Лазарчук Андрей Геннадьевич. Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая

   – Так. Открыл... Это и есть тот козырь?
   – Он самый.
   – Она.
   – Да. Дама бубей.
   – Что тебе нужно?
   – Двух отважников – на весь срок.
   – Каков же срок?
   – Не ведаю. Дни. Или недели. Вряд ли месяцы.
   – Месяцы – нельзя.
   – Знаю. Недели, наверное, тоже нельзя. Все, что от меня будет зависеть, сделаю, чтобы – дни.
   – Нельзя говорить, где она?
   – Да можно, наверное. Если Полибий мог подслушать, он уже подслушал на острове у Домнина. Она в самой Велесовой кузне, где-то в глубине...
   – Ох ты. Я там был – раз.
   – Я тоже. Он сказал, кто может показать путь.
   – Да, Пактовий. Задал нам многомудрый задачу...
   – Это первая. Вторая – уговорить Якуна Виссариона из Артемии. Его Домнин прочил на свое место. Я знаю Якуна... немного. Трудно будет уговаривать.
   – Тебе не успеть и то и другое.
   – Не успеть. – Алексей согласно наклонил голову.
   – Кого бы ты послал к нему?
   – Кесаревича Войдана с женой его. И с ним кого-нибудь из людей Юно. Кто будет при Якуне после.
   – Может быть... да. Это должно оказаться лучше всего прочего. Я же займусь лодочным флотом. Прошлый раз получилось как будто бы неплохо. Ты видел недавно в Конкордии верфи. Когда, по твоему разумению, будут готовы последние корабли?
   – К маю.
   – Время, будем надеяться, еще есть... Но оба знали, что времени нет.
   Дело создания кокона Пианы оказалось куда более долгим и тяжелым, чем предполагала Аэлла, и, когда все наконец кончилось, сама она была вымотана до состояния полумертвого, а среди отроков, помогавших ей, один вскоре действительно умер, не выдержав страшного истощения сил. Славы-стражники молча унесли его на щите, чтобы предать земле с должными почестями.
   Перед последним бинтованием Алексей и Войдан зашли взглянуть на кесаря. Тот лежал на столе, похожий на выловленного морского царя: блекло-зеленый, неподвижный, почти потерявший человеческий облик. Лишь лицо еще частью оставалось прежним; глаза метались...
   – Недолго тебе таким оставаться, отец, – сказал Войдан. – Будь спокоен.
   Алексей молча кивнул.
   Зеленая корка у губ кесаря чуть треснула. Раздалось тихое шипение.
   –...есссли... оссилит... не допуссти... Алексей понял.
   – Клянусь, государь, – сказал он. – Поругания не допущу.
   Если буду жив, добавил он про себя.
   И – если проиграю...
   Он повторил то и другое еще раз и подумал, что условия эти совершенно несовместны.
   Аэлла с серым, в мелких капельках пота лицом оттеснила их локтем. В руках у нее была первая лента грубой простынной ткани, пропитанной смолой. На миг она задержала эту ленту в руках – то ли в нерешительности, то ли примеряясь. Потом – одним движением обернула голову кесаря, запечатывая рот и нос. Секунду были видны полные ужаса глаза... Потом для кесаря настала долгая тьма.
   Уходя, Алексей ощутил пожатие руки Войдана. Тайная благодарность за безрассудную клятву. Но лицо Войдана ничего не выражало – он смотрел вперед и что-то такое видел перед собой...
   Еще до рассвета следующего дня три всадника выехали со двора и наметом помчались на восток, по той самой дороге на Нектарийские рудники, из-за которой вновь ссорились владетельные славы, – и за разрешением споров готовы были обратиться не к законному, доброму и справедливому, но бессильному кесарю, а к влиятельным семействам севера и юга. Так уже трижды за последние двести лет вспыхивали в Мелиоре гражданские войны.
   Ворон сидел на высоком дереве и смотрел в спину всадникам. Когда они скрылись из виду среди заиндевелых столетних лип, тянущихся вдоль этой дороги на тридцать верст вплоть до городка Николия, ворон снялся с дерева и полетел на восток, к морю...

Глава вторая

   Директриса училища, маленькая симпатичная брюнеточка, которую не портило даже легкое косоглазие, приняла Алексея сразу.
   – Вас послала сама судьба! – повторила она несколько раз. – У нас женский коллектив, у нас всего четыре преподавателя-мужчины, да еще двое почасовиков – и все. Кузьма Васильевич очень, ну оччень помогал – просто самим своим присутствием. Вы не представляете себе, насколько важен мужчина в женском коллективе, – наверное, он важнее, чем женщина в мужском, это так облагораживает, особенно мужчина в форме... Я так жалела, что он вынужден был уволиться, так жалела. Я уже думала, мы никогда не найдем... и вдруг – этот звонок из военкомата. Чертовски кстати. Я очень надеюсь, что вам у нас понравится. Но скажите, Алексей Данилович, вот вы молодой сильный мужчина, офицер... а у нас зарплата маленькая, с этой проклятой задержкой, хлопот огромное количество...
   – Честно? – улыбнулся Алексей.
   – Желательно.
   – В августе уходит на пенсию мой родной дядя. Он майор инженерных войск. Просил меня найти для него место военрука и придержать. То есть – до августа я у вас побуду, а потом уволюсь в его пользу. Он вам подойдет куда больше, чем я, – золотые руки... Как видите, я ничего не скрываю.
   – Ох, да я и не сомневаюсь, – всплеснула руками директриса. – Извините, если я что-то не так сказала...
   – Да ну что вы. Все просто замечательно.
   – И еще. Скажу уж сразу. У нас контингент особый – девушки. Вы уж готовьтесь к тому, что в вас сразу начнут влюбляться... ну и все такое. Так вот... даже не знаю, стоит ли вообще об этом говорить, но все же... в общем, никаких связей со студентками быть просто не может. Не просто запрещено – а исключено абсолютно. Простите, что приходится об этом говорить... не знаю, надо ли было...
   – Не надо, – серьезно покачал головой Алексей. – Тем более что в моем вкусе женщины постарше. Впрочем, я готов подчиниться любым правилам. Необходимость дисциплины мне доказывать не требуется.
   – Я так и поняла. Спасибо. Что ж... сейчас появится Валентина Михайловна, она у нас по совместительству завкадрами, оформит вас и покажет ваши владения. Завтра уже занятия... – Она развела руками, как бы извиняясь, что не может позволить новому работнику погулять недельку-другую. – И... мм... Алексей Данилович... можно мне задать вам нескромный вопрос?
   – Можно, – с удовольствием разрешил Алексей.
   – У вас такая странная фамилия...
   – Да, – согласился он. – Дедушка мой был Пактовий, папа был Пактовий – пришлось и мне становиться Пактовием. От судьбы не уйдешь... Не знаю, откуда она взялась такая, – рассмеялся он, когда брови директрисы удивленно взлетели вверх. – Греческое слово. Означает «сохраняющий жизнь». Наверное, предки были греки или священники – тем часто давали фамилии на манер греческих. Дьяк Велосипедов, например.
   – Как интересно, – сказала директриса. – А вот идет и наша Валентина Михайловна...
   Само оформление на работу – заполнение бумаг – заняло минут сорок. Любезная Валентина Михайловна помогала и подсказывала, понимая, что человеку в тридцать с лишним лет трудно впервые в жизни заполнять все эти никому не нужные «простыни».
   – Ну и все, – сказала она наконец. – Пойдемте, покажу вам ваши подземелья... Кузьма Васильевич передал ключи мне, это против порядка, но завтра он придет сюда сам, он уже звонил, и вы с ним оформите передачу имущества – из рук в руки. И как с милицией решить, он вам скажет, а то они уже звонят, беспокоятся – оружие все-таки... Только отпереть те двери я не смогу, вы уж сами.
   Ах, как много железа было здесь... Окованная дверь, засов, двухфунтовый замок. Железная решетка, и в ней такая же решетчатая калитка. И – огромная железная балка, поддерживающая потолок. И железный зеленый шкаф. И железные ящики на полу... Где-то в глубине сидело глупое и алчное желание: схватить все это и унести с собой.
   –...А класс ваш на втором этаже, но там все просто:
   класс как класс, даже запирать не обязательно...
   – Спасибо, Валентина Михайловна, – сказал Алексей. – Теперь я разберусь.
   – Да, планы занятий Кузьма Васильевич оставил, они у него подробнейшие, так что буквально надо только пальцем водить, со строчки не сбиться. А девочки наши – они хоть и зубастые, но не страшные. Главное, вы их не бойтесь, и все будет хорошо.
   – На свете была одна-единственная женщина, которую я когда-то испугался, – сказал Алексей. – И до сих пор о том жалею.
   – Ой? – не поверила Валентина Михайловна. Так уж и одна? А тогда что же вы тогда, такой видный и красивый, и не женаты ни разу?
   – Потому что не теряю надежды догнать ее и доказать, что есть еще песок в песочнице.
   На короткое время он дал пищу для пересудов. Дальше будет видно.
   – Общежитие у нас рядом, вы знаете, продолжала Валентина Михайловна. – Направление я вам написала... ах да. Комендант сегодня придет поздно, после четырех. Поэтому можете не торопиться. У вас вещей много?
   – Чемодан, – сказал Алексей.
   – Все, что нажили? – Она ахнула и покачала головой.
   – Пожалуй, что все. А нужно ли больше?
   – Не знаю...
   – Зато я очень много видел такого...
   – Мы устроим вам новоселье, и вы нам все расскажете! – с энтузиазмом воскликнула Валентина Михайловна. – У нас весело, вы не думайте.
   – Наоборот. Я был уверен, что у вас весело.
   – Вы уж извините, Алексей Данилович, я вас заговорила, а мне еще столько писать... В общем, комендант самое раннее в четыре появится. Вы тут пока осмотритесь...
   – Конечно, – улыбнулся Алексей. Он давно не улыбался так много и с таким удовольствием. Жители Велесовой кузни могли быть вполне приятными людьми – хотя временами и странными...
   Оставшись один, Алексей сел за стол, положил голову на руки и задумался. Последний месяц, месяц пути и поиска, обошелся ему недешево. Запас сил был почти исчерпан. Несколько раз его выносило за грань срыва, и только случай, лихость, чудо и чутье позволили ему сохранить лицо – в обоих смыслах, прямом и переносном.
   Но иногда ему нужно было вот так, в буквальном смысле, – забиться в нору и привести в порядок взъерошенные мысли, чувства и ощущения.
   Итак, почти на месте. Да что там почти – совсем. Путь оказался быстр, хотя и длинен, куда длиннее, чем это можно было себе представить. Однако тропинка сама ложилась под ноги, поворачивалась... и самое трудное началось уже тогда, когда тропинка вроде бы привела куда надо. Ох, и постарался же старец Белее в свое время... Вдох... выдох... вдох... Непостижимое для воображения место – эта Велесова кузня.
   Никто не способен ее описать, никто не может проложить в ней несомненный путь. С каждым шагом по недрам ее перед идущим вскрывается новое пространство, каждый поворот преобразует видимый мир. Нет лучшего места, чтобы скрыться...
   И хотя ты знаешь твердо, что все вокруг не более чем видимость, относиться к этой видимости надо со всей серьезностью. Благо, что карты и ключи Домнина позволяли многое важное: и различать среди всей видимости ту, которая прикрывала реальные препятствия, и говорить со странными людьми, обитающими в недрах кузни, на их темы – пусть и не понимая всего, но не позволяя собеседнику догадаться, что ты не понимаешь... и кое-что еще...
   Так, например, он узнал Еванфию – на глубине в три аршина. Она лежала там, вдали от всего, одинокая и невыразимо несчастная. С нею трудно было говорить, потому что она почти сошла с ума от этого последнего одиночества. Еванфия не знала, что ее погубило, не успела понять... она слишком отвыкла от чародейства здесь, где серебро используют для украшений, за словом не следят по причине полного его бессилия... зато железо не горит даже раскаленное докрасна.
   Может быть, это искупает все прочие недостатки здешних мест, вяло подумал Алексей.
   Он расслабленно встал, отпер один из зеленых шкафов. Вынул винтовку. Руки сами (хвала чудесным ключам Домнина!) открыли затвор, вставили обойму... короткие и точные движения. Дальше по коридору... выключатель. В конце коридора загорелся свет. Будто бы три силуэта показались там на миг... но именно показались. Рябые щиты с черными тарелочками мишеней.
   Алексей очень быстро вскинул винтовку к плечу, выстрелил, перезарядил, выстрелил... Подсознательно он ожидал, что звук будет более громкий. Расстреляв обойму, он подошел к мишени. Черный кружок в центре ее был разлохмачен.
   Хорошо.
   Он знал, что точно так же будет стрелять из любого другого оружия. В конце концов, все это условность и почти что видимость... Ствол винтовки лишь чуть нагрелся.
   Но, наверное, выстрелы его все же немного оглушили, потому что шагов по лестнице он не услышал, и лишь вернувшись в свой кабинет, обнаружил там трех девиц, похожих, как сестры.
   – Здравствуйте, – протянула одна, а остальные подхватили: –...вуйте, вуйте.
   – Здравствуйте, красавицы, – согласился Алексей. – И кто же вы такие здесь?
   – А мы... вот... записаны. Я Колмакова, а это Швец, а это Сорочинская.
   – Нас Кузьма Васильевич в стрелковый кружок записал, – сказала Швец.
   – Понял, – кивнул Алексей. – Раз записал, будем заниматься. С той недели начнем.
   – А вы наш новый военрук? – спросила третья, Сорочинская.
   – Так точно.
   – А как вас зовут?
   – Алексей Данилович.
   – Очень приятно... приятно... – Все трое исполнили маленькие, карманные, реверансы. – Так вы нам скажете, когда на занятия приходить?
   – Расписание вывешу. А Кузьма Васильевич когда занятия проводил?
   – По пятницам, после шестого урока...
   – Может быть, так и оставим. Ну, бегите, мне тут еще все закрывать и на сигнализацию ставить.
   – Ага. До свидания (досвида!.. досда!..)! Если что понадобится, то нас спрашивайте!
   Умчались. Легкая кавалерийская разведка. Алексей запер шкаф, потом кабинет, выключил свет, включил сигнализацию, запер обе двери в подвал и пошел в общежитие.
   Комната была что надо: узкая продавленная кровать с тусклым матрацем, две табуретки, полка на стене. Работала только одна розетка. Туалет был за тонкой перегородкой, и вода из бачка текла беспрерывно. Алексей бросил полученные простыни и полотенца на кровать, сел рядом и откинулся к стене.
   Так он просидел не меньше часа.
   Потом в дверь постучали.
   – Да, – сказал Алексей. – Не заперто. Вошел мужчина лет сорока пяти в спортивных штанах, но в пиджаке. Лицо его было того замечательного нехарактерного типа, которое носят в обыденности знаменитые актеры и проповедники: чуть смазанные черты, чуть простоватая мимика. Два-три штриха – и лицо взрывается характером. Потом эти штрихи убираются...
   – Здравствуйте, сосед, – сказал мужчина. – Вы заместо Кузьмы будете у нас работать? Давайте познакомимся. Я веду аккордеон и сольфеджио, зовут меня Юрий Петрович. В общежитии этом несчастном живу по причине временной бесквартирности, ибо погорелец.
   – Да вы что? – Алексей пожал ему руку. Алексей Данилович. Тоже бесквартирен, но по причине простой безалаберности. Ну, проходите, что ли...
   – У меня другое предложение. Вы пока еще не обустроились, гостей принимать не с руки – пойдемте к нам. Супруга будет рада. Чайку попьем...
   Даже временное обиталище четы Неминущих, Юрия Петровича и Ольги Леонидовны, тоже преподавателя музыки (и домоводства по совместительству), оказалось на редкость уютным и удобным для жилья. У хозяина были золотые руки, у хозяйки – отменный вкус и глазомер. Только подняв глаза к потолку, можно было понять, как на самом деле мала эта комнатка, в которой чудесным образом уместилось все необходимое для жизни.
   Сидели вокруг столика, сделанного из чертежной доски и подставки для телевизора, на удобных парусиновых стульчиках. Пили очень вкусный чай из глиняного чайника и таких же глиняных кружек, собственноручно хозяйкой созданных на глазах изумленного студенчества всего лишь за один урок обучения лепке. Разговаривали как бы ни о чем. Было просто чудесно.
   Но когда, наговорившись, – три часа как не бывало, – Алексей вернулся в свою пустую и гулкую, как старый барабан, комнатку, полную следов давних временных жизней, он вдруг понял, что здесь кто-то без него побывал: разумеется, не в грубом вещественно-телесном смысле... но своеобразный след злого присутствия зацепился за стены, остался на них, как невидимая глазом слизь... Алексея передернуло просто от брезгливости.
   Кроме того...
   Он понимал, конечно, что его обязательно найдут, но не думал, что это произойдет так скоро.
   До того, как он сам найдет то, что ищет.
   –...вылитый Том Круз! Он как из-за угла вышел с этой своей винтовкой, у меня сразу – ууп! И молчу, как дура. Таращусь. А он: вы кто такие, красавицы...
   – На Круза даже совсем не похож, – возразила Чижик. – Я его в коридоре видела. Он скорее Сюткина напоминает, только в плечах здоровый, как Арнольд. И походка такая... вот он просто идет, а понимаешь, что крадется.
   Санечка молчала. Новый военрук ее интересовал мало. Ей было жалко старого, и она уже дважды ходила его навещать. Кузьма Васильевич больше лежал, прогуливаться выходил только на балкон. Комната его была пропитана застарелым табачным дымом, на стене висели фотографии в рамках. Нельзя сказать, что Кузьма Васильевич скучал: жена его, тоже пенсионерка, работала уборщицей в какой-то фирме и уходила из дому после обеда часа примерно на три, взрослая дочь жила рядом, внуки забегали из школы поесть и сделать уроки, – но Санечке он бывал очень рад: не забывают старика... А сегодня вдруг снова дало знать о себе то золотое пятнышко в глазу.
   Санечка, придя с занятий, разложила учебники, конспекты – завтра предстояла контрольная по дошкольной педагогике. Это была такая интересная наука, в которой каждое дважды два равнялось доброму утру. Тем не менее готовиться и сдавать нужно... Санечка приступила к чтению и вдруг поняла, что левым глазом не видит ничего. Пятнышко не стало ярче, но оно приблизилось и расплылось в туманное, чуть светящееся облачко, и в этом тумане, ускользающие от взгляда, словно бы двигались какието фигуры и тени...
   Она прижала ладонь к глазу и так сидела долго, пока не прошел испуг. Потом она вспомнила про капли, стоящие в тумбочке. Она набрала немного прозрачной жидкости в пипетку, запрокинула голову и с трудом – рука тряслась, а глаз непроизвольно зажмуривался – попала куда нужно. Капли были едкими, жгучими, но они помогли. Сейчас она сидела, прислушиваясь не столько к щебечущим птицам, сколько к своему восприятию действительности. Там, где было и угасло туманное облачко, все предметы становились как будто чуть более выпуклыми и подробными, будто между ними и глазом кто-то невидимый держал невидимую линзу... да вот только подробности эти нельзя было разобрать, потому что линза отъезжала вбок, в ту сторону, куда сместишь взгляд.
   –...вот, а потом мы пошли к Машке Шершовой Домой, ну, ты ее знаешь, а у нее брат полгода как из армии уволился, тоже бывший офицер, служит в какой-то такой охране и уже машину купил, так он так на меня посмотрел...
   – И тоже похож на Тома Круза? – подколола Чижик.
   – Нет, – прыснула Сорочинская, – похож он больше на племенного бугая, но вот машина у него приличная, пятьсот двадцатая «BMW»...
   Сорочинская славилась тем, что знала все марки машин и могла авторитетно рассуждать о них часами.
   – А мне сон снился, – неожиданно для себя сказала Санечка. – Будто бы я-на свадьбе брата...
   – А откуда у тебя брат? – удивилась Чижик.
   – Нету у нее никакого брата, – объяснила Сорочинская. – Это-то и интересно.
   – Да. И все равно я знаю, что этот человек мой брат, зовут его Войдан...
   – Не бывает такого имени, – заявила Чижик.
   – Дай рассказать, – зажала ей рот Сорочинская. В кои веки раз наша принцесса решила что-то рассказать, а ты!..
   – Почему принцесса? – спросила Санечка.
   – Ой, да это мы тебя промеж собой так прозвали: ручки помыть, ушки помыть, шнурочки погладить... Рассказывай.
   – Я-то как раз нормально живу, – обиделась Санечка, – это вы в грязи какое-то удовольствие находите...
   – У меня мамка дома по два раза в день полы мыла, – тихо-тихо сказала Сорочинская. – И что она видела, кроме этого пола? А руки у нее какие стали... Да ладно тебе, я же не в обиду сказала.
   – Я тоже зря брякнула. Извини, Валечка. Ох... и все равно настроение пропало.
   – Ну расскажи-и... – протянула Чижик. – Ну, чего тебе...
   – Да там нечего рассказывать. Просто странный какой-то сон. Яркий, но ни о чем. Я так не умею рассказывать. Очень долго все куда-то идут. И я иду, но меня вроде бы не видят. Или делают вид, что не видят. И все чего-то ждут. Ничего не говорят, но почему-то понятно, что вот-вот – и начнется... Приходят в церковь. Красивая такая, из белого камня. Только почему-то крестов нет. На берегу реки. Там... ну, как в кино: священник весь в золотом, свечи горят, хор поет... и вот еще интересно: голоса вроде бы и слышны, а в то же время – полнейшая тишина. Как в кино в том же: изображение есть, а звук отключен. Священник брата венчает, и я вдруг со стороны вижу, что венчает-то он его – со мной... только с мертвой. Я – невидимая – это вижу, и я же – мертвая, старая там стою. А все видят какую-то другую...
   – Ну, мать, – сказала Сорочинская, – пора тебе замуж. А то насмотришься таких мультиков, и ку-ку.
   – Давай ее сосватаем за нового военрука, предложила Чижик.
   – Да ну его, – сказала Сорочинская. – Ни кола ни двора. Живет в нашей общаге...
   – В нашей? – почему-то удивилась Санечка.
   – Ну да. На втором этаже, в семейном крылышке...
 

* * *

 
   В своей пустой комнате Алексей застелил кровать, лег не раздеваясь поверх одеяла и стал смотреть в потолок.
   Похоже, надо было что-то делать, и делать как можно быстрее.
   Ах, Еванфия... как же ты позволила так задешево убить себя? А ты, Домнин многомудрый, – не догадался, что дойти до цели – это не задача; задача же – найти девицу среди сотен подобных ей...
   В легендах было просто: по щеке искомой особы ползла мушка, или катилась слеза, или птичка бросала отметину с большой высоты. Ничего подобного здесь ждать не приходилось. Даже прямой вопрос был здесь неуместен, поскольку кесаревна спрятана на совесть. И надо сейчас, не вставая с кровати, самому придумать способ распознать ее... причем распознать быстро, надежно и по возможности незаметно.
   Но ничего лучшего, кроме примитивного просмотра журналов, где обязательно должен быть указан домашний адрес студентки: село Салтыковка Озерского района (туда его вывели карты, и там лежала Еванфия), – он не придумал. Так что придется ждать завтрашнего дня. Он покосился на стены, все еще запятнанные невидимой слизью, и вдруг подумал, что это могли искать не его.
   Конечно же... Спать было нельзя.
   Алексей надел мягкие черные кроссовки и вышел в коридор. Было начало третьего.
   Большой дом спал. Здесь, не в точечном объеме каморки, а в ломаной линии коридора, – он почувствовал, как шевельнулись где-то глубоко угнетенные местными законами те малые умения, которыми он владел. Но – только шевельнулись... и тут же съежились, как нежные листья мимозы.
   Может быть, все складывается к лучшему, подумал Алексей. Самый надежный способ не вовремя выдать себя – начать тревожить тонкий мир. Будем просто внимательно слушать...
   Широко простирает уши свои отважник Пактовий в дела человеческие. Подпись: «Мих. Ломоносов». Что-то похожее было написано на траченном непогодой щите у ворот страшно вонючего завода... Алексей ехал в автобусе из Салтыковки на станцию Озерск, чтобы там сесть на электричку, и, проехав этот завод, автобус остановился, два парня с одутловатыми мордами просунулись в дверь и спросили хмуро: кому и сколько? Человек пять подали им деньги и получили по одной или по две пластиковых бутылки с прозрачной жидкостью, потом уже Алексей догадался: спирт... «А милиция у них купленная вся», – сказал один из покупателей, с ним как-то отчаянно согласились, автобус же тем временем катил дальше, по обе стороны дороги были заснеженные поля, очень далеко чернел лес и стояли грязно-розовые дома.
   Внизу в застекленной и зарешеченной каморке на медицинской кушетке спал милиционер. Спал бдительно: как ни тихо шел Алексей, он приподнял голову и посмотрел на него.
   – Ты кто? А, сообразил. Новый военрук?
   – Так точно. Извини, что разбудил...
   – Да я не сплю. Днем выспался.
   – Я вот тоже... Вообще не могу на новом месте, пока не привыкну.
   – Знакомо. Куришь?
   – Курю. – Алексей нырнул в карман, достал «Кэмел» – единственный здешний табак, который чем-то напоминал настоящий.
   – О, – согласился милиционер, Алексей наконец сосчитал его звездочку: младший лейтенант. – Богато.
   – Стараемся, – пожал Алексей плечами. Они немного подымили молча.
   – Как тут обстановка? – спросил Алексей.
   – Всяко, – сказал милиционер. – На праздники было тяжко, теперь вот двадцать третьего февраля да восьмого марта – тоже концерты ожидаются... А так ничего. Терпимо.
   – Понятно.
   – Через вход-то этот лезут отмороженные. Которые поумнее – тем девки из окон сами веревки бросают. Но это уже не наша компетенция. Ваша, скорее.
   – Ну да. Других забот нет.
   – Есть, наверное. Но и эта тоже. Ты еще новенький, а вот как начнет с тебя директриса стружку снимать...
   – Не начнет. Слабо.
   – Посмотрим. Из десанта?
   – Спецназ сухопутных войск.
   – Ого. И где служил?
   – Спроси лучше, где не служил. Даже на Северном полюсе – и то служил полгода.
   – Черта ты там делал?
   – А мы там охрану аэродрома дрессировали. Чтоб не оплывали от безделья.
   – Какого аэродрома?
   – Ну, был там аэродром. Истребители стояли. Чтобы, значит, «бэ-пятьдесят вторые» перехватывать над бескрайними просторами Арктики.
   – Серьезно, не свистишь?
   – А смысл? Ты же не девушка, чтобы мне тебя еще и очаровывать...
   Так они поболтали минут десять, потом Алексей зевнул, сказал: «Кажется, все-таки сморило...» – и поднялся на свой этаж.