночью, наверное, она действовала сильнее, а может, у него было слабое сердце. Мы никогда об этом не узнаем, значит, и гадать об этом не следует. Надо думать о живых.
   Стив Хукер сам выбрал жизненную тропу и сам по ней шел. Она привела его к смерти, которая сэкономила комуто веревку или пулю. Если бы не эта смерть, ему бы пришлось попробовать либо того, либо другого. Нетрудно предугадать конец человека, который связывал жизнь с насилием, отбирал то, что ему не принадлежит. Он не может выиграть — шансов у него почти нет.
   Ровным аллюром мы продолжали двигаться на запад и проехали около четырех миль, когда я пропустил Мимса с вьючными лошадьми вперед и как мог постарался скрыть следы, оставшиеся на поросшей редкими пучками травы земле.
   Я догнал старика у ручья Сьенекилья, где он остановился возле песчаной дюны, поднимавшейся на несколько футов над берегом. Это было то, что нам нужно. Мы выгрузили золото под дюной и обвалили ее на берег. Песок был сухой, и когда мы закончили, это место не отличалось от десятков других, где ручей подмывал берега и они осыпались. Уничтожив следы своего пребывания, мы тронулись обратно.
   Было еще рано: солнце поднялось над горизонтом лишь час назад. Небо застилало облако дыма из каньона, однако нам показалось, что оно уже редело.
   Надо было найти Пенелопу, если она жива, а я надеялся, что так оно есть. Она просто обязана быть живой.
   Уйти из лагеря ночью, тайком… поступок странный, если только не поставить цель добраться до золота раньше нас или кого-нибудь еще.
   Что с ней случилось? В каньон она не попала, значит кто-то или что-то ее остановило, либо заставило свернуть с пути.
   Через некоторое время я сказал Мимсу:
   — Не надеялся тебя больше увидеть после того, как ты одолжил мне жеребца. Мне пришлось удирать как можно быстрее.
   — У них для тебя была приготовлена веревка, это точно, а такой сумасшедшей команды я в жизни не видел. — Гарри рассмеялся. — Они были вне себя от злости, просто землю копытами рыли. Хотели даже меня линчевать из принципа.
   — Что же их остановило?
   — У меня в хибаре висело старое крупнокалиберное ружье. После того, как ты смылся, я пошел и разрядил его Пару раз замечал, что такое ружье приводит самых горячих в мирное настроение. Какой-нибудь парень тебе башку готов оторвать, а достанешь ружье, и тот вроде как успокаивается Ну, они подъехали — ругаются, ярятся; я показал им ружье и сказал, что тебе срочно понадобилась лошадь, и я ее одолжил. Жаль, что я его не приготовил, когда появилась Сильвия. Никогда не стрелял в женщин. Но эту…
   Выехав к ручью Кроличьи Уши, мы направились к южному подножию горы, постоянно высматривая чужие следы. И скоро их обнаружили: следы повозки вели на север мимо восточного склона. Придержав лошадей, на всякий случай расчехлили винтовки. В нескольких милях от тупикового каньона наткнулись на лагерь, которым пользовались дня два, однако сейчас он был пустым. Следующий лагерь оказался ближе к горе. Ветром на нас сносило дым из каньона. Хоть его и стало поменьше, но нам хватало.
   Гарри натянул поводья.
   — Послушай, Нолан, я не трус, но мы с тобой напрашиваемся на неприятности. Банда где-то рядом, при встрече им очень захочется получить либо золото, либо наши шкуры.
   — Девушка нуждается в помощи, — отрезал я. — Не могу я уехать, не уверившись, что она в безопасности. Не могу, и все тут.
   — Какой же ты преступник?
   — Над этим еще не думал, но не собираюсь уезжать, пока не удостоверюсь, что с ней все в порядке.
   Мы снова ехали вперед под прикрытием кустов и деревьев, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться. Неожиданно я увидел повозку… или то, что от нее осталось. Ее столкнули с пригорка, набросали веток и подожгли. В куче валялись обугленные остатки колес — обода, ступицы и спицы. От нее еще исходил запах дыма.
   Прочитать следы не удалось, поняли только, что кто-то напал из-за холма. Лошади, впряженные в повозку, испугались и понесли. Произошла перестрелка — мы нашли гильзы, отметину от пули на стволе дерева и землю, взбитую копытами нескольких лошадей.
   — Могу спорить, Флинча они не поймали, — прокомментировал Мимс. — Судя по твоим рассказам, метис не такой простак.
   Время подошло к полудню. Не слышалось ни единого постороннего звука. Небо стало еще темнее из-за маслянистого дыма, поднимающегося от пожара в каньоне. Мы держались низин, готовые ко всяким неожиданностям. Я догадывался о состоянии Мимса, потому что сам устал до смерти. Казалось, что мы скакали и убегали целую вечность. Все бы отдал за несколько дней отдыха с трехразовым питанием. Хотелось кофе и еды, приготовленной на кухне, а не впопыхах на костре. Мы поднялись на восточный склон Кроличьих Ушей и снова достигли ручья, когда потянуло дымком костра. Где-то рядом нас подстерегала беда. От тех парней, что нам противостояли, кроме неприятностей, ждать нечего. И с ними была женщина, а может и две. Больше всего меня беспокоили именно эти женщины. Можно предположить, что на уме у мужчины, но никогда — что у женщины.