Лаврова Ольга. Полуденный вор

   – Ладно, будя ножиком играть, – решает Печкин. – Хотя я лично Тыкву понимаю.
   Пузановский вслед за Печкиным принимает суровый вид.
   – Вот, Боря, до чего дошло! – укоряет он механика. – Мы тебе разрешили калымить по ремонту. Но если заказчик от тебя идет в милицию…
   – Данилыч! Да постыдись! – возмущается Молотков. – Они разрешили! Да что бы вы без меня! Кто вам номера-то перебива­ет? Кто выучил машины из-под любой страховки брать? Кто вас вывез, когда задним ходом драпали? А Константина кто предос­тавил? – Автомеханик указывает на сидящего на отшибе Само­родка. – И теперь нож сулите?!
   Настроение присутствующих смягчается: заслуги Молоткова несомненны.
   – Говори, куда продал машину! – требует Печкин.
   – Не продавал я ее. Есть по деталям, по железу незаменимый человек. И месяц назад привозит своего «жигуля», как есть в лепешку. Аж стонет и плачет: сделай. А делать там – сдуреешь! Ну и тут подвернулась эта бабенка с машиной. Марка та же, цвет тот же… Глядел-глядел, плюнул и пустил на замену!
   – Спиваешься, механик! – припечатывает Печкин. – Раньше ты из любой лепешки обратно вещь слепил бы! Сядешь через водку.
   – Ничего они не докажут! Ну был участковый, покрутился-покрутился, с тем и ушел.
   – Он срока не тянул, он смелый! – язвит Тыква.
   Самородок в своем углу поднимается и прокашливается.
   – Будешь говорить? – спрашивает Пузановский. – Слушаем нашего Самородка.
   Самородок, поглощенный своим «призванием», органически безнравствен. Всех присутствующих, за исключением Молоткова, он глубоко презирает.
   – Я делаю все, что вам требуется, – жидким тенорком начина­ет он. – Печати, бланки, права, всякие дерьмовые справки – извольте. Но я работаю на четких условиях: вы субсидируете мои научные исследования…
   Тыква насмешливо цокает языком.
   – Да, мое изобретение мирового масштаба! – взвизгивает Самородок. – За мою универсальную антиржавчину мне простит­ся все! Я еще буду за вас ходатайства писать насчет амнистии! И я предупреждал: не втягивайте меня в ваши подробности. Меня это отвлекает. Я занятый человек, поймите наконец!.. Но должен заявить, что нахожу недопустимым обращение с Борисом Анатольичем. Это мастер , у него в пальцах больше ума, чем во всех ваших мозгах. Я протестую! – срывается он на фальцет и неожи­данно садится.
   В наступившей паузе явственно слышна работа челюстей Пузановского.
   – Слышь, Пузо, – ворчит Печкин, – хватит жрать одному.
   – Разве я жру? – изумляется тот. – Жую по мелочи от нервов. Сейчас будем ужинать, но надо подвести итог.
   – Чтоб меж собой никаких тайн, – говорит Печкин.
   – Верно, Леша. С кем что случится – немедленно сообщать!
   Компания вразброд одобряет резолюцию. Самородок пожима­ет плечами. Тыква придвигается к Печкину и шепчет:
   – Я слыхал, того покупателя… который с юга… вроде водолазы ищут. Пузу сказать?
   – Обожрется от нервов – лопнет. Да и нам-то с тобой что? Покупатель тогда просто не пришел… почему-то. Верно?
   Тыква мечтательно улыбается, и Печкин отвечает ему мерзкой своей ухмылкой.

 

* * *

   В комиссионном магазине радиотоваров Томин идет вдоль прилавка, рассматривая выставленную аппаратуру.
   – О-о! – говорит он с непринужденностью толстосума. – Это у вас «Шарп» с индикаторной шкалой? И что, никто не берет?
   – Только вчера поступил, – объясняет продавец.
   – Если в порядке, возьму. Выпиши. А там никак «Грюндиг» с приемником? Я чувствую, куплю полмагазина! И мы с тобой все это будем красиво и долго заворачивать… – Понижает голос. – Найди мне еще парочку наушных – «Сони», «Акай», а?
   Продавец уважительно склоняет голову.
   – Вчера были и сразу проданы…
   Забрав чеки, Томин направляется в помещение, где произво­дится прием на комиссию.
   – Простите, вчера тоже вы работали? – спрашивает он очкас­того и надменного приемщика.
   – Да, я, – величественно подтверждает он.

 

* * *

   На допросе у Знаменского он утрачивает, однако, свою велича­вость…
   Пал Палыч читает вслух написанное:
   – «Гражданин, принесший вышеупомянутые магнитофоны, мне незнаком и ни на кого из моих друзей не ссылался». Просто некто с улицы?
   – Товарищ следователь, к нам все приходят с улицы! И потом: я смотрю и оцениваю вещь. Человека я не замечаю, только его товар. Я товаровед.
   – А своего брата заметите?
   – Мой бедный брат умер в детстве.
   – Зато двоюродный жив, имеет жену и двух дочерей. И здесь, в квитанции, они числятся у вас сдатчиками тех самых магнитофо­нов.
   Чтобы избежать взгляда Пал Палыча, товаровед снимает и протирает очки, бормоча:
   – Вы же знаете наше дурацкое правило: от одного человека не принимать двух одинаковых вещей… Потом нужно ждать, пока не продадут…
   – А ему срочно требовались деньги, – договаривает Пал Палыч.
   – Да, очень просил, и я вошел в бедственное положение…
   – Записываем: вы взяли магнитофоны за наличные и оформи­ли их на своих родственников. Так?
   – Нельзя ли добавить, что это из сочувствия… и поддавшись на уговоры.
   – Смотря сколько он получил по сравнению с продажной ценой.
   – Несколько меньше, конечно…
   Знаменский ждет.
   – Примерно, половину, – договаривает товаровед.
   – И расстались взаимно довольные. И не было мысли, что скупаете краденое?
   – Нет! Я бы никогда, никогда!.. Человек внушал абсолютное доверие!
   – Немножко, значит, посмотрели на него?
   – Немножко посмотрел…
   – А если он еще раз наведается?
   – Зачем? – вздрагивает товаровед.
   – За тем же. Вы нас известите?
   – Д-да… ах да, непременно! Теперь, когда я узнал… Немедлен­но!
   Прямо-таки взрыв гражданского энтузиазма, – думает Пал Палыч, – но нет, такой вот старый лис помогать милиции не станет.

 

* * *

   Пекле второго безуспешного визита к автомеханику Раиса подала заявление о пропаже «Жигулей» в милицию и теперь регулярно наведывается сюда, домогаясь результатов.
   – Ну как? По-прежнему на точке замерзания? Все никаких доказательств? – агрессивно спрашивает она у молодого лейте­нанта.
   – Объективных доказательств нет, но…
   – Да куда же я свою машину дела? – перебивает Раиса. – Или я, по-вашему, сочиняю?!
   – Вы послушайте, что я хотел сказать. Материал ваш на Пет­ровку ушел. Туда все нераскрытое сейчас затребовали насчет автомобильных дел. Вызовут вас, успокойтесь!
   … И действительно, вызвали и выслушали – с некоторым недоумением.
   – Странная история, – говорит Пал Палыч. – Если человек кормится частным ремонтом, зачем ему привлекать внимание милиции?
   – Проще на улице угнать, чем у своего же клиента, – добавляет Томин.
   – Я понимаю, нелогично, – нервничает Раиса. – И все-таки Молоткову точно известно, где мой «жигуль»! Голову даю на отсечение!
   – А как вы к нему попали-то? – осведомляется Томин.
   – У меня случилась авария. Когда я остановилась, подлетел какой-то тип, начал утешать. А я ужасно расстроилась, потому что в отпуск мы собирались… В общем, он понял, что у меня горит и всучил координаты этого подлеца автомеханика. Он, говорит, мою «Ниву» поднял буквально из руин и в рекордный срок!.. Наверно, из той же шайки. Если б я запомнила номер… – Она помолчала. – Неужели ничем невозможно помочь?.. Конечно, и расписки я не брала и свидетелей нет… Но хоть бы припугнуть! Он же трус, и вдруг его на Петровку – да он проговорился бы от страху! Он даже постороннего человека испугался, который толь­ко прикрикнул!
   – А что за посторонний? – на всякий случай спрашивает Пал Палыч.
   – Какой-то автовладелец. Застал нас у Молоткова, я была с подругой. – Раиса приостанавливается и хмурится, вспоминая. – А знаете, он вел себя странно… Совершенно ошалела с этой катавасией, все доходит задним числом! – И спешит рассказать: – Он услышал, из-за чего скандал, и скорей-скорей нас в машину и увез. Мы просили довезти до милиции, а он поехал куда-то на край света, обратно еле добрались!
   – Вы не слишком подозрительны? – мягко спрашивает Пал Палыч.
   – Да нет же! Он вовсе не посторонний, я уверена, он заодно с Молотковым! Здоровенный, толстый, как бегемот, – рессоры стонут. Лицо широкое, сплошные щеки. Какой-то нос, глазки – для порядка, остальное – щеки, загривок и шея… Никого не напоминает? – спрашивает она, сердясь.
   – К сожалению, нет, – отвечает Томин.
   – Что ж, не буду отнимать дорогого времени. – И Раиса выходит, не прощаясь.

 

* * *

   Преданная Татьяна дожидалась подругу у ограды Петровки, тридцать восемь, и, негодуя, приняла рассказ Раисы о разговоре у следователя.
   – В общем, остается самой найти машину и украсть обратно… – Раиса говорит пока просто так, с горькой усмешкой. – А интересно, за угон собственной машины судят?
   – Показали бы мне гараж, где она стоит, я бы его зубами прогрызла! – ожесточенно гудит Татьяна. – За справедливость пусть хоть вешают!
   В квартире у Раисы подруги продолжают за чаем обсуждать историю с пропажей машины.
   – В жизни не было так тошно! Как будто всю истоптали и заплевали, – жалуется Раиса. – Ограбили, унизили! Этого Мо­лоткова, кажется, убила бы… Как мне этот «жигуль» достался! Ведь до сих пор в долгах!
   – Я ли не знаю… – мрачно отзывается Татьяна.
   – Нет, даже ты не знаешь… У меня были одни колготки! Я их стирать боялась!
   Татьяна молча обнимает подругу.
   – Не могу я смириться! – говорит Раиса ей в плечо. – Я должна что-то сделать, а то рехнусь!.. Слушай, ты помнишь, как мордатый гаркнул на механика? Ведь совершенно по-хозяйски! Если человек первый раз, он сначала зайдет, спросит. А он сразу въехал. И сам отпер ворота.
   – Да, ты права…
   – Да! Толстяк у них главный! И недаром они притворялись! Ты же не будешь ни с того ни с сего говорить мне «гражданка» и скрывать, что мы знакомы. Между ними что-то есть, что надо скрывать.
   – Райка, ты к чему клонишь?
   – Надо их выследить, Танюша. Всю шайку! И тепленькими выложить на Петровку!
   – Да как?! С ума сошла!..
   – У меня в голове уже план! – Раиса оживилась, загорелась. – Возьму машину у Кольки и еще у кого-нибудь на переменку, чтобы не примелькаться.
   – Погоди… не увлекайся, – предостерегает Татьяна, сама уже увлеченная. – У милиции все же свои каналы, способы, а что ты…
   – Татьяна, разъяренная женщина любого опера за пояс затк­нет! Особенно, когда в отпуску и круглые сутки свободна! Ты со мной?
   – Я-то с тобой.
   – Значит, две разъяренные женщины!

 

* * *

   А вор присматривает новый объект, через подзорную трубу заглядывая в вечерние освещенные квартиры.
   Вот лежит в постели больной старик. Медсестра в белом халате наполняет из ампулы шприц. Царапов переводит трубу правее. И здесь в окуляр попадает женщина, которая перетирает столовое серебро и шеренгу вызолоченных изнутри чарочек. Перейдя в другую комнату, она достает и начинает пересыпать нафталином дорогие меха.
   У вора хищно раздуваются ноздри, и он не отрывается от трубы, даже заслышав шаги за спиной. Это пожилая женщина спускает­ся по лестнице, клича кошку.
   – Чтой-то вы высматриваете? – строго спрашивает она.
   – Мамаша! – трагическим голосом отзывается вор. – Там моя жена с приятелем!
   Женщина сочувственно ахает. Вор сует трубу в карман, прикры­вает рукой глаза и оборачивается к женщине.
   – Мне стыдно, что я подглядывал…
   – Это ей стыдно! Беги да всыпь обоим!
   Наутро, облачившись в рабочий комбинезон, Царапов очищает люк мусоропровода и подставляет под него упаковочную коробку. Затем, уже в обычном костюме, входит в подъезд и на вопрос бдительной вахтерши: к кому? – показывает аптечную коробоч­ку.
   – Просили навестить больного из восемьдесят третьей кварти­ры и передать лекарство.
   – Пятый этаж, – говорит вахтерша.
   В квартире вор быстро сносит на кухню меха и серебро, уклады­вает в полиэтиленовые пакеты и спускает в мусоропровод.
   Внизу, под люком мусоропровода коробка полна с верхом. Вор уминает содержимое и ловко по-магазинному обвязывает бечев­кой.

 

* * *

   Знаменский закончил допрос очередного «автопогорельца» и передает ему машинописный листок.
   – Давайте отмечу пропуск, а вы прочтите для порядка это описание. Не от вашей ли машины колеса? – Чувствуется, что этот вопрос Пал Палыч задает уже в сотый раз.
   Входит Томин, обычное «привет» – «привет». «Автопогоре­лец» читает составленное Кибрит описание шин той «Волги», которая удрала при свидании доцента с Ванечкой.
   – Нет. Я за неделю до угона всю резину сменил. – Забрав пропуск, потерпевший прощается.
   Знаменский смотрит на часы и усмехается собственному жесту.
   – Выслушиваю разные автомобильные истории, – говорит он, – пишу протоколы, а начиная с двенадцати все, понимаешь, поглядываю на часы.
   – Сам дергаюсь: вот, думаю, взламывает дверь, вот входит в переднюю… – Чтобы заглушить беспокойство, Томин пускается в общие рассуждения. – Воруют сейчас в двух вариантах. Первый: «Ломись в любую дверь». Люди живут лучше, почти везде есть, что взять. Лезут в первую попавшуюся квартиру – и находят. Второй вариант: «Уши по асфальту».
   – Да, – кивает Пал Палыч. – Перестал как-то народ беречься.
   – Перестал, Паша! На удивление. Сдают кому попало пло­щадь. Рассказывают, что не следует. И про себя и про соседей. Ворье на ротозействе кормится.
   Звонит телефон, Знаменский берет трубку, слушает и произно­сит:
   – Кража!
   … Они приезжают в дом, который посетил Царапов.
   – Никуда я не отлучалась, сидим, как пришитые! У нас дом кооператива Академии наук! – воинственно доказывает вахтер­ша Томину. – Спросите жильцов – когда это было, чтобы нас тут не было! Всегда тут, всегда! И никто вещей не выносил!
   – Но какие-нибудь посторонние сегодня около двенадцати проходили?
   – Только один молодой человек. Лекарство передать в восемь­десят третью квартиру.
   – Вы видели, как он вышел?
   – Конечно, видела! С пустыми руками. Еще сделал вот так, – и она показывает, как вор пожал руку самому себе в символичес­ком прощальном жесте.
   Возвратясь с места кражи, Томин бушует:
   – Теперь он еще и фокусник! Дематериализация мехов и ценной утвари! Ну, светлые умы, куда он все подевал? И откуда все знал?
   – Даже про больного академика! – подхватывает Пал Палыч.
   – Может, я лучше сойду с ума? Зинаида, можно видеть сквозь стены?
   – А метод столетней давности, описанный Конан-Дойлем, не подойдет? – спрашивает она.
   – Какой?
   – Наблюдение из дома напротив.
   Томин крякает, достает записную книжку, находит телефон, звонит.
   – Юлия Семеновна?.. С Петровки. Скажите, когда вы переби­рали серебро и прочее свое бар… – он чуть не договаривает «барахло», но спохватывается и маскирует это кашлем, – и прочие вещи, шторы на окнах были задернуты?.. Пока все. – Томин кладет трубку. – Разумеется, она не помнит! То, что нужно, никто не помнит. Вселенский склероз!
   – Шурик, ты раскалился докрасна, это уже вредно.
   – А что не вредно? Жизнь вообще вредная штука: никто в конце концов не выдерживает, все помирают.

 

* * *

   Царапов в это время старается наладить сбыт. В винном отделе, который изолирован от магазина, со всем управляется румяная боевая Маня. Она и кассир, и продавец, и рабочий, ворочающий ящики, и кредитор своих не всегда платежеспособных завсегдата­ев.
   – Закрываюсь, закрываюсь! – покрикивает она, выпроважи­вая последних покупателей. Кого и подпихнет в спину. – Завтра приходите опохмеляться! А тебе больше в долг не дам, не надей­ся!
   Ей не противоречат. Прощаются уважительно и любезно, нас­колько позволяют градусы. Вор оказывается последним, но его Маня не толкает: этакий статный, уверенный.
   – Закрываюсь, – напоминает она и смотрит выжидающе: чего, мол, тебе?
   – Вот и хорошо. Я вещички тут некоторые хотел показать.
   – Да я вас первый раз вижу, – осторожничает она.
   – Так и я вас вижу впервые, Маня, – ласково улыбается вор. – Оно ведь так лучше.
   Продавщица еще секунду-две медлит, но все же запирает дверь, соглашаясь тем самым продолжить беседу наедине. Она проходит за прилавок и говорит уже фамильярно:
   – Небось скажешь: с женой поругался и уезжаешь. Позарез, мол, деньги нужны.
   – Как ты догадалась, Маня?
   – А, у всех одна формулировка… когда из дому тащут. Мой тоже тащил, пока не выгнала.
   – Беда с мужиками, верно? – подстраивается под нее Царапов.
   – С ними беда, а без них опять беда! – Маня снимает не первой свежести халат и оглаживает себя, расправляя платье.
   Вору намек ясен, но ему нужна не Маня – нужны наличные. Он поднимает на прилавок туго набитый портфель и щелкает зам­ком. Наружу бугром, как живой, выпирает мех. Вор раскладывает шкурки на прилавке.
   – Утрамбовал-то… – говорит Маня, расправляя ладонью мягкий ворс. На время деловая хватка берет в ней верх, и вытесняет прочие мысли. Она заглядывает в нутро портфеля, вынимает ложки: серебряные столовые и золотые чайные, рассматривает, кладет обратно и машет на меха. – Забери пока, нечего на виду держать!
   И тут ее внезапно приковывают руки вора. Сворачивая шкурки в тугой рулон, они двигаются так молниеносно и привычно, что невольно рождают у Мани догадку: не в своем доме взяты вещи-то!
   – С тобой, чего доброго, влипнешь… – бормочет она, еще не вполне уверенная, потому что вор слишком не похож на вора. Но тот одаривает ее беззаботной улыбкой:
   – Никогда, Маня! Бери со спокойной душой!
   Поплевав на его «никогда» через левое плечо, Маня начинает сбивать цену.
   – Между прочим, конъюнктура повернулась. Чего ты принес – уже не дефицит. Было время – на ковры кидались, на хрусталь. А теперь это все и это все, – трогает она пальцами серьги у себя в ушах, – знаешь, как в торговле называется? Товары замедленной реализации.
   – Обижаешь, Маня! Что ж тогда в цене?
   – Что?.. Ну вот видеоприставка к телеку. Я в одних гостях видела – обалдеть! «Джи-ви-си» называется. И к ней фирменные фильмы. За это я бы твой портфель доверху бумагой насыпала!
   – Это заказ?
   – А можешь достать? – радостно изумляется Маня.
   – Поискать надо… авось где у жены завалялась.
   – Засыплешься ведь, черт глазастый! – дрогнувшим голосом произносит Маня.
   – Цыц! – обрывает вор.
   Маня вздыхает и раз и два.
   – Слушай, – заводит она душевный разговор. – Мне офици­ально рабочий в отделе положен… На что тебе нервы трепать, если откровенно-то? Ну подвигаешь немного ящики… обозна­чишь работу.
   – У меня трудовой книжки нету, – щурится вор от сдержива­емого смеха.
   – Да на шута она, книжка! – даже охрипла бывалая Маня. – Слу-ушай, квартира у меня трехкомнатная, все есть, балкон, лес рядом, обихожу тебя, всегда домашнее питание, я стряпать так люблю!..
   Вор берет в ладони ее руку.
   – Спасибо, Маня. Тронут. Только я вкалывать не люблю, даже немного, натура не дозволяет. Я птица перелетная… А приставка тебе будет, Маня.

 

* * *

   В буфете на Петровке Кибрит ожидает своей очереди. Входит Томин.
   – Зинаида, согласна быть голодной, но счастливой?
   – Еще бы!
   – Тогда беги к Паше, пожинай лавры!
   – Да что такое случилось? – Оба отступают немного в сторон­ку.
   – Сейчас направил к нему товарища Нодиева. Это тот, что засыпался с поддельным талоном предупреждения.
   – И?..
   – Да я маленько зашился с автомобилистами, такую кучу просеиваем… И ткнул ему случайно твое описание шин.
   – От «Волги», которую вы красиво упустили?
   – Ну да. И вдруг, представляешь, – сработало! Можно сказать, исторический поворот событий!
   …Нодиеву за сорок, он в потертых джинсах и весь какой-то шалавый, разболтанно жестикулирующий – вечный подросток. Лицо у него характерное и запоминающееся.
   – Точно, резина моя. В смысле – моя бывшая. Ту «Волгу» я продал. А у нового хозяина ее, верно, увели.
   – К этому мы еще вернемся. А что у вас за история с талоном?
   – Не знаю абсолютно! – врет Нодиев. – Гаишник чего-то прицепился, понятия не имею.
   Пал Палыч в коротком раздумье.
   – Настроены тянуть волынку… Ладно, изложу факты сам, чтобы не препираться попусту. Вы регулярно ездите по одной трассе, регулярно превышаете скорость и получаете проколы в талонах. И вдруг предъявляете постовому ГАИ нетронутый та­лон. А он помнит, что собственноручно делал вам предупрежде­ние в третьем талоне и талон был дырявый, как дуршлаг.
   – Мало ли что он скажет! Почем он помнит, что я – это я?! Машина другая, даже вон кепка новая! – Он хватает с колена кепчонку с маленьким козырьком и лихо напяливает. – Вот! – И победоносно смотрит на Кибрит, проверяя эффект.
   – Я бы вас даже в цилиндре узнала, – улыбается Кибрит.
   – Ну, вы! Вы эксперт! То эксперт – а то гаишник!
   – Зинаида Яновна, объясните Олегу Модестовичу.
   Кибрит переворачивает лицом вверх лежащие на столе табли­цы, на которых видны очень крупные изображения букв.
   – Изъятый у вас талон поддельный. Вот его снимки при боль­шом увеличении. Посмотрите, везде, где стрелки, это отступле­ние от стандартного типографского шрифта. Кустарная работа.
   – Так что, либо вы скажете, откуда взяли талон, либо будете отвечать за использование фальшивых документов, – подхваты­вает Знаменский.
   Нодиев стягивает кепчонку с головы, вешает на палец и пока­чивает между колен. Так у него выражается расстройство чувств.
   – Чего-то последнее время не везет. На каждом пустяке вле­таю… Теперь вот приходится хорошего человека подводить. Но не сам же он талоны штампует, верно? Оправдается, я думаю? Вить­ка это Клячко достал… Которому я ту машину продал.

 

* * *

   Клячко спокойный и внушающий доверие мужчина
   – Вот и помогай людям… – говорит он, сидя против Пал Палыча на месте Нодиева.
   – Вы не ответили на мой вопрос,
   – А я отвечу, не беспокойтесь. Талон достал Пузановский. Иван Данилыч. – В тоне Клячко слышна антипатия. – Для знакомых он всякие такие вещи делает. Взял полсотни… Ради другого кого я не стал бы, честно. Но Модестыч – водитель уникальный. На ногах, пожалуйста, споткнется. А на колесах в игольное ушко проедет! От него требовать сорок километров в час… – Клячко пожимает плечами, не найдя слов.
   – Скажите, после покупки машины у Модестыча вы резину меняли?
   – Мелко повезло – не успел.
   – Очень хорошо… Обстоятельства угона?
   – А самые дурацкие… Отбежал к автомату позвонить. Думал, на минутку, машина на глазах, светло. И на беду Пузановский… Вроде и не пьяный был, а полез чего-то в будку обниматься… Короче, когда я от него отпихнулся, машины уже не было!
   Знаменский слушает с большим вниманием и по ходу фиксиру­ет суть в протоколе.
   – А откуда он взялся?
   – Не знаю… Мне было уже вообще не до чего.
   Ситуация подталкивает вызвать Томина. Знаменский звонит:
   – Саш, если можешь, зайди… Да, сейчас. – И вновь к Клячко. – Скажите, прежде вам случалось обниматься с Пузановским?
   – С какой стати…
   – В его поведении по-вашему была нарочитость?
   – То есть? – переспрашивает Клячко.
   – Мне кажется, у вас осталось впечатление, будто Пузановский виноват в угоне.
   – Ну… Всегда хочется на кого-то свалить, – самокритично замечает Клячко.
   – А кто он, в сущности, такой – Пузановский?
   – Работает в нашей же системе. Директор маленького стадио­на. Раньше называлась «оздоровительная площадка», но он мужик шибко форсистый, пробил, чтобы переименовали в стадион.
   – Так. Чем еще он вам несимпатичен? – Пал Палыч маскирует свой интерес полушутливой интонацией.
   – Правы, несимпатичен, – подтверждает Клячко. – Все он хочет, все может, все покупает. Ненасытная какая-то утроба. И даже внешне… чересчур его, как говорится, много. Туша-тушей, физиономия лоснится! – Клячко показывает руками, какая толстая у Пузановского физиономия. – Но это, конечно, субъективно, – обрывает он себя: не привык говорить о людях плохо.
   На последних репликах входит Томин, слышит описание Пуза­новского и просматривает протокол.
   – Все покупает… – возвращается Знаменский к началу харак­теристики Пузановского. – Высокая зарплата?
   – Ну что вы!
   – Тогда откуда? Или об этом не спрашивают?
   – Я, знаете, не представляю… подойти к человеку: послушай, откуда у тебя деньги? Не принято.
   Томина одолевает некое подозрение.
   – Какие-то там глазки… носик, – цитирует он по памяти Раису, – а в остальном – щеки и загривок.
   – Вы знакомы? – вскидывается Клячко.

 

* * *

   В маленькой передней своей квартиры Раиса надевает парик и очки с затемненными стеклами; осмотрев себя в зеркало, находит превращение достаточно радикальным и выходит.
   Садится за руль светлого «жигуля» и стремительно уносится по улице…
   На перекрестке в веренице машин стоит сияющая «Волга» Молоткова. Зеленый свет. «Волга» трогается, секунду спустя, отделенный от нее двумя-тремя машинами, трогается и «жигуль». Раиса ведет слежку за «подлецом автомехаником».

 

* * *

   – Думаешь, прошляпили мы с Глазуновой? – спрашивает Пал Палыч.
   – Могли. Но не в этом суть. На Пузановском и так все замыка­ется! Гляди. Доценту всучили фальшивый паспорт на «Волгу». Нодиеву добыли фальшивый талон. И оба раза замешан Пузановский: и в угоне «Волги», и в добывании талона!
   – Плюс, по мнению Зины, фальшивки делала одна рука! – добавляет Пал Палыч.
   – Неужели наконец повезло?! Ну-ка, где у нас этот стадиончик? – Томин заглядывает в протокол. – Ага! В том районе зам по розыску – отличный мужик, – говорит он, уже крутя диск телефона. – Ованес Филиппович?.. Некто Томин приветствует… Знакома тебе фамилия Пузановский? И что бы ты о нем?!.. По счастью, в разведку мне с ним не ходить. А конкретнее?.. Так-так, поня-ят-но… Сначала ты мне помоги, коллега дорогой, потом и я тебе. Надо энергично подумать, как бы меня представить Пузановскому – через надежных для него людей. Допустим, я намерен приобрести хорошую машину…