Страница:
Ольга Лаврова, Александр Лавров
«Букет» на приеме
В дежурной части Петровки, 38 комната для сотрудников, выезжающих на происшествия, имеет вид казенный, но в ней есть все, что дает людям возможность прилечь отдохнуть или чем-то заняться между выездами. Дело к вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.
– Давненько мы не дежурили втроем, – говорит Пал Палыч, откладывая газету.
– Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, – доносится с дивана, где расположился Томин.
– Тебе никогда не изменяет память, Шурик.
– И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!
– Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не больше.
– Да и то неудачно, – лениво подковыривает Знаменский. – Мы улыбались только из вежливости.
– Большое мерси, я вам это припомню… Может, ты наконец бросишь считать свои петли?
– Тогда я собьюсь с узора!
– Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается такой ерундой?
– С трудом.
– Почему ерундой?
– Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина…
– Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто женщиной.
– И что себе вяжет «просто женщина»? – интересуется Пал Палыч.
– Шапочку.
– Шапочку… – Томин морщится. – Как трогательно!
Из динамика раздается каркающий голос:
– Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следователь Знаменский – на выезд. Разбойное нападение на квартиру. Отравление потерпевших газом. Сыромятническая, 34…
– В моем доме? – ахает Томин.
– …подъезд второй, квартира шестнадцать.
– Невероятно… Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квартира под нами… – удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. – Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!
Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.
– Что сказал врач?
– Врач сказал – надежда есть, товарищ старший инспектор, – участковый старается говорить официально, но то и дело сбивается на бытовой тон. – Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу… От всего этого сердечные припадки у обоих.
– Они были в сознании?
– Какое там…
– Расскажите, пожалуйста, по порядку, – просит Знаменский.
– Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры… этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
– Ясно. Минуточку, – прерывает Томин. – Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?
– Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.
– Извини. Продолжайте, пожалуйста.
– Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвался, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
– Кто сюда входил?
– Только я, потому как сразу оценил обстановку… Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал «скорую». Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
Музыка наконец смолкает: «Можете войти!» – разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанавливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.
– Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
– Типичная картина ограбления без точного наводчика, – констатирует Пал Палыч.
– Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний…
– Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, – прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. – Снялись года два назад, в последний его приезд…
– Ты хорошо его знаешь? – вглядывается Знаменский в фотографию.
– Одно время родители с ним намаялись… нет, без уголовщины, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.
– Кто не рискует, тот шампанского не пьет! – объявляет он, делая ход.
– Под игрока – с симака!
– Без одной.
– Без двух.
– С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, – сердится партнер.
– Ну уж, – ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.
– Где тебя прошлое воскресенье носило?
– А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!
– Ну и что? – ощетинивается Петухов.
– Да на что тебе клюква, чудак человек?
– Он папаше с мамашей отправит!
– Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?
– Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более – без пяти минут академик.
– Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!
– Вот так лежали потерпевшие. Рядом. – Участковый очерчивает пространство над полом.
– Фрамугу открыли вы?
– Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ перекрыл краном на трубе, а плиту оставил как есть, – он указывает на кастрюлю со сбежавшим молоком, горелка под которой открыта до отказа.
Кибрит трогает ладонью кастрюлю.
– Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?
– Н-нет… – отвечает участковый. – Я думаю, молоко давно сбежало и загасило горелку, тут уж было не продохнуть.
Кибрит заглядывает под кастрюлю – на конфорку, снова прикладывает руку к кастрюле.
– Совсем холодная… Томин, мне нужна от нее крышка.
– Момент! – Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. – Вот она! Дать? – Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.
– Нет-нет, сама! – Кибрит осторожно берет крышку за края, поворачивает к свету. – Ею пользовались… изнутри энергично осаживались пары.
– И на подоконнике влажный круг. – Томин наклоняется.
– Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.
– Да. – Оборачивается к понятым. – Для протокола важно, чтобы вы себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко…
– Мы все запомнили, не беспокойтесь!
– Тогда можете пока побыть в коридоре. Ну? – спрашивает у Кибрит, когда понятые выходят.
– По-моему, дело было так. Молоко побежало, кто-то из Петуховых поскорей сдвинул его на свободную конфорку. Здесь оно успело немного перелиться через край. Горелку, конечно, выключили, кастрюлю накрыли крышкой.
– А потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое место и отвернул газ?
Участковый чешет в затылке.
– Получается, преступник использовал маскировку? Что без мокрухи? Дескать, горелку залило, а я ни при чем?
– Предусмотрительный гражданин, – вступает Томин. – Для правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.
– Но ни одна хозяйка не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой вниз. И не запустит огонь на всю катушку.
– И все это в моем доме! – крутит головой Томин. – Обойду соседей.
Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается
– Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.
– На этих днях к Петуховым не ходили посторонние? – спрашивает он соседа по лестничной площадке. – Может быть, с телефонной станции или там мышей морить?
– Не замечал, Александр Николаевич… Я их утром видел. Спускаюсь за почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..
– Петуховы? – переспрашивает женщина ниже этажом. – Старенькие неразлучники?
– Вы не слыхали у них шума?
– Мы минут десять как вошли… А что такое?
– Извините, рассказывать некогда.
– Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..
Набегавшись впустую по лестнице, Томин заглядывает и в собственную квартиру.
– Ой, Сашко! – восклицает мать. – У нас тут ужас что, ты не представляешь!
– Представляю, мама, я уже полтора часа в доме. Дай чего-нибудь попить.
– Молока?
– С молоком гадкие ассоциации. Компота не осталось?.. Вот спасибо. Скажи, часов около трех-четырех снизу не доносились какие-нибудь необычные звуки?
– Теперь мне мерещится все на свете: и грохот, и стоны. Но я сама так грохотала сковородками…
– В честь чего?
– Да получила письмо из Киева… неважно. Что Петуховы?
– Пока гадательно. У них есть родня?
– Анну Ивановну иногда навещала сестра. Она живет где-то недалеко, в Дубровках. Зовут, кажется… да, Надежда Ивановна.
– Фамилии, случаем, не знаешь?
– Нет. Единственно знаю, что замужем не была.
– И то шерсти клок. Пошел, пока.
– Когда вернешься-то?
– Забегу утром поспать часа два.
В квартире Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия – мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:
– От слова «петух», Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той же фамилией в Дубровках проживает ее сестра, Надежда Ивановна. Надо ее разыскать. Все. – Он кладет трубку и спрашивает Кибрит, которая присела на минутку отдохнуть:
– Что, Зинаида, никаких концов?
– Во всяком случае, действовали не в одиночку, – слишком трудоемкое дело устроить такой разгром…
– Похоже, тетя Катя вернулась.
Тетя Катя, очень пожилая и тучная, живет дверь в дверь с Петуховыми. Пыхтя и отдуваясь после подъема по лестнице, она раздевает двоих внуков, приведенных из детсада. Томин начинает помогать.
– Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?
– Я, милок, я.
– Почему?
– Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?
– Что за машину?
– Ну, стало быть, подтирала я в прихожей пол. Слышу, по лестнице кто-то топает… мужицким шагом. У Петуховой двери стал. А у их радио играет. Видать, он позвонился, да те не услыхали. Тогда стукнул три раза. И спрашивает здоровенным таким голосом: «Такси заказывали?.. А чего же, говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!»
– А кто из квартиры ответил?
– Не знаю, Сашенька… Мне бы, дура, прислушаться, да город, всякое любопытство отшибает. Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!
Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах – телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки. Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на отшибе – место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные диспетчерской – «Букет».
Специфический, никакому иному учреждению не свойственный звуковой фон складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное дыхание огромного города…
Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей – деловитой и неторопливой женщиной средних лет.
– Заказ на фамилию «Петухов» я нашла, – улыбается она. – Принят накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
– Очень интересно, как выполнил.
– Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало…
– Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
– Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
– Мой разговор не для эфира.
Старшая перестает улыбаться.
– Придется снимать с линии? Что-то случилось?
– Придется снимать…
…Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменский все еще пишет протокол, и в коридоре подремывают сморившиеся понятые…
– Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
– Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
– А чего ради огрызаться?
– Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще любезничай…
– Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровенности?
– Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему…
– Старшему инспектору Томину.
– Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
– Обратно.
– Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по следующему адресу.
– Сколько было пассажиров?
– Двое.
– Женщины, мужчины?
– Ну мужчины!
– Молодые, старые?
– Средние.
– Багажник не открывали?
– Не было у них вещей.
– Совсем с пустыми руками?
– Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
– Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
– Не видно, что ли?
– Где высадили?
– Где-то у метро…
Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
– Давайте попробуем сначала, – говорит он.
– Опять сначала?!
– Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры вышли к вам сразу?
– Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь…
– Вы не связывались с Петуховыми через «Букет»?
– До «Букета» не больно докричишься.
– А сами не ходили поторапливать?
– Чего ради переться на пятый этаж?
– Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
– Вы меня на пушку не берите? – раздражается Кирпичов после короткой заминки. – А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
– О чем они еще говорили?
– Не прислушивался.
– Странно: запомнили единственную пустячную деталь – пятый этаж.
Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблюдает. Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, большие трудовые руки, непритязательный серый костюм и единственная, пожалуй, дань моде во всем облике – длинные волосы.
– Еще разговаривали про какую-то клюкву, – говорит, наконец, Кирпичов.
– Вероятно, про развесистую?
– Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала развестистая.
– Нашли место для шуток, Кирпичов! Вы отдаете себе отчет, почему нас интересует рейс к Петуховым?
– Ну… что-то там стряслось…
– Ваш приезд по времени совпал с преступлением в их квартире.
– Ну совпал. И что?.. Я виноват?.. Почему меня таскают?..
– Потому, что вы везли не Петуховых, Кирпичов. Вы везли преступников.
– У них на лбу не написано, кто они есть! Мне сказали фамилию – я везу.
– Тогда еще раз сначала. Двое мужчин сели в машину и назвали фамилию, на которую сделан заказ. Так?
– Так.
– Диспетчер помнит, что не смогла дозвониться Петуховым и предупредить, что машина выслана. Вы говорите, у них не были. Откуда же те двое могли знать, что Петуховы на четыре пятнадцать вызвали такси?
Кирпичов, смешавшись, подыскивает ответ:
– Может… может, они у хозяев спросили…
– Хозяева были уже неспособны ответить, Кирпичов.
Тот дрогнул бровями.
– Их… насмерть?..
– Поднимались вы к Петуховым?
– Нет!
– У таксистов прекрасная профессиональная память. И прошли всего сутки. Опишите, пожалуйста, внешность ваших пассажиров.
– Мое дело следить за проезжей частью, а не пассажирами любоваться.
– Если вам их покажут, узнаете?
– Покажут? – На лице Кирпичова сменяются испуг, радость, недоверие. – Но разве… Разве их нашли? Поймали?.. – Верх берет осторожность. – Нет, не узнаю.
– Врет. И не вполне ясно, почему.
– Но, Павел, когда человек знает – произошло преступление и он не причастен, зачем ложь?
– Врет – значит, имеет причину, – поддерживает Томин. – А в таком деле иметь причину врать… – Звонит телефон, он берет трубку. – Да… Ну молодец, вези скорей! Что?.. Ладно, пусть покормит рыбок… Сестру Петуховой тебе доставят минут через сорок, – говорит он Знаменскому. – Она старая дева и держит три аквариума. Зинаида, что практически дал осмотр?
– Очень мало.
– Крушили все подряд – и никаких следов?
– Да, вот и так бывает.
– Ну, а замок?
– Хороший замок. Даже со специальным инструментом повозишься, пока вскроешь. И в механизме ни малейших царапин. Дверь открыли сами Петуховы. А если кто-то снаружи, то идеально подходящим ключом.
– Ваше счастье, что в этом деле есть хоть один правдивый и немного соображающий свидетель. Некто Томин. Так вот что я вам скажу. Петуховы никогда не впустили бы незнакомого человека. Звонят однажды: «К нам ломится подозрительный мужчина!» Спускаюсь. На площадке топчется новый водопроводчик из ЖЭКа. Немного под мухой, но вполне культурно объясняет, что явился по собственному их вызову – чинить кран. Или: дня два назад я занес их любимый журнал «Здоровье» – по ошибке сунули к нам в ящик. Слышу из-за двери: «Ах, Шурик, громадное спасибо!» Но, прежде чем открыть, накинули цепочку – убедиться, что действительно я. Понимаете, у них это железный рефлекс. Так что надо искать среди знакомых, и притом тех, кто знал про деньги.
– Извини, перебью, – постукивает карандашом Знаменский. – Вот квитанция прачечной. Я туда звонил. Белье брали на дому и домой же привозили. Как ты просунешь узел в щелку, не сняв цепочки? То же самое с переводами от сына. Чтобы получить деньги, надо предъявить паспорт, расписаться.
– У Петуховых примитивно стащили ключ из кармана, – предполагает Кибрит.
– У-у, какая поднялась бы паника! И меня непременно призвали бы для консультации: что надежней – сменить замок или врезать два дополнительных. Нет уж, тут вы со мной не спорьте. – Томин достает исписанный лист. – Вот тебе, Паша, список их близких, соседей и прочее. Судимых, увы, нет. А эта пригласительная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.
– Вон они куда собирались! Банкет по случаю семидесятилетия друга и бывшего сослуживца… Бутылка шампанского?.. – вспоминает Знаменский. – Гм…
Томин кружит по кабинету.
– Как вы думаете, о чем Петухов говорил в бреду ночь напролет? О салате и огурцах! Что сильная засуха, и надо их ехать поливать. Просто терпения нет: мы тычемся в потемках, а старички лежат помалкивают и все знают… Попытаюсь еще раз прорваться в больницу.
И Томин прорвался-таки к Петуховой, состояние которой полегче, чем у мужа.
Иссиня-бледная, с перебинтованной головой лежит она на больничной койке.
– Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я из квартиры наверху, Томин.
– Здравствуйте, Сашенька, – шепчет Петухова.
– Как самочувствие?
– Все болит…
– Анна Ивановна, одно слово – кто ?
– Не видела, Сашенька.
– Но как все случилось?
– Афанасий Ильич пошел отпирать… потом слышу – голоса… Я выглянула из кухни… а он лежит… И дальше не помню…
– Вы кого-нибудь в это время ждали?
– Никого.
– Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение… Нет?
Петухова слабо качает головой.
– А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?
Петухова закрывает глаза.
– Просто так… лежали, – и жалко, по-детски всхлипывает.
– Не понимаю, зачем деньги держали дома? – недоумевает он.
– Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно и поглядеть и пощупать. Они небось в эти деньги едва верили!.. Символ это для них был, я так представляю.
– Символ обеспеченности?
– Нет. Что Борис наконец в люди вышел. Ведь столько лет никакой надежды…
– А то, что с чужими людьми делились, а родной сестре – ни слова, тоже психология?
– Психология, – вздохнув, подтверждает Надежда Ивановна. – Но это такое – вовсе семейное, тут не к месту.
– Все-таки рассказали бы, если не секрет.
– Да неловко выйдет: сестра в беде, а я ее вроде судить стану… Ну ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он на вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная попалась. Но мальчика я привечала – книжки там разные… когда рубашечку купишь. Родной – не родной, а все племянник. Особенно, как Семен умер. Жалко, знаете. А Петуховы совсем наоборот: у нас, говорят, теперь ничего общего, брось мальчишку приваживать, накличешь беды.
– Какая ж от мальчика беда?
– Да правду сказать, непутевый он, Генка… Двадцать два уже, а все к делу определиться не может, мотается из стороны в сторону. Иногда сердце замирает: ну как с пути собьется!
– У Петуховых он бывал?
– Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит…
– И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?
– Другого и придумать не могу! Наверно, опасались, что на Генку просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психологию.
– А Гене сейчас нужны деньги?
– Да вечно ему нужны деньги. То в биллиард проиграется, то вдруг магнитофон в долг купит. Шалая голова.
– Парня уже месяц нет в Москве, – говорит Томин. – Он отпадает.
– Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот Генка.
– Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси, сколько я спал за эти трое суток… Кто у тебя на очереди?
– Те, что помечены крестиком.
Томин просматривает список на столе.
– Крестики-нолики… А что означают галочки?
– Что человек слышал про деньги. Одна галочка – от самих Петуховых, две – из вторых или третьих рук… Мне не ясен принцип, по которому Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?
Томин снова читает список.
– Да случайный набор… может быть, вот что – реванш. Успехами Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.
– Может быть, если искать логические связи. Если вообще не сработала цепь случайностей.
– Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две пары ботинок сносишь…
В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась встревоженная пожилая женщина с повесткой в руке.
– Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.
– Прошу.
– Загляну попозже, – говорит Томин, выходя.
– Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..
– Буркова.
– Я пригласил вас побеседовать по делу бывших ваших соседей – Петуховых.
Соседка не сразу понимает.
– По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое на них может быть дело, что вы!
– Кирпичов в прошлом судим по статье восемьдесят девятой, – рассказывает сотрудник угрозыска Данилов. – Приговор я читал, суть следующая. Работал шофером на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и прочее. Ну и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда до них добрались, потянули и Кирпичова. Насколько он был причастен, точно не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызывающе. Словом, дали два года…
– Значит, кроме тех, кого вы назвали…
– Ой, дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!.. Прямо не верится – недели не прошло, как я Анну Ивановну встретила. Давным-давно не видались, а тут нос к носу в магазине… Но, извините, я болтаю, а ваше время, наверно, дорого.
– Разве вы болтаете? – шутливо возражает Знаменский. – Вы даете показания. Рассказывайте, пожалуйста.
– Что же рассказывать?
– Вот хотя бы как вы встретились в магазине.
– Да?.. Ну встретились, расцеловались, и пошел, конечно, разговор. Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В очереди над нами подшучивали: «Взяли две старушки по одной чекушке». Мы ведь где столкнулись-то? В винном отделе!
– Что же Петухова купила?
– Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше одобрила.
– Говорила Петухова о сыне?
– Давненько мы не дежурили втроем, – говорит Пал Палыч, откладывая газету.
– Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, – доносится с дивана, где расположился Томин.
– Тебе никогда не изменяет память, Шурик.
– И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!
– Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не больше.
– Да и то неудачно, – лениво подковыривает Знаменский. – Мы улыбались только из вежливости.
– Большое мерси, я вам это припомню… Может, ты наконец бросишь считать свои петли?
– Тогда я собьюсь с узора!
– Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается такой ерундой?
– С трудом.
– Почему ерундой?
– Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина…
– Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто женщиной.
– И что себе вяжет «просто женщина»? – интересуется Пал Палыч.
– Шапочку.
– Шапочку… – Томин морщится. – Как трогательно!
Из динамика раздается каркающий голос:
– Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следователь Знаменский – на выезд. Разбойное нападение на квартиру. Отравление потерпевших газом. Сыромятническая, 34…
– В моем доме? – ахает Томин.
– …подъезд второй, квартира шестнадцать.
– Невероятно… Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квартира под нами… – удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. – Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!
* * *
В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин, Кибрит, участковый уполномоченный, понятые и фотограф. Отсюда частично виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики, вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене, на нем валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка – включен приемник.Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.
– Что сказал врач?
– Врач сказал – надежда есть, товарищ старший инспектор, – участковый старается говорить официально, но то и дело сбивается на бытовой тон. – Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу… От всего этого сердечные припадки у обоих.
– Они были в сознании?
– Какое там…
– Расскажите, пожалуйста, по порядку, – просит Знаменский.
– Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры… этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
– Ясно. Минуточку, – прерывает Томин. – Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?
– Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.
– Извини. Продолжайте, пожалуйста.
– Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвался, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
– Кто сюда входил?
– Только я, потому как сразу оценил обстановку… Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал «скорую». Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
Музыка наконец смолкает: «Можете войти!» – разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанавливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.
– Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
– Типичная картина ограбления без точного наводчика, – констатирует Пал Палыч.
– Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний…
– Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, – прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. – Снялись года два назад, в последний его приезд…
– Ты хорошо его знаешь? – вглядывается Знаменский в фотографию.
– Одно время родители с ним намаялись… нет, без уголовщины, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.
* * *
Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет в преферанс.– Кто не рискует, тот шампанского не пьет! – объявляет он, делая ход.
– Под игрока – с симака!
– Без одной.
– Без двух.
– С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, – сердится партнер.
– Ну уж, – ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.
– Где тебя прошлое воскресенье носило?
– А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!
– Ну и что? – ощетинивается Петухов.
– Да на что тебе клюква, чудак человек?
– Он папаше с мамашей отправит!
– Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?
– Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более – без пяти минут академик.
– Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!
* * *
Осмотр переместился в кухню. Здесь тоже кавардак, следы беспорядочных поисков.– Вот так лежали потерпевшие. Рядом. – Участковый очерчивает пространство над полом.
– Фрамугу открыли вы?
– Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ перекрыл краном на трубе, а плиту оставил как есть, – он указывает на кастрюлю со сбежавшим молоком, горелка под которой открыта до отказа.
Кибрит трогает ладонью кастрюлю.
– Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?
– Н-нет… – отвечает участковый. – Я думаю, молоко давно сбежало и загасило горелку, тут уж было не продохнуть.
Кибрит заглядывает под кастрюлю – на конфорку, снова прикладывает руку к кастрюле.
– Совсем холодная… Томин, мне нужна от нее крышка.
– Момент! – Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. – Вот она! Дать? – Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.
– Нет-нет, сама! – Кибрит осторожно берет крышку за края, поворачивает к свету. – Ею пользовались… изнутри энергично осаживались пары.
– И на подоконнике влажный круг. – Томин наклоняется.
– Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.
– Да. – Оборачивается к понятым. – Для протокола важно, чтобы вы себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко…
– Мы все запомнили, не беспокойтесь!
– Тогда можете пока побыть в коридоре. Ну? – спрашивает у Кибрит, когда понятые выходят.
– По-моему, дело было так. Молоко побежало, кто-то из Петуховых поскорей сдвинул его на свободную конфорку. Здесь оно успело немного перелиться через край. Горелку, конечно, выключили, кастрюлю накрыли крышкой.
– А потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое место и отвернул газ?
Участковый чешет в затылке.
– Получается, преступник использовал маскировку? Что без мокрухи? Дескать, горелку залило, а я ни при чем?
– Предусмотрительный гражданин, – вступает Томин. – Для правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.
– Но ни одна хозяйка не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой вниз. И не запустит огонь на всю катушку.
– И все это в моем доме! – крутит головой Томин. – Обойду соседей.
Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается
– Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.
* * *
В этом доме Томин живет со школьных лет, хотя мать упорно называет его родиной Киев, где он провел детство. Естественно, все тут так или иначе знакомы и, тычась из квартиры в квартиру, представляться Томину не надо.– На этих днях к Петуховым не ходили посторонние? – спрашивает он соседа по лестничной площадке. – Может быть, с телефонной станции или там мышей морить?
– Не замечал, Александр Николаевич… Я их утром видел. Спускаюсь за почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..
– Петуховы? – переспрашивает женщина ниже этажом. – Старенькие неразлучники?
– Вы не слыхали у них шума?
– Мы минут десять как вошли… А что такое?
– Извините, рассказывать некогда.
– Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..
Набегавшись впустую по лестнице, Томин заглядывает и в собственную квартиру.
– Ой, Сашко! – восклицает мать. – У нас тут ужас что, ты не представляешь!
– Представляю, мама, я уже полтора часа в доме. Дай чего-нибудь попить.
– Молока?
– С молоком гадкие ассоциации. Компота не осталось?.. Вот спасибо. Скажи, часов около трех-четырех снизу не доносились какие-нибудь необычные звуки?
– Теперь мне мерещится все на свете: и грохот, и стоны. Но я сама так грохотала сковородками…
– В честь чего?
– Да получила письмо из Киева… неважно. Что Петуховы?
– Пока гадательно. У них есть родня?
– Анну Ивановну иногда навещала сестра. Она живет где-то недалеко, в Дубровках. Зовут, кажется… да, Надежда Ивановна.
– Фамилии, случаем, не знаешь?
– Нет. Единственно знаю, что замужем не была.
– И то шерсти клок. Пошел, пока.
– Когда вернешься-то?
– Забегу утром поспать часа два.
В квартире Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия – мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:
– От слова «петух», Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той же фамилией в Дубровках проживает ее сестра, Надежда Ивановна. Надо ее разыскать. Все. – Он кладет трубку и спрашивает Кибрит, которая присела на минутку отдохнуть:
– Что, Зинаида, никаких концов?
– Во всяком случае, действовали не в одиночку, – слишком трудоемкое дело устроить такой разгром…
– Похоже, тетя Катя вернулась.
Тетя Катя, очень пожилая и тучная, живет дверь в дверь с Петуховыми. Пыхтя и отдуваясь после подъема по лестнице, она раздевает двоих внуков, приведенных из детсада. Томин начинает помогать.
– Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?
– Я, милок, я.
– Почему?
– Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?
– Что за машину?
– Ну, стало быть, подтирала я в прихожей пол. Слышу, по лестнице кто-то топает… мужицким шагом. У Петуховой двери стал. А у их радио играет. Видать, он позвонился, да те не услыхали. Тогда стукнул три раза. И спрашивает здоровенным таким голосом: «Такси заказывали?.. А чего же, говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!»
– А кто из квартиры ответил?
– Не знаю, Сашенька… Мне бы, дура, прислушаться, да город, всякое любопытство отшибает. Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!
* * *
Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места преступления, привела Томина в Центральную диспетчерскую такси.Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах – телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки. Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на отшибе – место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные диспетчерской – «Букет».
Специфический, никакому иному учреждению не свойственный звуковой фон складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное дыхание огромного города…
Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей – деловитой и неторопливой женщиной средних лет.
– Заказ на фамилию «Петухов» я нашла, – улыбается она. – Принят накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
– Очень интересно, как выполнил.
– Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало…
– Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
– Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
– Мой разговор не для эфира.
Старшая перестает улыбаться.
– Придется снимать с линии? Что-то случилось?
– Придется снимать…
…Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменский все еще пишет протокол, и в коридоре подремывают сморившиеся понятые…
* * *
Назавтра шофера допрашивает уже Пал Палыч. Показания приходится, что называется, тянуть клещами: этот человек, резкий и замкнутый, решительно не расположен к душевным излияниям.– Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
– Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
– А чего ради огрызаться?
– Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще любезничай…
– Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровенности?
– Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему…
– Старшему инспектору Томину.
– Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
– Обратно.
– Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по следующему адресу.
– Сколько было пассажиров?
– Двое.
– Женщины, мужчины?
– Ну мужчины!
– Молодые, старые?
– Средние.
– Багажник не открывали?
– Не было у них вещей.
– Совсем с пустыми руками?
– Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
– Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
– Не видно, что ли?
– Где высадили?
– Где-то у метро…
Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
– Давайте попробуем сначала, – говорит он.
– Опять сначала?!
– Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры вышли к вам сразу?
– Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь…
– Вы не связывались с Петуховыми через «Букет»?
– До «Букета» не больно докричишься.
– А сами не ходили поторапливать?
– Чего ради переться на пятый этаж?
– Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
– Вы меня на пушку не берите? – раздражается Кирпичов после короткой заминки. – А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
– О чем они еще говорили?
– Не прислушивался.
– Странно: запомнили единственную пустячную деталь – пятый этаж.
Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблюдает. Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, большие трудовые руки, непритязательный серый костюм и единственная, пожалуй, дань моде во всем облике – длинные волосы.
– Еще разговаривали про какую-то клюкву, – говорит, наконец, Кирпичов.
– Вероятно, про развесистую?
– Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала развестистая.
– Нашли место для шуток, Кирпичов! Вы отдаете себе отчет, почему нас интересует рейс к Петуховым?
– Ну… что-то там стряслось…
– Ваш приезд по времени совпал с преступлением в их квартире.
– Ну совпал. И что?.. Я виноват?.. Почему меня таскают?..
– Потому, что вы везли не Петуховых, Кирпичов. Вы везли преступников.
– У них на лбу не написано, кто они есть! Мне сказали фамилию – я везу.
– Тогда еще раз сначала. Двое мужчин сели в машину и назвали фамилию, на которую сделан заказ. Так?
– Так.
– Диспетчер помнит, что не смогла дозвониться Петуховым и предупредить, что машина выслана. Вы говорите, у них не были. Откуда же те двое могли знать, что Петуховы на четыре пятнадцать вызвали такси?
Кирпичов, смешавшись, подыскивает ответ:
– Может… может, они у хозяев спросили…
– Хозяева были уже неспособны ответить, Кирпичов.
Тот дрогнул бровями.
– Их… насмерть?..
– Поднимались вы к Петуховым?
– Нет!
– У таксистов прекрасная профессиональная память. И прошли всего сутки. Опишите, пожалуйста, внешность ваших пассажиров.
– Мое дело следить за проезжей частью, а не пассажирами любоваться.
– Если вам их покажут, узнаете?
– Покажут? – На лице Кирпичова сменяются испуг, радость, недоверие. – Но разве… Разве их нашли? Поймали?.. – Верх берет осторожность. – Нет, не узнаю.
* * *
– Значит, и тебе врет? – спрашивает Томин, когда тройка собирается у Знаменского.– Врет. И не вполне ясно, почему.
– Но, Павел, когда человек знает – произошло преступление и он не причастен, зачем ложь?
– Врет – значит, имеет причину, – поддерживает Томин. – А в таком деле иметь причину врать… – Звонит телефон, он берет трубку. – Да… Ну молодец, вези скорей! Что?.. Ладно, пусть покормит рыбок… Сестру Петуховой тебе доставят минут через сорок, – говорит он Знаменскому. – Она старая дева и держит три аквариума. Зинаида, что практически дал осмотр?
– Очень мало.
– Крушили все подряд – и никаких следов?
– Да, вот и так бывает.
– Ну, а замок?
– Хороший замок. Даже со специальным инструментом повозишься, пока вскроешь. И в механизме ни малейших царапин. Дверь открыли сами Петуховы. А если кто-то снаружи, то идеально подходящим ключом.
– Ваше счастье, что в этом деле есть хоть один правдивый и немного соображающий свидетель. Некто Томин. Так вот что я вам скажу. Петуховы никогда не впустили бы незнакомого человека. Звонят однажды: «К нам ломится подозрительный мужчина!» Спускаюсь. На площадке топчется новый водопроводчик из ЖЭКа. Немного под мухой, но вполне культурно объясняет, что явился по собственному их вызову – чинить кран. Или: дня два назад я занес их любимый журнал «Здоровье» – по ошибке сунули к нам в ящик. Слышу из-за двери: «Ах, Шурик, громадное спасибо!» Но, прежде чем открыть, накинули цепочку – убедиться, что действительно я. Понимаете, у них это железный рефлекс. Так что надо искать среди знакомых, и притом тех, кто знал про деньги.
– Извини, перебью, – постукивает карандашом Знаменский. – Вот квитанция прачечной. Я туда звонил. Белье брали на дому и домой же привозили. Как ты просунешь узел в щелку, не сняв цепочки? То же самое с переводами от сына. Чтобы получить деньги, надо предъявить паспорт, расписаться.
– У Петуховых примитивно стащили ключ из кармана, – предполагает Кибрит.
– У-у, какая поднялась бы паника! И меня непременно призвали бы для консультации: что надежней – сменить замок или врезать два дополнительных. Нет уж, тут вы со мной не спорьте. – Томин достает исписанный лист. – Вот тебе, Паша, список их близких, соседей и прочее. Судимых, увы, нет. А эта пригласительная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.
– Вон они куда собирались! Банкет по случаю семидесятилетия друга и бывшего сослуживца… Бутылка шампанского?.. – вспоминает Знаменский. – Гм…
Томин кружит по кабинету.
– Как вы думаете, о чем Петухов говорил в бреду ночь напролет? О салате и огурцах! Что сильная засуха, и надо их ехать поливать. Просто терпения нет: мы тычемся в потемках, а старички лежат помалкивают и все знают… Попытаюсь еще раз прорваться в больницу.
И Томин прорвался-таки к Петуховой, состояние которой полегче, чем у мужа.
Иссиня-бледная, с перебинтованной головой лежит она на больничной койке.
– Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я из квартиры наверху, Томин.
– Здравствуйте, Сашенька, – шепчет Петухова.
– Как самочувствие?
– Все болит…
– Анна Ивановна, одно слово – кто ?
– Не видела, Сашенька.
– Но как все случилось?
– Афанасий Ильич пошел отпирать… потом слышу – голоса… Я выглянула из кухни… а он лежит… И дальше не помню…
– Вы кого-нибудь в это время ждали?
– Никого.
– Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение… Нет?
Петухова слабо качает головой.
– А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?
Петухова закрывает глаза.
– Просто так… лежали, – и жалко, по-детски всхлипывает.
* * *
Надежда Ивановна, сестра Петуховой, до появления на Петровке ведать не ведала о несчастье. Не ведала она, как выяснилось, и о том, что Петуховы скопили за последние два-три года круглую сумму. И теперь, сидя у Знаменского, Надежда Ивановна нет-нет да и утрет слезу. Но показания ее «не деформированы» волнением или обидой. Пал Палыч чувствует, что на объективность этой женщины можно положиться.– Не понимаю, зачем деньги держали дома? – недоумевает он.
– Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно и поглядеть и пощупать. Они небось в эти деньги едва верили!.. Символ это для них был, я так представляю.
– Символ обеспеченности?
– Нет. Что Борис наконец в люди вышел. Ведь столько лет никакой надежды…
– А то, что с чужими людьми делились, а родной сестре – ни слова, тоже психология?
– Психология, – вздохнув, подтверждает Надежда Ивановна. – Но это такое – вовсе семейное, тут не к месту.
– Все-таки рассказали бы, если не секрет.
– Да неловко выйдет: сестра в беде, а я ее вроде судить стану… Ну ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он на вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная попалась. Но мальчика я привечала – книжки там разные… когда рубашечку купишь. Родной – не родной, а все племянник. Особенно, как Семен умер. Жалко, знаете. А Петуховы совсем наоборот: у нас, говорят, теперь ничего общего, брось мальчишку приваживать, накличешь беды.
– Какая ж от мальчика беда?
– Да правду сказать, непутевый он, Генка… Двадцать два уже, а все к делу определиться не может, мотается из стороны в сторону. Иногда сердце замирает: ну как с пути собьется!
– У Петуховых он бывал?
– Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит…
– И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?
– Другого и придумать не могу! Наверно, опасались, что на Генку просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психологию.
– А Гене сейчас нужны деньги?
– Да вечно ему нужны деньги. То в биллиард проиграется, то вдруг магнитофон в долг купит. Шалая голова.
* * *
Мелькнувшее у Знаменского подозрение тотчас проверено.– Парня уже месяц нет в Москве, – говорит Томин. – Он отпадает.
– Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот Генка.
– Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси, сколько я спал за эти трое суток… Кто у тебя на очереди?
– Те, что помечены крестиком.
Томин просматривает список на столе.
– Крестики-нолики… А что означают галочки?
– Что человек слышал про деньги. Одна галочка – от самих Петуховых, две – из вторых или третьих рук… Мне не ясен принцип, по которому Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?
Томин снова читает список.
– Да случайный набор… может быть, вот что – реванш. Успехами Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.
– Может быть, если искать логические связи. Если вообще не сработала цепь случайностей.
– Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две пары ботинок сносишь…
В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась встревоженная пожилая женщина с повесткой в руке.
– Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.
– Прошу.
– Загляну попозже, – говорит Томин, выходя.
– Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..
– Буркова.
– Я пригласил вас побеседовать по делу бывших ваших соседей – Петуховых.
Соседка не сразу понимает.
– По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое на них может быть дело, что вы!
* * *
Пока Пал Палыч объясняет, каково «дело Петуховых», Томину приносят новости.– Кирпичов в прошлом судим по статье восемьдесят девятой, – рассказывает сотрудник угрозыска Данилов. – Приговор я читал, суть следующая. Работал шофером на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и прочее. Ну и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда до них добрались, потянули и Кирпичова. Насколько он был причастен, точно не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызывающе. Словом, дали два года…
* * *
– У Петуховых мало кто бывал-то, – вспоминает соседка. – Конечно, я кого-нибудь могла забыть, пятый год, как мы переехали.– Значит, кроме тех, кого вы назвали…
– Ой, дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!.. Прямо не верится – недели не прошло, как я Анну Ивановну встретила. Давным-давно не видались, а тут нос к носу в магазине… Но, извините, я болтаю, а ваше время, наверно, дорого.
– Разве вы болтаете? – шутливо возражает Знаменский. – Вы даете показания. Рассказывайте, пожалуйста.
– Что же рассказывать?
– Вот хотя бы как вы встретились в магазине.
– Да?.. Ну встретились, расцеловались, и пошел, конечно, разговор. Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В очереди над нами подшучивали: «Взяли две старушки по одной чекушке». Мы ведь где столкнулись-то? В винном отделе!
– Что же Петухова купила?
– Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше одобрила.
– Говорила Петухова о сыне?