Содержание
Луис Ламур
Путь воина
(Сэкетты-3)
Майку и Джуди
Шомат, в котором Диана находит себе убежище, позднее, разумеется, стал частью той территории, которая в настоящее время известна как Бостон. Преподобный Блэкстон (по-английски его имя пишут часто как Blackstone, хотя единственный автограф, который мне довелось увидеть, имел написание Blaxton) в жизни был таким же, как и персонаж, представленный на страницах этой книги. То же вполне справедливо и по отношению к Самюэлю Мэверику, ставшему одним из прародителей семейства, которое внесло большой вклад в нашу историю, не говоря уже о том, что позднее это имя вошло в обиход Запада, став именем нарицательным[1].
Вопреки общепринятому мнению, рейды работорговцев к берегам Европы вовсе не были таким уж редким явлением. Так, в 1631 году было совершено нападение на ирландскую деревню Балтимор графства Западный Корк, и более ста человек жителей были увезены в рабство.
Тропа Путь воина, имевшая множество развилок и ответвлений, вела с дальнего юга к поселениям ирокезов и еще дальше на север. По этой тропе отряды ирокезов совершали набеги на поселения чероки, криков и так далее, а также наоборот. По этой тропе проходили многие торговцы и путешественники, так как она, вне всякого сомнения, являлась наилучшим из всех возможных маршрутов, поскольку была проложена вблизи источников воды, где не было проблем с топливом для костра и водилась дичь.
Луис Ламур
Вопреки общепринятому мнению, рейды работорговцев к берегам Европы вовсе не были таким уж редким явлением. Так, в 1631 году было совершено нападение на ирландскую деревню Балтимор графства Западный Корк, и более ста человек жителей были увезены в рабство.
Тропа Путь воина, имевшая множество развилок и ответвлений, вела с дальнего юга к поселениям ирокезов и еще дальше на север. По этой тропе отряды ирокезов совершали набеги на поселения чероки, криков и так далее, а также наоборот. По этой тропе проходили многие торговцы и путешественники, так как она, вне всякого сомнения, являлась наилучшим из всех возможных маршрутов, поскольку была проложена вблизи источников воды, где не было проблем с топливом для костра и водилась дичь.
Луис Ламур
Глава 1
Тот, кого я поначалу едва не принял за жирного медведя, оказался всего лишь тщедушным индейцем.
Здесь, на склоне, было тихо и пустынно, и я смотрел на вершины гор, золотистые в лучах полуденного солнца. Кое-где в долинах стелился туман, и повсюду вокруг меня пышно цвел вереск, буйно разросшийся по склонам голубого хребта Блу-Ридж и ближайших к нему гор. Устроившись среди цветущих зарослей, где душистые лепестки осыпались мне на плечи и путались в волосах, я следил за тропой у подножия склона.
Древняя тропа была проложена здесь давным-давно, задолго до того, как в здешних местах обосновалось племя чероки, и прежде, чем индейцы-шауни облюбовали эти холмы для охоты. Она существовала тут с тех самых пор, как в этих горах появились первые люди.
Здесь царило безмолвие, нарушаемое лишь щебетом птиц, но я-то знал, что сейчас кто-то поднимается вверх по тропе, медленно и неуклонно приближаясь. Вот уже несколько раз с той стороны вылетали испуганные птицы.
Я так рассчитывал, что это будет жирный медведь, потому что нам было необходимо любой ценой раздобыть сало. Да и сам я порядком отощал, ничего не скажешь — кожа да кости. Когда человек вынужден отправляться на охоту в поисках пищи, труднее всего бывает разжиться именно салом. И хотя свежего мяса у нас было в изобилии, проблема заключалась в том, что все оно было постным, чересчур постным.
А вот встреча с индейцем нисколько не входила в мои планы. Конечно, среди них были и добрые друзья, но, если человек стал другом для одного племени, он, желая того или нет, становится недругом его врагов. К тому же индеец из дружественного племени мог запросто напроситься на угощение и тем самым уменьшить наш запас провизии, тем более что мясо и маисовую муку мы старались по возможности экономить.
Помимо жирного медведя я был бы также очень рад увидеть здесь Янса, поскольку тот должен был уже вернуться домой со связками шкурок, которые нам потом придется упаковать, чтобы продать в поселениях.
Индеец был совсем старым, к тому же он был ранен. Я хорошо разглядел его, направив в ту сторону подзорную трубу. Это была подзорная труба моего отца, та самая, которую он всегда брал с собой, отправляясь в море. И сейчас она оказалась как нельзя кстати.
Я наблюдал за ним, затаившись в лилово-розовато-белом разноцветье вереска, среди которого то там, то здесь были разбросаны небольшие островки цветущего горного лавра. Я сидел в кустах, пригнувшись, так что вряд ли он мог меня заметить.
Силы старика были на исходе, еще совсем немного, и они окончательно его покинут. Он нуждался в помощи, но я уже успел достаточно хорошо изучить повадки краснокожих, чтобы знать, что индейцы могут быть весьма коварны. Возможно, этот старик был лишь приманкой. Я обнаруживаю себя, и затем в меня можно метнуть копье или же пустить стрелу из лука, меня же подобная перспектива нисколько не прельщала.
И все-таки он был плох, совсем плох. Я поднялся и направился к нему, выбирая кратчайший путь, то есть прямиком вниз, по крутому каменистому склону, продираясь сквозь заросли вереска. До того места, где тропа делала крутой поворот, оставалось еще около трех сотен шагов.
Теперь это была наша земля — что бы там ни говорили те индейцы, кому такая точка зрения не по душе, — но не могу же я спокойно смотреть, как у меня на глазах умирает человек (я не считаю тех, которых застрелил).
Индеец все еще шел вперед, когда я появился на тропе прямо перед ним. Старик едва держался на ногах и рисковал в любое мгновение оказаться на земле. Я успел подойти, чтобы вовремя его подхватить.
Он был изнурен долгой дорогой и к тому же ранен — рана от пули.
Обхватив старика рукой, чтобы не дать ему упасть, я первым делом на всякий случай вынул его нож и только затем повел через заросли к нашей хижине.
Мы с Янсом выстроили ее в глубине скальной ниши, над которой нависал выступ каменного утеса. С трех сторон у нас была замечательная позиция на случай нападения, а нападения происходили всякий раз, как мимо случалось проехать отряду индейцев, вышедших на тропу войны. Этот дом был построен здесь после того, как в горах близ Крэб-Орчард — Сада Диких Яблонь — индейцы-сенеки убили нашего отца и Тома Уоткинса, который тогда был с ним.
Я уложил индейца на кровать, и он почти тут же потерял сознание. Поставив воду на огонь, я разрезал ворот его охотничьей рубахи и увидел, что он ранен в плечо выстрелом из мушкета. Пуля, пройдя почти насквозь, застряла под кожей. Вытащив свой охотничий нож, я надрезал кожу и выдавил пулю. Ране было уже несколько дней, но она была еще в приличном состоянии.
Саким часто говорил о том, что высоко в горах раны гноятся реже, чем в многолюдных городах. Саким приехал в Америку вместе с моим отцом, а до того был лекарем где-то в Центральной Азии. Он — потомок древнего рода великих медиков. Отец встретил его, оказавшись в плену у пиратов на корабле Ника Бардла, Саким был в то время матросом. Он попал на пиратское судно не то в результате кораблекрушения, не то будучи захваченным в плен, и потому, когда отец отважился на побег, Саким был одним из двоих, решившихся бежать с ним вместе.
Наше детство и юность прошли в крохотном поселении на Стреляющем ручье, и Саким был нашим учителем. Среди просвещенных людей своей страны он снискал славу выдающегося ученого, и поэтому полученное у него образование превосходило любое из тех, что можно было получить в то время в Европе. Он учил нас естественным наукам и истории, от него же мы узнали очень многое о различных болезнях и врачевании ран, и все же, несмотря на все свои познания, я очень жалел, что сейчас его не было рядом.
Старик открыл глаза, когда я начал промывать его рану.
— Ты Сэк-этт?
— Да.
— Я пришел от Пенни.
За всю свою жизнь я был знаком лишь с одной-единственной Пенни, женой Янса, которую до того, как она вышла за моего брата, звали Темперанс Пенни. Она осталась у Стреляющего ручья, где и должна была дожидаться нашего возвращения.
— Госпожа Пенни сказала найти Сэк-этта. Большая беда. Керри пропала.
Керри? Кажется, так звали младшую сестру Темперанс. По крайней мере, я слышал, как она рассказывала о ней.
— Пропала? Но как?
— Ее забрали пекоты. Плохие индейцы. Все очень боятся пекотов.
Теперь я уже был готов пожалеть о том, что связался со стариком. Если бы не он, я бы уже отправился вниз по тропе Чероки на поиски Янса, который почему-то задерживался. Возможно, он нарвался на индейцев, которых вполне могло оказаться слишком много.
Вообще-то трудно сказать, что такое «слишком много» для Янса, и мне искренне жаль всякого, кто рискнул бы затеять с ним драку. Пару раз по молодости я и сам оказывался в подобной ситуации, и мне доставалось так, что я насилу уносил ноги. Янс был силен как бык, обладал поистине медвежьей выносливостью и дрался с яростью рыси, загнанной в угол.
Откровенно говоря, Янс не отличался особой пунктуальностью, кстати, ее постоянно требовал от нас отец, стараясь приучить к порядку. На этот счет в нашей семье существовало неписаное правило: каждый должен знать свое место и оказаться там в случае нужды. Зачастую от этого зависели вопросы жизни и смерти.
— Госпожа Пенни сказала, чтобы ты пришел. Много плохих индейцев. Забрали двух девочек.
Прихватив мушкет, я подошел к двери. С порога мне была видна тропа, ведущая к небольшому пятачку перед хижиной. Если Янс будет мчаться по ней, уходя от погони, я смогу уложить по крайней мере одного из преследователей.
Как-то раз он опрометью влетел в хижину, спасаясь от огромной медведицы, которая, кстати, чуть было не нагнала его на подступах к дому. От меня тогда потребовалась определенная ловкость, чтобы, впустив его, успеть захлопнуть дверь перед самым носом у зверя. Как раз перед этим я чисто вымел пол в хижине и в какой-то момент даже, грешным делом, подумал о том, что было бы неплохо оставить обоих на улице и позволить выяснить отношения.
»— Нам нужны лишь шкура и сало, — не преминул заметить я позже, когда страсти слегка улеглись, — но уж никак не целый медведь.
— А ты сам когда-нибудь пробовал протащить на собственном горбу убитого медведя или хотя бы шкуру и жир с него по такой жаре да еще через три перевала? Вот я и подумал, что было бы неплохо, если бы она сама доставила все это прямо к нашему порогу.
— А мушкет свой ты куда девал?
Он смущенно покраснел.
— Я как раз собирался выстрелить, когда она набросилась на меня. Оценив расстояние, я понял, что другого выхода нет, и побежал».
На этот раз Янсу предстояло ехать верхом и к тому же вести за собой вьючных лошадей. Ему в любом случае придется придерживаться проторенных троп. Янс был до невозможности упрям, и я ни минуты не сомневался в том, что он ни за что на свете не позволит, чтобы его лошади и мех достались каким-то там индейцам.
— Пенни — твоя жена?
И только тут я понял, что старик, должно быть, принимает меня за Янса. Что он там говорил до этого? Пропали две девочки? Похищены индейцами?
Судя по всему, он пришел издалека, а если предположить, что он прошел пешком всю дорогу, ведущую сюда от мыса Анны или откуда-нибудь из тех мест, то получается, что с момента похищения прошло уже довольно много времени. К тому же мне и прежде приходилось слышать о случаях, когда похищенных женщин возвращали в обмен на товары или еще что-нибудь. Но в любом случае после женитьбы Янса родственники его супруги стали нам родней. Не могло быть и речи о том, чтобы бросить их в беде, и поэтому мы должны были сделать все, что только в наших силах.
Должно быть, у старика ушла целая неделя на то, чтобы добраться сюда. Никак не меньше, а, может быть, даже и больше. Я прежде никогда не бывал в тех местах, но зато там успел побывать Янс, который в свое время немало побродил по свету в поисках жены. Мне, правда, показалось, что он лишь только-только начал присматриваться к барышням, когда вдруг увидел ее и влюбился с первого взгляда.
Я положил мушкет рядом и снова поставил воду на огонь. Начал резать мясо, чтобы сварить похлебку. В бульон я добавил немного дикого лука и кое-какие травы, собранные в лесу, так как у нас обычно шло в ход все, что только было под рукой в данный момент.
О том, чтобы остаться дома, и речи быть не могло. Конечно, это не лучшим образом отразится на моей кукурузе, которая может пострадать без ухода, но, в конце концов, раз на раз не приходится. Нужно собираться в дорогу и взять побольше еды. Пока варилась похлебка, я принялся собирать все самое необходимое.
Быстрее всего туда можно добраться по тропе, известной как Путь воина, хотя возможно, что там не избежать встречи с воинственными индейскими отрядами. Но мы должны как можно скорее оказаться на месте. Индейцы всегда придирчивы по отношению к своим пленникам. Они могут забрать пленных для того, чтобы обратить их в рабов, или же подвергнуть пытке, или же для того, чтобы позднее сделать предметом обмена. Пленницы могли понадобиться им также и для того, чтобы выставить их на всеобщее обозрение, а затем убить, но только в том случае, если женщины станут непрестанно ныть. Или же они могут ослабеть настолько, что не смогут продолжать путь, тогда индейцы расправятся с ними еще в дороге. Такое нередко случалось раньше.
Темперанс Пенни жила в поселке недалеко от мыса Анны, когда ветер странствий занес туда Янса. Мы, Сэкетты, всегда были легки на подъем и время от времени, еще в бытность подростками, отправлялись в путь, чтобы своими глазами увидеть, что творится на белом свете. Чаще всего мы путешествовали поодиночке или же собирались по два-три человека.
Раз или два мы доходили аж до Джеймстауна, а Кейн О'Хара из нашего поселения даже побывал у испанцев, обосновавшихся к югу. Именно оттуда он и взял себе жену. До нас доходили разговоры об общине пилигримов, что жили на севере, но Янс был первым, кто рискнул отправиться туда.
Янс был любознателен, как индеец, и неудержим в своем стремлении узнать, как живут люди в других местах, а потому, укрывшись в лесу, он принялся наблюдать за деревней, пока не увидел Темперанс.
Тогда ей было всего шестнадцать, она была озорной и забавной, как шаловливый котенок. Шестнадцать — возраст, когда девочка-подросток становится молоденькой девушкой. Все ее проделки и детские шалости не приносили ей ничего, кроме неприятностей. Соседи ее были людьми неплохими, но уж чересчур серьезными, и жизнь их шла в соответствии с однажды заведенным порядком, который не оставлял времени для праздных забав и прочих глупостей.
Раз взглянув в ее сторону, Янс понял, что нашел то, что искал, и, дождавшись прихода ночи, направился к ее дому. Он вывесил перед дверью четверть оленьей туши и громко постучал в дверь, а потом бросился наутек и затаился.
Надо сказать, что лишь немногие из северных поселенцев по-настоящему знали толк в охоте. В Англии тех времен вся дичь объявлялась собственностью короля, а леса, в которых она обитала, находились на территории крупных поместий. Так что приходилось либо браконьерствовать, либо не охотиться вовсе. Тем более, что оружия у них тоже не было, разве что во время войны. Короче, мясом разжиться там было не просто, и даже когда пилигримы обосновались в Америке, где дичи было в изобилии, оказалось, что охотиться почти никто не умеет, а многие просто и не решались, так как поговаривали, что и здесь вся добыча принадлежит королю. А потому оленья ляжка у порога оказалась желанным угощением, которое они с радостью приняли и внесли в дом.
Если у самой Темперанс и были какие-то соображения на сей счет, она никому об этом не сказала, а просто продолжала как ни в чем не бывало резвиться, шалить и плести небылицы, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И только когда они поженились, она мне призналась, что пару раз видела Янса в лесу и на склоне, а поэтому у нее возникли кое-какие догадки о том, откуда взяться той оленине.
Через некоторое время, на исходе дня, Янс снова вышел из леса, прихватив с собой очередную часть оленьей туши. На этот раз он был встречен с почетом.
Видимо, они также надеялись узнать последние новости о том, что происходит в других колониях, хотя, зная Янса, я лично не думаю, что он тут же и рассказал им, откуда пришел. Как и подобает выходцу из Уэльса, Янс был хорошим рассказчиком, так как валлийцы имеют много общего с ирландцами, которые обладают природным чувством языка и больше всего на свете любят слышать звук собственного голоса. В тот вечер брат рассказывал всякие истории, при этом так ни разу и не взглянул в сторону Темперанс. Да та и сама прекрасно знала, к кому обращены его слова и почему.
Надо заметить, что во всем поселении, наверное, не нашлось бы такого мужчины (не говоря уж об изредка забредавших в эти края торговцах и странствующих лудильщиках), которому не пришлась бы по сердцу такая смышленая и дерзкая девчонка, как Темперанс. К тому же кое-кто из местных парней имел на нее виды, а тут вдруг появляется этот чужак в широкополой шляпе и в штанах из оленьей кожи. Им это пришлось не по вкусу.
К тому же Янс, как и все мы, был воспитан в духе свободомыслия. Отец верил в наше благоразумие и был поборником свободы слова, а Янс был не из тех, кто стал бы держать язык за зубами. Он оставался в поселении, ухаживая за Темперанс, пока не перешел дорогу кому-то из местных, за что и оказался закованным в колодки.
В то время существовало обыкновение швырять в колодочника гнилыми фруктами или комьями грязи, а потому, как местным мальчишкам и парням было не за что жалеть Янса, и потому, что для всех он был чужаком в «индейских» штанах из оленьей кожи, свою долю он получил сполна. Хотя и пытался по возможности уворачиваться. Смирившись на время, Янс стал дожидаться подходящего случая. Он не сомневался в том, что рано или поздно все же выберется; и более того, догадывался о том, что теперь постарается предпринять Темперанс. Надо сказать, она не обманула его ожиданий.
Так или иначе ей удалось раздобыть где-то ключи, отпереть колодки и освободить Янса. Будучи умен не по годам, Янс поспешил убраться подобру-поздорову подальше от тех мест; и стоит ли говорить о том, что по сообразительности мой брат просто-таки превзошел сам себя, потому что Темперанс он, разумеется, забрал с собой.
Возможно, он бы так не поступил, памятуя об уважении к ее семье и все такое прочее, но только уйти без нее было превыше его сил. К тому же, оказывается, и сама девица уже заранее все обдумала и повела его прямиком к проповеднику. Святой отец поначалу заупрямился, возражая против того, чтобы сочетать их церковным браком, пока девчонка не пригрозила, что все равно убежит с Янсом и станет жить во грехе. Только после этого проповедник сдался.
Темперанс поселилась у нас и время от времени передавала весточки домой с проходившими через наше селение торговцами или с путниками, направлявшимися в те края, чтобы родные знали, что она, как и приличествует всякой порядочной девушке, вышла замуж и что здесь есть кому о ней позаботиться. Теперь же ее семья была в беде, и они прислали за Янсом.
Шел 1630 год, и колония на берегу залива Массачусетс, где проживало семейство Пенни, существовала уже около десяти лет, но многие из ее жителей обосновались там лишь недавно и не имели ни малейшего представления об индейцах и всяком таком.
Мы же о пекотах были слишком хорошо наслышаны. К счастью, нам не пришлось самим столкнуться с ними, но земля слухом полнится, вот и нам кое-что рассказывали индейцы из других племен. Судя по всему, это было могучее, воинственное племя, не знавшее жалости к бледнолицым.
Я был склонен думать, что, скорее всего, за Янсом послала мать Темперанс. Это была добродетельная и очень набожная женщина, но, видимо, ей было достаточно лишь однажды взглянуть на Янса, чтобы распознать в нем настоящего мужчину.
— Так кто же увез тех девчонок? — переспросил я старика индейца.
— Пекоты.
Он чуть помедлил с ответом? Или мне только показалось? Если пленницы еще живы, отбить их у пекотов будет делом непростым. И тут во двор въехал Янс верхом на своем любимом гнедом жеребце. Лошади, которые шли следом, были навьючены связками шкур. Мне понадобилась всего пара минут, чтобы рассказать ему о случившемся.
— Я поеду один. Незачем тебе терять урожай.
И тогда я просто посмотрел на него в упор, а потом сказал:
— Отец всегда говорил нам: «Я хочу, чтобы вы запомнили это раз и навсегда. Ни один из рода Сэкеттов, пока он жив, никогда не оставит другого в беде». Кроме того, я могу пригодиться тебе, чтобы сдерживать тех пилигримов, покуда ты сам отправишься за индейцами.
— Только не воображай, будто справиться с пекотами проще простого. С ними шутки плохи. Так что, Сэкетт, потом — пеняй на себя.
— А как быть с этим? — Я указал на индейца. — Он стар и к тому же ранен.
— Я пойду, — быстро сказал старик. — Вы идете, я тоже иду. Вы не идете, я пойду один.
— Если ты от нас отстанешь, — предупредил его Янс, — мы тебя бросим.
— Хм. — Старик с негодованием глянул на Янса. — Отстанешь ты, и я брошу тебя!
Брат привязал лошадей и принялся за еду. Отправившись верхом, мы сможем довольно быстро проехать по Пути воина. Запасов мяса и муки у нас было достаточно, так что можно будет ехать, не останавливаясь для охоты.
— А та, другая, — поинтересовался я, — которую забрали вместе с дочкой Пенни? Кто она?
Наступило неловкое молчание. Оно длилось, наверное, целую минуту, прежде чем он наконец заговорил:
— Это девица Маклин. Женщина трав.
С чего это вдруг такая нерешительность? Что там случилось на самом деле? И куда смотрели местные мужчины? Разумеется, почти никто из них не мог толком ориентироваться в лесу (если не сказать большего). В прошлом почти все они были ремесленниками: ткачами, плотниками и тому подобное, а Янс был хорошим охотником, привычным к путешествиям по безлюдным тропам. К тому же он неплохо разбирался в повадках индейцев.
Женщина трав? Что бы это могло означать? Может быть, то, что она собирала травы или хорошо разбиралась в них? Такая девушка должна чувствовать себя в лесу как дома.
— Будет лучше, если мы поторопимся, Кин. У меня такое ощущение, что нам придется заниматься этим в одиночку. Потому что никто из местных не станет отправляться на поиски Дианы Маклин.
В голосе брата угадывалась некая интонация, заставившая меня на минуту оторваться от сборов.
— Не станут? Но почему?
— Потому что все считают ее ведьмой. Они лишь вздохнут с облегчением: «Слава Богу, наконец-то отделались». И все.
— А как же дочь Пенни? — возразил я.
— Плохо, что она оказалась в такой компании. Можешь не сомневаться, Кин, там никто и палец о палец не ударит. Вся надежда только на нас. Иначе девчонки пропадут. Конец им, это я тебе говорю.
Здесь, на склоне, было тихо и пустынно, и я смотрел на вершины гор, золотистые в лучах полуденного солнца. Кое-где в долинах стелился туман, и повсюду вокруг меня пышно цвел вереск, буйно разросшийся по склонам голубого хребта Блу-Ридж и ближайших к нему гор. Устроившись среди цветущих зарослей, где душистые лепестки осыпались мне на плечи и путались в волосах, я следил за тропой у подножия склона.
Древняя тропа была проложена здесь давным-давно, задолго до того, как в здешних местах обосновалось племя чероки, и прежде, чем индейцы-шауни облюбовали эти холмы для охоты. Она существовала тут с тех самых пор, как в этих горах появились первые люди.
Здесь царило безмолвие, нарушаемое лишь щебетом птиц, но я-то знал, что сейчас кто-то поднимается вверх по тропе, медленно и неуклонно приближаясь. Вот уже несколько раз с той стороны вылетали испуганные птицы.
Я так рассчитывал, что это будет жирный медведь, потому что нам было необходимо любой ценой раздобыть сало. Да и сам я порядком отощал, ничего не скажешь — кожа да кости. Когда человек вынужден отправляться на охоту в поисках пищи, труднее всего бывает разжиться именно салом. И хотя свежего мяса у нас было в изобилии, проблема заключалась в том, что все оно было постным, чересчур постным.
А вот встреча с индейцем нисколько не входила в мои планы. Конечно, среди них были и добрые друзья, но, если человек стал другом для одного племени, он, желая того или нет, становится недругом его врагов. К тому же индеец из дружественного племени мог запросто напроситься на угощение и тем самым уменьшить наш запас провизии, тем более что мясо и маисовую муку мы старались по возможности экономить.
Помимо жирного медведя я был бы также очень рад увидеть здесь Янса, поскольку тот должен был уже вернуться домой со связками шкурок, которые нам потом придется упаковать, чтобы продать в поселениях.
Индеец был совсем старым, к тому же он был ранен. Я хорошо разглядел его, направив в ту сторону подзорную трубу. Это была подзорная труба моего отца, та самая, которую он всегда брал с собой, отправляясь в море. И сейчас она оказалась как нельзя кстати.
Я наблюдал за ним, затаившись в лилово-розовато-белом разноцветье вереска, среди которого то там, то здесь были разбросаны небольшие островки цветущего горного лавра. Я сидел в кустах, пригнувшись, так что вряд ли он мог меня заметить.
Силы старика были на исходе, еще совсем немного, и они окончательно его покинут. Он нуждался в помощи, но я уже успел достаточно хорошо изучить повадки краснокожих, чтобы знать, что индейцы могут быть весьма коварны. Возможно, этот старик был лишь приманкой. Я обнаруживаю себя, и затем в меня можно метнуть копье или же пустить стрелу из лука, меня же подобная перспектива нисколько не прельщала.
И все-таки он был плох, совсем плох. Я поднялся и направился к нему, выбирая кратчайший путь, то есть прямиком вниз, по крутому каменистому склону, продираясь сквозь заросли вереска. До того места, где тропа делала крутой поворот, оставалось еще около трех сотен шагов.
Теперь это была наша земля — что бы там ни говорили те индейцы, кому такая точка зрения не по душе, — но не могу же я спокойно смотреть, как у меня на глазах умирает человек (я не считаю тех, которых застрелил).
Индеец все еще шел вперед, когда я появился на тропе прямо перед ним. Старик едва держался на ногах и рисковал в любое мгновение оказаться на земле. Я успел подойти, чтобы вовремя его подхватить.
Он был изнурен долгой дорогой и к тому же ранен — рана от пули.
Обхватив старика рукой, чтобы не дать ему упасть, я первым делом на всякий случай вынул его нож и только затем повел через заросли к нашей хижине.
Мы с Янсом выстроили ее в глубине скальной ниши, над которой нависал выступ каменного утеса. С трех сторон у нас была замечательная позиция на случай нападения, а нападения происходили всякий раз, как мимо случалось проехать отряду индейцев, вышедших на тропу войны. Этот дом был построен здесь после того, как в горах близ Крэб-Орчард — Сада Диких Яблонь — индейцы-сенеки убили нашего отца и Тома Уоткинса, который тогда был с ним.
Я уложил индейца на кровать, и он почти тут же потерял сознание. Поставив воду на огонь, я разрезал ворот его охотничьей рубахи и увидел, что он ранен в плечо выстрелом из мушкета. Пуля, пройдя почти насквозь, застряла под кожей. Вытащив свой охотничий нож, я надрезал кожу и выдавил пулю. Ране было уже несколько дней, но она была еще в приличном состоянии.
Саким часто говорил о том, что высоко в горах раны гноятся реже, чем в многолюдных городах. Саким приехал в Америку вместе с моим отцом, а до того был лекарем где-то в Центральной Азии. Он — потомок древнего рода великих медиков. Отец встретил его, оказавшись в плену у пиратов на корабле Ника Бардла, Саким был в то время матросом. Он попал на пиратское судно не то в результате кораблекрушения, не то будучи захваченным в плен, и потому, когда отец отважился на побег, Саким был одним из двоих, решившихся бежать с ним вместе.
Наше детство и юность прошли в крохотном поселении на Стреляющем ручье, и Саким был нашим учителем. Среди просвещенных людей своей страны он снискал славу выдающегося ученого, и поэтому полученное у него образование превосходило любое из тех, что можно было получить в то время в Европе. Он учил нас естественным наукам и истории, от него же мы узнали очень многое о различных болезнях и врачевании ран, и все же, несмотря на все свои познания, я очень жалел, что сейчас его не было рядом.
Старик открыл глаза, когда я начал промывать его рану.
— Ты Сэк-этт?
— Да.
— Я пришел от Пенни.
За всю свою жизнь я был знаком лишь с одной-единственной Пенни, женой Янса, которую до того, как она вышла за моего брата, звали Темперанс Пенни. Она осталась у Стреляющего ручья, где и должна была дожидаться нашего возвращения.
— Госпожа Пенни сказала найти Сэк-этта. Большая беда. Керри пропала.
Керри? Кажется, так звали младшую сестру Темперанс. По крайней мере, я слышал, как она рассказывала о ней.
— Пропала? Но как?
— Ее забрали пекоты. Плохие индейцы. Все очень боятся пекотов.
Теперь я уже был готов пожалеть о том, что связался со стариком. Если бы не он, я бы уже отправился вниз по тропе Чероки на поиски Янса, который почему-то задерживался. Возможно, он нарвался на индейцев, которых вполне могло оказаться слишком много.
Вообще-то трудно сказать, что такое «слишком много» для Янса, и мне искренне жаль всякого, кто рискнул бы затеять с ним драку. Пару раз по молодости я и сам оказывался в подобной ситуации, и мне доставалось так, что я насилу уносил ноги. Янс был силен как бык, обладал поистине медвежьей выносливостью и дрался с яростью рыси, загнанной в угол.
Откровенно говоря, Янс не отличался особой пунктуальностью, кстати, ее постоянно требовал от нас отец, стараясь приучить к порядку. На этот счет в нашей семье существовало неписаное правило: каждый должен знать свое место и оказаться там в случае нужды. Зачастую от этого зависели вопросы жизни и смерти.
— Госпожа Пенни сказала, чтобы ты пришел. Много плохих индейцев. Забрали двух девочек.
Прихватив мушкет, я подошел к двери. С порога мне была видна тропа, ведущая к небольшому пятачку перед хижиной. Если Янс будет мчаться по ней, уходя от погони, я смогу уложить по крайней мере одного из преследователей.
Как-то раз он опрометью влетел в хижину, спасаясь от огромной медведицы, которая, кстати, чуть было не нагнала его на подступах к дому. От меня тогда потребовалась определенная ловкость, чтобы, впустив его, успеть захлопнуть дверь перед самым носом у зверя. Как раз перед этим я чисто вымел пол в хижине и в какой-то момент даже, грешным делом, подумал о том, что было бы неплохо оставить обоих на улице и позволить выяснить отношения.
»— Нам нужны лишь шкура и сало, — не преминул заметить я позже, когда страсти слегка улеглись, — но уж никак не целый медведь.
— А ты сам когда-нибудь пробовал протащить на собственном горбу убитого медведя или хотя бы шкуру и жир с него по такой жаре да еще через три перевала? Вот я и подумал, что было бы неплохо, если бы она сама доставила все это прямо к нашему порогу.
— А мушкет свой ты куда девал?
Он смущенно покраснел.
— Я как раз собирался выстрелить, когда она набросилась на меня. Оценив расстояние, я понял, что другого выхода нет, и побежал».
На этот раз Янсу предстояло ехать верхом и к тому же вести за собой вьючных лошадей. Ему в любом случае придется придерживаться проторенных троп. Янс был до невозможности упрям, и я ни минуты не сомневался в том, что он ни за что на свете не позволит, чтобы его лошади и мех достались каким-то там индейцам.
— Пенни — твоя жена?
И только тут я понял, что старик, должно быть, принимает меня за Янса. Что он там говорил до этого? Пропали две девочки? Похищены индейцами?
Судя по всему, он пришел издалека, а если предположить, что он прошел пешком всю дорогу, ведущую сюда от мыса Анны или откуда-нибудь из тех мест, то получается, что с момента похищения прошло уже довольно много времени. К тому же мне и прежде приходилось слышать о случаях, когда похищенных женщин возвращали в обмен на товары или еще что-нибудь. Но в любом случае после женитьбы Янса родственники его супруги стали нам родней. Не могло быть и речи о том, чтобы бросить их в беде, и поэтому мы должны были сделать все, что только в наших силах.
Должно быть, у старика ушла целая неделя на то, чтобы добраться сюда. Никак не меньше, а, может быть, даже и больше. Я прежде никогда не бывал в тех местах, но зато там успел побывать Янс, который в свое время немало побродил по свету в поисках жены. Мне, правда, показалось, что он лишь только-только начал присматриваться к барышням, когда вдруг увидел ее и влюбился с первого взгляда.
Я положил мушкет рядом и снова поставил воду на огонь. Начал резать мясо, чтобы сварить похлебку. В бульон я добавил немного дикого лука и кое-какие травы, собранные в лесу, так как у нас обычно шло в ход все, что только было под рукой в данный момент.
О том, чтобы остаться дома, и речи быть не могло. Конечно, это не лучшим образом отразится на моей кукурузе, которая может пострадать без ухода, но, в конце концов, раз на раз не приходится. Нужно собираться в дорогу и взять побольше еды. Пока варилась похлебка, я принялся собирать все самое необходимое.
Быстрее всего туда можно добраться по тропе, известной как Путь воина, хотя возможно, что там не избежать встречи с воинственными индейскими отрядами. Но мы должны как можно скорее оказаться на месте. Индейцы всегда придирчивы по отношению к своим пленникам. Они могут забрать пленных для того, чтобы обратить их в рабов, или же подвергнуть пытке, или же для того, чтобы позднее сделать предметом обмена. Пленницы могли понадобиться им также и для того, чтобы выставить их на всеобщее обозрение, а затем убить, но только в том случае, если женщины станут непрестанно ныть. Или же они могут ослабеть настолько, что не смогут продолжать путь, тогда индейцы расправятся с ними еще в дороге. Такое нередко случалось раньше.
Темперанс Пенни жила в поселке недалеко от мыса Анны, когда ветер странствий занес туда Янса. Мы, Сэкетты, всегда были легки на подъем и время от времени, еще в бытность подростками, отправлялись в путь, чтобы своими глазами увидеть, что творится на белом свете. Чаще всего мы путешествовали поодиночке или же собирались по два-три человека.
Раз или два мы доходили аж до Джеймстауна, а Кейн О'Хара из нашего поселения даже побывал у испанцев, обосновавшихся к югу. Именно оттуда он и взял себе жену. До нас доходили разговоры об общине пилигримов, что жили на севере, но Янс был первым, кто рискнул отправиться туда.
Янс был любознателен, как индеец, и неудержим в своем стремлении узнать, как живут люди в других местах, а потому, укрывшись в лесу, он принялся наблюдать за деревней, пока не увидел Темперанс.
Тогда ей было всего шестнадцать, она была озорной и забавной, как шаловливый котенок. Шестнадцать — возраст, когда девочка-подросток становится молоденькой девушкой. Все ее проделки и детские шалости не приносили ей ничего, кроме неприятностей. Соседи ее были людьми неплохими, но уж чересчур серьезными, и жизнь их шла в соответствии с однажды заведенным порядком, который не оставлял времени для праздных забав и прочих глупостей.
Раз взглянув в ее сторону, Янс понял, что нашел то, что искал, и, дождавшись прихода ночи, направился к ее дому. Он вывесил перед дверью четверть оленьей туши и громко постучал в дверь, а потом бросился наутек и затаился.
Надо сказать, что лишь немногие из северных поселенцев по-настоящему знали толк в охоте. В Англии тех времен вся дичь объявлялась собственностью короля, а леса, в которых она обитала, находились на территории крупных поместий. Так что приходилось либо браконьерствовать, либо не охотиться вовсе. Тем более, что оружия у них тоже не было, разве что во время войны. Короче, мясом разжиться там было не просто, и даже когда пилигримы обосновались в Америке, где дичи было в изобилии, оказалось, что охотиться почти никто не умеет, а многие просто и не решались, так как поговаривали, что и здесь вся добыча принадлежит королю. А потому оленья ляжка у порога оказалась желанным угощением, которое они с радостью приняли и внесли в дом.
Если у самой Темперанс и были какие-то соображения на сей счет, она никому об этом не сказала, а просто продолжала как ни в чем не бывало резвиться, шалить и плести небылицы, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И только когда они поженились, она мне призналась, что пару раз видела Янса в лесу и на склоне, а поэтому у нее возникли кое-какие догадки о том, откуда взяться той оленине.
Через некоторое время, на исходе дня, Янс снова вышел из леса, прихватив с собой очередную часть оленьей туши. На этот раз он был встречен с почетом.
Видимо, они также надеялись узнать последние новости о том, что происходит в других колониях, хотя, зная Янса, я лично не думаю, что он тут же и рассказал им, откуда пришел. Как и подобает выходцу из Уэльса, Янс был хорошим рассказчиком, так как валлийцы имеют много общего с ирландцами, которые обладают природным чувством языка и больше всего на свете любят слышать звук собственного голоса. В тот вечер брат рассказывал всякие истории, при этом так ни разу и не взглянул в сторону Темперанс. Да та и сама прекрасно знала, к кому обращены его слова и почему.
Надо заметить, что во всем поселении, наверное, не нашлось бы такого мужчины (не говоря уж об изредка забредавших в эти края торговцах и странствующих лудильщиках), которому не пришлась бы по сердцу такая смышленая и дерзкая девчонка, как Темперанс. К тому же кое-кто из местных парней имел на нее виды, а тут вдруг появляется этот чужак в широкополой шляпе и в штанах из оленьей кожи. Им это пришлось не по вкусу.
К тому же Янс, как и все мы, был воспитан в духе свободомыслия. Отец верил в наше благоразумие и был поборником свободы слова, а Янс был не из тех, кто стал бы держать язык за зубами. Он оставался в поселении, ухаживая за Темперанс, пока не перешел дорогу кому-то из местных, за что и оказался закованным в колодки.
В то время существовало обыкновение швырять в колодочника гнилыми фруктами или комьями грязи, а потому, как местным мальчишкам и парням было не за что жалеть Янса, и потому, что для всех он был чужаком в «индейских» штанах из оленьей кожи, свою долю он получил сполна. Хотя и пытался по возможности уворачиваться. Смирившись на время, Янс стал дожидаться подходящего случая. Он не сомневался в том, что рано или поздно все же выберется; и более того, догадывался о том, что теперь постарается предпринять Темперанс. Надо сказать, она не обманула его ожиданий.
Так или иначе ей удалось раздобыть где-то ключи, отпереть колодки и освободить Янса. Будучи умен не по годам, Янс поспешил убраться подобру-поздорову подальше от тех мест; и стоит ли говорить о том, что по сообразительности мой брат просто-таки превзошел сам себя, потому что Темперанс он, разумеется, забрал с собой.
Возможно, он бы так не поступил, памятуя об уважении к ее семье и все такое прочее, но только уйти без нее было превыше его сил. К тому же, оказывается, и сама девица уже заранее все обдумала и повела его прямиком к проповеднику. Святой отец поначалу заупрямился, возражая против того, чтобы сочетать их церковным браком, пока девчонка не пригрозила, что все равно убежит с Янсом и станет жить во грехе. Только после этого проповедник сдался.
Темперанс поселилась у нас и время от времени передавала весточки домой с проходившими через наше селение торговцами или с путниками, направлявшимися в те края, чтобы родные знали, что она, как и приличествует всякой порядочной девушке, вышла замуж и что здесь есть кому о ней позаботиться. Теперь же ее семья была в беде, и они прислали за Янсом.
Шел 1630 год, и колония на берегу залива Массачусетс, где проживало семейство Пенни, существовала уже около десяти лет, но многие из ее жителей обосновались там лишь недавно и не имели ни малейшего представления об индейцах и всяком таком.
Мы же о пекотах были слишком хорошо наслышаны. К счастью, нам не пришлось самим столкнуться с ними, но земля слухом полнится, вот и нам кое-что рассказывали индейцы из других племен. Судя по всему, это было могучее, воинственное племя, не знавшее жалости к бледнолицым.
Я был склонен думать, что, скорее всего, за Янсом послала мать Темперанс. Это была добродетельная и очень набожная женщина, но, видимо, ей было достаточно лишь однажды взглянуть на Янса, чтобы распознать в нем настоящего мужчину.
— Так кто же увез тех девчонок? — переспросил я старика индейца.
— Пекоты.
Он чуть помедлил с ответом? Или мне только показалось? Если пленницы еще живы, отбить их у пекотов будет делом непростым. И тут во двор въехал Янс верхом на своем любимом гнедом жеребце. Лошади, которые шли следом, были навьючены связками шкур. Мне понадобилась всего пара минут, чтобы рассказать ему о случившемся.
— Я поеду один. Незачем тебе терять урожай.
И тогда я просто посмотрел на него в упор, а потом сказал:
— Отец всегда говорил нам: «Я хочу, чтобы вы запомнили это раз и навсегда. Ни один из рода Сэкеттов, пока он жив, никогда не оставит другого в беде». Кроме того, я могу пригодиться тебе, чтобы сдерживать тех пилигримов, покуда ты сам отправишься за индейцами.
— Только не воображай, будто справиться с пекотами проще простого. С ними шутки плохи. Так что, Сэкетт, потом — пеняй на себя.
— А как быть с этим? — Я указал на индейца. — Он стар и к тому же ранен.
— Я пойду, — быстро сказал старик. — Вы идете, я тоже иду. Вы не идете, я пойду один.
— Если ты от нас отстанешь, — предупредил его Янс, — мы тебя бросим.
— Хм. — Старик с негодованием глянул на Янса. — Отстанешь ты, и я брошу тебя!
Брат привязал лошадей и принялся за еду. Отправившись верхом, мы сможем довольно быстро проехать по Пути воина. Запасов мяса и муки у нас было достаточно, так что можно будет ехать, не останавливаясь для охоты.
— А та, другая, — поинтересовался я, — которую забрали вместе с дочкой Пенни? Кто она?
Наступило неловкое молчание. Оно длилось, наверное, целую минуту, прежде чем он наконец заговорил:
— Это девица Маклин. Женщина трав.
С чего это вдруг такая нерешительность? Что там случилось на самом деле? И куда смотрели местные мужчины? Разумеется, почти никто из них не мог толком ориентироваться в лесу (если не сказать большего). В прошлом почти все они были ремесленниками: ткачами, плотниками и тому подобное, а Янс был хорошим охотником, привычным к путешествиям по безлюдным тропам. К тому же он неплохо разбирался в повадках индейцев.
Женщина трав? Что бы это могло означать? Может быть, то, что она собирала травы или хорошо разбиралась в них? Такая девушка должна чувствовать себя в лесу как дома.
— Будет лучше, если мы поторопимся, Кин. У меня такое ощущение, что нам придется заниматься этим в одиночку. Потому что никто из местных не станет отправляться на поиски Дианы Маклин.
В голосе брата угадывалась некая интонация, заставившая меня на минуту оторваться от сборов.
— Не станут? Но почему?
— Потому что все считают ее ведьмой. Они лишь вздохнут с облегчением: «Слава Богу, наконец-то отделались». И все.
— А как же дочь Пенни? — возразил я.
— Плохо, что она оказалась в такой компании. Можешь не сомневаться, Кин, там никто и палец о палец не ударит. Вся надежда только на нас. Иначе девчонки пропадут. Конец им, это я тебе говорю.
Глава 2
Мы выехали еще засветло, и к вечеру были уже довольно далеко от дома. Решили ехать по дальней тропе, что уходила в скалы, возвышавшиеся позади нашей хижины, петляя среди валунов и цветущих зарослей, — чтобы какой-нибудь случайный наблюдатель не приметил нашего отъезда. Все трое ехали верхом, и, должен признаться, я впервые в жизни увидел индейца на лошади. Старика звали Тенако.
Лошадей в наших колониях было мало. Наши были куплены у одного испанца, который решил-таки возвратиться обратно, и ради этого ему пришлось распродать всех своих коней. Вообще-то испанцам из Флориды не разрешалось торговать с англичанами, но, видать, такова человеческая натура, и к тому же у нас было много таких товаров, без которых им тоже было не обойтись. Так что торговля потихоньку шла. Мы платили золотом из своих запасов: немного нашли здесь, остальное было заработано отцом, который в свое время занимался торговлей.
Со всех сторон нас окружали индейские земли, и любой индеец там посчитал бы всякого чужака своей законной добычей. И все же были среди них и такие, которыми двигало простое человеческое любопытство и выгоды торговли; да и мы, со своей стороны, тоже не нарывались на неприятности.
Путь предстоял неблизкий, тропа вела нас сквозь дремучие заросли, где росли невиданные деревья, стволы которых оплетали лозы дикого винограда; это был край пустынных, нехоженых троп, где на каждом шагу нас могла подстерегать смертельная опасность, и Тенако знал об этом лучше любого из нас, так как индейцы убивали друг друга еще задолго до того, как на эту землю ступила нога белого человека.
Мы ехали по Пути воина, трое всадников, ведущие за собой вьючную лошадь, на которую был нагружен весь наш скарб.
Еще чего придумали: ведьма! Честно говоря, я никогда не верил в их существование, хотя и в Уэльсе, и в Англии бытовало немало историй о ведьмах, эльфах, гномах, привидениях и тому подобной нечисти. Поговаривали также, что нашему отцу был также присущ некий дар, кое-кто даже считал это проклятием, хотя ни отцу, ни мне, ни Лиле (которая якобы тоже была им наделена) не было до этих разговоров никакого дела.
Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.
Лошадей в наших колониях было мало. Наши были куплены у одного испанца, который решил-таки возвратиться обратно, и ради этого ему пришлось распродать всех своих коней. Вообще-то испанцам из Флориды не разрешалось торговать с англичанами, но, видать, такова человеческая натура, и к тому же у нас было много таких товаров, без которых им тоже было не обойтись. Так что торговля потихоньку шла. Мы платили золотом из своих запасов: немного нашли здесь, остальное было заработано отцом, который в свое время занимался торговлей.
Со всех сторон нас окружали индейские земли, и любой индеец там посчитал бы всякого чужака своей законной добычей. И все же были среди них и такие, которыми двигало простое человеческое любопытство и выгоды торговли; да и мы, со своей стороны, тоже не нарывались на неприятности.
Путь предстоял неблизкий, тропа вела нас сквозь дремучие заросли, где росли невиданные деревья, стволы которых оплетали лозы дикого винограда; это был край пустынных, нехоженых троп, где на каждом шагу нас могла подстерегать смертельная опасность, и Тенако знал об этом лучше любого из нас, так как индейцы убивали друг друга еще задолго до того, как на эту землю ступила нога белого человека.
Мы ехали по Пути воина, трое всадников, ведущие за собой вьючную лошадь, на которую был нагружен весь наш скарб.
Еще чего придумали: ведьма! Честно говоря, я никогда не верил в их существование, хотя и в Уэльсе, и в Англии бытовало немало историй о ведьмах, эльфах, гномах, привидениях и тому подобной нечисти. Поговаривали также, что нашему отцу был также присущ некий дар, кое-кто даже считал это проклятием, хотя ни отцу, ни мне, ни Лиле (которая якобы тоже была им наделена) не было до этих разговоров никакого дела.
Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.