Страница:
Коридор то сужался так, что и я и Руджеро, люди далеко не полные, хотя и не субтильные, должны были пробираться боком, то снижался, так что приходилось становиться на четвереньки. Но главное, он не заканчивался тупиком, в чем мы убедились спустя некоторое время. Стены расширились, кладка сменилась вначале обтесанным камнем, а затем и вовсе не тронутым рукой человека камнем и мы оказались в расселине на склоне горы. Эта расселина так хитро была упрятана, что уже в трех шагах и знавший о ней человек, не отыскал бы ее взглядом. Выбравшись на свободное от деревьев место, мы огляделись.
Стены замка виднелись километрах в трех от нас. Выбравшись на тропинку и придерживаясь направления, мы, поплутав по лесу почти два часа, вышли к замку.
Во дворе замка никого не было и только Стен сидел возле закрытых дверей в той же позе, что и при нашем расставании. Вот только огромный кованый засов на двери был задвинут.
– Это невероятно, я кувалдой два часа пытался его сдвинуть с места и мне это не удалось, – сказал сеньор Гатти.
Солнце уже клонилось к закату. Невероятно проведенный день сказывался наваливающейся усталостью.
– Наверное, мы со Стеном поедем домой, – сказал я.
– Ни в коем случае, это категорически не возможно. Мы были погребены, затем чудесным образом спасены. Вы, должно быть, голодны не меньше, чем я, а я голоден до невозможности, – надо сказать, что, говоря домой, я подразумевал, что мы со Стеном доедем до уже знакомой нам гостиницы с Мамой Си, – и потом мы все еще не подружились с замечательным Стеном. Так вот, сейчас мы едем в ресторан, я хозяина знаю, так что против Стена возражать не будут, а потом вы переночуете у меня в комнате для гостей. А там уж и видно будет, да кстати, вы не будете возражать если я буду называть вас просто Серджио, меня называйте Руджеро.
Я не возражал.
Мы загрузились в автомобиль Руджеро и поехали в город. По дороге Руджеро не переставал возвращаться к нашему приключению.
– Нет, ты представляешь, он у меня под рукой щелкает и я начинаю куда-то падать, а это просто плита поворачивается. А ведь я все осматривал чуть ли не с микроскопом. Какая работа. Обязательно проверю по архивам, когда эта прелесть была выстроена.
Не знаю, насколько Руджеро знал хозяина ресторана, его не было, но против присутствия Стена не только не возражали, но даже принесли для него миску свежей воды.
Между принесенными закусками была паровая козлятина, какая-то местная пресноводная рыба, запеченная большими кусками и множество разнообразных овощей, видов салата и оливок. Мне пришлось пресечь попытки Руджеро накормить Стена вначале рыбой, а затем козлятиной, но сил возражать против оливок уже не оставалось. Стен же пользовался моим благодушным состоянием и с удовольствием поедал оливки, отправляемые Руджеро под стол.
– Серджио, я понимаю, что порчу тебе собаку, но эрдельтерьер такой замечательной масти требует особого отношения к себе.
Замечательный эрдельтерьер, подобно коту Ваське – слушал да ел.
Еще вместе с первыми закусками на столе появился большой кувшин красного вина и маленький кувшинчик граппы.
– Сегодня – никаких ограничений, – прокомментировал их появление Руджеро.
Легкое, слегка терпкое вино и перемежающие его маленькие рюмочки граппы, с привкусом мускатного винограда, быстро улучшали наше настроение.
Разговор то и дело возвращался к нашим приключениям.
– А знаешь, когда плита начала поворачиваться, я подумал, что вот сейчас мы попадем в какую-нибудь сокровищницу.
– Серджио, какие сокровища? Замок с самого момента его строения принадлежал разорявшимся один за другим родам знати. Такое проклятие из камня. Получают замок и неизбежно разоряются.
– А может быть тут были спрятаны сокровища тамплиеров, – не сдавался я, – спрятали, а хозяева даже и не знали об этом.
– Ну конечно не знали, – развеселился Руджеро, – гости потихоньку, мечами рыли и в карманах кольчуг выносили землю, чтобы хозяева ни чего не заметили. Ну, Серджио…
– Все равно, эти сокровища искали уже везде за семьсот лет, а до сих пор не нашли. Так почему бы им было не оказаться в твоем замке. Ведь тут их еще ни кто не искал.
– Ну, вообще то больше ищут не сами сокровища, а тайный источник власти, принадлежавший тамплиерам и исчезнувший вместе с их накоплениями.
– Что-то такое я уже читал, если не ошибаюсь, автор связывал его с золотой усатой головой.
– Бафомет. В общем Бафомет был бородатой головой, и совсем не обязательно золотой. Давай-ка я расскажу тебе все о Бафомете, его история под стать нашим приключениям и вполне подходит для сегодняшнего вечера.
Кувшинчики с вином и граппой, были то ли бездонными, то ли ненавязчиво менялись официантом. Во всяком случае, вино и граппа в них не иссякали.
– Историю Бафомета надо начать с Сильвестра II, выбранного папой, как раз на переломе тысячелетий. Современники считали его человеком, продавшим душу дьяволу. В любом случае Папа Сильвестр, в миру Герберт де Орилльяк, был на свое время весьма образованным человеком. Разбирался не только в теологии, что у любого папы предполагаемо, но и в математике, медицине и музыке, а Латеранском дворце приказал построить обсерваторию. Таинственную бронзовую голову, скорее всего, получил в свое распоряжение при путешествии в Индию, которую предпринял из Испании или же ее сделал по какой-то индийской инструкции.
– А какое отношение он имел к тамплиерам появившимся на сто лет позже.
– Видишь ли, обеим эти реликвиям приписывается одно общее свойство – способность отвечать на вопросы. Бронзовая голова, которую Папа держал в своем дворце, отвечала «Да» или «Нет» на вопросы, которые он ей задавал о политике, и всеобщей ситуации в христианстве. Тамплиерский же Бафомет, имеет гораздо больше описаний. То это была скульптура женщины с мужской головой и белой бородой, которая держала в руках Солнце и Луну, соединенные золотой цепью. Другие описывали Бафомет иначе, имел несколько голов, или лиц или фаллос.
Руджеро ел, размахивал руками и непрерывно говорил. Я только удивлялся как это у него так ловко получается.
– В иных был подобен человеку с козьей головой или же только как голова козла. В средние века его представляла настоящая человеческая голова (набитая или череп) или ее скульптурное изображение из металла или дерева. Иногда была украшена черными кудрявыми волосами.
Я уже был сыт, но луковый суп и последовавшие за ним блюда были так вкусны, что я потихоньку приговорил и их, затем сосредоточился на сыре, оливках и тонко нарезанном вяленом мясе, чудесно сочетавшихся с вином и граппой. Мое внимание полностью поглотил рассказ Руджеро.
– А еще одна легенда явно использует греческий миф о Медузе Горгоне. Серджио, ты же должен его знать. По нему окаменеет каждый, кто на нее посмотрит. Причем эту убийственную особенность голова не теряет и при отделении ее от тела. А Бафометом по этой легенде, является голова благородной девицы из Триполи, в которую влюбился один из непосвященных братьев тамплиеров. Когда она умерла, этот брат выкопал ее мертвое тело и и отрезал голову.
– Похоже, тамплиеры ко всем своим недостаткам страдали еще и некрофилией.
– Не перебивай. В это мгновение зазвучал голос свыше, требовавший, чтобы он голову хорошенько припрятал, так как все, на что она взглянет, будет уничтожено. Когда этот брат-тамплиер перевозил эту опасную голову в надежном сундуке на судне, одна старая кормилица не удержала своего любопытства, открыла сундук и голова уничтожила все судно. На месте, где утонул корабль, до сегодняшнего дня не водятся рыбы.
Руджеро рассказывал еще что-то, но об этом у меня остались весьма смутные воспоминания.
Кофе, в завершении нашего ужина, я думаю определенно взбодрил бы меня, не будь он подан с рюмкой, какого то виноградного ликера, о котором, единственное, что мне запало в память – то что он мне очень понравился.
Обратная дорога к замку запомнилась еще меньше. По моему Руджеро, на пару со Стеном распевали какие-то народные итальянские песни и о чем-то между собой разговаривали на языке, которого я точно не знаю. Я позавидовал стойкости Руджеро, после такого количества выпитого, но понял, что мы находимся в одной категории, когда он сел на ступеньки, ведущие на второй этаж к спальням, и объявил, что подождет пока тамплиерам вместе с приведениями не надоест их раскачивать. После этого, объединив наши усилия и, как мне кажется, без помощи Стена, мы все таки взобрались на второй этаж, и не знаю уж как, не перепутав спальни, завершили этот веселый вечер.
На утро я, открыв глаза, подсознательно, ожидал прилива головной боли, но то ли благодаря прекрасному воздуху, то ли еще не знаю чему, ее не было. Единственное, что омрачало существование – была сухость во рту и страшная жажда. Стен спал рядом с моей кроватью. Поднявшись и одевшись, я спустился к машине за своими туалетными принадлежностями. Проходя мимо кабинета я увидел Руджеро, сидящего возле компьютера и поприветствовал его.
– А, Серджио, доброе утро. Я сейчас спущусь и сделаю кофе, а пока там найдешь сок и булочки.
И действительно в холле на углу огромного стола, накрытые салфеткой стояли – графин с соком, стакан и блюдо булочек. Два стакана сока, показавшегося мне небесным нектаром, стерли все последствия вчерашнего вечера.
Умывшись, я спустился в холл. Руджеро, как раз скармливал булочку Стену.
– Серджио, может быть ты хотел бы что-нибудь съесть, сам я с утра пью только кофе.
– Кофе и булочка – больше, чем достаточно.
Мы сели к столу, за которым без труда разместилось бы сорок человек.
– Может быть, вы со Стеном останетесь у меня на несколько дней? – спросил Руджеро.
– Спасибо, но нам уже пора домой.
– Ну что же. Но знай, гостевая комната, в любое время в вашем со Стеном распоряжении. Если вы будете проезжать мимо и не навестите старика, я страшно обижусь.
Допив кофе, мы вышли во двор. Прощание Руджеро со Стеном, заставило меня заподозрить, что я вчера был гораздо пьянее, чем мне это представлялось, и что-то ускользнуло от моего внимания. Руджеро пообещал мне навести кое-какие справки о гербе, интересовавшем меня и сразу же дать мне знать. Мы отправились обратно.
Посмотрев на карту, я решил ехать напрямик через Альпы, по дороге соединявшей Клагенфюрт с Линцем почти по прямой. Но, это было на карте, а в действительности половина пути пролегала по бесконечным серпантинам, на которых при подъеме в гору приходилось тащиться со скоростью двадцать километров в час за большегрузными автомобилями, а при спуске с горы притормаживать, не давая машине разогнаться больше пятидесяти. Так, что к концу спуска тормозные колодки перегревались и начинали плавиться. Другая половина этой замечательной дороги пролегала по бесконечным туннелям, заплатив за проезд по которым, ты оказывался внутри узкого тубуса туннеля, несясь вперед вместе с колонной автомобилей. Чередовавшиеся через равные отрезки лампы освещения и встречные колонны автомобилей дополняли и так не самые приятные ощущения. Мне показалось, что и человек ни когда не страдавший клаустрофобией, после этой дороги, запросто сможет найти ее у себя. Но как бы то ни было, дорога не бывает бесконечной. Закончилась и моя дорога. А на пути от Линца до дома, мне, кстати, хорошо знакомом не произошло ни чего примечательного.
Пламя свечи, слегка покачиваясь от сквозняка, освещало лишь верхнюю часть книги, лежащей на пюпитре. Ее желтоватый свет, наполненный полутонами, отплясывал на раскрытых страницах, создавая впечатление, что буквы так похожие на черных жучков привязанных на бумаге вот-вот оторвутся и разбегутся по темным углам комнаты.
Однако человека стоящего возле пюпитра это, кажется, ни сколько не занимало. Взгляд его, устремленный в темноту, казалось, искал там отражения собственных мыслей.
Вдруг пламя свечи покачнулось больше обычного. Раздался скрип двери и в приоткрывшейся щепки показалась голова монаха.
– Святой отец, позволено ли мне прервать ваши занятия. Делами не терпящими отлагательства.
– Что привело тебя сын мой? – нацелив на вошедшего пронзительный взгляд, он всем видом говорил, что готов внимательно выслушать вошедшего.
– Святой отец, еще раз приношу извинения, что прервал ваши молитвы и размышления, но к нам в госпиталь привезли молодого человека. У него бубонная чума и он очень плох, так что боюсь, он не дотянет и до конца ночи. Но он бредит настолько странными вещами, что мне они показались заслуживающими вашего внимания – и он замолчал, собираясь с духом.
– Не тяни же сын мой, поведай, что именно привело тебя к мысли, что это обязательно нужно услышать мне, – голос говорящего был ровен и сух без раздражения и недовольств, но и без радости и признаков расположения.
– Святой отец, он все время твердит о невыполненной мисси, об опасности каким-то Хранителям, об инквизиции, о необходимости предупредить, об опасности.
– Кого? – бывалой безучастности не было и следа, – сейчас же идем в госпиталь.
– Но, Святой отец, стоит ли совершать такой шаг, на улицах города чума. Стоит ли бред умирающего того риска, которому вы подвергнетесь.
– Мы теряем время, – говорящий был уже на пол пути к двери, – господь коль посчитает нужным оделит чумой и здесь, а коль нет, так и бояться нечего.
Подобная решимость основывалась на том, что книга лежащая на пюпитре была списком с протоколов допросов магистра ордена тамплиеров Жака де Моле в святой инквизиции. И как раз при размышлениях о Хранителях столь интересовавших святую инквизицию, существование которых столь же упорно отрицал допрашиваемый, охотно сознаваясь при этом в любых несуразностях. Игнатия Лойолу решившего, что появление монаха есть знак свыше уже ни что не могло остановить.
Они шли по темным улицам города. Эти каменные улочки столь узкие, что и в хорошие времена не прогревались солнцем, сегодня казалось дышали холодом. В свете факелов они казались дикими каменными пещерами, и сейчас наполненные густым черным липким дымом от сгоревших тем умерших за день людей, они становились призрачными, как будто наполненными их душами. Под стать тому были и звуки, доносившиеся из темноты. Кто-то ругал создателя, впадая в жуткую ересь, кто-то молил господа завывая в голос с такой силой, как если бы рассчитывал докричаться до небес. Слышались стоны и ругань. Но все это долетало из невидимых окон и подворотен.
Двери госпиталя были незаперты. Запахи здесь были под стать общей атмосфере. Хотя запах горелого человеческого мяса уже не был столь явственным, его заглушал запах давно немытых больных людей и их гниющих ран. Монах уверенно вел спутника по коридорам госпиталя. Войдя в общий зал, уверенно подвел к лежащему в середине зала молодому человеку. Однако, подойдя к нему, они поняли, что опоздали, чума уже взяла свою дань.
Этих двоих монахов, сражу же, проводили к отцу настоятелю. По их внешнему виду было сразу видно, что они уже долго находились в дороге, путешествуя без долгих остановок. Рясы их были запылены и местами обветшали. На лицах была видна только усталость, но они спешили, не откладывая встретиться с настоятелем.
– Святой отец, к нашему великому огорчению, мы должны признать, что поиски наши не принесли результатов. Как вы и советовали, мы прошли по наиболее вероятному пути, которым мог придти в наш город тот умерший. Но перед нами прошла чума. Нам просто не с кем было зачастую говорить. В двух днях пути от нас в замке Орсини, хозяина которого вы знали, он к нам частенько наведывался. Так вот, в замке мы нашли из всех одного старика, который перед смертью рассказал, что похоронил всех, и страшно сожалел, что теперь разграбят и прахом пойдет все сделанное за столько лет. Мы расспрашивали всех кого могли, но ни перед чумой ни во время ее человека, похожего на умершего здесь не видел ни кто.
– Спасибо вам братья, идите отдыхать и возвращайтесь к жизни в монастыре. Что поделать, значит так, было угодно господу.
Он дождался, пока выйдут монахи и, выйдя в коридор, позвал своего секретаря.
– Проследи, что бы вернувшихся братьев, не забыли накормить и позови ко мне юношу, пришедшего в наш монастырь три дня назад.
Отдав распоряжения, Лойола вернулся в кабинет, сел в свое кресло и задумывался. Размышления его прервал молодой человек, заглянувший в двери.
– Разрешите зайти, святой отец, мне сказали, что вы меня звали.
– Проходи, проходи, я ждал тебя. Скажи мне, сын мой, ты по прежнему хочешь постричься в монахи и связать свою жизнь со служением господу.
– Святой отец, я знаю, что на меня могли пожаловаться за мое своеволие. Но прошу вас не гоните меня. Мне некуда идти, разве что к лесным разбойникам. Все мои родные и знакомые мертвы. Все хозяйство наше выгорело дотла. Одному восстановить все будет не по силам. Простите меня и дайте мне еще один шанс.
– Сын мой, я хотел бы услышать, что бы ты делал, если бы получил еще один шанс в обычной жизни.
– Святой отец, в жизни чудес не бывает, но если бы чудо произошло, я до последнего своего дня славил бы того, кто его совершил.
– Ну, это может быть многовато. Я наблюдал за тобой с момента твоего прихода в монастырь. Не скажу, что восхищен тобой во всех отношениях, но мне кажется, что тебе можно доверять и на тебя можно положиться.
– Только скажите, что надо сделать, и я все исполню. Для того, кто дал мне приют, спас от смерти я, не задумываясь, сделаю все.
– О, юношеский максимализм, а ты не боишься, что все окажется слишком много.
– Разве может быть непомерной цена за жизнь.
– Может если, оставшись жить, ты утратишь свою бессмертную душу.
– Но ведь мне это не грозит. Вы ведь этого не допустите, святой отец.
Лойола засмеялся, глядя на лукавые глаза юноши.
– Думаю, ты достойный кандидат на то, что я хочу тебе предложить. Сын мой, с этого дня ты забудешь свое прошлое, ты отринешь все, что было раньше и станешь другим человеком.
– Отче, в моей жизни было так мало хорошего, что забыть о ней уже награда.
– Слушай, и не перебивай. С этого дня ты единственный наследник рода Орсини. Ты получишь все, что они владели. Но ты всю свою жизнь будешь помнить – кто тебе это дал и будешь готов в любой момент выполнить мои просьбы, чего бы это, не стоило.
– Я всегда буду помнить и никогда не забуду. Но ведь определение наследника королевская прерогатива.
– Всегда и никогда слишком долгие понятия, а ты уже сейчас ставишь под сомнения мои слова.
– Святой отец, позвольте мне поклясться, что урок я усвоил на всю жизнь, – и он, упав на колени, поцеловал руку Лойолы.
– Встань и иди, сын мой, завтра тебя ждет долгий путь и множество забот.
Возле нашего подъезда стояла полицейская машина, событие столь редкое, что невольно привлекло мое внимание.
На лестничной площадке, возле моей двери стоял Милан в окружении полицейских. Увидев, что мы со Стеном поднимаемся, он повернулся ко мне.
– Сергей, как хорошо, что ты приехал.
– А что стряслось?
– Сосед слышал, как что-то падало в квартире, выглянув не увидел твоей машины, а когда обнаружил открытую входную дверь вызвал полицейских. Похоже, кто– то обворовал тебя. Меня просили посмотреть, что пропало, но ты же знаешь, я не могу этого сделать, там вроде бы все на месте, только бардак ужасный. Посмотри сам.
Не знаю, что рассчитывали найти в моем доме грабители. Деньги я не держу дома. Техника, пусть и очень неплохая, во-первых, весьма громоздкая, а, во-вторых, далеко не вчера купленная. Остаются две настоящие ценности – Стен и компьютер, но они были со мной в поездке.
В квартире действительно царил редкостный беспорядок. Не отличаясь особенным педантизмом, все же, не в последний момент из-за не самой большой любви к процессу уборки, я поддерживал определенный порядок везде, кроме рабочего стола.
Выкинутые на пол книги, разворошенные диванные подушки, вещи сваленные на кровати, разваленная кухонная посуда, все указывало, что кто-то упорно искал нечто, спрятанное у меня дома. На первый взгляд все было на месте, в том числе и аппаратура, и только на рабочем столе не хватало листов бумаги с неудачными набросками, но, учитывая их художественную ценность, упоминания они не стоили.
Сообщив полицейским, что я пока что не вижу пропаж и что, если при наведении порядка что-либо обнаружу, то сразу же сообщу им, я распрощался с ними и мы со Стеном занялись наведением порядка. Все, кроме набросков, действительно было на месте.
Наводя порядок в доме, я отважно решил привести в порядок и свое рабочее место. Составляя словари, я поднял с пола словарь Ожегова, и из него выпала серебряная пластинка, использованная мной в качестве закладки. Засунув ее обратно в словарь, я пропылесосил квартиру и на том остановился.
Утром следующего дня позвонил Милан. Поинтересовавшись, не пропало ли что, он сообщил, что договорился о нашей встрече с владельцем отеля «Штадт Инн» – паном Берке, и попросил меня планировать свой день так, чтобы мы были на встрече сразу после обеда.
Кое– что я об этом человеке уже слышал. Герой второй мировой войны, не согласный с приходом коммунистов к власти, как говорили одни или же коллаборационист, боящийся заслуженного возмездия, как говорили другие, он, так или иначе, вскоре после войны уехал в Швецию и после работы в разных фирмах, составив достаточно крупное состояние. В девяностых годах вернулся, основав сеть отелей, одним из которых и был «Штадт Инн».
С Миланом мы встретились на главной площади. Отель, несколько лет назад реконструированный паном Берке в псевдоисторическом стиле, сиял чистотой. Возле регистратуры стояли муляжи рыцарей в доспехах, персонал, одетый в подобие исторических костюмов из бархата и шелка, старательно потел на работе. Хозяин, всего этого хозяйства – пан Берке, встретил нас в холле. Это был высокий седовласый старик, несмотря на свои годы находящийся в прекрасной спортивной форме. Одет он был с легкой аристократической небрежностью. Как бы подчеркивая ее, тонкий китайский платок из натурального шелка, охватывая его горло, выглядывал из-под воротника белой хлопковой рубашки, тонкой выделки.
На время разговора мы разместились возле лобби – бара, расположенного здесь же в холле.
Мы с Миланом по очереди поведали наши истории.
– Ну что ж, – сказал пан Берке, обращаясь к Милану – как вы уже слышали, я какое-то время работал представителем в Европе одной достаточно крупной американской корпорации, она правда абсолютно не связана с той вашей. Но, думаю, наведя кое-какие справки, я попробую дать вам совет. Знаю я русских изобретателей, вечно выдумают что-либо настолько запутанное, что не только реализовать, понять тяжело. Но я с удовольствием выслушаю технические подробности, – это уже ко мне, и я вкратце рассказал ему о техническом решении, составившем основу патента, – но это же настолько просто, что не может быть, чтобы до вас это никто не запатентовал. Хотя вы говорите, что и международное патентное бюро согласилось с выдачей патента. В таком случае история патентом мне весьма знакома по собственным изобретениям. Но давать советы, не вникнув в подробности, не в моих правилах. Так что давайте договоримся встретиться ровно через неделю и продолжим наш разговор.
Прошедшая неделя не была богата событиями. Я встретился в очередной раз с доктором Гроссом и услышал от него, что все необходимые запросы он отослал, доверенность от меня на ведение им моих дел у него есть и что я могу связаться с ним через две-три недели, не раньше. Придать к тому можно лишь, что разговор наш, потрясающий своей информативностью, продолжался сорок минут. В течение недели мне пришла пара заказов, не слишком сложных. Так что жизнь текла своим чередом.
На следующую встречу с паном Берке мне пришлось идти самому. У Милана произошел нервный срыв, и он оказался в больнице. Встреча не отличалась от предыдущей, разве что возле бара мы сидели вдвоем. Я извинился за отсутствие Милана. Я обратил внимание, что пан Берке заказывает себе всегда только чай с медом.
– Передайте вашему другу, что его ожидают долгие судебные разбирательства, но если бы он хотел, то мой американский адвокат, при условии что ему будет причитаться сорок процентов от суммы выплат, согласен взять к ведению его дела и постараться получить положительный результат.
– Я за него решать не могу, но обязательно передам ваше предложение.
– А вот, что касается вас, давайте-ка я сначала расскажу вам свою историю.
История пана Берке действительно стоила того, чтобы ее послушать. Начиналась она сразу после войны, когда молодой человек, прошедший войну и эмигрировавший в Швецию, в поисках работы оказался на заводе по производству подшипников на работах в ночные смены. Наблюдательность и возможность свободного общения со старыми работниками помогли ему найти решение автоматической сортировки шариков по качеству. Техническое образование, полученное перед самой войной, позволило спроектировать автоматический сортировщик. И кто знает, как бы все сложилось, если бы не неожиданная встреча.
Вечером, выходя из клуба, молодой пан Берке услышал как кто-то на пианино наигрывает мелодию «Гей, славяне». Мелодия, столь популярная перед войной, заставила его остановиться.
– Даю голову на отсечение Вам низа что не угадать, что я играл, – сказал пианист, заканчивая играть и оборачиваясь.
Стены замка виднелись километрах в трех от нас. Выбравшись на тропинку и придерживаясь направления, мы, поплутав по лесу почти два часа, вышли к замку.
Во дворе замка никого не было и только Стен сидел возле закрытых дверей в той же позе, что и при нашем расставании. Вот только огромный кованый засов на двери был задвинут.
– Это невероятно, я кувалдой два часа пытался его сдвинуть с места и мне это не удалось, – сказал сеньор Гатти.
Солнце уже клонилось к закату. Невероятно проведенный день сказывался наваливающейся усталостью.
– Наверное, мы со Стеном поедем домой, – сказал я.
– Ни в коем случае, это категорически не возможно. Мы были погребены, затем чудесным образом спасены. Вы, должно быть, голодны не меньше, чем я, а я голоден до невозможности, – надо сказать, что, говоря домой, я подразумевал, что мы со Стеном доедем до уже знакомой нам гостиницы с Мамой Си, – и потом мы все еще не подружились с замечательным Стеном. Так вот, сейчас мы едем в ресторан, я хозяина знаю, так что против Стена возражать не будут, а потом вы переночуете у меня в комнате для гостей. А там уж и видно будет, да кстати, вы не будете возражать если я буду называть вас просто Серджио, меня называйте Руджеро.
Я не возражал.
Мы загрузились в автомобиль Руджеро и поехали в город. По дороге Руджеро не переставал возвращаться к нашему приключению.
– Нет, ты представляешь, он у меня под рукой щелкает и я начинаю куда-то падать, а это просто плита поворачивается. А ведь я все осматривал чуть ли не с микроскопом. Какая работа. Обязательно проверю по архивам, когда эта прелесть была выстроена.
Не знаю, насколько Руджеро знал хозяина ресторана, его не было, но против присутствия Стена не только не возражали, но даже принесли для него миску свежей воды.
Между принесенными закусками была паровая козлятина, какая-то местная пресноводная рыба, запеченная большими кусками и множество разнообразных овощей, видов салата и оливок. Мне пришлось пресечь попытки Руджеро накормить Стена вначале рыбой, а затем козлятиной, но сил возражать против оливок уже не оставалось. Стен же пользовался моим благодушным состоянием и с удовольствием поедал оливки, отправляемые Руджеро под стол.
– Серджио, я понимаю, что порчу тебе собаку, но эрдельтерьер такой замечательной масти требует особого отношения к себе.
Замечательный эрдельтерьер, подобно коту Ваське – слушал да ел.
Еще вместе с первыми закусками на столе появился большой кувшин красного вина и маленький кувшинчик граппы.
– Сегодня – никаких ограничений, – прокомментировал их появление Руджеро.
Легкое, слегка терпкое вино и перемежающие его маленькие рюмочки граппы, с привкусом мускатного винограда, быстро улучшали наше настроение.
Разговор то и дело возвращался к нашим приключениям.
– А знаешь, когда плита начала поворачиваться, я подумал, что вот сейчас мы попадем в какую-нибудь сокровищницу.
– Серджио, какие сокровища? Замок с самого момента его строения принадлежал разорявшимся один за другим родам знати. Такое проклятие из камня. Получают замок и неизбежно разоряются.
– А может быть тут были спрятаны сокровища тамплиеров, – не сдавался я, – спрятали, а хозяева даже и не знали об этом.
– Ну конечно не знали, – развеселился Руджеро, – гости потихоньку, мечами рыли и в карманах кольчуг выносили землю, чтобы хозяева ни чего не заметили. Ну, Серджио…
– Все равно, эти сокровища искали уже везде за семьсот лет, а до сих пор не нашли. Так почему бы им было не оказаться в твоем замке. Ведь тут их еще ни кто не искал.
– Ну, вообще то больше ищут не сами сокровища, а тайный источник власти, принадлежавший тамплиерам и исчезнувший вместе с их накоплениями.
– Что-то такое я уже читал, если не ошибаюсь, автор связывал его с золотой усатой головой.
– Бафомет. В общем Бафомет был бородатой головой, и совсем не обязательно золотой. Давай-ка я расскажу тебе все о Бафомете, его история под стать нашим приключениям и вполне подходит для сегодняшнего вечера.
Кувшинчики с вином и граппой, были то ли бездонными, то ли ненавязчиво менялись официантом. Во всяком случае, вино и граппа в них не иссякали.
– Историю Бафомета надо начать с Сильвестра II, выбранного папой, как раз на переломе тысячелетий. Современники считали его человеком, продавшим душу дьяволу. В любом случае Папа Сильвестр, в миру Герберт де Орилльяк, был на свое время весьма образованным человеком. Разбирался не только в теологии, что у любого папы предполагаемо, но и в математике, медицине и музыке, а Латеранском дворце приказал построить обсерваторию. Таинственную бронзовую голову, скорее всего, получил в свое распоряжение при путешествии в Индию, которую предпринял из Испании или же ее сделал по какой-то индийской инструкции.
– А какое отношение он имел к тамплиерам появившимся на сто лет позже.
– Видишь ли, обеим эти реликвиям приписывается одно общее свойство – способность отвечать на вопросы. Бронзовая голова, которую Папа держал в своем дворце, отвечала «Да» или «Нет» на вопросы, которые он ей задавал о политике, и всеобщей ситуации в христианстве. Тамплиерский же Бафомет, имеет гораздо больше описаний. То это была скульптура женщины с мужской головой и белой бородой, которая держала в руках Солнце и Луну, соединенные золотой цепью. Другие описывали Бафомет иначе, имел несколько голов, или лиц или фаллос.
Руджеро ел, размахивал руками и непрерывно говорил. Я только удивлялся как это у него так ловко получается.
– В иных был подобен человеку с козьей головой или же только как голова козла. В средние века его представляла настоящая человеческая голова (набитая или череп) или ее скульптурное изображение из металла или дерева. Иногда была украшена черными кудрявыми волосами.
Я уже был сыт, но луковый суп и последовавшие за ним блюда были так вкусны, что я потихоньку приговорил и их, затем сосредоточился на сыре, оливках и тонко нарезанном вяленом мясе, чудесно сочетавшихся с вином и граппой. Мое внимание полностью поглотил рассказ Руджеро.
– А еще одна легенда явно использует греческий миф о Медузе Горгоне. Серджио, ты же должен его знать. По нему окаменеет каждый, кто на нее посмотрит. Причем эту убийственную особенность голова не теряет и при отделении ее от тела. А Бафометом по этой легенде, является голова благородной девицы из Триполи, в которую влюбился один из непосвященных братьев тамплиеров. Когда она умерла, этот брат выкопал ее мертвое тело и и отрезал голову.
– Похоже, тамплиеры ко всем своим недостаткам страдали еще и некрофилией.
– Не перебивай. В это мгновение зазвучал голос свыше, требовавший, чтобы он голову хорошенько припрятал, так как все, на что она взглянет, будет уничтожено. Когда этот брат-тамплиер перевозил эту опасную голову в надежном сундуке на судне, одна старая кормилица не удержала своего любопытства, открыла сундук и голова уничтожила все судно. На месте, где утонул корабль, до сегодняшнего дня не водятся рыбы.
Руджеро рассказывал еще что-то, но об этом у меня остались весьма смутные воспоминания.
Кофе, в завершении нашего ужина, я думаю определенно взбодрил бы меня, не будь он подан с рюмкой, какого то виноградного ликера, о котором, единственное, что мне запало в память – то что он мне очень понравился.
Обратная дорога к замку запомнилась еще меньше. По моему Руджеро, на пару со Стеном распевали какие-то народные итальянские песни и о чем-то между собой разговаривали на языке, которого я точно не знаю. Я позавидовал стойкости Руджеро, после такого количества выпитого, но понял, что мы находимся в одной категории, когда он сел на ступеньки, ведущие на второй этаж к спальням, и объявил, что подождет пока тамплиерам вместе с приведениями не надоест их раскачивать. После этого, объединив наши усилия и, как мне кажется, без помощи Стена, мы все таки взобрались на второй этаж, и не знаю уж как, не перепутав спальни, завершили этот веселый вечер.
На утро я, открыв глаза, подсознательно, ожидал прилива головной боли, но то ли благодаря прекрасному воздуху, то ли еще не знаю чему, ее не было. Единственное, что омрачало существование – была сухость во рту и страшная жажда. Стен спал рядом с моей кроватью. Поднявшись и одевшись, я спустился к машине за своими туалетными принадлежностями. Проходя мимо кабинета я увидел Руджеро, сидящего возле компьютера и поприветствовал его.
– А, Серджио, доброе утро. Я сейчас спущусь и сделаю кофе, а пока там найдешь сок и булочки.
И действительно в холле на углу огромного стола, накрытые салфеткой стояли – графин с соком, стакан и блюдо булочек. Два стакана сока, показавшегося мне небесным нектаром, стерли все последствия вчерашнего вечера.
Умывшись, я спустился в холл. Руджеро, как раз скармливал булочку Стену.
– Серджио, может быть ты хотел бы что-нибудь съесть, сам я с утра пью только кофе.
– Кофе и булочка – больше, чем достаточно.
Мы сели к столу, за которым без труда разместилось бы сорок человек.
– Может быть, вы со Стеном останетесь у меня на несколько дней? – спросил Руджеро.
– Спасибо, но нам уже пора домой.
– Ну что же. Но знай, гостевая комната, в любое время в вашем со Стеном распоряжении. Если вы будете проезжать мимо и не навестите старика, я страшно обижусь.
Допив кофе, мы вышли во двор. Прощание Руджеро со Стеном, заставило меня заподозрить, что я вчера был гораздо пьянее, чем мне это представлялось, и что-то ускользнуло от моего внимания. Руджеро пообещал мне навести кое-какие справки о гербе, интересовавшем меня и сразу же дать мне знать. Мы отправились обратно.
Посмотрев на карту, я решил ехать напрямик через Альпы, по дороге соединявшей Клагенфюрт с Линцем почти по прямой. Но, это было на карте, а в действительности половина пути пролегала по бесконечным серпантинам, на которых при подъеме в гору приходилось тащиться со скоростью двадцать километров в час за большегрузными автомобилями, а при спуске с горы притормаживать, не давая машине разогнаться больше пятидесяти. Так, что к концу спуска тормозные колодки перегревались и начинали плавиться. Другая половина этой замечательной дороги пролегала по бесконечным туннелям, заплатив за проезд по которым, ты оказывался внутри узкого тубуса туннеля, несясь вперед вместе с колонной автомобилей. Чередовавшиеся через равные отрезки лампы освещения и встречные колонны автомобилей дополняли и так не самые приятные ощущения. Мне показалось, что и человек ни когда не страдавший клаустрофобией, после этой дороги, запросто сможет найти ее у себя. Но как бы то ни было, дорога не бывает бесконечной. Закончилась и моя дорога. А на пути от Линца до дома, мне, кстати, хорошо знакомом не произошло ни чего примечательного.
* * *
Пламя свечи, слегка покачиваясь от сквозняка, освещало лишь верхнюю часть книги, лежащей на пюпитре. Ее желтоватый свет, наполненный полутонами, отплясывал на раскрытых страницах, создавая впечатление, что буквы так похожие на черных жучков привязанных на бумаге вот-вот оторвутся и разбегутся по темным углам комнаты.
Однако человека стоящего возле пюпитра это, кажется, ни сколько не занимало. Взгляд его, устремленный в темноту, казалось, искал там отражения собственных мыслей.
Вдруг пламя свечи покачнулось больше обычного. Раздался скрип двери и в приоткрывшейся щепки показалась голова монаха.
– Святой отец, позволено ли мне прервать ваши занятия. Делами не терпящими отлагательства.
– Что привело тебя сын мой? – нацелив на вошедшего пронзительный взгляд, он всем видом говорил, что готов внимательно выслушать вошедшего.
– Святой отец, еще раз приношу извинения, что прервал ваши молитвы и размышления, но к нам в госпиталь привезли молодого человека. У него бубонная чума и он очень плох, так что боюсь, он не дотянет и до конца ночи. Но он бредит настолько странными вещами, что мне они показались заслуживающими вашего внимания – и он замолчал, собираясь с духом.
– Не тяни же сын мой, поведай, что именно привело тебя к мысли, что это обязательно нужно услышать мне, – голос говорящего был ровен и сух без раздражения и недовольств, но и без радости и признаков расположения.
– Святой отец, он все время твердит о невыполненной мисси, об опасности каким-то Хранителям, об инквизиции, о необходимости предупредить, об опасности.
– Кого? – бывалой безучастности не было и следа, – сейчас же идем в госпиталь.
– Но, Святой отец, стоит ли совершать такой шаг, на улицах города чума. Стоит ли бред умирающего того риска, которому вы подвергнетесь.
– Мы теряем время, – говорящий был уже на пол пути к двери, – господь коль посчитает нужным оделит чумой и здесь, а коль нет, так и бояться нечего.
Подобная решимость основывалась на том, что книга лежащая на пюпитре была списком с протоколов допросов магистра ордена тамплиеров Жака де Моле в святой инквизиции. И как раз при размышлениях о Хранителях столь интересовавших святую инквизицию, существование которых столь же упорно отрицал допрашиваемый, охотно сознаваясь при этом в любых несуразностях. Игнатия Лойолу решившего, что появление монаха есть знак свыше уже ни что не могло остановить.
Они шли по темным улицам города. Эти каменные улочки столь узкие, что и в хорошие времена не прогревались солнцем, сегодня казалось дышали холодом. В свете факелов они казались дикими каменными пещерами, и сейчас наполненные густым черным липким дымом от сгоревших тем умерших за день людей, они становились призрачными, как будто наполненными их душами. Под стать тому были и звуки, доносившиеся из темноты. Кто-то ругал создателя, впадая в жуткую ересь, кто-то молил господа завывая в голос с такой силой, как если бы рассчитывал докричаться до небес. Слышались стоны и ругань. Но все это долетало из невидимых окон и подворотен.
Двери госпиталя были незаперты. Запахи здесь были под стать общей атмосфере. Хотя запах горелого человеческого мяса уже не был столь явственным, его заглушал запах давно немытых больных людей и их гниющих ран. Монах уверенно вел спутника по коридорам госпиталя. Войдя в общий зал, уверенно подвел к лежащему в середине зала молодому человеку. Однако, подойдя к нему, они поняли, что опоздали, чума уже взяла свою дань.
* * *
Этих двоих монахов, сражу же, проводили к отцу настоятелю. По их внешнему виду было сразу видно, что они уже долго находились в дороге, путешествуя без долгих остановок. Рясы их были запылены и местами обветшали. На лицах была видна только усталость, но они спешили, не откладывая встретиться с настоятелем.
– Святой отец, к нашему великому огорчению, мы должны признать, что поиски наши не принесли результатов. Как вы и советовали, мы прошли по наиболее вероятному пути, которым мог придти в наш город тот умерший. Но перед нами прошла чума. Нам просто не с кем было зачастую говорить. В двух днях пути от нас в замке Орсини, хозяина которого вы знали, он к нам частенько наведывался. Так вот, в замке мы нашли из всех одного старика, который перед смертью рассказал, что похоронил всех, и страшно сожалел, что теперь разграбят и прахом пойдет все сделанное за столько лет. Мы расспрашивали всех кого могли, но ни перед чумой ни во время ее человека, похожего на умершего здесь не видел ни кто.
– Спасибо вам братья, идите отдыхать и возвращайтесь к жизни в монастыре. Что поделать, значит так, было угодно господу.
Он дождался, пока выйдут монахи и, выйдя в коридор, позвал своего секретаря.
– Проследи, что бы вернувшихся братьев, не забыли накормить и позови ко мне юношу, пришедшего в наш монастырь три дня назад.
Отдав распоряжения, Лойола вернулся в кабинет, сел в свое кресло и задумывался. Размышления его прервал молодой человек, заглянувший в двери.
– Разрешите зайти, святой отец, мне сказали, что вы меня звали.
– Проходи, проходи, я ждал тебя. Скажи мне, сын мой, ты по прежнему хочешь постричься в монахи и связать свою жизнь со служением господу.
– Святой отец, я знаю, что на меня могли пожаловаться за мое своеволие. Но прошу вас не гоните меня. Мне некуда идти, разве что к лесным разбойникам. Все мои родные и знакомые мертвы. Все хозяйство наше выгорело дотла. Одному восстановить все будет не по силам. Простите меня и дайте мне еще один шанс.
– Сын мой, я хотел бы услышать, что бы ты делал, если бы получил еще один шанс в обычной жизни.
– Святой отец, в жизни чудес не бывает, но если бы чудо произошло, я до последнего своего дня славил бы того, кто его совершил.
– Ну, это может быть многовато. Я наблюдал за тобой с момента твоего прихода в монастырь. Не скажу, что восхищен тобой во всех отношениях, но мне кажется, что тебе можно доверять и на тебя можно положиться.
– Только скажите, что надо сделать, и я все исполню. Для того, кто дал мне приют, спас от смерти я, не задумываясь, сделаю все.
– О, юношеский максимализм, а ты не боишься, что все окажется слишком много.
– Разве может быть непомерной цена за жизнь.
– Может если, оставшись жить, ты утратишь свою бессмертную душу.
– Но ведь мне это не грозит. Вы ведь этого не допустите, святой отец.
Лойола засмеялся, глядя на лукавые глаза юноши.
– Думаю, ты достойный кандидат на то, что я хочу тебе предложить. Сын мой, с этого дня ты забудешь свое прошлое, ты отринешь все, что было раньше и станешь другим человеком.
– Отче, в моей жизни было так мало хорошего, что забыть о ней уже награда.
– Слушай, и не перебивай. С этого дня ты единственный наследник рода Орсини. Ты получишь все, что они владели. Но ты всю свою жизнь будешь помнить – кто тебе это дал и будешь готов в любой момент выполнить мои просьбы, чего бы это, не стоило.
– Я всегда буду помнить и никогда не забуду. Но ведь определение наследника королевская прерогатива.
– Всегда и никогда слишком долгие понятия, а ты уже сейчас ставишь под сомнения мои слова.
– Святой отец, позвольте мне поклясться, что урок я усвоил на всю жизнь, – и он, упав на колени, поцеловал руку Лойолы.
– Встань и иди, сын мой, завтра тебя ждет долгий путь и множество забот.
* * *
Возле нашего подъезда стояла полицейская машина, событие столь редкое, что невольно привлекло мое внимание.
На лестничной площадке, возле моей двери стоял Милан в окружении полицейских. Увидев, что мы со Стеном поднимаемся, он повернулся ко мне.
– Сергей, как хорошо, что ты приехал.
– А что стряслось?
– Сосед слышал, как что-то падало в квартире, выглянув не увидел твоей машины, а когда обнаружил открытую входную дверь вызвал полицейских. Похоже, кто– то обворовал тебя. Меня просили посмотреть, что пропало, но ты же знаешь, я не могу этого сделать, там вроде бы все на месте, только бардак ужасный. Посмотри сам.
Не знаю, что рассчитывали найти в моем доме грабители. Деньги я не держу дома. Техника, пусть и очень неплохая, во-первых, весьма громоздкая, а, во-вторых, далеко не вчера купленная. Остаются две настоящие ценности – Стен и компьютер, но они были со мной в поездке.
В квартире действительно царил редкостный беспорядок. Не отличаясь особенным педантизмом, все же, не в последний момент из-за не самой большой любви к процессу уборки, я поддерживал определенный порядок везде, кроме рабочего стола.
Выкинутые на пол книги, разворошенные диванные подушки, вещи сваленные на кровати, разваленная кухонная посуда, все указывало, что кто-то упорно искал нечто, спрятанное у меня дома. На первый взгляд все было на месте, в том числе и аппаратура, и только на рабочем столе не хватало листов бумаги с неудачными набросками, но, учитывая их художественную ценность, упоминания они не стоили.
Сообщив полицейским, что я пока что не вижу пропаж и что, если при наведении порядка что-либо обнаружу, то сразу же сообщу им, я распрощался с ними и мы со Стеном занялись наведением порядка. Все, кроме набросков, действительно было на месте.
Наводя порядок в доме, я отважно решил привести в порядок и свое рабочее место. Составляя словари, я поднял с пола словарь Ожегова, и из него выпала серебряная пластинка, использованная мной в качестве закладки. Засунув ее обратно в словарь, я пропылесосил квартиру и на том остановился.
Утром следующего дня позвонил Милан. Поинтересовавшись, не пропало ли что, он сообщил, что договорился о нашей встрече с владельцем отеля «Штадт Инн» – паном Берке, и попросил меня планировать свой день так, чтобы мы были на встрече сразу после обеда.
Кое– что я об этом человеке уже слышал. Герой второй мировой войны, не согласный с приходом коммунистов к власти, как говорили одни или же коллаборационист, боящийся заслуженного возмездия, как говорили другие, он, так или иначе, вскоре после войны уехал в Швецию и после работы в разных фирмах, составив достаточно крупное состояние. В девяностых годах вернулся, основав сеть отелей, одним из которых и был «Штадт Инн».
С Миланом мы встретились на главной площади. Отель, несколько лет назад реконструированный паном Берке в псевдоисторическом стиле, сиял чистотой. Возле регистратуры стояли муляжи рыцарей в доспехах, персонал, одетый в подобие исторических костюмов из бархата и шелка, старательно потел на работе. Хозяин, всего этого хозяйства – пан Берке, встретил нас в холле. Это был высокий седовласый старик, несмотря на свои годы находящийся в прекрасной спортивной форме. Одет он был с легкой аристократической небрежностью. Как бы подчеркивая ее, тонкий китайский платок из натурального шелка, охватывая его горло, выглядывал из-под воротника белой хлопковой рубашки, тонкой выделки.
На время разговора мы разместились возле лобби – бара, расположенного здесь же в холле.
Мы с Миланом по очереди поведали наши истории.
– Ну что ж, – сказал пан Берке, обращаясь к Милану – как вы уже слышали, я какое-то время работал представителем в Европе одной достаточно крупной американской корпорации, она правда абсолютно не связана с той вашей. Но, думаю, наведя кое-какие справки, я попробую дать вам совет. Знаю я русских изобретателей, вечно выдумают что-либо настолько запутанное, что не только реализовать, понять тяжело. Но я с удовольствием выслушаю технические подробности, – это уже ко мне, и я вкратце рассказал ему о техническом решении, составившем основу патента, – но это же настолько просто, что не может быть, чтобы до вас это никто не запатентовал. Хотя вы говорите, что и международное патентное бюро согласилось с выдачей патента. В таком случае история патентом мне весьма знакома по собственным изобретениям. Но давать советы, не вникнув в подробности, не в моих правилах. Так что давайте договоримся встретиться ровно через неделю и продолжим наш разговор.
Прошедшая неделя не была богата событиями. Я встретился в очередной раз с доктором Гроссом и услышал от него, что все необходимые запросы он отослал, доверенность от меня на ведение им моих дел у него есть и что я могу связаться с ним через две-три недели, не раньше. Придать к тому можно лишь, что разговор наш, потрясающий своей информативностью, продолжался сорок минут. В течение недели мне пришла пара заказов, не слишком сложных. Так что жизнь текла своим чередом.
На следующую встречу с паном Берке мне пришлось идти самому. У Милана произошел нервный срыв, и он оказался в больнице. Встреча не отличалась от предыдущей, разве что возле бара мы сидели вдвоем. Я извинился за отсутствие Милана. Я обратил внимание, что пан Берке заказывает себе всегда только чай с медом.
– Передайте вашему другу, что его ожидают долгие судебные разбирательства, но если бы он хотел, то мой американский адвокат, при условии что ему будет причитаться сорок процентов от суммы выплат, согласен взять к ведению его дела и постараться получить положительный результат.
– Я за него решать не могу, но обязательно передам ваше предложение.
– А вот, что касается вас, давайте-ка я сначала расскажу вам свою историю.
История пана Берке действительно стоила того, чтобы ее послушать. Начиналась она сразу после войны, когда молодой человек, прошедший войну и эмигрировавший в Швецию, в поисках работы оказался на заводе по производству подшипников на работах в ночные смены. Наблюдательность и возможность свободного общения со старыми работниками помогли ему найти решение автоматической сортировки шариков по качеству. Техническое образование, полученное перед самой войной, позволило спроектировать автоматический сортировщик. И кто знает, как бы все сложилось, если бы не неожиданная встреча.
Вечером, выходя из клуба, молодой пан Берке услышал как кто-то на пианино наигрывает мелодию «Гей, славяне». Мелодия, столь популярная перед войной, заставила его остановиться.
– Даю голову на отсечение Вам низа что не угадать, что я играл, – сказал пианист, заканчивая играть и оборачиваясь.