Лаврова Ольга. Без ножа и кастета

Ольга Лаврова, Александр Лавров
Без ножа и кастета

   В приемной Главного управле­ния внутренних дел города ге­нерал-майор беседует с Охтиным. Раздается телефонный звонок, генерал снимает трубку:
   – Слушаю… Да, часа через два, веду прием населения… Есть, сразу с утра зайду.
   Закончив разговор, генерал обо­рачивается к посетителю:
   – Продолжайте, товарищ Охтин.
   – В общем, всякое терпение по­теряли, товарищ генерал. – Охтина, видно, несколько сбил телефон­ный звонок, но постепенно к нему возвращается горячность. – Ведь пя­тый год… По стенам – честное сло­во! – натуральная плесень, как в подвале у плохого хозяина. Отопле­ние что есть, что нет его! Квартиру дали, называется! Мы въезжали – себя от радости не помнили. А теперь хоть назад, честное слово! По край­ней мере, в тепле жили. Идешь, знае­те, домой, порог переступил – и все. Советская власть кончается, такое впечатление, честно слово!
   – Невеселое впечатление, – говорит генерал.
   – И вот еще пример приведу. Рядом в переулке два дома покрыли оцинкованным железом. И сразу на слом. А железо поснимали и, вижу, грузят на машины. С иногородними номерами. Явная комбинация!
   – Пожалуйста, изложите письменно то, что вы рассказывали вначале. И насчет железа.
   – Да у меня изложено, товарищ генерал. Куда я только не посылал эти заявления! – Охтин достает несколько печатных страниц.
   Генерал берет заявление, просматривает, ставит в двух-трех местах размашистые галки.
   – Экземпляр я оставлю. Но поймите меня правильно, – говорит он, не отрываясь от чтения, – мы не санэпиднадзор… не жилищное управление… Фактами, которые относятся к нашей службе, мы займемся…
   – Ясно, – безнадежно вздыхает Охтин и встает.
   Он возвращается домой, обходя по краю тротуара пруды из грязного месива, в которое поздней осенью и весной превращается нечищеный снег.
   Чтобы миновать очередную лужу, Охтин сходит на проезжую часть, и тут его обдают жижей из-под колес элегантные «Жигули», за рулем которых – Изабелла, дочь Сони Нарзоевой. Сама Соня царственно восседает рядом.
   – Куда на мостовую прешься? – кричит Изабелла, не поленившись затормозить.
   Охтин, отставив ногу, с сожалением оглядывает брюки.
   – Не связывайся ты с этими людьми, – брезгливо говорит Соня. – Еще камнем запустит.
   – В меня?! – усмехается Изабелла и резко трогает с места.
   Охтин даже не смотрит вслед.
   …Войдя в квартиру, он переодевается из одного пальто в другое, старенькое. Температура в квартире такая, что без верхней одежды тут нельзя. На хозяйке, несущей из кухни сковороду, тоже фартук поверх пальто. И ребята и бабушка сидят за столом укутанные. Охтин, помыв руки, греет их над рефлектором. Их в комнате включено два.
   Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем:
   – Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? – спрашивает она у мужа.
   – Был.
   – Совсем ничего не обещали?
   – Дохлый номер!
   – Когда ж этому будет конец?! – ужасается она. – До весны я не выдержу!
   – Полно, Надежда, – стыдит бабушка. – Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили?
   – Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!!
 
   Томин стоит на площадке лестницы, посматривает вверх, посматривает вниз, посматривает на часы.
   Сверху спускается Кибрит, снизу почти одновремен­но появляется Знаменский. Здороваются.
   – Пал Палыч, не знаете, зачем нас зовут? – спраши­вает Кибрит.
   – Понятия не имею, Зиночка.
   – Раз всех троих – что-нибудь стоящее! – уверенно говорит Томин. – Чую, братцы, преступление века!
   Они направляются в глубь коридора.
   …Генерал подписывает какие-то бумаги в своем слу­жебном кабинете. Увидя наших героев, отпускает секре­таршу и энергично поднимается навстречу.
   – Милости прошу. Усаживайтесь. А я, с вашего разрешения, похожу… Вы от меня ждете сенсации, сознайтесь.
   – Томин нацелился на преступление века, – подтверждает Пал Палыч.
   – Увы, то есть, по счастью, нет… У вас, Зинаида Яновна, протекали когда-нибудь потолки? – внезапно спрашивает он.
   – Не вылезаю из ремонтов.
   – А у вас, Пал Палыч?
   – Я на втором этаже, до нас не дотекало.
   – Умеет устроиться человек, – шутит генерал. – Так вот, пригласил я вас побеседовать о жилищных условиях.
   – Наших сотрудников? – не понимает Пал Палыч.
   – Нет, вообще. Хочу, чтобы вы уяснили принципиальный характер задачи. Жилья строится у нас много, но как потом его содержат? Из рук вон! Домашние неурядицы отравляют быт десяткам миллионов людей! Ставлю вопрос: только бесхозяйственность или хуже?
   – Не задумывался, – признается Томин. – Некогда, товарищ генерал.
   Тот переводит взгляд на Знаменского.
   – Где бесхозяйственность, там обычно кто-то руки греет, – говорит Пал Палыч.
   – Вот именно! – подхватывает генерал. – А между тем жилищных дел мы не вели. Даже в наших архивах почти ничего нет!
   – Я не слыхала, чтобы ЖЭКами вообще кто-то зани­мался, – замечает Кибрит.
   – Кроме юмористов, – поддерживает Томин.
   – А инстанции завалены жалобами. Словом, решено, что пришло время заняться! – Генерал достает папку. – Проверено поступившее к нам заявление товарища Охтина. Тут есть для нас зацепки по определенному ЖЭКу, то бишь ДЭЗу. Они теперь переименованы. ДЭЗ – дирекция эксплуатации зданий. – Генерал протягивает папку Зна­менскому. – Но совет такой, Пал Палыч: не кидайтесь сразу в драку. Если в этом ЖЭКе-ДЭЗе узнают, что вы интересуетесь конкретно им, боюсь, что все бумаги сго­рят, улетят и утонут. Судя по заявлению, начальник – человек решительный. Кого к вам подключить из БХСС?
   – Томилина, пожалуй.
   – Добро. Начинайте с местного отделения банка; идет, мол, проверка расчетных счетов всех ДЭЗов. Тогда истинный объект вашего внимания останется неизвестен. Проведите осмотр документов и определите, что изъять для будущих ревизий.
   – Ясно.
   – Вы, – обращается генерал к Томину, – постарай­тесь пока досконально разузнать, кто есть кто из тех, с кем Знаменскому дальше работать. Прошлое, круг зна­комств, образ жизни.
   – Поднатужусь, товарищ генерал.
   – А экспертам – широкое поле для диссертаций! Дел таких не было, экспертиз не проводили, двинетесь нехо­жеными тропами, Зинаида Яновна! – Он оглядывает всех троих. – Не вижу энтузиазма. Нудная работенка? Ничего увлекательного? Возможно. Но уясните себе социальный смысл задачи. Это не рядовое «хозяйственное» дело, товарищи!
 
   Стоянка машин возле здания, где на фасаде среди нескольких вывесок есть и название конторы, в которой подвизается Изабелла, – трест «Разнореклама».
   Подъезжает молодой человек на «Москвиче-люкс» – Алик. Высматривает среди тесно стоящих машин «Жигу­ли» Изабеллы, что-то прикидывает на глазок, примери­вается. Затем снова садится за руль, подает назад и точнехонько разбивает переднюю фару «Жигулей».
   – Дзинь – и готово! – удовлетворенно говорит Алик. – Ювелирная работа! – Он поворачивает к себе зеркальце заднего вида, приглаживает перед ним краси­вый зачес. И, выйдя из машины, застывает у «места аварии» со скорбным видом. Ждет.
   Беспечно пересмеиваясь с приятельницами, из зда­ния выпархивает Изабелла. Увидала, что в ее машину врезалась чужая, срывается и бежит к Алику, пылая гневом.
   – Куда вы смотрели?! Урод! Балда! Растяпа!
   Сказала бы она ему и покрепче, да уж больно он мил и сам так очевидно огорчен.
   – Я вас очень прошу, не расстраивайтесь! – умоляет Алик. – Только фара, больше ни царапинки! Моя вина – мой ремонт. Возмещаю любые убытки, даже моральные!
   – Это каким же образом?
   – M-м… Хотите на концерт Пугачевой?
   – Вы способны достать билеты?
   Алик роется по карманам и вынимает два билета.
   – Начало через час.
   Изабелла оценивающе разглядывает кандидата в зна­комые.
   – Если бы вы действительно согласились… А фару поставим завтра!
   – Вам больше некого пригласить? – начинает кокет­ничать Изабелла.
   – Собирался позвать одну красивую девушку. Правда, не такую красивую, как… Меня зовут Алик, – добавляет он притворно-смущенно и протягивает руку.
   – Изабелла, – решается она.
 
   Знаменский и Томилин входят в отделение Госбанка. Не успели они объяснить вставшей на их пути секретарше о цели своего визита, как в дверях кабинета появляется сам управляющий:
   – Это о вас мне звонили?
   И, посмотрев их удостоверения, сообщает секретарше:
   – Товарищи у нас поработают. Входите, пожалуйста, – обращается он к пришедшим. – Это кабинет мое­го зама, он в отпуске, так что располагайтесь. Документы за два года подготовлены. – Управляющий указывает на стол, заваленный папками.
   – Спасибо, очень хорошо, – Томилин на выбор от­крывает несколько папок в разных местах.
   – Все виды поступлений и списаний денег по нашим ДЭЗам, – поясняет управляющий, раздвигая шторы на окнах. – Если не секрет, что вы ищете? Я в прошлом работал инспектором КРУ и готов помочь.
   – Какие там секреты! – лукавит Томилин. – Для на­чала самое общее знакомство. Позже наверняка возник­нут к вам вопросы.
   – Я попросил бы освободить для нас сейф, – говорит Знаменский, раздеваясь у вешалки.
   – Распоряжусь.
   – И еще – не обижайтесь, – но, уходя, мы будем опечатывать комнату.
   – Зачем обиды… – бормочет ошарашенный управля­ющий. – Пожалуйста, раз вы считаете… – Он снимает с кольца ключ от кабинета и протягивает его Пал Палычу.
 
   Мусницкий идет по улице с дочерью и внуком, кото­рого любовно несет на руках.
   Их догоняет Алтынов.
   – Добрый день, Максим Семеныч!
   – Привет, Алтынов. Знакомься, дочь, Татьяна. А это – наследник. Тоже Максим!
   Алтынов наскоро жмет руку Татьяны:
   – Очень приятно.
   Он чувствует, что главное внимание следует уделить наследнику.
   – Как на вас похож!
   – Еще бы! – самодовольно ухмыляется Мусницкий. – Кровь! Иди, я догоню.
   Благовоспитанно приподняв шляпу, Алтынов удаляется.
   – Новый главный инженер, – говорит Мусницкий. – Между прочим, холостой.
   – Спровадил от меня мужа, а теперь сватаешь за кого попало! – зло роняет Татьяна.
   – Дура! Разве это муж был?
   – А может, я его любила?
   – Чего там любить – портки в заплатах. Дура набитая, вся в мамашу!
   Расцеловав внука, Мусницкий сажает его в коляску, которую везет Татьяна, и направляется вслед за Алтыновым.
   В помещение ДЭЗа они входят вместе.
   – Я к вам, Максим Семеныч, пока другие не успели набежать.
   – Чего у тебя? – осведомляется Мусницкий, открывая директорскую дверь со своей фамилией на табличке.
   – Ответы на жалобы. Куда только не пишут!
   – Расхрабрились, – ворчит Мусницкий. – И время такое, что начхать нельзя. – Он просматривает поданные Алтыновым бумаги, подмахивает одну за другой.
   – Вот здесь мне не нравится. Человек в высокую организацию обратился, а ты соглашаешься, что у окон на стенах лед. Надо заполитурить, чтоб глаза не резало.
   – Если вместо льда так… – Алтынов со вкусом под­бирает формулировку. – «В зимнее время периодически наблюдается повышение выпадения конденсата на окон­ных проемах».
   – Уже годится. Повтори, внесу.
   – «…Повышение выпадения конденсата на оконных проемах».
   Мусницкий зачеркивает строку, вписывает замену, еще что-то исправляет.
   – Перебелишь, – отдает он листок Алтынову. – Все с кляузами?
   – Еще одна. Щепетильная. Что незаконно разрешили постройку шести блоков для автомобилей. В том числе для вашего, Максим Семенович.
   – И что тут щепетильного? – изумляется Мусниц­кий. – Пиши: «Нарушителям предложено в кратчайший срок представить сметную документацию… для рассмот­рения в установленном порядке». – Мусницкий смеет­ся: – Значит, первоначально – тебе, ты – мне, а я – в стол. Сегодня, Алтынов, острые вопросы надо решать смелее!.. Не разузнал насчет плана по сносу?
   – Договорился. Их машинистка просто сделает для нас лишний экземпляр. Это вариант самый дешевый – коробка конфет.
   – А ты не дешевись, прибавь еще какую морковку. Машинистка и на будущее сгодится. Да! Вот еще что. Ходил я в новый дом, второй и третий корпуса. Недодел­ки, халтуры вагон, полное безобразие. – И эти столь распространенные и справедливые сетования заканчива­ет неожиданно: – Узнай, кто еще в приемной комиссии, потолкуй, чтобы принять, как есть. Усек?
   – Я, Максим Семеныч, все секу с ходу!
 
   На станции обслуживания Изабелла придирчиво ос­матривает восстановленную фару.
   – Ну, все в порядке, – подходит Алик, засовывая в карман бумажник. – Подкинул ребятам за срочность.
   Вдвоем они садятся в машину, и Изабелла выводит ее с территории станции.
   – Куда вас отвезти? – спрашивает она, приостановясь на улице.
   – Белла, а мы не посидим где-нибудь? Тихо-скромно. По-дружески?
   – Я должна вернуться на работу. Еще кучу иностран­ных проспектов переводить.
   – Вам нравится этот трест «Разнореклама»? И ваша работа?
   – Средне.
   – Да, вы заслуживаете лучшей участи!..
   Продолжение разговора мы слышим у следующего светофора:
   – И что же, мы вот так расстанемся и не увидимся больше?
   – А зачем, собственно? – хитро косится Изабелла.
   – Вам непонятно?
   – М-м…
   – Вы меня толкаете знаете на что? Еще раз раскокать фару у вашей машины!
   – О! Дорогое удовольствие!
   – Так не вводите меня в пустые расходы!
 
   Знаменский и Томилин работают в банке с докумен­тами. Закончив складывать какие-то цифры, Пал Палыч нарушает молчание:
   – Наивные мы с вами люди, Николай Александро­вич! Кажется, все превзошли, все знаем… А вот сколько товарищ Мусницкий имеет, к примеру, на вывоз мусора? Не скажете? Дышите глубже – пятнадцать тысяч рублей!
   – О-го-го!..
   – А под скромной графой «Содержание дворов и тротуаров» – угадайте, сколько?
   – Н-ну… столько же?
   – Тридцать девять тысяч!
   – Фантастика! Да. И что же подразумевается в этой графе?!
   – Всякие работы, которые, судя по состоянию дво­ров, не производятся. Дальше. Текущий ремонт, прошу прощения, – сто пятьдесят пять тысяч! А капитальный…
   – Если на текущий столько, то… полмиллиона?
   – Миллиончик без двухсот рублей!
   – Куда же это все ухает?!
   – Сам давно так не удивлялся! Увидишь облупленный фасад, думаешь: где же на все денег набраться? А день­ги – вот они! Хватило бы всем жить в уюте и комфорте!
   – А по району в целом сколько?
   – Только на благоустройство и ремонты выделяется двенадцать миллионов в год!
   Томилин вскакивает.
   – Такие средства!.. Ведь это просто грабеж – только без ножа и кастета! Вы посмотрите только сводку по ремонту! – Он протягивает Пал Палычу свои выкладки.
   – Ремонт перед сносом? Тридцать процентов средств?!
   – Совершенно верно. Мусницкий благоустраивал дома, которые вскоре шли на слом. Поди потом проверь, что там делали, что нет!
   – Недурно. – Пал Палыч снова обращается к сводке Томилина. – А это что за цифра?
   – Внизу? То, что истрачено на заселяемые ново­стройки.
   – Когда же их ДЭЗы приводили в порядок? Всегда жильцы сами управляются!
   – По-моему, тоже. Но строители говорили: ДЭЗы очень заинтересованы получать дома с недоделками.
   – Повод для списания денег? Так…
   Некоторое время они смотрят друг на друга: в экую трясину попали!
   Напольные часы бьют семь. Знаменский спохватыва­ется, что засиделись. Оба начинают собираться, одеваться. Несколько папок укладывают в сейф, опечатывают его.
   Опечатывают снаружи и дверь комнаты. Простившись с секретаршей, натягивающей пальто, выходят на улицу.
   Пал Палыч спрашивает:
   – У нас есть данные, где сейчас официально ведется капитальный ремонт? :
   – В основном да.
   – Надо будет на днях прогуляться, поглядеть живьем.
 
   Дорого обставленная квартира Сони. Изабелла приве­ла Алика знакомиться, и чувствуется, что ей очень важно мнение матери. Все трое чинно пьют чай.
   – Начальство планирует загнать меня на Цейлон, – рассказывает о себе гость. – Немножко скучновато, но условия прекрасные.
   – Представляешь, мама, круглый год лето! – встав­ляет Изабелла.
   Но Соню занимают вещи более практические. Она рассматривает Алика, и тому становится слегка не по себе – столь откровенно она взвешивает «за» и «против».
   – Расскажите, как это вышло, что вы развелись с женой?
   – Виноват я. В прошлую поездку надо было взять ее с собой. Но – Ближний Восток, перестрелки, взрывы… словом, побоялся. А она молоденькая, хорошенькая, де­тей не было… все естественно.
   – Проводили раздел имущества?
   – Даже в квартиру не вошел, хоть куплена на мои деньги. Сел в машину и уехал – весь раздел.
   – Значит, вы бездомный?
   – После Цейлона решу квартирный вопрос.
   Звонит телефон, Изабелла снимает трубку.
   – Мама, Мусницкий.
   – Слушаю, Максим Семеныч… Собрание? Пожалуй­ста, проведу… Когда мне удобней? Давай согласуем по­позже, сейчас я занята… Да-да, звони, не стесняйся.
   Она кладет трубку и снова разглядывает Алика. Решив что-то, говорит дочери:
   – Иза, посмотри, что там по телевизору.
   – Восемь часов, – смеется Изабелла. – «Спокойной ночи, малыши!»
   – Вот и прекрасно. Ступай.
   Оставшись наедине с Аликом, Соня приступает к объяснению:
   – Три года за границей… То есть вам срочно нужна жена…
   – Рад, что вы меня поняли. И Белла, вероятно, дога­дывается о серьезности моих намерений.
   – После шапочного знакомства и сразу – серьезные намерения?
   – Софья Рашидовна, я бы с удовольствием долго и красиво ухаживал за вашей дочерью. Каждый день возил бы розы с Центрального рынка! При других обстоятель­ствах.
   – Мне даже не известно, кто ваши родители!
   – К сожалению, покойные. Отец был врач. Гомеопат с большой практикой. Маме не было нужды работать. Он умер от сердечного приступа, и мама недолго его пере­жила. – Алик погружается в печаль.
   – Допустим, вы приличный человек, – говорит Соня. – Но почему Иза? Не рассказывайте мне, что влюблены без памяти!
   – С такой женщиной, как вы, надо быть абсолютно откровенным, – уважительно признает Алик. – Да, я не влюблен без памяти. Потому что я, Софья Рашидовна, ничего без памяти не делаю. Я на трезвую голову знаю, что мне нужна именно Иза.
   – Да почему именно она?! – не отступается заботли­вая мать.
   – Мне такие нравятся. Красивая, веселая, не черес­чур умная…
   – Приятно слышать! – прерывает Соня. – По-ваше­му, Иза – дурочка?
   – Софья Рашидовна, я чистосердечный человек, я с вами в открытую. Иза – разумная девушка, образованная, но… Вот вы – вы очень умная, а Иза немножко ребенок. И мне такие нравятся, мама такая была. Что еще для меня важно… сейчас свободные нравы, а она держится иначе. За это вам поклон.
   – Благодарите, будто уже свадьбу справили!
   – Все зависит от вас, Софья Рашидовна, – ласково журчит Алик. – Иза вас глубоко уважает. И есть за что. Я сам такой – немножко несовременный, уважаю родите­лей. С прежней тещей, знаете, до сих пор друзья. Так сложилось, что близких родственников у меня нет, и я очень без семьи скучаю, не хватает домашнего очага. Вот так посидеть, попить чаю. Для меня семья…
   – Погодите! – восстает Соня против его обволакива­ющих речей. – Если вы не уговорите Изу и меня, что тогда? Найдете себе другую красивую и веселую?
   – Как вы меня неправильно поняли, Софья Раши­довна! Ай-ай-ай! Разумеется, я не поеду на Цейлон, пошлют кого-то еще. А я останусь, буду возить цветы и добиваться только вашей дочери! Но боюсь, потом при­дется нам ехать на Ближний Восток.
   Разговор прерывает звонок в дверь, Изабелла вышла открыть.
   – Мама, портниха.
   Из-за ее плеча выглядывает женское лицо.
   – Извините, Соня Рашидовна, я немного раньше.
   Соня встает.
   – На всякий случай я прощаюсь, – небрежно гово­рит она Алику.
   Тот галантно целует ей руку:
   – Если позволите, я вас дождусь.
   Соня выходит. За ее спиной – незаметно для Изабел­лы – Алик и портниха обмениваются многозначитель­ным взглядом.
 
   Томин входит в кабинет Пал Палыча.
   – Наконец-то застал! Ты на работе бываешь?
   – Только до открытия банка.
   – Так, может, зайти на следующий год? Или когда Томилин будет в отпуске?
   – Ладно-ладно, к твоим услугам.
   – Это тебе требуются мои услуги! Между прочим… – Томин проходит, садится. – Паша, ты напрямую общал­ся с Мусницким?
   – Еще нет.
   – Учти, на легкий испуг его не возьмешь. Юриди­чески чист, хотя, думаю, полдюжины статей о нем плачут. На редкость тертый мужик. С большими связями. И кремень. Его надо вглухую обложить, иначе не одо­леем! Вторая фигура после него – Алтынов, главный инженер, тоже парень хваткий. На последнем курсе вуза у него папашу посадили по хозяйственному делу. И довольно шумно, даже фельетон был. Так что комиссия по распределению подстраховалась и выдала парню свободный диплом. А Мусницкий подобрал и приспо­собил к делу… Что-то получается один сплошной моно­лог, а?
   – Сижу, мотаю на ус.
   – Нет, ты меня спроси: а что слышно пикантного?
   – Да? – оживляется Пал Палыч. – Считай, спросил.
   – Отвечаю: уборщица. В ДЭЗе у Мусницкого. Веник и тряпку в руки не берет, но иногда заходит, потому как председатель месткома.
   – «Освобожденная» уборщица?
   – Незабываемой красоты женщина. Твоя старинная знакомая.
   – С какой стороны?
   – С нехорошей, Паша. Когда валютчики находились в нашей компетенции. Уже молодость приходится вспоми­нать, вот жизнь окаянная!.. Был тогда некий Нарзоев.
   – Незабываемая фигура! Два раза на суде выпутывался, на третьем приговорен к высшей мере… Но что уборщица?.. Соня Нарзоева?
   – Собственной персоной!
   – Ну конечно… Она и в те времена числилась дворником… Бывало, к одиннадцати часам ей подавали «ЗИМ»… А как она нынче поживает?
   – Слишком неплохо, Паша. Машина. Казенная квар­тира…
   – Постой, она ведь в том же районе и жила!
   – И в той же квартире! Мусницкий в ту пору был техник-смотритель. Он в жилищной системе уже лет трид­цать крутится. К Нарзоевым был вхож.
   – Выходит, давние друзья?!
 
   Знаменский и Томилин идут вдоль довольно большо­го жилого дома старой постройки. Огибают его, осматри­вают с задней стороны.
   – Четыре месяца капитальный ремонт, – пожимает плечами Пал Палыч. – Как там сказано в смете?
   – Замена паркета в двух третях квартир, – цитирует на память Томилин. – Обновление кровли. Окраска внут­ренних перегородок. Замена штукатурки. Возведение раз­борных лесов.
   – Не наблюдаю. Пошли внутрь.
   В разных подъездах они выборочно звонят в квартиры с одним и тем же вопросом:
   – Извините, ремонтники не у вас?
   Встреченная ими пожилая женщина жалуется:
   – Какой ремонт! Помазали на лестнице да ушли.
   – А в квартирах что-нибудь делали?
   – Что вы! А как бы нужно! Пойдемте, я вам покажу. Все в негодность пришло, потолок потрескался, в окнах щели, пол совершенно расклеился… Вот моя дверь, входите.
   – Да мы ничего не решаем, мамаша.
   – Так и знала, опять одни разговоры!..
   Когда наши герои снова на улице, Томилин говорит:
   – Пал Палыч, можно я переключусь на оперативные рельсы? Чтобы параллельно…
   – Сам хотел предложить.
   – Разведаю, куда дели стройматериалы с этого «кап­ремонта», чем занимались четыре месяца рабочие, кото­рым тут наряды закрывали. Я вам не нужен в банке?
   – Справлюсь. Только… чтоб раньше времени не то что Мусницкого – блоху возле него не потревожить!
 
   На общем собрании работников ДЭЗа председатель­ствует и ведет собрание Соня.
   – Спасибо, Максим Семеныч, – величественно благодарит Соня выступавшего. – Надеюсь, собрание доверит нам подготовить резолюцию. Так что все сво­бодны.
   Присутствующие тотчас облегченно разбегаются.
   – Семеныч, есть разговор к тебе, – останавливает Мусницкого Соня.
   – Пойдем в кабинет?
   Соня кивает: разговор требует уединения.
   …В кабинете Мусницкий собирается сесть за стол, но спохватывается и предлагает «начальственное» место Соне, а сам пристраивается сбоку.
   – Похоже, буду Изу замуж выдавать, – вздыхает Соня.
   – Да ну? И кого ты ей нашла? – полон любопытства Мусницкий.
   – Сам он ее нашел… Вот-вот распишутся. – Заметно, что Соня еще не окончательно примирилась с подобной перспективой. – Так или иначе, Изе нужна квартира. Хорошая квартира, Семеныч. И быстро. Возьмешь аванс? – Она снимает с плеча тугую сумочку.
 
   …Алик, сидя в машине с незаглушенным мотором, поджидает портниху. Завидя ее, едет навстречу вдоль тротуара, распахивает дверцу.
   – Как? – спрашивает та, усевшись рядом.
   – Дочка согласна, мамашу дожмем.
   – Смотри только не пронеси!
   – Ладно, не маленький.
   Женщина оглядывается:
   – Давай отъедем, кое-что расскажу.
   Машина трогается и скрывается за углом.
 
   В квартире с просторным холлом и смежной с ним кухней утром Томин варит себе кофе.
   В холл выходит субъект средних лет в купальном халате.
   – Доброе утро новоселу! – приветливо говорит он. – Как спалось?
   – Прекрасно. Лежать – не сидеть.
   – Тсс! – Халат предостерегающе подносит палец к губам и кивает на одну из трех дверей, выходящих в холл. – При нем таких шуток не советую: пятнадцать лет отсидел и еще весь такой…