Страница:
– Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, – тараторит Миша. – Для пополнения нашего состава предлагается принять нового собрата со стажировкой в течение месяца. Семен Гвоздарев, он же Сенька Гвоздик, проживает в нашем микрорайоне около трех лет. За это время ничем положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для отвода кандидатуры не вижу. Есть вопросы к стажеру?
– Расскажи автобиографию, – доброжелательно предлагает Фитиль.
– Родился… учился… В общем, все.
– Больше ничего? – насмешничает Наташа.
– Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой. Мать – дворник, – Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и пьяница. Находятся в законном разводе.
– Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда подарки дарить?
– Тридцать первого февраля.
Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.
– Почем фунт лиха? – спрашивает сам «председатель».
– Выдается бесплатно, посуда своя, – без запинки отбивает Сенька.
– Для начала достаточно, – решает Миша. – Познакомьте новичка с принципами.
– Принципов покровительства самим себе имеется шесть, – приосанивается Леша. – Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие. Приемлешь?
– Само собой. Только почему – «смейся последним»?
– Потому что хорошо смеется – кто? – подсказывает Фитиль.
– А-а, понял.
– Голосуем. Кто «за»? – и Леша первым поднимает руку. – Единодушно. Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята. От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?
– Пусть что-нибудь придумает, – капризно складывает губы Наташа. – Чтобы не было скучно.
– Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все продолжает скучать.
– Ну пусть хоть попробует! – настаивает она.
– Придется поднатужиться, брат-стажер, – решает Леша. – Попытайся нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.
– Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! – клянется тот. – Я как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной уголовной рожей увижу, – конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!
– Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?
– Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.
– Хорошая была игра?
– Ну!!
– А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как раз невдалеке от ограбленного магазина?
Допрашиваемый шмыгает носом.
– Эх, мать честная…
– Так куда бежали?
– Футбол смотреть, – уныло говорит он.
– Забавно.
– Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на наши ворота, а он, паразит, хлоп – и сдох. Пришлось бегом к дружку – досматривать.
– Не застали его?
– Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.
– Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?
– Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!
– Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?
– Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.
– Сколько из них вы препирались с соседкой?
– Показалось долго, но, наверно, минуты три.
– Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?
– Примерно полдороги.
– Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.
– Понятен… – мужчина тяжело вздыхает. – Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю – по разным признакам – в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.
– Где?
– Не помню.
– А если сосредоточиться?
– Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!
– В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..
На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.
– Опишите его.
– Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.
– Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.
– Да ведь, гражданин следователь…
– Между прочим, товарищ следователь.
– Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…
– Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.
– Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.
– Вам – сестры, а Косте – хуже горькой редьки.
– Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.
– Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.
– Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.
– А то вы не смотрите!
Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.
Мухина переобувается в передней.
– В магазин? – осведомляется дед.
– Хлеба к обеду.
– А что на обед?
– Щи вчерашние да яичницу зажарю.
– Знаешь ведь, что нынче постный день! – Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы – словно назло во искушение вводишь!
– Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.
– Константину небось припасла уже и красненького и беленького. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!
– Мне ваши посты влетают дороже пиров! – Она направляется к двери. .
– Стой! Куда простоволосая? – и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.
Дед переключается на Мишу.
– Все читаешь?
– Что поделать, грамотный.
– А чего читаешь?
– Исторический роман.
– Из какой же истории?
– Времен царя Алексея Михайловича.
– Тьфу! С него вся скверна пошла.
– Никона разжаловал, что ли?
– Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.
– Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?
– Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Никон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?
– Никак.
– Дурак твой историк.
– Дед, ругаться грех, – уличает Миша.
– С вами кругом грех.
За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше разговор на ходу.
– Чего застрял?
– Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.
– И как ты?
– Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет происхождения людей. Если, говорит, человек – венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши прабабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните – все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже последний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.
– Богатая идея! – смеется Леша.
Наташа добавляет:
– И с ядом.
– А что ты ответил? – спрашивает Сенька.
– Начал про эволюцию, про научные данные. А он говорит: ваша «еволюция» – чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте дырка. Тут обезьяна – тут человек, а переходного звена промеж них нету.
– Да откуда он знает?
– Начитался журнала «Знание – сила», таскает у меня потихоньку.
– Силен старик! – Сеньке разговор любопытен.
– Да, въедливый. При отце помалкивает, а без отца – хозяин в доме. Мать его до сих пор боится. Как зашипит: «Аксинья, прокляну!» – она чуть не в ноги: «Папаша, простите!»
– Ничего себе! – фыркает Наташа.
– Лично я – от обезьяны, – говорит Леша, – внутренний голос подсказывает. А ты, Натка?
– Сколько красивых зверей! Нашли действительно, от кого произойти.
– С обезьяной сравнивают только в насмешку, – поддакивает Сенька.
– Миш?
– Лелею надежду, что предки прилетели из космоса. Затем часть их выродилась в людей, часть – в мартышек.
– Назревает идейный раскол, – констатирует Леша. – Надо выяснить мнение общественности. Стажер! Будешь опрашивать каждого третьего прохожего.
– Только прямо в лоб, – оживляется Наташа. – Дяденька или тетенька, вы от обезьяны произошли?
– Чудно! – кивает Гвоздик. Он отсчитывает прохожих на другой стороне улицы. Третий по счету останавливается у витрины, и Сенька, подойдя, бойко начинает ему в спину.
– Гражданин, разрешите спросить…
Тот оборачивается. Это гориллообразный детина. Спрашивать его о происхождении – недвусмысленное оскорбление. Сенька невольно подается назад.
– Я хотел спросить…
– Ну?
– Скажите, сколько времени?
– Пожалуйста. Пятнадцать сорок три. – И он добавляет неожиданно добродушно: – Пора свои иметь, парень.
Сенька бредет обратно под хохот компании, слышавшей весь разговор.
– Что ж ты, Гвоздик? А обещал нас удивить.
– Роняешь свою репутацию, стажер.
– От имени присутствующих выражаю глубокое разочарование!
От насмешек Сеньке бросается в голову кровь.
– Хорошо же… Хорошо. Я вас удивлю!
– И сильно? – коварно улыбается Наташа.
– Увидишь, чего в жизни не видела!
– Ой, сейчас он устроит затмение Луны, Земли и Солнца! – «пугается» Миша.
– Идет, наконец! – говорит Наташа, первой услышав шаги.
Входит сосредоточенный и напряженный Сенька. Быстро выглядывает в окна, проверяя, пусто ли вокруг.
– Дайте честное слово молчать. Если кто проболтается, я… я не знаю, что сделаю!
– Нагнетаешь атмосферу для эффекта?
– Сэм, я серьезно.
– Да о чем речь, стажер, мы своих не продаем!
Еще секунду Сенька медлит, обводя всех взглядом, и достает пистолет «ТТ». Воцаряется глубокое молчание.
– Он что – настоящий? – осмеливается наконец Наташа.
– Ясно, не игрушечный, – Сенька наслаждается произведенным впечатлением.
– Дай подержать, – благоговейно подставляет ладони Леша.
Сенька вынимает обойму и отдает пистолет.
– Да-а… – произносит Леша после молчания. – Удивил так удивил! Слушай, ты его не пробовал?
– Нет. Берегу патроны. Красивый, правда?
– Хорош гад!
Они дети 70-х. Даже на экране оружие мелькает коротко и редко – еще нет в помине видеоклипов или американских боевиков. Они не привыкли к пистолетам, это шок.
– Сеня, откуда? – шепчет Наташа.
Тот дергает плечом и отмалчивается.
– Сеня, ты влипнешь. Это запрещено.
– Вот из тебя и вылезла пай-девочка, отличница, – усмехается Миша.
– Между прочим, это тебе было скучно, – напоминает девочке Сенька.
– Действительно, мамзель Натали, по вашей собственной просьбе. Вы желали сильных ощущений, прошу! – Миша прицеливается в нее.
– Перестань, Сэм! – топает Наташа ногой.
– Если пистолет не устраивает, иди в Третьяковку, – говорит он.
– Полюбуйся, как Иван-царевич катается на сером волке, – иронически добавляет Сенька.
Мишу осеняет идея:
– Ребята, давайте из-за нее стреляться! В обойме шесть штук? По две пули на брата. К барьеру!
Он принимает картинную позу, но Леша отмахивается:
– Нет, вы вообразите такую картину. Подходит Гвоздик в тому орангутангу. «Дяденька, сколько времени?» – «Пора свои часы иметь, парень». Тут Гвоздик говорит: «Я тоже так считаю», – и достает пушечку…
– Орангутанг снимает часы и скачками уносится прочь! – хохочет Миша.
Даже Наташа не выдерживает, смеется:
– А Гвоздик бежит следом и кричит: «Дяденька, возьмите назад, я пошутил!»
– Смотря, какие часы, – небрежно роняет Сенька. – Можно и себе оставить на память.
– А если серьезно?
– Если серьезно, Натка, то у меня в жизни не было такой настоящей… такой сильной вещи! С ним в кармане я – новый человек. – Он ловко вставляет обойму.
– Сень, дай пройтись, – просит Леша.
Сенька великодушно протягивает«ТТ».
– Только осторожно!
– Ваши ощущения, сеньор Ледокол? – спрашивает Миша.
– Новый человек!
– Леша, слева по борту превосходящие силы противника.
– Вперед смотрящий не дремлет. Благодарность в приказе. Лево руля!
– С ума сошел! – вскрикивает Наташа. – Это же Топор с компанией!
– С ними нельзя связываться, Леха, – поддерживает и Миша.
– Связываться не обязательно. Просто пусть знают, что мы их не боимся!
Группа парней лет по семнадцать-восемнадцать стоит, занимая весь тротуар, беседуют:
– И оправдали его?
– Середка на половинку – навесили год условно.
– Это еще терпимо.
Леша трогает крайнего парня за локоть.
– Разрешите.
Тот машинально отступает на полшага. Леша делает своим приглашающий жест. Наташа, Сенька и Миша, стараясь не торопиться, проходят по тротуару. Леша замыкает шествие.
Парни несколько оторопело смотрят вслед.
– Ишь ты-ы!
– Похоже, смена растет. Перспективный мальчик.
– Пора поучить.
– Поучить при случае не вредно, – тянет узкоглазый, скуластый Топорков, лидер компании.
Сегодня один из таких дней. Замнач по розыску в отделении обстоятельно докладывает, что сделано и что проверено. Все проверки дали пока отрицательный результат.
– …Что касается свидетеля Губенко, – заканчивает замнач, – то он действительно любитель футбола, и жена строгая, и все обстоятельства подтвердились без вранья. Я думаю, можно верить его показаниям в отношении парня, который, возможно, стоял «на стреме». Будем искать.
Томин ворчит:
– Мы считали подозрительным того, кто бежал, – а у него телевизор сломался. Он подозревает того, кто стоял, – а тот, глядишь, ждал, у кого прикурить… Но искать, конечно, надо. В дело просится наводчик из здешних.
– Вот и мне сдается. Такой, понимаете, что все окрестные ходы-выходы проверил и в очереди потолкался, прикинул, что к чему.
– Как раз на этот случай, товарищ капитан, у меня для вас списочек, кому продавщицы заранее сообщили про модные куртки. Они, естественно, старались подготовить рынок сбыта – место в переулочке не бойкое.
Читая список, капитан приговаривает:
– Кое-кто попадается знакомый. Есть тут над чем поработать, есть. Займусь.
А в дежурной части того же отделения милиции на барьере, разгораживающем помещение пополам, лежат в полуразвернутой газете два мертвых голубя. И энергичная пожилая женщина прорабатывает Антонину Зорину.
– Это отнюдь не ложная сентиментальность! Сегодня из рогатки в голубя – завтра из той же рогатки человеку в глаз! Подобные явления общественно опасны, и вы обязаны принять меры!
– Хорошо, я выясню…
Она берет в руки одного из голубей, и в это время из внутренней двери появляется Томин.
– Ба! Ниночка!
– Александр Николаевич! Здравствуйте.
– Рад видеть. Вы здесь трудитесь?
– Да, я с несовершеннолетними. А вы по поводу ограбления, да?
– По поводу.
– Мне вот тоже предстоит расследовать преступление, – говорит Нина, усмехнувшись. – Гибель двух птичек… – Она поднимает голубя, и что-то привлекает ее внимание. Оборачивается к женщине. – А вы уверены, что это из рогатки?
– Полагаете, птички покончили самоубийством?
– Александр Николаевич, посмотрите! – Нина раздвигает перья.
– Н-да, это… Отправим-ка на Петровку в НТО. Расскажите, пожалуйста, как и где вы их нашли, – просит он женщину.
– От нас неподалеку расположен квартал домов, предназначенных на слом. Там осталось много зелени, я ходила выбрать кусты сирени для пересадки. Жалко, что все пропадет. И вот в одном из дворов… лежат несчастные! По-моему, это безобразие.
– Согласен, – горячо подхватывает Томин. – И если вы сумеете показать место…
– О, безусловно сумею! – заверяет женщина.
Томин проходит за барьер к дежурному и звонит:
– Зинаида Яновна? Сейчас доставят двух голубей… Посмотришь – поймешь. Распорядись скоренько определить, с какого расстояния их подбили.
– Добрый день, маэстро!
Он хочет сесть рядом, Бондарь останавливает его жестом.
– Когда была назначена встреча?
– В полтретьего.
– А сейчас?
Виктор взглядывает на часы.
– Два тридцать пять.
– На сколько ты опоздал?
– Троллейбуса долго не было.
– Я спрашиваю, на сколько ты опоздал? – жестко повторяет Бондарь.
– Всего на пять минут.
– Всего? Ты понимаешь, что такое время ?
– Время – деньги.
– Бывает время – деньги, бывает время – годы. За пять минут можно сесть на десять лет!.. В нашем деле человека ждут одну – ну две минуты. Две минуты нет – значит, либо хвост за собой тянет, либо ссучился.
– Да что вы мне – не верите? Целую пятилетку коечки рядом стояли!
Бондарь встает и направляется вдоль аллеи. Виктор рядом.
– Теперь рассказывай.
– Искомый предмет забрезжил на горизонте, маэстро! У ребят он, как чувствовал. Есть у меня нюх, признайте!
– Все у тебя есть. Даже много лишнего. У каких ребят?
– Сегодня утром захожу на пустырь, где выселенные дома. Извиняюсь, по малой нужде. И вдруг рядом стреляют! Раз и погодя – второй. Я – на звук. Гляжу: пацанье через забор сигает – и деру, а посреди голуби подстреленные. Еще трепыхались.
– Ну? И ты что?
– Не мог же я гнаться за ними и при народе отнимать.
– Ах, черт!.. В лицо не рассмотрел?
– Нет, со спины. Но, по-моему, одного раньше видел. Приметная спина.
– Какого возраста пацаны?
– Лет пятнадцать-шестнадцать. Мое мнение – возраст удачный. Взрослый мужик понес бы в милицию, совсем малец – маме показывать.
– Дожил. Моим пистолетом мальчишки играют!.. Не у тебя одного, Витек, уши торчком.
– Больше никто не слыхал, ручаюсь…
Это типичный окраинный старомосковский дворик, обставленный домами и сараюшками. Вместе с заборами и палисадниками они создают замкнутое пространство.
– Вон мой колышек, – говорит Томин в ухо инспектору угрозыска из отделения. – Там и перышки целы и кровь. По данным НТО, стреляли с семи – десяти метров.
– Это придется обшарить весь двор и палисадники?
– Придется. А гильзы – не арбузы, провозимся. Хорошо бы без посторонних глаз.
– Займу на стройке спецовки и какой-нибудь теодолит, что ли. Станем «размечать план» будущего котлована.
– Ты, парень, не забывайся. Помни, кто был – примитивный хулиган.
– Хулиган, – с удовольствием подтверждает Виктор. – Но только не примитивный, маэстро, нет. Про меня хорошо адвокат на суде сказал: истоки, говорит, поведения Виктора Лабазникова коренятся в том, что его природная энергия и фантазия не получили выхода в повседневной жизни. Лишенный, говорит, разумного руководства в юные годы, он встал на путь изощренного хулиганства.
– Это для красоты, Витек. Все твои истоки от зависти, что другие лучше живут.
– Что?!.. Да плевал я…
– Брехня. Допустим, тебе приспичило похабщину изобразить. Ты ведь не забор выберешь?
– Большой интерес – забор. Выберу «Волгу» с иголочки и процарапаю до железа.
– Вот-вот. А почему? Потому что знаешь – никогда у тебя «Волги» не будет.
Виктор порывается что-то сказать.
– Я говорю. Заткнись. Тебя, шантрапу, взяли в серьезное дело. Пойдешь ты по-крупному в одиночку? Нет. Только при мне будешь кое-что иметь кроме срока. Чем торговаться, подумай как с пацанами управишься.
– Ну, маэстро, тут уж моя стихия!
– Ну и отдача! Попробуйте, Зинаида Яновна, – эксперт Марина протягивает огромный старомодный пистолет.
Кибрит стреляет в стену для экспериментальной стрельбы – «улавливатель», затем достает стреляные пули, вставляет их в специальный сравнительный микроскоп и разглядывает.
Входит Томин. Кибрит встречает его вопросом:
– Нашли?
– Нашли. Думаю от «ТТ», – он достает упакованные гильзы.
– Но от какого?
– Если в одном микрорайоне в течение десяти дней дважды фигурирует огнестрельное оружие… Где бы присесть? Два часа на четвереньках. – Томин берет пистолет, из которого стреляла Кибрит.
– Экзотический зверь! Здоровые, наверно, дырки бьет.
– Американский кольт.
– А калибр?
– Одиннадцать и сорок три. – Кибрит распечатывает гильзы.
– Откуда вынырнул?
– Один старичок хранил, участник первой мировой. Проверяем для порядка, нет ли за этим зверем грехов… Марина, посмотрите.
Та поочередно вставляет гильзы в другой микроскоп, что-то подкручивает, щурится.
– Да, гильзы «ТТ». Семь и шестьдесят два. С характерными индивидуальными особенностями.
– Зинаида Яновна! Мариночка! Последнее желание Томина! На сегодняшний рабочий день, разумеется.
– Ладно, Шурик, понимаем. Но пулегильзотека… Там возни надолго.
Появляется Леша; несет в авоське бутылки с молоком. Поодаль за ним следует Виктор. Парни дают Леше приблизиться.
– Глядите, Леха-Ледокол плывет!
– А где ж твоя флотилия?
Леша оценивает обстановку.
– На приколе.
– Ходят слухи, он задается! – не отстают парни.
– Ходят слухи, она стал очень смелый!
– Соответствует действительности, – говорит Леша.
– Ах, как он грубо разговаривает! Ах, я боюсь.
– Ты что же ребенка обижаешь, Ледокол? За это можно и схлопотать.
– Вообще-то, я против вас ничего не имею. Но, если охота, готов, – он отступает на шаг, аккуратно ставит авоську и принимает боксерскую стойку.
Виктор наблюдает.
– Слыхал? – балаганит парень. – Он на все готов!
– Это очень опасно.
– Для него, разумеется.
– Учтите, бью первым. Такой принцип.
– Ах у него еще и принципы!
Парни надвигаются на Лешу. Короткая схватка, в результате которой один падает, другой хватается за скулу, третий в замешательстве отступает.
– Удар! Еще удар! – «болеет» Виктор.
– Могу быть свободным? – бравирует Леша. – Или желаете еще по порции?
– Отвесь им, отвесь посочней! С горошком! – подзуживает Виктор.
– По-моему, уж сыты.
– В следующий раз возьмем нож и вилку, аппетит будет лучше, – обещают побитые.
Виктор уважительно подает Леше авоську.
– Лихо!
Тот забирает авоську и двигается дальше. Виктор идет радом.
– Первый разряд?
– Был одно время.
– Бокс – штука полезная. Но на улице может подвести.
– До сих пор служил.
– Это пока до серьеза не дошло.
– Что вы подразумеваете под «серьезом»?
– Видишь ли, парень… тебя Лехой звать? Может, будем знакомы? Виктор. – Обменивается рукопожатием с несколько озадаченным Лешей. – Сцепился ты, Леха, со шпаной, они теперь не забудут. Про ножик-то с вилкой поминали не зря.
– Да это треп.
– Сегодня треп – завтра серьез. Вилку, понятно, дома оставят, а нож возьмут, раз плюнуть. И что ты тогда с одним боксом?
– Расскажи автобиографию, – доброжелательно предлагает Фитиль.
– Родился… учился… В общем, все.
– Больше ничего? – насмешничает Наташа.
– Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой. Мать – дворник, – Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и пьяница. Находятся в законном разводе.
– Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда подарки дарить?
– Тридцать первого февраля.
Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.
– Почем фунт лиха? – спрашивает сам «председатель».
– Выдается бесплатно, посуда своя, – без запинки отбивает Сенька.
– Для начала достаточно, – решает Миша. – Познакомьте новичка с принципами.
– Принципов покровительства самим себе имеется шесть, – приосанивается Леша. – Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие. Приемлешь?
– Само собой. Только почему – «смейся последним»?
– Потому что хорошо смеется – кто? – подсказывает Фитиль.
– А-а, понял.
– Голосуем. Кто «за»? – и Леша первым поднимает руку. – Единодушно. Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята. От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?
– Пусть что-нибудь придумает, – капризно складывает губы Наташа. – Чтобы не было скучно.
– Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все продолжает скучать.
– Ну пусть хоть попробует! – настаивает она.
– Придется поднатужиться, брат-стажер, – решает Леша. – Попытайся нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.
* * *
Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.– Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! – клянется тот. – Я как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной уголовной рожей увижу, – конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!
– Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?
– Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.
– Хорошая была игра?
– Ну!!
– А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как раз невдалеке от ограбленного магазина?
Допрашиваемый шмыгает носом.
– Эх, мать честная…
– Так куда бежали?
– Футбол смотреть, – уныло говорит он.
– Забавно.
– Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на наши ворота, а он, паразит, хлоп – и сдох. Пришлось бегом к дружку – досматривать.
– Не застали его?
– Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.
– Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?
– Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!
– Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?
– Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.
– Сколько из них вы препирались с соседкой?
– Показалось долго, но, наверно, минуты три.
– Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?
– Примерно полдороги.
– Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.
– Понятен… – мужчина тяжело вздыхает. – Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю – по разным признакам – в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.
– Где?
– Не помню.
– А если сосредоточиться?
– Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!
– В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..
На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.
– Опишите его.
– Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.
– Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.
– Да ведь, гражданин следователь…
– Между прочим, товарищ следователь.
– Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…
* * *
Миша Мухин, он же Сэм, валяется дома на диване с книгой. В соседней комнате вполголоса препираются мать Миши и ее отец, древний благообразный старец.– Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.
– Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.
– Вам – сестры, а Косте – хуже горькой редьки.
– Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.
– Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.
– Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.
– А то вы не смотрите!
Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.
Мухина переобувается в передней.
– В магазин? – осведомляется дед.
– Хлеба к обеду.
– А что на обед?
– Щи вчерашние да яичницу зажарю.
– Знаешь ведь, что нынче постный день! – Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы – словно назло во искушение вводишь!
– Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.
– Константину небось припасла уже и красненького и беленького. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!
– Мне ваши посты влетают дороже пиров! – Она направляется к двери. .
– Стой! Куда простоволосая? – и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.
Дед переключается на Мишу.
– Все читаешь?
– Что поделать, грамотный.
– А чего читаешь?
– Исторический роман.
– Из какой же истории?
– Времен царя Алексея Михайловича.
– Тьфу! С него вся скверна пошла.
– Никона разжаловал, что ли?
– Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.
– Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?
– Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Никон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?
– Никак.
– Дурак твой историк.
– Дед, ругаться грех, – уличает Миша.
– С вами кругом грех.
За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше разговор на ходу.
– Чего застрял?
– Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.
– И как ты?
– Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет происхождения людей. Если, говорит, человек – венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши прабабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните – все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже последний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.
– Богатая идея! – смеется Леша.
Наташа добавляет:
– И с ядом.
– А что ты ответил? – спрашивает Сенька.
– Начал про эволюцию, про научные данные. А он говорит: ваша «еволюция» – чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте дырка. Тут обезьяна – тут человек, а переходного звена промеж них нету.
– Да откуда он знает?
– Начитался журнала «Знание – сила», таскает у меня потихоньку.
– Силен старик! – Сеньке разговор любопытен.
– Да, въедливый. При отце помалкивает, а без отца – хозяин в доме. Мать его до сих пор боится. Как зашипит: «Аксинья, прокляну!» – она чуть не в ноги: «Папаша, простите!»
– Ничего себе! – фыркает Наташа.
– Лично я – от обезьяны, – говорит Леша, – внутренний голос подсказывает. А ты, Натка?
– Сколько красивых зверей! Нашли действительно, от кого произойти.
– С обезьяной сравнивают только в насмешку, – поддакивает Сенька.
– Миш?
– Лелею надежду, что предки прилетели из космоса. Затем часть их выродилась в людей, часть – в мартышек.
– Назревает идейный раскол, – констатирует Леша. – Надо выяснить мнение общественности. Стажер! Будешь опрашивать каждого третьего прохожего.
– Только прямо в лоб, – оживляется Наташа. – Дяденька или тетенька, вы от обезьяны произошли?
– Чудно! – кивает Гвоздик. Он отсчитывает прохожих на другой стороне улицы. Третий по счету останавливается у витрины, и Сенька, подойдя, бойко начинает ему в спину.
– Гражданин, разрешите спросить…
Тот оборачивается. Это гориллообразный детина. Спрашивать его о происхождении – недвусмысленное оскорбление. Сенька невольно подается назад.
– Я хотел спросить…
– Ну?
– Скажите, сколько времени?
– Пожалуйста. Пятнадцать сорок три. – И он добавляет неожиданно добродушно: – Пора свои иметь, парень.
Сенька бредет обратно под хохот компании, слышавшей весь разговор.
– Что ж ты, Гвоздик? А обещал нас удивить.
– Роняешь свою репутацию, стажер.
– От имени присутствующих выражаю глубокое разочарование!
От насмешек Сеньке бросается в голову кровь.
– Хорошо же… Хорошо. Я вас удивлю!
– И сильно? – коварно улыбается Наташа.
– Увидишь, чего в жизни не видела!
– Ой, сейчас он устроит затмение Луны, Земли и Солнца! – «пугается» Миша.
* * *
«Штаб-квартира» ребят в пустом доме. Наташа, Леша и Миша ждут.– Идет, наконец! – говорит Наташа, первой услышав шаги.
Входит сосредоточенный и напряженный Сенька. Быстро выглядывает в окна, проверяя, пусто ли вокруг.
– Дайте честное слово молчать. Если кто проболтается, я… я не знаю, что сделаю!
– Нагнетаешь атмосферу для эффекта?
– Сэм, я серьезно.
– Да о чем речь, стажер, мы своих не продаем!
Еще секунду Сенька медлит, обводя всех взглядом, и достает пистолет «ТТ». Воцаряется глубокое молчание.
– Он что – настоящий? – осмеливается наконец Наташа.
– Ясно, не игрушечный, – Сенька наслаждается произведенным впечатлением.
– Дай подержать, – благоговейно подставляет ладони Леша.
Сенька вынимает обойму и отдает пистолет.
– Да-а… – произносит Леша после молчания. – Удивил так удивил! Слушай, ты его не пробовал?
– Нет. Берегу патроны. Красивый, правда?
– Хорош гад!
Они дети 70-х. Даже на экране оружие мелькает коротко и редко – еще нет в помине видеоклипов или американских боевиков. Они не привыкли к пистолетам, это шок.
– Сеня, откуда? – шепчет Наташа.
Тот дергает плечом и отмалчивается.
– Сеня, ты влипнешь. Это запрещено.
– Вот из тебя и вылезла пай-девочка, отличница, – усмехается Миша.
– Между прочим, это тебе было скучно, – напоминает девочке Сенька.
– Действительно, мамзель Натали, по вашей собственной просьбе. Вы желали сильных ощущений, прошу! – Миша прицеливается в нее.
– Перестань, Сэм! – топает Наташа ногой.
– Если пистолет не устраивает, иди в Третьяковку, – говорит он.
– Полюбуйся, как Иван-царевич катается на сером волке, – иронически добавляет Сенька.
Мишу осеняет идея:
– Ребята, давайте из-за нее стреляться! В обойме шесть штук? По две пули на брата. К барьеру!
Он принимает картинную позу, но Леша отмахивается:
– Нет, вы вообразите такую картину. Подходит Гвоздик в тому орангутангу. «Дяденька, сколько времени?» – «Пора свои часы иметь, парень». Тут Гвоздик говорит: «Я тоже так считаю», – и достает пушечку…
– Орангутанг снимает часы и скачками уносится прочь! – хохочет Миша.
Даже Наташа не выдерживает, смеется:
– А Гвоздик бежит следом и кричит: «Дяденька, возьмите назад, я пошутил!»
– Смотря, какие часы, – небрежно роняет Сенька. – Можно и себе оставить на память.
– А если серьезно?
– Если серьезно, Натка, то у меня в жизни не было такой настоящей… такой сильной вещи! С ним в кармане я – новый человек. – Он ловко вставляет обойму.
– Сень, дай пройтись, – просит Леша.
Сенька великодушно протягивает«ТТ».
– Только осторожно!
* * *
Ребята шагают по улице.– Ваши ощущения, сеньор Ледокол? – спрашивает Миша.
– Новый человек!
– Леша, слева по борту превосходящие силы противника.
– Вперед смотрящий не дремлет. Благодарность в приказе. Лево руля!
– С ума сошел! – вскрикивает Наташа. – Это же Топор с компанией!
– С ними нельзя связываться, Леха, – поддерживает и Миша.
– Связываться не обязательно. Просто пусть знают, что мы их не боимся!
Группа парней лет по семнадцать-восемнадцать стоит, занимая весь тротуар, беседуют:
– И оправдали его?
– Середка на половинку – навесили год условно.
– Это еще терпимо.
Леша трогает крайнего парня за локоть.
– Разрешите.
Тот машинально отступает на полшага. Леша делает своим приглашающий жест. Наташа, Сенька и Миша, стараясь не торопиться, проходят по тротуару. Леша замыкает шествие.
Парни несколько оторопело смотрят вслед.
– Ишь ты-ы!
– Похоже, смена растет. Перспективный мальчик.
– Пора поучить.
– Поучить при случае не вредно, – тянет узкоглазый, скуластый Топорков, лидер компании.
* * *
Среди товарищей по работе Томин слывет человеком не унывающим. Но бывают дни, когда он раздражителен, впадает в тоску: если в расследовании возникает вдруг «мертвая полоса». Томину лучше любая изматывающая гонка, чем топтание на месте.Сегодня один из таких дней. Замнач по розыску в отделении обстоятельно докладывает, что сделано и что проверено. Все проверки дали пока отрицательный результат.
– …Что касается свидетеля Губенко, – заканчивает замнач, – то он действительно любитель футбола, и жена строгая, и все обстоятельства подтвердились без вранья. Я думаю, можно верить его показаниям в отношении парня, который, возможно, стоял «на стреме». Будем искать.
Томин ворчит:
– Мы считали подозрительным того, кто бежал, – а у него телевизор сломался. Он подозревает того, кто стоял, – а тот, глядишь, ждал, у кого прикурить… Но искать, конечно, надо. В дело просится наводчик из здешних.
– Вот и мне сдается. Такой, понимаете, что все окрестные ходы-выходы проверил и в очереди потолкался, прикинул, что к чему.
– Как раз на этот случай, товарищ капитан, у меня для вас списочек, кому продавщицы заранее сообщили про модные куртки. Они, естественно, старались подготовить рынок сбыта – место в переулочке не бойкое.
Читая список, капитан приговаривает:
– Кое-кто попадается знакомый. Есть тут над чем поработать, есть. Займусь.
А в дежурной части того же отделения милиции на барьере, разгораживающем помещение пополам, лежат в полуразвернутой газете два мертвых голубя. И энергичная пожилая женщина прорабатывает Антонину Зорину.
– Это отнюдь не ложная сентиментальность! Сегодня из рогатки в голубя – завтра из той же рогатки человеку в глаз! Подобные явления общественно опасны, и вы обязаны принять меры!
– Хорошо, я выясню…
Она берет в руки одного из голубей, и в это время из внутренней двери появляется Томин.
– Ба! Ниночка!
– Александр Николаевич! Здравствуйте.
– Рад видеть. Вы здесь трудитесь?
– Да, я с несовершеннолетними. А вы по поводу ограбления, да?
– По поводу.
– Мне вот тоже предстоит расследовать преступление, – говорит Нина, усмехнувшись. – Гибель двух птичек… – Она поднимает голубя, и что-то привлекает ее внимание. Оборачивается к женщине. – А вы уверены, что это из рогатки?
– Полагаете, птички покончили самоубийством?
– Александр Николаевич, посмотрите! – Нина раздвигает перья.
– Н-да, это… Отправим-ка на Петровку в НТО. Расскажите, пожалуйста, как и где вы их нашли, – просит он женщину.
– От нас неподалеку расположен квартал домов, предназначенных на слом. Там осталось много зелени, я ходила выбрать кусты сирени для пересадки. Жалко, что все пропадет. И вот в одном из дворов… лежат несчастные! По-моему, это безобразие.
– Согласен, – горячо подхватывает Томин. – И если вы сумеете показать место…
– О, безусловно сумею! – заверяет женщина.
Томин проходит за барьер к дежурному и звонит:
– Зинаида Яновна? Сейчас доставят двух голубей… Посмотришь – поймешь. Распорядись скоренько определить, с какого расстояния их подбили.
* * *
На скамье в парке в ожидании Виктора сидит Бондарь. Тот подходит с приветствием:– Добрый день, маэстро!
Он хочет сесть рядом, Бондарь останавливает его жестом.
– Когда была назначена встреча?
– В полтретьего.
– А сейчас?
Виктор взглядывает на часы.
– Два тридцать пять.
– На сколько ты опоздал?
– Троллейбуса долго не было.
– Я спрашиваю, на сколько ты опоздал? – жестко повторяет Бондарь.
– Всего на пять минут.
– Всего? Ты понимаешь, что такое время ?
– Время – деньги.
– Бывает время – деньги, бывает время – годы. За пять минут можно сесть на десять лет!.. В нашем деле человека ждут одну – ну две минуты. Две минуты нет – значит, либо хвост за собой тянет, либо ссучился.
– Да что вы мне – не верите? Целую пятилетку коечки рядом стояли!
Бондарь встает и направляется вдоль аллеи. Виктор рядом.
– Теперь рассказывай.
– Искомый предмет забрезжил на горизонте, маэстро! У ребят он, как чувствовал. Есть у меня нюх, признайте!
– Все у тебя есть. Даже много лишнего. У каких ребят?
– Сегодня утром захожу на пустырь, где выселенные дома. Извиняюсь, по малой нужде. И вдруг рядом стреляют! Раз и погодя – второй. Я – на звук. Гляжу: пацанье через забор сигает – и деру, а посреди голуби подстреленные. Еще трепыхались.
– Ну? И ты что?
– Не мог же я гнаться за ними и при народе отнимать.
– Ах, черт!.. В лицо не рассмотрел?
– Нет, со спины. Но, по-моему, одного раньше видел. Приметная спина.
– Какого возраста пацаны?
– Лет пятнадцать-шестнадцать. Мое мнение – возраст удачный. Взрослый мужик понес бы в милицию, совсем малец – маме показывать.
– Дожил. Моим пистолетом мальчишки играют!.. Не у тебя одного, Витек, уши торчком.
– Больше никто не слыхал, ручаюсь…
* * *
Виктор ручается не зря: ребята хитро выбрали «стрельбище»: впритык к стройке, где весь день грохот, хуже пальбы.Это типичный окраинный старомосковский дворик, обставленный домами и сараюшками. Вместе с заборами и палисадниками они создают замкнутое пространство.
– Вон мой колышек, – говорит Томин в ухо инспектору угрозыска из отделения. – Там и перышки целы и кровь. По данным НТО, стреляли с семи – десяти метров.
– Это придется обшарить весь двор и палисадники?
– Придется. А гильзы – не арбузы, провозимся. Хорошо бы без посторонних глаз.
– Займу на стройке спецовки и какой-нибудь теодолит, что ли. Станем «размечать план» будущего котлована.
* * *
– А ведь если добуду пистолетик, мне уже другая цена пойдет, а? – говорит Виктор.– Ты, парень, не забывайся. Помни, кто был – примитивный хулиган.
– Хулиган, – с удовольствием подтверждает Виктор. – Но только не примитивный, маэстро, нет. Про меня хорошо адвокат на суде сказал: истоки, говорит, поведения Виктора Лабазникова коренятся в том, что его природная энергия и фантазия не получили выхода в повседневной жизни. Лишенный, говорит, разумного руководства в юные годы, он встал на путь изощренного хулиганства.
– Это для красоты, Витек. Все твои истоки от зависти, что другие лучше живут.
– Что?!.. Да плевал я…
– Брехня. Допустим, тебе приспичило похабщину изобразить. Ты ведь не забор выберешь?
– Большой интерес – забор. Выберу «Волгу» с иголочки и процарапаю до железа.
– Вот-вот. А почему? Потому что знаешь – никогда у тебя «Волги» не будет.
Виктор порывается что-то сказать.
– Я говорю. Заткнись. Тебя, шантрапу, взяли в серьезное дело. Пойдешь ты по-крупному в одиночку? Нет. Только при мне будешь кое-что иметь кроме срока. Чем торговаться, подумай как с пацанами управишься.
– Ну, маэстро, тут уж моя стихия!
* * *
В одном из помещений НТО звучат выстрелы.– Ну и отдача! Попробуйте, Зинаида Яновна, – эксперт Марина протягивает огромный старомодный пистолет.
Кибрит стреляет в стену для экспериментальной стрельбы – «улавливатель», затем достает стреляные пули, вставляет их в специальный сравнительный микроскоп и разглядывает.
Входит Томин. Кибрит встречает его вопросом:
– Нашли?
– Нашли. Думаю от «ТТ», – он достает упакованные гильзы.
– Но от какого?
– Если в одном микрорайоне в течение десяти дней дважды фигурирует огнестрельное оружие… Где бы присесть? Два часа на четвереньках. – Томин берет пистолет, из которого стреляла Кибрит.
– Экзотический зверь! Здоровые, наверно, дырки бьет.
– Американский кольт.
– А калибр?
– Одиннадцать и сорок три. – Кибрит распечатывает гильзы.
– Откуда вынырнул?
– Один старичок хранил, участник первой мировой. Проверяем для порядка, нет ли за этим зверем грехов… Марина, посмотрите.
Та поочередно вставляет гильзы в другой микроскоп, что-то подкручивает, щурится.
– Да, гильзы «ТТ». Семь и шестьдесят два. С характерными индивидуальными особенностями.
– Зинаида Яновна! Мариночка! Последнее желание Томина! На сегодняшний рабочий день, разумеется.
– Ладно, Шурик, понимаем. Но пулегильзотека… Там возни надолго.
* * *
Трое парней-топориков стоят курят, скучают.Появляется Леша; несет в авоське бутылки с молоком. Поодаль за ним следует Виктор. Парни дают Леше приблизиться.
– Глядите, Леха-Ледокол плывет!
– А где ж твоя флотилия?
Леша оценивает обстановку.
– На приколе.
– Ходят слухи, он задается! – не отстают парни.
– Ходят слухи, она стал очень смелый!
– Соответствует действительности, – говорит Леша.
– Ах, как он грубо разговаривает! Ах, я боюсь.
– Ты что же ребенка обижаешь, Ледокол? За это можно и схлопотать.
– Вообще-то, я против вас ничего не имею. Но, если охота, готов, – он отступает на шаг, аккуратно ставит авоську и принимает боксерскую стойку.
Виктор наблюдает.
– Слыхал? – балаганит парень. – Он на все готов!
– Это очень опасно.
– Для него, разумеется.
– Учтите, бью первым. Такой принцип.
– Ах у него еще и принципы!
Парни надвигаются на Лешу. Короткая схватка, в результате которой один падает, другой хватается за скулу, третий в замешательстве отступает.
– Удар! Еще удар! – «болеет» Виктор.
– Могу быть свободным? – бравирует Леша. – Или желаете еще по порции?
– Отвесь им, отвесь посочней! С горошком! – подзуживает Виктор.
– По-моему, уж сыты.
– В следующий раз возьмем нож и вилку, аппетит будет лучше, – обещают побитые.
Виктор уважительно подает Леше авоську.
– Лихо!
Тот забирает авоську и двигается дальше. Виктор идет радом.
– Первый разряд?
– Был одно время.
– Бокс – штука полезная. Но на улице может подвести.
– До сих пор служил.
– Это пока до серьеза не дошло.
– Что вы подразумеваете под «серьезом»?
– Видишь ли, парень… тебя Лехой звать? Может, будем знакомы? Виктор. – Обменивается рукопожатием с несколько озадаченным Лешей. – Сцепился ты, Леха, со шпаной, они теперь не забудут. Про ножик-то с вилкой поминали не зря.
– Да это треп.
– Сегодня треп – завтра серьез. Вилку, понятно, дома оставят, а нож возьмут, раз плюнуть. И что ты тогда с одним боксом?