Ламур Луис. Путь воина

   — Белых женщин там не так много, Янс, и поэтому на них обращают внимание. Но все же без Генри я бы ничего не смог.
   — Он хороший человек, и мы ему рады. — Он кивнул в сторону поселения. — Они уже знают о том, что ты идешь, и все готово, чтобы закатить пир в честь возвращения блудного сына.
   — Это я-то блудный сын? По-моему, к тебе это подходит в большей степени.
   Нас уже дожидались, и, увидев Диану, Темперанс бросилась к ней.
   — О, Ди! Если бы мне было дано выбрать себе сестру, я выбрала бы тебя!
   — Заходите в дом, — тихо сказала Лила. — Еда на столе, а вы небось проголодались с дороги.
   Мой взгляд задержался на этой женщине, которая когда-то была служанкой у моей матери, а потом стала женой одного из лучших друзей моего отца. Я всегда поражался ее габаритам, ибо ростом она была не ниже меня и казалась столь же широка в плечах, как и я, хотя в этом смысле мне было мало равных даже среди мужчин. В волосах у нее появилась первая седина, и мне было больно смотреть на это. Но ведь она все-таки постарше моей матери.
   Мамочка моя… суждено ли нам еще когда-нибудь свидеться с тобой?
   Она вернулась в Англию, забрав с собой Ноэллу и Брайана, но я хорошо ее помнил.
   Джереми вернулся после изнурительной работы в поле, но улыбался с привычным задором.
   — Сколько лет, сколько зим, приятель! Но уж теперь-то ты должен остаться.
   Этот человек стоял, защищая мою мать, когда она рожала во время битвы с сенеками. Он был другом моего отца и покинул Англию вместе с ним, будучи джентльменом до мозга костей, странствующим воином. Теперь он стал еще и заправским фермером, которому принадлежали многие акры земли, дающей обильные урожаи, и который к тому же скупал меха у индейцев из дружественных племен.
   — Вместе со мной к вам пришла беда, — сказал я и тут же объяснил, в чем дело.
   — Наши люди как раз возвращаются с полей, — ответил Джереми.
   Все вошли в дом, где уже был накрыт стол, а я задержался, чтобы оглядеться вокруг. В одном месте у самой земли бревна частокола были черными. Это было то самое место, где разведенный индейцами огонь успел опалить стену, прежде чем его потушили. Мой отец со своими людьми пришел в эту страну, когда белых можно было встретить разве что на побережье. Он оставался на востоке до тех пор, пока не отправился далеко в горы, на поиски новых земель. Это было у нас в крови, и каждый знал свое предназначение: всегда идти вперед, за дальние горы, чтобы открывать новые, еще никому не ведомые земли.
   В доме было светло и радостно — яркие солнечные лучи врывались в окна и играли на боках начищенной до блеска медной посуды, заставляя тускло поблескивать даже олово. Полы, как всегда, были безупречно выметены, а на окнах висели занавески. На деревянных стойках вдоль стен стояли мушкеты. Тяжелые ставни были распахнуты настежь, но в случае чего их можно было довольно быстро закрыть.
   Крепкого сложения человек с пышной светлой копной волос отодвинулся от стола.
   — Пойду на стены, — сказал он.
   После того как он ушел, Джереми сказал:
   — Это Шаумберг, он немец. Он прослышал о нас и отправился на поиски. Один-одинешенек, прихватив с собой жену и маленького сына. Они прошли через лес.
   — Значит, он — наш человек, — сказал я.
   — Он много работает, мастер на все руки. Отважный. Похоже, совсем ничего не боится.
   — Лучше было бы, — заметил я, — чтобы он хоть немного боялся.
   — Да уж, но зато он очень точен и аккуратен во всем.
   Один за другим мужчины выскальзывали из-за стола и уходили на стены, и когда я в очередной раз взглянул на стойку с мушкетами, она оказалась наполовину пуста. Я тоже стал выбираться из-за стола.
   — А ты сиди, — остановила меня Лила. — Еще успеешь. Подожди, когда начнется бой, если, конечно, он вообще состоится.
   Она снова наполнила мой стакан, оставаясь стоять напротив, по другую сторону стола.
   — Она мне понравилась. А семья у нее есть?
   — Только отец. Хороший человек. Он должен жить с нами. Из него мог бы получиться хороший учитель, — добавил я. — Тем более, что вскоре он может нам понадобиться.
   Мы еще долго сидели друг напротив друга, беседуя о разном. Пришел Янс и сел рядом. Когда я спросил его о наших врагах, он лишь руками развел.
   — Мы ничего не видели, но они должны быть где-то неподалеку. Через наше поле бежал молодой олень — там, где они обычно перебегают, — а потом вдруг развернулся на полпути и припустил назад.
   — Если это Макс Бауэр, — сказал я, — то ему любой ценой нужна победа, и ради нее он пойдет на все. Он станет выжидать или же попытается придумать какую-нибудь хитрость.
   Повернув голову, я взглянул на Янса.
   — Он мой, — сказал я. — Я хочу убить его сам.
   Янс неопределенно пожал плечами.
   — Будь что будет, Кин. Если он попадется под руку мне или, скажем, Джереми, значит, так тому и быть.
   При одном только воспоминании об этом человеке меня охватывала неудержимая ярость. Признаюсь, среди моих знакомых было несколько таких, кого я недолюбливал, но во всем мире не было человека, которого я ненавидел бы так же страстно и яростно. И все же на сей раз это была не просто ненависть. Мы оба были сильными соперниками, каждый считал другого своим заклятым врагом. И никакого значения не имеет то, как и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, ибо рано или поздно эта битва должна была состояться. Такова уж была наша природа, и Макс Бауэр не хуже меня понимал это. Нам не терпелось поскорее сойтись в схватке; мы оба ждали этого момента.
   Бауэр был жестоким чудовищем, он был хуже дикаря, потому что был хладнокровен и расчетлив. Я не испытывал ненависти к индейцам, с которыми мне приходилось сражаться. Войны были для них привычным делом, и они сражались против всех, потому что так было принято. В большинстве своем это были замечательные люди, и хотя мой отец был убит ими, но и он тоже не чувствовал к ним вражды. Они были людьми, пусть они сражались против него, но они всегда оставались людьми и великими воинами. Они знали, что даже на войне есть место чести и уважению.
   С Максом Бауэром все было иначе. Мы должны биться, и один должен всенепременно уничтожить другого. А пока каждый был начеку.
   Лиле не было нужды упрашивать меня не ходить на стены, потому что в глубине души я догадывался, что Бауэр не станет атаковать нас в открытую. Он просто подойдет, поглядит, что к чему, побродит по лесу и, прежде чем убить, постарается как-то навредить мне или кому-то из моих близких. Он был из тех, кто хорошо знал, что вместе со смертью приходит конец страданиям. Он хотел убить меня, но только после того, как я настрадаюсь от всего, что только может заставить человека страдать. Единственное его преимущество, пожалуй, заключалось в том, что он хотел убивать, а я нет. Я хотел сражаться с ним, сломить, уничтожить его. Но я не ставил своей целью убийство.
   Джереми вернулся и сел напротив меня.
   — Кин, — сказал он, — после смерти отца ты считаешься здесь признанным лидером. Нас, похоже, скоро коснутся неприятности, о которых ты еще не подозреваешь. Поселения на побережье Вирджинии расширяются. Люди переселяются в Каролину. Это тебе известно.
   — Известно.
   — Эту землю мы считаем своей лишь потому, что первыми пришли и поселились здесь. Для английских судов это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Как ты думаешь, не пора ли нам предпринять необходимые шаги, чтобы закрепить за собой законное право на земли?
   — Но как? Даже мой отец не осмелился сделать этого. Он бежал от королевского правосудия, он был беглым преступником. Хоть и не совершал преступлений. А мы живем на этой земле уже многие годы.
   — Не глупи, Кин. Попытайся, может, что и получится. Может быть, тебе стоит написать Брайану? Или Питеру Таллису? Поверь мне, тянуть с этим больше нельзя.
   Он, бесспорно, был прав. И хотя я ни за что и никогда не признался бы в этом Джереми, я и сам не раз думал об этом, особенно когда люди с мыса Анны или из Плимута отправлялись на поиски свободных земель. Неприятности, которые возникли у Клэборна из-за острова Кент, пролили свет на многое. Хоть сам Клэборн и жил там долгое время, земли, пожалованные лорду Балтимору, включали в себя и его остров, с которого его теперь могли выкинуть в любой момент. То же самое могло случиться и с нами.
   Я переживал не за себя и не за Янса. Наше с ним призвание состоит в том, чтобы всегда быть на рубеже. Но мой отец пришел сюда не один. Он привел людей, которые поделили между собой эту землю, потому что он сам убедил их сделать это. И некоторые из них, в том числе и сам Джереми Ринг, сумели разбогатеть на торговле с тех урожаев, что им удавалось выращивать на своих полях. Если теперь не предпринять чего-либо, они могут разом лишиться всего.
   — Я напишу Питеру Таллису, — сказал я. — И Брайану тоже.
   Дома меня дожидались кое-какие письма и непочатый край дел, которые требовали моего внимания. Наши владения расширялись, а вместе с ними возрастала необходимость уделять время. Одного взгляда на кучу расписок и счетов было достаточно, чтобы убедиться в том, что дела у нашей колонии идут более чем хорошо, но очень скоро мы можем привлечь внимание сборщиков налогов и чиновников ее величества. Эти во все времена были жадны до чужого добра, действуя как во имя короны, так и на благо собственного кармана.
   За месяцы моего отсутствия вниз по реке было сплавлено три корабля мачтового леса, которой затем был погружен на торговые суда. Продано оказалось также тридцать две связки меха, семьдесят тонн поташа, четырнадцать бизоньих шкур и двадцать отборных кленовых бревен на потребу краснодеревщикам.
   Наши враги поджидали нас в лесу, но всему свое время. Время вплотную заняться врагами придет, когда они нападут или совершат какой-нибудь иной маневр. А до тех пор я буду во всем полагаться на Джереми и других, а время потрачу на более неотложные дела.
   Написать письмо для меня всегда было непростым делом. Моей стихией были лес или по крайней мере поле. Я мог добыть мясо на охоте, срубить дерево или распахать землю. Я мог отесать бревна и построить из них хижину, но письма были и оставались для меня наиболее трудной работой, которая требовала обращать мысли в слова на бумаге.
   Первым делом я написал письмо Питеру Таллису. Мой отец много о нем рассказывал. Из простого держателя лавки в переулке Сент-Полс, где ему приходилось иметь дело с разного рода сведениями и слухами и где, при желании, можно было узнать подтекст любой новости и даже выяснить, кто из сильных мира сего за ней стоит, он теперь превратился в уважаемого и состоятельного коммерсанта. Он был посредником, человеком, к кому обращались и те, у кого возникала необходимость обратиться с какой-либо просьбой к министру, и те, кто и сам был наделен могуществом и властью. Если иностранцу или заезжему купцу необходимо было продать товар, Таллис был тем человеком, который мог подсказать лучший рынок и назвать самую выгодную цену. Он был нашим другом, а заодно, так сказать по совместительству, и нашим агентом в Лондоне.
   Изложив на бумаге ситуацию, о которой, несомненно, он и без того был прекрасно осведомлен, я также выразил желание официально закрепить за нами право владения этой землей. В Лондоне Брайан наверняка виделся с Таллисом, и вместе они могли бы найти какое-нибудь решение. Камнем преткновения было то, что мой отец считался беглым преступником, скрывавшимся от людей королевы.
   Следующее мое письмо было адресовано Брайану. Изучая право в «Судебных Иннах», он, вне всякого сомнения, лучше меня понимал всю сложность нашей ситуации, а также мог войти в положение тех, кто от нас зависел. О женитьбе Янса он уже знал. Теперь я известил его о том, что у меня тоже есть жена. В письме я рассказал ему также и о Легаре, и о том, что ему необходим представитель в Лондоне.
   Вот они, превратности человеческой судьбы! Началось все с того, что мой отец, сильный молодой человек со здоровыми амбициями, нашел в овраге Дьявола полусгнивший кожаный мешочек, в котором оказались несколько старинных золотых монет. Продажа этой находки положила начало его карьере и стала одной из причин, по которой он впоследствии оказался в Америке. Но вместе с тем деньги принесли ему кучу неприятностей, так как придворные чиновники, поверив наветам недоброжелателей, решили, что мой отец нашел сокровище короля Джона, знаменитые «драгоценности короны», среди которых было и несколько старинных золотых монет. Монеты и тот факт, что мой отец проживал в Фенланде, недалеко от Уоша, были сочтены достаточным доказательством его вины. Мой отец был схвачен, допрошен, после чего оказался в Ньюгейтской тюрьме. Отчаявшись убедить кого-нибудь в правдивости своих слов, он совершил побег и бежал в Америку^[7].
   Дела на наших угодьях обстояли наилучшим образом. Торговля с индейцами также процветала. С каждым годом в Америку переселялось все больше и больше людей, и мы понимали, что наступит время, когда они доберутся и сюда. В поисках новой земли мы с Янсом уже побывали по ту сторону гор, где выстроили две хижины, распахали и засеяли участки земли в тех местах, где до нас бывали разве только индейцы. Так, по крайней мере, нам тогда казалось. Теперь же, судя по последним открытиям, мы знаем, что до нас там проходили и другие.
   Мне нечасто приходилось писать письма, и от столь длительного и непривычного занятия у меня совершенно затекла рука. Так что, отложив гусиное перо, я откинулся на спинку стула и остался сидеть неподвижно, глядя перед собой.
   Наш отец был убит сенеками, вместе с ним погиб его хороший друг Том Уоткинс. Моя мать сейчас в Англии вместе с Брайаном и Ноэллой. А Джубал? Что сталось с Джубалом, моим одиноким братом, бродящим где-то по свету?
   Вот уже несколько лет мы не получали от него никаких вестей. Каждый год по весне я смотрел на дорогу в надежде, что он вернется домой хотя бы на несколько дней, чтобы увидеть нас.
   Он был одиноким скитальцем, всегда держался особняком, и тем не менее он любил нас и был любим. Но даже любовь не помешала ему стать своего рода отшельником, которого влекли к себе неведомые просторы и нехоженые тропы. Он уходил далеко на запад, время от времени возвращался, рассказывая о великой реке, что протекает там и больше которой мы в жизни еще не видели, а также о плодородных землях и лесах, где водится много дичи. А потом он ушел и больше не вернулся.
   К двери подошел Янс.
   — Кин, тебе лучше выйти на стены. Они подняли белый флаг.

Глава 22

   На улице припекало. Я был рад тому, что наконец-то мне удалось снова переодеться в привычную одежду из оленьей кожи и мокасины. Задержавшись здесь, я прежде всего оглядел все вокруг и нашел, что все приведено в боевую готовность. Люди вернулись с полей, а те, кто остался на дальних фермах, наверняка уже наглухо закрыли ставни и заперли двери на засов.
   С самого раннего детства нас приучали к тому, что нужно быть всегда наготове. Никогда не угадаешь, когда ждать нападения индейцев, особенно сенеков, которые выбрали нас себе в противники. Враждой это назвать было нельзя, так как делить нам было нечего, и оставалось только нападать да защищаться. Племя сенеков жило далеко к северу; на то, чтобы добраться сюда, у них уходило несколько дней. Но сколько я себя помню, они время от времени делали подобные вылазки.
   Взобравшись по лестнице на площадку, устроенную с внутренней стороны стены, я выглянул за частокол. Там действительно был поднят белый флаг.
   Обернувшись, я взглянул на внутреннюю стену. Там уже стоял Джереми Ринг, а Джереми был не из тех, кого было можно застать врасплох. Никогда нельзя исключать возможности того, что под прикрытием переговоров они могут попытаться напасть.
   Среди нас были больные, а это значит, что мы будем испытывать недостаток людей. И все же нас тут было шестеро, а при первых же выстрелах на помощь придут женщины, которые станут заряжать наши мушкеты, и к тому же у нас имелся запас оружия, и все оно постоянно держалось заряженным и готовым к бою.
   — Если хотите говорить, — выкрикнул я, — подходите ближе, чтобы мы могли вас видеть! Парламентер выходит один, или мы откроем огонь!
   Я понятия не имел о том, что затевает Бауэр, но не сомневался, что к этому времени он успел тщательно разведать наши позиции. Наш форт был расположен очень удачно, но в долине находилось еще около дюжины хижин, в которых жили наши колонисты, зачастую с семьями. Каждая из хижин была готова к длительной обороне, и они были выстроены так, чтобы можно было получить помощь хотя бы от одной из соседних. Другими словами, нападая на одну из хижин, нападающие попадали под огонь соседей.
   И все же я сильно сомневался в том, что ему удалось составить истинное представление о нашей реальной силе, точно так же, как я ничего не знал о том, чем располагает он. Я понятия не имел о том, сколько людей пришли сюда с ним: полдюжины, а может, много больше? Нам тоже еще предстоит кое-что разведать.
   Вперед вышел Лашан.
   Он появился из-за деревьев, прошел немного вперед и остановился, широко расставив ноги и уперев руки в бока. У него была абордажная сабля, пара пистолетов, а также мушкет.
   — Эй, вы там! — прокричал он. — Выдайте нам Сэкетта и девицу Маклин, и тогда мы вас не спалим. Если же вы их не сдадите, мы убьем всех до единого!
   — Диана Маклин теперь моя жена, — отвечал я, — и мы не собираемся вам никого и ничего сдавать. Что же до вас, то я по-хорошему предлагаю вам убраться на побережье, пока у вас еще есть чего жрать.
   Вне всякого сомнения, он привел сюда людей, пообещав им хорошую добычу, и вовсе не ожидал, что посреди нехоженой глуши им встретится форт с укреплениями. Казалось бы, ситуация оборачивалась в нашу пользу, и все же я был обеспокоен. Возможно, Макс Бауэр ненавидел меня лютой ненавистью. Пожалуй, ее могло оказаться достаточно, чтобы выследить меня и убить. Но, помимо всего прочего, он был наделен непревзойденной хитростью и одержим тягой к обогащению.
   К тому же его атака будет вовсе не такой, какими обычно бывают атаки индейцев. Макс Бауэр наверняка был знаком с искусством осады, вероятно, ему даже приходилось штурмовать позиции, подобные нашим. Индейцы же, напротив, еще не научились грамотному штурму укреплений, хотя у меня нет сомнений, что со временем научатся.
   На востоке, над вершинами гор Нантаала, собирались низкие тучи. Потемнел и ближний склон Чанки-Гэл. Погода предвещала грозу.
   — Буря идет, — между прочим заметил я, обращаясь к Янсу.
   — Да, собирается, — согласился он, поправляя мушкет. — Как ты думаешь, что они станут делать?
   Лашан все еще стоял на месте, должно быть слушая того, кто говорил с ним из-за деревьев. Но вот он снова закричал, обращаясь к нам.
   — В вашем распоряжении час. Так что употребите это время наилучшим образом.
   — Тянут время, — сказал я. — Они что-то затевают.
   Было очень тихо. Затем издалека, из-за хребтов Нантаала, послышались глухие раскаты грома. Дожди в этих местах собирались неожиданно, а грозовые ливни были привычным делом. Так что теперь им придется поискать себе место — укрыться от непогоды.
   Конечно, Бауэр знал, что я еще не успел побывать ни в Шомате, ни в Плимуте, чтобы обнародовать доказательства, которые мне удалось раздобыть. Он так же прекрасно понимал, что, как только полученный мной документ попадет в руки к чиновникам и дело приобретет огласку, его прибыльной торговле придет конец. Торговля белыми женщинами была особым промыслом, тем более не требовалось тратиться на организацию дорогостоящих рейсов через океан. Конечно, в море случались потери, но за уцелевший товар неизменно предлагали наивысшую цену. Какая-то часть живого товара реализовывалась индейцам в обмен на захваченных в плен, но стоит только распространиться слухам, как все порты для Бауэра будут закрыты, и ему придется поспешно бежать.
   Первым делом я собирался доставить Диану в надежное место, где бы ей ничто не грозило. От нас по суше можно было довольно быстро добраться до Плимута, а там Самюэль Мэверик мог бы подкрепить своим авторитетом имеющиеся у меня на руках доказательства. Сам по себе факт, что такие случаи имели место, мог послужить достаточным основанием для того, чтобы исключить всякую возможность их повторения и впредь.
   Поэтому Макс Бауэр, заботясь как о собственной безопасности, так и о возможности продолжать свой чрезвычайно выгодный бизнес, просто обязан был уничтожить меня.
   Так или иначе, он постарается выманить меня из форта и убить или же уничтожить весь форт со мной вместе.
   В небе над Чанки-Гэл сверкнула молния, по каньонам прокатилось эхо громовых раскатов. На землю упали первые капли дождя.
   — Вряд ли они попытаются что-то сделать сейчас, — заметил Янс. — У них порох отсыреет.
   — Я все думаю о моей хижине, — сказал я, — и об урожае. Нужно будет выбрать время и наведаться туда.
   — Нужно будет. — Мы спрятались от дождя под навесом блокгауза и глядели на лес. — А я много думал, — продолжал Янс, — о той большой долине, о которой говорили чероки. Все это, — он сделал широкий жест рукой, — все это, конечно, здорово, но, судя по всему, там должно быть еще лучше.
   — Вот в том-то и дело, Янс. Хорошо там, где нас нет. Но ведь кому-то из нас все-таки придется остаться, жить и строиться здесь.
   Он усмехнулся.
   — Но как будто не мне и не тебе? И уж точно не Джубалу. Интересно, куда это на сей раз запропастился старина Джуб? Небось опять пропадает на этой своей Великой реке?
   Дождь разошелся не на шутку.
   — Можешь сходить поесть, Янс. Я покараулю один.
   Над Нантаала и Сосновой вершиной повисла густая пелена дождя, потоки воды обрушивались на горы Таскити, собираясь в темном каньоне, по дну которого протекала река Нантаала. Согласно индейским преданиям, в этом каньоне их предки убили гигантского рогатого змея, называемого ими улститлу, и вынули драгоценный камень, сиявший у него во лбу.
   Это был глубокий, узкий каньон, солнечные лучи достигали его дна лишь в полдень, когда солнце стояло в зените. Чероки объяснили, что на их языке название Нантаала означает Земля полуденного Солнца.
   Джереми Ринг подошел и встал рядом со мной, глядя на стальные сети дождя.
   — Мне очень недостает твоего отца, — внезапно сказал он. — Вот уже несколько лет прошло, как Барнабаса нет с нами, но здесь все напоминает о нем. Он был поистине выдающимся человеком.
   — Он оставил свой след на земле, — согласился с ним я.
   — Ты сделаешь не меньше его, Кин. Я не сомневаюсь в этом.
   Затем я рассказал ему о Ямайке и о своем поединке с Богардусом. Будучи блестящим фехтовальщиком, он живо интересовался каждой подробностью вплоть до мельчайших деталей, и вот так, шаг за шагом, прием за приемом, мы проиграли заново весь поединок. Но даже за разговором мы постоянно поглядывали на лесную опушку, внимательно обозревая близлежащие окрестности.
   — Мне необходимо вернуться в Шомат, — сказал я. — Я должен доставить туда свидетельство, полученное мной от Адель Легар, а также письма к Брайану и Питеру Таллису. Ты прав. Тянуть больше нельзя. Наши земли должны стать нашими официально.
   — Не мешало бы обдумать и другие возможности, — сказал он. — Конечно, мне очень не хотелось бы уходить отсюда, но, возможно, у нас не будет выбора.
   — Да, но к западу отсюда тоже есть земли. Хорошие земли. Мы с Янсом уже побывали там.
   — А то место, которое ты выбрал себе сейчас? Оно как?
   — Сразу оговорюсь, что не из лучших. Слишком высоко в горах. Оттуда просто открывается красивый вид, а поблизости имеется участок, где можно посадить кукурузу. Внизу же, у подножия гор, раскинулись равнины, которые нам не помешает застолбить. Почва там глубокая и плодородная.
   — С этим лучше не тянуть.
   — Пройдет, пожалуй, никак не меньше сотни лет, прежде чем люди доберутся туда. Если, конечно, раньше не придут французы. Джубал видел за горами французов, которые объявляли те земли своими.
   — Поселенцы?
   — Да нет, такие же охотники, как и мы. Не думаю, что индейцы позволят кому бы то ни было обосноваться в тех местах. Когда-то там разыгрывались кровопролитные столкновения, и есть долины, которые они предпочитают обходить стороной. Говорят, что на ту землю наложено проклятие.
   Через какое-то время я спустился вниз и отправился в свою хижину, где и застал Диану. Стол был накрыт, она стояла у очага, и в руке у нее была ложка с длинной рукояткой.
   — Даже сам не знаю, — сказал я, обнимая ее за плечи, -с чего это мне так повезло.
   — Тебе в жены досталась ведьма, — улыбнулась она в ответ.
   — Почему бы и нет? У нас никогда не было ведьмы. Это несправедливо. В каждом поселении должна быть своя собственная ведьма. Было бы хорошо, если бы ты заколдовала Макса Бауэра, чтобы он исчез раз и навсегда и уже больше никогда не появлялся.
   Она налила похлебку в миску, которую тут же поставила передо мной на стол.
   — Поешь, — сказала она. — Вряд ли он станет дожидаться, пока буря утихнет.
   — У него отсыреет порох.
   — А с клинками будет все в порядке, потому что даже если они и намокнут, большой беды в том не будет, уверяю тебя. Не стоит его недооценивать, Кин.
   Она села за стол напротив меня.
   — Я очень беспокоюсь об отце.
   — Скоро все выяснится. Когда это закончится, — я махнул рукой в ту сторону, где устроил засаду Бауэр, — мы отправимся на север и заберем его сюда. И он будет жить здесь, вместе с нами.