Лаврова Ольга. Без ножа и кастета

   – Я верю вам, верю, – отвечает Пал Палыч и идет за Соней.
   Она сидит в кресле, уронив голову на руки.
   – Нам точно известно, Софья Рашидовна, что червонцы были куплены вашим мужем. Врать я не имею привычки – вероятно, помните… Ну, – произносит он после паузы, – и что же мы с вами будем делать?
   Соня оборачивается, лицо напряжено, но уже довольно спокойно.
   – А что мне предлагается делать?
   – Я бы советовал добровольно выдать имеющиеся у вас ценности.
   Соня осмысливает сказанное.
   – Ах, доброво-ольно… – Ей здорово полегчало, рас­правила плечи. – Но зачем же, Пал Палыч?
   – Чтобы избежать неприятностей, которыми грозит вам следствие.
   – Выдать добровольно… – повторяет Соня. – Двад­цать пять лет назад, Пал Палыч, вы меня убеждали: Софья Рашидовна, вы молоды и красивы, у вас есть ум, характер, пока не поздно, начните иную жизнь! Очень горячо говорили. Помните?
   – Помню.
   – Какой были идеалист, такой и остались. Я вот вас не послушала – и не жалею. Ничего со мной не случи­лось… О чем действительно жалею, так это о судьбе дочери. Почему я не сумела удержать ее от недостойного брака?! Бедная девочка! Попытайтесь доставить ей по­меньше горя, Пал Палыч!
   – Возможно, я остался идеалистом, Софья Рашидов­на. Но я стал старше, и меня теперь трудней разжалобить. Вернемся к моему предложению.
   – Выдать добровольно?.. – Она усмехается. – Допус­тим, я признаю, что этот подлец стащил мое имущество. Чтобы привлечь его за кражу, вам нужно мое заявление, верно? Но все-таки зять. В семье в конце концов могут быть какие-то… недоразумения… их решают за закрытой дверью.
   – Но монеты – часть конфискованного имущества. Просто они остались на тот момент не найденными.
   – Позвольте! Все, что подлежало конфискации, было до копейки перечислено в приговоре. Разве там записано: «А также любые ценности, обнаруженные в последую­щие годы»? Этого вообще в уголовном праве нет!
   Знаменский хочет что-то сказать, но Соня продолжа­ет, не переводя дыхания:
   – И потом, от приговора моему мужу до сегодняшне­го дня такой срок давности, который уже всякие претен­зии ко мне уничтожает!
   – А говорите, что жили спокойно. На языке – от­шлифованные формулировки. Вы готовились к подобно­му разговору! Не забывайте, есть такие вещи, как очная ставка, обыск. Так что еще раз – вернемся к моему предложению.
   – Я должна подумать, – старается выиграть время Соня.
   – Подумайте. Кстати, я вижу в квартире лишь одно спальное место. Где же ютятся молодожены?
   Соня бросает на Пал Палыча острый взгляд: уже знает, не скроешь!
   – Мусницкий помог пока устроить.
   – По доброте сердечной?
   – Да, он привязан к Изе… Когда она осиротела, не спускал ее с рук… Пусть, говорит, молодые поживут на вакантной площади до отъезда за границу.
   – Алик – за границу? Не смешите, Софья Рашидовна. Он женился, чтобы выгрести ваши заначки. А наводку дала ваша портниха.
   – Неправда! – вопит из коридора подслушивавшая Изабелла. – Алик меня любит! Любит!!
 
   В приемной генерала даже секретаря еще нет. Пал Палыч стучит в большую двустворчатую дверь и входит в кабинет.
   Генерал стоит у окна.
   – Сядем, постоим?
   – С удовольствием постою, товарищ генерал.
   – А папку положите… Не скрою от вас, Пал Палыч, дело Мусницкого заинтересовало многих товарищей. В частности, и тех, кому, казалось бы, хватает больших забот… далеких от юриспруденции.
   – Я тоже чувствую, товарищ генерал. Мусницкий твер­до рассчитывает на чью-то поддержку… Если не блефует.
   – Нет, не блефует. Сегодня в одиннадцать ноль-ноль я вызван… к одному из интересующихся. Вероятно, мне по­советуют «прекратить дело за малозначительностью». Спокойно, Пал Палыч, спокойно!.. Не все же нам вести следствие, надо упражняться и в дипломатии. Всем будет легче, если у человека не повернется язык это произнести. Он тогда и рассердится не на нас, а на тех, кто его втянул в такое заступничество. – Глаза генерала хитро поблески­вают. – Что мы на сегодня имеем против Мусницкого?
   Генерал проходит к столу и жестом предлагает Зна­менскому стул.
   Пал Палыч открывает папку с делом.
   – Бюджет ДЭЗа, размеры ассигнований я вам докла­дывал, товарищ генерал.
   – Да, цифры помню.
   Пал Палыч обращается к следующей закладке.
   – Значительная часть средств, отпущенных на капи­тальные ремонты в прошлом году, – четверть миллиона рублей – употреблена таким образом. Ремонт и переплани­ровка квартир для приближенных Мусницкого – это раз. И два – внесметная отделка дома, где живет районное руко­водство. В частности, фасад и холлы облицованы мрамором.
   Генерал удовлетворенно кивает.
   – План текущего ремонта выполнен практически на двадцать пять – тридцать процентов, но по нарядам спи­сана вся сумма целиком и выплачена прогрессивка – яко­бы за перевыполнение плана. Итого, более ста тысяч руб­лей просто украдено. Кроме того, неиспользованные мате­риалы сбывались «налево», у Томилина это задокументи­ровано: краски, трубы, сотни квадратных метров оцинко­ванного железа. Позавчера обследовали состояние дворов…
   Генерал останавливает Пал Палыча:
   – Не будем загромождать картину.
   – Еще только одна выразительная деталь, товарищ генерал. Пятнадцать квартир из переселенческого фонда Мусницкий постоянно сдает как личную собственность. Среди обитателей есть и темные персонажи. Но не хоте­лось бы это пока обнародовать, у нас с розыском намеча­ется мероприятие…
   – В курсе. Думаю, и без того достаточно, чтобы опро­вергнуть «малозначительность» дела. Изложите мне суть в виде короткой справки. Прямо сейчас. В десять тридцать я должен выехать, чтобы ровно в одиннадцать быть на месте.
 
   В тот же день Пал Палыч сидит в ДЭЗе у Мусницкого.
   – Половина двенадцатого, – смотрит тот на часы и улыбается.
   – Да, половина двенадцатого… – Пал Палыч тоже улыбается. – Кстати, товарищ Мусницкий, почему жильцам недоступно «Положение о ДЭЗах»? Они даже не знают толком ни своих прав, ни ваших обязанностей.
   – И так криков не оберешься, – лениво отвечает Мусницкий. – Дай им «Положение» – посыплются воп­росы. Наш статут, например, замысловатое определение: «Несамостоятельная организация на хозрасчете». Вот вы юрист, объясните.
   – Несамостоятельная? Делаете вы, по-моему, что хотите.
   Появляется Томилин, делает знак Пал Палычу:
   – А я за вами. Пока машина есть, быстренько пое­хали!
   – Поедемте, товарищ Мусницкий! – встает Пал Палыч.
   И только уже в машине сообщает:
   – Посмотрим, в каких условиях живут люди, отсе­ленные на время ремонта. Вот хотя бы в этом доме, – он указывает шоферу дом, где под наблюдением Томина проживают беглый расхититель и уголовник.
   Возле дома уже стоят две «Волги», и что-то не нравят­ся они начальнику, он даже оглядывается на них, идя к подъезду.
   И не зря: из машин высыпают крепкие молодые люди и нагоняют Знаменского, Томилина и Мусницкого у подъезда.
   И как раз навстречу выпархивают веселые девицы.
   – Дядя Макся пришел!
   Мусницкий отмахивается и делает им страшные гла­за, вызывая взрыв веселья.
   Войдя в подъезд, Пал Палыч командует:
   – Позвоним в квартиру, если спросят кто, назовете себя. А больше ни слова!
   Мусницкий пожимает плечами и снова смотрит на часы. Бег минутной стрелки помогает сохранять спокой­ное состояние духа: наверно, уже сейчас дело приказано прекратить, а настырный следователь еще будет ему, Мусницкому, приносить публичные извинения!
   Пал Палыч и Томилин приглашают его в лифт, моло­дые люди устремляются по лестнице, но оказываются на верхней площадке раньше, чем кабина лифта.
   Давят на кнопку звонка. Мусницкого оставляют перед дверью, остальные прилипают к стенам вне видимости из квартиры.
   Отпирает Томин.
   – Привет домовладельцу! – громко провозглашает он и пальцем указывает Томилину на дверь расхитителя. Томилин без стука отворяет ее и предъявляет тому удос­товерение. Затворившаяся дверь скрывает от нас их даль­нейшее знакомство.
   Тут же в переднюю выскакивает чуткий на неприят­ности уголовник в майке. Один из молодых людей мгно­венно берет его за локти, другие быстро проникают в комнату уголовника. Некоторое время оттуда доносятся возня и галдеж.
   – Проверка документов! – тем временем объявляет в передней Пал Палыч.
   – Не имею! – поспешно признается Томин.
   – Это ваши отселенные жильцы? – спрашивает Пал Палыч Мусницкого.
   – Я не обязан каждого знать в лицо, – отрезает тот.
   – Ваши документы? – Пал Палыч обращается к тату­ированному.
   По замыслу Знаменского происходящая сцена должна быть переломным моментом в поведении Мусницкого на следствии, так что интересует его не столько уголовник, сколько реакция начальника ДЭЗа.
   Уголовник прокашливается и медлит с ответом, пе­реживая то, что творится в его комнате. Ему «на помощь» приходит Томин:
   – Товарищ начальник, тут у всех только справки об освобождении. Из мест довольно отдаленных.
   – На правой руке у гражданина хорошая справка, товарищ подполковник, – замечает придерживающий уголовника молодой человек.
   Пал Палыч разглядывает его предплечье и читает: «Я, как дома, в тюрьме. А на воле – в гостях. Но на воле я гость нежеланный». Мать честная, поэзия чистой воды! Что вы в столице-то делаете, «гость нежеланный»?
   В беседе с представителями органов (тем более в чинах) уголовник по мере способностей вежлив.
   – Ехали мимо, в места проживания… заскочили, – смягчает он свой грубый голос. – Виноваты, подзадержались.
   – Почем платили за сутки?
   – Чирик.
   – По десятке, – «переводит» Томин.
   – Кому?
   Уголовник дергает подбородком в сторону Мусницкого.
   – Хозяину. С-сука! – шипит он ему. – Пришить бы тебя – и абзац!..
   Томилин и группа задержания выводят из подъезда уголовника с тремя подельщиками и расхитителя. Подка­тывает милицейский УАЗ, туда препровождают задер­жанных, сотрудники рассаживаются по «Волгам», и ма­шины уезжают.
   Вышедшие из подъезда Знаменский, Томин и Мус­ницкий с разными чувствами наблюдают завершение операции.
   – Уже полпервого! – восклицает Мусницкий. – Мне надо срочно позвонить!
   – Прошу, – говорит Томин, – в машине радиотеле­фон. – Он распахивает дверцу «Волги», привезшей сюда Знаменского, Томилина и Мусницкого, и переговарива­ется с шофером.
   – А вы тут что?.. – недоумевает Мусницкий.
   – На службе, – улыбается Томин и протягивает ему телефонную трубку.
   – Назовите городской номер, вас соединят.
   Мусницкий следует инструкции Томина.
   – Алло! Секретарь Михаила Самсоныча?.. Леночка, скажите: Мусницкий по срочному вопросу!
   Слышен холодный женский голос:
   – Михаил Самсоныч велел передать, чтобы вы его впредь не беспокоили. – Отбой, короткие гудки. Мус­ницкий отирает пот со лба. Пал Палыч отбирает у него трубку.
   – Ведите в дом, где квартирует дочь Сони Нарзоевой. Тут ближе пешочком.
   – Не пойду! – со злобой отвечает Мусницкий. – Я с вами столько времени потерял! У меня совещание!
   – Вам больше нет надобности проводить совещания. Теперь беседовать с вами придется нам. Пошли!
   Обмякший Мусницкий подчиняется. Они углубляют­ся в жилой массив. Наперерез выруливает «скорая по­мощь». Высовывается женщина в белом халате:
   – Где пятое строение? Пятое строение! Рядом яма!
   – Ну же! – требует Пал Палыч ответа от Мусниц­кого.
   – За тем корпусом налево, – протягивает руку на­чальник.
   Они идут в том же направлении, куда уехала «скорая помощь». Вскоре видят людей, толпящихся неподалеку от дома.
   – Кто-то упал в яму! – высказывает догадку Пал Палыч.
   Мусницкий совсем замедляет ход.
   – Федоров! – окликает он чью-то спину.
   В некотором замешательстве приближается мордастая личность.
   – Что там?
   – Мальчик покалечился… два годика…
   – Куда матери безмозглые смотрят… – довольно равнодушно начинает Мусницкий, но давится последним словом, потому что в разредившейся толпе видит свою дочь, которая вместе с кем-то помогает женщине-врачу спуститься в яму.
   Страшная мысль настигает Мусницкого. Он издает мучительный, какой-то звериный рев и, шатаясь, бежит к яме, обморочно выговаривая:
   – Максик… Максик… Максик…
   – Его внук?! – оборачивается Пал Палыч к мордастому.
   – Да нет, чужой мальчонка… – Тот провожает начальника растерянным взором.
   А тем временем Мусницкий попадает в окружение возмущенных людей. Его берут в плотное кольцо, слы­шатся гневные выкрики. Все, что копилось годами, выплескивается сейчас на голову начальника ДЭЗа, люди свирепеют, сжимают кулаки.
   Знаменский и Томин переглядываются. Пал Палыч колеблется – не пора ли вмешаться?
   – Погоди, Паша, – говорит Томин. – Пусть немного послушает мнение народа!