Поставив лошадей в платной конюшне, я купил им овса и сена. Потом, оставив свои пожитки у конюха, я отправился в ресторан.
Сидя за длинным столом, я живо управлялся с картофельным пюре, антрекотами и бобами и прислушивался к разговорам.
— Никогда в жизни не видел такой быстроты, — рассказывал один из посетителей. — Я знал Пита давным-давно и всегда считал, что лучше его никто не умеет обращаться с револьвером, но он и пикнуть не успел.
— Драка на револьверах? — спросил я.
Говоривший оглянулся на меня. Я был чужак, но он был рассказчиком с готовой историей на языке.
— Да, прошлой ночью у салуна «Бон-тон». Один приезжий, очень представительный мужчина, с белокурой красоткой, попался Питу на дороге. Пит уже был хорошо под мухой и налетел на него. Тот попытался его обойти, но Пит разорался и полез за револьвером. Питу уже дважды случалось убивать людей в драке, и он частенько лез на рожон. Но на это раз ему даже не удалось ни разу выстрелить. Этот приезжий всадил ему в сердце пару пуль и спокойно ушел.
— Боб Хеселтайн, — произнес я.
— Хеселтайн? Что же удивляться, что Питу не повезло. Вы говорите, это был Боб Хеселтайн? Тот самый, за которым охотится Шел Такер?
— Во всяком случае, это на него похоже, — ответил я и снова налил себе кофе.
Значит, Хеселтайн был здесь прошлой ночью. Возможно, он и сейчас в городе. А где же Малыш Рис?
— Вы сказали, он приехал с женщиной? А не было ли с ними еще одного мужчины?
— Кажется, кто-то говорил, что с ними болтался еще один парень. Но он то ли заболел, то ли что. Вроде он лежит у дока Макнамары.
Покончив с едой, я выбрался наружу. Было солнечно и ярко, по улице прогуливался народ, кое-где были привязаны лошади под седлом или с поклажей. Стоя в тени возле входа в театр, я из-под полей шляпы изучал местность.
Заполучив назад от Поуни свой багаж, я немного приоделся, но дорога была долгой и трудной, и мне хотелось надеть чистые джинсы и рубаху. Да и погода обещала похолодать к вечеру.
Идя по улице, я увидел вывеску доктора Макнамары. Через минуту я уже входил в его приемную. Приемная пропахла сигарным дымом, на столике лежали газеты «Полис газетт», «Харперс» и несколько старых журналов.
Дверь в кабинет была приоткрыта, и доктор высунул оттуда голову.
— Я выйду к вам через минутку. Если у вас кровотечение, то сойдите с ковра. Я только что заплатил пятьдесят центов за его чистку.
— Я хотел спросить об одном вашем пациенте.
— О котором? У меня в пациентах побывала вся округа. Хотя климат здесь чересчур здоровый, чтобы зарабатывать на жизнь медициной. В Пиоше, помню, вообще не было кладбища, пока одного из жителей не застрелили в драке.
— Я хочу вас спросить о Малыше Рисе. Он прибыл в город день или два назад вместе с еще одним мужчиной и белокурой женщиной.
Доктор изучал меня внезапно посерьезневшим взглядом.
— А вы ему кто будете? Родственник? Или просто друг?
— Нет, не друг, — прямо сказал я, — мы с ним пару раз даже палили друг в друга. Я хочу узнать, в каком он состоянии, и поговорить с ним, если можно.
— Вы ехали вместе с ним?
— Я догонял его, — ответил я.
— Я не потерплю здесь никаких стычек. Кроме того, он болен, очень тяжело болен.
— Что с ним, док?
— Он говорит, что-то с желудком. Мне кажется, это отравление мышьяком.
— Мышьяком? Может быть, плохая вода?
— Сомневаюсь. Если им даже попался источник с плохой водой, то ему надо было очень много раз пить оттуда, чтобы заработать такое. Я думаю, что ему подсыпали мышьяк в воду в течение долгого времени.
Руби Шоу… Что ж, удобный способ избавиться от конкурента.
— Он сказал мне, что у него есть только один враг, но он последнее время был далеко от него. Я сказал ему, что в подобных случаях нужно обращать больше внимания не на врагов, а на тех, кого считаешь друзьями.
— Могу я увидеть его?
Палата у дока Макнамары была на четыре койки. Лишь одна из них была занята, и на ней лежал Малыш Рис — точнее, то, что от него осталось.
Лицо его похудело, черты заострились, глаза затуманились. Он поглядел на меня и сунул руку под подушку, словно за револьвером.
— Я не собираюсь тебя убивать, Рис, — сказал я. — Я вижу, у тебя и так хватает проблем.
— Я тебе ничего не скажу.
— По крайней мере, это не я накачал тебя мышьяком.
— Что за бред! Кто мог это сделать? Кому это было нужно?
— А как насчет Руби, Малыш? Убрав тебя, она получила Хеселтайна и все деньги, а с Бобом…
— Ты сбрендил? Руби? Да как она смогла бы! И потом, она до смерти влюблена в Боба. Ты просто хочешь рассорить меня с друзьями. Но погоди…
— Как она смогла? Ставлю пять монет против одной, что именно Руби в последнее время варила кофе. А кофе, который мы здесь пьем, ядовит и без мышьяка. Я бьюсь об заклад, что она сама свой кофе не пила.
— Мерзкая ложь! Это просто… — Его голос упал, и брови сошлись на переносице от внезапного озарения.
— Мне не нужен ты, Малыш. Я хочу вернуть свои деньги, и я их верну.
Я демонстративно уселся. Док Макнамара посмотрел на Риса, потом на меня и сказал:
— Я ничего не знаю о ваших делах и знать не хочу. В местной воде есть мышьяк, но в недостаточной концентрации, чтобы произвести такой эффект. Я бы сказал — у меня уже имелся подобный опыт, — что вам вводили все увеличивающиеся дозы мышьяка в течение довольно долгого времени. — Доктор пожал плечами. — Однако я удаляюсь. Я должен сделать сегодня вскрытие трупа…
— Но не моего! Не выйдет! — Но тут же Рис изменившимся голосом спросил: — Док, я поправлюсь?
— Думаю, что да. Если только вам еще раз не подсыплют яда. Этот человек, кажется, считается вашим врагом, но я бы на вашем месте последовал его совету и никогда бы и близко не подошел к вашим бывшим попутчикам.
Вся душа Риса протестовала, но очевидно было, что он нам поверил. Он поверил еще до того, как заговорил доктор, потому что припомнил, кто варил кофе.
— У меня нет при себе денег, — мрачно пробормотал он. — Они обещали позаботиться о моей доле.
— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказал я.
— Ты считаешь меня последним дураком, правда?
— От глупости никто не застрахован, Малыш. Мы все были дураками тогда, в Техасе, когда драли глотки насчет того, какими мы будем большими и крутыми. Вы с Доком оба были дураками, когда связались с Хеселтайном, а уж он сам был трижды дурак, когда с такими деньгами взял себе в компанию Руби Шоу. Спорю на что хочешь, что именно она всегда возражала, чтобы раздать каждому его долю.
— Ну и что? Это ничего не доказывает.
— Малыш, что ты сделаешь, когда выйдешь отсюда? Ты вернешься к ним? Может, у тебя хватит духу предупредить Хеселтайна, что он будет следующим?
Рис молчал. Доктор ушел в свой кабинет и начал перекладывать какие-то бумаги.
— Где они находятся, Малыш? Я остался должен тем людям в Техасе, и мне нужны мои деньги.
Рис не отвечал минуту-другую, а потом спросил:
— Ты в самом деле хочешь схлестнуться с Хеселтайном? Без дураков?
— Разумеется.
Произнося это, я внезапно понял, что именно так и будет. Я уже очень далеко ушел от того мальчишки, который когда-то гнал скот из Техаса. И я добавил, почувствовав с неожиданным удивлением, что говорю чистую правду:
— Бобу Хеселтайну встреча со мной доставит гораздо больше беспокойства, чем мне — встреча с ним.
Рис в упор посмотрел на меня.
— Тебе кажется, что ты здорово прибавил в весе?
Но он не фыркнул при этих словах. Я видел, что Малыш Рис и сам был с этим согласен.
— Не стану отрицать, — прибавил он, — что ты его здорово достал — висел на хвосте и все такое прочее. Факт, он уже спит не так крепко, как раньше. Как, впрочем, и все мы.
Он перевел на меня взгляд.
— Если я не вернусь к ним, ты оставишь меня в покое?
— Малыш, ты мне не нужен, да и не был нужен никогда. Ты прекрасно знал, что везешь наши деньги и едешь на нашей лошади. Но я хочу только вернуть свое.
— А эти люди в Техасе — кто они тебе?
— Никто. — Однако я тут же поправился: — Нет, не так. Они кое-что сделали для меня, точнее, для отца, но это одно и то же. Они поверили ему. Ты поймешь когда-нибудь, Малыш, что это значит гораздо больше, чем угощать выпивкой кучу собутыльников и шлюх, чтобы показать, какой ты крутой.
— Может, ты и прав. Ладно, слушай сюда. У Боба Хеселтайна есть убежище под водопадом Свадебная Фата, возле Теллурида.
— Где это — Теллурид?
— Это новый лагерь. Некий Джон Фалон застолбил там несколько участков, и похоже, что там скоро будет оживленно.
Больше я из него ничего не вытянул, да и сказанное им было под большим вопросом. У него не было причин говорить мне правду, но и лгать было опасно. С другой стороны, кто-то же подсыпал ему мышьяк, да и об участи Дока Сайтса, возможно, он знал.
Еще пару дней я покрутился в Эуреке, бродя по городу и наводя справки. Хеселтайн и Руби Шоу действительно побывали здесь, но они уже уехали, направляясь на восток.
Я менял лошадей и мчался вперед. Славная была гонка! Пару раз я вроде бы их догонял, но каждый раз это оказывались другие люди.
Это была дикая и прекрасная земля, но на дорогах становилось людно. В первый же день я обогнал три грузовых каравана, трое всадников проехали мимо меня, не говоря уже о дилижансах в обе стороны. Такое впечатление, что по этой дороге скоро нельзя будет проехать и пяти миль, чтобы не встретить кого-нибудь. В Юте я продал лошадь Зейла, но я так привык и к своему скакуну с полосой на спине, и к пепельно-серому жеребцу, что не мог расстаться ни с одним из них.
В тот день было прохладно, и я надел короткую толстую шерстяную куртку. В ней я и въехал во двор почтовой станции. Близился вечер, и я уже присматривал место для лагеря. Эта станция лежала посреди голой равнины, с одним лишь тополем во дворе: просто каменный загон, каменный дом и тропинка до дверей.
Во дворе была поилка, и я подъехал к ней. Из дверей дома выглянул человек и вышел на крыльцо.
— Привет! Проездом или остановитесь?
— Возможно. У вас найдется чего-нибудь перекусить?
— А как же. У меня тут появилась новая кухарка, то есть если она решит остаться здесь. Я, собственно, чего и вышел. Она хочет купить лошадку. Так я бы был очень признателен, если бы вы ей не продали. А то, я гляжу, у вас одна лишняя.
— Мне они нужны обе.
Я привязал коней, причем, обдумав его слова, привязал покрепче. Если кому-то сильно хочется добыть лошадь, незачем его искушать.
Смотритель прошел в дом вперед меня и крикнул с порога:
— Руби, у нас к ужину гость!
Это была Руби Шоу.
Мы увидели друг друга одновременно, и ее лицо окаменело. Она начала ругаться, а уж ругаться она умела лучше, чем любой погонщик мулов. Я слушал с минуту, а потом сказал:
— Мистер, я не останусь ужинать, и вам бы не советовал есть ее готовку. Последний из ее клиентов сейчас умирает от отравления мышьяком.
— Будь ты проклят! — Она выплевывала в меня слова. — Иди ты к дьяволу! Ты превратил хорошего мужика в подлую свинью!
— Нет, — сказал я, — ты сама его испортила.
Я повернулся и пошел к лошадям, а смотритель побежал за мной следом.
— Что вы имели в виду? Вы ее знаете?
— Ее зовут Руби Шоу. Она должна была ехать вместе с одним человеком. Что с ним случилось?
— Он уехал, как только она заснула. По-моему, ему было плохо. Он стоял вот тут, где вы сейчас стоите, держась за живот, весь скрюченный от боли. Я спросил его, как быть с дамой, а он сказал: «Хоть с маслом ее ешь, хоть масло пахтай», — и исчез. И ее лошадь тоже забрал.
Отвязывая коней, я с тоской представил себе холодную ночевку на голой земле где-нибудь в горах, но тем не менее вскочил в седло и уехал прочь.
Руби Шоу вышла на крыльцо и долго выкрикивала мне вслед ругательства, но я не обернулся.
Глава 21
Сидя за длинным столом, я живо управлялся с картофельным пюре, антрекотами и бобами и прислушивался к разговорам.
— Никогда в жизни не видел такой быстроты, — рассказывал один из посетителей. — Я знал Пита давным-давно и всегда считал, что лучше его никто не умеет обращаться с револьвером, но он и пикнуть не успел.
— Драка на револьверах? — спросил я.
Говоривший оглянулся на меня. Я был чужак, но он был рассказчиком с готовой историей на языке.
— Да, прошлой ночью у салуна «Бон-тон». Один приезжий, очень представительный мужчина, с белокурой красоткой, попался Питу на дороге. Пит уже был хорошо под мухой и налетел на него. Тот попытался его обойти, но Пит разорался и полез за револьвером. Питу уже дважды случалось убивать людей в драке, и он частенько лез на рожон. Но на это раз ему даже не удалось ни разу выстрелить. Этот приезжий всадил ему в сердце пару пуль и спокойно ушел.
— Боб Хеселтайн, — произнес я.
— Хеселтайн? Что же удивляться, что Питу не повезло. Вы говорите, это был Боб Хеселтайн? Тот самый, за которым охотится Шел Такер?
— Во всяком случае, это на него похоже, — ответил я и снова налил себе кофе.
Значит, Хеселтайн был здесь прошлой ночью. Возможно, он и сейчас в городе. А где же Малыш Рис?
— Вы сказали, он приехал с женщиной? А не было ли с ними еще одного мужчины?
— Кажется, кто-то говорил, что с ними болтался еще один парень. Но он то ли заболел, то ли что. Вроде он лежит у дока Макнамары.
Покончив с едой, я выбрался наружу. Было солнечно и ярко, по улице прогуливался народ, кое-где были привязаны лошади под седлом или с поклажей. Стоя в тени возле входа в театр, я из-под полей шляпы изучал местность.
Заполучив назад от Поуни свой багаж, я немного приоделся, но дорога была долгой и трудной, и мне хотелось надеть чистые джинсы и рубаху. Да и погода обещала похолодать к вечеру.
Идя по улице, я увидел вывеску доктора Макнамары. Через минуту я уже входил в его приемную. Приемная пропахла сигарным дымом, на столике лежали газеты «Полис газетт», «Харперс» и несколько старых журналов.
Дверь в кабинет была приоткрыта, и доктор высунул оттуда голову.
— Я выйду к вам через минутку. Если у вас кровотечение, то сойдите с ковра. Я только что заплатил пятьдесят центов за его чистку.
— Я хотел спросить об одном вашем пациенте.
— О котором? У меня в пациентах побывала вся округа. Хотя климат здесь чересчур здоровый, чтобы зарабатывать на жизнь медициной. В Пиоше, помню, вообще не было кладбища, пока одного из жителей не застрелили в драке.
— Я хочу вас спросить о Малыше Рисе. Он прибыл в город день или два назад вместе с еще одним мужчиной и белокурой женщиной.
Доктор изучал меня внезапно посерьезневшим взглядом.
— А вы ему кто будете? Родственник? Или просто друг?
— Нет, не друг, — прямо сказал я, — мы с ним пару раз даже палили друг в друга. Я хочу узнать, в каком он состоянии, и поговорить с ним, если можно.
— Вы ехали вместе с ним?
— Я догонял его, — ответил я.
— Я не потерплю здесь никаких стычек. Кроме того, он болен, очень тяжело болен.
— Что с ним, док?
— Он говорит, что-то с желудком. Мне кажется, это отравление мышьяком.
— Мышьяком? Может быть, плохая вода?
— Сомневаюсь. Если им даже попался источник с плохой водой, то ему надо было очень много раз пить оттуда, чтобы заработать такое. Я думаю, что ему подсыпали мышьяк в воду в течение долгого времени.
Руби Шоу… Что ж, удобный способ избавиться от конкурента.
— Он сказал мне, что у него есть только один враг, но он последнее время был далеко от него. Я сказал ему, что в подобных случаях нужно обращать больше внимания не на врагов, а на тех, кого считаешь друзьями.
— Могу я увидеть его?
Палата у дока Макнамары была на четыре койки. Лишь одна из них была занята, и на ней лежал Малыш Рис — точнее, то, что от него осталось.
Лицо его похудело, черты заострились, глаза затуманились. Он поглядел на меня и сунул руку под подушку, словно за револьвером.
— Я не собираюсь тебя убивать, Рис, — сказал я. — Я вижу, у тебя и так хватает проблем.
— Я тебе ничего не скажу.
— По крайней мере, это не я накачал тебя мышьяком.
— Что за бред! Кто мог это сделать? Кому это было нужно?
— А как насчет Руби, Малыш? Убрав тебя, она получила Хеселтайна и все деньги, а с Бобом…
— Ты сбрендил? Руби? Да как она смогла бы! И потом, она до смерти влюблена в Боба. Ты просто хочешь рассорить меня с друзьями. Но погоди…
— Как она смогла? Ставлю пять монет против одной, что именно Руби в последнее время варила кофе. А кофе, который мы здесь пьем, ядовит и без мышьяка. Я бьюсь об заклад, что она сама свой кофе не пила.
— Мерзкая ложь! Это просто… — Его голос упал, и брови сошлись на переносице от внезапного озарения.
— Мне не нужен ты, Малыш. Я хочу вернуть свои деньги, и я их верну.
Я демонстративно уселся. Док Макнамара посмотрел на Риса, потом на меня и сказал:
— Я ничего не знаю о ваших делах и знать не хочу. В местной воде есть мышьяк, но в недостаточной концентрации, чтобы произвести такой эффект. Я бы сказал — у меня уже имелся подобный опыт, — что вам вводили все увеличивающиеся дозы мышьяка в течение довольно долгого времени. — Доктор пожал плечами. — Однако я удаляюсь. Я должен сделать сегодня вскрытие трупа…
— Но не моего! Не выйдет! — Но тут же Рис изменившимся голосом спросил: — Док, я поправлюсь?
— Думаю, что да. Если только вам еще раз не подсыплют яда. Этот человек, кажется, считается вашим врагом, но я бы на вашем месте последовал его совету и никогда бы и близко не подошел к вашим бывшим попутчикам.
Вся душа Риса протестовала, но очевидно было, что он нам поверил. Он поверил еще до того, как заговорил доктор, потому что припомнил, кто варил кофе.
— У меня нет при себе денег, — мрачно пробормотал он. — Они обещали позаботиться о моей доле.
— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказал я.
— Ты считаешь меня последним дураком, правда?
— От глупости никто не застрахован, Малыш. Мы все были дураками тогда, в Техасе, когда драли глотки насчет того, какими мы будем большими и крутыми. Вы с Доком оба были дураками, когда связались с Хеселтайном, а уж он сам был трижды дурак, когда с такими деньгами взял себе в компанию Руби Шоу. Спорю на что хочешь, что именно она всегда возражала, чтобы раздать каждому его долю.
— Ну и что? Это ничего не доказывает.
— Малыш, что ты сделаешь, когда выйдешь отсюда? Ты вернешься к ним? Может, у тебя хватит духу предупредить Хеселтайна, что он будет следующим?
Рис молчал. Доктор ушел в свой кабинет и начал перекладывать какие-то бумаги.
— Где они находятся, Малыш? Я остался должен тем людям в Техасе, и мне нужны мои деньги.
Рис не отвечал минуту-другую, а потом спросил:
— Ты в самом деле хочешь схлестнуться с Хеселтайном? Без дураков?
— Разумеется.
Произнося это, я внезапно понял, что именно так и будет. Я уже очень далеко ушел от того мальчишки, который когда-то гнал скот из Техаса. И я добавил, почувствовав с неожиданным удивлением, что говорю чистую правду:
— Бобу Хеселтайну встреча со мной доставит гораздо больше беспокойства, чем мне — встреча с ним.
Рис в упор посмотрел на меня.
— Тебе кажется, что ты здорово прибавил в весе?
Но он не фыркнул при этих словах. Я видел, что Малыш Рис и сам был с этим согласен.
— Не стану отрицать, — прибавил он, — что ты его здорово достал — висел на хвосте и все такое прочее. Факт, он уже спит не так крепко, как раньше. Как, впрочем, и все мы.
Он перевел на меня взгляд.
— Если я не вернусь к ним, ты оставишь меня в покое?
— Малыш, ты мне не нужен, да и не был нужен никогда. Ты прекрасно знал, что везешь наши деньги и едешь на нашей лошади. Но я хочу только вернуть свое.
— А эти люди в Техасе — кто они тебе?
— Никто. — Однако я тут же поправился: — Нет, не так. Они кое-что сделали для меня, точнее, для отца, но это одно и то же. Они поверили ему. Ты поймешь когда-нибудь, Малыш, что это значит гораздо больше, чем угощать выпивкой кучу собутыльников и шлюх, чтобы показать, какой ты крутой.
— Может, ты и прав. Ладно, слушай сюда. У Боба Хеселтайна есть убежище под водопадом Свадебная Фата, возле Теллурида.
— Где это — Теллурид?
— Это новый лагерь. Некий Джон Фалон застолбил там несколько участков, и похоже, что там скоро будет оживленно.
Больше я из него ничего не вытянул, да и сказанное им было под большим вопросом. У него не было причин говорить мне правду, но и лгать было опасно. С другой стороны, кто-то же подсыпал ему мышьяк, да и об участи Дока Сайтса, возможно, он знал.
Еще пару дней я покрутился в Эуреке, бродя по городу и наводя справки. Хеселтайн и Руби Шоу действительно побывали здесь, но они уже уехали, направляясь на восток.
Я менял лошадей и мчался вперед. Славная была гонка! Пару раз я вроде бы их догонял, но каждый раз это оказывались другие люди.
Это была дикая и прекрасная земля, но на дорогах становилось людно. В первый же день я обогнал три грузовых каравана, трое всадников проехали мимо меня, не говоря уже о дилижансах в обе стороны. Такое впечатление, что по этой дороге скоро нельзя будет проехать и пяти миль, чтобы не встретить кого-нибудь. В Юте я продал лошадь Зейла, но я так привык и к своему скакуну с полосой на спине, и к пепельно-серому жеребцу, что не мог расстаться ни с одним из них.
В тот день было прохладно, и я надел короткую толстую шерстяную куртку. В ней я и въехал во двор почтовой станции. Близился вечер, и я уже присматривал место для лагеря. Эта станция лежала посреди голой равнины, с одним лишь тополем во дворе: просто каменный загон, каменный дом и тропинка до дверей.
Во дворе была поилка, и я подъехал к ней. Из дверей дома выглянул человек и вышел на крыльцо.
— Привет! Проездом или остановитесь?
— Возможно. У вас найдется чего-нибудь перекусить?
— А как же. У меня тут появилась новая кухарка, то есть если она решит остаться здесь. Я, собственно, чего и вышел. Она хочет купить лошадку. Так я бы был очень признателен, если бы вы ей не продали. А то, я гляжу, у вас одна лишняя.
— Мне они нужны обе.
Я привязал коней, причем, обдумав его слова, привязал покрепче. Если кому-то сильно хочется добыть лошадь, незачем его искушать.
Смотритель прошел в дом вперед меня и крикнул с порога:
— Руби, у нас к ужину гость!
Это была Руби Шоу.
Мы увидели друг друга одновременно, и ее лицо окаменело. Она начала ругаться, а уж ругаться она умела лучше, чем любой погонщик мулов. Я слушал с минуту, а потом сказал:
— Мистер, я не останусь ужинать, и вам бы не советовал есть ее готовку. Последний из ее клиентов сейчас умирает от отравления мышьяком.
— Будь ты проклят! — Она выплевывала в меня слова. — Иди ты к дьяволу! Ты превратил хорошего мужика в подлую свинью!
— Нет, — сказал я, — ты сама его испортила.
Я повернулся и пошел к лошадям, а смотритель побежал за мной следом.
— Что вы имели в виду? Вы ее знаете?
— Ее зовут Руби Шоу. Она должна была ехать вместе с одним человеком. Что с ним случилось?
— Он уехал, как только она заснула. По-моему, ему было плохо. Он стоял вот тут, где вы сейчас стоите, держась за живот, весь скрюченный от боли. Я спросил его, как быть с дамой, а он сказал: «Хоть с маслом ее ешь, хоть масло пахтай», — и исчез. И ее лошадь тоже забрал.
Отвязывая коней, я с тоской представил себе холодную ночевку на голой земле где-нибудь в горах, но тем не менее вскочил в седло и уехал прочь.
Руби Шоу вышла на крыльцо и долго выкрикивала мне вслед ругательства, но я не обернулся.
Глава 21
Если Боб Хеселтайн и вправду собирался укрыться в горах возле Теллурида, то ему не мешало бы поторопиться. Сезон подходил к концу, а зимой в этом краю сугробы наметает выше крыши. Между тем, засев однажды в этих горах, он вынужден будет оставаться там до весны, если только он не мастер по ходьбе на лыжах или снегоступах.
Я ни разу в жизни не пробовал ходить на лыжах, но почтальоны в горных районах издавна пользуются ими. В Калифорнии я знавал одного человека по прозвищу Снегоступ Томсон, который сделал себе имя, доставляя почту на этих самых снегоступах.
В воздухе уже становилось свежо. Это навело меня на мысли о пристанище на зиму. Если я хотел увидеть Вашти до того, как полетят снежинки, то мне следовало забыть о Хеселтайне и не терять времени зря.
Листья начали сворачиваться от утренних морозов, и на склонах гор засверкали золотые брызги осиновых крон. Густые осинники струились вниз по крутым откосам, словно земля решила отдать все свое золото в жаждущие его руки людей, и это золото было сразу для всех — стоит только взглянуть и полюбоваться. Такое богатство не растрачивается и не тускнеет с годами; оно живет в памяти и оживает с приходом новой осени.
Я ехал домой, погруженный в свои мысли. Домой? Ну что ж, для меня дом — там, где Вашти, хотя я и не сразу это понял. Вопрос лишь в том, где теперь Вашти? И вспоминает ли она обо мне так же, как я о ней?
Сколько раз, мотаясь по стране, я встречал людей, которые осели на выбранном месте, чтобы завести свое дело. И только я один все гонялся за парой воришек, вместо того чтобы построить что-нибудь свое.
Люди находили свое место на ранчо, фермах, рудниках. Они делали себе имя, как те янки, что первыми прибыли в Калифорнию; и этих людей будут уважать через много лет, когда от нынешнего времени останется только память… Только память, но не пример для подражания.
Да, славно ехать по прерии, распевая песни под ясным солнцем, но я слишком много повидал потрепанных кочевой жизнью стариков, сидящих в своих лохмотьях на чужом крыльце, и не стремился стать одним из них.
А как же те, кто работает не покладая рук, строя свое будущее? Можете не сомневаться — я их уважаю. Они — во всяком случае, большинство из них — отроят, открывают новые земли, облегчают жизнь тем, кто придет следом. Они берут на себя самую тяжелую часть работы — прокладывают пути, роют шахты, копают колодцы, стерегут скот, строят железные дороги. Я искренне хотел внести свой вклад в общее дело обустройства страны, но я был бы не против и присутствовать при дележке дивидендов.
Дорога повернула, и передо мной открылся поселок: два десятка домов и только что остановившийся дилижанс — пыль еще не осела, и собаки не умолкли.
Пассажиры только начали сходить с дилижанса, когда я подъехал к коновязи и спешился.
Это был не Бог весть что за культурный центр. Почтовая станция служила одновременно и салуном, и рестораном. За ней находился корраль, пара сараев и еще один салун. На другом доме виднелась вывеска крупными буквами: «Постель».
Коренастый человек с квадратной нижней челюстью наблюдал за пассажирами с крыльца здания станции. Он повернулся ко мне, когда я подходил к дверям, отряхиваясь от пыли. У него был значок шерифа.
— Шел Такер?
— Да.
— Войдите.
Он зашел за стойку, открыл огромный древний сейф и вынул оттуда мешок, который поставил на стойку передо мной.
— Здесь был человек, который продал лошадь и взял билет на дилижанс. Перед отъездом он зашел ко мне, угостил меня выпивкой и поставил на стол этот мешок. Он сказал так: «Через несколько часов — самое большое через пару дней — сюда приедет человек по имени Шел Такер». Он очень подробно вас описал. «И когда он зайдет к вам, скажите ему, чтобы он взял этот мешок и успокоился… Просто скажите, чтоб он успокоился». Я спросил его, не Боб ли он Хеселтайн, и он ответил «да», а потом добавил: «Я не могу скрываться всю жизнь. Человек должен спокойно спать по ночам и отдыхать иногда. Я пытался удрать от него, но не сумел. Мы пытались убить его, но тоже не сумели. Я должен же хоть иногда спать спокойно. Отдайте ему это и скажите, чтобы он отстал».
— Спасибо, — сказал я. — Жаль, что он не сделал этого месяц назад… а лучше еще раньше.
— Он сделал это сейчас. И что же, вы и правда собираетесь от него отстать?
— А почему нет? Мне сам по себе Хеселтайн безразличен. Я просто должен вернуть эти деньги — или часть их — одним людям из Техаса.
Человек с шерифским значком кивнул.
— Вы позволите мне угостить вас?
— Да вроде как это я должен сейчас ставить выпивку.
Бармен принес нам на стол бутылку.
— Мне, пожалуйста, еще кофе, — попросил я, — и хоть чего-нибудь поесть.
— У нас сегодня еды навалом, — сказал он, — дилижанс привез только двоих. Старик и девушка.
Дверь открылась, пропуская пассажиров. Я поднял глаза — в дверях стояла Вашти. Вашти и ее отец.
— Шел! О Шел! — вскрикнула она и бросилась прямо мне в объятья, как будто так и должно быть.
Старик Оуэн показался мне еще старше, и вид у него был очень усталый. Однако он взглянул на меня с ухмылкой:
— Похоже, тебя заарканили, мальчик мой.
— Как вы здесь оказались?
— Я попал под камнепад, и меня здорово помяло. Доктор велел мне поискать место с более теплым климатом. Я сказал, что давно собирался переехать сюда, а он ответил, что мне лучше поторопиться, а не ждать, пока помру. И вот мы в пути.
— Кон сказал нам, что ты был в Лос-Анджелесе, — вставила Вашти.
— Где я только не был, — ответил я, — но сейчас я еду обратно.
Человек с шерифским значком вышел, остался лишь возница с дилижанса. Он подошел к стойке бара и, взяв выпивку, заговорил с барменом.
— Я ехал к вам, — сказал я Вашти и ее отцу. — Я вернул свои деньги, и с этим наконец покончено.
— Как бы не так!
В дверях, черный от ярости, стоял Боб Хеселтайн.
— Отойди-ка, Ваш, — тихо попросил я и обратился к Хеселтайну: — Я думал, ты уехал, Боб. Мне показалось, что ты завязал с этим делом.
— Как же, дьявол меня побери! Я собирался было, но подумал еще раз и просто взбесился от злости и сказал себе, что буду идиотом, если сдамся!
— Боб, — сказал я, — у тебя еще есть шанс. Дорога открыта, лошадь твоя под седлом. Я не хочу тебя убивать.
— Ты долго издевался надо мной, — прорычал он. — Надо мной! Над Бобом Хеселтайном! Мне надо было пристрелить тебя во время нашей первой встречи!
— Ты еще можешь уехать, Боб. После драки кулаками не машут.
Он в бешенстве уставился на меня.
— Да что ты себе позволяешь, сопляк! Я в шесть лет управлялся с револьвером лучше, чем ты сейчас!
— Рис, я думаю, выживет, — как бы не слыша, продолжал я, — у него хороший врач. Он пьет много молока и вроде поправляется. И Руби я видел — уже после того, как ты бросил ее. Она теперь кухарка у станционного смотрителя.
— Руби? Кухарка?
— Точно. И…
Он схватился за револьвер, и это был конец.
Мой кольт легко скользнул мне в ладонь. В моих движениях не было ни торопливости, ни страха. Наступил миг, к которому я готовился очень долго — многие месяцы моей погони.
Боб опустил руку на левое бедро, я увидел его револьвер и выстрелил ему в живот — три раза подряд быстро спустил курок, и три выстрела слились в один.
Хеселтайн успел выстрелить только один раз — в пол.
Он упал на колени, хотел подняться, но рухнул лицом вниз. И лишь через несколько долгих минут я поверил, что он мертв.
В дверях показался человек с шерифским значком.
— Он вернулся, — пробормотал я. — Он все же вернулся.
— Я так и думал, — сказал шериф.
Возница просунул голову в дверь и объявил:
— Дилижанс отходит. Все отъезжающие поспешите на посадку.
— Пойдемте, — сказал я Вашти и ее отцу. — Садитесь в дилижанс. Я поеду рядом.
Вот так я и вернулся в Калифорнию.
Я ни разу в жизни не пробовал ходить на лыжах, но почтальоны в горных районах издавна пользуются ими. В Калифорнии я знавал одного человека по прозвищу Снегоступ Томсон, который сделал себе имя, доставляя почту на этих самых снегоступах.
В воздухе уже становилось свежо. Это навело меня на мысли о пристанище на зиму. Если я хотел увидеть Вашти до того, как полетят снежинки, то мне следовало забыть о Хеселтайне и не терять времени зря.
Листья начали сворачиваться от утренних морозов, и на склонах гор засверкали золотые брызги осиновых крон. Густые осинники струились вниз по крутым откосам, словно земля решила отдать все свое золото в жаждущие его руки людей, и это золото было сразу для всех — стоит только взглянуть и полюбоваться. Такое богатство не растрачивается и не тускнеет с годами; оно живет в памяти и оживает с приходом новой осени.
Я ехал домой, погруженный в свои мысли. Домой? Ну что ж, для меня дом — там, где Вашти, хотя я и не сразу это понял. Вопрос лишь в том, где теперь Вашти? И вспоминает ли она обо мне так же, как я о ней?
Сколько раз, мотаясь по стране, я встречал людей, которые осели на выбранном месте, чтобы завести свое дело. И только я один все гонялся за парой воришек, вместо того чтобы построить что-нибудь свое.
Люди находили свое место на ранчо, фермах, рудниках. Они делали себе имя, как те янки, что первыми прибыли в Калифорнию; и этих людей будут уважать через много лет, когда от нынешнего времени останется только память… Только память, но не пример для подражания.
Да, славно ехать по прерии, распевая песни под ясным солнцем, но я слишком много повидал потрепанных кочевой жизнью стариков, сидящих в своих лохмотьях на чужом крыльце, и не стремился стать одним из них.
А как же те, кто работает не покладая рук, строя свое будущее? Можете не сомневаться — я их уважаю. Они — во всяком случае, большинство из них — отроят, открывают новые земли, облегчают жизнь тем, кто придет следом. Они берут на себя самую тяжелую часть работы — прокладывают пути, роют шахты, копают колодцы, стерегут скот, строят железные дороги. Я искренне хотел внести свой вклад в общее дело обустройства страны, но я был бы не против и присутствовать при дележке дивидендов.
Дорога повернула, и передо мной открылся поселок: два десятка домов и только что остановившийся дилижанс — пыль еще не осела, и собаки не умолкли.
Пассажиры только начали сходить с дилижанса, когда я подъехал к коновязи и спешился.
Это был не Бог весть что за культурный центр. Почтовая станция служила одновременно и салуном, и рестораном. За ней находился корраль, пара сараев и еще один салун. На другом доме виднелась вывеска крупными буквами: «Постель».
Коренастый человек с квадратной нижней челюстью наблюдал за пассажирами с крыльца здания станции. Он повернулся ко мне, когда я подходил к дверям, отряхиваясь от пыли. У него был значок шерифа.
— Шел Такер?
— Да.
— Войдите.
Он зашел за стойку, открыл огромный древний сейф и вынул оттуда мешок, который поставил на стойку передо мной.
— Здесь был человек, который продал лошадь и взял билет на дилижанс. Перед отъездом он зашел ко мне, угостил меня выпивкой и поставил на стол этот мешок. Он сказал так: «Через несколько часов — самое большое через пару дней — сюда приедет человек по имени Шел Такер». Он очень подробно вас описал. «И когда он зайдет к вам, скажите ему, чтобы он взял этот мешок и успокоился… Просто скажите, чтоб он успокоился». Я спросил его, не Боб ли он Хеселтайн, и он ответил «да», а потом добавил: «Я не могу скрываться всю жизнь. Человек должен спокойно спать по ночам и отдыхать иногда. Я пытался удрать от него, но не сумел. Мы пытались убить его, но тоже не сумели. Я должен же хоть иногда спать спокойно. Отдайте ему это и скажите, чтобы он отстал».
— Спасибо, — сказал я. — Жаль, что он не сделал этого месяц назад… а лучше еще раньше.
— Он сделал это сейчас. И что же, вы и правда собираетесь от него отстать?
— А почему нет? Мне сам по себе Хеселтайн безразличен. Я просто должен вернуть эти деньги — или часть их — одним людям из Техаса.
Человек с шерифским значком кивнул.
— Вы позволите мне угостить вас?
— Да вроде как это я должен сейчас ставить выпивку.
Бармен принес нам на стол бутылку.
— Мне, пожалуйста, еще кофе, — попросил я, — и хоть чего-нибудь поесть.
— У нас сегодня еды навалом, — сказал он, — дилижанс привез только двоих. Старик и девушка.
Дверь открылась, пропуская пассажиров. Я поднял глаза — в дверях стояла Вашти. Вашти и ее отец.
— Шел! О Шел! — вскрикнула она и бросилась прямо мне в объятья, как будто так и должно быть.
Старик Оуэн показался мне еще старше, и вид у него был очень усталый. Однако он взглянул на меня с ухмылкой:
— Похоже, тебя заарканили, мальчик мой.
— Как вы здесь оказались?
— Я попал под камнепад, и меня здорово помяло. Доктор велел мне поискать место с более теплым климатом. Я сказал, что давно собирался переехать сюда, а он ответил, что мне лучше поторопиться, а не ждать, пока помру. И вот мы в пути.
— Кон сказал нам, что ты был в Лос-Анджелесе, — вставила Вашти.
— Где я только не был, — ответил я, — но сейчас я еду обратно.
Человек с шерифским значком вышел, остался лишь возница с дилижанса. Он подошел к стойке бара и, взяв выпивку, заговорил с барменом.
— Я ехал к вам, — сказал я Вашти и ее отцу. — Я вернул свои деньги, и с этим наконец покончено.
— Как бы не так!
В дверях, черный от ярости, стоял Боб Хеселтайн.
— Отойди-ка, Ваш, — тихо попросил я и обратился к Хеселтайну: — Я думал, ты уехал, Боб. Мне показалось, что ты завязал с этим делом.
— Как же, дьявол меня побери! Я собирался было, но подумал еще раз и просто взбесился от злости и сказал себе, что буду идиотом, если сдамся!
— Боб, — сказал я, — у тебя еще есть шанс. Дорога открыта, лошадь твоя под седлом. Я не хочу тебя убивать.
— Ты долго издевался надо мной, — прорычал он. — Надо мной! Над Бобом Хеселтайном! Мне надо было пристрелить тебя во время нашей первой встречи!
— Ты еще можешь уехать, Боб. После драки кулаками не машут.
Он в бешенстве уставился на меня.
— Да что ты себе позволяешь, сопляк! Я в шесть лет управлялся с револьвером лучше, чем ты сейчас!
— Рис, я думаю, выживет, — как бы не слыша, продолжал я, — у него хороший врач. Он пьет много молока и вроде поправляется. И Руби я видел — уже после того, как ты бросил ее. Она теперь кухарка у станционного смотрителя.
— Руби? Кухарка?
— Точно. И…
Он схватился за револьвер, и это был конец.
Мой кольт легко скользнул мне в ладонь. В моих движениях не было ни торопливости, ни страха. Наступил миг, к которому я готовился очень долго — многие месяцы моей погони.
Боб опустил руку на левое бедро, я увидел его револьвер и выстрелил ему в живот — три раза подряд быстро спустил курок, и три выстрела слились в один.
Хеселтайн успел выстрелить только один раз — в пол.
Он упал на колени, хотел подняться, но рухнул лицом вниз. И лишь через несколько долгих минут я поверил, что он мертв.
В дверях показался человек с шерифским значком.
— Он вернулся, — пробормотал я. — Он все же вернулся.
— Я так и думал, — сказал шериф.
Возница просунул голову в дверь и объявил:
— Дилижанс отходит. Все отъезжающие поспешите на посадку.
— Пойдемте, — сказал я Вашти и ее отцу. — Садитесь в дилижанс. Я поеду рядом.
Вот так я и вернулся в Калифорнию.