Лаврова Ольга. Без ножа и кастета

   В этот момент распахивается дверь и появляется немо­лодой громила в майке. Вся грудь и спина у него покрыты вязью надписей и рисунков.
   Халат, направлявшийся к ванне, поспешно отступает.
   – Пожалуйста, – пропускает он громилу к удобствам.
   – Иди-иди, мойся! Я пока с человеком поговорю.
   Громила придвигает ногой табурет, садится, окиды­вает Томина пристальным взором. Тот как ни в чем не бывало снял кофе с плиты, достал что-то из холодиль­ника и принимается завтракать.
   – Кто будешь? – спрашивает наконец татуированный.
   – Зовите меня Сашей. Просто Саша.
   – Я спрашиваю, чем занимаешься. Этот вот, который морду моет, – расхититель. Скрывается. А ты?
   – У вас тут принято все о себе рассказывать? – удив­ляется Томин.
   – Спрашиваю – ответь!
   Томин изучает картинки и тексты на его теле.
   – Ну чего молчишь?
   – Извините, загляделся, давно не видал такой красо­ты… Про меня не беспокойтесь. За мной ни дела, ни хвоста. Просто у нас со здешними друзьями вышло не­большое недоразумение по коммерческой части. Меня прислали уладить. Называется третейский суд.
   – А, дельцы промеж себя… Слыхал. На сколько на­крыли?
   – Потом, возможно, расскажу. Сейчас опаздываю на встречу, м-м… – Томин подыскивает слово, – с одним юристом.
   По мнению верзилы, шутка удалась.
   – Чеши! – хмыкнув, разрешает он.
 
   Знаменский дочитывает какую-то бумагу, отклады­вает.
   – Так. Тут ясно. И последний к тебе вопрос, – гово­рит он Кибрит. – Томилин засек водопроводные трубы, которые Мусницкий продал «налево». Сможем мы дока­зать, что они те самые?
   – Если на складе осталось что-нибудь из этой партии, вероятно, сможем.
   – Вероятно или наверняка? Мне нужен верняк.
   – Ну и будет верняк. Даже гвозди, выпущенные в разные смены, отличаются друг от друга! На таких раз­личиях держатся все строительные экспертизы. – Она оглядывается и видит входящего Томина. – Здравствуй, Шурик.
   – Привет, бродяга! Ты что-то запропал, – радуется другу Пал Палыч.
   – Как вы полагаете, где я теперь живу? В частной гостинице! В настоящих, братцы, подпольных номерах! Дуриком попал, повезло.
   – И что там за публика? – торопит рассказ Кибрит.
   – Самая разная. Кто приехал лечиться, а в гостиницу не пробился. Кто просто отдыхает от семьи. Этажом выше, например, квартиру снимает директор универсама, по­скольку жена и любовница стесняются проживать вместе. В доме напротив – модный ансамбль: говорят по-русски, поют с акцентом. И на той же площадке три девочки веселого поведения.
   – Везунчик ты!
   – Безусловно. Но вы спросите, кто там правит бал!
   – Ну?
   – Гражданин Мусницкий! Выдает жильцам ключи, а купюры получает сам.
   – Вот проходимец! Значит, скрывает свободные квар­тиры…
   – Все знаю, Паша! У каждого ДЭЗа есть резервный фонд…
   – А-а! – произносит Пал Палыч.
   – Понял?
   – Но я – нет.
   – При большом ремонте, Зинуля, полагается отсе­лять жильцов. Но народ у нас терпеливый, при нем можно ломать полы, менять рамы и тэ пэ. Зато некоторые любимцы судьбы, – Томин «подкручивает усы», – име­ют комфортабельное пристанище.
   – Спасибо, Саша. Отлично поработал. Адреса? – бе­рется Пал Палыч за авторучку.
   – Ой, не дам, погоди разорять наш притончик! Сосе­ди у меня отменные. Один в бегах – по линии Томилина, ему пожертвую. А второй… довольно комичный: уголовник в стиле ретро. Явно приехал восстанавливать старые связи. Он хоть и замшелый, а дров может наломать. Мне нужно еще время.
   – Сколько?
   – Неделя. По рукам?
   Пока они договариваются, Кибрит разбирает бумаги: что-то оставляет Пал Палычу, что-то складывает в свою папку. И встает.
   – Поостерегайся там, Шурик.
   – Погоди, я с тобой. Мне требуются твои штучки для снятия отпечатков.
   Кибрит изумленно поднимает брови.
 
   …Ансамбль, «поющий с акцентом», проводит домаш­нюю репетицию.
   Соня и Мусницкий входят в подъезд, поднимаются в лифте на верхний этаж.
   – Эта, – показывает Мусницкий на дверь одной из квартир и жмет кнопку звонка. Но прежде чем им успевают отпереть, из другой квартиры – очевидно, на звук лифта – выглядывают, а потом и выскакивают развеселые девицы.
   – Дядя Макся пришел! – повизгивают они и с пре­увеличенным восторгом обступают Мусницкого, чмока­ют и тормошат.
   Вокруг него возникает шутейный хоровод, на кото­рый Соня взирает в легком столбняке.
   – Отстаньте, дуры, не видите, что ли! – кивает Мус­ницкий в ее сторону. – Я тут по делу!
   Девицы оборачиваются и, увидя брезгливую гримасу Сони, с презрением ее оглядывают. Между тем из квар­тиры, в которую звонил Мусницкий, появляется расхлюстанный парень с электронной правнучкой балалай­ки – один из участников репетиции.
   – К нам, хозяин?
   – Квартиру посмотреть. Валяйте пока к девочкам!
   Парень на минуту исчезает и выводит на площадку собратьев по искусству. «Девочки» встречают их радушно, и вся компания наконец скрывается.
   Мусницкий спешит переключить спутницу на осмотр квартиры. Везде беспорядок и грязь. В одной из комнат обнаруживается томный длинноволосый юноша с серьгами в ушах, увлеченно, будто детектив, читающий партитуру. Он поднимает подведенные глаза и рассеянно здоровается.
 
   Томин и его соседи оканчивают на кухне холостяцкий ужин.
   – Все всухомятку да всухомятку – недолго и язву нажить, – печалится расхититель. – Как моя жена вкус­но готовит! Гусь с яблоками… грибные супы… паштет из печенки с телятиной…
   – Вон как жрал! – говорит уголовник.
   Расхититель виновато ежится.
   – И какая ж у тебя перспектива? – интересуется он, шумно прихлебывая чай. – Так все и будешь в бегах?
   – Я, собственно, не считаюсь в бегах.
   – А где ж ты считаешься?
   – Понимаете, как получилось, – спешит удовлетво­рить его любопытство расхититель. – Завели групповое дело. Чувствую, могут до меня добраться. И тут один умный человек посоветовал: пока, говорит, ты по делу никто, лучше исчезнуть, чтобы тебя вообще не было. Раз не обвиняемый, то розыск объявлять не станут. А там следствие закончится, суд пройдет, и можно всплыть на поверхность – в другом, конечно, месте.
   – Опять паштеты жрать.
   – Хоть бы детей увидеть! Мать без меня умерла… – оборачивается расхититель к молча слушающему Томину. – Так, знаете, горько!..
   – Про это у меня есть, – уголовник задирает штани­ну. – Нет, на правой. Во, – приподнимает он ногу.
   Надев очки, расхититель опасливо наклоняется и читает:
   – «Солнце всходит и заходит, а в душе моей темно».
   В холле звонит телефон.
   – Мне не могут, – вздыхает расхититель.
   – Тоже, – говорит Томин.
   Уголовник идет к телефону и снимает трубку:
   – Кого надо?.. Ты?! Ты где?.. Валяй, встречаю! – Он направляется в кухню, где радостно объявляет: – Марш по комнатам! Кореш зайдет, незачем его видеть.
   – Что вы, мы не интересуемся! – горячо заверяет расхититель.
   Томин молча наливает себе чай и уходит.
   – Ты, может, не интересуешься, а сядешь, трях­нут – и начнешь вспоминать.
   – Конечно, конечно, так благоразумней. – Расхити­тель тоже удаляется.
   В квартиру настойчиво, несколько раз подряд звонят. Томину из комнаты слышно, как татуированный топает к двери и раздается громкий голос Мусницкого:
   – Здорово! Все дома, нет?
   – Чего надо? Я передам! – хочет поскорей спрова­дить его уголовник.
   – Нет, срочно общий вопрос… – Мусницкий стучит к расхитителю, тот не откликается.
   – Выходи оба! – гаркает уголовник.
   Томин с соседом выходят. Мусницкий здоровается с ними за руку.
   – Квартира эта мне нужна. Придется вам переехать.
   – Абзац! – перебивает уголовник. – Несогласны!
   – Да рядом, в соседний дом!
   – Несогласны!
   – Эту площадь требует исполком! Завтра утром чтоб были готовы! – непререкаемо заканчивает Мусницкий и выходит из квартиры.
   Тут как раз на площадке останавливается лифт. Однако при приближении Мусницкого створки кабины захло­пываются, она трогается вверх. Этажом выше, зверовато оглянувшись, из нее выскакивает щуплый мужичонка. Выжидает, пока лифт займет Мусницкий и спустится на нем. Затем сходит по лестнице к двери, где его ждут.
 
   У кабинета директора ДЭЗа толпится народ. Выскаки­вает рассерженный гражданин:
   – Это не прием населения – это обман населения! Разгильдяи! Бездельники!
   «Следующий!» – звучит голос из динамика под по­толком.
   В кабинет проходит старушка.
   – Что у вас? – не глядя, спрашивает Мусницкий. Жалобщики ему надоели хуже горькой редьки. Прирож­денный хам, он глумится над зависимыми от него людь­ми: – Течет на пол, говорите, – подставьте ведро.
   – Стара я ведра таскать.
   – Выбирайте: могу отключить, чтобы не текло. А раковин нет.
   – Но я персональный пенсионер! Мне восемьдесят четыре года!
   – Тем более. Пора уж перестать затруднять людей.
   – Что вы сказали?! Я в газету напишу! В райком! Найдем на вас управу!
   – Ищите, ищите! – Нажатием кнопки Мусницкий включает автоматического секретаря, который громко провозглашает в коридоре: «Следующий!»
   Оскорбленную старушку сменяет холеный мужчина в замшевом пальто.
   – Михаил Аркадьевич! Зачем же вы в общей очере­ди? – ахает Мусницкий. – Вот образец нашей скромно­сти и демократизма! Чем могу?
   – Дверь лифта грохает. Жена раздражается. По утрам от этого лязганья не в состоянии спать.
   – Ай-я-яй! Бедняжка Анна Андревна!..
   – Уже стену китайским ковром завесили – не помо­гает. Не знаю, что делать!
   – Вот у меня какая мысль: если кнопку вашего этажа из панели вообще убрать? Придется, правда, ездить эта­жом выше. Но, может быть, Анне Андревне легче спус­титься немножко, чем так нервничать?
   – У вас светлый ум! Жену это устроит!.. И еще одна нужда – гараж бы на даче…
   – Позвоните денька через два.
   Михаил Аркадьевич с достоинством благодарит и откланивается. Раздается призыв: «Следующий!» – и в кабинете появляется молодая пара.
   – Опять воды нет, – начинает мужчина.
   – К главному инженеру, – буркает Мусницкий,
   – Он послал к вам.
   – Дом девять?
   – Да, шестой этаж.
   – Мотор сломался, нет подкачки.
   – Так починить надо!
   – Механик болен.
   – Послушайте! А если б я записал наш разговор на магнитофон? – Мужчина отмахивается от жены, которая пытается его успокоить.
   – Тогда б я по-другому и разговаривал, – хамит Мус­ницкий.
   – В другой раз принесу!
   – Значит, до другого раза.
   – И будет вода? – подает голос жена.
   – Смотря какой магнитофон принесете. Ха-ха!
   Тут уж и женщина не выдерживает:
   – Погодите! Советская власть еще до вас доберется!
   – Де-точ-ка, я, по старому говоря, – управдом. Со­ветская власть может сменить всех министров – на это кадры найдутся. Но сменить всех управдомов… думаю, тут у советской власти начнутся трудности.
   – Вот мы сядем и будем сидеть, пока не примете меры! – заявляет мужчина.
   – Сидите сколько влезет!
   Пара действительно усаживается. Мусницкий переста­ет их замечать.
   Следующая посетительница – чистенькая, приятная пенсионерка с общественной жилкой. Просит не за себя:
   – Я по поводу ямы возле строения пять. Полтора года вырыта яма, и никто не заботится зарыть!
   – Понадобится – зароем. Других дел хватает.
   – А разве это не дело?
   – Да кому мешает эта яма? Она вообще в стороне.
   – Мало ли… Кто-нибудь вечером возвращается, упа­дет, разобьется!
   – Надо возвращаться в таком состоянии, чтобы не падать. Между прочим, курс на трезвость. – Палец Мусницкого равнодушно тянется нажать кнопку.
 
   …Изабелла и Алик выходят из кафе, расположенного на участке улицы, где стоянка запрещена, и не спеша направляются к машине. Продолжается начатый раньше разговор:
   – Как хочешь, а Софья Рашидовна против нашего брака.
   – Да нет же, Алик!
   – И вообще она меня недолюбливает.
   – Я сейчас такое скажу – все твои мысли развеются! Но обещай сразу забыть!
   – Обещаю, Белочка.
   – Мама хранит в секрете, я совершенно случайно услышала. Угадай, что она собирается нам подарить?
   – Н-нет, не берусь.
   – Отдельную квартиру!! Вручу, говорит, ключ в день свадьбы!
   Для Алика это ошеломляющая неприятность, при всем желании ему не удается замаскировать свою реакцию.
   – Может, ты путаешь?! – отшатывается он. – Так сразу и квартира?!
   – Ты еще не знаешь маму! Она поразительная жен­щина! Квартира будет! Там уже начали ремонт, чтоб как новенькая!
   Алик бросается к киоску купить сигареты. Изабелла – за ним, заглядывает в лицо.
   – Не понимаю… Ты не рад?!
   – Нет, что ты.
   – Но я же вижу: злишься!
   – Нет-нет… Впрочем, да. Потому что опять затяжка! Пока квартира, пока ремонт… Начальство ставит вопрос ребром: есть у меня жена или нет? Я к тебе шел с решитель­ным разговором, Белочка: немедленно расписаться!
   – У нас же срок не подошел.
   – Неважно! Есть ходатайство: в порядке исключения ускорить.
   – А платье… платье тоже не готово…
   – Белла, это несерьезно! Ты ставишь под удар Цей­лон, все наше будущее!.. Паспорт с собой? – лихорадоч­но напирает Алик, видя, что она начинает сдаваться.
   Изабелла кивает. Он отпирает машину, усаживает де­вушку. Та копается в сумочке, достает паспорт. Алик вынимает свой, вкладывает в него сторублевую купюру.
   – Для верности вот так. Поехали!
 
   Мусницкий гуляет в сквере с внуком. Со стороны их замечает Соня, подходит.
   – Ну, Семеныч, расписалась моя красавица. А я пере­ехала из спальни в общую комнату. На диван!
   – Максик! Ты куда! – бросается Мусницкий за малышом.
   Запыхавшись, приводит обратно.
   – Потерпи, золотко, я с тетей поговорю… Значит скоро и у тебя такой будет. – Он со счастливой улыбкой прижимает к себе малыша. – А квартира практически готова. Кафель поставили отличный, плиту новую. Для тебя с аварийных домов людей снял!.. Эй-е-ей, Максик! Максюша!.. Невозможно толком поговорить… Приходи, Соня, завтра, часа в три, пойдем смотреть. А заодно и деньги под расчет, договорились?
 
   – Зинаиде-свет-Яновне! – подходит Томин к столу Кибрит.
   – Шурик! Живой-здоровый?
   – Даже веселый, чего и тебе желаю! – Он отвешивает галантный поклон.
   – Жизнь в притоне облагородила твои манеры.
   – Мерси. Что там мой друг с нательной росписью? Ты получила отпечатки его конечностей?
   – Ах, да! Ты отлично справился. – Кибрит находит и протягивает небольшой листок. – Вот летопись его сро­ков и статей.
   Томин с интересом читает справку.
   – Нелидов… Разреши, позвоню. – Набирает внутрен­ний номер. – Аркадий?.. Я. Запиши, пожалуйста: Нели­дов А. Д., в шестьдесят втором Люберецким судом осуж­ден за бандитизм. Подними приговор, выясни, где его подельщики и когда освободились.
   Томин оборачивается к Кибрит:
   – Спасибо, Зинаида. Бегу обратно в преступную ком­панию.
   …К Знаменскому в кабинет входит Томилин.
   – У меня праздничное настроение, Пал Палыч. Про­сто мечтаю прищемить хвост этому ворюге!
   – Хвостом не обойтись. С утра генерал меня строго напутствовал. Цитирую: «Извлечь Мусницкого со всеми его деловыми друзьями и покровителями».
   – Программа максимум…
   – Угу. Поэтому все, что знаем, что подозреваем, бу­дем отрабатывать спокойненько, пункт за пунктом, по­степенно расширяя фронт.
   Знаменский успел за это время одеться. Оба выходят, щелкает ключ в замке…
   – Добрый день, – переступают они порог кабинета начальника ДЭЗа.
   Тот удивленно поднимает голову, взгляд перебегает с одного на другого. Лица незнакомые, но, надо отдать долж­ное чутью Мусницкого, он сразу понимает, что перед ним не те люди, которым он привык безапелляционно гово­рить: «Приемные часы написаны с той стороны двери!»
   – Прошу, товарищи!
   Товарищи кладут на стол свои удостоверения.
   Начальник не дрогнул и бровью, но удостоверения изучает слишком долго, гадая, как понимать подобный визит. Наконец отрывается и простодушно объясняет:
   – Плохо запоминаю имена-отчества, беда при моей должности. Стало быть, Павел Павлович и Николай Алек­сандрович, – произносит он, возвращая каждому его кни­жечку. – Кто вас интересует? Лично я чем должен помочь?
   – С вашего разрешения… – Знаменский снимает пальто.
   – Конечно, конечно! И вы, пожалуйста, – радушно предлагает Мусницкий Томилину.
   – Интересует нас работа вашего ДЭЗа, – говорит Пал Палыч. – Будем вот с коллегой кое-что проверять.
   Крошечная заминка, и тут же:
   – Милости прошу! Если разберетесь, что к чему, не откажите поделиться. Может, наконец сам что-нибудь пойму. – Мусницкому почти удается беспечный тон. – Хозяйство аховое, сплошной тришкин кафтан, все запутано, переплетено. ПЖРО, РЖУ. – Он помогает себе пальцами, изображая сложности жилищных проблем.
   Без стука, по-хозяйски вплывает Соня, неизменно царственная и элегантная.
   – Семеныч, три часа – как условились! – Она красноречиво указывает на свою сумочку.
   Для нее все просто. Ну сидят какие-то. Сейчас Семеныч их спровадит и поведет ее смотреть квартиру.
   Мусницкий на краткий миг теряется.
   – Знакомьтесь, пожалуйста, – брякает он. – Наша уборщица.
   Томилин с интересом рассматривает Соню. Соня с недоумением взирает на Мусницкого: с какой стати он ее аттестует таким образом? Почувствовав что-то неладное, она оборачивается к посетителям и натыкается на усмешку Пал Палыча.
   Прошло много лет, Соня не сразу узнает следователя, но что-то в его облике приводит ее в смятение. Косясь в сторону Пал Палыча, Соня тянет с крючка персональное полотенце Мусницкого и начинает бестолково обмахивать пыль.
   – С Софьей Рашидовной мы давненько знакомы, – улыбается Пал Палыч после паузы. – Помню, с метлой вы тоже неловко обращались.
   Сонины руки, унизанные кольцами, замирают.
   – Оставьте вы это пыльное занятие, а заодно и нас.
   – Следователь Знаменский! – шепчет Соня, пятясь к двери, и медленно-медленно притворяет ее за собой.
   – У вас есть экземпляр годового отчета о деятельнос­ти ДЭЗа? – спрашивает между тем Знаменский.
   – Тот, что сдаем в район? Есть, Павел Павлович, есть.
   Начальник отыскивает в ящиках стола переплетенную стопочку машинописных листов. Знаменский заглядывает в конец отчета.
   – Подпись ваша?
   – Моя.
   – Очень хорошо, прямо подряд и пойдем, – говорит Знаменский и передает отчет Томилину, который рас­крывает его на первой странице.
   Но тут в кабинет врывается издерганный тощий чело­век в вязаной шапочке с помпоном.
   – Приемные часы написаны с той стороны двери, – автоматически реагирует Мусницкий.
   – Предупреждаю, я за квартиру платить не буду!
   Мусницкий меняет тон. Не из-за угрозы – из-за при­сутствия Знаменского и Томилина.
   – Гражданин, вы же видите, я занят с товарищами!
   – Ну конечно, я – гражданин, они – товарищи, и я пошел вон!
   – Завтра – в удобное для вас время. Прошу без очереди.
   – Боюсь, завтра мы тоже будем здесь, – вмешивается Пал Палыч. – Давайте выслушаем сразу. – И предлагает посетителю: – Изложите, пожалуйста, суть дела.
   – Да знает он прекрасно! А вы-то кто?
   – Мы… проверяющие.
   – Тут не проверяющие нужны – милиция! И сажать всех через одного! Иначе толку не будет!
   – Полегче, гражданин, полегче! – одергивает Мус­ницкий.
   – А вдруг да будет толк, – усмехается Пал Палыч. – Расскажите.
   Посетитель принимается изливать душу:
   – Я на верхнем этаже живу. Над нами – чердак. Как зима – на чердаке лопаются трубы отопления. А там голубей видимо-невидимо. Накопился помет. И вот, когда трубы с горячей водой начинают протекать, помет вмес­те с водой льется сквозь потолки. А внизу мебель. Книги. Про людей не говорю. Вонища! Я астму нажил!
   – И давно у вас такие аварии?
   – Два года подряд. А чтобы акт составить – ни-ни! Вещи пропали, пол пузырями – ни копейки не возместили! Прихожу вот, – кивает на Мусницкого, – рассказываю, а ему смешно, что меня дерьмом поливает!
   – Ваш адрес? – задает вопрос Томилин.
   – Дом шесть дробь два, четвертое строение, квартира восемьдесят девять. Была дверь на чердак – заделали. Кирпичом заложили. Чего я и добиваюсь – чтоб дверь восстановить! Того гляди, опять морозы хватят!
   – Действительно замуровали дверь? – обращается Пал Палыч к Мусницкому.
   – На чердаке собирался антиобщественный элемент.
   – Да вы в котельную загляните! – кричит жилец. – Антиобщественный элемент! В котельной он весь, где тепло! Алкоголь, карты, ночлежный дом… кабак… – его одолевает приступ кашля. Он машет рукой и выходит.
   – Бедняга, – лицемерно замечает Мусницкий, когда жилец уходит. – Жаль человека.
   – Разве не в ваших силах ему помочь?
   – Да как вам сказать, Павел Павлович… Мы ж не можем видеть, что внутри трубы делается. Про такое явление – усталость металла – слыхали? Непредска­зуемо.
   – Тут уж, видно, не усталость, а измученность. Пол­ное изнеможение, – усмехается Знаменский.
   – В каком смысле?
   – Да вот держу ваш план замены труб отопления. Как раз в четвертом строении они должны быть новехоньки, товарищ Мусницкий!
   – Что должно быть, то и есть, уверяю вас!
   – Это наши эксперты установят.
   – Хм… – произносит Мусницкий и внимательно вглядывается в Знаменского. Кажется, впервые с начала разговора он склонен воспринять визит следователя все­рьез.
 
   Ночью по безлюдной улице к небольшому дому со сторо­ны двора подползает машина с подъемной площадкой-«корзиной» – из тех, что используются при починке высоко протянутых проводов. Машина подает задом вплотную к стене и выдвигает площадку до уровня чердачного окна.
   Двое людей, приехавшие с машиной, и группа дру­гих, в спецодежде, которые ожидали у дома, принима­ются за дело: подтаскивают осветительные приборы, электросварку, кучу труб. Втягивают все это наверх. За­тем, выдвигая и опуская «корзину», они поднимают туда же нескольких рабочих.
   За их суетой, покрикивая и подбадривая, наблюдает Мусницкий. Подходит главный инженер Алтынов.
   – Все, Максим Семеныч, отопление отключили.
   – Начинай, ребята! – командует Мусницкий.
   Чердак ярко освещен, оттуда раздается лязганье, уда­ры по металлу, сыплются искры сварки.
   – Ну и кутерьма… – бормочет Алтынов.
   – Все окупится, – возражает Мусницкий. – Как ты вообразил, что паникую? Мусницкого не знаешь! Мус­ницкого голыми руками не возьмешь! Пока эти оперы у меня сидели, я сто вариантов в уме просчитал. Это, – указывает он на кипящий деятельностью чердак, – поле­вые цветочки. Просто чтоб показать им, кто есть кто!.. Веселей, ребята! Веселей, не обижу!
 
   Кибрит и Томилин входят в кабинет Знаменского.
   – Ну, Пал Палыч, – говорит она, – ты поставил нас в идиотское положение! Я привлекла специалиста из стройуправления, полезли втроем на этот чердак, пере­пачкались, голуби дурацкие шарахаются…
   – А результаты, Зиночка?
   – Мы с Томилиным всю дорогу обирали друг с друга перья – вот и весь результат!
   – Действительно, дегтем не обмазали, а в перьях изваляли, – улыбается Томилин. – Свежие трубы, Пал Палыч, с иголочки.
   – Но только по чердаку. А вниз идут ржавые стояки, – продолжает Кибрит. – Эксперт из стройуправления предположил, что чердачную разводку сменили буквально вчера-позавчера. На ней еще пыли даже нет!
   – Пан начальник проявил такую оперативность? – озадаченно произносит Пал Палыч.
   – Видимо, да… Но Зинаида Яновна уверена, что, если поискать, обнаружатся следы прежних аварий.
   Кибрит кивает:
   – И потом существует разрыв в сроках: официально проводку обновляли три месяца назад, а фактически – только что. На этом ты можешь сыграть? – Что-то щекочет ей шею, она проводит рукой и снимает перышко. – Еще одно! Тебе на память. – Она кладет перо в пепельницу.
   – Сыграть на сроках?.. – прикидывает Пал Палыч. – А что это нам даст?
   Томилин в сомнении пожимает плечами.
   – По-моему, – подводит итог Пал Палыч, – на сей раз нас обскакали. Остается извиниться перед Зиной и впредь быть умней… Вот что, Николай Александрович, берите понятых и бегом в ДЭЗ. Изымайте книгу жалоб – раз. И в помещении диспетчера должны быть тетради с записями об авариях – их тоже. Хорошо бы года за два.
   – Понял! – Томилин хватает пальто и спешит уйти.
 
   К Мусницкому влетает главный инженер и шепчет на ухо, хотя в кабинете, кроме них двоих, никого нет.
   – А чего ты шепчешь, Алтынов? – удивляется на­чальник. – Ведь уже изъяли?
   Алтынов кивает.
   – Наша промашка. Но мандражировать нечего. Глав­ное – не терять лицо. – Мусницкий впереди, Алтынов следом проходят в помещение канцелярии, где Томилин при понятых упаковывает будущие улики.
   – Добрый день начальству! – Когда надо, Мусниц­кий умеет изобразить радость даже при виде сотрудника БХСС. – Что ж не заглянули, Николай Александрович? Я ведь ценю набеги… вроде вашего.
   – Да?
   – Хотите – верьте, хотите – нет. Мобилизует, пони­маете. Тонизирует! – выдумывает Мусницкий. – Да и сам, чего греха таить, иное отложишь на завтра, иное на неделю, а то и совсем отпихнешься. Бывает, бывает. А тут глядь – вы! Сразу настраиваешься на деловой лад. Тем­пы, качество, организованность. Правильно? – апелли­рует он к Алтынову.
   – Еще бы! – соглашается тот.
   – Так что вы не скрывайтесь, Николай Александро­вич. Если чем могу – только моргните!