— Вы о чем это?
   — Вы о Фуггерах когда-нибудь слышали?
   — Да… как будто бы. Очень старинная семья, чем-то там торговали, правильно?
   — Торговали. И ссужали деньги, финансировали коммерцию, даже одалживали Карлу Пятому, императору, одному из самых могущественных людей своего времени. Они начинали простыми ткачами. Крестьяне, ткущие на дому. Потом, в четырнадцатом столетии, один из них стал купцом. Немного лет прошло, и они достигли великого богатства, отчасти благодаря тому, что кто-то из них изобрел смешанную ткань из льна и хлопка — бумазею, но больше всего потому, что они собирали информацию. Многочисленная семья, они в короткое время разбрелись по всей Европе и что узнавали — передавали остальным. Их представители слали им сведения, капитаны их кораблей поступали так же. В этом и заключалась основная причина их успехов и влияния — им неизменно было известно гораздо больше, нежели тем, с кем они вели дела. В России неурожай — они знают. У берегов Греции пошло ко дну судно с ценным грузом — они слышат об этом первыми. Всегда знали, чего имеется в избытке и в чем, вероятно, случится дефицит, и соответственно покупали и продавали.
   — Но к нам это какое имеет отношение?
   — Такое, что мой отец взял с них пример. Он снабжал средствами торговцев, ездящих к индейцам, заводил друзей среди солдат, речных перевозчиков, бродячих проповедников. Получал письма со всех концов страны, и эти письма подсказывали ему, кто куда направился и какие события происходят. Ничего мистического тут не было. Он писал своим знакомым, задавал вопросы, даже платил за сообщения. К моменту смерти у него было сверх сотни корреспондентов у нас и в Европе.
   — Понимаю.
   — Начинаете понимать, мистер Тэйт. Переписка выросла настолько, что отец не справлялся, поэтому мы с братом начали помогать. Читали письма, заносили, что там было, в журналы, а наиболее важные передавали отцу. Когда он умер, я продолжила переписку. Хоть мы уже не живем в Нью-Йорке и Бостоне, письма приходят, я сохраняю все контакты и помогаю вести отцовский бизнес.
   — Не знал.
   — Управляющие у нас превосходные. Но источников информации отца они никогда не знали, и я никому не говорила о них — только вам сейчас вот. Я по-прежнему советую им, какие сделки проводить, и мы по-прежнему работаем с прибылью.
   Думаю, о моем присутствии она не подозревала.
   — И, согласно вашим сведениям, на Юге и Западе затевается что-то нехорошее?
   — Скажем так: есть основания быть настороже. И потом, это письмо. Получив его, я взялась за дело тут же. Достала журналы и прочла все, что у нас было насчет Луизианы, пересмотрела отчеты Льюиса и Кларка, письма от Джеймса Маккея. У отца много лет был агент в Санта-Фе, я и его сообщения прочла. И теперь не сомневаюсь. Брат открыл существование заговора с целью захватить Луизиану и превратить ее в независимое королевство.
   — Абсурд.
   — Точно так же отреагировал наш сенатор. — Девушка пожала плечами. — Я обращалась к нему по этому поводу, но он либо ни единому слову не поверил, либо по каким-то своим соображениям верить не хочет.
   — Мисс Мейджорибанкс, не забывайте, вы ведь очень молоды. Вам сейчас?..
   — Девятнадцать, и все эти годы я училась у отца. Большую их часть, имея доступ в его контору. Эти письма, я же по ним научилась читать.
   — Все это очень хорошо, но…
   — Мистер Тэйт, я знаю, у вас есть свои связи. Некоторые ваши союзники в мире политики мне известны. Я все это рассказываю не только, чтобы объяснить, почему еду на Запад, но и в надежде, что вы поймете: действовать надо не откладывая. Тот, кто примет на себя руководство подрывными действиями на землях Луизианы, может уже находиться в пути. Мне знакомо многое из его прошлого. Сатана во плоти, ничто его не остановит.
   Тэйт улыбнулся.
   — Тревога о положении в стране делает вам честь, но мало вероятно, что она обоснованна. Для подобного предприятия необходимы войска, оружие, провиант.
   — Они будут.
   — Мисс Мейджорибанкс, если хотя бы половина ваших предположений соответствует истине, отправляться вам на Запад — безумие чистейшей воды. Брат у вас не дурак. Сам разберется со своими проблемами, а вы только добавите ему хлопот. И еще: что бы вам там ни писали, ваши страхи, на мой взгляд, преувеличены. Кто же посмеет — или сумеет — посягнуть на такое?
   — Барон Торвиль.

Глава 5

   — Торвиль!
   Я чуть не уронил стакан, когда у меня это вырвалось, а меня огорошить не так-то легко.
   Она повернулась, чтобы поглядеть на меня, впервые заметив, что я сижу в комнате.
   — Подслушивали! — возмущенно сказала она. — Наш разговор вас не касается!
   — Прошу прощения, — в откровенной манере ответил я. — Я пью сидр. Не слышать, о чем вы говорите, я просто не мог.
   Саймон Тэйт лишь мельком глянул на меня, но оба спутника девушки посмотрели внимательнее: младший — с откровенным неодобрением, старший — тщательным образом оценивая.
   Беседа продолжалась, хотя на пониженных тонах. Больше ничего из нее я не понял, но и не нуждался.
   Пусть молодая леди глядит на мир свысока, знает она его, без сомнения, неплохо, и ее источники заслуживают уважения. В моей семье про Фуггеров знали. Первый Талон имел с ними дела, мог и посылать некоторые из писем, о каких она упоминала. Он и сам использовал те же методы, чтобы держаться в курсе изменчивой атмосферы Китая, Индии и малайских островов. В каперские свои дни он подвизался в водах близ этих стран, да и жену взял себе из Индии.
   Если сведения мисс Мейджорибанкс верны, Торвиль является главарем или одним из запевал плана откроить от Штатов королевство. Сумасшедший замысел, на первый взгляд, и тем не менее по многим причинам может увенчаться успехом.
   Граница между Соединенными Штатами и Канадой по сорок девятой параллели от Рейни-Лейк (Дождливого озера) до Скалистых гор не была твердо установлена до 1818 года. Только недавно подписали договор, по которому Испания уступала Америке Флориду, а на Западе граница купленной Луизианы определялась сорок второй параллелью. Соединенные Штаты отказались от претензий на Техас, и на многие части этих обширных новых территорий права открыто оспаривались. Многие американцы верили сообщениям армейских чинов, что огромные тамошние равнины, в сущности, бросовые земли. Так называемая Великая Американская Пустыня для обработки или заселения совершенно непригодна. Значит, и драться из-за нее не стоит.
   В Мексике росло движение за независимость от Испании, и перспективы военных действий манили авантюристов и наемников со всего мира. Большинство собралось в Новом Орлеане, поджидая, пока события предоставят шанс на мгновенное обогащение, грабеж или что там еще.
   Слухи о золоте, найденном в дальних западных краях, исходящие почти все из Санта-Фе и самого Мехико, соблазняли других.
   Сверх того, меняющиеся условия для торговли рабами: заставили многих работорговцев оставить море. В 1808 году был принят закон, запрещающий ввоз рабов в Штаты, сейчас конгресс рассматривал законопроект, объявляющий работорговлю с заграницей пиратством, наказуемым смертной казнью. Разумеется, контрабанда никуда не денется, но те, кто не желал рисковать, бросали это занятие и искали нового применения своим талантам. Я достаточно слышал об этом из разговоров в приморской части Гаспе. В лавках, торгующих грогом вдоль пристаней, матросы с заходящих судов спорили на такие темы без конца. Говорил об этих новостях и Жобдобва во время нашей с ним долгой прогулки поперек штата Мэн.
   Прикончив сидр, я поднялся, заплатил, что был должен, и вышел. Старший из компании мисс Мейджорибанкс пошел за мной.
   — Сэр! Моя фамилия Макейр, и я хотел бы с вами поговорить.
   Мне он нравился. В нем чувствовалась несомненная честность, прямота и, что всегда приятно видеть, уверенность в себе.
   — Я — Джон Даниэль. — Я решил держаться имени, которым окрестил себя раньше.
   — Вы упоминали Торвиля. Встречали это имя, по-видимому.
   По возможности лаконично я объяснил, как набрел на убитого, про документы и как мы продолжали путь.
   — В гостинице вы об убийстве не говорили?
   — Ни слова, пока остальные не ушли. Не приглянулся мне кое-кто из них.
   Он поразмышлял над сказанным мной, награждая столбик коновязи пинками.
   — Они еще могут шастать поблизости, — высказался наконец.
   — Могут. Один с виду гнилой товар. Глаза, как у змеи. Но в действительности я ничего про них не знаю.
   — Ладно, расскажу что к чему своей мисс.
   — Боюсь, она на меня злится.
   Он усмехнулся.
   — Да уж, наверно! Гордая девица! Но первый сорт! — Взглянул на меня. — Задержитесь у нас?
   — Корабелу тут делать нечего, — ответил я. — Направлюсь туда, где идет стройка.
   — Да, — согласился он, — славное дело — работать с деревом, а тут чего только нет. Клен, дуб, бук — лучше не бывает. Стройка… да, это я люблю. Хорошо возвести такое, чтобы простояло долго, чтобы выполнило, что от него требуется. — Протянул руку. — Что ж, парень, счастливо. Хорошей дороги, куда бы ты ни шел.
   — И вам того же, — сказал я.
   Жобдобва, терпеливо ждавший все это время, поднял голос:
   — Может, в той вон деревне найдется на продажу лошадь.
   — Зайдем туда, — ответил я.
   Когда мы трогались, в дверях появился Саймон Тэйт.
   — Уходите?
   — Да.
   Он подошел ко мне. Лицо без улыбки.
   — Не буду я отсылать те бумаги. Повезу сам. Чую, подозрительный от всего этого аромат.
   После этого мы расстались, и Жоб и я зашагали к деревне.
   Ходьба облегчает размышления, как часто случалось и со мной. Удрученный важными заботами, я шел куда-нибудь и позволял мыслям странствовать как придется или же, если необходимо, сосредоточивался на насущном.
   Лез в голову Торвиль, хотя я был намерен приступить к собственным делам. Есть чиновники и всякий народ, кому положено заниматься субъектами вроде Торвиля. Его злодейские способности, по всей вероятности, перехвалили, и дергаться из-за него не стоит.
   С направления, которое я для них выбрал, мои мысли переключились на девушку, мисс Мейджорибанкс.
   Ясно, я ей нужен как собаке пятая нога. А все-таки здорово она действует. Прямо — и к делу. Конечно, ехать ей на Запад искать брата глупо. С ним, скорее всего, ничего и не случилось. Почта — учреждение ненадежное, многие из тех, которым вверяют письма, не слишком волнуются, как бы их доставить, и не прочь остановиться и пропустить стаканчик, или два… или три, или четыре.
   Деревня представляла кучку строений, расставленных по порядку. Магазин, кузница, маленькая таверна — постоялый двор плюс забегаловка — и конюшня.
   — Не будем говорить, что нам нужна лошадь, — предупредил я. — Зайдем выпить и потолкуем насчет дороги.
   У таверны торчало с полдюжины мужиков. Один, с большим брюхом, рубашку носил грязноватую, но глаз имел синий и острый. Враз охватил и меня, и мои мешки, и деревяшку Жобдобва.
   Выглядел он лошадником и соответственно припахивал, так что я прошел было мимо, застопорил и вернулся обратно.
   — Подходит тут для рабочего человека? — спросил у него. — Не слишком дерут?
   — Терпимо, — оценил он, — не через меру. — Глянул на мою ношу еще раз. — Это ж силу надо, волочь такое.
   — Точно, — подтвердил я. — Я было мула торговал, да дорого. Самому нести дешевле.
   — И так можно рассуждать. — Он не возражал, но я-то видел, что сам он нипочем такого не понесет, а меня за это определил недоумком.
   Мы вошли и устроились у окна. Жоб завернул к окошку, открывавшемуся в кухню, и спросил эля.
   Хозяин принес заказ, и я сразу же рассчитался. Он глянул на монеты в моей руке и кивнул в сторону дороги.
   — Тяжело по такой на своих двоих, — заметил. — Вам бы лошадь или двух.
   — Прогоришь, — сказал я. — Лошадь много денег стоит.
   — Мог бы продать ее, когда доберемся до места, — внес предложение Жоб.
   — Мог бы, только у меня ее нет, а в этой деревне продажную лошадь или мула вряд ли найдешь.
   Тут вошел толстобрюхий и скосился на нас. Бизнес почуял. Наверно, не один день прошел с последней прибыльной сделки.
   Трактирщик с лошадником дружат. Играют друг другу на руку, естественно.
   С кружкой сидра в кулаке торговец лошадьми подошел к нашему столу. Подтащил стул и сел верхом, чтобы облокотиться на спинку.
   — Ничего, я подсяду? — осведомился.
   Я насмешливо улыбнулся.
   — Подсел уже, но раз со своим угощением — добро пожаловать.
   Торговец похихикал.
   — Не поставишь мне стаканчик, выходит дело?
   — Когда кто хочет продать мне лошадь, он и должен платить за выпивку, я думаю.
   Хихикнул опять.
   — Голова варит, а? Ну что же, молодец, не скажу, что откажусь сладить дело. Такой видный парень, выглядит не нищим, не для тебя это — бродить по свету с грузом инструмента на горбу.
   — Силы мне не занимать.
   — Да-а, — признал барышник, отмечая глубину моей грудной клетки и широкие, покрытые могучими мышцами плечи. Мускулатура раздувала толстую рубашку. Дельтовидные мышцы выпирали, словно две дыни. — Вижу. — Продолжал рассматривать меня. — Тут в окрестностях тоже найдется пара крепких парней. Жаль, что ты мимоходом. Можно бы устроить схватку-другую. — Неожиданно сузил глаза. — Борьбой занимаешься?
   — Ну… — Я затянул паузу достаточно, чтобы выглядеть неуверенным в себе. — Мог бы, наверно. Сила-то есть, — прибавил с сомнением. Ни к чему ему знать, что я успел положить на лопатки всех борцов Квебека и Новой Шотландии и кое-кого в Ньюфаундленде. В портовых городах довольно-таки много сходятся в дружеских встречах, а разъезжая из одного в другой, попадаешь и на ярмарки, и прочие случаи представляются. Часто я боролся, чтобы просто испробовать силу.
   Само собой, я получил хорошую тренировку. Лучшую из возможных, если говорить точно, ведь искусство борьбы передавалось в нашей семье из поколения в поколение. От самого первого Талона, сурового старика, основавшего наш род и выучившегося приемам в Индии, Китае и Японии. У него оставалась только одна рука, но рассказывали, что он не проиграл ни разу.
   Он хорошо обучил сыновей, и в беспощадной школе. Даже возраст не смягчил старого пирата. И с тех самых пор сын узнавал древние секреты от отца.
   Я знал и корнуэлльский стиль, и кое-что про бокс, который практикуют в Англии. Но зачем об этом всем рассказывать…
   — У нас есть такие, что всегда готовы поразвлечься, — продолжал барышник. — А один, Нили Хол, силён, побеждает почти каждый раз: Всех в наших краях одолел, кроме Сэма Перди. С Перди никто не борется.
   — Так он хорош? — спросил Жобдобва.
   — Хорош! Из него двоих таких, как этот парень, можно сделать, и сила у него под стать. Месяца два назад один борец проезжал, всех здесь поборол, а Перди уложил его в момент. Страшилище настоящее, Перди этот. Сам своей силы не знает.
   Разговоры эти малость меня задели. Аж заерзал на стуле. Непобедимых людей не бывает, наверно, даже меня можно пересилить, и рослые мужики всегда приходились мне как-то против шерсти. Если они оказывались задирами, любителями покуражиться то есть. Я не знал, таков ли Перди или нет, но от всех этих восхвалений во мне что-то проснулось.
   — Я бы с ним померился, — добродушно заметил я, — просто ради забавы, знаете.
   Лошадиный магнат засмеялся.
   — Ради забавы? С Перди? Молодой человек, забавы у вас бы не вышло. Он борется грубо. Попадешь к нему в лапы, будет не до веселья. Тут в ход идет все. Выковыривай глаза, кусайся… хотя последний, кто попробовал укусить Перди, уехал отсюда без единого зуба на вывеске. Нет, нет. Я не Перди имел в виду. Нила Хола. Не думаю, чтобы ты оказался на его уровне, но состязание получится. Народ придет поглядеть, и поставить чего-нибудь захотят. Ты как, играешь? Или против азарта?
   — Ну… если не слишком высокие ставки. Я этого вашего Хола ведь не знаю, и вообще чужой здесь. Может, не все будет по справедливости.
   — Будет по справедливости, будет! — воскликнул торговец. — Здесь у нас ребята честные. Спорт любят, но чтобы по правилам.
   Жобдобва зловеще сверкнул на говорящего глазами.
   — Будут честные, — сообщил с полным хладнокровием. — Я присмотрю.
   Торговец взглянул на Жоба с некоторым опасением. Говорил тот спокойно, но под ровным тоном угадывалась сталь, и барышник вздрогнул от коснувшегося на миг ледяного холода, будто кто-то наступил на его могилу.
   — Ну как, за? — повернулся он ко мне. — Я бы сейчас и поговорил. Тут у нас которую неделю ничего не делается.
   — Так ведь… я же просто мимо шел, — возразил я. — И не думал о чем таком, останавливаться не собирался. А мне еще далеко.
   — Не удирай. Нили где-то здесь, можно все организовать на завтра. Если у тебя найдется, что поставить…
   — Так. Ты мне насчет лошади говорил. Я вообще-то не думал, но может… может стоит приложить немного к выигрышу и купить лошадь или двух.
   Чего я хотел, это добраться до Перди, но ясно как день, придется идти через Нили Хола. А вдруг заодно и лошадь отхвачу.
   — Пойдем-ка лучше, — обратился я к Жобдобва. — Я же не хвастался: могу, мол, выступить в серьезном поединке. С мальчишками я барахтался, было дело… Нет, не выйдет, думаю.
   — Да ладно тебе! — Торговец успел разохотиться на представление, а потом, чем было заняться в поселке из сорока человек, может, еще пятьдесят живут в радиусе часа езды? — Не покалечат тебя, не бойся. Дружеский матч, только и всего.
   Поспешно вскочил.
   — Пейте на здоровье, еще по порции за мой счет. Пойду говорить с парнями.
   После его ухода Жобдобва принялся исследовать меня взглядом не без участия.
   — Ты знаешь, конечно, что среди деревенских попадаются сильные противники? Как вечер, они за пояса, и ярмарок не пропускают. С таким нелегко справиться… если ты справишься. Ты хоть боролся когда-нибудь?
   — Случалось иногда. Когда учился в школе.
   — В школе! — Одноногий исполнился презрения. — Тут тебе не школа. Насажают синяков ни за что ни про что.
   — Мне нужна лошадь, — мирно ответил я. — Три лошади, если посчитать: себе, тебе и под вьюки. Или три мула. Так что допивай и пойдем их смотреть.
   — Собираешься ставить?
   — Собираюсь.
   Он ничего не сказал, а я припомнил, что из-за широких плеч выгляжу меньше ростом, чем на самом деле. И легче, чем на самом деле, фунтов на пятнадцать, потому что до кусочка состою из плотно уложенных мышц и костей. Факты в мою пользу. Кроме того, обо мне никому ничего не известно.
   А все-таки хорошо бы заполучить Перди.

Глава 6

   Среди лошадей оказались вполне элегантные экземпляры. Два статных мерина и красивая кобыла. Был и жеребец, хотя с жеребцом по деревням и проселкам хлопот не оберешься.
   Но интересовали меня не они. Глаз я положил на пару крепких мохноногих меринков в шершавой зимней шубе. Ни один не превышал тринадцати ладоней в холке, но вид у них был надежный, плечи сильные, хорошо развитые, крупы мощные. И еще рядом стоял мул с грустными умными глазами, черный с беловатыми «очками». Заметив, что я его разглядываю, он тряхнул головой и зевнул.
   Жобдобва одарил животных недружественным взглядом.
   — Надо тебе знать, на ихней палубе от меня никакого толку, — мрачно известил он. — Я лучше пешком пойду.
   — Не так уж оно плохо. А мул сможет нести наши узлы и мои инструменты.
   — Это я перетерплю. Самому сесть на такого — вот что меня смущает.
   Мы вернулись в гостиницу и сели за прежний стол. Хозяин зашел к нам в комнату. Присмотрелся ко мне, внимательно измерил глазом ширину плеч.
   — За большое дело ты взялся, — отметил. — Нили — стоящий малый. Не слабак и бороться умеет.
   — Большой?
   — На тридцать фунтов тебя перевесит. Всех побил, кроме Перди. Перди никто не побьет. — Трактирщик говорил с полной уверенностью. — Сила у него нечеловеческая, и он злой. Зол и жесток, и дерется так, чтобы увечить людей. В округе кое-кто много даст, только бы поглядеть, как его отколошматят.
   — Когда-нибудь это произойдет. Если смогу победить Нили, попробую силы с ним.
   — Это ты-то? Вот уж кого он без соли съест.
   Все эти толки о непобедимом Перди начинали мне въедаться в печенки.
   Трактирщик отошел к буфету и вернулся с куском железа. Выпрямленная лошадиная подкова.
   — Как тебе это нравится? Он ее разогнул перед всеми нами. Он разгибал, а мы смотрели.
   Взяв подкову, я покачал головой.
   — Ты прав. Конечно, гнуть это — настоящий мужчина нужен. — Взглянул вверх. — Торговец лошадьми обещал нам еще по стакану. Можно их сейчас?
   Пока он ходил, я положил бывшую подкову на стол, а когда он вернулся, сказал:
   — Мы хотим поесть, не откладывая. Мне надо, чтобы куски улеглись до того, как я сойдусь с Нили Холом.
   — Встретитесь все-таки?
   — Ага.
   — Останетесь, значит, на ночь?
   — Останемся, и приготовь две хорошие постели.
   Поев, мы отодвинулись от стола, и, когда Жобдобва отвернулся к двери и никто на меня не смотрел, я взял подкову и согнул вдвое, почти до прежней формы. Посмотрел, еще чуть-чуть нажал и, когда хозяин гостиницы подошел к Жобдобва, держал внизу, у своего бока.
   — Хорошо у вас готовят, — сказал я, — и эль превосходный. И, меж нами двоими, я считаю вас приятным человеком, а если вы разбираетесь в вещах и не против подзаработать, об этом вы никому не скажете.
   Он удивился, не понимая, о чем речь. Я отдал ему подкову.
   Он начал говорить, захлопнул рот и зашагал к буфету. Сунул подкову с глаз долой подальше в ящик.
   Вошел барышник, подошел к столу и сел.
   — Нили с тобой встретится. Прямо перед гостиницей, сегодня на закате. Вон там, где трава.
   Я пожал плечами.
   — Я не говорил, что встречусь с ним. Что я от этого буду иметь?
   — Сделаешь ставку. Столько ставок, сколько захочешь, и твой друг тоже. — Он улыбнулся, очевидно, мысль об этом ему была приятна. — Я думаю, тебе понравится играть.
   — Немного я подкопил. — Я подпустил в голос нерешительности. — Ну, а у тебя есть лошади.
   — Лошади? — Намек его потряс. — Я не говорил о лошадях! Думал, доллара два…
   Я засмеялся. Над ним.
   — Перевод времени. Ставлю двадцать английских фунтов против коротконогого серого с тремя белыми носками, буланого и мула.
   Его лицо затуманилось, в глазах проступила тревога.
   — Ничего подобного я не предполагал. Поставить сколько-то для развлечения, чтобы весело было, — куда ни шло.
   Мое презрение было демонстративным.
   — Нет уж, извини. Ты ставишь для развлечения, а меня возят мордой по грязи. Тебе весело, а мне? Забудь и думать.
   — Не станешь бороться?
   — Для твоего удовольствия? Прости, друже, не стану.
   — Но я же послал за Нили! Всем рассказал!
   — Твои заботы. Мое предложение в силе. Двадцать английских фунтов против троих твоих животных, хочешь — принимай, хочешь — нет.
   Он потряс головой, и все на этом. Оставив его в компании Жоба, я встал и нога за ногу вышел наружу. Стоя под нависающей крышей, взглянул на дорогу. На ней появились какие-то всадники, и я настороженно следил за ними.
   Подъехали ближе, и я распознал мисс Мейджорибанкс, Макейра и Саймона Тэйта. Молодой человек тоже был с ними, держался слегка позади.
   Завидя меня, Тэйт натянул повод.
   — Все еще здесь? — Взгляд у него светился подозрением.
   — Видите ли, — сказал я, — мы тут малость закрутились. Тут, оказывается, борец завелся, и меня уговаривают на встречу. Только лошадиный торговец этот…
   — Кимбл то есть? И чего он?
   — Пустозвон, похоже, вот чего. Слюной исходит, чтобы я боролся, а поставить побольше, чтобы мне окупилось варакаться в пыли, его нет.
   — Испугался? — Это вступила девушка. Целит в меня этот свой прямой, невозмутимый взгляд.
   — Могло случиться. Но вряд ли случилось, коль скоро я этого человека еще не видел. Мне вообще-то бы лучше Перди…
   — Перди! — воскликнул Тэйт. — Надо голову иметь не в порядке, такое придумать. Последний, с кем он сцепился, потерял глаз.
   — Может, ему нужно преподать урок, — высказал предположение я.
   Взгляд мисс Мейджорибанкс стал положительно свирепым.
   — Бывают же зазнайки!
   — Любезно с вашей стороны обратить внимание, мэм, — жизнерадостно ответил я, — но, по-видимому, от меня требуется сначала сразиться с Нили.
   — У вас не будет ни шанса на победу. Я знаю Нили Хола. Он ужасно силен.
   — Да, мэм. Но когда я предложил Кимблу двадцать фунтов против двух лошадей и мула, он повернул назад пятками. По-моему, он больше не считает Нили таким уж сильным.
   Кимбл вышел из конюшни.
   — Неправда! Я принимаю ставку!
   Мисс Мейджорибанкс глянула на меня сверху вниз.
   — У вас есть еще деньги, молодой человек?
   — Десять фунтов.
   — Тогда я спорю с вами. Пятнадцать фунтов против ваших десяти, что Нили побьет вас, два туше из трех.
   — Мэм, вы уверены, что хотите этого? То есть я не думал…
   — Вы не думали, что леди будет биться об заклад? Так вот, многие из них это делают, и присутствующая леди намерена.
   — Мисс, — мягко произнес Макейр, — на вашем месте я бы такого делать не стал. Вы же не знаете этого человека.
   — Я знаю его достаточно хорошо, чтобы мечтать увидеть, как Нили Хол укладывает его в пыль! — И резко прибавила: — Идемте в дом.
   Макейр предложил ей руку, и она сошла с коня, затем прошла мимо меня, точно я вовсе не существовал. В воздухе осталось дуновение слабых, но очень приятных духов.