Луис Ламур
Темный каньон
Посвящается Кэтрин
Глава 1
Только на закате Джим Колберн добрался до лагеря, где укрылась его банда. Он был не один. Рядом скакал долговязый парень, узкобедрый, широкоплечий, но очень худой. Старый армейский кольт, болтавшийся на поясе, казался слишком велик для него.
Джим соскочил с седла и пристально оглядел приятелей, сидящих у костра.
— Это Гейлорд Райли, — представил он и тоном, не терпящим возражений, добавил: — Поедет с нами.
Продолжая помешивать бобы, Пэрриш поднял глаза, но ничего не сказал. Вивер собрался возразить, но, взглянув на Колберна, который в их шайке был признанным лидером и отличался крутым характером, решил промолчать, хотя и разозлился. Какого черта в самом деле! Сколько времени они работают вчетвером. Никого со стороны. Брались только за то, что наверняка могли выполнить своими силами. И вот на тебе! Кио бросил окурок и носком сапога вдавил его в землю.
— Привет, парень, — сказал он.
Ели молча. Когда ужин закончился, Райли встал и помог Пэрришу убрать посуду. Никто не проронил ни слова, пока Колберн не снял сапог и, потирая ногу, не заговорил сам:
— Я попал в переделку. Он меня вытащил.
На заре, проверив, нет ли поблизости незваных гостей, они тронулись в путь. Четыре опытных, матерых грабителя, съевших, как говорится, пуд соли вместе, и костлявый юнец на дохлой кляче. Кио — худощавый с виду, медлительный; Пэрриш — коренастый и молчаливый; Вивер — экспансивный, резкий, в то утро особенно злой; и Джим Колберн — их вожак и мозговой центр, прекрасно владеющий оружием, впрочем, как и все они.
Присутствие постороннего явно раздражало Вивера, но он молчал. Всадники остановились у ручья на окраине города.
— Разделимся, как всегда, — произнес Колберн. — Пэрриш останется с лошадьми. Вивер и Кио пойдут со мной.
Не повернув головы, Вивер спросил:
— А что будет делать этот?
— Он встанет у того большого тополя и подождет там, пока, возвращаясь, мы не проедем мимо. Если начнется пальба — прикроет нас.
— А выдержки хватит?
— Хватит! — Гейлорд смерил Вивера взглядом, но тот проигнорировал его ответ.
— Что ж, ты еще, слава Богу, никогда не ошибался, Джим, — сказал он.
И банда въехала в город.
Райли спешился, где ему указали, и сделал вид, что подтягивает подпругу у лошади. С этого места хорошо просматривалась улица, пустынная в столь ранний час. Банк находился в двухстах ярдах.
Когда Колберн, Вивер и Кио вышли из дверей и вскочили на лошадей, на улице по-прежнему не было ни души.
Бандиты проскакали полпути до того тополя, где их ждал Гейлорд, когда из банка с криками выскочил его владелец, в руках он держал ружье, которое тут же вскинул, чтобы выстрелить.
Гейлорду представился шанс, и он им воспользовался: прицелившись в перекладину коновязи перед банком, выстрелил. Во все стороны полетели щепки, и банкир ошалело кинулся назад, к дверям, чтобы укрыться.
Как только его новые товарищи пронеслись мимо, парень тоже вскочил в седло и помчался за ними. В этот момент на улицу начали выбегать люди.
Потом в городе долго шли споры: одни утверждали, что налетчиков было трое, другие точно знали, что четверо. Человека, укрывшегося под тополем в конце улицы, не заметил никто. Те же, кто видел парня, скачущего вслед за шайкой, скорее всего, подумали, что он пытается догнать грабителей.
Первую милю они неслись во весь опор, стараясь уйти как можно дальше. Увидев дюжину бычков, пасущихся у дороги, Райли сделал крюк и погнал их за скачущей четверкой, чтобы затоптать следы. Примерно через милю, выехав к ручью, налетчик отпустил бычков, и вся компания вошла в воду и направилась вверх по течению. Поднявшись по ручью с полмили, беглецы свернули к холмам. Преследователи так и не нашли их следов.
Добыча оказалась небольшой, и Вивер высказал недовольство, когда Райли досталась равная со всеми доля.
Кио сунул свои деньги в карман и грустно произнес:
— И чего мы не убили этого банкира?
— А какая в том надобность?
Эти четверо давно были неразлучны. Они вместе охотились на бизонов на равнинах западного Техаса, вместе перегоняли скот для таких компаний, как «Шанхай Пирс», «Гейб Слотер» и «Гуд найт». Сделать первый шаг за черту, которая отделяет законопослушных граждан от тех, кому закон не писан, их побудил обман при расчете.
Был среди подрядчиков некто Тоуб Вестон. Пользуясь небрежным отношением ковбоев к деньгам, он стал беззастенчиво надувать их, прикарманивая каждый раз по нескольку долларов. Эти доллары разожгли его аппетит, и он уже обсчитывал каждого, кто на него работал, за исключением Деуса Конрона, который являлся его крепкой правой рукой. Время от времени некоторые работники, умеющие считать, возражали. Если не удавалось их утихомирить словами, в ход пускалось оружие. А жадность Вестона все росла.
Когда Колберн, Кио, Вивер и Пэрриш нанялись к нему, они ничего о нем не знали. Только через четыре месяца, разобравшись в несложной арифметике Тоуба, решили расстаться с ним.
И тут выяснилось, что вороватый подрядчик обсчитал каждого из них на кругленькую сумму. Получалось, что два месяца ковбои трудились за здорово живешь. Парни предъявили счет Тоубу. У того не нашлось аргументов доказать, что все расчеты правильны, и тогда на сцене появился Деус. Кио, как и другие, был готов поспорить с этими двумя, но не с четырьмя ружьями, нацеленными на бунтовщиков из окон дома Вестонов.
— Не стоит поднимать шум, — остановил разгневанных друзей Колберн, и они уехали.
Укрывшись в горах, выжидали три недели и, когда Тоуб Вестон отправился в город в парадном черном костюме, поняли: их час настал. Ковбои внезапно появились на дороге из-за скал и забрали у своего обидчика то, что им причиталось, но в последнюю минуту решили, что накажут его по заслугам, если отберут все. Что и сделали.
Так все началось. И это случилось много лет назад. С тех пор они совершили много ограблений, и успех каждого зависел от тщательности подготовки и слаженности действий. Они мало говорили, потому что понимали друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда. В их группе не было чужаков, пока Колберн не привел Гейлорда Райли.
Налет на дилижанс, следующий в Черный каньон, обычное для них дело, произошел через три недели после того, как к ним присоединился Райли.
На этот дилижанс частенько нападали. Возницы уже хорошо знали все опасные места и, минуя их, готовились дать отпор. Но Джим Колберн перехитрил всех. Он остановил дилижанс в чистом поле, на ровной как стол местности, где не было укрытий и никто не ожидал налета.
Фургон, не спеша движущийся по дороге, поднимавший облачко пыли, возница заметил за милю. Когда фургон приблизился, стало ясно, что им правил худой долговязый парень в фермерской соломенной шляпе, рядом с ним сидел закутанный в одеяло старик. Парень придерживал его рукой, чтобы тот не свалился.
Дилижанс замедлил ход, чтобы разъехаться с фургоном, и тут старик поднял слабую руку, сигналя вознице остановиться.
Он остановился, и высокий парень помог старику спуститься на землю. Один из пассажиров вышел поддержать пожилого человека, и тогда старик выхватил из-под одеяла шестизарядный револьвер.
Еще двое нападающих скатились из-под брезента, — злополучный дилижанс был ограблен бандитами еще раз. Позже по крайней мере двое из пассажиров утверждали, что простоватый парень — пленник из фермеров. Со своим фургоном и шляпой он никак не мог быть налетчиком. И выглядел очень напуганным. Или им так показалось.
Райли мало говорил и охотно брал на себя любые хозяйственные заботы, но его присутствие явно раздражало Вивера. Слоняясь по улице в Брэдшо, изучая тамошний банк, Вивер неожиданно сказал Кио:
— Надоел мне этот молокосос, зачем только Джим привел его?
— Он неплохой парень, оставь его в покое.
— Что-то в нем действует мне на нервы, — настаивал Вивер, — он нам не нужен.
— Не трогай его, — посоветовал Кио, — а то тебе накрутят хвост.
— Хо! — ответил Вивер презрительно. — У него еще молоко на губах не обсохло.
Кио стряхнул пепел с сигареты.
— Гейлорд настоящий ганфайтер.
— Он? Да я его…
— Будешь убит.
Вивер разозлился еще больше, но теперь его удивил Кио. Он был не дурак в этих делах, а кое в чем более сведущ, чем другие.
— Почему ты так говоришь?
— А ты понаблюдай за ним. Он следит за каждым движением, и его правая рука всегда свободна. Когда он берет что-нибудь, то делает это левой рукой. Приглядись.
Ворча, Вивер с ним согласился.
Когда банда пересекала границу, чтобы погулять на награбленное, Райли покупал напитки, но никогда не пил и вообще денег тратил мало. Вивер обычно спускал все за несколько дней, и Пэрриш тоже. Никто из них особой бережливостью не отличался.
Однажды утром, в трех милях от Ногалеса, в Соноре, Вивер вылез из-под одеяла весь разбитый после пьянки. Пэрриш готовил еду, Райли чистил ружье. Колберна и Кио не было.
— Вчера я слишком много принял — башка разваливается… — простонал он. — Пэрриш, нет ли у тебя чего-нибудь выпить?
Пэрриш отрицательно помотал головой, а Райли повернулся к своему скатанному одеялу и выудил бутылку.
— Опохмелись, — улыбнулся он, бросая ее Виверу.
Вивер вытащил пробку и отпил.
— Спасибо, Малыш, выручил.
— Возьми ее, — сказал Райли, — ты вчера так набрался, что я подумал, это тебе сегодня пригодится.
Позже, когда Райли уехал, Вивер заметил:
— Может, я несправедлив к парню?
— Конечно. С ним все в порядке, — ответил Пэрриш, передавая другу чашку кофе, — он хороший парень.
Вивер еще глотнул из бутылки, заткнул ее пробкой и спрятал. Казалось, он обдумывал слова Пэрриша.
— Вот именно, — наконец произнес он вслух, — в том-то и беда, что он хороший парень.
Джим соскочил с седла и пристально оглядел приятелей, сидящих у костра.
— Это Гейлорд Райли, — представил он и тоном, не терпящим возражений, добавил: — Поедет с нами.
Продолжая помешивать бобы, Пэрриш поднял глаза, но ничего не сказал. Вивер собрался возразить, но, взглянув на Колберна, который в их шайке был признанным лидером и отличался крутым характером, решил промолчать, хотя и разозлился. Какого черта в самом деле! Сколько времени они работают вчетвером. Никого со стороны. Брались только за то, что наверняка могли выполнить своими силами. И вот на тебе! Кио бросил окурок и носком сапога вдавил его в землю.
— Привет, парень, — сказал он.
Ели молча. Когда ужин закончился, Райли встал и помог Пэрришу убрать посуду. Никто не проронил ни слова, пока Колберн не снял сапог и, потирая ногу, не заговорил сам:
— Я попал в переделку. Он меня вытащил.
На заре, проверив, нет ли поблизости незваных гостей, они тронулись в путь. Четыре опытных, матерых грабителя, съевших, как говорится, пуд соли вместе, и костлявый юнец на дохлой кляче. Кио — худощавый с виду, медлительный; Пэрриш — коренастый и молчаливый; Вивер — экспансивный, резкий, в то утро особенно злой; и Джим Колберн — их вожак и мозговой центр, прекрасно владеющий оружием, впрочем, как и все они.
Присутствие постороннего явно раздражало Вивера, но он молчал. Всадники остановились у ручья на окраине города.
— Разделимся, как всегда, — произнес Колберн. — Пэрриш останется с лошадьми. Вивер и Кио пойдут со мной.
Не повернув головы, Вивер спросил:
— А что будет делать этот?
— Он встанет у того большого тополя и подождет там, пока, возвращаясь, мы не проедем мимо. Если начнется пальба — прикроет нас.
— А выдержки хватит?
— Хватит! — Гейлорд смерил Вивера взглядом, но тот проигнорировал его ответ.
— Что ж, ты еще, слава Богу, никогда не ошибался, Джим, — сказал он.
И банда въехала в город.
Райли спешился, где ему указали, и сделал вид, что подтягивает подпругу у лошади. С этого места хорошо просматривалась улица, пустынная в столь ранний час. Банк находился в двухстах ярдах.
Когда Колберн, Вивер и Кио вышли из дверей и вскочили на лошадей, на улице по-прежнему не было ни души.
Бандиты проскакали полпути до того тополя, где их ждал Гейлорд, когда из банка с криками выскочил его владелец, в руках он держал ружье, которое тут же вскинул, чтобы выстрелить.
Гейлорду представился шанс, и он им воспользовался: прицелившись в перекладину коновязи перед банком, выстрелил. Во все стороны полетели щепки, и банкир ошалело кинулся назад, к дверям, чтобы укрыться.
Как только его новые товарищи пронеслись мимо, парень тоже вскочил в седло и помчался за ними. В этот момент на улицу начали выбегать люди.
Потом в городе долго шли споры: одни утверждали, что налетчиков было трое, другие точно знали, что четверо. Человека, укрывшегося под тополем в конце улицы, не заметил никто. Те же, кто видел парня, скачущего вслед за шайкой, скорее всего, подумали, что он пытается догнать грабителей.
Первую милю они неслись во весь опор, стараясь уйти как можно дальше. Увидев дюжину бычков, пасущихся у дороги, Райли сделал крюк и погнал их за скачущей четверкой, чтобы затоптать следы. Примерно через милю, выехав к ручью, налетчик отпустил бычков, и вся компания вошла в воду и направилась вверх по течению. Поднявшись по ручью с полмили, беглецы свернули к холмам. Преследователи так и не нашли их следов.
Добыча оказалась небольшой, и Вивер высказал недовольство, когда Райли досталась равная со всеми доля.
Кио сунул свои деньги в карман и грустно произнес:
— И чего мы не убили этого банкира?
— А какая в том надобность?
Эти четверо давно были неразлучны. Они вместе охотились на бизонов на равнинах западного Техаса, вместе перегоняли скот для таких компаний, как «Шанхай Пирс», «Гейб Слотер» и «Гуд найт». Сделать первый шаг за черту, которая отделяет законопослушных граждан от тех, кому закон не писан, их побудил обман при расчете.
Был среди подрядчиков некто Тоуб Вестон. Пользуясь небрежным отношением ковбоев к деньгам, он стал беззастенчиво надувать их, прикарманивая каждый раз по нескольку долларов. Эти доллары разожгли его аппетит, и он уже обсчитывал каждого, кто на него работал, за исключением Деуса Конрона, который являлся его крепкой правой рукой. Время от времени некоторые работники, умеющие считать, возражали. Если не удавалось их утихомирить словами, в ход пускалось оружие. А жадность Вестона все росла.
Когда Колберн, Кио, Вивер и Пэрриш нанялись к нему, они ничего о нем не знали. Только через четыре месяца, разобравшись в несложной арифметике Тоуба, решили расстаться с ним.
И тут выяснилось, что вороватый подрядчик обсчитал каждого из них на кругленькую сумму. Получалось, что два месяца ковбои трудились за здорово живешь. Парни предъявили счет Тоубу. У того не нашлось аргументов доказать, что все расчеты правильны, и тогда на сцене появился Деус. Кио, как и другие, был готов поспорить с этими двумя, но не с четырьмя ружьями, нацеленными на бунтовщиков из окон дома Вестонов.
— Не стоит поднимать шум, — остановил разгневанных друзей Колберн, и они уехали.
Укрывшись в горах, выжидали три недели и, когда Тоуб Вестон отправился в город в парадном черном костюме, поняли: их час настал. Ковбои внезапно появились на дороге из-за скал и забрали у своего обидчика то, что им причиталось, но в последнюю минуту решили, что накажут его по заслугам, если отберут все. Что и сделали.
Так все началось. И это случилось много лет назад. С тех пор они совершили много ограблений, и успех каждого зависел от тщательности подготовки и слаженности действий. Они мало говорили, потому что понимали друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда. В их группе не было чужаков, пока Колберн не привел Гейлорда Райли.
Налет на дилижанс, следующий в Черный каньон, обычное для них дело, произошел через три недели после того, как к ним присоединился Райли.
На этот дилижанс частенько нападали. Возницы уже хорошо знали все опасные места и, минуя их, готовились дать отпор. Но Джим Колберн перехитрил всех. Он остановил дилижанс в чистом поле, на ровной как стол местности, где не было укрытий и никто не ожидал налета.
Фургон, не спеша движущийся по дороге, поднимавший облачко пыли, возница заметил за милю. Когда фургон приблизился, стало ясно, что им правил худой долговязый парень в фермерской соломенной шляпе, рядом с ним сидел закутанный в одеяло старик. Парень придерживал его рукой, чтобы тот не свалился.
Дилижанс замедлил ход, чтобы разъехаться с фургоном, и тут старик поднял слабую руку, сигналя вознице остановиться.
Он остановился, и высокий парень помог старику спуститься на землю. Один из пассажиров вышел поддержать пожилого человека, и тогда старик выхватил из-под одеяла шестизарядный револьвер.
Еще двое нападающих скатились из-под брезента, — злополучный дилижанс был ограблен бандитами еще раз. Позже по крайней мере двое из пассажиров утверждали, что простоватый парень — пленник из фермеров. Со своим фургоном и шляпой он никак не мог быть налетчиком. И выглядел очень напуганным. Или им так показалось.
Райли мало говорил и охотно брал на себя любые хозяйственные заботы, но его присутствие явно раздражало Вивера. Слоняясь по улице в Брэдшо, изучая тамошний банк, Вивер неожиданно сказал Кио:
— Надоел мне этот молокосос, зачем только Джим привел его?
— Он неплохой парень, оставь его в покое.
— Что-то в нем действует мне на нервы, — настаивал Вивер, — он нам не нужен.
— Не трогай его, — посоветовал Кио, — а то тебе накрутят хвост.
— Хо! — ответил Вивер презрительно. — У него еще молоко на губах не обсохло.
Кио стряхнул пепел с сигареты.
— Гейлорд настоящий ганфайтер.
— Он? Да я его…
— Будешь убит.
Вивер разозлился еще больше, но теперь его удивил Кио. Он был не дурак в этих делах, а кое в чем более сведущ, чем другие.
— Почему ты так говоришь?
— А ты понаблюдай за ним. Он следит за каждым движением, и его правая рука всегда свободна. Когда он берет что-нибудь, то делает это левой рукой. Приглядись.
Ворча, Вивер с ним согласился.
Когда банда пересекала границу, чтобы погулять на награбленное, Райли покупал напитки, но никогда не пил и вообще денег тратил мало. Вивер обычно спускал все за несколько дней, и Пэрриш тоже. Никто из них особой бережливостью не отличался.
Однажды утром, в трех милях от Ногалеса, в Соноре, Вивер вылез из-под одеяла весь разбитый после пьянки. Пэрриш готовил еду, Райли чистил ружье. Колберна и Кио не было.
— Вчера я слишком много принял — башка разваливается… — простонал он. — Пэрриш, нет ли у тебя чего-нибудь выпить?
Пэрриш отрицательно помотал головой, а Райли повернулся к своему скатанному одеялу и выудил бутылку.
— Опохмелись, — улыбнулся он, бросая ее Виверу.
Вивер вытащил пробку и отпил.
— Спасибо, Малыш, выручил.
— Возьми ее, — сказал Райли, — ты вчера так набрался, что я подумал, это тебе сегодня пригодится.
Позже, когда Райли уехал, Вивер заметил:
— Может, я несправедлив к парню?
— Конечно. С ним все в порядке, — ответил Пэрриш, передавая другу чашку кофе, — он хороший парень.
Вивер еще глотнул из бутылки, заткнул ее пробкой и спрятал. Казалось, он обдумывал слова Пэрриша.
— Вот именно, — наконец произнес он вслух, — в том-то и беда, что он хороший парень.
Глава 2
Как-то Колберн и Вивер остались в лагере вдвоем. Колберн брился. Нарушив молчание, Вивер спросил:
— Джим, что случилось в тот раз, когда ты подцепил Малыша?
Рассматривая щеку в зеркале, Колберн едва повернул голову, потом осторожно провел бритвой и, сполоснув ее, сказал:
— Играл в покер… Меня надули… Я поймал одного с лишней картой и попер на него… И сейчас же увидел два ствола, направленные мне в грудь. Все было за то, что меня прикончат. — Колберн некоторое время водил бритвой по щеке, затем продолжил: — Они издевались надо мной. — Их главарь, смеясь мне в лицо, заявил: «Спрячь свою пушку и убирайся отсюда. Всем известно, кто ты, и тебе не с руки жаловаться властям». — Он снова намылил подбородок. — Шулер тоже вытащил свой шестизарядник, втроем они загнали меня в угол. Я оказался в безвыходном положении, хотя не сомневался, что передо мной — трусливые хвастуны. Но в тот момент только дурак мог не считаться с ними. К тому же я уже здорово надрался и был не в форме. Конечно, я вел себя не лучшим образом, и они наверняка отправили бы меня на тот свет, но я захватил бы с собой по крайней мере двоих из них. — Он опять принялся бриться… Через минуту добавил: — Я так им и сказал: мол, сами напросились, наставили на меня свои железки и думаете, что отступлюсь. Как бы не так! Не все такие жалкие трусы, как вы. — Он усмехнулся. — И они испугались, я это видел. Не ожидали, что дам отпор при таких неравных шансах. Вот тогда заговорил Малыш. Там было еще четверо или пятеро. Малыш стоял у бара. Он сказал спокойно, держа в руке револьвер: «Верните деньги или будете иметь дело со мной». — Колберн подправил бритву. — Клянусь, они взмокли. Да и я тоже. Тогда-то и протрезвел. Три ствола, нацеленные на меня, показались чертовски большими. — Дело в том, что они знали Малыша. Не могу понять почему, картежники явно не хотели иметь с ним дела, а он был настроен на драку. И тут со словами: «Возьми их и убирайся!» — игрок кинул мне мои деньги, потом обратился к моему неожиданному защитнику: «Райли, ты просто набиваешься на то, чтобы тебя прикончили». А Малыш в ответ: «Может, сейчас попробуешь?» Но никто не принял его предложения. Когда я выбрался оттуда, то пригласил его с собой. Он был свободен, и я не мог оставить его там после того, что случилось.
— Конечно, не мог! — Вивер помолчал. — Джим, — наконец заговорил он снова, — ты был со мною терпелив. Парень действовал мне на нервы, и потребовалось время, чтобы все понять, но сейчас я знаю: он не наш, Джим. Совсем другой.
Закончив бритье, Колберн вымыл бритву и кисточку.
Вивер поднялся и обошел вокруг костра.
— Джим, никто из нас не родился преступником, ни ты, ни я, ни другие. Мы были ковбоями, и нам надо было ими оставаться. Но из песни слов не выкинешь, мы стали бандитами, мы грабили по всей стране. Хотя и было время, когда я здорово стыдился этого. Прошли годы, и что мы имеем теперь? Ни дома, ни клочка земли, который могли бы назвать своим. Погони, перестрелки, волчьи норы, а раздобудем несколько долларов — тут же спускаем их и оказываемся на том же месте, с которого начинали. Ладно, с нами все ясно. Но эта жизнь не для Малыша. Он как раз там, где мы были пятнадцать лет назад. Оставшись с нами, через пятнадцать лет окажется там, где мы сейчас. Если, конечно, не схватит свинца, а шансов для этого больше, чем достаточно. Согласись, Джим, наш промысел становится все труднее. На Запад пришел телеграф. Скоро он будет повсюду. И блюстители закона действуют более организованно. Малыш должен выйти из игры, пока не поздно. — Вивер поднял руку. — Не говори, что не думал об этом. Сначала я решил, что ты его подстраховываешь, но затем убедился: намеренно оберегаешь. Пусть не подумают, что он из банды. По крайней мере, пока он не возразит…
— Чего же ты хочешь?
— Разреши мне поговорить с ним.
Спустя два дня они разбили лагерь на Соноре, в небольшой роще среди ив, тополей и дымных деревьев.
Вивер стирал рубашку, когда пришел Малыш и, стянув с себя свою, тоже принялся за стирку. Вивер взглянул на его худые загорелые плечи. На теле Гейлорда красовалось три шрама от пуль.
— Схватил-таки свинца, — заметил Вивер.
— Это еще когда был пацаном. Примерно за год до того, как покинул Техас. Отец имел в Бразосе клочок земли — два на четыре. Он хромал на одну ногу, память о перестрелке с команчами. Тогда же индейцы убили маму. У нас паслось небольшое стадо, и па собирался приобрести еще коров.
Однажды ночью какие-то люди попытались угнать наш скот. Мы помешали им. Они убили отца и ранили меня, но решили, что со мной тоже покончено.
Я дополз до хижины и кое-как перевязал рану — одну здесь, а вторую, ты ее не видишь, на ноге. Милях в трех-четырех от нас жил старый Тонкава, кое-как я вскарабкался на лошадь и поехал к нему. Оправившись от ран, взял дробовик отца и отправился на розыски.
Тонк выследил одного из тех парней. Наших коров уже перегнали через границу, и тот налетчик тратил деньги, которые ему не принадлежали. Я настиг его.
Вивер слушал, занимаясь своей рубашкой. Знакомая история. Сколько раз на границе совершалось такое беззаконие!
— Он все еще ездил на лошади с отцовским клеймом, и я назвал его вором. Конечно, вор полагал, что можно не церемониться с таким сосунком. И просчитался.
Когда Райли рассказывал свою простую безыскусную историю, Вивер ясно себе все представил, так как сам пару раз участвовал в подобных налетах.
— В ту ночь на нас напали пятеро. Двоих я еще не нашел. Но придет и их черед. Мой отец был мирным человеком, только иногда охотился, и в стрельбе не мог соперничать с бандой, что ограбила нас.
— Ты еще выслеживаешь остальных?
— На свете, кроме этого, есть немало дел. Я думаю о своем будущем. Но мне кажется, что придет день, и мы с ними встретимся. И тогда я скажу свое слово.
Вивер выполоскал рубашку и повесил сушиться на солнце, потом повернулся на каблуках и зажег сигарету.
— Райли, — начал он, — выслушай меня. У тебя в сумке спрятаны примерно шесть тысяч долларов… — Гейлорд ничего не сказал, но Вивер с удивлением отметил, как он вынул из воды правую руку. Малыш насторожился, и Виверу это понравилось. Он не любил самоуверенных юнцов и всегда предпочитал иметь дело со спокойными, осторожными и честными людьми. — Джиму около сорока. Пэрришу и мне — чуть меньше. Кио — тридцать два. Мы давно занимаемся незаконным промыслом, но это ровным счетом ничего нам не дало. И мы так и останемся нищими изгоями, когда состаримся и не сможем ездить верхом. — Райли ничего не ответил и начал выжимать рубашку. — Такая жизнь не принесет ничего хорошего. Джим Колберн умный, осторожный человек… И пока нам сопутствует удача. Но поверь, Джим тоже… боится!
— Джим? Он ничего не боится.
— Да, конечно, он не боится, но опасается неожиданностей. Нам слишком долго везет. Мы всегда хорошо готовимся, изучаем обстановку, но нельзя предусмотреть все. Ты засекаешь время, когда открывается банк и приходят служащие. Большинство людей верны привычке, действуют по устоявшейся традиции. Ну, а если человек что-нибудь забыл? Он забыл что-то сказать банкиру или ему понадобилась часть денег, которые он положил в банк. Он может вернуться.
Или, скажем, останавливаешь дилижанс. Предполагается, что на дороге больше никого нет. И вдруг из рейда возвращается военный патруль, или в дилижансе оказывается опытный стрелок. Неожиданность нельзя предусмотреть, Малыш, а она всегда может случиться. Да, до сих пор нам везло, и это само по себе уже предупреждение. Вот Джим и боится, и я тоже.
— К чему весь этот разговор?
— Речь о тебе, Райли! Оставь, пока не поздно, этот промысел. — Вивер подошел к своей седельной сумке, вытащил мешочек и бросил его Райли. — Там тысяча. Возьми ее, добавь к своим и купи несколько коров.
— Хочешь от меня избавиться?
— Угу! — Вивер тщательно втаптывал сигарету в песок, пока не загасил ее. — Ты не создан для грабежей и налетов, Малыш. Ты не любишь убивать, и это хорошо. Ты стреляешь, чтобы испугать, и прекрасно! Ограбь банк — будешь иметь дело только с законом, убьешь человека — его друзья станут преследовать тебя до конца жизни. Когда-нибудь мы попадем в переплет, и тебе придется убивать.
— Я сделаю то, что потребуется.
— Тебе пришлось убить несколько человек, но тогда ты был прав. Убивать вместе с нами — совсем другое дело. Совсем другое и с точки зрения закона. Ты сам скоро поймешь.
— А что скажет Джим?
— Он любит тебя… Любит как сына. Мы все будем рады, правда, Райли.
— Я не могу взять твои деньги.
— А я тебе их даю не просто так. Придет день, когда я не смогу взобраться на коня, тогда приползу к тебе и ты отведешь мне уголок в хижине на твоей земле и дашь кусок мяса.
Они вернулись к костру. По тому, как на них смотрели другие, Райли понял, что они ждут результатов разговора.
Колберн бросил Райли тугой мешочек.
— Там три тысячи, Малыш. Мы все участвуем. Это тебе на обзаведение.
Гейлорд подкинул на руке мешочек, потом поднял глаза.
— Это, правда, замечательно, просто здорово… Как и отец, я всегда мечтал о своей земле!
— Только вот что, Райли, — посоветовал Колберн, — там где поселишься, обязательно подай официальную заявку на воду, на всю воду, которую сумеешь найти. Поверь мне, размер и ценность ранчо зависит от запасов воды. Если бычок слишком долго добирается до ручья, где можно напиться, он теряет в весе.
— Ну ладно, — улыбнулся Гейлорд. Он оседлал лошадь, сел в седло и оглянулся на них. — Берегите себя и помните: мой дом — ваш дом, где бы я ни находился.
Молча они долго прислушивались к цокоту копыт его лошади, пока звук не замер вдали и не улеглась пыль. В ручье журчала вода, пробиваясь сквозь камни и корни растений.
Джим Колберн посмотрел вокруг с внезапно нахлынувшим отвращением.
— Дай Бог ему выбраться из этой трясины!
— Мне будет недоставать Малыша, — грустно обронил Кио.
— Вот и опять нас четверо, — подытожил Вивер.
Пэрриш не сказал ничего, только посмотрел вслед Малышу.
— Джим, что случилось в тот раз, когда ты подцепил Малыша?
Рассматривая щеку в зеркале, Колберн едва повернул голову, потом осторожно провел бритвой и, сполоснув ее, сказал:
— Играл в покер… Меня надули… Я поймал одного с лишней картой и попер на него… И сейчас же увидел два ствола, направленные мне в грудь. Все было за то, что меня прикончат. — Колберн некоторое время водил бритвой по щеке, затем продолжил: — Они издевались надо мной. — Их главарь, смеясь мне в лицо, заявил: «Спрячь свою пушку и убирайся отсюда. Всем известно, кто ты, и тебе не с руки жаловаться властям». — Он снова намылил подбородок. — Шулер тоже вытащил свой шестизарядник, втроем они загнали меня в угол. Я оказался в безвыходном положении, хотя не сомневался, что передо мной — трусливые хвастуны. Но в тот момент только дурак мог не считаться с ними. К тому же я уже здорово надрался и был не в форме. Конечно, я вел себя не лучшим образом, и они наверняка отправили бы меня на тот свет, но я захватил бы с собой по крайней мере двоих из них. — Он опять принялся бриться… Через минуту добавил: — Я так им и сказал: мол, сами напросились, наставили на меня свои железки и думаете, что отступлюсь. Как бы не так! Не все такие жалкие трусы, как вы. — Он усмехнулся. — И они испугались, я это видел. Не ожидали, что дам отпор при таких неравных шансах. Вот тогда заговорил Малыш. Там было еще четверо или пятеро. Малыш стоял у бара. Он сказал спокойно, держа в руке револьвер: «Верните деньги или будете иметь дело со мной». — Колберн подправил бритву. — Клянусь, они взмокли. Да и я тоже. Тогда-то и протрезвел. Три ствола, нацеленные на меня, показались чертовски большими. — Дело в том, что они знали Малыша. Не могу понять почему, картежники явно не хотели иметь с ним дела, а он был настроен на драку. И тут со словами: «Возьми их и убирайся!» — игрок кинул мне мои деньги, потом обратился к моему неожиданному защитнику: «Райли, ты просто набиваешься на то, чтобы тебя прикончили». А Малыш в ответ: «Может, сейчас попробуешь?» Но никто не принял его предложения. Когда я выбрался оттуда, то пригласил его с собой. Он был свободен, и я не мог оставить его там после того, что случилось.
— Конечно, не мог! — Вивер помолчал. — Джим, — наконец заговорил он снова, — ты был со мною терпелив. Парень действовал мне на нервы, и потребовалось время, чтобы все понять, но сейчас я знаю: он не наш, Джим. Совсем другой.
Закончив бритье, Колберн вымыл бритву и кисточку.
Вивер поднялся и обошел вокруг костра.
— Джим, никто из нас не родился преступником, ни ты, ни я, ни другие. Мы были ковбоями, и нам надо было ими оставаться. Но из песни слов не выкинешь, мы стали бандитами, мы грабили по всей стране. Хотя и было время, когда я здорово стыдился этого. Прошли годы, и что мы имеем теперь? Ни дома, ни клочка земли, который могли бы назвать своим. Погони, перестрелки, волчьи норы, а раздобудем несколько долларов — тут же спускаем их и оказываемся на том же месте, с которого начинали. Ладно, с нами все ясно. Но эта жизнь не для Малыша. Он как раз там, где мы были пятнадцать лет назад. Оставшись с нами, через пятнадцать лет окажется там, где мы сейчас. Если, конечно, не схватит свинца, а шансов для этого больше, чем достаточно. Согласись, Джим, наш промысел становится все труднее. На Запад пришел телеграф. Скоро он будет повсюду. И блюстители закона действуют более организованно. Малыш должен выйти из игры, пока не поздно. — Вивер поднял руку. — Не говори, что не думал об этом. Сначала я решил, что ты его подстраховываешь, но затем убедился: намеренно оберегаешь. Пусть не подумают, что он из банды. По крайней мере, пока он не возразит…
— Чего же ты хочешь?
— Разреши мне поговорить с ним.
Спустя два дня они разбили лагерь на Соноре, в небольшой роще среди ив, тополей и дымных деревьев.
Вивер стирал рубашку, когда пришел Малыш и, стянув с себя свою, тоже принялся за стирку. Вивер взглянул на его худые загорелые плечи. На теле Гейлорда красовалось три шрама от пуль.
— Схватил-таки свинца, — заметил Вивер.
— Это еще когда был пацаном. Примерно за год до того, как покинул Техас. Отец имел в Бразосе клочок земли — два на четыре. Он хромал на одну ногу, память о перестрелке с команчами. Тогда же индейцы убили маму. У нас паслось небольшое стадо, и па собирался приобрести еще коров.
Однажды ночью какие-то люди попытались угнать наш скот. Мы помешали им. Они убили отца и ранили меня, но решили, что со мной тоже покончено.
Я дополз до хижины и кое-как перевязал рану — одну здесь, а вторую, ты ее не видишь, на ноге. Милях в трех-четырех от нас жил старый Тонкава, кое-как я вскарабкался на лошадь и поехал к нему. Оправившись от ран, взял дробовик отца и отправился на розыски.
Тонк выследил одного из тех парней. Наших коров уже перегнали через границу, и тот налетчик тратил деньги, которые ему не принадлежали. Я настиг его.
Вивер слушал, занимаясь своей рубашкой. Знакомая история. Сколько раз на границе совершалось такое беззаконие!
— Он все еще ездил на лошади с отцовским клеймом, и я назвал его вором. Конечно, вор полагал, что можно не церемониться с таким сосунком. И просчитался.
Когда Райли рассказывал свою простую безыскусную историю, Вивер ясно себе все представил, так как сам пару раз участвовал в подобных налетах.
— В ту ночь на нас напали пятеро. Двоих я еще не нашел. Но придет и их черед. Мой отец был мирным человеком, только иногда охотился, и в стрельбе не мог соперничать с бандой, что ограбила нас.
— Ты еще выслеживаешь остальных?
— На свете, кроме этого, есть немало дел. Я думаю о своем будущем. Но мне кажется, что придет день, и мы с ними встретимся. И тогда я скажу свое слово.
Вивер выполоскал рубашку и повесил сушиться на солнце, потом повернулся на каблуках и зажег сигарету.
— Райли, — начал он, — выслушай меня. У тебя в сумке спрятаны примерно шесть тысяч долларов… — Гейлорд ничего не сказал, но Вивер с удивлением отметил, как он вынул из воды правую руку. Малыш насторожился, и Виверу это понравилось. Он не любил самоуверенных юнцов и всегда предпочитал иметь дело со спокойными, осторожными и честными людьми. — Джиму около сорока. Пэрришу и мне — чуть меньше. Кио — тридцать два. Мы давно занимаемся незаконным промыслом, но это ровным счетом ничего нам не дало. И мы так и останемся нищими изгоями, когда состаримся и не сможем ездить верхом. — Райли ничего не ответил и начал выжимать рубашку. — Такая жизнь не принесет ничего хорошего. Джим Колберн умный, осторожный человек… И пока нам сопутствует удача. Но поверь, Джим тоже… боится!
— Джим? Он ничего не боится.
— Да, конечно, он не боится, но опасается неожиданностей. Нам слишком долго везет. Мы всегда хорошо готовимся, изучаем обстановку, но нельзя предусмотреть все. Ты засекаешь время, когда открывается банк и приходят служащие. Большинство людей верны привычке, действуют по устоявшейся традиции. Ну, а если человек что-нибудь забыл? Он забыл что-то сказать банкиру или ему понадобилась часть денег, которые он положил в банк. Он может вернуться.
Или, скажем, останавливаешь дилижанс. Предполагается, что на дороге больше никого нет. И вдруг из рейда возвращается военный патруль, или в дилижансе оказывается опытный стрелок. Неожиданность нельзя предусмотреть, Малыш, а она всегда может случиться. Да, до сих пор нам везло, и это само по себе уже предупреждение. Вот Джим и боится, и я тоже.
— К чему весь этот разговор?
— Речь о тебе, Райли! Оставь, пока не поздно, этот промысел. — Вивер подошел к своей седельной сумке, вытащил мешочек и бросил его Райли. — Там тысяча. Возьми ее, добавь к своим и купи несколько коров.
— Хочешь от меня избавиться?
— Угу! — Вивер тщательно втаптывал сигарету в песок, пока не загасил ее. — Ты не создан для грабежей и налетов, Малыш. Ты не любишь убивать, и это хорошо. Ты стреляешь, чтобы испугать, и прекрасно! Ограбь банк — будешь иметь дело только с законом, убьешь человека — его друзья станут преследовать тебя до конца жизни. Когда-нибудь мы попадем в переплет, и тебе придется убивать.
— Я сделаю то, что потребуется.
— Тебе пришлось убить несколько человек, но тогда ты был прав. Убивать вместе с нами — совсем другое дело. Совсем другое и с точки зрения закона. Ты сам скоро поймешь.
— А что скажет Джим?
— Он любит тебя… Любит как сына. Мы все будем рады, правда, Райли.
— Я не могу взять твои деньги.
— А я тебе их даю не просто так. Придет день, когда я не смогу взобраться на коня, тогда приползу к тебе и ты отведешь мне уголок в хижине на твоей земле и дашь кусок мяса.
Они вернулись к костру. По тому, как на них смотрели другие, Райли понял, что они ждут результатов разговора.
Колберн бросил Райли тугой мешочек.
— Там три тысячи, Малыш. Мы все участвуем. Это тебе на обзаведение.
Гейлорд подкинул на руке мешочек, потом поднял глаза.
— Это, правда, замечательно, просто здорово… Как и отец, я всегда мечтал о своей земле!
— Только вот что, Райли, — посоветовал Колберн, — там где поселишься, обязательно подай официальную заявку на воду, на всю воду, которую сумеешь найти. Поверь мне, размер и ценность ранчо зависит от запасов воды. Если бычок слишком долго добирается до ручья, где можно напиться, он теряет в весе.
— Ну ладно, — улыбнулся Гейлорд. Он оседлал лошадь, сел в седло и оглянулся на них. — Берегите себя и помните: мой дом — ваш дом, где бы я ни находился.
Молча они долго прислушивались к цокоту копыт его лошади, пока звук не замер вдали и не улеглась пыль. В ручье журчала вода, пробиваясь сквозь камни и корни растений.
Джим Колберн посмотрел вокруг с внезапно нахлынувшим отвращением.
— Дай Бог ему выбраться из этой трясины!
— Мне будет недоставать Малыша, — грустно обронил Кио.
— Вот и опять нас четверо, — подытожил Вивер.
Пэрриш не сказал ничего, только посмотрел вслед Малышу.
Глава 3
Когда Гейлорду Райли было шестнадцать, он две ночи провел у ручья в каньоне Фейбл. Стояла поздняя осень. Тихими холодными ночами звезды висели так низко, что казалось — их можно сбить палкой.
В его душу навсегда запало великолепие того огромного безлюдного края, красота и богатство его гор и каньонов. Он знал, что когда-нибудь вернется сюда. И вернулся!
Величие первозданной природы, безграничность неба и земли могли кого-то подавить и устрашить, но только не Гейлорда Райли. На возвышенности у подножия Свит-Алис-Хиллз, при самом входе в каньон Фейбл, он начал строить дом. С каждой стороны — на север, запад и юг — от его порога простиралась нетронутая земля. В пятнадцати милях текла полноводная река Колорадо. В обширной долине в несколько тысяч акров к северу он собирался пасти скот. На юг вплоть до пустыни Пейнтид тянулись островерхие хребты и каньоны, громоздились скалы.
Когда-то давным-давно на этой земле жили люди, но потом ушли. Скальные жилища превратились в руины, разрушилась древняя система орошения. Никто не мог сказать, почему первые поселенцы покинули столь благодатный край, почему никто не пришел на их место, хотя в последнее время ходили слухи, что индейцы из племени навахо стали заселять южную часть пустующей территории.
Расставшись с бандой Колберна, Гейлорд Райли только и думал об этом уединенном уголке. Можно найти пастбище и получше, выбор велик, но не для него.
Здесь были не только хорошие пастбища, но и лес для строительства. Но больше всего Райли привлекали бескрайние просторы, которые он так любил, отличная вода и никаких соседей поблизости. До ближайшего городка Римрок, возникшего менее года назад, — миль двадцать. Грубые, примитивные домики вдоль пыльной улицы, затененной тополями, да ряды магазинчиков с фальшивыми фасадами. Один доктор на всю округу, ни одного адвоката. Пять салунов, две хорошие поилки для скота, глубокий колодец и под каждой крышей — виски домашнего изготовления.
Поблизости от городка располагалось восемь процветающих ранчо. Их владельцы — банкир, священник да издатель газеты являлись сливками общества.
Самый большой и один из маленьких салунов в Римроке принадлежали Мартину Хардкаслу, крупному мужчине с тяжелым лоснящимся лицом, зализанными волосами и барменскими усами. Страт Спунер и Ник Валентц слыли завсегдатаями его заведений.
В городке и его окрестностях особым влиянием пользовались двое: Мартин Хардкасл и Дэн Шатток. Они были едва знакомы, при случайных встречах на улице раскланивались или перебрасывались словами в салуне. Однако с недавних пор все изменилось.
Внешне между ними сохранилось сдержанное дружелюбие, но теперь по вечерам Шатток не заходил в бар Хардкасла пропустить рюмку-другую или повидать друзей. Понемногу он перенес свою резиденцию в салун на другой стороне улицы. И те, кто хотел повидать Дэна, стали посещать его там.
Отношение Шаттока очень задевало Хардкасла, хотя он не сомневался, что Дэн никому не сказал о причине такой перемены, потому что в городе к Мартину по-прежнему с уважением прислушивались. Однако черта была проведена, резко и однозначно. Не то чтобы эта разделительная черта не существовала раньше, ее чувствовали все. Беда в том, что Хардкасл переступил ее.
В тот теплый и ясный воскресный полдень Мария, племянница Шаттока, поехала на ранчо «Бокс О» навестить Пег Оливер. Дэн Шатток сидел над бухгалтерскими книгами в комнате, которую называл своим офисом. На скамейке перед домиком для работников Пико плел уздечку из конского волоса.
Мартин Хардкасл въехал во двор в новом черном экипаже с красными колесами. Он был в черном костюме из тонкого сукна и белой накрахмаленной рубашке. Поперек груди на жилете висела тяжелая золотая цепь с зубом лося.
Пико не без любопытства наблюдал, как гость вышел из экипажа. Дверь ему открыл сам Дэн, высокий человек с тонкими чертами лица и копной седеющих волос. Он не знал, чего ему ждать, и выглядел озадаченным.
Хардкаслу было сорок пять лет. Крепкий, мускулистый, он весил двести пятьдесят фунтов.
Мартин умел хорошо держаться и временами являл образец обходительности и остроумия. Но сейчас он выглядел другим — резким, взвинченным, высокомерным.
Усевшись, Хардкасл сложил на коленях большие руки.
— Дэн, — начал он с места в карьер, — я богатый человек. Здоров. Никогда не был женат, но сейчас решил, что пора.
Тирада, произнесенная гостем, удивила Дэна. Шатток знал Хардкасла только как владельца заведения, куда он иногда заходил выпить, да по случайным встречам, естественным для жителей маленького городка. Еще больше поразился он, когда Хардкасл произнес фразу:
— Я решил сперва прийти к тебе.
— Ко мне?
— Да, Дэн. Видишь ли, я прошу руки Марии.
Подойди Хардкасл к нему и ударь по щеке, Шатток возмутился бы гораздо меньше, чем выслушав такое предложение.
Уже сам факт, что Хардкасл владел салуном, делал его человеком второго сорта для таких людей, как Шатток. К тому же многим, в том числе и Дэну, было известно, что Мартину принадлежит домик у реки, в котором заправляли три веселые девицы. Хардкасл же полагал, что об этом никто не знает.
Дэн Шатток резко поднялся.
— Нет, — холодно отрезал он. — Моя племянница не выйдет замуж за трактирщика, который еще и женщинами торгует. Убирайся отсюда! Если ты когда-нибудь осмелишься заговорить с моей племянницей, тебя публично высекут и выкинут из города.
Хардкасл побагровел, затем побледнел. Вскочив, хотел что-то сказать, но не смог. Руки его дрожали, глаза вылезли из орбит. Резко повернувшись, он вышел из комнаты и, спотыкаясь, спустился по лестнице. Сел в экипаж, взмахнул кнутом и выехал на дорогу.
В его душу навсегда запало великолепие того огромного безлюдного края, красота и богатство его гор и каньонов. Он знал, что когда-нибудь вернется сюда. И вернулся!
Величие первозданной природы, безграничность неба и земли могли кого-то подавить и устрашить, но только не Гейлорда Райли. На возвышенности у подножия Свит-Алис-Хиллз, при самом входе в каньон Фейбл, он начал строить дом. С каждой стороны — на север, запад и юг — от его порога простиралась нетронутая земля. В пятнадцати милях текла полноводная река Колорадо. В обширной долине в несколько тысяч акров к северу он собирался пасти скот. На юг вплоть до пустыни Пейнтид тянулись островерхие хребты и каньоны, громоздились скалы.
Когда-то давным-давно на этой земле жили люди, но потом ушли. Скальные жилища превратились в руины, разрушилась древняя система орошения. Никто не мог сказать, почему первые поселенцы покинули столь благодатный край, почему никто не пришел на их место, хотя в последнее время ходили слухи, что индейцы из племени навахо стали заселять южную часть пустующей территории.
Расставшись с бандой Колберна, Гейлорд Райли только и думал об этом уединенном уголке. Можно найти пастбище и получше, выбор велик, но не для него.
Здесь были не только хорошие пастбища, но и лес для строительства. Но больше всего Райли привлекали бескрайние просторы, которые он так любил, отличная вода и никаких соседей поблизости. До ближайшего городка Римрок, возникшего менее года назад, — миль двадцать. Грубые, примитивные домики вдоль пыльной улицы, затененной тополями, да ряды магазинчиков с фальшивыми фасадами. Один доктор на всю округу, ни одного адвоката. Пять салунов, две хорошие поилки для скота, глубокий колодец и под каждой крышей — виски домашнего изготовления.
Поблизости от городка располагалось восемь процветающих ранчо. Их владельцы — банкир, священник да издатель газеты являлись сливками общества.
Самый большой и один из маленьких салунов в Римроке принадлежали Мартину Хардкаслу, крупному мужчине с тяжелым лоснящимся лицом, зализанными волосами и барменскими усами. Страт Спунер и Ник Валентц слыли завсегдатаями его заведений.
В городке и его окрестностях особым влиянием пользовались двое: Мартин Хардкасл и Дэн Шатток. Они были едва знакомы, при случайных встречах на улице раскланивались или перебрасывались словами в салуне. Однако с недавних пор все изменилось.
Внешне между ними сохранилось сдержанное дружелюбие, но теперь по вечерам Шатток не заходил в бар Хардкасла пропустить рюмку-другую или повидать друзей. Понемногу он перенес свою резиденцию в салун на другой стороне улицы. И те, кто хотел повидать Дэна, стали посещать его там.
Отношение Шаттока очень задевало Хардкасла, хотя он не сомневался, что Дэн никому не сказал о причине такой перемены, потому что в городе к Мартину по-прежнему с уважением прислушивались. Однако черта была проведена, резко и однозначно. Не то чтобы эта разделительная черта не существовала раньше, ее чувствовали все. Беда в том, что Хардкасл переступил ее.
В тот теплый и ясный воскресный полдень Мария, племянница Шаттока, поехала на ранчо «Бокс О» навестить Пег Оливер. Дэн Шатток сидел над бухгалтерскими книгами в комнате, которую называл своим офисом. На скамейке перед домиком для работников Пико плел уздечку из конского волоса.
Мартин Хардкасл въехал во двор в новом черном экипаже с красными колесами. Он был в черном костюме из тонкого сукна и белой накрахмаленной рубашке. Поперек груди на жилете висела тяжелая золотая цепь с зубом лося.
Пико не без любопытства наблюдал, как гость вышел из экипажа. Дверь ему открыл сам Дэн, высокий человек с тонкими чертами лица и копной седеющих волос. Он не знал, чего ему ждать, и выглядел озадаченным.
Хардкаслу было сорок пять лет. Крепкий, мускулистый, он весил двести пятьдесят фунтов.
Мартин умел хорошо держаться и временами являл образец обходительности и остроумия. Но сейчас он выглядел другим — резким, взвинченным, высокомерным.
Усевшись, Хардкасл сложил на коленях большие руки.
— Дэн, — начал он с места в карьер, — я богатый человек. Здоров. Никогда не был женат, но сейчас решил, что пора.
Тирада, произнесенная гостем, удивила Дэна. Шатток знал Хардкасла только как владельца заведения, куда он иногда заходил выпить, да по случайным встречам, естественным для жителей маленького городка. Еще больше поразился он, когда Хардкасл произнес фразу:
— Я решил сперва прийти к тебе.
— Ко мне?
— Да, Дэн. Видишь ли, я прошу руки Марии.
Подойди Хардкасл к нему и ударь по щеке, Шатток возмутился бы гораздо меньше, чем выслушав такое предложение.
Уже сам факт, что Хардкасл владел салуном, делал его человеком второго сорта для таких людей, как Шатток. К тому же многим, в том числе и Дэну, было известно, что Мартину принадлежит домик у реки, в котором заправляли три веселые девицы. Хардкасл же полагал, что об этом никто не знает.
Дэн Шатток резко поднялся.
— Нет, — холодно отрезал он. — Моя племянница не выйдет замуж за трактирщика, который еще и женщинами торгует. Убирайся отсюда! Если ты когда-нибудь осмелишься заговорить с моей племянницей, тебя публично высекут и выкинут из города.
Хардкасл побагровел, затем побледнел. Вскочив, хотел что-то сказать, но не смог. Руки его дрожали, глаза вылезли из орбит. Резко повернувшись, он вышел из комнаты и, спотыкаясь, спустился по лестнице. Сел в экипаж, взмахнул кнутом и выехал на дорогу.