Другая - дерево чрезвычайно удобный для обработки материал, не трудоемкий, который был в изобилии. Вот чем объясняется традиционная по тем временам приверженность России к дереву как конструкционному материалу.
А для авиации дерево просто незаменимо. Главное его достоинство это легкость. И самолеты того времени строились только из дерева и перкаля, применяемого для обшивки крыльев. Более того, несмотря ни на что, дерево еще почти 30 лет "продержалось" в авиации. Достаточно вспомнить прославленные Яки и Илы - истребители и штурмовики Великой Отечественной войны да и другие самолеты - они тоже были деревянными. Правда, на Ил-2, прозванном "летающим танком", мотор и кабина пилота были заключены в бронированный отсек. Но весь "остальной" самолет был опять-таки деревянный.
Дюраль позволил самолету достичь совершенства. Это очевидно сегодня, но не 60 лет назад. Тогда авиация продолжала, и все думали, что она еще долго будет продолжать быть деревянной.
Именно тогда Туполев открыто заявил, что надо делать самолеты из дюраля. Это было началом революции в авиации. И именно Октябрьская революция позволила в конечном итоге осуществить туполевский замысел. Можно с уверенностью предположить, что создание собственного производства дюраля царской России было не по плечу. В лучшем случае, приняли бы решение покупать дюраль за границей.
Но то, что было не по плечу старой России, оказалось посильным большевикам. Высший совет народного хозяйства принял решение о выпуске отечественного дюраля. И в 1922 году в городе Кольчугине на Владимирщине начались опытные плавки, тогда же удалось прокатать первые слитки "крылатого" металла, который, в знак того, что он создан в Советской России, был назван кольчугалюминий.
Конечно, не все шло так легко и гладко. Прежде, чем было принято решение о создании производства кольчугалюминия, Туполев долгие дни и месяцы до хрипоты сражался на бесчисленных совещаниях за свою идею. Тем самым он восставал и против вековых традиций, и против уже существующей практики строительства аэропланов. В этом сказывалась индивидуальность конструктора. Подобный пример подтверждает, что талантливый человек, способный видеть на десятилетия вперед, прежде всего, не должен быть зараженным техническим конформизмом. А это очень трудно, ибо такой человек оказывается как бы в психологической изоляции. И преодолеть ее и победить существующие традиции можно только в том случае, если имеешь друзей-единомышленников. Они же у Туполева были - это, прежде всего, члены кружка Жуковского. И первый среди них - Архангельский. Он полностью разделял концепцию Туполева.
Только моноплан имеет будущее в авиации, которая завтра станет и скоростной, и высокогрузоподъемной. Еще тогда, когда Архангельский был членом КОМТА - комиссии по постройке триплана - самолета с крыльями в три ряда, он убедился, что такие машины будут обладать очень большим аэродинамическим сопротивлением. Это самое скверное в авиации.
Но пока сотрудники ЦАГИ ждали дюраль не столько для создания самолетов, сколько для аэросаней и глиссеров.
Новая идея, чтобы она завоевала позиции в технике, должна созреть. Она, как новорожденный ребенок, сначала растет и крепнет, а потом уже вступает в жизнь. Как поведет себя дюраль? Тут возникало множество вопросов - и конструктивных, и технологических. А прочность? Короче говоря, сделать новый самолет из дюраля можно было бы. Но вот если этот дюралевый первенец погибнет в полете, то вместе с ним будет похоронена и туполевская идея о "крылатом" металле. Поэтому цаговцы решили сначала "отработать" дюраль на аэросанях и глиссерах, накопить опыт, "переболеть" всеми "болезнями", которые неминуемы при освоении нового материала. И только после этого, вооруженные знаниями, начать строить самолеты.
К тому же на первых порах процент брака на Кольчугинском заводе, осваивающем производство дюраля, был настолько высок, что и речи не могло быть об использовании его в самолетостроении. Лишь позже, когда заводская технология оказалась отработанной, это время пришло.
В конструировании аэросаней опыт Архангельского был незаменим. На первом же образце вместе с Туполевым он пришел к выводу, что корпус из дюраля будет обладать требуемой прочностью только в том случае, если обшивку сделать гофрированной, поскольку гофрированные листы из любого металла обладают большей жесткостью, чем гладкие.
Тем временем Туполев начал строить свой первый самолет. Помогали ему в этом сотрудники АГО, которым он руководил. АГО было специальным подразделением ЦАГИ и расшифровывалось как авиационный отдел с гидроавиационным подотделом, на базе которого впоследствии выросло прославленное туполевское ОКБ. АГО в 1925 году был преобразован в АГОС [Авиация, гидроавиация, опытное самолетостроение].
Первый туполевский самолет АНТ-1 разительнейшим образом отличался от гигантских туполевских бомбардировщиков и пассажирских лайнеров, которые привыкли мы видеть сегодня. Это был крохотный одноместный самолетик, иначе говоря, авиетка смешанной конструкции - из металла и дерева. Размах крыла всего 7 метров, длина аэроплана - 5, мотор мощностью в 35 лошадиных сил - меньше, чем у "Запорожца". Но с этого АНТ-1, который взлетел в небо 21 октября 1923 года, и начинается славная династия самолетов туполевского ОКБ. После АНТ-1 наступила очередь АНТ-2. Его дебют в небе состоялся 26 мая 1924 года. Самолет опять-таки был небольшим, двухместным пассажирским. Но в нём уже была реализована на практике мечта цаговцев о цельнометаллическом самолете.
В это же время в Европе некоторые авиационные фирмы начинают также строить цельнометаллические самолеты. И в 1924 году Архангельского и Стечкина коллегия ЦАГИ командирует в Берлин, Париж и Лондон для ознакомления с последними достижениями науки. Прибыв в Берлин, Архангельский и Стечкин отправились к профессору Прандлю, чья аэродинамическая лаборатория была известна во всем мире. Узнав, что его посетители из Советской России, ученики самого Жуковского, профессор Прандль сделался очень любезным хозяином и в течение двух недель знакомил Архангельского и Стечкина со своими работами, так что пребывание в Берлине оказалось очень плодотворным.
Затем они уехали в Париж. Здесь их ждали в лабораториях знаменитой "Эколь политехник" - политехнической школы - самого известного во Франции технического вуза. Кроме того, они побывали на авиазаводах. Работу свою закончили быстро, и у них осталось несколько свободных дней. Шура вместе со Стечкиным решил съездить в Канны, тем более что там жил дядя Архангельского - Николай Евграфович Попов. В 1910 году он уехал во Францию лечиться после авиакатастрофы и, женившись, остался в этой стране.
По дороге в Канны произошел забавный случай. Усевшись в поезд, который отошел от Лионского вокзала, Архангельский и Стечкин случайно оказались в разных купе. Архангельский стал располагаться на своем месте, как дверь в купе вдруг отворилась и вошла дама с двумя молодыми девушками. Архангельский тотчас же вскочил и помог им положить чемоданы и сумки в багажные сетки, поклонился в ответ на благодарность и уселся у окна, разглядывая картины парижского пригорода, мимо которого мчался поезд. Но через две минуты он почувствовал, что девушки смотрят на него в упор, и чуть не вздрогнул, услышав русскую речь.
- Посмотри, Ира, на него, - сказала одна из них, - правда, он удивительно красив.
- Очень, - отозвалась другая, - но ты знаешь, он, хотя и говорит прекрасно по-французски, но на француза непохож.
- Может, он англичанин, - ответила Ира.
Услышав это, Архангельский встал, вышел в соседнее купе к Стечкину, выбрал из пачки газет лондонскую "Таймс", вернулся обратно и уселся у окна, загородившись газетой. "Таймс" убедила девушек, что Архангельский действительно англичанин.
Теперь Ира решила перейти к активным действиям.
- Как бы нам с ним познакомиться? - сказала она.
- Спроси у него, который час, а потом начни разговор о погоде, посоветовала вторая.
- Нет, - решительно возразила Ира, - я лучше предложу ему шоколадных конфет. - И встала, потянувшись к багажной сетке.
Архангельский тотчас же отбросил газету и услужливо снял ей с сетки небольшой саквояж. Ира раскрыла саквояж, вынула коробку конфет и со словами: "Не угодно ли, месье!" - протянула ее Архангельскому. Тут он не выдержал и провалил игру.
- С детства не люблю шоколада, - сказал он по-русски.
Девицы ахнули и залились румянцем. Впрочем, на их счастье, поезд, подъезжая к станции, замедлил ход, и они, схватив багаж, выскочили из купе.
Приехав в Канны, друзья отправились прямо к дяде, который жил в большом особняке. Однако его в городе не оказалось, и камердинер, окинув гостей снисходительным взглядом, после долгого раздумья все же предложил им небольшой флигель во дворе. Архангельский и Стечкин согласились и, переодевшись, отправились осматривать город.
В тот же вечер, посетив один из местных баров, они мгновенно превратились в знаменитостей. Подумать только, в Канны приехали инженеры из загадочной, непонятной России. Хорошо одетые, говорящие на отличном французском языке, с безукоризненными манерами, они совсем не были похожи на тех диких варваров, какими изображали большевиков в глазах французских обывателей белоэмигранты.
Почти весь вечер им пришлось отвечать на такие идиотские вопросы, как "обобществление" женщин в России, или объяснять, что нэп - вовсе не возврат капитализма. На следующий день друзья поехали в казино в Монте-Карло, благо оно было рядом с Каннами, и здесь впервые увидели рулетку.
- Давай поставим, - предложил Стечкин.
- Зачем? У нас же нет лишних денег, - возразил Архангельский.
- Рискнем. Поставь 20 франков.
- 20 много. Лучше один.
- Поставь 20.
Архангельский вдруг почувствовал, как в нем просыпается азарт игрока. А вдруг? Чем черт не шутит!
- Хорошо, - сказал он, - но учти: проиграем, завтра без обеда и ужина будем.
Архангельский купил в кассе фишек на 20 франков и, подойдя к столу, поставил все на шесть.
- Ставки кончены, - провозгласил крупье и пустил рулетку.
Несколько мгновений они с затаенным дыханием смотрели на стол. Шестерка выиграла, и крупье длинной лопаточкой бросил против них фишек на 120 франков.
- Сорвали банк, - послышался возглас.
Стечкин спокойно сгреб все фишки и отправился к другому столу, где шла уже крупная игра.
- Слушай, - прошептал Архангельский, - оставь на завтра на обед 20 франков.
Тот, отрицательно мотнув головой, сделал ставку. И снова выигрыш. Теперь у них было уже 600 франков.
- Что будем делать с такими деньгами? - спросил Стечкин.
- Я знаю, что делать, - Архангельский весело улыбнулся. - Мы организуем файв о'клок.
- Какой файв о'клок.
- Устроим прием. Позовем всех знакомых и прочтем им лекцию о России.
Прием удался на славу. Архангельский горячо объяснял гостям смысл событий, происходящих сейчас на родине, особенно напирая на развитие авиации.
- Мадам и месье! - обратился он к ним в конце речи. - Не пройдет и нескольких лет, как мы снова увидимся с вами. Но тогда мы уже не приедем, а прилетим. Прилетим на нашем новом большом советском самолете, и вы все сможете убедиться, что мы вам здесь говорили правду.
Первый бомбовоз
1924 год для туполевского коллектива стал особенным. Те несколько лет, которые им были отпущены для накопления опыта, истекли. Командование Военно-Воздушных Сил ставило вопрос о создании первого советского бомбардировщика.
В июле 1925 года в АГОСе был создан АНТ-3, разведчик, который хорошо показал себя на испытаниях. Производство большой серии тормозилось из-за того, что в стране еще не было налажено производство собственных отечественных моторов. Но молодая Страна Советов нуждалась в бомбардировщике, чтобы защитить себя от возможного нападения. Он должен был нести большую бомбовую нагрузку, и следовательно, его размеры должны быть больше других типов самолетов, а основной строительный материал - металл.
Именно об этом мечтал и Туполев. Благодаря дюралю он надеялся дать такие уникальные конструктивные решения, которые позволят построить лучший в мире самолет. Кроме того, у бомбардировщика есть еще один плюс. Ведь именно на его базе можно с минимальными затратами сделать пассажирскую машину. А туполевцы отчетливо сознавали, что если уж какой-нибудь стране и нужна пассажирская и транспортная авиация, так это, в первую очередь, - СССР. И это вполне закономерно. Огромная территория, занимающая 1/6 земного шара. Гигантские неосвоенные богатства Севера, Сибири и Дальнего Востока. Слаборазвитая сеть железных дорог. И наконец - выигрыш во времени.
Прежде чем АГОС получил это почетное задание, в ВСНХ долго обсуждался вопрос: может, проще и дешевле закупить такой бомбардировщик за границей, чем строить его своими силами? Но победило другое мнение: молодой Советской Республике необходимо иметь собственную развитую авиационную промышленность, и поэтому именно ЦАГИ было доверено создать новый бомбардировщик. В пользу этого решения говорили и те самолеты, которые уже были построены АГОСом.
По мнению Туполева, новый самолет должен был стать новинкой монопланом со свободно несущим крылом. Именно в конструкцию крыла Туполев внес революционные изменения, которые затем были подхвачены конструкторами во всем мире и используются до сегодняшнего дня. Раньше, когда самолеты строились из дерева, несущие поверхности состояли из двух относительно тонких крыльев, соединенных между собой расчалками. Внутри крыльев емкостей не было. Бензобаки всегда располагались в фюзеляже. Но много ли там места? А ведь от запаса горючего зависит дальность полета - по сути дела, один из самых главных показателей, характеризующих как бомбардировщик, так и транспортный самолет.
Впервые в истории авиации на бомбардировщике АНТ-4, в серийном производстве названном ТБ-1 (тяжелый бомбардировщик - 1-я модель), Туполев сделал крыло переменного сечения. Толстое у корня, оно постепенно утончалось и становилось к концу совсем тонким. Именно в толстой части крыла Туполев решил ставить моторные гондолы и здесь же размещать бензобаки. В результате он сразу убил двух зайцев. Во-первых, благодаря толстому у корня крылу он получил возможность поставить моторы на моноплане. Ведь до этого, если мотор оказывался на крыле, конструктор неизбежно применял бипланную схему, как в свое время это сделал Игорь Иванович Сикорский, проектируя "Илью Муромца". А раз биплан, на крыльях которого установлены моторы, то конструктор боялся, что крыло сломается под тяжестью и от вибрации работающего мотора. Чтобы застраховаться от этого, он вынужден был делать крылья максимально жесткими. В свою очередь, для этого-то и нужны бесчисленные стойки и растяжки. Но именно они вкупе с крылом и делают аэродинамику биплана несовершенной. Самолет получается с очень значительным аэродинамическим сопротивлением. К тому же верхнее крыло ухудшает обзор, мешает экипажу вести огонь.
Таким образом, Туполев сначала выиграл в аэродинамике. А второго зайца он убил благодаря размещению дополнительных бензобаков опять же в крыльях. В итоге радиус полета бомбардировщика резко возрос.
Но осуществить свои идеи Туполев смог лишь только потому, что самолет был выполнен из гофрированного дюраля. Из дерева подобное крыло сделать было бы невозможно.
Вряд ли в начале 20-х годов, когда он добивался производства кольчугалюминия, у него в голове были все решения по АНТ-4. Ведь тогда о нем и речи не было. Но его значимость Туполев предвидел. Наверно, в науке и технике существует неписаный и не сформулированный учеными "закон благодарности". Если кто-то поддерживает внедрение какого-то новшества, то обязательно это новшество, уже реализованное на практике, потом очень поможет этому прозорливому человеку.
Теперь дюраль позволил Туполеву создать уникальную по тем временам машину, которая обладала максимальным весом в 7,8 тонн и могла поднимать до 3,5 тонны бомбовой нагрузки.
Здесь надо сделать небольшой экскурс в историю, потому что по времени создание ТБ-1 совпадает с рождением доктрины генерала Дуэ.
Когда отгремели залпы победного салюта, который ознаменовал Версальский мир, завершивший первую мировую войну, ее итоги решили подвести не только политики, но и генералы.
Выводы их были обескураживающими. Колючая проволока и пулеметы заставили миллионы солдат по обе стороны фронта зарываться в землю. Война неожиданно стала позиционной. Чтобы прорваться через колючую проволоку и пулеметный огонь, приходилось буквально каждый шаг по завоеванной земле устилать трупами солдат. Под одним лишь Верденом погибло 1,5 миллиона человек. Короче говоря, потери стали, по мнению генералов, чрезмерными. С другой стороны, народы, разгневанные мировой бойней, учиненной империалистами, подняли голову. Не говоря уже о том, что революция победила в России, зарницы ее полыхнули во многих странах, напомнив перепуганной буржуазии слова Коммунистического манифеста: "Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма".
Вот почему генералы, которые никогда не стремились к миру, стали искать такие способы ведения будущей войны, чтобы при этом избежать и значительных потерь, и затяжных боевых действий.
В Италии генерал авиации Дуэ выдвинул теорию, которая получила название "доктрина Дуэ". Первая мировая война не только была войной, родившей новые виды вооруженных сил: авиацию, танки, мотопехоту, но и первое оружие массового уничтожения - газы. Применение отравляющих веществ на всех европейских фронтах мировой войны унесло сотни тысяч человеческих жизней.
И все эти факторы лежали в основе доктрины Дуэ. Ведь нужны недели, прежде чем армия противника, рассуждал Дуэ, отмобилизуется и выступит на фронт. А чтобы сорвать мобилизацию, надо подвергнуть вражеские города с крупным населением, узловые железнодорожные станции, порты, промышленные районы превентивной массированной ожесточенной бомбежке, причем применять не только фугасные и зажигательные бомбы, но отравляющие вещества. В этих условиях потери противника сразу достигнут огромной цифры, промышленность и транспорт будут парализованы. И по существу, войну можно выиграть в считанные дни за счет массированных бомбардировок. Причем благодаря газовым бомбам потери противника будут огромными, в то время как свои войска смогут почти без боя захватывать уничтоженные предварительно с воздуха вражеские города. Доктрина Дуэ вызвала очень большой интерес в генеральных штабах на Западе.
Совершенно очевидно, что все эти факторы учитывались командованием Красной Армии. И для того чтобы молодая Страна Советов не оставалась беззащитной перед весьма реальной угрозой интервенции, ей был необходим тяжелый бомбардировщик с большим радиусом действия.
В мае 1923 года весь советский народ с гневом и возмущением встретил ультиматум Керзона - наглую попытку шантажировать СССР. Характерной была такая деталь. Спичечные фабрики выпустили спичечные коробки, на этикетках которых был изображен краснозвездный самолет. Вместо пропеллера у него красовался грозный кулак. Надпись была лаконичной и красноречивой: "Ответ Керзону".
Вот в такой обстановке Андрей Николаевич Туполев начал осуществлять свой замысел.
Но реализовать его можно было, только опираясь на костяк АГОС Архангельского, Петлякова, Путилова, Некрасова, братьев Погосских, Озерова и других.
Сложность заключалась прежде всего в том, что объем работ был удивительно велик. Если раньше, во времена Аэробюро, у Жуковского, Архангельский сам до последнего гвоздя рассчитывал, предварительно исследовав, самолет, а потом сам его проектировал вплоть до рабочих чертежей, и то же самое делал Туполев, то на такой махине, да еще металлической, об этом не могло быть и речи.
Пришлось начинать работать по-новому. Появлялась специализация и первые специалисты. Так, за расчет и проектирование крыла, того самого, который придумал Туполев, взялся Владимир Михайлович Петляков. А сделать проект свободнонесущего пятилонжерного крыла с гофрированной дюралевой обшивкой, в котором необходимо обеспечить большую прочность и жесткость, при размахе крыла в 28,7 метра, - такого огромного крыла авиация еще не знала - задача более чем сложная. Впрочем, Петляков не один занимался крылом, ему помогал Фома Незваль.
Судьба Иосифа Фомича Незваля, которого Туполев прозвал Фомой, а цаговцы Фомичом, показывает, какими порой удивительными путями приходят в авиацию люди. В 1916 году 18-летний выпускник реального училища Незваль поступил в Императорское Московское техническое училище. И проучился там до 1918 года. Ни Жуковского, ни кружковцев он в училище не знал, авиацией не интересовался. В 1918 году прервал учебу - надо было помогать семье. - и пошел работать помощником машиниста на паровозе. Через несколько месяцев решил устроиться чертежником-копировщиком. Совершенно случайно через биржу труда попал на завод "Дукс" - тот самый завод, который делал сначала велосипеды, а потом самолеты. В то время начальником конструкторского бюро на заводе "Дукс" был Николай Николаевич Поликарпов, впоследствии выдающийся конструктор советских истребителей. КБ "Дукса" он возглавил, прибыв из Петрограда, где работал на Русско-Балтийском вагонном заводе, выпускавшем бомбардировщики "Илья Муромец" под руководством самого Сикорского.
И хотя Незваль числился всего-навсего чертежником-копировщиком, работу он выполнял как нынешний конструктор первой категории, причем приходилось быть и универсалом. Так, однажды ему поручили установить на одном самолете дополнительно два пулемета для стрельбы через плоскость вращения винта. Он совместно с рабочим провел эту работу, используя имевшиеся на двигателях пулеметные синхронизаторы механизмы, позволяющие пилоту вести огонь таким образом, чтобы пулеметная трасса проходила через плоскость вращения пропеллера, не попадая в него. Для этого ему пришлось сделать специальный передаточный механизм. Потом получил новое задание, ничего не имевшее общего с вооружением, В те времена основной парк Красного Воздушного Флота составляли французские "Ньюпоры", "Фарманы" и английские "Спады", которые закупила еще царская армия. Моторов к ним не хватало, а те, что были, уже многократно выработали свой ресурс. Вот Поликарпов и решил поставить на самолеты "Спад" моторы мощностью в 220 лошадиных сил вместо старых 160-сильных. Но для этого надо было найти один-единственный самолет, на котором уже стоял такой мотор. А самолет этот находился на польском фронте. И Незвалю Поликарпов выписал командировку на фронт. Прибыв в штаб фронта в тот момент, когда бои уже закончились, он узнал, что соединение, в котором находится интересующий его самолет, перебрасывается на Южный фронт, против Врангеля, и уже снялось с места. А где оно находится в настоящий момент, неизвестно. Тогда Незваль уселся на крышу теплушки воинского эшелона, шедшего на запад, и с нее стал следить за встречными поездами, на платформах которых стояли самолеты. Наконец он встретил самолет, с этим эшелоном вернулся в Москву, где спокойно осмотрел машину и составил нужные чертежи. Казалось, что после этого он навсегда останется на авиационном заводе. Но нет. В конце 1920 года Незваль вернулся в МВТУ продолжать учебу, вовсе не помышляя о самолетах. Но, наверное, ему было написано на роду стать все-таки авиаконструктором. Дружил он со студентом, который работал в ЦАГИ техником и одновременно учился в МВТУ. В 1923 году приятель попросил в ЦАГИ месячный отпуск, чтобы сдать очередные экзамены и зачеты. Ему ответили: время сейчас горячее, делается АНТ-2 и отпустить его можно только в том случае, если он предложит вместо себя замену. Тот предложил Незвалю месяц поработать в ЦАГИ. Незваль согласился. И вскоре он оказался первым и тогда еще единственным сотрудником Владимира Михайловича Петлякова.
Петляков занимался крылом АНТ-2 и посадил Незваля проектировать нервюры крыла. Когда они были готовы, в мастерской вместе с Петляковым появился Туполев. Он только что вернулся из отпуска, и до этого Незваль его никогда не видел. Туполев молча около получаса внимательнейшим образом разглядывал лонжероны и нервюры, которые образовывали плавность поверхности крыла, потом хмыкнул и вместе с Петляковым вышел из комнаты.
А когда Петляков вернулся, то сказал, что Туполеву крыло очень понравилось, и он приказал повысить оклад Незвалю на два червонца сумму по тем временам весьма ощутимую, да еще два червонца премии. С тех пор Незваль делал вместе с Петляковым крылья. Так появлялась специализация.
С другой стороны, специализация в проектировании самолета поставила весьма сложную и в общем-то неожиданную проблему - взаимную увязку. Одно дело, когда самолет проектирует один, от силы - два автора. А вот когда их десятки, то сами собой возникают неувязки и споры. Первоначально Туполев привлек к проектированию художника-архитектора, чтобы самолет "смотрелся" как можно красивее. Потом делали модель и продували ее в аэродинамической трубе. Но так как единственная большая труба была построена Николаем Егоровичем Жуковским в аэродинамической лаборатории в МВТУ, а в ЦАГИ имелись только небольшие установки, сотрудники то и дело бегали в "альма матер" на Коровий брод, благо ходьбы от ЦАГИ до МВТУ было десять минут. Но как же все-таки решить проблему взаимной увязки до того, как самолет будет построен в металле, чтобы избежать возможных ошибок? Для этого при создании ТБ-1 в АГОСе Туполев предложил новый прием проектирования - создание макета. Из дерева и фанеры был построен самолет - точь-в-точь как настоящий. И на этом макете конструкторы стали сами проверять свои решения. Вообще, проектирование при помощи макета, что впоследствии широко привилось в авиации, оказалось настолько удобным, что с утра конструкторы сходились к макету и прямо на месте определяли, что и как будут делать.
А для авиации дерево просто незаменимо. Главное его достоинство это легкость. И самолеты того времени строились только из дерева и перкаля, применяемого для обшивки крыльев. Более того, несмотря ни на что, дерево еще почти 30 лет "продержалось" в авиации. Достаточно вспомнить прославленные Яки и Илы - истребители и штурмовики Великой Отечественной войны да и другие самолеты - они тоже были деревянными. Правда, на Ил-2, прозванном "летающим танком", мотор и кабина пилота были заключены в бронированный отсек. Но весь "остальной" самолет был опять-таки деревянный.
Дюраль позволил самолету достичь совершенства. Это очевидно сегодня, но не 60 лет назад. Тогда авиация продолжала, и все думали, что она еще долго будет продолжать быть деревянной.
Именно тогда Туполев открыто заявил, что надо делать самолеты из дюраля. Это было началом революции в авиации. И именно Октябрьская революция позволила в конечном итоге осуществить туполевский замысел. Можно с уверенностью предположить, что создание собственного производства дюраля царской России было не по плечу. В лучшем случае, приняли бы решение покупать дюраль за границей.
Но то, что было не по плечу старой России, оказалось посильным большевикам. Высший совет народного хозяйства принял решение о выпуске отечественного дюраля. И в 1922 году в городе Кольчугине на Владимирщине начались опытные плавки, тогда же удалось прокатать первые слитки "крылатого" металла, который, в знак того, что он создан в Советской России, был назван кольчугалюминий.
Конечно, не все шло так легко и гладко. Прежде, чем было принято решение о создании производства кольчугалюминия, Туполев долгие дни и месяцы до хрипоты сражался на бесчисленных совещаниях за свою идею. Тем самым он восставал и против вековых традиций, и против уже существующей практики строительства аэропланов. В этом сказывалась индивидуальность конструктора. Подобный пример подтверждает, что талантливый человек, способный видеть на десятилетия вперед, прежде всего, не должен быть зараженным техническим конформизмом. А это очень трудно, ибо такой человек оказывается как бы в психологической изоляции. И преодолеть ее и победить существующие традиции можно только в том случае, если имеешь друзей-единомышленников. Они же у Туполева были - это, прежде всего, члены кружка Жуковского. И первый среди них - Архангельский. Он полностью разделял концепцию Туполева.
Только моноплан имеет будущее в авиации, которая завтра станет и скоростной, и высокогрузоподъемной. Еще тогда, когда Архангельский был членом КОМТА - комиссии по постройке триплана - самолета с крыльями в три ряда, он убедился, что такие машины будут обладать очень большим аэродинамическим сопротивлением. Это самое скверное в авиации.
Но пока сотрудники ЦАГИ ждали дюраль не столько для создания самолетов, сколько для аэросаней и глиссеров.
Новая идея, чтобы она завоевала позиции в технике, должна созреть. Она, как новорожденный ребенок, сначала растет и крепнет, а потом уже вступает в жизнь. Как поведет себя дюраль? Тут возникало множество вопросов - и конструктивных, и технологических. А прочность? Короче говоря, сделать новый самолет из дюраля можно было бы. Но вот если этот дюралевый первенец погибнет в полете, то вместе с ним будет похоронена и туполевская идея о "крылатом" металле. Поэтому цаговцы решили сначала "отработать" дюраль на аэросанях и глиссерах, накопить опыт, "переболеть" всеми "болезнями", которые неминуемы при освоении нового материала. И только после этого, вооруженные знаниями, начать строить самолеты.
К тому же на первых порах процент брака на Кольчугинском заводе, осваивающем производство дюраля, был настолько высок, что и речи не могло быть об использовании его в самолетостроении. Лишь позже, когда заводская технология оказалась отработанной, это время пришло.
В конструировании аэросаней опыт Архангельского был незаменим. На первом же образце вместе с Туполевым он пришел к выводу, что корпус из дюраля будет обладать требуемой прочностью только в том случае, если обшивку сделать гофрированной, поскольку гофрированные листы из любого металла обладают большей жесткостью, чем гладкие.
Тем временем Туполев начал строить свой первый самолет. Помогали ему в этом сотрудники АГО, которым он руководил. АГО было специальным подразделением ЦАГИ и расшифровывалось как авиационный отдел с гидроавиационным подотделом, на базе которого впоследствии выросло прославленное туполевское ОКБ. АГО в 1925 году был преобразован в АГОС [Авиация, гидроавиация, опытное самолетостроение].
Первый туполевский самолет АНТ-1 разительнейшим образом отличался от гигантских туполевских бомбардировщиков и пассажирских лайнеров, которые привыкли мы видеть сегодня. Это был крохотный одноместный самолетик, иначе говоря, авиетка смешанной конструкции - из металла и дерева. Размах крыла всего 7 метров, длина аэроплана - 5, мотор мощностью в 35 лошадиных сил - меньше, чем у "Запорожца". Но с этого АНТ-1, который взлетел в небо 21 октября 1923 года, и начинается славная династия самолетов туполевского ОКБ. После АНТ-1 наступила очередь АНТ-2. Его дебют в небе состоялся 26 мая 1924 года. Самолет опять-таки был небольшим, двухместным пассажирским. Но в нём уже была реализована на практике мечта цаговцев о цельнометаллическом самолете.
В это же время в Европе некоторые авиационные фирмы начинают также строить цельнометаллические самолеты. И в 1924 году Архангельского и Стечкина коллегия ЦАГИ командирует в Берлин, Париж и Лондон для ознакомления с последними достижениями науки. Прибыв в Берлин, Архангельский и Стечкин отправились к профессору Прандлю, чья аэродинамическая лаборатория была известна во всем мире. Узнав, что его посетители из Советской России, ученики самого Жуковского, профессор Прандль сделался очень любезным хозяином и в течение двух недель знакомил Архангельского и Стечкина со своими работами, так что пребывание в Берлине оказалось очень плодотворным.
Затем они уехали в Париж. Здесь их ждали в лабораториях знаменитой "Эколь политехник" - политехнической школы - самого известного во Франции технического вуза. Кроме того, они побывали на авиазаводах. Работу свою закончили быстро, и у них осталось несколько свободных дней. Шура вместе со Стечкиным решил съездить в Канны, тем более что там жил дядя Архангельского - Николай Евграфович Попов. В 1910 году он уехал во Францию лечиться после авиакатастрофы и, женившись, остался в этой стране.
По дороге в Канны произошел забавный случай. Усевшись в поезд, который отошел от Лионского вокзала, Архангельский и Стечкин случайно оказались в разных купе. Архангельский стал располагаться на своем месте, как дверь в купе вдруг отворилась и вошла дама с двумя молодыми девушками. Архангельский тотчас же вскочил и помог им положить чемоданы и сумки в багажные сетки, поклонился в ответ на благодарность и уселся у окна, разглядывая картины парижского пригорода, мимо которого мчался поезд. Но через две минуты он почувствовал, что девушки смотрят на него в упор, и чуть не вздрогнул, услышав русскую речь.
- Посмотри, Ира, на него, - сказала одна из них, - правда, он удивительно красив.
- Очень, - отозвалась другая, - но ты знаешь, он, хотя и говорит прекрасно по-французски, но на француза непохож.
- Может, он англичанин, - ответила Ира.
Услышав это, Архангельский встал, вышел в соседнее купе к Стечкину, выбрал из пачки газет лондонскую "Таймс", вернулся обратно и уселся у окна, загородившись газетой. "Таймс" убедила девушек, что Архангельский действительно англичанин.
Теперь Ира решила перейти к активным действиям.
- Как бы нам с ним познакомиться? - сказала она.
- Спроси у него, который час, а потом начни разговор о погоде, посоветовала вторая.
- Нет, - решительно возразила Ира, - я лучше предложу ему шоколадных конфет. - И встала, потянувшись к багажной сетке.
Архангельский тотчас же отбросил газету и услужливо снял ей с сетки небольшой саквояж. Ира раскрыла саквояж, вынула коробку конфет и со словами: "Не угодно ли, месье!" - протянула ее Архангельскому. Тут он не выдержал и провалил игру.
- С детства не люблю шоколада, - сказал он по-русски.
Девицы ахнули и залились румянцем. Впрочем, на их счастье, поезд, подъезжая к станции, замедлил ход, и они, схватив багаж, выскочили из купе.
Приехав в Канны, друзья отправились прямо к дяде, который жил в большом особняке. Однако его в городе не оказалось, и камердинер, окинув гостей снисходительным взглядом, после долгого раздумья все же предложил им небольшой флигель во дворе. Архангельский и Стечкин согласились и, переодевшись, отправились осматривать город.
В тот же вечер, посетив один из местных баров, они мгновенно превратились в знаменитостей. Подумать только, в Канны приехали инженеры из загадочной, непонятной России. Хорошо одетые, говорящие на отличном французском языке, с безукоризненными манерами, они совсем не были похожи на тех диких варваров, какими изображали большевиков в глазах французских обывателей белоэмигранты.
Почти весь вечер им пришлось отвечать на такие идиотские вопросы, как "обобществление" женщин в России, или объяснять, что нэп - вовсе не возврат капитализма. На следующий день друзья поехали в казино в Монте-Карло, благо оно было рядом с Каннами, и здесь впервые увидели рулетку.
- Давай поставим, - предложил Стечкин.
- Зачем? У нас же нет лишних денег, - возразил Архангельский.
- Рискнем. Поставь 20 франков.
- 20 много. Лучше один.
- Поставь 20.
Архангельский вдруг почувствовал, как в нем просыпается азарт игрока. А вдруг? Чем черт не шутит!
- Хорошо, - сказал он, - но учти: проиграем, завтра без обеда и ужина будем.
Архангельский купил в кассе фишек на 20 франков и, подойдя к столу, поставил все на шесть.
- Ставки кончены, - провозгласил крупье и пустил рулетку.
Несколько мгновений они с затаенным дыханием смотрели на стол. Шестерка выиграла, и крупье длинной лопаточкой бросил против них фишек на 120 франков.
- Сорвали банк, - послышался возглас.
Стечкин спокойно сгреб все фишки и отправился к другому столу, где шла уже крупная игра.
- Слушай, - прошептал Архангельский, - оставь на завтра на обед 20 франков.
Тот, отрицательно мотнув головой, сделал ставку. И снова выигрыш. Теперь у них было уже 600 франков.
- Что будем делать с такими деньгами? - спросил Стечкин.
- Я знаю, что делать, - Архангельский весело улыбнулся. - Мы организуем файв о'клок.
- Какой файв о'клок.
- Устроим прием. Позовем всех знакомых и прочтем им лекцию о России.
Прием удался на славу. Архангельский горячо объяснял гостям смысл событий, происходящих сейчас на родине, особенно напирая на развитие авиации.
- Мадам и месье! - обратился он к ним в конце речи. - Не пройдет и нескольких лет, как мы снова увидимся с вами. Но тогда мы уже не приедем, а прилетим. Прилетим на нашем новом большом советском самолете, и вы все сможете убедиться, что мы вам здесь говорили правду.
Первый бомбовоз
1924 год для туполевского коллектива стал особенным. Те несколько лет, которые им были отпущены для накопления опыта, истекли. Командование Военно-Воздушных Сил ставило вопрос о создании первого советского бомбардировщика.
В июле 1925 года в АГОСе был создан АНТ-3, разведчик, который хорошо показал себя на испытаниях. Производство большой серии тормозилось из-за того, что в стране еще не было налажено производство собственных отечественных моторов. Но молодая Страна Советов нуждалась в бомбардировщике, чтобы защитить себя от возможного нападения. Он должен был нести большую бомбовую нагрузку, и следовательно, его размеры должны быть больше других типов самолетов, а основной строительный материал - металл.
Именно об этом мечтал и Туполев. Благодаря дюралю он надеялся дать такие уникальные конструктивные решения, которые позволят построить лучший в мире самолет. Кроме того, у бомбардировщика есть еще один плюс. Ведь именно на его базе можно с минимальными затратами сделать пассажирскую машину. А туполевцы отчетливо сознавали, что если уж какой-нибудь стране и нужна пассажирская и транспортная авиация, так это, в первую очередь, - СССР. И это вполне закономерно. Огромная территория, занимающая 1/6 земного шара. Гигантские неосвоенные богатства Севера, Сибири и Дальнего Востока. Слаборазвитая сеть железных дорог. И наконец - выигрыш во времени.
Прежде чем АГОС получил это почетное задание, в ВСНХ долго обсуждался вопрос: может, проще и дешевле закупить такой бомбардировщик за границей, чем строить его своими силами? Но победило другое мнение: молодой Советской Республике необходимо иметь собственную развитую авиационную промышленность, и поэтому именно ЦАГИ было доверено создать новый бомбардировщик. В пользу этого решения говорили и те самолеты, которые уже были построены АГОСом.
По мнению Туполева, новый самолет должен был стать новинкой монопланом со свободно несущим крылом. Именно в конструкцию крыла Туполев внес революционные изменения, которые затем были подхвачены конструкторами во всем мире и используются до сегодняшнего дня. Раньше, когда самолеты строились из дерева, несущие поверхности состояли из двух относительно тонких крыльев, соединенных между собой расчалками. Внутри крыльев емкостей не было. Бензобаки всегда располагались в фюзеляже. Но много ли там места? А ведь от запаса горючего зависит дальность полета - по сути дела, один из самых главных показателей, характеризующих как бомбардировщик, так и транспортный самолет.
Впервые в истории авиации на бомбардировщике АНТ-4, в серийном производстве названном ТБ-1 (тяжелый бомбардировщик - 1-я модель), Туполев сделал крыло переменного сечения. Толстое у корня, оно постепенно утончалось и становилось к концу совсем тонким. Именно в толстой части крыла Туполев решил ставить моторные гондолы и здесь же размещать бензобаки. В результате он сразу убил двух зайцев. Во-первых, благодаря толстому у корня крылу он получил возможность поставить моторы на моноплане. Ведь до этого, если мотор оказывался на крыле, конструктор неизбежно применял бипланную схему, как в свое время это сделал Игорь Иванович Сикорский, проектируя "Илью Муромца". А раз биплан, на крыльях которого установлены моторы, то конструктор боялся, что крыло сломается под тяжестью и от вибрации работающего мотора. Чтобы застраховаться от этого, он вынужден был делать крылья максимально жесткими. В свою очередь, для этого-то и нужны бесчисленные стойки и растяжки. Но именно они вкупе с крылом и делают аэродинамику биплана несовершенной. Самолет получается с очень значительным аэродинамическим сопротивлением. К тому же верхнее крыло ухудшает обзор, мешает экипажу вести огонь.
Таким образом, Туполев сначала выиграл в аэродинамике. А второго зайца он убил благодаря размещению дополнительных бензобаков опять же в крыльях. В итоге радиус полета бомбардировщика резко возрос.
Но осуществить свои идеи Туполев смог лишь только потому, что самолет был выполнен из гофрированного дюраля. Из дерева подобное крыло сделать было бы невозможно.
Вряд ли в начале 20-х годов, когда он добивался производства кольчугалюминия, у него в голове были все решения по АНТ-4. Ведь тогда о нем и речи не было. Но его значимость Туполев предвидел. Наверно, в науке и технике существует неписаный и не сформулированный учеными "закон благодарности". Если кто-то поддерживает внедрение какого-то новшества, то обязательно это новшество, уже реализованное на практике, потом очень поможет этому прозорливому человеку.
Теперь дюраль позволил Туполеву создать уникальную по тем временам машину, которая обладала максимальным весом в 7,8 тонн и могла поднимать до 3,5 тонны бомбовой нагрузки.
Здесь надо сделать небольшой экскурс в историю, потому что по времени создание ТБ-1 совпадает с рождением доктрины генерала Дуэ.
Когда отгремели залпы победного салюта, который ознаменовал Версальский мир, завершивший первую мировую войну, ее итоги решили подвести не только политики, но и генералы.
Выводы их были обескураживающими. Колючая проволока и пулеметы заставили миллионы солдат по обе стороны фронта зарываться в землю. Война неожиданно стала позиционной. Чтобы прорваться через колючую проволоку и пулеметный огонь, приходилось буквально каждый шаг по завоеванной земле устилать трупами солдат. Под одним лишь Верденом погибло 1,5 миллиона человек. Короче говоря, потери стали, по мнению генералов, чрезмерными. С другой стороны, народы, разгневанные мировой бойней, учиненной империалистами, подняли голову. Не говоря уже о том, что революция победила в России, зарницы ее полыхнули во многих странах, напомнив перепуганной буржуазии слова Коммунистического манифеста: "Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма".
Вот почему генералы, которые никогда не стремились к миру, стали искать такие способы ведения будущей войны, чтобы при этом избежать и значительных потерь, и затяжных боевых действий.
В Италии генерал авиации Дуэ выдвинул теорию, которая получила название "доктрина Дуэ". Первая мировая война не только была войной, родившей новые виды вооруженных сил: авиацию, танки, мотопехоту, но и первое оружие массового уничтожения - газы. Применение отравляющих веществ на всех европейских фронтах мировой войны унесло сотни тысяч человеческих жизней.
И все эти факторы лежали в основе доктрины Дуэ. Ведь нужны недели, прежде чем армия противника, рассуждал Дуэ, отмобилизуется и выступит на фронт. А чтобы сорвать мобилизацию, надо подвергнуть вражеские города с крупным населением, узловые железнодорожные станции, порты, промышленные районы превентивной массированной ожесточенной бомбежке, причем применять не только фугасные и зажигательные бомбы, но отравляющие вещества. В этих условиях потери противника сразу достигнут огромной цифры, промышленность и транспорт будут парализованы. И по существу, войну можно выиграть в считанные дни за счет массированных бомбардировок. Причем благодаря газовым бомбам потери противника будут огромными, в то время как свои войска смогут почти без боя захватывать уничтоженные предварительно с воздуха вражеские города. Доктрина Дуэ вызвала очень большой интерес в генеральных штабах на Западе.
Совершенно очевидно, что все эти факторы учитывались командованием Красной Армии. И для того чтобы молодая Страна Советов не оставалась беззащитной перед весьма реальной угрозой интервенции, ей был необходим тяжелый бомбардировщик с большим радиусом действия.
В мае 1923 года весь советский народ с гневом и возмущением встретил ультиматум Керзона - наглую попытку шантажировать СССР. Характерной была такая деталь. Спичечные фабрики выпустили спичечные коробки, на этикетках которых был изображен краснозвездный самолет. Вместо пропеллера у него красовался грозный кулак. Надпись была лаконичной и красноречивой: "Ответ Керзону".
Вот в такой обстановке Андрей Николаевич Туполев начал осуществлять свой замысел.
Но реализовать его можно было, только опираясь на костяк АГОС Архангельского, Петлякова, Путилова, Некрасова, братьев Погосских, Озерова и других.
Сложность заключалась прежде всего в том, что объем работ был удивительно велик. Если раньше, во времена Аэробюро, у Жуковского, Архангельский сам до последнего гвоздя рассчитывал, предварительно исследовав, самолет, а потом сам его проектировал вплоть до рабочих чертежей, и то же самое делал Туполев, то на такой махине, да еще металлической, об этом не могло быть и речи.
Пришлось начинать работать по-новому. Появлялась специализация и первые специалисты. Так, за расчет и проектирование крыла, того самого, который придумал Туполев, взялся Владимир Михайлович Петляков. А сделать проект свободнонесущего пятилонжерного крыла с гофрированной дюралевой обшивкой, в котором необходимо обеспечить большую прочность и жесткость, при размахе крыла в 28,7 метра, - такого огромного крыла авиация еще не знала - задача более чем сложная. Впрочем, Петляков не один занимался крылом, ему помогал Фома Незваль.
Судьба Иосифа Фомича Незваля, которого Туполев прозвал Фомой, а цаговцы Фомичом, показывает, какими порой удивительными путями приходят в авиацию люди. В 1916 году 18-летний выпускник реального училища Незваль поступил в Императорское Московское техническое училище. И проучился там до 1918 года. Ни Жуковского, ни кружковцев он в училище не знал, авиацией не интересовался. В 1918 году прервал учебу - надо было помогать семье. - и пошел работать помощником машиниста на паровозе. Через несколько месяцев решил устроиться чертежником-копировщиком. Совершенно случайно через биржу труда попал на завод "Дукс" - тот самый завод, который делал сначала велосипеды, а потом самолеты. В то время начальником конструкторского бюро на заводе "Дукс" был Николай Николаевич Поликарпов, впоследствии выдающийся конструктор советских истребителей. КБ "Дукса" он возглавил, прибыв из Петрограда, где работал на Русско-Балтийском вагонном заводе, выпускавшем бомбардировщики "Илья Муромец" под руководством самого Сикорского.
И хотя Незваль числился всего-навсего чертежником-копировщиком, работу он выполнял как нынешний конструктор первой категории, причем приходилось быть и универсалом. Так, однажды ему поручили установить на одном самолете дополнительно два пулемета для стрельбы через плоскость вращения винта. Он совместно с рабочим провел эту работу, используя имевшиеся на двигателях пулеметные синхронизаторы механизмы, позволяющие пилоту вести огонь таким образом, чтобы пулеметная трасса проходила через плоскость вращения пропеллера, не попадая в него. Для этого ему пришлось сделать специальный передаточный механизм. Потом получил новое задание, ничего не имевшее общего с вооружением, В те времена основной парк Красного Воздушного Флота составляли французские "Ньюпоры", "Фарманы" и английские "Спады", которые закупила еще царская армия. Моторов к ним не хватало, а те, что были, уже многократно выработали свой ресурс. Вот Поликарпов и решил поставить на самолеты "Спад" моторы мощностью в 220 лошадиных сил вместо старых 160-сильных. Но для этого надо было найти один-единственный самолет, на котором уже стоял такой мотор. А самолет этот находился на польском фронте. И Незвалю Поликарпов выписал командировку на фронт. Прибыв в штаб фронта в тот момент, когда бои уже закончились, он узнал, что соединение, в котором находится интересующий его самолет, перебрасывается на Южный фронт, против Врангеля, и уже снялось с места. А где оно находится в настоящий момент, неизвестно. Тогда Незваль уселся на крышу теплушки воинского эшелона, шедшего на запад, и с нее стал следить за встречными поездами, на платформах которых стояли самолеты. Наконец он встретил самолет, с этим эшелоном вернулся в Москву, где спокойно осмотрел машину и составил нужные чертежи. Казалось, что после этого он навсегда останется на авиационном заводе. Но нет. В конце 1920 года Незваль вернулся в МВТУ продолжать учебу, вовсе не помышляя о самолетах. Но, наверное, ему было написано на роду стать все-таки авиаконструктором. Дружил он со студентом, который работал в ЦАГИ техником и одновременно учился в МВТУ. В 1923 году приятель попросил в ЦАГИ месячный отпуск, чтобы сдать очередные экзамены и зачеты. Ему ответили: время сейчас горячее, делается АНТ-2 и отпустить его можно только в том случае, если он предложит вместо себя замену. Тот предложил Незвалю месяц поработать в ЦАГИ. Незваль согласился. И вскоре он оказался первым и тогда еще единственным сотрудником Владимира Михайловича Петлякова.
Петляков занимался крылом АНТ-2 и посадил Незваля проектировать нервюры крыла. Когда они были готовы, в мастерской вместе с Петляковым появился Туполев. Он только что вернулся из отпуска, и до этого Незваль его никогда не видел. Туполев молча около получаса внимательнейшим образом разглядывал лонжероны и нервюры, которые образовывали плавность поверхности крыла, потом хмыкнул и вместе с Петляковым вышел из комнаты.
А когда Петляков вернулся, то сказал, что Туполеву крыло очень понравилось, и он приказал повысить оклад Незвалю на два червонца сумму по тем временам весьма ощутимую, да еще два червонца премии. С тех пор Незваль делал вместе с Петляковым крылья. Так появлялась специализация.
С другой стороны, специализация в проектировании самолета поставила весьма сложную и в общем-то неожиданную проблему - взаимную увязку. Одно дело, когда самолет проектирует один, от силы - два автора. А вот когда их десятки, то сами собой возникают неувязки и споры. Первоначально Туполев привлек к проектированию художника-архитектора, чтобы самолет "смотрелся" как можно красивее. Потом делали модель и продували ее в аэродинамической трубе. Но так как единственная большая труба была построена Николаем Егоровичем Жуковским в аэродинамической лаборатории в МВТУ, а в ЦАГИ имелись только небольшие установки, сотрудники то и дело бегали в "альма матер" на Коровий брод, благо ходьбы от ЦАГИ до МВТУ было десять минут. Но как же все-таки решить проблему взаимной увязки до того, как самолет будет построен в металле, чтобы избежать возможных ошибок? Для этого при создании ТБ-1 в АГОСе Туполев предложил новый прием проектирования - создание макета. Из дерева и фанеры был построен самолет - точь-в-точь как настоящий. И на этом макете конструкторы стали сами проверять свои решения. Вообще, проектирование при помощи макета, что впоследствии широко привилось в авиации, оказалось настолько удобным, что с утра конструкторы сходились к макету и прямо на месте определяли, что и как будут делать.