Страница:
– Если б ты не по службе, Саковин… – Томин не договаривает, но смысл ясен.
– Этак мы действительно перейдем на «вы», – осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: – Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.
– И с кого же мы с Пашей содрали взятку?
– С работника овощной базы.
– И богато взяли?
– Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ – нет или да?
– Нет!
– Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.
– Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…
– То похоже, что ему действительно уплачено, – договаривает Саковин.
– Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!
– Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.
– Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!
Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как маленькому:
– Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи злоупотреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!
– Согласен, наивно, – признает Томин, остывая. – Но когда речь о Паше…
– Оставим его, поговорим о тебе. – Саковин достает из папки фотографию. – Кто этот человек? Что вас связывает?
На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.
– Антонина Михайловна, к вам за помощью.
– Понадобилась-таки директорша?
– Понадобилась, – в тон ей говорит Знаменский. – Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.
– А что вас интересует?
– Вот такая справка в четыре колонки, – он кладет перед ней образец. – По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.
Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.
– Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.
Знаменский – само простодушие:
– В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно – тогда вся картина будет как на ладони.
– Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, – она испытующе смотрит на Знаменского.
– Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.
Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.
– Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но плодотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.
– Я с вами не согласен.
– А я с вами не согласна! – с силой в голосе говорит Чугунникова. – Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать.
– Еще как не совпадает, Антонина Михайловна! По три вагона не совпадает.
– Неужели правда мужики начали заворовываться? – У Чугунниковой огорченный вид.
– Пока не скажу ни «да», ни «нет». Но учет ведется так, чтобы никто ни за что не отвечал. Поступает, например, груз в дежурство одного кладовщика. Акт, что обнаружена недостача, преспокойно составляют уже при следующем. Это нормально?
– Ну…
– Не трудитесь, вопрос риторический. Идем дальше. Должно присутствовать постороннее лицо, что называется, от общественности. Так?
– Обязательно. Для объективности.
– Я выборочно поглядел акты – по четвертому цеху почти везде фигурирует один и тот же человек. Вправе я ждать от него объективности!
– Между прочим, в инструкции о порядке приема не указано, что посторонние лица должны быть разные.
– Ай, Антонина Михайловна!
– Ай, Пал Палыч! – укоризненно подхватывает Чугунникова. – Попробовали бы сами. Ведь никого не дозовешься! Так повсеместно принято: от нас ходят в соседнюю организацию, от них – к нам.
– Да? Мне все-таки интересно будет посмотреть на этого постоянного постороннего… Но мы уклонились от главного. Когда я смогу получить свою справочку?
Чтобы подавить раздражение и сообразить, как вести себя с настырным Знаменским, Чугунникова берет короткий тайм-аут.
– Минутку… – она копается в ящике стола, достает какую-то записку, закладывает между листками календаря. Затем решительным жестом включает переговорное устройство.
– Зоя, меня нет ни для кого, – и, поколебавшись, уточняет: – Кроме Льва Севостьяныча.
– Великий человек – Лев Севостьяныч, – усмехается Знаменский.
– Вы знакомы? – радостно встрепенувшись, спрашивает Чугунникова.
– Ответ может иметь две редакции: «Я знаком со Львом Севостьянычем» или «Лев Севостьяныч знаком со мной». Какую вы предпочитаете?
Чугунникова поняв, что тема скользкая, спешит отмежеваться от «великого человека».
– Да какая разница, я сама случайно познакомилась. На встрече Нового года в Торговом центре.
– Так вы встречали Новый год в Торговом центре?
– Вы спрашиваете так, будто… «значит, ты была на маскараде?»
– В какой-то мере. Но возвращаюсь к своему вопросу, – Знаменский приподнимает за уголок «макет» будущей справки.
Разговор обострился, и Чугунникова решается на крутой поворот.
– Разумеется, если вы настаиваете… Но коли пошло на откровенность, я вам без всяких документов скажу: акты о недостачах при железнодорожных поставках вообще фиктивные!
– Так прямо и скажете?
– Прямо так. Филькины грамоты. Что у нас, что на любой базе. И по-другому быть не может! Удивила?
– Я внимательно слушаю.
– Послушайте, вам полезно. Люди расписываются, будто видели то, чего не видели. И присутствовали, когда их не было. По-вашему выражаясь, они лжесвидетели. Хорошенькую картинку рисую?
– Занимательную.
– Но если я или другой на моем месте попробует это изменить, мы подпишем себе смертный приговор. База возьмет ответственность за все недогрузы поставщика, взломанные вагоны, неисправную тару. Через две недели мы будем в таких долгах, что век не расквитаться!
– И выход один – фальсифицировать документы?
– Да!
– Давайте разберемся, Антонина Михайловна.
– Давайте, Пал Палыч.
– По порядку.
– По порядку.
– Вот пришли вагоны. Внешне все сохранно.
– Инструкция диктует: «Назначенные лица вскрывают вагон».
– То есть, кладовщик говорит грузчикам: «Ребята, давай!»
– Совершенно верно. Ребята вытаскивают двадцать пять полных ящиков, а под ними обнаруживают десяток пустых.
– Тогда?
– Полагается прекратить приемку и составить комиссию.
– Ее функции?
– Определить причины и размер недостачи. И тут, Пал Палыч, начинается юмор.
– Почему?
– Потому, что по инструкции те, кто обнаружил недостачу, не имеют права входить в комиссию. Они, видите ли, заинтересованные лица. Нужны незаинтересованные. Но эти незаинтересованные должны подписаться, будто вагоны при них осмотрели, сняли пломбы и начали разгружать! Понимаете?
– Это уж не юмор – нелепость.
– Между тем только такие акты убедительны для арбитража. Иначе недостачу вешают на нас.
– Найдется у вас экземпляр инструкции?
– С удовольствием! – Чугунникова вынимает из шкафа и подает Знаменскому брошюрку. – Который год ее ругают, но никто не чешется[1].
Этот раунд Чугунникова выиграла и чувствует себя уверенней.
– Ладно, на досуге… – Знаменский прячет инструкцию в папку. – А теперь еще один вопрос. На проходной отменена проверка сумок. А многие из них, я заметил, груженые.
– Ну и пусть идут! – задорно отзывается Чугунникова. – Честное слово, заслужили!
– Атмосферу это вряд ли освежает.
– Зато забор не ломают и не тащат больше. В наших условиях, Пал Палыч, таков принцип материальной заинтересованности.
– Смелая трактовка, товарищ директор.
– Я просто откровеннее других.
– Что же тогда Васькина заклеймили с его бананами?
– Так то в стенной газете! – удивляется Чугунникова. – Приезжает начальство, посторонние… Но мы-то с вами понимаем, что в пределах нормы убыли можно свободно сгноить тонну бананов. А можно не сгноить, что труднее. У меня убыль минимальная, люди работают на совесть.
– Извините, Антонина Михайловна… – включается переговорник.
– Погоди, Зоя!.. Пал Палыч, положа руку на сердце – если кладовщик сбережет обществу тонну, я закрою глаза, что он снесет детям два кило.
– Вы готовы защищать свое мнение в открытую? На любом уровне?
– Да кого интересует мнение завбазой! – уклоняется Чугунникова и спрашивает секретаршу: – Что у тебя, Зоя?
– Подполковник Саковин из МВД спрашивал Знаменского.
Знаменский заметно удивлен.
– Что-нибудь передал? – спрашивает Чугунникова.
– Я записала: «Срочно явиться в комнату номер триста шесть».
– Попрошу подробно: все, что вам удалось выяснить на базе, – говорит Саковин. – Предполагаемый криминал, возможные доказательства. Фигуранты. – Саковин кладет перед собой лист бумаги, вооружается авторучкой.
– Полной ясности пока нет.
– Это не важно. Прошу…
Тем временем Томин, взволнованный и негодующий, объясняется с не менее взволнованной Кибрит.
– Как чувствовала, что-то назревает, какая-то пакость! Ну как чувствовала!.. Зря за человеком не таскаются, Шурик. Если бы ты к этой слежке отнесся серьезно…
– Если бы да кабы… Что угодно мог предположить, только не такое. – Томин кидает взгляд на часы. – Бедный Паша! Уже сорок минут!
– И ты его не предупредил?
– Дал слово Саковину.
– Мало ли что! Пал Палыч хоть бы чуточку подготовился.
– Это, знаешь, палка о двух концах. А если бы Саковин учуял его подготовленность?
– Тоже верно, – вздыхает Кибрит. – Насколько я помню Женю Саковина, – через некоторое время нерешительно говорит она, стараясь подбодрить себя и Томина, – парень был спокойный и не вредный.
– Вредный, не вредный… Задача у него – разложить нас с Пашей на атомы и каждый изучить в отдельности.
В триста шестой комнате продолжается разговор.
– Почему, собственно, вы уверены, что Малахов не крал вагонов? – медленно спрашивает Саковин.
– У меня сложилось твердое впечатление.
Саковин выдерживает паузу и кладет на стол фотографию.
– Малахов и Томин? – изумляется Знаменский. – Они знакомы?
– Томин отрицает. Но хотел бы услышать ваши соображения на этот счет.
– У меня нет соображений. Можно без загадок? – начинает подспудно злиться Пал Палыч.
– Хорошо. Поднимем забрало. Мы получили сигнал, в котором излагается такая версия: работники базы, причастные к хищениям, установили контакт с вашим ближайшим другом. Он согласился посредничать при получении вами взятки.
Пал Палыч смотрит на Саковина, осмысливая услышанное. Обвинение настолько мерзко, что… что остается только взять себя в руки и спокойно защищаться.
– Двое поздоровались на улице. Разве отсюда вытекает, что один – посредник, другой – взяткодатель?
– Скажите, у вас есть документы, написанные рукой Малахова?
– Накладные, акты…
– Хорошо. А сберкнижка у вас есть.
– Да. Мне, как и многим в отделе, переводят зарплату в сберкассу.
– Это я знаю. А еще какие вклады поступали в последние дни? Был кто-нибудь должен вам крупную сумму?
– Нет.
– В таком случае, как вы объясните поступление на ваш счет двух тысяч пятисот рублей?
– Есть такой вклад? – спрашивает Пал Палыч ровным голосом.
– Поедемте в сберкассу, посмотрим вместе, – встает Саковин…
Они возвращаются час спустя.
– Садитесь, – бросает Саковин и довольно долго молча копошится в столе, перебирая какие-то бумаги. – Ну, Пал Палыч?
– Все это фальшивка, – отрывисто говорит Знаменский. – Провокация.
– Но деньги-то реальные, с этим приходится считаться.
– Если человеку «дают на лапу», с ним хотя бы договариваются.
– А может быть, все-таки были предложения, намеки? Какая-нибудь записочка: пожалейте наших деток, отблагодарим?
– Ничего подобного не было!
– Допустим, я верю. Но это еще не очко в вашу пользу. Раз, согласно сигналу, посредничал Томин, прямой разговор с вами вовсе не обязателен.
– Евгений Николаевич, вы – следователь, и я – следователь. Ну зачем давать взятку через левое ухо? Выяснять, что у меня есть задушевный друг в уголовном розыске, налаживать с ним контакт, и без моего ведома… Нелепо!
– Не так уж нелепо, если учесть, что у Томина есть на базе старинный знакомый. Уже по моим, проверенным, сведениями.
– Но не Малахов же? – вырывается у ошеломленного Знаменского.
– Чуть легче, но тоже радости мало – подручный Малахова.
В кабинет входит секретарша.
– Вам просили передать из криминалистической лаборатории, – она протягивает Саковину запечатанный конверт.
– Спасибо. – Он достает из конверта исписанный лист. – Вот видите, Пал Палыч, по предварительному заключению, анализ почерка показал, что перевод послан действительно Малаховым. В свете этого очень неприятно выглядит ваше сегодняшнее голословное заявление, что Малахов непричастен к хищению. Хотя вагоны с грузом исчезли именно в его дежурство.
Еще один ушат холодной воды на голову Пал Палыча. Но пока выдержка не оставляет его.
– Надеюсь, у вас все-таки другая версия происшедшего, – твердо говорит он.
Саковин убирает заключение в папку, папку кладет в сейф, возвращается к столу и лишь после этого отвечает:
– Конечно, есть. Альтернативная версия, например, такова: проведена акция с целью вас дискредитировать и убрать из дела. – Тон его становится менее официальным.
– Так… А зачем? Я же не веду на базе следствия, Евгений Николаевич. Я не человек, от которого все зависит! Только один из проверяющих. Ну, придет другой… Должен сказать, провокация довольно бессмысленная. Или имеет другую цель.
– Все противоречия мы видим и учитываем. Они влияют на нашу позицию.
– А уж что касается Томина…
– Да будет вам вступаться друг за друга! – с чуть заметной улыбкой перебивает Саковин. – Не занимайте против меня круговую оборону. Над альтернативной версией нам работать вместе.
– В подобной ситуации мои права… – начинает Пал Палыч.
– Остаются прежними, – доканчивает Саковин. – Вас решено не отстранять.
– Спасибо за доверие, – сухо вставляет Пал Палыч.
– Но отсюда не следует, что можно даже вот столько успокаиваться. Дело очень серьезно. Если вас переиграют, Пал Палыч…
– Слушаю… Доброе утро, Шурик… Конечно, надо обсудить на свежую голову, вчера были сплошные эмоции. Приду, только позже. Есть маленькая идея, – она кладет трубку, щелкает пудреницей, решительно встает.
В кабинете Саковин встречает ее радушно.
– Знаешь, был почти уверен, что ты явишься, – говорит он после приветствий.
– А то нет!
– Да, уж раз ЗнаТоКи под обстрелом… Ну, садись, садись, все равно рад. Как жизнь?
– Твоими молитвами! – с иронией, за которой слышится упрек, отзывается Кибрит.
– Зина, претензий не принимаю. Дельный совет – пожалуйста.
– Ты этого Малахова вызывал? Он-то что говорит?
– С Малаховым я решил встретиться, держа в руках окончательный акт экспертизы почерка… Пойми, если он сознается, это будет уже официальное заявление о даче взятки. Я обязан немедленно отправлять материал в прокуратуру для возбуждения дела. А пока акта нет, можно еще много чего выяснить своими силами. Надеюсь добраться до правды в рамках служебного расследования.
– Я поняла… Фотографию ты проверил?
– Да, смотрели ее ребята, – вздыхает Саковин. – Похожа на настоящую.
– Не может быть, Женя! Я зашла как раз по этому поводу. Не знаю, помнишь или нет, но уже давно Юра Зайцев доказал: если объекты совмещены искусственно, то их освещенность всегда будет неодинакова. Даже при ювелирном фотомонтаже.
– Зайцев? … Нет, не помню.
– Он потом ушел в НИИ милиции. Я тебя умоляю, свяжись, узнай, наверняка кто-нибудь делает такие исследования!
– Умолять, Зина, незачем. Что ты, в самом деле…
– Слушай, Паша, мы с тобой по уши в дерьме! – возбужденно шагая от стола к сейфу, говорит Томин. – Требуется доказать, как мы будем вылезать. А ты рассуждаешь, что ошибся в Малахове! Не интересует меня Малахов. Меня интересует, что мы будем дальше рассказывать нашему подполковнику.
– Вот этого я обсуждать не намерен.
– Ты катастрофически слаб в защите, Паша!
– Ошибаешься! Я зол как никогда и собираюсь драться! Но я отказываюсь сговариваться, как себя вести!
– Ну публика! Успели сцепиться? – входит Кибрит.
– Да Паша обижается, что мало дали. Две с половиной – ни туда ни сюда.
– За такую голову гроши! – поддерживает Кибрит, стараясь разрядить атмосферу. – Я была у Саковина. Думаю, удастся доказать, что фотомонтаж.
Друзья тотчас забывают о распрях.
– Хотел бы я знать, вместо кого приляпан любимый Пашин Малахов… Жалко, фон размыт.
– Но снимок сделан на улице.
– Со столькими людьми встречаешься – здороваешься!
– Погоди, Шурик. За тобой ходили пять дней?
– Пять.
– А ты все дни был в том костюме, что на фотографии?
– Зинаида, ты права! Ну-ка, покопаемся в извилинах…
Он задумывается, перебирая в памяти встреченных людей.
– Этот… этот… те двое… С Мишей мы постояли… потом… нет, я был без пиджака… Кому же я подавал руку на улице?.. Подключить, что ли, мышечную память…
Томин встает с кресла, делает шага два, протягивает вперед руку, стараясь через жест восстановить ситуацию.
– Я там так стою? – спрашивает он Знаменского.
– Рука чуть повыше… И голову приподними.
– Значит, он более рослый…
Приняв замечание к сведению, Томин делает новую попытку.
– Убавь улыбку! – режиссирует Знаменский. – В лице, пожалуй, удивление.
– Ага… – Снова два шага вперед, рука протянута для пожатия, губы изображают полуулыбку.
– Не так охотно тяни…
– Викулов! – восклицает вдруг Томин. – Точно, Викулов! Помните такого субъекта? – спрашивает он, уже набирая номер телефона.
– Что-то знакомое.
– Алло, гостиница «Космос»? Старшего администратора. Из угрозыска. – Он прикрывает микрофон ладонью. – Вы должны помнить: с третьего курса его погнали за аморалку.
– Ах тот! – морщится Кибрит, поняв, о ком речь.
– Да-да? Старший инспектор Томин беспокоит. У меня просьба. Дней девять назад не останавливался у вас некто Викулов? Вера, Иван, Катерина… Да, Викулов. Жду… Нет? Спасибо большое. – Он разъединяет и набирает внутренний номер, бормоча: – Позвони ему в «Космос»! То-то он бесконечно тряс руку… Аркаша? Я у Знаменского. Проверь срочно: Викулов… – Томин оглядывается на своих: – Леша? Леня?..
Знаменский подсказывает:
– Леонид.
– Викулов Леонид, плюс-минус год – мой ровесник, учился со мной в институте, стало быть, прописан. Жду. – Он кладет трубку.
– Шурик, да как он может быть связан с этой историей? – сомневается Кибрит.
– Пока не знаю. Но чего не бывает. Уж если Паша начал взятки брать… Нет, ну чем приходится заниматься! Доказывай, что ты не верблюд!
– Ладно, – останавливается Знаменский. – Настройся на чисто профессиональную реакцию: где, кому мы прищемили хвост? Иначе не разберемся.
– Ну ты-то поперек горла базовским комбинаторам. А я уж думал-думал… Единственный вариант – обидел Шишкина. Недооценил Сеньора Помидора. Есть такой рыночный делец.
– Нет, ничего не понимаю. Против кого же удар? Против тебя или против Пал Палыча?
– Думаешь, мы понимаем? Это вопрос века, Зинаида. Если против Паши – зачем приплели меня? Если против меня – при чем тут Паша?
– Скорей, все-таки Пал Палыч на прицеле. Тебе отвели роль посредника, а взятка-то – ему.
– Заметь, Паша, все тебе: и честь и деньги.
– Если в прорези я – необъяснима слежка за тобой. Ведь я едва появился на базе, ровным счетом ничего еще не раскопал, а за тобой уже ходили.
– Значит, вопрос остается открытым, – вздыхает Кибрит. – Голова кругом: у тебя враги на базе, у тебя – на рынке. Но они же вас объединили! Выходит, они против вас тоже объединились?
– Выходит, враги общие.
Долго еще они прикидывают так и сяк. Шишкин, Малахов да Васькин, да еще Викулов… Как их увязать? Чем?
Наконец звонит Аркадий. Среди Леонидов Викуловых пригодного возраста есть врачи, спортивный тренер, целых почему-то пять фармацевтов … и вдруг Томин кричит:
– Стоп! Вот это – совершенно прелестно! Спасибо! Паша, он бригадир грузчиков на твоей бандитско-фруктовой базе.
– Викулов? – ахает Кибрит.
– Да. Мы на верном пути. Там и там – огурчики-помидорчики. Шишкин, видно, с базой… – Томин замком сцепляет руки. – Лично мне задача ясна. Вплотную заняться Шишкиным и разведать стиль жизни Викулова. С тремя курсами юридического он там у них небось подпольная служба безопасности.
Знаменский предостерегающе поднимает палец:
– Вот он – твой старинный знакомый. Ты понял? Держись от Викулова на пушечный выстрел. Если ты с ним вздумаешь встретиться, а Саковин узнает…
– Да, пожалуй, ссылкой на любознательность не отделаешься. Понял, остерегусь… Ну вы мне – ни пуха, а я вам – как полагается, и ушел. Привет!
Томин стремительно выходит. Кибрит оборачивается к Знаменскому:
– Кажется, немного просветлело, а?
– Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет!
– Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел – испугались, что опасен, и начали огород городить.
– О-хо-хо… Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более – надо работать. Выкроишь часок?
– По линии криминалистики?
– Да, я тут приволок кое-какие документы. – Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с многочисленными закладками.
– Батюшки!
– Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно!
Кибрит печально усаживается за стол.
– Голубые закладки – это акты о недостачах. – Знаменский раскрывает подшивки и показывает: – Тут то и дело встречается фамилия Старухин.
– Вижу.
– Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки?
– Сам-то куда?
– Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет!
– Девушка! Междугородная! – кричит Томин. – Не разъединяйте, пожалуйста, человека пошли искать!..
Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся.
– Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забыли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали… Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу… Договорились, буду встречать.
– Почему все открыто, а товар не принимают? – спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину.
– А? – сонно откликается человек. – Мне покараулить велели.
– Где Малахов?
– Не знаю, это Васькина товар. Они все там. – И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешающего дремать.
В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе – бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски.
Лобов с виду трезв, Васькин – навеселе, перекупщик изрядно «нагрузился» и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это.
– А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? – продолжает он содержательную беседу.
Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстречу Знаменскому, говорит «здрасьте» и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наглость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте.
– Этак мы действительно перейдем на «вы», – осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: – Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.
– И с кого же мы с Пашей содрали взятку?
– С работника овощной базы.
– И богато взяли?
– Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ – нет или да?
– Нет!
– Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.
– Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…
– То похоже, что ему действительно уплачено, – договаривает Саковин.
– Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!
– Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.
– Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!
Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как маленькому:
– Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи злоупотреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!
– Согласен, наивно, – признает Томин, остывая. – Но когда речь о Паше…
– Оставим его, поговорим о тебе. – Саковин достает из папки фотографию. – Кто этот человек? Что вас связывает?
На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.
* * *
Знаменский входит в кабинет Чугунниковой.– Антонина Михайловна, к вам за помощью.
– Понадобилась-таки директорша?
– Понадобилась, – в тон ей говорит Знаменский. – Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.
– А что вас интересует?
– Вот такая справка в четыре колонки, – он кладет перед ней образец. – По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.
Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.
– Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.
Знаменский – само простодушие:
– В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно – тогда вся картина будет как на ладони.
– Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, – она испытующе смотрит на Знаменского.
– Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.
Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.
– Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но плодотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.
– Я с вами не согласен.
– А я с вами не согласна! – с силой в голосе говорит Чугунникова. – Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать.
– Еще как не совпадает, Антонина Михайловна! По три вагона не совпадает.
– Неужели правда мужики начали заворовываться? – У Чугунниковой огорченный вид.
– Пока не скажу ни «да», ни «нет». Но учет ведется так, чтобы никто ни за что не отвечал. Поступает, например, груз в дежурство одного кладовщика. Акт, что обнаружена недостача, преспокойно составляют уже при следующем. Это нормально?
– Ну…
– Не трудитесь, вопрос риторический. Идем дальше. Должно присутствовать постороннее лицо, что называется, от общественности. Так?
– Обязательно. Для объективности.
– Я выборочно поглядел акты – по четвертому цеху почти везде фигурирует один и тот же человек. Вправе я ждать от него объективности!
– Между прочим, в инструкции о порядке приема не указано, что посторонние лица должны быть разные.
– Ай, Антонина Михайловна!
– Ай, Пал Палыч! – укоризненно подхватывает Чугунникова. – Попробовали бы сами. Ведь никого не дозовешься! Так повсеместно принято: от нас ходят в соседнюю организацию, от них – к нам.
– Да? Мне все-таки интересно будет посмотреть на этого постоянного постороннего… Но мы уклонились от главного. Когда я смогу получить свою справочку?
Чтобы подавить раздражение и сообразить, как вести себя с настырным Знаменским, Чугунникова берет короткий тайм-аут.
– Минутку… – она копается в ящике стола, достает какую-то записку, закладывает между листками календаря. Затем решительным жестом включает переговорное устройство.
– Зоя, меня нет ни для кого, – и, поколебавшись, уточняет: – Кроме Льва Севостьяныча.
– Великий человек – Лев Севостьяныч, – усмехается Знаменский.
– Вы знакомы? – радостно встрепенувшись, спрашивает Чугунникова.
– Ответ может иметь две редакции: «Я знаком со Львом Севостьянычем» или «Лев Севостьяныч знаком со мной». Какую вы предпочитаете?
Чугунникова поняв, что тема скользкая, спешит отмежеваться от «великого человека».
– Да какая разница, я сама случайно познакомилась. На встрече Нового года в Торговом центре.
– Так вы встречали Новый год в Торговом центре?
– Вы спрашиваете так, будто… «значит, ты была на маскараде?»
– В какой-то мере. Но возвращаюсь к своему вопросу, – Знаменский приподнимает за уголок «макет» будущей справки.
Разговор обострился, и Чугунникова решается на крутой поворот.
– Разумеется, если вы настаиваете… Но коли пошло на откровенность, я вам без всяких документов скажу: акты о недостачах при железнодорожных поставках вообще фиктивные!
– Так прямо и скажете?
– Прямо так. Филькины грамоты. Что у нас, что на любой базе. И по-другому быть не может! Удивила?
– Я внимательно слушаю.
– Послушайте, вам полезно. Люди расписываются, будто видели то, чего не видели. И присутствовали, когда их не было. По-вашему выражаясь, они лжесвидетели. Хорошенькую картинку рисую?
– Занимательную.
– Но если я или другой на моем месте попробует это изменить, мы подпишем себе смертный приговор. База возьмет ответственность за все недогрузы поставщика, взломанные вагоны, неисправную тару. Через две недели мы будем в таких долгах, что век не расквитаться!
– И выход один – фальсифицировать документы?
– Да!
– Давайте разберемся, Антонина Михайловна.
– Давайте, Пал Палыч.
– По порядку.
– По порядку.
– Вот пришли вагоны. Внешне все сохранно.
– Инструкция диктует: «Назначенные лица вскрывают вагон».
– То есть, кладовщик говорит грузчикам: «Ребята, давай!»
– Совершенно верно. Ребята вытаскивают двадцать пять полных ящиков, а под ними обнаруживают десяток пустых.
– Тогда?
– Полагается прекратить приемку и составить комиссию.
– Ее функции?
– Определить причины и размер недостачи. И тут, Пал Палыч, начинается юмор.
– Почему?
– Потому, что по инструкции те, кто обнаружил недостачу, не имеют права входить в комиссию. Они, видите ли, заинтересованные лица. Нужны незаинтересованные. Но эти незаинтересованные должны подписаться, будто вагоны при них осмотрели, сняли пломбы и начали разгружать! Понимаете?
– Это уж не юмор – нелепость.
– Между тем только такие акты убедительны для арбитража. Иначе недостачу вешают на нас.
– Найдется у вас экземпляр инструкции?
– С удовольствием! – Чугунникова вынимает из шкафа и подает Знаменскому брошюрку. – Который год ее ругают, но никто не чешется[1].
Этот раунд Чугунникова выиграла и чувствует себя уверенней.
– Ладно, на досуге… – Знаменский прячет инструкцию в папку. – А теперь еще один вопрос. На проходной отменена проверка сумок. А многие из них, я заметил, груженые.
– Ну и пусть идут! – задорно отзывается Чугунникова. – Честное слово, заслужили!
– Атмосферу это вряд ли освежает.
– Зато забор не ломают и не тащат больше. В наших условиях, Пал Палыч, таков принцип материальной заинтересованности.
– Смелая трактовка, товарищ директор.
– Я просто откровеннее других.
– Что же тогда Васькина заклеймили с его бананами?
– Так то в стенной газете! – удивляется Чугунникова. – Приезжает начальство, посторонние… Но мы-то с вами понимаем, что в пределах нормы убыли можно свободно сгноить тонну бананов. А можно не сгноить, что труднее. У меня убыль минимальная, люди работают на совесть.
– Извините, Антонина Михайловна… – включается переговорник.
– Погоди, Зоя!.. Пал Палыч, положа руку на сердце – если кладовщик сбережет обществу тонну, я закрою глаза, что он снесет детям два кило.
– Вы готовы защищать свое мнение в открытую? На любом уровне?
– Да кого интересует мнение завбазой! – уклоняется Чугунникова и спрашивает секретаршу: – Что у тебя, Зоя?
– Подполковник Саковин из МВД спрашивал Знаменского.
Знаменский заметно удивлен.
– Что-нибудь передал? – спрашивает Чугунникова.
– Я записала: «Срочно явиться в комнату номер триста шесть».
* * *
В комнате триста шесть, на стуле, где недавно сидел Томин, теперь Знаменский, еще не подозревающий, какой сюрприз его ждет.– Попрошу подробно: все, что вам удалось выяснить на базе, – говорит Саковин. – Предполагаемый криминал, возможные доказательства. Фигуранты. – Саковин кладет перед собой лист бумаги, вооружается авторучкой.
– Полной ясности пока нет.
– Это не важно. Прошу…
Тем временем Томин, взволнованный и негодующий, объясняется с не менее взволнованной Кибрит.
– Как чувствовала, что-то назревает, какая-то пакость! Ну как чувствовала!.. Зря за человеком не таскаются, Шурик. Если бы ты к этой слежке отнесся серьезно…
– Если бы да кабы… Что угодно мог предположить, только не такое. – Томин кидает взгляд на часы. – Бедный Паша! Уже сорок минут!
– И ты его не предупредил?
– Дал слово Саковину.
– Мало ли что! Пал Палыч хоть бы чуточку подготовился.
– Это, знаешь, палка о двух концах. А если бы Саковин учуял его подготовленность?
– Тоже верно, – вздыхает Кибрит. – Насколько я помню Женю Саковина, – через некоторое время нерешительно говорит она, стараясь подбодрить себя и Томина, – парень был спокойный и не вредный.
– Вредный, не вредный… Задача у него – разложить нас с Пашей на атомы и каждый изучить в отдельности.
В триста шестой комнате продолжается разговор.
– Почему, собственно, вы уверены, что Малахов не крал вагонов? – медленно спрашивает Саковин.
– У меня сложилось твердое впечатление.
Саковин выдерживает паузу и кладет на стол фотографию.
– Малахов и Томин? – изумляется Знаменский. – Они знакомы?
– Томин отрицает. Но хотел бы услышать ваши соображения на этот счет.
– У меня нет соображений. Можно без загадок? – начинает подспудно злиться Пал Палыч.
– Хорошо. Поднимем забрало. Мы получили сигнал, в котором излагается такая версия: работники базы, причастные к хищениям, установили контакт с вашим ближайшим другом. Он согласился посредничать при получении вами взятки.
Пал Палыч смотрит на Саковина, осмысливая услышанное. Обвинение настолько мерзко, что… что остается только взять себя в руки и спокойно защищаться.
– Двое поздоровались на улице. Разве отсюда вытекает, что один – посредник, другой – взяткодатель?
– Скажите, у вас есть документы, написанные рукой Малахова?
– Накладные, акты…
– Хорошо. А сберкнижка у вас есть.
– Да. Мне, как и многим в отделе, переводят зарплату в сберкассу.
– Это я знаю. А еще какие вклады поступали в последние дни? Был кто-нибудь должен вам крупную сумму?
– Нет.
– В таком случае, как вы объясните поступление на ваш счет двух тысяч пятисот рублей?
– Есть такой вклад? – спрашивает Пал Палыч ровным голосом.
– Поедемте в сберкассу, посмотрим вместе, – встает Саковин…
Они возвращаются час спустя.
– Садитесь, – бросает Саковин и довольно долго молча копошится в столе, перебирая какие-то бумаги. – Ну, Пал Палыч?
– Все это фальшивка, – отрывисто говорит Знаменский. – Провокация.
– Но деньги-то реальные, с этим приходится считаться.
– Если человеку «дают на лапу», с ним хотя бы договариваются.
– А может быть, все-таки были предложения, намеки? Какая-нибудь записочка: пожалейте наших деток, отблагодарим?
– Ничего подобного не было!
– Допустим, я верю. Но это еще не очко в вашу пользу. Раз, согласно сигналу, посредничал Томин, прямой разговор с вами вовсе не обязателен.
– Евгений Николаевич, вы – следователь, и я – следователь. Ну зачем давать взятку через левое ухо? Выяснять, что у меня есть задушевный друг в уголовном розыске, налаживать с ним контакт, и без моего ведома… Нелепо!
– Не так уж нелепо, если учесть, что у Томина есть на базе старинный знакомый. Уже по моим, проверенным, сведениями.
– Но не Малахов же? – вырывается у ошеломленного Знаменского.
– Чуть легче, но тоже радости мало – подручный Малахова.
В кабинет входит секретарша.
– Вам просили передать из криминалистической лаборатории, – она протягивает Саковину запечатанный конверт.
– Спасибо. – Он достает из конверта исписанный лист. – Вот видите, Пал Палыч, по предварительному заключению, анализ почерка показал, что перевод послан действительно Малаховым. В свете этого очень неприятно выглядит ваше сегодняшнее голословное заявление, что Малахов непричастен к хищению. Хотя вагоны с грузом исчезли именно в его дежурство.
Еще один ушат холодной воды на голову Пал Палыча. Но пока выдержка не оставляет его.
– Надеюсь, у вас все-таки другая версия происшедшего, – твердо говорит он.
Саковин убирает заключение в папку, папку кладет в сейф, возвращается к столу и лишь после этого отвечает:
– Конечно, есть. Альтернативная версия, например, такова: проведена акция с целью вас дискредитировать и убрать из дела. – Тон его становится менее официальным.
– Так… А зачем? Я же не веду на базе следствия, Евгений Николаевич. Я не человек, от которого все зависит! Только один из проверяющих. Ну, придет другой… Должен сказать, провокация довольно бессмысленная. Или имеет другую цель.
– Все противоречия мы видим и учитываем. Они влияют на нашу позицию.
– А уж что касается Томина…
– Да будет вам вступаться друг за друга! – с чуть заметной улыбкой перебивает Саковин. – Не занимайте против меня круговую оборону. Над альтернативной версией нам работать вместе.
– В подобной ситуации мои права… – начинает Пал Палыч.
– Остаются прежними, – доканчивает Саковин. – Вас решено не отстранять.
– Спасибо за доверие, – сухо вставляет Пал Палыч.
– Но отсюда не следует, что можно даже вот столько успокаиваться. Дело очень серьезно. Если вас переиграют, Пал Палыч…
* * *
Кибрит, глядя в зеркальце, пудрит нос, поправляет прическу. Звонит телефон.– Слушаю… Доброе утро, Шурик… Конечно, надо обсудить на свежую голову, вчера были сплошные эмоции. Приду, только позже. Есть маленькая идея, – она кладет трубку, щелкает пудреницей, решительно встает.
В кабинете Саковин встречает ее радушно.
– Знаешь, был почти уверен, что ты явишься, – говорит он после приветствий.
– А то нет!
– Да, уж раз ЗнаТоКи под обстрелом… Ну, садись, садись, все равно рад. Как жизнь?
– Твоими молитвами! – с иронией, за которой слышится упрек, отзывается Кибрит.
– Зина, претензий не принимаю. Дельный совет – пожалуйста.
– Ты этого Малахова вызывал? Он-то что говорит?
– С Малаховым я решил встретиться, держа в руках окончательный акт экспертизы почерка… Пойми, если он сознается, это будет уже официальное заявление о даче взятки. Я обязан немедленно отправлять материал в прокуратуру для возбуждения дела. А пока акта нет, можно еще много чего выяснить своими силами. Надеюсь добраться до правды в рамках служебного расследования.
– Я поняла… Фотографию ты проверил?
– Да, смотрели ее ребята, – вздыхает Саковин. – Похожа на настоящую.
– Не может быть, Женя! Я зашла как раз по этому поводу. Не знаю, помнишь или нет, но уже давно Юра Зайцев доказал: если объекты совмещены искусственно, то их освещенность всегда будет неодинакова. Даже при ювелирном фотомонтаже.
– Зайцев? … Нет, не помню.
– Он потом ушел в НИИ милиции. Я тебя умоляю, свяжись, узнай, наверняка кто-нибудь делает такие исследования!
– Умолять, Зина, незачем. Что ты, в самом деле…
* * *
В кабинете Знаменского небольшая ссора – от нервов.– Слушай, Паша, мы с тобой по уши в дерьме! – возбужденно шагая от стола к сейфу, говорит Томин. – Требуется доказать, как мы будем вылезать. А ты рассуждаешь, что ошибся в Малахове! Не интересует меня Малахов. Меня интересует, что мы будем дальше рассказывать нашему подполковнику.
– Вот этого я обсуждать не намерен.
– Ты катастрофически слаб в защите, Паша!
– Ошибаешься! Я зол как никогда и собираюсь драться! Но я отказываюсь сговариваться, как себя вести!
– Ну публика! Успели сцепиться? – входит Кибрит.
– Да Паша обижается, что мало дали. Две с половиной – ни туда ни сюда.
– За такую голову гроши! – поддерживает Кибрит, стараясь разрядить атмосферу. – Я была у Саковина. Думаю, удастся доказать, что фотомонтаж.
Друзья тотчас забывают о распрях.
– Хотел бы я знать, вместо кого приляпан любимый Пашин Малахов… Жалко, фон размыт.
– Но снимок сделан на улице.
– Со столькими людьми встречаешься – здороваешься!
– Погоди, Шурик. За тобой ходили пять дней?
– Пять.
– А ты все дни был в том костюме, что на фотографии?
– Зинаида, ты права! Ну-ка, покопаемся в извилинах…
Он задумывается, перебирая в памяти встреченных людей.
– Этот… этот… те двое… С Мишей мы постояли… потом… нет, я был без пиджака… Кому же я подавал руку на улице?.. Подключить, что ли, мышечную память…
Томин встает с кресла, делает шага два, протягивает вперед руку, стараясь через жест восстановить ситуацию.
– Я там так стою? – спрашивает он Знаменского.
– Рука чуть повыше… И голову приподними.
– Значит, он более рослый…
Приняв замечание к сведению, Томин делает новую попытку.
– Убавь улыбку! – режиссирует Знаменский. – В лице, пожалуй, удивление.
– Ага… – Снова два шага вперед, рука протянута для пожатия, губы изображают полуулыбку.
– Не так охотно тяни…
– Викулов! – восклицает вдруг Томин. – Точно, Викулов! Помните такого субъекта? – спрашивает он, уже набирая номер телефона.
– Что-то знакомое.
– Алло, гостиница «Космос»? Старшего администратора. Из угрозыска. – Он прикрывает микрофон ладонью. – Вы должны помнить: с третьего курса его погнали за аморалку.
– Ах тот! – морщится Кибрит, поняв, о ком речь.
– Да-да? Старший инспектор Томин беспокоит. У меня просьба. Дней девять назад не останавливался у вас некто Викулов? Вера, Иван, Катерина… Да, Викулов. Жду… Нет? Спасибо большое. – Он разъединяет и набирает внутренний номер, бормоча: – Позвони ему в «Космос»! То-то он бесконечно тряс руку… Аркаша? Я у Знаменского. Проверь срочно: Викулов… – Томин оглядывается на своих: – Леша? Леня?..
Знаменский подсказывает:
– Леонид.
– Викулов Леонид, плюс-минус год – мой ровесник, учился со мной в институте, стало быть, прописан. Жду. – Он кладет трубку.
– Шурик, да как он может быть связан с этой историей? – сомневается Кибрит.
– Пока не знаю. Но чего не бывает. Уж если Паша начал взятки брать… Нет, ну чем приходится заниматься! Доказывай, что ты не верблюд!
– Ладно, – останавливается Знаменский. – Настройся на чисто профессиональную реакцию: где, кому мы прищемили хвост? Иначе не разберемся.
– Ну ты-то поперек горла базовским комбинаторам. А я уж думал-думал… Единственный вариант – обидел Шишкина. Недооценил Сеньора Помидора. Есть такой рыночный делец.
– Нет, ничего не понимаю. Против кого же удар? Против тебя или против Пал Палыча?
– Думаешь, мы понимаем? Это вопрос века, Зинаида. Если против Паши – зачем приплели меня? Если против меня – при чем тут Паша?
– Скорей, все-таки Пал Палыч на прицеле. Тебе отвели роль посредника, а взятка-то – ему.
– Заметь, Паша, все тебе: и честь и деньги.
– Если в прорези я – необъяснима слежка за тобой. Ведь я едва появился на базе, ровным счетом ничего еще не раскопал, а за тобой уже ходили.
– Значит, вопрос остается открытым, – вздыхает Кибрит. – Голова кругом: у тебя враги на базе, у тебя – на рынке. Но они же вас объединили! Выходит, они против вас тоже объединились?
– Выходит, враги общие.
Долго еще они прикидывают так и сяк. Шишкин, Малахов да Васькин, да еще Викулов… Как их увязать? Чем?
Наконец звонит Аркадий. Среди Леонидов Викуловых пригодного возраста есть врачи, спортивный тренер, целых почему-то пять фармацевтов … и вдруг Томин кричит:
– Стоп! Вот это – совершенно прелестно! Спасибо! Паша, он бригадир грузчиков на твоей бандитско-фруктовой базе.
– Викулов? – ахает Кибрит.
– Да. Мы на верном пути. Там и там – огурчики-помидорчики. Шишкин, видно, с базой… – Томин замком сцепляет руки. – Лично мне задача ясна. Вплотную заняться Шишкиным и разведать стиль жизни Викулова. С тремя курсами юридического он там у них небось подпольная служба безопасности.
Знаменский предостерегающе поднимает палец:
– Вот он – твой старинный знакомый. Ты понял? Держись от Викулова на пушечный выстрел. Если ты с ним вздумаешь встретиться, а Саковин узнает…
– Да, пожалуй, ссылкой на любознательность не отделаешься. Понял, остерегусь… Ну вы мне – ни пуха, а я вам – как полагается, и ушел. Привет!
Томин стремительно выходит. Кибрит оборачивается к Знаменскому:
– Кажется, немного просветлело, а?
– Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет!
– Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел – испугались, что опасен, и начали огород городить.
– О-хо-хо… Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более – надо работать. Выкроишь часок?
– По линии криминалистики?
– Да, я тут приволок кое-какие документы. – Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с многочисленными закладками.
– Батюшки!
– Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно!
Кибрит печально усаживается за стол.
– Голубые закладки – это акты о недостачах. – Знаменский раскрывает подшивки и показывает: – Тут то и дело встречается фамилия Старухин.
– Вижу.
– Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки?
– Сам-то куда?
– Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет!
* * *
Непонятно, как сыщики прошлого обходились без телефонного кабеля? Нет, правда, попробуйте себе представить. Совершенно немыслимо…– Девушка! Междугородная! – кричит Томин. – Не разъединяйте, пожалуйста, человека пошли искать!..
Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся.
– Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забыли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали… Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу… Договорились, буду встречать.
* * *
У стены склада четвертого цеха греется на солнышке какой-то человек в рабочих брюках. А на железнодорожных путях стоит несколько полуразгруженных вагонов с длинными парниковыми огурцами.– Почему все открыто, а товар не принимают? – спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину.
– А? – сонно откликается человек. – Мне покараулить велели.
– Где Малахов?
– Не знаю, это Васькина товар. Они все там. – И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешающего дремать.
В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе – бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски.
Лобов с виду трезв, Васькин – навеселе, перекупщик изрядно «нагрузился» и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это.
– А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? – продолжает он содержательную беседу.
Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстречу Знаменскому, говорит «здрасьте» и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наглость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте.