Лаврова Ольга. Без ножа и кастета

   – Непременно моргну. Но такая мелочь, не хотелось вас беспокоить. Всего хорошего.
   – Заходите, делитесь соображениями, – провожает его Мусницкий. И уже без Томилина жестко говорит Алтыновy: – Кого про что будут спрашивать – чтоб я сразу знал!
   – С жильцами сложно…
   – Ничего сложного, все болтают, как сороки!
 
   Знаменский, на этот раз в форме, и Томилин подни­маются по лестнице весьма запущенного жилого дома – даже выбитая часть окна не застеклена, а кое-как залата­на картоном.
   – Дом, который забросил ЖЭК, – комментирует Пал Палыч.
   – С какой квартиры начнем? – Томилин останавли­вается на площадке.
   – С любой. Тут заявки были от всех подряд.
   Они звонят в квартиру. Открывает интеллигентная женщина средних лет.
   – Здравствуйте. Можно с вами побеседовать?
   – Пожалуйста… Проходите… – приглашает она несколько растерянно.
   Когда дверь захлопывается, с нижней площадки заглядывает востроносая старушонка: визит милиции не остался незамеченным.
   – Если б вам удалось навести хоть какой-то поря­док! – волнуется женщина, усаживая гостей в комна­те. – Своими силами ничего добиться нельзя… То есть некоторые добиваются. Но я… я не умею дать…
   – А берут?
   – Знаете, берут. Вот, например, соседка сверху – ей много что сделали. Она говорит, надо заявление пере­гнуть пополам и внутрь положить. И не в руки, а на уголок стола. Оставляю, дескать, тут у вас заявление – и сразу задний ход. Я было послушалась, а потом покрути­лась-покрутилась в коридоре и не смогла… Ох, если б вы их как следует приструнили!
   …Востроносая старушонка обсуждает что-то с приятельницей. Та любопытно оглядывается на дверь подъезда.
   …А Пал Палыч и Томилин сидят в другой квартире, где на вопросы следователя отвечает молодой человек в тренировочном костюме. На полках за его спиной красу­ются спортивные призы.
   Пал Палыч ведет протокол.
   – Раз десять обращался к начальнику ЖЭКа, – гово­рит спортсмен.
   – К Мусницкому? – уточняет Пал Палыч.
   – Да, к нему. Подите, говорю, посмотрите сами, в каком состоянии ванна. И не подумаю, говорит. Ее срок службы – тридцать лет. Объясняю, что я дома тренируюсь буквально до седьмого пота, душ – просто необходимая вещь! А вы, говорит, сходите к главному инженеру. Мо­жет быть, найдете выход.
   – И нашли?
   – Нашел…
   – Сложенное пополам заявление на уголок стола? – хмыкает Томилин.
   – Для начала. Потом еще содрали. А куда деваться? Толкнулся в магазин «Сантехника» – нет ванн. Если на стороне добывать, все равно краденую купишь. Да еще устанавливать не придут, есть и такой способ держать за горло. Либо давай, либо до пенсии не мойся!.. Только это вы не пишите, что взятки давал: ни к чему мне репута­цию портить.
 
   Молодожен Алик, пока он дома в одиночестве, пре­дается довольно странному занятию: переворачивает, тщательно осматривает и простукивает деревянные части стульев, исследует ножки стола, столешницу. Затем при­нимается таким же манером за платяной шкаф.
   Слышится звук открываемой двери. Алик делает полный досады и разочарования жест, быстро вешает назад выну­тую на плечиках одежду и ложится с газетой на диван.
   – Белочка, это ты?
   – И я и мама… – Появляется его счастливая супруга.
   – Наконец-то! – вскакивает Алик. – Одному в доме так скучно!
   Вошедшая следом Соня застает пылкую встречу.
   – Мы были в нашей квартире! – сообщает Изабел­ла. – Примеряли шторы.
   – Меня смущает, что мама несет такие расходы, – хмурится Алик.
   – А меня смущает, что вы совершенно не интересуе­тесь будущим жилищем, – говорит Соня.
   – Но там еще маляры, Софья Рашидовна. Не умею разговаривать с малярами. А главное, целиком полагаюсь на ваш вкус!
 
   …Мусницкий энергичной походкой приближается к ДЭЗу. Здесь его дожидается кучка людей из присутствую­щих на собрании и при ночной смене труб на чердаке.
   – Максим Семеныч, один вопросик!
   – По личному можно, Максим Семеныч?
   Начальник, не задерживаясь, проходит к себе:
   – Все после обеда! Сейчас ничего!
   Он снимает пальто, тут же открывает записную книж­ку и названивает по телефону:
   – Петр Анатольевич, Мусницкий. Сколько лет, сколь­ко зим!.. Как ваше драгоценное?.. И я помаленьку, спаси­бо. Мне бы посоветоваться, Петр Анатольевич… Некото­рые возникли затруднения, а у вас такой круг друзей… Нет, лучше не телефонно. Когда разрешите заскочить?.. Спасибо большое, буду точно в три. – Он делает пометку на одном из ближайших листков календаря и снова наби­рает номер: – Алло, это секретарь Михаила Самсоныча?.. Леночка?.. Здравствуйте, дорогая, Мусницкий беспоко­ит… Еще не забыли?.. Ценю, ценю ваше отношение!.. Нет, я по другому поводу. Михаила Самсоныча надо бы пови­дать… Да, очень желательно поскорей… Замолвите словеч­ко? Ваш должник по гроб жизни! Когда перезвонить?.. Очень хорошо!.. Обязательно! Целую ручку!
   Новая пометка в календаре и новый звонок:
   – Гога?.. А можно его?.. Жду… Гога, Максим на прово­де… Да не пугайся, я не про карточный должок. Слушай, у тебя с Комаровым сохранилась связь?.. А он на прежнем месте?.. Вот что, устрой нам встречу в домашней обстанов­ке – и будем с тобой квиты… Да, серьезно!.. Нет, конец месяца не годится, необходимо на днях… Договорились. Звони в любое время, хоть на работу, хоть домой. Пока.
   На следующем звонке заедает: длинные гудки – не берут трубку. А другой номер упорно занят. Просовывает голову в дверь главный инженер.
   – Заходи, Алтынов, – приглашает Мусницкий.
   Тот вытаскивает из кармана бумажку:
   – Тут у кого побывала вчера милиция. Особо вот этот накапал, спортсмен.
   Мусницкий барабанит пальцами.
   – Ладно, займусь.
   Он поднимается, решительно нахлобучивает шапку и отправляется прямиком на свидание с нервным уголов­ником…
   В квартиру, где прежде обитал ансамбль, Мусницкого впускает Томин.
   – Нашему благодетелю! – Томин протягивает ему руку.
   – Как устроились на новом месте?
   – Похуже, конечно, и грязновато. Но я лично не жалуюсь.
   – Этот… с картинками… здесь? – понижает голос Мусницкий.
   – Недавно встали-с, – в тон ему отзывается Томин. Сделав Мусницкому знак обождать, он идет на кухню, где что-то жует его сосед.
   – К вам.
   – Опять домовладелец? – Уголовник выходит насуп­ленный. – Если снова жительство менять…
   – Ни в коем случае!
   – Тогда чего?
   Мусницкий переходит на полушепот:
   – Понимаете, насолил мне один тип вот так, – чир­кает он по горлу. – Нельзя ли его…
   – Абзац! – перебивает собеседник. – По мокрому не работаю.
   – И не надо, зачем! Его достаточно… пошли, погово­рим, а? Здесь как-то неудобно…
   Все так же нехотя уголовник пропускает его в комнату.
   И Томин, прислушивающийся из кухни, не улавли­вает больше ни звука.
 
   …Поздним вечером, когда спортсмен возвращается до­мой, в подъезде его ждут татуированный уголовник, просту­женный мужичонка, навещавший кореша, и еще третий.
   Едва спортсмен показался в подъезде, как на него набрасываются с кулаками. Парень он крепкий и, не­смотря на внезапность атаки, успевает тоже нанести не­сколько увесистых ударов.
   Тогда нападающие меняют тактику: двое держат, тату­ированный бьет. Без ожесточения, с ленцой, но крепко.
   – Ребята, за что? – вскрикивает спортсмен.
   – Ванну любишь? Душ любишь? Купайся! А лишнего не болтай! Понял? Не трепи языком! – приговаривает уголовник, «вколачивая» в спортсмена каждую фразу.
   Где-то наверху нажали кнопку вызова, с характерным звуком пополз лифт.
   Татуированный и его подручные мгновенно исчеза­ют, бросив спортсмена. Тот бессильно оседает на пол.
 
   День. На том же месте, что и раньше, в машину к Алику подсаживается портниха.
   – Ну?
   Алик отрицательно качает головой.
   – Опять ничего?! Сколько можно чикаться?! Прошлый раз ты сработал в три дня! Три дня – и до свидания!
   – Прошлый раз было что взять! А тут – дохлое дело! Вляпался по твоей милости, одни расходы кругом!
   – Алик, не выводи меня из себя! Тут есть что взять! Соня очень богатая женщина!
   – Купила квартиру, обстановку…
   – Думаешь, истратилась? Да ей на двадцать квартир хватит! Ну вот хоть эти-то деньги – на квартиру, на мебель – откуда она брала? Ведь при тебе!
   – Не знаю. Дома тайников нету. Кроме пустых, кото­рые я, между прочим, сразу нашел!
   – Слыхала-слыхала. Неужто Соня у кого-то держит?.. Доверенное лицо?.. – пожимает плечами. – А дура Иза­белла знает про деньги?
   – Знает в принципе, что от папаши осталось, но досту­па не имеет. За каждый стольник с матерью сюсюкает.
   – Ох, Соня!
   – Насчет доверенных тоже, скажу тебе, не похоже. Я с любимой тещи глаз не спускаю! Куда вы, мама? На рынок? Я подвезу. В поликлинику? Провожу, у меня как раз свободное время. Вы на кухню? Разрешите побыть около вас… Она уже щурится: вы, говорит, Алик, не на мне женаты, а на Изочке! Сказал, что отгуливаю неис­пользованный отпуск, и шляюсь за ней как пришитый. Вечером сумочку проверю – одна мелочь. Наутро реви­зую – уже бумажки лежат! Непонятно откуда. Буквально все при мне делает!
   – И моется при тебе?
   – Моется одна… – задумчиво говорит Алик. – Мо­жет, и правда проверить ванну? Я там смотрел, но не очень внимательно.
   – Она вот-вот выпихнет тебя в отдельную квартиру. Ты понимаешь серьезность ситуации? Спешить надо!
   – Не накручивай – и так на пределе! Этот медовый месяц в год жизни влетит!
 
   Свидетельница, которую первой посетили Знаменс­кий и Томилин в обшарпанном доме, набирает номер, записанный на полях газеты.
   – Это следователь Знаменский?.. С вами говорит Птицына из квартиры три, дом восемнадцать. Вы с товари­щем были у меня на прошлой неделе и оставили теле­фон… Да-да, Елена Ивановна… Здравствуйте… Простите, я волнуюсь, потому что… словом, мне на работе дали понять, чтобы я «не разменивалась на домовые склоки», – так было сказано… Завотделом. Вызвал вдруг к себе и в резкой форме… Сама поражена: откуда узнал, я сослуживцам ничего не рассказывала… Мне чрезвычайно неловко, но я вынуждена…
   …Знаменский продолжает этот разговор при встрече с Птицыной в кабинете:
   – Вы намерены изменить показания?.. Нет, ничего не советую, это вопрос вашей совести…
   Звонит внутренний телефон.
   – Подполковник Знаменский… Да, товарищ гене­рал, иду!
   – Доброе утро, – приветствует генерал. – Присядь­те. – Он долистывает бумаги в папке, завязывает тесе­мочки и придвигает к себе из-под настольного календаря бумажный квадратик. – Фуфырин, – читает он с квадра­тика и вопросительно поднимает глаза.
   – Один из свидетелей по делу Мусницкого, – отве­чает Пал Палыч.
   – Позапрошлой ночью доставлен в Склифосовского. Порядочно избитый, но без серьезных повреждений. Зво­нил главврач отделения. Фуфырин объясняет, что под­вергся нападению в связи с визитом следователя с Пет­ровки. Фамилию он забыл.
   – Вот оно что! Томин предупреждал, что над кем-то готовится расправа… А женщине из этого же дома началь­ство запретило со мной общаться!
   – Мусницкий выпускает когти. Пострадавший Фу­фырин просил передать, что готов подтвердить свои показания.
 
   Знаменский и Томилин читают крупно написанное от руки объявление, приклеенное на двери дома, подъезд которого они обходили с обследованием, Томилин чита­ет вслух:
   – «От руководства ДЭЗ и Совета актива жильцов. Про­сим всех оказывать содействие в розыске неизвестных хулиганов, зверски избивших в подъезде по месту жи­тельства мастера спорта Е. Д. Фуфырина в процессе веду­щейся проверки работы ДЭЗ органами милиции. Дирек­тор ДЭЗ Мусницкий. Председатель месткома Нарзоева». Что за формулировка? И без согласования с нами! – горячится Томилин.
   – Формулировка абсолютно точная: «избитый в про­цессе проверки». Это публичное предупреждение жиль­цам: любому, кто вздумает нам помогать, «неизвестные хулиганы» могут пересчитать ребра!
   – И мы такую наглость спустим Мусницкому с рук?!
   – Надеюсь, ему ничего не сойдет с рук.
   – Уравновешенный вы человек, Пал Палыч!
   – Стараюсь… А свидетелей придется нам теперь пере­допрашивать, – невесело заключает он.
 
   Томин в помещении угрозыска внимательно просмат­ривает документы, которые выкладывает перед ним по­мощник инспектора.
   – Шалов… Батрачкин… Луговой… – бормочет То­мин. – Как чувствовал! Все подельщики моего комично­го соседа получили один срок! А арестовывали их в течение месяца. Сейчас голубчики один за другим вылуп­ляются на свет.
   – Вот этот рапорт тебе может пригодиться. – По­мощник присовокупляет к прочим документам чей-то рапорт. – Младшая сестра Лугового месяц назад посту­пила уборщицей в магазин ювелирторга.
   Томин проглядывает рапорт.
   – А была в хорошем месте поваром! – восклицает он. – Ох, эти мне кадровики! Ну прежде чем принимать, спроси ты человека: тетя Маня, у вас из родичей не отбывает ли кто срок за разбой?.. О местонахождении Лугового сведений, конечно, нет?
   – Пока нет.
   – Еще раз дай все его фотографии. – Смотрит на часы. – Пока. У нас с Пашей разминка.
   …Знаменский и Томин фехтуют в спортзале. Кибрит – болельщица – тоже в тренировочном костюме. За­кончив, друзья присаживаются отдохнуть.
   – Извини, Паша, почти на тебя не работаю, сижу на коротком поводке.
   – Понятно, – кивает Пал Палыч.
   – Но одна новость и тебе полезна. Как вы знаете, мы переехали, а в прежней квартире со скоростью рекламно­го ролика наведен шик-блеск, и туда вселяется… Кто бы вы думали? Дочка Сони с молодым мужем!
   – Хорошая мина под Мусницкого, – довольна Кибрит.
   – До чего бесстыжая личность – продолжает шуро­вать прямо у меня под носом!.. – говорит Пал Палыч. Он идет переодеться и, взяв свой пиджак, видит в кармане записку, написанную печатными буквами: «Знаменский, отстань от Мусницкого, пока просят по-хорошему!»
 
   …В ДЭЗе Пал Палыч появляется настроенный весьма решительно.
   – Здравствуйте, Павел Павлович. Как раз о вас ду­мал! – Мусницкий говорит правду: они с Алтыновым что-то обсуждали – что для них насущней, чем следствие?
   – Какое совпадение – я тоже о вас думал. Накиньте пальто, вы пойдете с нами. – За его спиной видны в коридоре какие-то фигуры, и у Мусницкого на миг ухает сердце.
   – В каком… смысле?..
   – Запланирован выход на территорию.
   Успокоившись, начальник запирает ящики стола и одевается.
   В коридоре – кучка людей, у одного на плече кинока­мера, у другого – диктофон.
   Знаменский объясняет:
   – В присутствии понятых я вам буду задавать вопро­сы, а вы, естественно, будете отвечать.
   – Про что же такой торжественный разговор?
   – Покажете, куда в истекшем году истрачены сред­ства, которые отпущены на благоустройство и содержа­ние окрестных мест. Это будет фиксироваться с помощью магнитофона и киносъемки. Чтобы завтра не случились разительные перемены, как на чердаке.
   – Я могу ошибиться в цифрах, вся документация находится у вас.
   – Охотно прощу мелкие неточности.
 
   Группа движется по дворовым угодьям Мусницкого, приостанавливаясь там, где он находит что продемонстри­ровать по графе «Благоустройство», и оператор поднимает камеру, чтобы запечатлеть это самое благоустройство, а один из сопровождающих делает записи в блокноте.
   – Комплекс для отдыха по просьбе граждан… – Мус­ницкий, не смущаясь, тычет пальцем на пару скамеек.
   – Придвиньтесь поближе, – говорит Пал Палыч, по­мещая его так, чтобы попал в кадр вместе со скамьями.
   – Никогда не снимался в кино, – пытается шутить Мусницкий. – Интересно, что получится…
   Затем он демонстрирует песочницу и грибок и без тени смущения называет это «сказочным детским городком».
   – Вот ограждение покрасили для аккуратности.
   Невысокий чугунный заборчик практически ничего не огораживает. Заборчик измеряют, человек с блокно­том что-то подсчитывает.
   – Засняли? – хмыкает начальник. – Теперь вон туда. Обратите внимание: озеленительные работы.
   Жмутся к асфальтовой дорожке мелкие кустики и деревца, а за ними – мусорный пустырь.
   – Сейчас, конечно, впечатления не производит, а летом – как в парке. И сплошные цветочные насажде­ния. – Мусницкий поводит рукой в сторону пустыря с пожухлыми сорняками.
   – И что же здесь цветет? – интересуется Пал Палыч, шевеля ботинком ржавую консервную банку на «сплош­ных насаждениях».
   – Разные цветы. Много дорогостоящих. Очень бывает красиво, а запах чудесный!
   – Издевается он, что ли? – бормочет один из понятых.
   – Вы мне напомнили про чудесный запах. Разрешите пригласить – тут недалеко, – говорит Знаменский.
   Они приближаются к переполненным помойным бакам, возле которых уже наросли безобразные кучи отбросов.
   – Почему не вывозится мусор, товарищ Мусницкий? По вашим владениям везде подобные завалы.
   – Возможно, перебои с транспортом. Я выясню. – И начальник увлекает спутников прочь.
   – Яма – тоже по просьбе граждан? – позволяет себе шпильку Пал Палыч, останавливаясь возле глубокой ямы с осыпавшимися краями.
   – Нужна была по техническим соображениям. Я рас­поряжусь заровнять…
   Оператор прилаживается половчее взять в кадр яму. Мусницкий ждет, возвышаясь на ее краю.
   – Будто для расстрела поставили, – замечает он и, слезая с кучи земли, шаркает, очищая подошвы. – Про­должаем? Вот, смотрите, свежее асфальтовое покрытие.
   Группа удаляется…
   И затем мы видим ее, когда задуманный Пал Палычем обход заканчивается. Человек с блокнотом доклады­вает ему о своих выводах.
   – Эксперт-бухгалтер вел подсчеты. Детские грибоч­ки, поломанные скамейки, несуществующие клумбы! – качает головой Знаменский. – Где же тридцать девять тысяч – тридцать девять тысяч рублей! – ассигнованные на содержание дворов и тротуаров?! Плюс пятнадцать тысяч на вывоз мусора! – Понятые и остальные сопро­вождающие рты раскрывают от названных цифр. – Даже если поверить в розы, хризантемы и прочие красоты, то, что вы мне реально показали, – это курам на смех!
   – Ну-ну, посмейтесь напоследок, – Мусницкий го­ворит негромко и «доверительно» одному Пал Палычу и затем твердо выдерживает его испытующий взгляд.
 
   На пустынной вечерней улице перед подземным пе­реходом останавливается машина Алика, с которым при­ехала и портниха. Оба возбуждены.
   Сдвинув рукав пальто, она проверяет время.
   – Твои спешат, пять минут в запасе… Покажи еще разок, пока не продали!
   Алик кладет ей на ладонь золотую монету.
   – Не дешево ты сговорилась отдать?
   – Из тех, кого я могу предложить, это самый щедрый покупатель! – заверяет она, любуясь монетой. – Но если Соня заметит пропажу…
   – Вряд ли. Я вниз тряпку подложил и желтой бумаж­кой прикрыл. Не разберешь, тридцать восемь их лежит или двадцать восемь. Как был полный тайничок, так вроде остался. Если, конечно, не рыться.
   – Лучше б взял все и не возвращался больше!
   – Дешево меня ценишь – тридцать восемь червонцев!
   – Золотых, Алик, – уточняет она.
   – Все равно. Нет, теперь я не сомневаюсь, что есть еще и деньги, и камешки. Буду искать и возьму все разом! Это так, на первые расходы, – он забирает и прячет монету.
   – Видишь, Соня – живой клад!
   – Молодец, молодец.
   Роли переменились на противоположные: теперь Алик играет первую скрипку.
   – И все-таки неспокойно мне. Как ты будешь у нее шарить, раз вы с Изабеллой переехали?
   – Ключ у меня остался. Когда Соня дома, когда нет – по окнам видно.
   – А если застанет? – Его подружка зябко передерги­вает плечами. – Ты ее еще не знаешь!
   – Ну застанет… А я там запонку ищу. Потерял где-то запонку, матушкин подарок, – подмигивает Алик. – Не подумает она ничего. Я муж идеальный, зять – каких свет не видывал! Мне стыдно, что я разлучаю мать с дочкой и увожу Белочку на Цейлон!
   Они хохочут.
   – Вот он! – восклицает портниха.
   На противоположной стороне улицы, тоже не доез­жая перехода, тормозят «Жигули», мигают фарами.
   – Ответь ему.
   Алик переключает ближний-дальний свет, повторяя сигналы «Жигулей».
   Из них выходит мужчина и ныряет в подземный тоннель. Когда он показывается на этой стороне, Алик с портнихой покидают машину и отходят в тень подворот­ни. Покупатель – за ними. Следует короткий обмен при­ветствиями, и пришедший открывает «дипломат» со встроенным в него освещением.
   Начинается торг. Покупатель придирчиво осматривает каждую монету. После пяти штук Алик говорит:
   – Стоп! Расчет – и тогда продолжим.
   Мужчина передает ему пачку купюр, Алик сосредото­ченно пересчитывает…
   И тут дельцы обнаруживают, что находятся в кольце оперативной группы. Бежать поздно, да и некуда.
   Кисть Алика, держащую деньги, сжимает чья-то силь­ная рука; покупателя заставляют обнять и прижать к себе «дипломат»; портниху берут под локоть. И так их ведут к милицейскому «уазику».
 
   Пал Палыч кладет перед Кибрит николаевский чер­вонец.
   – Ты смотри, где-то золотишком разжился!
   – Неисповедимыми путями, Зиночка! Вчера десять таких монет пытался продать зять Сони Нарзоевой. Одному деляге, которого БХСС держало на прицеле. Мне позвони­ли прямо ночью, и я поехал знакомиться с этим Аликом.
   – Но ты ведь принес не похвастать? – вертит Кибрит червонец.
   – Да нет. Соня с дочерью ищут Алика по больницам, думают, попал в аварию. А он сидит у нас и плетет ахинею. Нужна маленькая справочка для решительного допроса. Надеюсь, у червонцев есть оригинальная осо­бенность…
   – Фальшивые, что ли?
   – И да и нет.
   – Ну, так не бывает!
   Пал Палыч устраивается поудобней.
   – А вот послушай. Однажды – уже неважно, каким образом, – к неким умельцам попал в руки станок с бывшего царского монетного двора. Полистали они Уго­ловный кодекс и видят, что изготовление царских чер­вонцев нельзя считать подделкой, поскольку это уже не деньги. Запаслись умельцы золотым песочком и начали производство.
   – Так прибыльно чеканить из песка?
   – Понимаешь, песок брать рискованно: скупка кра­деного с приисков. А про монеты можно сказать: «Что вы, что вы, наследство от бабушки, она в молодости пела какому-то графу!»
   – То есть на монеты больше спрос…
   – Ну да. Потекли червонцы на черный рынок. Но через какое-то время обнаружилась странная вещь: проба оказалась выше, чем у государя императора.
   – Умельцы перестарались? Смешно… Но, Пал Па­лыч, при чем тут ЖЭКи и Мусницкий?
   – Соня связана с Мусницким. Алик связан с Соней. А ее муж незадолго до второго ареста приобрел изрядную партию самодельных монет. Мы их тогда не нашли.
   – Значит, тебя интересует проба?
   – Да, Зиночка, официальное заключение потом, в порядке живой очереди. Пока только шепни на ушко!
   Кибрит берет монету и уходит. Пал Палыч терпеливо ждет.
   Возвращается она довольная, что может обрадовать Знаменского.
   – Самоделка, Пал Палыч.
   – Ну, теперь Алику деваться некуда, выведет меня на Соню!
 
   Вечером, когда в квартиру Сони звонят, Изабелла, с тревогой ожидающая известий об Алике, бросается к двери:
   – Кто?
   – Открой, Белла, это я, – слышен голос Алика.
   Белла отпирает и с радостным стоном виснет у него на шее, никого больше не замечая.
   – Алик!! Как я измучилась!.. Где же ты пропадал?
   Алик зло расцепляет ее руки:
   – Дай пройти!
   Изабелла отступает. Алик входит в сопровождении двух конвоиров в милицейской форме. За ними понятые, за понятыми – Знаменский и Томилин.
   Изабелла пятится по передней и коридору, округлив заплаканные глаза.
   – Алик, дорогой… что случилось?..
   Тот, не отвечая, направляется в ванную.
   Из комнаты выглядывает и застывает в проеме двери Соня.
   – Здравствуйте, Софья Рашидовна, – произносит Пал Палыч, мимоходом взглянув на нее.
   Она беззвучно шевелит губами.
   – Монеты я взял здесь, – показывает Алик место тайника в ванной.
   – Понятые, вам видно? – окликает Томилин.
   Понятые придвигаются, заслоняя Томилина, вскры­вающего тайник. Доносится постукивание по кафелю, легкий скрип и затем восклицание Томилина:
   – Есть, Пал Палыч!
   – Сколько? – спрашивает Знаменский, стоя в кори­доре.
   Звенят пересчитываемые золотые.
   – Все правильно: двадцать восемь! Гражданин Лямин, – обращается Томилин к Алику, – кому принадле­жат найденные монеты?
   – Теще, – слышно из ванной.
   Пал Палыч вопросительно поворачивается к Соне, которая успела овладеть собой.
   – Я понятия не имею, что этот подонок прятал в моей ванне! – хрипло кидает она.
   – Мама! – ахает Изабелла.
   Соня ее игнорирует.
   – Объясните, что вообще происходит?
   – Ваш зять задержан при попытке продать десять золотых червонцев подпольному валютчику.
   – Аферист!.. – шипит Соня. – Гадина!
   – Мама! Что ты говоришь, мама?!
   Все выходят из ванной. В руках у Томилина неболь­шая, но довольно увесистая коробка.
   – Оформляйте, Николай Александрович, – говорит Знаменский.
   – Что ж, – продолжает Соня, с ненавистью прово­жая глазами Алика, уходящего с остальными в глубь квартиры, – пусть расплачивается! Я не знаю, где он добыл золото!
   – Неправда! – вскрикивает Изабелла. – Не верьте ей! Золото от папы осталось!
   – Идиотка! – взвизгивает Соня, отвешивает дочери пощечину и скрывается в комнате.
   – Алик не виноват! – всхлипывая, лепечет Изабелла Пал Палычу. – Ему, наверно, было очень нужно! Отпу­стите его, пожалуйста! Это мамины монеты, честное слово!