Страница:
— ...и знаете, что я еще вам скажу, мисс Кори, — вчера ночью я слышала такие звуки, словно вся земля заговорила, а ближе к полуночи раздался этот вопль... Верите ли, я и представить себе не могла, что корова способна так орать буквально, как свинья, когда ее режут, только гораздо ниже, разумеется. Это оказалась корова Лети Сойер — они нашли ее сегодня утром. От туши осталось не больше половины — все остальное сожрало это зверье...
— Но вы же не думаете, мисс Бишоп , что они снова вернулись?
— Я не знаю. И молю Бога, чтобы этого не случилось. Но все происходит в точности, как и тогда. — Они только одну корову задрали? — Только одну. О других, вроде, ничего не слышно, Но ведь и тогда, мисс Кори, все начиналось точно так же.
Эбнер тихо опустил трубку на рычаг и мрачно усмехнулся по поводу этого образчика необузданного суеверия данвичских жителей. Ранее он не имел ни малейшего представления об истинной глубине невежества и религиозных предрассудков, обуявших жителей такого Богом забытого уголка как Данвич, и подобный диалог, как он понимал, был еще далеко не самым ярким их проявлением.
Впрочем, у него не было времени предаваться подобным размышлениям, поскольку надо было идти в поселок за свежим молоком, а потому он ступил под затянутое облаками утреннее небо с чувством некоторого облегчения — приятно было хотя бы ненадолго вырваться из этого дома.
Завидев приближающегося Эбнера, Тобиас Уотелей, казалось, еще более помрачнел и замкнулся в себе, причем в его поведении ощущалась не только неприязнь — теперь к ней явно примешивались признаки самого настоящего страха. Это немало удивило Эбнера, и поэтому заметив, что на все его вопросы торговец отвечал исключительно короткими, односложными словами, он, желая хоть немного развязать ему язык, решил заговорить о том, что случайно подслушал по телефону.
— Я знаю, — коротко отреагировал на рассказ Эбнера Тобиас и впервые за все это время глянул на молодого человека с выражением неприкрытого ужаса.
Тот буквально окаменел от изумления. В глазах Тобиаса он увидел жуткую смесь дикого страха и непримиримой враждебности. Поняв чувства стоявшего напротив него человека, он поспешно расплатился за покупки. Продавец опустил глаза, взял деньги и негромко спросил:
— Вы видели Зэбулона?
— Да, он приезжал ко мне домой,
— Вы с ним поговорили?
— Поговорили.
Казалось, Тобиас ожидал от беседы Эбнера со стариком чего-то особенного, однако нынешняя позиция заезжего гостя явно свидетельствовала о том, что произошедшие вслед за тем разговором события явились для него полнейшей неожиданностью. Таким образом торговец сделал вывод, что либо старый Зэбулон не сказал молодому человеку того, что, как надеялся Тобиас, должен был сказать, либо что Эбнер попросту проигнорировал советы старика. Теперь Эбнер уже окончательно ничего не понимал. После странных намеков дяди Зэбулона и телефонного разговора двух суеверных жительниц Данвича подобная позиция Тобиаса ввергла его в состояние крайнего замешательства, Хозяин магазина, похоже, в еще большей степени, чем даже старый Зэбулон, был склонен пойти на откровенность и облечь в слова свои мрачные мысли, причем и тот и другой вели себя так, словно Эбнер сам должен был что-то знать и понимать.
Он покинул магазин в состоянии крайнего смущения и направился назад к дому Уотелея, преисполненный твердой решимости как можно скорее завершить начатые дела и убраться из этого Богом забытого, дремучего поселка, населенного погрязшими во всяческих суевериях жителями. С такими мыслями он продолжил изучение личных вещей деда, предварительно, правда, наскоро покончив со своим скудным завтраком — малоприятный визит в магазин заметно притупил его аппетит, который он испытывал, выходя из дома.
Лишь где-то к концу второй половины дня ему удалось отыскать то, что он искал — это была большая тетрадь, в которую Лютер Уотелей малоразборчивым почерком заносил некоторые из своих впечатлений о жизни.
— Но вы же не думаете, мисс Бишоп , что они снова вернулись?
— Я не знаю. И молю Бога, чтобы этого не случилось. Но все происходит в точности, как и тогда. — Они только одну корову задрали? — Только одну. О других, вроде, ничего не слышно, Но ведь и тогда, мисс Кори, все начиналось точно так же.
Эбнер тихо опустил трубку на рычаг и мрачно усмехнулся по поводу этого образчика необузданного суеверия данвичских жителей. Ранее он не имел ни малейшего представления об истинной глубине невежества и религиозных предрассудков, обуявших жителей такого Богом забытого уголка как Данвич, и подобный диалог, как он понимал, был еще далеко не самым ярким их проявлением.
Впрочем, у него не было времени предаваться подобным размышлениям, поскольку надо было идти в поселок за свежим молоком, а потому он ступил под затянутое облаками утреннее небо с чувством некоторого облегчения — приятно было хотя бы ненадолго вырваться из этого дома.
Завидев приближающегося Эбнера, Тобиас Уотелей, казалось, еще более помрачнел и замкнулся в себе, причем в его поведении ощущалась не только неприязнь — теперь к ней явно примешивались признаки самого настоящего страха. Это немало удивило Эбнера, и поэтому заметив, что на все его вопросы торговец отвечал исключительно короткими, односложными словами, он, желая хоть немного развязать ему язык, решил заговорить о том, что случайно подслушал по телефону.
— Я знаю, — коротко отреагировал на рассказ Эбнера Тобиас и впервые за все это время глянул на молодого человека с выражением неприкрытого ужаса.
Тот буквально окаменел от изумления. В глазах Тобиаса он увидел жуткую смесь дикого страха и непримиримой враждебности. Поняв чувства стоявшего напротив него человека, он поспешно расплатился за покупки. Продавец опустил глаза, взял деньги и негромко спросил:
— Вы видели Зэбулона?
— Да, он приезжал ко мне домой,
— Вы с ним поговорили?
— Поговорили.
Казалось, Тобиас ожидал от беседы Эбнера со стариком чего-то особенного, однако нынешняя позиция заезжего гостя явно свидетельствовала о том, что произошедшие вслед за тем разговором события явились для него полнейшей неожиданностью. Таким образом торговец сделал вывод, что либо старый Зэбулон не сказал молодому человеку того, что, как надеялся Тобиас, должен был сказать, либо что Эбнер попросту проигнорировал советы старика. Теперь Эбнер уже окончательно ничего не понимал. После странных намеков дяди Зэбулона и телефонного разговора двух суеверных жительниц Данвича подобная позиция Тобиаса ввергла его в состояние крайнего замешательства, Хозяин магазина, похоже, в еще большей степени, чем даже старый Зэбулон, был склонен пойти на откровенность и облечь в слова свои мрачные мысли, причем и тот и другой вели себя так, словно Эбнер сам должен был что-то знать и понимать.
Он покинул магазин в состоянии крайнего смущения и направился назад к дому Уотелея, преисполненный твердой решимости как можно скорее завершить начатые дела и убраться из этого Богом забытого, дремучего поселка, населенного погрязшими во всяческих суевериях жителями. С такими мыслями он продолжил изучение личных вещей деда, предварительно, правда, наскоро покончив со своим скудным завтраком — малоприятный визит в магазин заметно притупил его аппетит, который он испытывал, выходя из дома.
Лишь где-то к концу второй половины дня ему удалось отыскать то, что он искал — это была большая тетрадь, в которую Лютер Уотелей малоразборчивым почерком заносил некоторые из своих впечатлений о жизни.
IV
Наспех перекусив, Эбнер зажег лампу, подсел к кухонному столу и открыл тетрадь Лютера. Первые страницы оказались почти целиком вырванными, однако по тем фрагментам фраз, которые остались на сохранившихся у края переплета обрывках бумаги, он понял, что это были почти сплошь какие-то счета. Наверное, смекнул он, дед решил использовать старую, но не до конца исписанную бухгалтерскую книгу, и потому удалил из нее уже использованные страницы.
Уже с первых страниц текста на него повеяло какой-то тайной. Даты в тексте отсутствовали и были проставлены лишь дни недели.
Следующий текст был вклеен в тетрадь и определенно являлся частью какого-то полученного Лютером Уотелеем письма, напечатанного на машинке.
Третий фрагмент был также исполнен рукой Лютера -. в нем он как бы суммировал сообщенное в письме Эрайи.
Следующая запись казалась совершенно неуместной:
Все эти короткие пометки очень походили на некие краткие тезисы для последующих и более подробных записей; расшифровать их можно было лишь человеку, который имел к ним ключ, и ключ этот заключался в том знании общей ситуации, которым располагал сам Лютер Уотелей. Однако в последующих записях старика отчетливо прослеживалась явная поспешность.
Следующая запись вновь касалась таинственного Р.:
Он отшвырнул от себя тетрадь, с трудом подавив в себе желание тотчас же ее сжечь. Что и говорить, он был раздражен, тем более, что некое тревожное чувство недвусмысленно указывало ему не необходимость как можно скорее проникнуть в тайну этого зловещего дома.
Время было позднее; за окнами уже стемнело и вновь поднялся вездесущий шум лягушек и козодоев, который, казалось, окружал дом со всех сторон. На время вытеснив из своего сознания мысли о бессвязных заметках, над чтением которых он проторчал почти весь вечер, Эбнер попытался восстановить в своей памяти некоторые суеверия, которые имели хождение в их семье, особенно те из них, которые занимали доминирующее место, Во многих из них кваканье лягушек и пение козодоев и сов ассоциировалось со смертью, и на основе этого в мозгу его словно сама собой вырисовалась связь с земноводной темой — присутствие лягушек создавало перед его глазами гротескную карикатуру на типичною представителя иннсмаутского клана Маршей, каким его изображали в письмах, хранимых Лютером Уотелеем на протяжении столь долгих лет.
Как ни странно, эта мысль, несмотря на всю ее банальность, буквально заворожила его. Неистовство лягушачьего и жабьего пения в окружавших дом зарослях показалось Эбнеру весьма примечательным. Что и говорить, земноводные в окрестностях Данвича всегда водились в изобилии, и он не имел ни малейшего представления о том, в течение какого периода времени до его приезда они оглашали своим пением старый дом Уотелеев. При этом он сразу же отверг всякое допущение о том, что это каким-то образом связано с его приездом; скорее всего, близость Мискатоника, а также низменный, заболоченный характер местности по другую сторону реки являлись теми причинами, которые обусловливали присутствие здесь такою количества лягушек. Скоро, однако, от его былого раздражения не осталось и следа — как, впрочем, и от мыслей о лягушках. Он просто устал. Встав из-за стола, Эбнер аккуратно уложил тетрадь Лютера Уотелея в один из своих чемоданов, намереваясь увезти ее с собой и потом поразмыслить о прочитанном на досуге. Ведь где-то же должна была таиться разгадка! Если в данной местности действительно происходили какие-то ужасные события, то должно было сохраниться еще какое-то письменное доказательство случившегося, причем более убедительное, нежели скудные заметки Лютера Уотелея. Самих жителей Данвича расспрашивать смысла не было; он знал, что перед чужаком вроде него они и рта не раскроют, даже несмотря на существовавшую между ними отдаленную родственную связь.
Именно тогда он вспомнил про кипы газет, которые по— прежнему дожидались своей очереди полететь в костер. Несмотря на усталость, он принялся листать подшивки Эйлсбэри Трэнскрипт , в которой время от времени публиковались сообщения, обозначенные рубрикой Данвич . Примерно через час довольно беглого просмотра он обнаружил три довольно малопонятные статьи, и хотя ни одна из них не располагалась непосредственно в данвичской колонке, все они косвенным образом перекликались с содержанием записей в тетради Лютера Уотелея. Первая была помещена под заголовком: Дикий зверь убивает скот в предместьях Данвича.В ней говорилось следующее.
Под конец, он обнаружил сообщение о смерти Ховарда Уилли, озаглавленное
Тем не менее в ряде комментариев по поводу указанных событий неоднократно отмечалось, что на месте гибели мистера Уилли все же были обнаружены какие-то странные следы, которые словно возникали из воды и затем также уходили в воду. Иными словами, получалось, что если в произошедших в Данвиче трагедиях действительно было замешано некое дикое животное, то обитало оно в водной среде и, совершив свои зверства, в нее же возвращалось. Несмотря на поздний час, Эбнер отложил номера газет с заинтересовавшими его публикациями, а остальные сгреб в кучу и отнес к реке, чтобы сложить из них костер и сжечь. Погода была безветренная, а потому он посчитал возможным не следить за огнем, тем более, что он разжег его на месте прежнего костра, где от окружающей травы уже почти ничего не осталось. Уже собравшись было вернуться в дом, он неожиданно расслышал на фоне заливистых трелей лягушачьего кваканья и пения козодоев, достигших к тому моменту поистине одуряющей громкости, странный резкий звук, словно где-то ломали и буквально раздирали древесину, Он сразу же подумал об окне в запертой комнате и убыстрил шаг.
В очень слабых, подрагивающих отблесках костра Эбнеру показалось, что оконный проем словно бы увеличился в размерах по сравнению с теми, что были прежде, Не могло ли так получиться, что та часть дома, в которой находилась мельница, стала самопроизвольно отделяться от основного строения? В следующее мгновение он краем глаза заметил какую-то странную бесформенную тень, которая двигалась непосредственно за колесом, а потом расслышал и характерный плеск воды, обычно сопровождающий мощные гребки плывущего в ней существа.
Эбнер был склонен объяснить появление тени игрой отблесков света, падавшего от горевшего в отдалении костра, а плеск в воде мог быть вызван косяком рыбы, либо какой-то одиночной, но очень крупной рыбиной. Тем не менее он решил, что будет не грех лишний раз заглянуть в комнату тети Сари. Пройдя на кухню, он взял лампу и стал подниматься по лестнице. Затем повернул ключ в замке, настежь распахнул дверь и едва не, задохнулся от ударившей ему в нос волны густого мускусного запаха. Казалось, в запертой комнате смешались воедино запахи Мискатоника, окружавших его болот, вонь того слизистого налета, который оставался на камнях и затонувших обломках дерева, обнажившихся после спада воды в реке, и плюс к тому омерзительное, едкое зловоние норы какого-то дикого зверя.
Несколько мгновений Эбнер стоял, чуть покачиваясь в дверях комнаты. Ему было ясно, что в комнату запах мог проникнуть только через открытое окно. Подняв лампу над головой так, чтобы свет ее падал на стену непосредственно над колесом, он даже со своего места заметил, что ни от стекол, ни от самой оконной рамы не осталось и следа. При этом он ни секунды не сомневался в том, что повреждения были причинены не снаружи, а изнутри! Эбнер бросился назад, с силой захлопнул дверь в комнату, запер ее на ключ и чуть ли не кубарем скатился с лестницы, обуреваемый шквалом смутных догадок.
Уже с первых страниц текста на него повеяло какой-то тайной. Даты в тексте отсутствовали и были проставлены лишь дни недели.
В эту субботу Эрайя ответил на мое письмо. С. неск. раз видели в компании Ральсы Марша. Правнук Обеда. Вместе ходили ночью купаться .Таковым было начало, явно относящееся к поездке тети Сари в Иннсмаут, о которой дед, очевидно, спрашивал Эрайю, Что-то побудило Лютера заняться подобным частным расследованием, а зная отдельные фрагменты событий, Эбнер сделал вывод о том, что начато оно было уже после возвращения Сари в Данвич. Но зачем?
Следующий текст был вклеен в тетрадь и определенно являлся частью какого-то полученного Лютером Уотелеем письма, напечатанного на машинке.
Похоже на то, что из всех членов их семьи Ральса Марш имеет самую отталкивающую внешность. Глядя на него, можно подумать, что это самый настоящий дегенерат. Я помню твои слова о том, что из всех твоих дочерей Сара не самая красивая, но даже если и так, все равно невозможно взять в толк, как она могла гулять с таким чудищем как Ральса. Ведь в нем, как ни в одном другом члене семьи Марша, заметны признаки того вырождения, которое стало наблюдаться среди них после странной женитьбы Обеда на той полинезийке, причем у него они приобрели особенно омерзительную форму. Кстати сказать, сами Марши отрицали тот факт, что жена Обеда была полинезийкой, хотя он действительно часто плавал туда по своим торговым делам. Лично мне не очень-то верится во все эти россказни насчет какого-то неизвестного острова, на котором он якобы на некоторое время задержался, ну и все прочее.По оценке Эбнера, автором этого письма была женщина, также кузина его деда, которая словно невзначай укоряла Лютера за то, что он отправил Сару не к ним, а к представителям другой семейной ветви. В любом случае, однако, получалось, что Лютер через нее наводил справки относительно Ральсы Марша.
Насколько я сейчас припоминаю — не забывай, что прошло уже больше двух месяцев, а то и все три, когда она вернулась в Данвич, — они были постоянно вместе. Удивляюсь тому, что Эрайя не сообщил тебе об этом. Никто из нас здесь, разумеется, не мог запретить Саре встречаться с Ральсой — они ведь кузены, да и приехала она погостить именно к Мартам, а не к нам.
Третий фрагмент был также исполнен рукой Лютера -. в нем он как бы суммировал сообщенное в письме Эрайи.
Суббота. Эрайя утверждает, что Глубоководные — это нечто вроде секты или псевдорелигиозной группы. Недочеловеки, одним словом. Якобы живут в море и поклоняются какому-то Дэгону. Есть еще одно божество, которого зовут Цтулху. У людей этих есть жабры. Больше напоминают собой даже не рыб, а скорее лягушек или жаб, но глаза типично рыбьи. Утверждает, что покойная жена Обеда была одной из них. Настаивает, что все дети Обеда родились с такими же признаками. То есть что у Маршей тоже есть жабры? Как же иначе они могут проплыть полторы мили до рифа Дьявола, а потом вернуться обратно? Сами Марши едят очень мало, вообще могут подолгу обходиться без еды и питья, причем в зависимости от их количества очень быстро уменьшаются или увеличиваются в размерах . (В этом месте Лютер поставил целых четыре презрительных и гневных восклицательных знака).Следующий фрагмент также представлял собой часть какого-то письма, очевидно, полученного в ответ на послание Лютера Уотелея.
Зэдок Аллен клянется, что видел, как Сара плавала к рифу Дьявола. Марши взяли ее с собой. Все были голые. Утверждает, что видел Маршей, покрытых какой-то жесткой, бородавчатой кожей. У некоторых была чешуя, как у рыб! Божится, что видел, как они ловили и пожирали рыбу! Рвали ее на части, как какие-то звери.
Ты спрашиваешь, кто в ответе за все эти нелепые россказни про Маршей. Знаешь, Лютер, за несколько поколений людей очень трудно вычленить какого-то одного или даже несколько человек. Я согласен с тобой в том, что старый Зэдок Аллен слишком много болтает, выпивает, да и вообще он любитель прихвастнуть. Но это — всего ишь один человек, тогда как легенда эта — или, как ты выражаешься, байка, -. передавалась из уст в уста представителями нескольких поколений. Не менее трех кряду. Тебе достаточно хотя бы раз взглянуть на потомков капитана Обеда, чтобы понять, откуда все это пошло, Говорят, что некоторые отпрыски Марша настолько отвратны на вид, что на них и взглянуть-то страшно. Это тоже старые бабские сплетни?Сразу вслед за этим шла короткая, но достаточно красноречивая пометка, состоящая всего из двух слов:
Тогда слушай, Доктор Роули Марш тогда и сам был слишком болен, чтобы принять роды у одной из женщин Маршей, а потому им пришлось позвать доктора Джилмэна. Так вот, этот доктор Джилмэн потом часто говорил, что то, что у нее народилось, вообще не было человеком. Кстати, того новорожденного с тех пор никто не видел, хотя позже встречались люди, которые утверждали, что им попадались какие-то существа, которые передвигались на двух ногах, но при этом совсем не были людьми .
Наказанная Сара.Скорее всего, это обозначало дату начала заточения Сары Уотелей в комнате над мельницей. После этого имя дочери Лютера на некоторое время исчезло со страниц его записей. Он не датировал свои фрагменты, которые записывались им подряд, без видимых промежутков, и потому об их давности можно было судить лишь по степени выцветания чернил.
Много лягушек. Похоже, они размножаются прямо на мельнице. Кажется, их больше, чем даже на болотах по другую сторону Мискатоника. Спать по ночам просто невозможно. Козодоев тоже стало больше, или мне это только так кажется? Сегодня вечером только на крыльце дома насчитал тридцать семь лягушек.Аналогичных записей было довольно много. Эбнер прочитал их все, хотя не нашел ни малейшего намека на то, что именно хотел этим сказать старик. Казалось, Лютер Уотелей вел скрупулезный учет численности лягушек и их перемещения по руслу Мискатоника — когда они появлялись на свет, вылезали из воды и тому подобного. Все это представлялось совершенно самостоятельной информацией, которая не имела никакого отношения к проблеме Сары. Вскоре в тексте наступил очередной пропуск, после чего была сделана одна— единственная, к тому же дважды подчеркнутая запись:
Эрайя был прав!Но в чем был прав Эрайя? — задавался вопросом Эбнер. И каким образом Лютер в этом убедился? В записях не содержалось никаких признаков того, что они продолжали вести между собой переписку, или что Эрайя вздумал было написать чудаковатому Лютеру без какой-либо просьбы со стороны последнего. Вслед за этим следовал ряд записей, к которым было приклеено несколько газетных вырезок. Все они казались не связанными между собой, однако на основании их Эбнер заключил, что между этими записями и предыдущими прошло не меньше года. Более того, характер последовавших затем записей показался ему наиболее обескураживающим, а временной интервал составлял, скорее всего, около двух лет.
В. объявился снова .Но если Лютер и Сара были единственными, кто проживал в доме, кем же был этот загадочный Р.? А может, к ним в гости пожаловал Ральса Марш? В этом Эбнер сильно сомневался, поскольку ничто не указывало на то, что Ральса Марш питал какую-то привязанность к своей дальней родственнице, да и потом, будь это так, он бы домогался ее и раньше.
Следующая запись казалась совершенно неуместной:
Две черепахи, одна собака, останки сурка. У Бишопа: две коровы обнаружены у реки в дальнем конце пастбища.Чуть ниже Лютер вписал следующие фразы:
К концу месяца общий итог: 17 коров и 6 овец. Зловещие перемены; размер пропорционален кол-ву пищи. Затих. Смущают разговоры, которые ведутся в округе.Могло ли 3. означать Зэбулон Эбнер был склонен думать, что это так. Совершенно очевидно, что Зэбулон и в самом деле приезжал зря, поскольку толком ничего не сказал, а только делал какие-то смутные намеки по поводу ситуации, сложившейся в доме после того, как тетю Сари заперли в комнате над мельницей. Таким образом получалось, что обо всем происходившем в те годы Зэбулон знал даже меньше того, что понял Эбнер, ознакомившись с записями Лютера. Но он был в курсе того, что дед ведет эти записи, а следовательно Лютер наверняка сказал ему, что установил некоторые факты.
Все эти короткие пометки очень походили на некие краткие тезисы для последующих и более подробных записей; расшифровать их можно было лишь человеку, который имел к ним ключ, и ключ этот заключался в том знании общей ситуации, которым располагал сам Лютер Уотелей. Однако в последующих записях старика отчетливо прослеживалась явная поспешность.
Исчезла Ада Уилкерсон. Следы борьбы. В Данвиче очень неспокойно. Джон Сойер погрозил мне кулаком — правда, с противоположной стороны улицы, где я не мог его достать.Записи подходили к концу. К сожалению, некоторые страницы были вырваны — отдельные с явной злостью, резко, — однако оставалось совершенно непонятным, зачем кому-то понадобилось столь непочтительным образом обходиться с записями деда. Скорее всего, сделал это он сам. Возможно, подумал Эбнер, Лютер почувствовал, что и так рассказал слишком много, а потому решил уничтожить любые свидетельства, которые могли бы навести будущего читателя на реальный след всего того, что было связано с пожизненным заточением тети Сари. Что ж, по крайней мере в этом он вполне преуспел.
Понедельник. На сей раз Ховард Уилли, Нашли один башмак, а в нем его ногами
Следующая запись вновь касалась таинственного Р.:
Наконец-то вернулся Р.Затем:
Заколотил гвоздями окна комнаты Сары.И наконец:
Коль скоро он сбросил вес, его надо держать на строгой диете, чтобы сохранять поддающийся контролю размер.В сущности, это была самая загадочная фраза из всего того, что Эбнер встречал выше. Имелось ли в виду, что он это и есть тот самый Р. ? Если так, зачем его нужно было держать на строгой диете, и что Лютер Уотелей имел в виду под контролем его размера? В том, что Эбнер прочитал до сих пор, ответа на подобные вопросы не было — ни в данных записях, точнее, в тех фрагментах, которые от них остались, ни в просмотренных перед этим письмах.
Он отшвырнул от себя тетрадь, с трудом подавив в себе желание тотчас же ее сжечь. Что и говорить, он был раздражен, тем более, что некое тревожное чувство недвусмысленно указывало ему не необходимость как можно скорее проникнуть в тайну этого зловещего дома.
Время было позднее; за окнами уже стемнело и вновь поднялся вездесущий шум лягушек и козодоев, который, казалось, окружал дом со всех сторон. На время вытеснив из своего сознания мысли о бессвязных заметках, над чтением которых он проторчал почти весь вечер, Эбнер попытался восстановить в своей памяти некоторые суеверия, которые имели хождение в их семье, особенно те из них, которые занимали доминирующее место, Во многих из них кваканье лягушек и пение козодоев и сов ассоциировалось со смертью, и на основе этого в мозгу его словно сама собой вырисовалась связь с земноводной темой — присутствие лягушек создавало перед его глазами гротескную карикатуру на типичною представителя иннсмаутского клана Маршей, каким его изображали в письмах, хранимых Лютером Уотелеем на протяжении столь долгих лет.
Как ни странно, эта мысль, несмотря на всю ее банальность, буквально заворожила его. Неистовство лягушачьего и жабьего пения в окружавших дом зарослях показалось Эбнеру весьма примечательным. Что и говорить, земноводные в окрестностях Данвича всегда водились в изобилии, и он не имел ни малейшего представления о том, в течение какого периода времени до его приезда они оглашали своим пением старый дом Уотелеев. При этом он сразу же отверг всякое допущение о том, что это каким-то образом связано с его приездом; скорее всего, близость Мискатоника, а также низменный, заболоченный характер местности по другую сторону реки являлись теми причинами, которые обусловливали присутствие здесь такою количества лягушек. Скоро, однако, от его былого раздражения не осталось и следа — как, впрочем, и от мыслей о лягушках. Он просто устал. Встав из-за стола, Эбнер аккуратно уложил тетрадь Лютера Уотелея в один из своих чемоданов, намереваясь увезти ее с собой и потом поразмыслить о прочитанном на досуге. Ведь где-то же должна была таиться разгадка! Если в данной местности действительно происходили какие-то ужасные события, то должно было сохраниться еще какое-то письменное доказательство случившегося, причем более убедительное, нежели скудные заметки Лютера Уотелея. Самих жителей Данвича расспрашивать смысла не было; он знал, что перед чужаком вроде него они и рта не раскроют, даже несмотря на существовавшую между ними отдаленную родственную связь.
Именно тогда он вспомнил про кипы газет, которые по— прежнему дожидались своей очереди полететь в костер. Несмотря на усталость, он принялся листать подшивки Эйлсбэри Трэнскрипт , в которой время от времени публиковались сообщения, обозначенные рубрикой Данвич . Примерно через час довольно беглого просмотра он обнаружил три довольно малопонятные статьи, и хотя ни одна из них не располагалась непосредственно в данвичской колонке, все они косвенным образом перекликались с содержанием записей в тетради Лютера Уотелея. Первая была помещена под заголовком: Дикий зверь убивает скот в предместьях Данвича.В ней говорилось следующее.
Недавно несколько коров и овец, которые обитали на фермах, располагавшихся неподалеку от Данвича, стали жертвами, как предполагается, какого-то дикого животного. Оставшиеся на месте резни следы указывают на то, что это был какой-то крупный зверь, хотя сотрудник кафедры зоологии Мискатонского университета профессор Бетнал не исключает возможности того, что в холмистых окрестностях Данвича объявилась стая волков. На памяти старожилов этих мест к востоку от морского побережья никогда не водились дикие звери, которые могли бы оставить столь впечатляющие следы. Власти округа ведут расследование .Несмотря на все свои поиски, Эбнеру так и не удалось найти продолжения этой истории. Вместо этого он вскоре наткнулся на сообщение относительно Ады Уилкерсон.
Пятидесятисемилетняя вдова Ада Уилкерсон, которая проживала на берегу Мискатоника неподалеку от Данвича, возможно, стала жертвой преступления, совершенного три дня назад. После того, как она не пришла на заранее обговоренную встречу с проживавшей в Данвиче подругой, та наведалась к ней домой, однако не обнаружила ни малейших следов исчезнувшей женщины. Тем не менее, дверь дома миссис Уилкерсон оказалась взломанной, а вся мебель в комнатах была беспорядочно разбросана, как если бы там имела место ожесточенная схватка. При этом в помещении стоял сильный мускусный запах. Вплоть до сегодняшнего дня о миссис Уилкерсон не поступало никаких сведений.В двух последующих абзацах вкратце сообщалось, что несмотря на предпринятые полицией меры, никаких следов, которые могли бы указать на местонахождение миссис Уилкерсон, обнаружено не было. Вновь — хотя и с явной неохотой — была реанимирована версия о крупном звере и упоминавшейся профессором Бетналом гипотетической стае волков, однако на том дело и завершилось, поскольку следствие установило, что исчезнувшая дама не имела ни крупных сбережений, ни личных врагов, и вообще ни у кого не было никаких причин убивать ее.
Под конец, он обнаружил сообщение о смерти Ховарда Уилли, озаглавленное
Жуткое преступление в Данвиче.В завершение статьи приводились кое-какие сведения о родственниках Уилли. Остальные номера Трэнскрипта Эбнер решил предать огню, поскольку в них не содержалось никакой информации относительно событий, которые имели место в Данвиче. Дело в том, что несмотря на неоднократные попытки представителей властей или прессы поговорить с кем-либо из жителей этого поселка, все они натыкались на глухую стену молчания, поскольку те не желали даже касаться этой темы или поделиться собственными соображениями на данный счет.
В ночь с двадцать первого на двадцать второе число (месяц указан не был) уроженец и житель Данвича, тридцатисемилетний Ховард Уилли был зверски убит, когда он возвращался домой с рыбалки в верхних притоках Мискатоника. Нападение на мистера Уилли было совершено примерно в полумиле от усадьбы Лютера Уотелея, когда он пересекал обсаженную деревьями лужайку. По всей видимости, жертва оказала преступникам отчаянное сопротивление, поскольку земля вокруг того места, где было обнаружено его тело, была сильно измята, а трава даже кое-где вырвана с корнем. Уступив явно превосходившим силам нападавших, бедняга был в буквальном смысле слова разорван на части, и все, что от него осталось, это ступня одной ноги, по-прежнему находившаяся в башмаке, Вероятнее всего, она была оторвана от остальной части ноги под воздействием громадной силы. По сообщению нашего корреспондента, население той местности пребывает в крайне подавленном состоянии, но одновременно испытывает сильный страх, гнев и даже ярость. Сами они имеют на примете несколько возможных подозреваемых, однако при этом категорически отрицают возможность причастности кого-либо из своих односельчан к убийству мистера Уилли, а также к загадочному исчезновению миссис Уилкерсон, имевшему место две недели назад и также пока не нашедшему своего убедительного объяснения.
Тем не менее в ряде комментариев по поводу указанных событий неоднократно отмечалось, что на месте гибели мистера Уилли все же были обнаружены какие-то странные следы, которые словно возникали из воды и затем также уходили в воду. Иными словами, получалось, что если в произошедших в Данвиче трагедиях действительно было замешано некое дикое животное, то обитало оно в водной среде и, совершив свои зверства, в нее же возвращалось. Несмотря на поздний час, Эбнер отложил номера газет с заинтересовавшими его публикациями, а остальные сгреб в кучу и отнес к реке, чтобы сложить из них костер и сжечь. Погода была безветренная, а потому он посчитал возможным не следить за огнем, тем более, что он разжег его на месте прежнего костра, где от окружающей травы уже почти ничего не осталось. Уже собравшись было вернуться в дом, он неожиданно расслышал на фоне заливистых трелей лягушачьего кваканья и пения козодоев, достигших к тому моменту поистине одуряющей громкости, странный резкий звук, словно где-то ломали и буквально раздирали древесину, Он сразу же подумал об окне в запертой комнате и убыстрил шаг.
В очень слабых, подрагивающих отблесках костра Эбнеру показалось, что оконный проем словно бы увеличился в размерах по сравнению с теми, что были прежде, Не могло ли так получиться, что та часть дома, в которой находилась мельница, стала самопроизвольно отделяться от основного строения? В следующее мгновение он краем глаза заметил какую-то странную бесформенную тень, которая двигалась непосредственно за колесом, а потом расслышал и характерный плеск воды, обычно сопровождающий мощные гребки плывущего в ней существа.
Эбнер был склонен объяснить появление тени игрой отблесков света, падавшего от горевшего в отдалении костра, а плеск в воде мог быть вызван косяком рыбы, либо какой-то одиночной, но очень крупной рыбиной. Тем не менее он решил, что будет не грех лишний раз заглянуть в комнату тети Сари. Пройдя на кухню, он взял лампу и стал подниматься по лестнице. Затем повернул ключ в замке, настежь распахнул дверь и едва не, задохнулся от ударившей ему в нос волны густого мускусного запаха. Казалось, в запертой комнате смешались воедино запахи Мискатоника, окружавших его болот, вонь того слизистого налета, который оставался на камнях и затонувших обломках дерева, обнажившихся после спада воды в реке, и плюс к тому омерзительное, едкое зловоние норы какого-то дикого зверя.
Несколько мгновений Эбнер стоял, чуть покачиваясь в дверях комнаты. Ему было ясно, что в комнату запах мог проникнуть только через открытое окно. Подняв лампу над головой так, чтобы свет ее падал на стену непосредственно над колесом, он даже со своего места заметил, что ни от стекол, ни от самой оконной рамы не осталось и следа. При этом он ни секунды не сомневался в том, что повреждения были причинены не снаружи, а изнутри! Эбнер бросился назад, с силой захлопнул дверь в комнату, запер ее на ключ и чуть ли не кубарем скатился с лестницы, обуреваемый шквалом смутных догадок.
V
Спустившись вниз, он попытался взять себя в руки. В сущности, все, что он сейчас увидел, было всего лишь очередной деталью, новым фрагментом той продолжавшей накапливаться, но бессистемной информации, о которую он начал спотыкаться буквально с первого дня своего пребывания в старом доме деда. И все же в нем с каждой минутой все более крепла убежденность в том, что какими бы бессвязными ни казались ему все эти события, определенная логика в них все же присутствовала, и надо было лишь отыскать между ними какой-то связующий элемент, центральное звено, которое позволило бы выявить всю последовательность явлений и вещей и связать их воедино.