Страница:
– Тем больше чести вам теперь.
– А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековывает.
– Простите за любопытство, дело прошлое, – вы туда отправились с сознательным намерением перековаться?
– Да нет… честно говоря – подальше от родителей. Все воспитывали. Ну а потом засосало… то есть, хотел сказать, увлекло.
– Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе, хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
– Наверно, думаете – за длинным рублем?
– С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, – отшучивается Знаменский. – Да без рубля и не проживешь. А когда набежала возможность, отчего не купить ту же машину?
– Вообще-то, я больше для стариков старался. – Борис откидывается на стуле, нога на ногу и цитирует Томина: – Я рассуждал как? Надо людям на старости лет моральную компенсацию получить. Мало, что ли, они за меня краснели? Так пусть теперь любому скажут: «Вы не верили, что Борис в люди выйдет, а он – нате вам, не хуже прочих». Эх, человек предполагает, а вор располагает. Сколько лет труда…
– Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
– Да откуда вы их возьмете?
– А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
– Не знаю… не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики поправились.
– Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заявления. Напишите прямо сейчас.
– И что будет?
– Вас признают гражданским истцом. – Знаменский прячет в глазах огонек любопытства.
– Не обижайтесь, конечно, но все это – туфта.
– Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут хлипковаты…
– Ну уж, ну уж… – перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой иронии. – Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не хлебают… Может, и правда махануть заявление?
– По закону полагается.
– А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы, кольца… и упрутся, что вроде не из тех денег?
– Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в возмещение ваших убытков.
– Да?.. Ага… – Он долго читает образец и мнется.
– Что вас смущает?
– Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распоряжались. Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько истратили. Документ все-таки… цифрами и прописью.
– Хорошо, спросите.
– Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
– Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич, известно многое, чего нам не хватает.
– Странные намеки, – хмурится Борис.
– Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, которым вы и весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
– А-а… Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо спрашивать.
– С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
– Да?.. Ага-а… То-то я звоню, а она чудная… Не знаю, я в их стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя… Сейчас я бы пошел, а? – Он уклоняется от пристального взгляда Знаменского. – Обещал как раз к ней, чтоб не обижалась.
– Добро, идите.
– Понадоблюсь – всегда под рукой. До скорого!
Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
– Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? – встречает его Пал Палыч.
– Более насущных вопросов нет? Следствие успешно закончено, можно предаваться праздному любопытству?
– Ответь по-человечески.
– Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки, хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку «Петух». Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое воображение. Паша, мы теряем время.
– Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
– У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчиваться?
– Для его следующего допроса я должен дозреть.
– Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
– Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли Петухову.
– Нельзя ли подоходчивей?
– Пока не рискую… Хабаров еще не отбыл?
– А для каких целей нам нынче Хабаров?
– Устрой рандеву, ладно?
Томин пожал плечами, но «рандеву» устроил. И, прощаясь с Пал Палычем, Хабаров говорит, сияя курносым багровым носиком:
– Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалинке. А сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь, а все остерегаешься… Ну, счастливо оставаться!
Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
– Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он не встретился с Хабаровым… – Пал Палыч кладет трубку и думает: «Если Бог есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь разрешена».
Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и брюки. На десятом приседании звонит городской аппарат. Бог внял: это Кирпичов.
Он молчит. Знаменский ждет.
– Я пришел кое-что рассказать.
– Кое-что или все?
– Да уж, наверно, все.
– Тогда готов.
Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет авторучку.
– Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим, тоже боялись. Один говорит: «Может, мотанем от греха?» А второй: «Ты, говорит, соображаешь, что сам подумает? Не явимся – шкуру спустит!» Ругались, тряслись, а ехали…
– Адрес вам назвали при посадке?
– Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И крутили потом: направо, налево, вперед, назад…
– Путали?
– Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок наизусть… Потом остановились в тупичке. «Все, – говорят, этот дом с балконами». Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал, потому что дом совсем не этот. Этот новостройка, а Сатанюк – в старом… Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: «Прием стеклотары». Притаился за ящиками – нужный подъезд как на ладони. Минуты через три – рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом этаже, кроме Сатанюка, все нормальные люди, даже сомневаться нечего!.. Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть, – этот «сам ». Да?
– Вы отлично ведете собственный допрос.
– Насчет Сатанюка я понял случайно. «Надо, – это они говорят, – с нашим любителем леденцов перемолвиться». И вдруг меня как обухом! Варя как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает. Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами – вроде как связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое совпадение?
– Вы их можете описать?
– Который сзади сидел – не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом с меня, уши топорщатся. А второй – толстый, мордастый, нос задранный, как у моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит, шею скребет, словно год не мылся.
– Как они друг к другу обращались?
– Никак. «Ты» да «ты».
– Чью-нибудь кличку, фамилию, город – ничего не упоминали?
– Нет…
Входит Томин и Борис Петухов.
– Сами или по вызову? – проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
– Сам.
Знаменский протягивает протокол.
– Читается с увлечением, – удовлетворенно заключает Томин, пробежав записи. – Приметы-приметы… Ребята подготовили кое-какие материалы по связям Санатюка. Собралась небольшая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: «Пойдемте, покажу вам несколько персонажей».
Петухов слегка «под градусом».
– Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
– Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
– Все вы мне комплименты…
– Это не комплимент. Это обвинение.
– Обвинение?.. – моргает Петухов водянистыми глазами. – То есть… в чем же?
– Во лжи.
– Простите… Пал Палыч, кажется?
– Да, Пал Палыч. И, кстати, – не Сашка, а Александр Николаевич Томин. По крайней мере в этих стенах.
– Не понимаю я, про что речь?
– Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете…
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
– Меня посетил ваш сотрудник, – говорит он, – и попросил проверить некоторые… Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные данные. Возможно, этого окажется достаточно…
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает листок пополам.
– Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало – с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять возбуждение. До чего же кстати пришлись «предварительные данные» из узла связи!
– Как родители, Борис Афанасьевич? – любезно обращается он к Петухову.
– Слава богу, оживают!
– Придется их допрашивать в ближайшие дни.
– Я подготовил, – вздыхает Борис.
– Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
– Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме… – Он достает заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
– Даже так… – усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
– Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
– Да, что-то странное… Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу…
– Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.
– До чего вы ко мне переменились, – в смятении бормочет Петухов. – Вот хоть заявление – то сами велели, а сейчас…
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.
– И что же теперь будет? – едва слышно спрашивает он.
– Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
– Что… уже на след напали?
– До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту – авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.
– И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
– Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы… Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в нерешительности, потом бредет к выходу.
– Ну, Саша!
– Один есть! – словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.
– Который сзади сидел, – говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.
– Кличут просто и скромно: Николай Петров, – сообщает Томин. – Около года как из заключения, прописан в Туле.
– Чем славен?
– Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?
– Отдельный разговор, – Знаменский подсаживается к столу. – Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
– Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, связался с диспетчером, она отвечает: «Не могу дозвониться пассажирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди старые, очень просили не подводить…» Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй – не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает… Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы – и порядок.
– Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
– Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторонний, хозяев не знает, можно голос подать. «Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим». «Гур-гур, – по-тихому, а потом мне. – Валяй в машину, спускаемся». Видно, все главное они уже… обтяпали.
– Вы с ними по пути разговаривали?
– Вначале немного пособачился. «Гони на Преображенку». А у меня спаренный заказ: «Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображенку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: «А ну, трогай!» – и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих старичков. Тут толстый ухмыльнулся: «Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат ». Погано так сказал… Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смоленской горит. И подпер момент – понял, что дело не чисто.
– Почему поняли?
– Не знаю. Что помню – все ваше. Сочинять мне теперь… – он разводит руками.
– Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?
– Дальше махнул на красный свет. Жду свистка – свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость – опять ничего. Качусь как заколдованный.
Томин хмыкает.
– Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили…
– Вы хотели, чтобы вас задержали?
– Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: «Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!» И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заметит.
– Отлично, Кирпичов! – оживляется Пал Палыч. – Это пригодится!
– А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
– Суть – этажей побольше.
– Не бывает чистого мата без примеси информации! – восклицает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
– Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
– В чем виноват?
– Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел… но не ручаюсь…
– А что же? Что не вышло?
– Потом, Саша, – останавливает Пал Палыч. – Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?
– Скорей – профессионал. Выражения некоторые… не любительские, в общем…
– Продолжайте, пожалуйста.
– Да, кажется, все.
– Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! – вскидывается Томин. – Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
– Например, слова, которые вас напугали: «Надо перемолвиться с любителем леденцов». Они же шли в определенном контексте?
– Да, верно… погодите… о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в «Букет», чтобы отдать заказ на Смоленской – не успевал уже. А кнопку вызова заело – то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: «Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?» Кнопку, говорю, и сам починю. «Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?» В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу…
– А что вы ответили на вопрос о трубке? – повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.
– Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное – план… Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с «Букетом» – дозвонился все-таки – и как раз слышу: «Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе». Но какая идейка – прослушал…
С полчаса назад «шестым чувством» ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился – и поник, осунулся, руки мнут кепку.
– Напрасно вы так тревожитесь, – успокаивает Томин. – Ведь они понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве нет?
– Если черепушка варит, то нет… Ошибку я допустил. Сунули рубль с мелочью. Я их – в карман, будто так и надо. Одно было на уме – успеть их выследить. Но они-то могут сообразить: недоплатили шоферу шестьдесят копеек, а он смолчал, – что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти шестьдесят копеек…
– Мы будем спешить, Артем Степанович, – обещает Знаменский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время друзья молчат.
– И все-таки есть в его показаниях… – произносит Томин.
– Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помозгуем вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожидаемых тысяч не нашли…
– Нет?
– Нет. Их и не было.
– Вообще не было?!
– Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шестьдесят копеек. Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка «общеизвестно». Пишется иначе: «По делу установлено». А по делу Петуховых существование денег не было установлено. О них было «известно»!
– Паша… наверняка?
– Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение – звонили с почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
– Ну и ну… – поражается Томин. – Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
– Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять…
– Угу. Любимым родителям на мороженое.
– Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу «общеизвестного». Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же неудачливый картежник.
Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
– Эта парочка – толстый и рыжеватый – с пустыми руками. Вы охотились на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки – что, Шурик?..
– Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но ловить-то их мне!
Звонит внутренний телефон.
– Да?.. Здесь. – Знаменский передает трубку Томину.
Тот слушает короткое донесение.
– Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, – сообщает он.
– Кто это – Петров? – спрашивает Кибрит.
– Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглолицый, курносый. Глаза навыкате, склонен к одышке…
– Странный интерес к радиотелефону, – добавляет Знаменский. – Пустобрех или с прицелом?
– Какой же прицел, Пал Палыч, – недоумевает Кибрит. – На волне «Букета» сообщать друг другу о злодейский замыслах?
– Помолчите-ка немножко. – Томин уходит в себя и повторяет медленно, как заклинание. – Лет сорока пяти, толстый, приземистый… смахивает на мопса… шофер… Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое, добродушное… толстый… одышливый… Толстый шофер… Кажется, ты, Зинуля, утверждала, что мне никогда не изменяет память?
– Кажется, да.
– Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер… толстый шофер…
– Толстый шофер, похожий на мопса. – Кибрит очень хочется, чтобы Томин вспомнил.
– Еще раз.
– Толстый шофер, похожий на мопса… интерес к радиотелефону.
– Погоди с телефоном. – Томин обхватывает голову руками и шепчет. – Толстый… шофер, похожий… на мопса… Интерес к радиотелефону ! – Он вдруг срывается звонить по внутреннему. – Степан Ильич, Томин… Спасибо, помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по поводу одного проходимца, работавшего под таксиста… Да-да, потом заглохло. Мне необходимы его приметы… Очень срочно, Степан Ильич! Жду. – Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. – Люди заказывали машину, чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель – его приятель – уговорил подбросить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно, рассыпались в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом являлось заказанное такси, целое и невредимое. – Его прерывает голос в трубке. – Да?.. Хорошо, зовите Володю. – Снова обращается к Знаменскому и Кибрит. – С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим ловкачом, накидывая, естественно, «за любезность».
– Но как удавалось перехватывать заказы? – спрашивает Кибрит.
– Предполагали наводчика среди таксистов… Если тот ловкач был толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыслу… Тогда действительно интерес к радиотелефону… Алло, Володя? – встрепенувшись, кричит Томин. – Тебе объяснили, в чем… Слушаю… Та-ак… Знакомые черты, очень рад… А что такое? – Он долго слушает, мрачнея. – Понял.
– Шурик, он?
– Приметы совпадают.
– Отчего ж ты скис?
– Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве останавливались у дальних родственников. Ехали наудачу: «Осмотримся, выберем себе тихое местечко, обязательно напишем…»
– И не написали, – понимает Знаменский.
– Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общительная, одинокая, денежная… Идеальная пара для исчезновения!
– И никакого следа?
– Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились… трудно докопаться.
– Давайте сядем и подумаем, – говорит Знаменский. – Петров из Тулы воровал, мопс «калымил» за баранкой. Потом был перейден роковой рубеж: если не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь «калымить» уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался. Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще разгорелся. Что им предпринять?
– Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
– Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
– До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных: машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А переставят номер – могут кататься и дольше.
– Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
– Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков. Когда они включены, слышны переговоры диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены «Букета» здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
– «Букет» вызывает всех водителей на линии: «Букет» вызывает всех водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами. Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоящем маршруте. Данному мероприятию придается важное значение… – и кончает «от себя», домашним голосом: – Вы уж отнеситесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
– Периодически повторяйте, – говорит он.
– Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину… шофер может пострадать?
– Может, Галина Сергеевна.
– Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больнице. И взяли-то неполную выручку… Александр Николаевич, а нельзя водителям объяснить, описать приметы?
– Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность людей.
– Саша, а я бы рискнул, – говорит подошедший Данилов.
– У этой истории есть предыстория… – тихо отвечает Томин. – И в предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних таксистов. Усек?
– Простите, что я снова, – беспокоится старшая, – но как обеспечить безопасность?
Томин кивает:
– Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин вынимает наугад несколько листочков.
– Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница «Ленинградская», место назначения – площадь Ногина. Реально на подобном маршруте завладеть машиной?
– Центр, часы пик – нет.
– Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки – Малый театр.
– Отпадает.
– Коломенское – Востряково. Двадцать два тридцать.
– Нехорошая поездка.
– В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все, что здесь, – он указывает на щит, – как видите, проходит через руки Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним расстелена карта.
– Теперь давайте порассуждаем, – продолжает Томин. – Звонить и заказывать из чужой квартиры – недолго и влипнуть. Что для них самое спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
– Поймать свободную машину, – подсказывает Данилов.
– Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
– А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековывает.
– Простите за любопытство, дело прошлое, – вы туда отправились с сознательным намерением перековаться?
– Да нет… честно говоря – подальше от родителей. Все воспитывали. Ну а потом засосало… то есть, хотел сказать, увлекло.
– Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе, хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
– Наверно, думаете – за длинным рублем?
– С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, – отшучивается Знаменский. – Да без рубля и не проживешь. А когда набежала возможность, отчего не купить ту же машину?
– Вообще-то, я больше для стариков старался. – Борис откидывается на стуле, нога на ногу и цитирует Томина: – Я рассуждал как? Надо людям на старости лет моральную компенсацию получить. Мало, что ли, они за меня краснели? Так пусть теперь любому скажут: «Вы не верили, что Борис в люди выйдет, а он – нате вам, не хуже прочих». Эх, человек предполагает, а вор располагает. Сколько лет труда…
– Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
– Да откуда вы их возьмете?
– А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
– Не знаю… не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики поправились.
– Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заявления. Напишите прямо сейчас.
– И что будет?
– Вас признают гражданским истцом. – Знаменский прячет в глазах огонек любопытства.
– Не обижайтесь, конечно, но все это – туфта.
– Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут хлипковаты…
– Ну уж, ну уж… – перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой иронии. – Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не хлебают… Может, и правда махануть заявление?
– По закону полагается.
– А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы, кольца… и упрутся, что вроде не из тех денег?
– Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в возмещение ваших убытков.
– Да?.. Ага… – Он долго читает образец и мнется.
– Что вас смущает?
– Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распоряжались. Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько истратили. Документ все-таки… цифрами и прописью.
– Хорошо, спросите.
– Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
– Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич, известно многое, чего нам не хватает.
– Странные намеки, – хмурится Борис.
– Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, которым вы и весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
– А-а… Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо спрашивать.
– С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
– Да?.. Ага-а… То-то я звоню, а она чудная… Не знаю, я в их стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя… Сейчас я бы пошел, а? – Он уклоняется от пристального взгляда Знаменского. – Обещал как раз к ней, чтоб не обижалась.
– Добро, идите.
– Понадоблюсь – всегда под рукой. До скорого!
Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
– Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? – встречает его Пал Палыч.
– Более насущных вопросов нет? Следствие успешно закончено, можно предаваться праздному любопытству?
– Ответь по-человечески.
– Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки, хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку «Петух». Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое воображение. Паша, мы теряем время.
– Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
– У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчиваться?
– Для его следующего допроса я должен дозреть.
– Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
– Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли Петухову.
– Нельзя ли подоходчивей?
– Пока не рискую… Хабаров еще не отбыл?
– А для каких целей нам нынче Хабаров?
– Устрой рандеву, ладно?
Томин пожал плечами, но «рандеву» устроил. И, прощаясь с Пал Палычем, Хабаров говорит, сияя курносым багровым носиком:
– Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалинке. А сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь, а все остерегаешься… Ну, счастливо оставаться!
Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
– Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он не встретился с Хабаровым… – Пал Палыч кладет трубку и думает: «Если Бог есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь разрешена».
Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и брюки. На десятом приседании звонит городской аппарат. Бог внял: это Кирпичов.
* * *
– Здравствуйте. – Кирпичов тяжело садится. – Я пришел.Он молчит. Знаменский ждет.
– Я пришел кое-что рассказать.
– Кое-что или все?
– Да уж, наверно, все.
– Тогда готов.
Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет авторучку.
– Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим, тоже боялись. Один говорит: «Может, мотанем от греха?» А второй: «Ты, говорит, соображаешь, что сам подумает? Не явимся – шкуру спустит!» Ругались, тряслись, а ехали…
– Адрес вам назвали при посадке?
– Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И крутили потом: направо, налево, вперед, назад…
– Путали?
– Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок наизусть… Потом остановились в тупичке. «Все, – говорят, этот дом с балконами». Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал, потому что дом совсем не этот. Этот новостройка, а Сатанюк – в старом… Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: «Прием стеклотары». Притаился за ящиками – нужный подъезд как на ладони. Минуты через три – рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом этаже, кроме Сатанюка, все нормальные люди, даже сомневаться нечего!.. Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть, – этот «сам ». Да?
– Вы отлично ведете собственный допрос.
– Насчет Сатанюка я понял случайно. «Надо, – это они говорят, – с нашим любителем леденцов перемолвиться». И вдруг меня как обухом! Варя как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает. Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами – вроде как связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое совпадение?
– Вы их можете описать?
– Который сзади сидел – не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом с меня, уши топорщатся. А второй – толстый, мордастый, нос задранный, как у моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит, шею скребет, словно год не мылся.
– Как они друг к другу обращались?
– Никак. «Ты» да «ты».
– Чью-нибудь кличку, фамилию, город – ничего не упоминали?
– Нет…
Входит Томин и Борис Петухов.
– Сами или по вызову? – проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
– Сам.
Знаменский протягивает протокол.
– Читается с увлечением, – удовлетворенно заключает Томин, пробежав записи. – Приметы-приметы… Ребята подготовили кое-какие материалы по связям Санатюка. Собралась небольшая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: «Пойдемте, покажу вам несколько персонажей».
Петухов слегка «под градусом».
– Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
– Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
– Все вы мне комплименты…
– Это не комплимент. Это обвинение.
– Обвинение?.. – моргает Петухов водянистыми глазами. – То есть… в чем же?
– Во лжи.
– Простите… Пал Палыч, кажется?
– Да, Пал Палыч. И, кстати, – не Сашка, а Александр Николаевич Томин. По крайней мере в этих стенах.
– Не понимаю я, про что речь?
– Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете…
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
– Меня посетил ваш сотрудник, – говорит он, – и попросил проверить некоторые… Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные данные. Возможно, этого окажется достаточно…
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает листок пополам.
– Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало – с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять возбуждение. До чего же кстати пришлись «предварительные данные» из узла связи!
– Как родители, Борис Афанасьевич? – любезно обращается он к Петухову.
– Слава богу, оживают!
– Придется их допрашивать в ближайшие дни.
– Я подготовил, – вздыхает Борис.
– Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
– Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме… – Он достает заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
– Даже так… – усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
– Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
– Да, что-то странное… Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу…
– Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.
– До чего вы ко мне переменились, – в смятении бормочет Петухов. – Вот хоть заявление – то сами велели, а сейчас…
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.
– И что же теперь будет? – едва слышно спрашивает он.
– Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
– Что… уже на след напали?
– До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту – авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.
– И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
– Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы… Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в нерешительности, потом бредет к выходу.
– Ну, Саша!
– Один есть! – словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.
– Который сзади сидел, – говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.
– Кличут просто и скромно: Николай Петров, – сообщает Томин. – Около года как из заключения, прописан в Туле.
– Чем славен?
– Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?
– Отдельный разговор, – Знаменский подсаживается к столу. – Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
– Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, связался с диспетчером, она отвечает: «Не могу дозвониться пассажирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди старые, очень просили не подводить…» Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй – не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает… Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы – и порядок.
– Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
– Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторонний, хозяев не знает, можно голос подать. «Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим». «Гур-гур, – по-тихому, а потом мне. – Валяй в машину, спускаемся». Видно, все главное они уже… обтяпали.
– Вы с ними по пути разговаривали?
– Вначале немного пособачился. «Гони на Преображенку». А у меня спаренный заказ: «Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображенку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: «А ну, трогай!» – и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих старичков. Тут толстый ухмыльнулся: «Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат ». Погано так сказал… Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смоленской горит. И подпер момент – понял, что дело не чисто.
– Почему поняли?
– Не знаю. Что помню – все ваше. Сочинять мне теперь… – он разводит руками.
– Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?
– Дальше махнул на красный свет. Жду свистка – свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость – опять ничего. Качусь как заколдованный.
Томин хмыкает.
– Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили…
– Вы хотели, чтобы вас задержали?
– Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: «Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!» И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заметит.
– Отлично, Кирпичов! – оживляется Пал Палыч. – Это пригодится!
– А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
– Суть – этажей побольше.
– Не бывает чистого мата без примеси информации! – восклицает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
– Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
– В чем виноват?
– Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел… но не ручаюсь…
– А что же? Что не вышло?
– Потом, Саша, – останавливает Пал Палыч. – Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?
– Скорей – профессионал. Выражения некоторые… не любительские, в общем…
– Продолжайте, пожалуйста.
– Да, кажется, все.
– Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! – вскидывается Томин. – Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
– Например, слова, которые вас напугали: «Надо перемолвиться с любителем леденцов». Они же шли в определенном контексте?
– Да, верно… погодите… о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в «Букет», чтобы отдать заказ на Смоленской – не успевал уже. А кнопку вызова заело – то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: «Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?» Кнопку, говорю, и сам починю. «Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?» В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу…
– А что вы ответили на вопрос о трубке? – повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.
– Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное – план… Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с «Букетом» – дозвонился все-таки – и как раз слышу: «Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе». Но какая идейка – прослушал…
* * *
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все «досуха».С полчаса назад «шестым чувством» ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился – и поник, осунулся, руки мнут кепку.
– Напрасно вы так тревожитесь, – успокаивает Томин. – Ведь они понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве нет?
– Если черепушка варит, то нет… Ошибку я допустил. Сунули рубль с мелочью. Я их – в карман, будто так и надо. Одно было на уме – успеть их выследить. Но они-то могут сообразить: недоплатили шоферу шестьдесят копеек, а он смолчал, – что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти шестьдесят копеек…
– Мы будем спешить, Артем Степанович, – обещает Знаменский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время друзья молчат.
– И все-таки есть в его показаниях… – произносит Томин.
– Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помозгуем вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожидаемых тысяч не нашли…
– Нет?
– Нет. Их и не было.
– Вообще не было?!
– Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шестьдесят копеек. Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка «общеизвестно». Пишется иначе: «По делу установлено». А по делу Петуховых существование денег не было установлено. О них было «известно»!
– Паша… наверняка?
– Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение – звонили с почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
– Ну и ну… – поражается Томин. – Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
– Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять…
– Угу. Любимым родителям на мороженое.
– Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу «общеизвестного». Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же неудачливый картежник.
Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
– Эта парочка – толстый и рыжеватый – с пустыми руками. Вы охотились на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки – что, Шурик?..
– Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но ловить-то их мне!
Звонит внутренний телефон.
– Да?.. Здесь. – Знаменский передает трубку Томину.
Тот слушает короткое донесение.
– Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, – сообщает он.
– Кто это – Петров? – спрашивает Кибрит.
– Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглолицый, курносый. Глаза навыкате, склонен к одышке…
– Странный интерес к радиотелефону, – добавляет Знаменский. – Пустобрех или с прицелом?
– Какой же прицел, Пал Палыч, – недоумевает Кибрит. – На волне «Букета» сообщать друг другу о злодейский замыслах?
– Помолчите-ка немножко. – Томин уходит в себя и повторяет медленно, как заклинание. – Лет сорока пяти, толстый, приземистый… смахивает на мопса… шофер… Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое, добродушное… толстый… одышливый… Толстый шофер… Кажется, ты, Зинуля, утверждала, что мне никогда не изменяет память?
– Кажется, да.
– Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер… толстый шофер…
– Толстый шофер, похожий на мопса. – Кибрит очень хочется, чтобы Томин вспомнил.
– Еще раз.
– Толстый шофер, похожий на мопса… интерес к радиотелефону.
– Погоди с телефоном. – Томин обхватывает голову руками и шепчет. – Толстый… шофер, похожий… на мопса… Интерес к радиотелефону ! – Он вдруг срывается звонить по внутреннему. – Степан Ильич, Томин… Спасибо, помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по поводу одного проходимца, работавшего под таксиста… Да-да, потом заглохло. Мне необходимы его приметы… Очень срочно, Степан Ильич! Жду. – Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. – Люди заказывали машину, чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель – его приятель – уговорил подбросить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно, рассыпались в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом являлось заказанное такси, целое и невредимое. – Его прерывает голос в трубке. – Да?.. Хорошо, зовите Володю. – Снова обращается к Знаменскому и Кибрит. – С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим ловкачом, накидывая, естественно, «за любезность».
– Но как удавалось перехватывать заказы? – спрашивает Кибрит.
– Предполагали наводчика среди таксистов… Если тот ловкач был толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыслу… Тогда действительно интерес к радиотелефону… Алло, Володя? – встрепенувшись, кричит Томин. – Тебе объяснили, в чем… Слушаю… Та-ак… Знакомые черты, очень рад… А что такое? – Он долго слушает, мрачнея. – Понял.
– Шурик, он?
– Приметы совпадают.
– Отчего ж ты скис?
– Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве останавливались у дальних родственников. Ехали наудачу: «Осмотримся, выберем себе тихое местечко, обязательно напишем…»
– И не написали, – понимает Знаменский.
– Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общительная, одинокая, денежная… Идеальная пара для исчезновения!
– И никакого следа?
– Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились… трудно докопаться.
– Давайте сядем и подумаем, – говорит Знаменский. – Петров из Тулы воровал, мопс «калымил» за баранкой. Потом был перейден роковой рубеж: если не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь «калымить» уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался. Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще разгорелся. Что им предпринять?
– Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
– Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
– До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных: машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А переставят номер – могут кататься и дольше.
– Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
– Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
* * *
Зал диспетчерской такси.Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков. Когда они включены, слышны переговоры диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены «Букета» здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
– «Букет» вызывает всех водителей на линии: «Букет» вызывает всех водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами. Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоящем маршруте. Данному мероприятию придается важное значение… – и кончает «от себя», домашним голосом: – Вы уж отнеситесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
– Периодически повторяйте, – говорит он.
– Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину… шофер может пострадать?
– Может, Галина Сергеевна.
– Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больнице. И взяли-то неполную выручку… Александр Николаевич, а нельзя водителям объяснить, описать приметы?
– Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность людей.
– Саша, а я бы рискнул, – говорит подошедший Данилов.
– У этой истории есть предыстория… – тихо отвечает Томин. – И в предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних таксистов. Усек?
– Простите, что я снова, – беспокоится старшая, – но как обеспечить безопасность?
Томин кивает:
– Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин вынимает наугад несколько листочков.
– Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница «Ленинградская», место назначения – площадь Ногина. Реально на подобном маршруте завладеть машиной?
– Центр, часы пик – нет.
– Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки – Малый театр.
– Отпадает.
– Коломенское – Востряково. Двадцать два тридцать.
– Нехорошая поездка.
– В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все, что здесь, – он указывает на щит, – как видите, проходит через руки Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним расстелена карта.
– Теперь давайте порассуждаем, – продолжает Томин. – Звонить и заказывать из чужой квартиры – недолго и влипнуть. Что для них самое спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
– Поймать свободную машину, – подсказывает Данилов.
– Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.