Лаврова Ольга. Побег

   …И опять он спал в купе, смотрел в окно, доедал со дна сумки дорожные припасы.
   Поезд, сначала полупустой, постепенно заселялся. Где-то плакал грудной ребенок. За стенкой азартно заби­вали козла. Дюжий буфетчик из вагона-ресторана разво­зил кефир и конфеты; потом собирал бутылки. Все это не мешало. Но ни есть, ни спать уже решительно не хотелось. Томин амнистировал «Робинзона Крузо», пробежал десяток страниц и отложил. Было неспокойно и скучно. Он уже жалел, что проинструктированная начальником стан­ции проводница так долго охраняет его от попутчиков.
   О Багрове думать-гадать бесполезно, нужна свежая информация. Он решил подумать о субботе; сочинить нестандартный тост. За этим занятием его таки сморило, и как раз тогда явились попутчики. Набилась в вагон компания туристов с рюкзаками, лыжами и прочим сна­ряжением. На долю Томина достались два парня и некра­сивая девица в очках.
   Когда он открыл глаза вторично, парней оказалось уже трое, и девушки (обе новенькие и смешливые) резали на газете батон.
   «Либо ходят друг к другу в гости, либо размножаются почкованием. Второе, конечно, забавней, но купе не резиновое».
   Он умостился поудобней в своем уголке. Забренчали на гитаре, завелись петь, бросили, переключились на анекдоты. Забулькало в стаканах, запахло пивом. Песни были известные, анекдоты тоже.
   «Вернемся к тосту, концовка еще не дотянута».
   Через несколько минут он уловил, что речь шла о нем:
   – Да он и не спит. Он просто меланхолик.
   – У него сварливая теща и куча детей…
   – Ребята, перестаньте.
   – А собственно, почему? Битых два часа человек сидит как истукан. Не ест, не пьет и не веселится. Это неестественно.
   – А может, он просто стеснительный?
   – Сейчас я выясню! – произнес задорный девичий голосок.
   Томина дернули за рукав, и он отозвался притворно-сонливым тоном:
   – Я вас слушаю.
   – Скажите, вы всегда такой… м-м… унылый?
   – Я очень мрачен от природы. Кроме того, без малого два дня я толок воду в ступе. Не пробовали? Жуткое занятие.
   – А куда вы едете?
   Девушка была смугленькая, с ямочками на щеках. Ладно, давай поболтаем.
   – В маленький далекий городок.
   – Там вы тоже будете толочь воду в ступе? – ямочки стали глубже.
   – Не исключено.
   – Мне вас искренне жаль… Хотите бутерброд с сыром?
   – Кажется, нет.
   – А с колбасой?
   – Спасибо, еще меньше.
   – Ко всему прочему вы еще и вегетарианец? – вме­шался сидевший рядом парень с гитарой.
   Вместо ответа Томин тронул пальцем струну:
   – Слышишь звук? Подтянуть надо.
   – Может, споем? – улыбнулся тот насмешливо.
   Томин забрал гитару, тщательно настроил. И сыграл «Чижика-пыжика».
   – Ничего смешного. Подчас это сложнейший воп­рос – где был Чижик-пыжик такого-то числа в такое-то время…
   Он коротко задумался: в субботу непременно заставят петь. Надо хоть вспомнить, как это делается.
   Он взял несколько аккордов и запел – ребятам не знакомое, потому что свое: про часы, которые шли, опережая время, и очень этим гордились; потом про то, как за Полярным кругом решили строить арбузолитейный цех… Тексты у Томина были юмористические, под­текст грустный и вольнодумный, мелодии запоминаю­щиеся.
   (Пора тогда стояла на редкость гитарная. Все пели, многие сочиняли, кто во что горазд. У Томина получалось недурно, а по мнению друзей, лучше всех).

 

* * *

   На развилке шоссе чернел столбик с указателем: «Еловск – 12 км».
   Возле него затормозил и остановился грузовик, в кабине которого сидел заросший исхудалый Багров.
   – Все, браток, дальше не по пути, – сказал молодой шофер.
   – Подбрось меня, парень, – с надрывом попросил Багров. – Хоть полдороги. Спешу.
   Шофер хмыкнул.
   – Все спешат. Время – деньги. А у тебя, похоже, ни того, ни другого.
   Он дотянулся через пассажира до дверцы, открыл ее приглашающим жестом.
   Багров не двинулся.
   – Устал я. Тебе во сне не приснится, как я устал!
   – Какая-нибудь попутка прихватит, – беспечно об­надежил парень. – Подождешь – не пропадешь!
   Под тяжелым взглядом Багрова он осекся, насторо­жился. Густело молчание. Только щетки поскрипывали по стеклу. Парень инстинктивно подобрался, готовый к лю­бой неожиданности.
   Двенадцать километров. По сравнению с преодолен­ным расстоянием – такая ничтожная малость. Но их надо пройти на обмороженных ногах. Да еще скрытно, хоро­нясь и от встречных и от попутных. Двенадцать километ­ров. Двенадцать километров. Если бы этот сосунок мог понять…
   – Ну ладно. Пусть будет спасибо, – Багров заставил измученное тело пошевелиться, сполз на землю.
   Прикрывая лицо, поднял воротник полушубка, кото­рый был ему и короток и тесен; надвинул шапку на лоб.
   Грузовик испуганно умчался.
   Первые шаги – самые трудные, позже боль приту­пится. Двенадцать километров – не полторы тысячи. Это близко. Это рядом. А мокрый снег – даже хорошо. Проезжим несподручно приглядываться, кто там пехом тащится.
   …Томин находился в Еловске с утра.
   Казалось бы, логично, попав в Москву, забежать домой и на работу, и он уже вышел на площадь со своим чемоданчиком и опустевшей «пропитательной» сумкой, но вдруг вернулся позвонить из вокзального отделения милиции.
   На предположительном маршруте Багрова обнаружились наконец случаи недавних пропаж (шапка, полушубок, валенки, бидон молока). И если «автором» везде был Багров, то, судя по датам, двигался он на диво быстро.
   Томин пересек площадь и взял билет до Еловска. Тревога, звеневшая до того комариком, зажужжала шмелем…
   Первым прибежал в дежурку извещенный о прибы­тии инспектора МУРа участковый Иван Егорыч. Человек местный, что Томину и требовалось:
   – У меня к вам тысячи полторы вопросов, и все как раз местного значения. Город, естественно, знает про побег?
   – Понятное дело.
   – И что предполагают о причинах?
   – Да не очень и предполагают. Ждут, чего будет, – развел руками Иван Егорыч.
   – Но случай-то редкостный!
   – Так Багров и сам редкостный. Коснись кого другого, люди бы на все лады голову ломали. А раз Багров… чего только не вытворял…
   – Особенно под градусом, – добавил дежурный. – Некоторые просто считают, что наскучило трезвому си­деть – он ноги в руки и пошел.
   – И вы того же мнения, Иван Егорыч?
   – Ну нет, не такой дурак, чтобы за пол-литра в побег. Какая-нибудь идея приспичила. А вот какая – тут за него не угадаешь.
   – Надо обязательно угадать! Смотря по содержанию идеи, будем прикидывать, где Багрова искать.
   – Брат у него младший на Дальнем Востоке рыба­чит… – после короткой паузы припомнил участковый.
   – Дядька есть в Киеве. По матери, – подал голос дежурный.
   – На Востоке брат, в Киеве дядька – это все не то. Похоже, Багрова надо ждать у вас, в Еловске.
   – У нас?! – привскочил даже участковый. – Все рав­но что в мышеловку!
   – Какой тогда расчет на волю рваться? Нет, товарищ майор, ошибка.
   – Смотря по содержанию идеи. Зацепка вот в чем: в ту же колонию попал один здешний. Именно после с встречи с ним у Багрова резко изменилось настроение, и вскоре – побег.
   Дежурный с участковым переглянулись обеспокоенно.
   – Мог земляк сообщить ему такую новость, которая Багрова перевернула? К примеру, отец при смерти, жена в больнице?
   – Да все, слава Богу, здоровы. А кто здешний, това­рищ майор?
   – Некто Иван Калищенко.
   – У-у, Калищенко мог чего угодно натрепать!
   – Он-то трепанет, да Михаил навряд поверит! – за­горячился дежурный. – Ванька от него до самой армии с битой рожей ходил – за поганый характер!
   – Но, между прочим, пили вместе не один раз за последнее время, – покачал головой Иван Егорыч.
   Они еще потолковали на эту тему, и Томин внима­тельно выслушал обмен мнений.
   – Решим так, – подытожил он, – Багров мог пове­рить Калищенко в двух случаях – или понимал, что тот сообщил правду, или известие было очень похоже на правду.
   Собеседники выжидательно молчали.
   – Подумайте: что-нибудь произошло, что вплотную затрагивает Багрова? Предположим, он был бы здесь – что-нибудь всколыхнуло бы его, заставило вмешаться?
   Дежурный с участковым подумали вместе, подумали порознь и отрицательно покачали головами.
   «Ничего не вытанцовывается! А Багров все ближе… Но, собственно, кто поручится, что его несет именно в Еловск? Ах, да, Паша ручался. Впрочем, были случаи, и он обманывался…»
   Пришел еще и еще кто-то, присоединился к обсуждению.
   – Давайте зайдем с другой стороны, – сказал Томин. – Нет ли серьезного нераскрытого преступления – старого, еще до ареста Багрова?
   Дежурный сощурился, стараясь уловить мысль Томина.
   – Это, значит, ход такой: Мишка чего-нибудь натво­рил и, пока не поймали, сел по мелочи?
   – А Калищенко ему шепнул, что теперь, мол, доко­пались до прежнего?
   Томин кивнул.
   – Хитро! Да только не про нас. Ничего хоть мало похожего. Верно, Егорыч?
   – Бог миловал. У нас «висячек» вовсе нет, – похвас­тался он к слову.
   – А коза, Егорыч?
   Все засмеялись.
   «Счастливые люди. Единственная «висячка», да и та из козьей жизни».
   Но слушать про козу было некогда. Шмель гудел неотступно, и благодушное настроение присутствовав­ших начало понемногу раздражать. Не усидев на стуле, Томин взялся расхаживать по просторной дежурке.
   «Придется вернуться к Пашиной версии. Только не сразу тыкать пальцем в жену».
   – Ставлю на повестку дня семейный вопрос, – объя­вил он. – Домочадцы, родственники в Еловске. Какие родственники? И какие события? Все подряд.
   Стали перебирать:
   – Варвара – золовка – двойню родила.
   – Катерина Багрова со своим Витькой поссорилась. Тихон сессию в техникуме сдал…
   – Старика Багрова ревматизм скрутил… А старуха у дочери гостит. А двоюродная сестра…
   «Мать честная, все-то они знают, а толку чуть! Тут до вечера не переслушаешь».
   – А что насчет отношений с женой? – спросил он, перекрывая галдеж.
   Наступило общее несколько натянутое молчание. За­тем ответил какой-то грузный, лысоватый, сильно на возрасте:
   – Я вам скажу откровенно, ничего хорошего ни ей, ни ему. Он наш коренной, можно сказать, на печи вы­рос, она – ленинградская. Совсем две разные породы. Не пара она ему была, не пара и осталась.
   Дежурный запротестовал:
   – Верней – он ей не пара, вот эта да! Майя когда приехала, мы только рты раскрыли! Если бы у Михаила не те кулаки, его бы с зависти извели, когда он ее у директора отбил!
   – Потому что хват был, не вам чета! – вскинулся лысоватый. – Ведь такой парень под уклон пошел! Быва­ло, что на аккордеоне, что плясать… И ничего на свете не боялся, пятерых подряд мог на обе лопатки!
   В дежурку вопросительно заглянул высоченный моло­денький парнишка.
   – Виктор Зуев из штаба дружины, – шепнул Томину участковый. – Катерины Багровой, можно назвать, же­них. Может, пригодится?
   – Может, и пригодится.
   Участковый сделал парню знак войти. Томин обер­нулся к дежурному:
   – Вы директора помянули. Кого имели в виду?
   – Семен Григорьича, конечно, – удивился тот, на­столько это казалось ему общеизвестным.
   – Фабулу в двух словах.
   – Да это уж дела давно минувших дней…
   – Э-э, не говори, старая любовь не ржавеет, – усмехнулся Иван Егорыч. – Загорский Семен Григорьевич был с Майей Петровной раньше еще знаком, до Еловска, – пояснил он Томину. – Приехал вскоре после нее, и все твердо считали, что вот-вот свадьба. Но Михаил пошел в атаку…
   Виктор нервно вылез вперед:
   – Простите, я не понимаю… Зачем этот странный разговор?.. Дескать, не ржавеет…
   – Ты, Витя, погоди, тут серьезный вопрос, – остановили его и велели сесть. Опять завелся общий гомон:
   – Зачем бы Семен Григорьевичу здесь оставаться?
   – И то верно…
   – Как Майя с Михаилом поженились, ему был пря­мой путь обратно в Ленинград.
   – Не верил Семен Григорьевич, что они уживутся, ждал, пока Майя Петровна не выдержит. Вот что я ду­маю, – припечатал участковый.
   Виктор положительно не был способен высказываться сидя. Снова вскочил:
   – Почему вы ему приписываете что-то такое?.. Он всю душу отдал школе, возился с каждым, как с соб­ственным! Я Семен Григорьевича глубоко уважаю и люблю…
   – Вот чудак! – изумился дежурный. – В Еловске та­кого и человека нет, который бы Семен Григорьевича не уважал. Мы ведь о другом – мы о Багрове сейчас.
   – А что о нем? Пьяница и скандалист, каких мало!
   – Сплеча рубишь, молод еще! – оборвал лысова­тый. – Ихняя вся порода такая. Дед до восьмидесяти лет за стол без рюмки не садился. Он до революции извозом промышлял – Савелий Багров, – так иной раз на боль­шой дороге наскакивали по трое, а то и по четверо – голыми руками расшвыривал! Михаил Багров – лихих кровей! Вот откуда норов.
   – Неужели вы не согласны, что он антиобществен­ный? – не сдавался потенциальный зять.
   Лысоватый утратил свой пыл.
   – Теперь уж, конечно, антиобщественный… Какой-то в нем надлом случился. Стал человек себя терять.
   – Э, Павел Матвеич, – махнул рукой дежурный, – по-русски это называется просто: спился.
   – Просто? Про Михаила-то Багрова – просто? Когда он что спроста делал, скажи? Мы что – сплетничать собрались? Или заметку в стенгазету сочиняем? Если станем примитивно судить – промахнемся так, что после не расхлебаем!..
   Томин, вникая в их споры, мрачнел и мрачнел. Вспом­нились слова Знаменского: «Роковые страсти-мордасти».
   – Прошу внимания!
   Не все услышали (о Томине слегка подзабыли), при­шлось, повторить. Дождавшись тишины, он медленно и раздельно проговорил:
   – Предлагается следующая задача: Багрова кто-то смертельно обидел, оскорбил, опозорил. Какова будет реакция?
   – Да ведь нет этого ничего, товарищ майор! – испу­гался дежурный.
   – Допустим, есть. Что сделает Багров?
   Томин поочередно обводил взглядом присутствую­щих. Каждому явно становилось не по себе. Он обратился к лысоватому, как наименее предубежденному против Багрова:
   – Ну? Как на духу?
   Тот прокашлялся, сглотнул, произнес тихо:
   – Может и убить.
   – Ваше мнение? – к участковому.
   – Может, – вздохнул тот.
   Не было необходимости опрашивать остальных. Слово сказано.
   – Давайте все успокоимся и серьезно подумаем. Я боюсь, что Багров чрезвычайно опасен. Когда я заговорил о его жене с Калищенко, у того в глазах заиграло злорадство. И… словно знает он о ней что-то нехорошее.
   – Гаденыш! – шепнул дежурный.
   – Представим себе, что Калищенко расписал Багрову, как его жена утешается с Загорским. Мог придумать правдоподобно. Он, по-моему, достаточно хитер.
   – Калищенко? – воскликнул Виктор. – Это с почты? Да он же… Вот подлец! Он же к Майе Петровне подкатывался!.. Без мужа дескать, скучно, под локоток… А она ему… не знаю точно, кажется, по щекам… И тут – Семен Григорьич навстречу. Калищенку шуганул, а Майю Петровну до дому проводил…
   – Катерина рассказала? – осведомился участковый.
   – Ну да.
   – А чего повздорили-то?
   – Повздорили – помирятся, – нетерпеливо прервал Томин. – Главное для нас теперь – фактор времени. Конечно, Багров не на вертолете летит, но при его характере… пожалуй, завтра-послезавтра объявится. Опе­ративные соображения?
   – Посты ГАИ надо известить, чтобы транспорт про­веряли, – предложил дежурный.
   – Принято. Дальше?
   – Общественность проинформируем, – решительно (и, разумеется стоя) сказал Виктор, мысленно созывая штаб дружины.
   – Нет, шума поменьше, спугнем. Молва у вас, навер­ное, быстрее телеграфа.
   Все согласились.
   – Еще и то скажу, – добавил участковый, – об Се­мене Григорьевиче надо подумать. Слух если прилипнет… Ославят их с Майей Петровной – потом не отмоешься.
   – Слух – не смертельно, – отмахнулся Томин. – А вот предупредить Загорского надо. Где он живет?
   – При школе и живет. – Дежурный набрал номер. – Семен Григорьевича попрошу… Куда?.. А вернется?.. Ясно. В Новинск он уехал по школьным делам. Дня на три.
   – С Новинском потом свяжемся. Следующее. Где Баг­ров на первое время может затаиться? Хоть несколько часов ему нужно с дороги отдышаться, осмотреться.
   Все призадумались.
   – Иван Егорыч, записывайте, – подтолкнул Томин.
   – К отцу не сунется…
   – Не-ет старик его в амбар запрет, да еще вожжами, пожалуй. К друзьям по бутылке.
   – К Матвею может.
   – К Матвею – да. К Андрею Зубатому тоже. Записы­вай обоих.
   – Алабина запиши, Петра.
   – Сомнительно.
   – Зато городом не надо идти, с краю.
   – Ладно, для верности. И Лопатиных уж тогда.
   – А вдруг он прямо домой – и… что-нибудь Майе Петровне? – предположил Виктор.
   – Белым днем не осмелится, а к ночи присматривать будем.
   – Развод в восемь? – спросил Томин.
   – В восемь. Гусев – замнач по оперативной части – вернется в шесть.
   Томин глянул на часы. К семи надо быть в Москве. Принять душ, сменить рубашку – и к Паше: ведь сегодня знаменательная юбилейная суббота, на которую он обе­щал явиться хоть с того света.

 

* * *

   Багров одолел свои двенадцать километров.
   Облепленный снегом, зелено-бледный, почти неузна­ваемый добрел до стоявшего на отшибе обнесенного плет­нем дома. Осторожно заглянул в окно и постучал пальцем по стеклу. За дверью послышался голос: «Кто там?»
   – Дед Василий, отвори.
   Дверь приоткрылась, высунулась седая голова. Устави­лась на пришельца с недоумением, пошевеливая бровя­ми, стараясь сообразить, кто пожаловал.
   – Да я же это, я… – просипел Багров.
   – Мишка?! – ошеломленно вскрикнул дед. – Откудова тебя черт нанес?..
   – Ш-ш… один ты?
   – Кому у меня быть?
   Уединенно жил старик, держал пасеку. Ходили к нему только за медом, который он предпочитал выменивать на продукты, чтобы не таскаться самому в город: ноги донимали. А последние дни визитеров не случилось, и некому было доложить деду Василию о городских новостях.
   – Чего не пускаешь? – беспокойно заозирался Багров; тело его рвалось в тепло и укромность.
   – Снег стряси.
   Нежданный гость снял шапку, хлопнул о колено, криво надел и чуть как бы пошатнулся. Спиртным, однако, не пахло, дед Василий в свои без малого девяносто лет сохранил и безошибочное обоняние, и зоркость. Он взял веник, сам обмел Багрова от плеч до валенок.
   – Теперь заходь.
   И, запирая за ним, тоже внимательно осмотрел округу. Багров рухнул на табуретку у теплой печи, закрыл глаза. Дошел!
   – Дошел, видать, до ручки, – пробурчал дед Васи­лий. – Сымай тулуп, Михайло.
   Тот кое-как расстегнулся, стащил полушубок, дед бросил его на лежанку сушиться. Шапку, дивясь дорогому меху, уважительно повесил на гвоздь. Потом оглядел небогатое свое стариковское хозяйство, достал растоптанные бахилы:
   – Обутку смени.
   – Не могу, потом. Картошкой пахнет… – запекшимися губами выговорил Багров.
   – Картошка с голодухи – вред один. Меду тебе надо, мед силу даст. Спасибо, чайник горячий, – он старатель­но задернул занавеску на окне, к которому приставлен был стол.
   Долго и жадно ел Багров хлеб с медом, запивал чаем. Оживал. Хозяин счел, что пора и поговорить.
   – Сколь же ты не досидел, Михайло?
   – По амнистии, дед.
   – Ты это… не загибай! Думаешь, я по старости сдурел вконец?
   – А не сдурел, так не спрашивай.
   – А ежели мне интересно?
   – Ишь ты, ему интересно! – язвительно скривился Багров.
   – Дерзить не смей! А то вот тебе Бог – а вот порог! – Дед Василий распрямился; даже и теперь еще проступали в нем прежняя стать и размах.
   – Так-таки и выгонишь? Савельева внука?
   – Только ради светлой памяти, – помолчав, сказал дед и перекрестился. – Слава Господу, Савелий не дожил!
   – Слушай, мне от тебя ничего не нужно. Может, переночую – и прощай. Вот только… выпить бы малость.
   – Выпить нету, – решительно ответил хозяин.
   – Врешь. Держишь небось для зятьев.
   – А хоть бы и держал! Водки не дам! Ты через нее и сгинул!
   Невдалеке забрехала собака, дед Василий озабоченно приник к занавеске, проследил за кем-то, обернулся к обмякшему за столом Багрову:
   – А скажи на милость, за каким шутом ко мне-то пожаловал? То годов пятнадцать глаз не казал, а то на тебе – явился!
   – Прикажешь к Матвею идти? Или к Андрюшке Зу­батому? Там меня враз и прихлопнут.
   – Все одно поймают, Михайло. Куда денешься?
   – Потом пусть ловят, – равнодушно уронил тот.
   – Пото-ом?..
   Косматые брови взлетели, собрав лоб в глубокие мор­щины, затем поползли вниз, нависли по бокам ястреби­ного носа.
   – Чевой-то ты задумал? А? – грозно приступил дед к гостю.
   Но уже не те были годы, когда Мишку устрашал закадычный Савельев друг.
   – Дело есть, – твердо и тяжело легли его слова поверх стариковского окрика. – Что-то жарко у тебя, – попробовал отвлечь разговор в сторону.
   Дед сел против него.
   – Это от меду. Сколько ден не емши-то?
   – Двое суток.
   – Ох, Михайло, натворишь ты беды! Ведь чисто зверем смотришь!
   – Я сейчас зверь и есть… Зверь за добычей, а за зверем – охотники.
   – Ну, вот чего: отвечай по чистой совести – какое твое намерение?
   По совести Багров ответить не мог. Но старик был пока очень нужен. И – подспудно где-то, на дне сердечном – было перед ним немного стыдно. Потому ответ прозвучал без вызова, по-родственному:
   – Слушай, дед, я много куролесил, верно. Однако не подличал. Ты за мной какую подлость помнишь?
   – Еще бы не хватало!
   – Так вот те крест – мое дело справедливое.
   – Будто ты в Бога веруешь!
   – Тогда памятью Савелия Багрова клянусь! – поднялся торжественно.
   Встал и дед Василий.
   – Гляди, Михайло, не бери греха на душу!
   Багров пошел к лавке, повалился на нее:
   – Стемнеет – разбудишь.
   Хозяин зашаркал к окну. Снег перемежился, но тучи висели серым пологом.
   – По такой погоде часов с пяти смеркаться уж нач­нет, – сообщил он.
   Багров не откликнулся – спал.

 

* * *

   Снег перемежился. В поле зрения появился дворник с широченной лопатой; послышался характерный скребу­щий звук. Томин стоял у отворенной форточки и прихле­бывал жидкий и слишком сладкий кофе, который налил ему из своего термоса дежурный (извинившись, что некрепкий и пересахаренный: и то и другое «из-за сердца»).
   Еловские стражи порядка, «заведенные» Томиным, теперь уже сами себя подхлестывали и делали все как надо. Период чесания в затылке миновал. Но на долю Томина оставалось кое-что, чего он не мог никому пере­доверить.
   – Иван Егорыч, подскажите, с кем Багрова ближе всего?
   – Исключая мужнину родню, Майя Петровна со все­ми ладит. Но так чтобы закадычно… вот, правда, с Серге­евой они дружат. Это завпарикмахерской. Вдвоем нам шею мылят.
   – Мне бы с ней перемолвиться без свидетелей. Они вместе работают или посменно?
   – Как когда. Ну-ка, Витек, добеги.
   Дворник, скрывшийся из глаз, теперь двигался в обратном направлении, толкая перед собою целый суг­роб. Куда он денет такую гору? Тут нужна лопата помень­ше. Но дворник, словно в ответ, уперши черенок в согну­тое колено, поднял сугроб и широким махом откинул в сторону. Отличные мужички жительствовали в Еловске… Виктор вернулся с известием, что заведующая Сергеева управляется одна.
   …В маленькой парикмахерской на три кресла «пред­банник» для ожидающих был отделен от основного поме­щения полузадернутой портьерой.
   У Сергеевой сидел клиент, доносились самые обы­денные реплики. Единственное упоминание о Багровой не представляло интереса: та пошла к врачу, потому что лишилась сна. Но Томин все же прислушивался.
   «Здесь немного снять?.. Одеколончиком?..» Женский голос почему-то нравился. Такие голоса – у благополучных, жизнерадостных людей.
   Клиент выплыл из-за портьеры в благоухающем облаке, и Томин занял его место.
   Женщина в белом халате спиной к нему заметала остриженные волосы. Затем скрылась за внутренней дверью и тотчас вернулась, неся чистое полотенце и мисочку с водой. Томин внутренне ахнул. На полдороге Сергеева увидела его в зеркале и резко остановилась, плеснув мисочки на пол.
   Долго они молчали, отброшенные этой встречей лет на тринадцать – пятнадцать назад, когда она – нынешняя Сергеева, прежняя Шахова – отдала Знаменскому и Томину своего мужа, крепкого подпольного дельца. Beроятно, не страстно любимого, но любящего, щедрого и очень богатого.
   По собственному побуждению отдала, без нажима и внешней необходимости. Заподозрила, что он замышляв «убрать» опасного свидетеля, – и отреклась, не побоявшись статьи с конфискацией.
   На всегдашний Пашин вопрос – что, мол, толкнуло? – ответила: «Я могу быть женой расхитителя, но не уб…» И дальше выговорить не сумела, захлебнулась страшным словом.
   Как преобразили ее протекшие годы! Нет бы увянуть – пополнела, расцвела, только столичный лоск сошел. Кто бы поверил – ведет трудовую жизнь, стоит, надо думать, в очередях, стряпает. Н-да, до чего все-таки Земля круглая. То Ковалевский, теперь она…
   – Здравствуйте, Елена Романовна, – встал Томин, спохватившись.
   – Здравствуйте.
   – Не смотрите на меня как на выходца с того света!
   – Для меня оно так и есть. Зачем вы?.. Что вам нужно?..
   – Зря напугались, Елена Романовна. Я зашел всего-навсего побриться и так же не ожидал встретить вас, как вы меня.
   – Брить я вас не стану. Руки дрожат… Нет. Нет, вы не случайно! Вы же пользуетесь электробритвой – по коже видно. Вы пришли ко мне!..