И вот они любезно беседовали, как сложившие оружие враги, испытывая друг к другу заслуженное уважение.
По просьбе Шолмса Люпен рассказал о своем побеге.
— Если только это можно назвать побегом, — добавил он. — Все было так просто! Мои друзья были начеку, ведь мы условились встретиться, чтобы попытаться выловить еврейскую лампу. Так вот, добрых полчаса просидев под перевернутой лодкой, я воспользовался случаем, когда Фоленфан со своими людьми отправились искать мой труп у берегов, и выбрался на поверхность. Друзьям оставалось лишь подобрать меня, проезжая мимо на моторной лодке, и скрыться на глазах у изумленных пятисот зрителей, Ганимара и Фоленфана.
— Красиво, ничего не скажешь, — одобрил Шолмс. — Настоящая удача! А что вы собираетесь делать в Англии?
— Уладить некоторые дела с оплатой счетов. Совсем забыл, а как там господин д'Имблеваль?
— Теперь он знает все.
— Ах, дорогой мэтр, что я вам говорил? Зло уже не исправишь. Не лучше ли было предоставить мне действовать по своему усмотрению? Еще день или два, и я бы отнял у Брессона еврейскую лампу и побрякушки, отправил бы их д'Имблевалям, и эти славные люди счастливо зажили бы друг с другом. А вместо этого…
— Вместо этого, — усмехнулся Шолмс, — я спутал все карты и принес раздор в семью, которой вы протежировали.
— Да, Боже мой, протежировал! Нельзя же всю жизнь только воровать, обманывать и причинять зло!
— Значит, вы не против совершить и доброе дело?
— Когда есть время. И потом, мне это просто нравится. Довольно забавно, не правда ли, в этом деле я выступаю в роли доброго гения, а вы, напротив, злой дух, приносящий лишь слезы и отчаяние.
— Слезы? Какие слезы? — запротестовал англичанин.
— Ну как же? Семейная жизнь д'Имблевалей разбита, Алиса Демен плачет.
— Ей нельзя было там оставаться. Ганимар в конце концов напал бы на ее след, а через нее вышел бы на мадам д'Имблеваль.
— Совершенно согласен с этим, мэтр, но кто тут виноват?
Мимо них по палубе прошли двое, и Шолмс слегка изменившимся голосом спросил у Люпена:
— Вам известно, кто эти джентльмены?
— По-моему, один из них — капитан корабля.
— А второй?
— Не имею понятия.
— Это мистер Остин Жилетт. Он занимает в Англии такое же положение, как у вас господин Дюдуи, шеф Сюртэ.
— Что вы говорите? Какая удача! Не будете ли вы так любезны представить меня? Господин Дюдуи — один из моих добрых друзей, буду счастлив, если в числе их окажется и мистер Остин Жилетт.
Оба джентльмена показались снова.
— А если я поймаю вас на слове, господин Люпен? — произнес Шолмс, вставая.
И, схватив Люпена за запястье, сжал его руку мертвой хваткой.
— К чему так сильно, мэтр? Я и так готов пойти с вами.
Он и вправду послушно, без малейшего сопротивления шел за ним. Двое джентльменов удалялись.
Шолмс зашагал быстрее, буквально впиваясь ногтями в руку Люпена.
— Пошли… пошли… — глухо рычал он как в бреду, торопясь скорее покончить с этим. — Пошли… Быстрее!
Но вдруг резко остановился: за ними шла Алиса Демен.
— Что вам здесь надо, мадемуазель? Не ходите за нами!
Ему ответил сам Люпен:
— Обратите внимание, мэтр, мадемуазель идет за нами не совсем по своей воле. Я сжимаю ей руку почти с той же силой, как вы тащите мою.
— Но почему?
— Как почему? Ведь я обязательно хочу ее тоже представить. Роль мадемуазель Демен в деле о еврейской лампе гораздо значительнее моей. Сообщница Арсена Люпена, сообщница Брессона, она должна будет также рассказать и о приключении баронессы д'Имблеваль, ведь это так заинтересует правосудие! И таким образом вы доведете свое благое дело до конца, добрейший Шолмс.
Англичанин выпустил руку своего пленника. Люпен отпустил мадемуазель.
Так, друг против друга, они стояли молча несколько минут. Затем Шолмс вернулся на свое место. Люпен с девушкой тоже уселись обратно.
Настала гнетущая тишина. Потом Люпен сказал:
— Видите ли, мэтр, что бы с нами ни было, мы всегда останемся по разные стороны баррикад. Вы — с одного края, я — с другого. Можно здороваться, пожимать руки, даже беседовать, но между нами всегда будет пролегать пропасть. Навсегда вы останетесь сыщиком Херлоком Шолмсом, а я — взломщиком Арсеном Люпеном. И каждый раз Херлок Шолмс, пусть и помимо воли, пусть и некстати, но все равно будет покоряться инстинкту детектива, заставляющему бежать по следу взломщика, и пытаться посадить его. И каждый раз Арсен Люпен с душой взломщика будет стараться избежать когтей детектива и потешаться над ним, насколько позволят обстоятельства. А обстоятельства на этот раз еще как позволяют! Ха-ха-ха!
Послышался вдруг издевательский, злой и жестокий смех.
Потом, посерьезнев, Люпен склонился к девушке:
— Поверьте, мадемуазель, даже доведенный до последнего предела, я не выдал бы вас. Арсен Люпен никогда не предает, особенно тех, кого любит и кем восхищается. И позвольте сказать вам, что я люблю и восхищаюсь таким храбрым и милым человеком, как вы.
Вынув из бумажника визитную карточку, он разорвал ее надвое и, протянув девушке половинку, сказал почтительно и с волнением:
— Если господину Шолмсу не удастся преуспеть в том, что он собирается предпринять, зайдите к леди Стронборуг (адрес ее вы найдете без труда) и передайте этой даме половину карточки со словами «верная память». Леди Стронборуг станет преданной вам, как сестра.
— Спасибо, — ответила девушка, — завтра же пойду к ней.
— А теперь, мэтр, — удовлетворенно заключил Люпен с видом человека, выполнившего свой долг, — желаю вам спокойной ночи. Плыть нам еще час. Попробую воспользоваться этим.
И, растянувшись на скамье, скрестил руки под головой.
Небо раскрылось навстречу луне. Вокруг звезд и у кромки моря разливался ее бледный свет. И казалось, что лунный свет владел бесконечным пространством, в котором уже исчезали последние тучи.
От темного горизонта отделилась линия берегов. На палубу поднялись пассажиры. Стало многолюдно. Вот прошел мистер Остин Жилетт в сопровождении двоих, в которых Шолмс узнал агентов английской полиции.
А на скамейке спал Люпен…
По просьбе Шолмса Люпен рассказал о своем побеге.
— Если только это можно назвать побегом, — добавил он. — Все было так просто! Мои друзья были начеку, ведь мы условились встретиться, чтобы попытаться выловить еврейскую лампу. Так вот, добрых полчаса просидев под перевернутой лодкой, я воспользовался случаем, когда Фоленфан со своими людьми отправились искать мой труп у берегов, и выбрался на поверхность. Друзьям оставалось лишь подобрать меня, проезжая мимо на моторной лодке, и скрыться на глазах у изумленных пятисот зрителей, Ганимара и Фоленфана.
— Красиво, ничего не скажешь, — одобрил Шолмс. — Настоящая удача! А что вы собираетесь делать в Англии?
— Уладить некоторые дела с оплатой счетов. Совсем забыл, а как там господин д'Имблеваль?
— Теперь он знает все.
— Ах, дорогой мэтр, что я вам говорил? Зло уже не исправишь. Не лучше ли было предоставить мне действовать по своему усмотрению? Еще день или два, и я бы отнял у Брессона еврейскую лампу и побрякушки, отправил бы их д'Имблевалям, и эти славные люди счастливо зажили бы друг с другом. А вместо этого…
— Вместо этого, — усмехнулся Шолмс, — я спутал все карты и принес раздор в семью, которой вы протежировали.
— Да, Боже мой, протежировал! Нельзя же всю жизнь только воровать, обманывать и причинять зло!
— Значит, вы не против совершить и доброе дело?
— Когда есть время. И потом, мне это просто нравится. Довольно забавно, не правда ли, в этом деле я выступаю в роли доброго гения, а вы, напротив, злой дух, приносящий лишь слезы и отчаяние.
— Слезы? Какие слезы? — запротестовал англичанин.
— Ну как же? Семейная жизнь д'Имблевалей разбита, Алиса Демен плачет.
— Ей нельзя было там оставаться. Ганимар в конце концов напал бы на ее след, а через нее вышел бы на мадам д'Имблеваль.
— Совершенно согласен с этим, мэтр, но кто тут виноват?
Мимо них по палубе прошли двое, и Шолмс слегка изменившимся голосом спросил у Люпена:
— Вам известно, кто эти джентльмены?
— По-моему, один из них — капитан корабля.
— А второй?
— Не имею понятия.
— Это мистер Остин Жилетт. Он занимает в Англии такое же положение, как у вас господин Дюдуи, шеф Сюртэ.
— Что вы говорите? Какая удача! Не будете ли вы так любезны представить меня? Господин Дюдуи — один из моих добрых друзей, буду счастлив, если в числе их окажется и мистер Остин Жилетт.
Оба джентльмена показались снова.
— А если я поймаю вас на слове, господин Люпен? — произнес Шолмс, вставая.
И, схватив Люпена за запястье, сжал его руку мертвой хваткой.
— К чему так сильно, мэтр? Я и так готов пойти с вами.
Он и вправду послушно, без малейшего сопротивления шел за ним. Двое джентльменов удалялись.
Шолмс зашагал быстрее, буквально впиваясь ногтями в руку Люпена.
— Пошли… пошли… — глухо рычал он как в бреду, торопясь скорее покончить с этим. — Пошли… Быстрее!
Но вдруг резко остановился: за ними шла Алиса Демен.
— Что вам здесь надо, мадемуазель? Не ходите за нами!
Ему ответил сам Люпен:
— Обратите внимание, мэтр, мадемуазель идет за нами не совсем по своей воле. Я сжимаю ей руку почти с той же силой, как вы тащите мою.
— Но почему?
— Как почему? Ведь я обязательно хочу ее тоже представить. Роль мадемуазель Демен в деле о еврейской лампе гораздо значительнее моей. Сообщница Арсена Люпена, сообщница Брессона, она должна будет также рассказать и о приключении баронессы д'Имблеваль, ведь это так заинтересует правосудие! И таким образом вы доведете свое благое дело до конца, добрейший Шолмс.
Англичанин выпустил руку своего пленника. Люпен отпустил мадемуазель.
Так, друг против друга, они стояли молча несколько минут. Затем Шолмс вернулся на свое место. Люпен с девушкой тоже уселись обратно.
Настала гнетущая тишина. Потом Люпен сказал:
— Видите ли, мэтр, что бы с нами ни было, мы всегда останемся по разные стороны баррикад. Вы — с одного края, я — с другого. Можно здороваться, пожимать руки, даже беседовать, но между нами всегда будет пролегать пропасть. Навсегда вы останетесь сыщиком Херлоком Шолмсом, а я — взломщиком Арсеном Люпеном. И каждый раз Херлок Шолмс, пусть и помимо воли, пусть и некстати, но все равно будет покоряться инстинкту детектива, заставляющему бежать по следу взломщика, и пытаться посадить его. И каждый раз Арсен Люпен с душой взломщика будет стараться избежать когтей детектива и потешаться над ним, насколько позволят обстоятельства. А обстоятельства на этот раз еще как позволяют! Ха-ха-ха!
Послышался вдруг издевательский, злой и жестокий смех.
Потом, посерьезнев, Люпен склонился к девушке:
— Поверьте, мадемуазель, даже доведенный до последнего предела, я не выдал бы вас. Арсен Люпен никогда не предает, особенно тех, кого любит и кем восхищается. И позвольте сказать вам, что я люблю и восхищаюсь таким храбрым и милым человеком, как вы.
Вынув из бумажника визитную карточку, он разорвал ее надвое и, протянув девушке половинку, сказал почтительно и с волнением:
— Если господину Шолмсу не удастся преуспеть в том, что он собирается предпринять, зайдите к леди Стронборуг (адрес ее вы найдете без труда) и передайте этой даме половину карточки со словами «верная память». Леди Стронборуг станет преданной вам, как сестра.
— Спасибо, — ответила девушка, — завтра же пойду к ней.
— А теперь, мэтр, — удовлетворенно заключил Люпен с видом человека, выполнившего свой долг, — желаю вам спокойной ночи. Плыть нам еще час. Попробую воспользоваться этим.
И, растянувшись на скамье, скрестил руки под головой.
Небо раскрылось навстречу луне. Вокруг звезд и у кромки моря разливался ее бледный свет. И казалось, что лунный свет владел бесконечным пространством, в котором уже исчезали последние тучи.
От темного горизонта отделилась линия берегов. На палубу поднялись пассажиры. Стало многолюдно. Вот прошел мистер Остин Жилетт в сопровождении двоих, в которых Шолмс узнал агентов английской полиции.
А на скамейке спал Люпен…