— А! — отмахнулся англичанин, польщенный признанием его заслуг подобным знатоком. — Стоило лишь поразмышлять.
— Надо еще уметь размышлять! Немногие это умеют! Теперь, когда круг поисков сузился, расчистилось поле деятельности…
— Да, теперь остается лишь выяснить, почему развязка всех трех происшествий случилась на улице Клапейрон, 25, на авеню Анри-Мартен, 134, и в стенах замка Крозон. В этом все дело. Прочее лишь пустяки и детские загадки. А вы как думаете?
— Точно так же.
— В таком случае, господин Люпен, согласитесь, я прав, когда говорю, что через десять дней закончу работу.
— Через десять дней вам будет известна вся правда.
— А вас возьмут под стражу.
— Нет.
— Нет?
— Чтобы арестовать меня, нужно такое невероятное стечение обстоятельств, целый ряд настолько поразительных неудач, что я просто отказываюсь поверить в подобную возможность.
— Что неподвластно обстоятельствам и неудачам, может довершить воля и упорство одного человека, господин Люпен.
— Если только воля и упорство другого человека не возведут на его пути неодолимые преграды, господин Шолмс.
— Неодолимых преград не существует, господин Люпен.
Они обменялись пронизывающим, но в то же время открытым, спокойным и смелым взглядом. Лязгнули скрещенные мечи. Как будто раздался ясный звон.
— В добрый час, — воскликнул Люпен, — наконец-то! Достойный противник, редкая птица, сам Херлок Шолмс! Вот будет потеха!
— А вы не боитесь? — поинтересовался Вильсон.
— Почти боюсь, господин Вильсон, — ответил, поднимаясь, Люпен, — и в доказательство тому поспешу отдать приказ об отходе, а то как бы не оказаться в западне. Значит, десять дней, господин Шолмс?
— Десять. Сегодня воскресенье. Восьмого в среду все будет кончено.
— А я окажусь за решеткой?
— Вне всякого сомнения.
— Вот черт! А я так радовался спокойной жизни. Никаких неприятностей, дела идут на лад, к черту полицию… Так приятно было чувствовать вокруг себя всеобщую симпатию… Придется от всего этого отказаться. Что поделаешь, такова обратная сторона медали… После солнечной погоды — дождь… Прощайте, забавы! Привет!
— Поторопитесь, — посоветовал Вильсон, проявляя заботу о человеке, столь явно восхищавшемся Шолмсом, — не теряйте ни минуты.
— Ни минуты, господин Вильсон, вот только скажу, как я счастлив, что мы встретились. Как я завидую мэтру, у которого такой драгоценный помощник, как вы.
Они любезно распрощались, как противники, не испытывающие друг к другу никакой ненависти, но которым, однако, предназначено судьбой сражаться насмерть. И Люпен, схватив меня под руку, поволок из ресторана.
— Ну, что скажете, дорогой мой? Вот вам обед, все перипетии которого займут достойное место в ваших, посвященных мне, мемуарах.
Он прикрыл дверь ресторана и, сделав несколько шагов по улице, вновь остановился.
— Курить будете?
— Я не курю, да и вы тоже, если не ошибаюсь.
— Да, я тоже.
Прикурив, он помахал спичкой, гася огонь. Но тут же отшвырнул сигарету и побежал через дорогу навстречу двоим, как по сигналу появившимся из темноты. Все трое о чем-то посовещались, стоя на тротуаре, затем Люпен вернулся ко мне.
— Прошу прощения, этот чертов Шолмс задал мне задачу. Но клянусь, Люпен еще себя покажет! Увидит, плут, из какого я теста! До свидания. Замечательный Вильсон был прав, я не должен терять ни минуты.
И он быстро удалился.
Так закончился этот странный вечер, или, вернее, та его часть, в которой я принял участие. Потому что в последующие часы произошло еще много событий, которые мне впоследствии с помощью тех же самых участников обеда счастливо удалось восстановить во всех подробностях.
В тот момент, когда Люпен со мной прощался, Херлок Шолмс вынул свои часы и встал из-за стола.
— Без двадцати девять. В девять мне нужно встретиться на вокзале с графом и графиней де Крозон.
— В дорогу! — вскричал Вильсон, опрокинув один за другим два добрых стакана виски.
Они вышли на улицу.
— Вильсон, не вертите головой, возможно, за нами следят, будем вести себя так, будто нас это не касается. А скажите-ка, Вильсон, как ваше мнение: почему Люпен оказался тоже в ресторане?
Вильсон не колебался:
— Пришел поесть.
— Вильсон, чем дольше мы работаем вместе, тем я все больше убеждаюсь, что вы делаете успехи. Честное слово, удивительное наблюдение!
В темноте Вильсон даже покраснел от удовольствия. Шолмс продолжал:
— Конечно, чтобы поесть, но, вероятно, еще и для того, чтобы проверить, действительно ли я собираюсь в Крозон, как заявил в своем интервью Ганимар. Вот и поеду, пусть успокоится. Но, чтобы выиграть время, не поеду.
— А-а, — ничего не понимая, протянул Вильсон.
— Вы, мой друг, идите по этой улице, наймите экипаж, а лучше два или три. Потом возвращайтесь на вокзал за нашими чемоданами и оттуда галопом к «Елисейскому дворцу».
— А в «Елисейском дворце»?
— Спросите комнату и ляжете там спать. Будете крепко спать и ожидать моих указаний.
Вильсон, чрезвычайно гордый предназначенной ему важной ролью, отправился восвояси. Херлок Шолмс же взял билет и поехал к амьенскому экспрессу — там его уже ждали граф и графиня де Крозон.
Он ограничился лишь приветствием, раскурил вторую трубку и мирно устроился в коридоре.
Поезд тронулся. Минут через десять он подсел к графине и поинтересовался:
— Кольцо с вами, мадам?
— Да.
— Будьте добры, покажите мне его.
Он взял кольцо в руки и стал его рассматривать.
— Так я и думал, искусственно выращенный бриллиант.
— Искусственно выращенный?
— Это новый принцип, алмазную пыль подвергают воздействию огромных температур, происходит слияние, и вот вам готовый камень.
— Как! У меня же настоящий бриллиант!
— Ваш настоящий, но это не ваш.
— А где же мой?
— У Арсена Люпена.
— А этот?
— Этим заменили ваш и подсунули его во флакон господина Блейхена, где он и был обнаружен.
— Значит, это подделка?
— Именно подделка.
В смятении изумленная графиня не могла вымолвить ни слова, а тем временем ее муж недоверчиво разглядывал кольцо, поворачивая его во все стороны. Наконец она пролепетала:
— Как это возможно? Почему бы просто не украсть? И каким образом его все-таки взяли?
— Именно это я и постараюсь прояснить.
— В замке Крозон?
— Нет, сойду в Крейе и вернусь в Париж. Там-то и развернется борьба между Арсеном Люпеном и мной! Место, из которого я буду наносить удары, конечно, не имеет никакого значения, однако лучше пусть Люпен думает, что я уехал.
— И все же…
— Какая вам разница, мадам? Главное ваш бриллиант, не так ли?
— Да.
— Так будьте спокойны. Я только что принял на себя гораздо более трудное обязательство. Слово Херлока Шолмса, скоро к вам вернется настоящий бриллиант.
Поезд замедлил ход. Шолмс опустил в карман фальшивый бриллиант и взялся за дверцу.
— Осторожнее, вы же попадете на встречные пути!
— Если есть хвост, они тогда потеряют мой след. Прощайте!
Зря служащий вокзала пытался его урезонить. Англичанин отправился прямо в кабинет начальника вокзала и спустя пятьдесят минут уже вскочил в поезд, прибывший в Париж еще до полуночи.
Он бегом пробежал по вокзалу, заскочил в буфет, вылетел через другую дверь и прыгнул в фиакр.
— Кучер, улица Клапейрон.
Убедившись, что хвоста нет, он остановил экипаж в начале улицы и приступил к тщательному осмотру дома мэтра Детинана и двух соседних домов. Шагами мерил расстояния и делал пометки в блокноте.
— Кучер, авеню Анри-Мартен.
Отпустив экипаж на углу авеню и улицы Помп, он пошел пешком к дому 134, стал обследовать особняк барона д'Отрека и два дома, между которыми он находился, измерял ширину фасадов, длину палисадников от калитки до входной двери.
Авеню казалась пустынной и очень темной из-за четырех рядов деревьев, среди которых то тут, то там газовые фонари безуспешно боролись с густыми сумерками. От одного из фонарей тянулся бледный луч прямо к особняку, и при свете его Шолмсу удалось различить прикрепленную к решетке табличку «Сдается в наем», чуть поодаль виднелись две заросшие аллеи, огибавшие небольшую лужайку, а за ними темнели широкие пустые окна нежилого дома.
«Верно, — подумал он, — после смерти барона никто особняк так и не снял. Ах, если б можно было войти и хотя бы немного все осмотреть!»
Лишь только родилась эта идея, как он тут же взялся за ее воплощение. Но как приступить к делу? Ограда настолько высока, что любая попытка перелезть через нее была обречена на неуспех. Он вынул из кармана электрический фонарик и универсальный ключ, который всегда носил с собой. К его великому удивлению, оказалось, что одна из створок приоткрыта. Шолмс проскользнул в сад, предусмотрительно оставив калитку открытой. Однако не успев сделать и трех шагов, остановился как вкопанный: в одном из окон второго этажа промелькнула полоска света.
Лучик перекочевал в другую комнату, затем в третью, но невозможно было различить ничего, кроме неясного силуэта, крадущегося вдоль стен. Со второго этажа луч спустился на первый и долго блуждал там из комнаты в комнату.
— Кого это в час ночи носит по дому, где убили барона д'Отрека? — заинтересовался Херлок Шолмс.
Узнать это можно было, лишь самому пробравшись в дом. Он ни минуты не колебался. Однако, пока сыщик проходил к крыльцу по освещенному газовым фонарем месту, из дома его, по-видимому, заметили, так как свет внезапно погас, и больше Херлок Шолмс его не видел.
Он тихонько надавил на входную дверь. Та тоже оказалась не закрыта. Не услышав ни звука, он отважился шагнуть в темноту, нащупал перила и поднялся на второй этаж. И здесь тихо и темно.
Дойдя до лестничной площадки, он прошел дальше, в комнату и подошел к окну, чуть белевшему в темноте ночи. И тогда заметил снаружи человека. Видимо, тот спустился по другой лестнице, вышел через другую дверь и теперь пробирался влево, вдоль кустов, росших у стены, за которой начинался соседний сад.
«Дьявол, — подумал Шолмс, — он может ускользнуть!»
Сбежав вниз по лестнице, англичанин выскочил на крыльцо, чтобы отрезать тому путь к отступлению. Но никого не увидел и лишь спустя несколько секунд смог различить в зарослях какую-то движущуюся тень.
Он задумался. Почему этот тип не попытался сбежать, когда представился такой удобный случай? Может быть, решил остаться понаблюдать за незваным гостем, помешавшим ему выполнить задуманное?
— Во всяком случае, — решил Шолмс, — это не Люпен. Люпен стал бы действовать более ловко. Это кто-то из его банды.
Потянулись долгие минуты. Херлок не двигался, устремив взгляд на наблюдавшего за ним противника. Однако, поскольку и тот не двигался с места, а англичанин был не из тех, кто может долго находиться в бездействии, он, проверив, как работает барабан револьвера и вытащив кинжал, пошел прямо на врага с той холодной отвагой и презрением к опасности, из-за которых его все и боялись.
Раздался сухой щелчок: тот заряжал револьвер. Херлок внезапно кинулся в кусты. Не успел противник оглянуться, как англичанин насел на него. Последовала яростная, отчаянная борьба, и Херлок понял, что тот пытается достать нож. Но Шолмс, подогреваемый надеждой на близкую победу, одержимый безумным желанием с первого же часа захватить одного из сообщников Арсена Люпена, почувствовал в себе необыкновенную силу. Он опрокинул противника, надавил на него всем своим весом и, впившись пальцами, как ястреб когтями, в горло несчастного, другой, свободной рукой нащупал фонарик, нажал на кнопку и осветил лицо своего пленника.
— Вильсон!! — ошарашенно завопил он в тот же миг.
— Херлок Шолмс! — сдавленно, глухо простонал тот.
Долго просидели они бок о бок, не говоря ни слова, опустошенные, подавленные случившимся. Тишину прорезал автомобильный рожок. От легкого ветерка зашевелились на деревьях листья. А Шолмс все сидел неподвижно, продолжая сжимать пятерней горло Вильсона, чей стон становился все слабее.
Но вдруг Херлок, охваченный гневом, разжал хватку и, вцепившись другу в плечи, стал его судорожно трясти.
— Что вы тут делаете? Отвечайте… Что? Разве я велел вам лезть в кусты и шпионить за мной?
— Шпионить за вами, — промямлил Вильсон, — да я и не знал, что это вы.
— Так в чем дело? Что вам тут надо? Вы должны были лечь спать!
— Я и лег.
— Надо было уснуть!
— Я и уснул.
— Не надо было просыпаться!
— А ваше письмо?
— Мое письмо?
— Да, посыльный принес от вас в гостиницу письмо.
— От меня? Вы что, с ума сошли?
— Клянусь.
— Где это письмо?
Друг протянул ему листок бумаги. При свете фонаря Шолмс с удивлением прочел:
— Подумал: надо бы схватить эту тень… Прекрасная мысль… Только, видите ли, — заметил Шолмс, помогая товарищу подняться и увлекая его за собой, — в другой раз, Вильсон, если получите от меня письмо, сначала убедитесь, что почерк не подделали.
— Значит, — сказал Вильсон, начиная понимать, в чем дело, — это письмо не от вас?
— Увы, нет!
— А от кого же?
— От Арсена Люпена.
— Зачем же он его написал?
— Вот об этом-то я ничего не знаю, и именно это меня тревожит. Почему, черт возьми, он взял на себя труд побеспокоить вас? Если бы еще речь шла обо мне, тогда можно было бы понять, но тут дело касается всего-навсего вас. Не пойму, какой ему смысл.
— Лучше скорее вернуться в отель.
— Я тоже так думаю, Вильсон.
Они подошли к ограде. Вильсон шагал впереди, он взялся за калитку и потянул на себя.
— Что такое, это вы закрыли?
— Конечно, нет, я оставил ее приоткрытой.
— Но ведь…
Шолмс сам дернул калитку, потом в тревоге нагнулся к замку. И выругался:
— Разрази меня гром! Она закрыта! Закрыта на ключ!
Он стал со всей силы дергать калитку, но, осознав всю бесполезность своих усилий, вскоре в отчаянии отступился и, задыхаясь, проговорил:
— Теперь мне все понятно, это он! Он догадался, что я сойду в Крейе, и приготовил здесь хорошенькую западню на случай, если я решу сегодня же начать расследование. К тому же был настолько любезен, что отправил ко мне товарища — пленника. И все это для того, чтобы я потерял день, а заодно и сообразил, что лучше бы не совать нос в чужие дела.
— Значит, мы — его пленники?
— Правильно подметили. Херлок Шолмс и Вильсон — пленники Арсена Люпена. Чудесное начало… Нет, невозможно, нельзя с этим смириться…
На плечо его вдруг опустилась рука Вильсона.
— Там, наверху, посмотрите… наверху свет…
И правда, одно из окон второго этажа было освещено.
Оба одновременно бросились вверх каждый по своей лестнице и в одно и то же время оказались на пороге освещенной комнаты. В самом центре стояла свеча. Рядом с ней — корзинка, а оттуда торчало горлышко бутылки, куриные ножки и хлеб.
— Отлично, — расхохотался Шолмс, — нам предлагают поужинать. Какой-то двор чудес! Настоящая феерия! Ну же, Вильсон, что вы стоите с похоронным видом. Все это весьма забавно.
— Вы уверены, что это забавно? — мрачно вопросил Вильсон.
— Еще как уверен, — вскричал Шолмс, слишком громко, неестественно захохотав, — никогда не видел ничего смешнее. Ну и комедия. Настоящий мастер иронии, ваш Арсен Люпен! Водит вас за нос, но как тонко! Ни на что на свете не променяю его пиршество! Вильсон, старый друг, вы меня огорчаете. Неужели я в вас ошибался, неужели недостанет у вас душевного благородства, помогающего переносить невзгоды? На что вы жалуетесь? В этот час вы вполне могли бы валяться с моим кинжалом в горле… а я — с вашим… ведь вы все время лезли за ножом, дрянной друг.
Так, юмором и шутками ему удалось оживить немного беднягу Вильсона и заставить его проглотить куриную ножку, запив ее стаканом вина. Но когда догорела свеча и пришлось укладываться спать прямо на полу, где подушкой служила стена, неприятная, унизительная сторона приключения возникла перед ними вновь. И, загрустив, оба наконец уснули.
Утром Вильсон проснулся от пронизывающего холода. Все тело онемело. Вдруг внимание его привлек какой-то шум: оказалось, это Херлок Шолмс, стоя на коленях и согнувшись в три погибели, разглядывал в лупу пылинки и изучал чуть заметные следы мела на полу, какие-то цифры, которые он немедленно заносил в свой блокнот.
В сопровождении Вильсона, чрезвычайно заинтересовавшегося этой работой, он обследовал каждую комнату, везде находя меловые записи. На дубовых панелях были нарисованы два круга, на лепном украшении стояла стрелка, а на всех четырех лестничных пролетах были написаны числа.
После часа работы Вильсон поинтересовался:
— Не правда ли, все точно?
— Точно? Понятия не имею, — отвечал повеселевший от новых открытий Херлок Шолмс, — во всяком случае, эти числа что-то обозначают.
— Что-то вполне определенное, — сказал вдруг Вильсон, — здесь обозначено точное количество паркетин.
— Ах, так?
— Да. Круги показывают, что панели эти, как вы сами можете убедиться, съемные, а стрелка указывает направление, в котором они движутся.
Херлок Шолмс как зачарованный глядел на него.
— Что вы говорите! Мой дорогой друг, каким образом вы об этом узнали? Вы стали так проницательны, что мне даже совестно.
— О, нет ничего проще, — ответил Вильсон, надувшись от удовольствия, — я сам вчера по вашему указанию оставил здесь эти знаки… вернее, по указанию Люпена, поскольку ваше письмо на самом деле было от него.
Наверное, в эту минуту Вильсон подвергался гораздо более страшной опасности, чем тогда, во время сражения с Шолмсом в кустах. У Херлока появилось вдруг огромное желание наброситься на него и удавить. Однако, сдержавшись, он скривился в гримасе, весьма отдаленно напоминавшей улыбку, и произнес:
— Отлично, отлично, прекрасная работа, все это нам очень поможет. Обратили ли вы свой замечательный аналитический ум и наблюдательность на что-нибудь еще? Интересно было бы узнать о результатах.
— Нет, я как раз на этом остановился.
— Жаль! Многообещающее начало. Однако, если дело обстоит таким образом, нам остается лишь только ретироваться.
— Ретироваться? Но как?
— Как поступают, уходя, все честные люди: через дверь.
— Она закрыта.
— Ее откроют.
— Кто?
— Будьте добры кликнуть вон тех двоих полицейских с авеню.
— Но…
— Но что?
— Ведь это так унизительно… Что скажут люди, когда узнают, что вы, Херлок Шолмс, и я, Вильсон, оказались пленниками Арсена Люпена?
— Ничего не поделаешь, мой дорогой, все будут помирать со смеху, — сухо, скривившись, ответил Шолмс. — Однако не можем же мы оставаться жить в этом доме.
— И вы не хотите ничего предпринять?
— Ничего.
— А ведь тот, кто принес сюда корзинку с припасами, даже не появлялся в саду. Значит, имеется другой выход. Давайте поищем его, и не нужно будет обращаться за помощью к полицейским.
— Чрезвычайно разумное предложение. Только вы забываете, что этот второй выход безуспешно вот уже полгода разыскивает вся парижская полиция, да и я сам, пока вы спали, облазил весь особняк сверху донизу. Ах, милый Вильсон, Арсен Люпен — совсем непривычная для нас дичь. Не оставляет никаких следов…
К одиннадцати часам Херлока Шолмса и Вильсона наконец освободили и отправили в ближайший полицейский участок, где комиссар, сурово допросив обоих, сказал на прощание довольно-таки обидные слова:
— Мне очень жаль, господа, что с вами так все получилось. Как бы у вас не сложилось неблагоприятного мнения о гостеприимстве французов. Боже, какую ночь вам пришлось провести! Решительно, этому Люпену не хватает обходительности.
Экипаж привез их к «Елисейскому дворцу». Вильсон попросил у портье ключ от номера.
Поискав, тот удивленно ответил:
— Но, месье, вы же съехали утром.
— Я? Как это так?
— Ваш друг передал нам письмо от вас.
— Какой еще друг?
— Тот господин, что принес ваше письмо… Смотрите, здесь как раз вложена ваша карточка. Прошу…
Вильсон взял письмо в руки. Действительно, это была его карточка и его почерк.
— Господи, боже мой, — прошептал он, — еще один гадкий трюк.
И, встревожившись, спросил:
— А багаж?
— Ваш друг забрал и чемоданы.
— И… вы ему их отдали?
— Конечно, ведь в письме вы как раз об этом и просили.
— Правда, правда…
Они молча побрели наугад по Елисейским полям. Приятное осеннее солнце освещало проспект. Стояла теплая погода, веял легкий ветерок.
На Рон-Пуан Херлок остановился раскурить трубку, затем пошел дальше. Вильсон не выдержал:
— Не понимаю вас, Шолмс, откуда такое спокойствие? Над вами потешаются, играют, как кошка с мышкой… А вы не можете ни слова сказать в ответ!
Шолмс остановился и сказал:
— Вильсон, я все думаю о вашей визитной карточке.
— А что?
— А то, что вы только представьте себе, этот человек, готовясь к войне с нами, заранее запасся образцами моего и вашего почерков, а в бумажнике его лежит наготове ваша визитная карточка. Подумайте, какие меры предосторожности, какая прозорливость и воля, какие методы и какая организация!
— То есть…
— То есть, Вильсон, для того, чтобы сражаться с так хорошо подготовленным, столь прекрасно вооруженным врагом, чтобы его победить, нужно… нужно быть мною. И еще, видите ли, Вильсон, ничто никогда не получается с первого раза.
В шесть часов в вечернем выпуске «Эко де Франс» появилась такая заметка:
— Значит, Херлок, будете продолжать сохранять спокойствие?
— Спокойствие, всегда спокойствие, — ответил Шолмс тоном, в котором так и клокотала страшная ярость. — К чему раздражаться? Ведь я уверен, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!
Глава четвертая
— Надо еще уметь размышлять! Немногие это умеют! Теперь, когда круг поисков сузился, расчистилось поле деятельности…
— Да, теперь остается лишь выяснить, почему развязка всех трех происшествий случилась на улице Клапейрон, 25, на авеню Анри-Мартен, 134, и в стенах замка Крозон. В этом все дело. Прочее лишь пустяки и детские загадки. А вы как думаете?
— Точно так же.
— В таком случае, господин Люпен, согласитесь, я прав, когда говорю, что через десять дней закончу работу.
— Через десять дней вам будет известна вся правда.
— А вас возьмут под стражу.
— Нет.
— Нет?
— Чтобы арестовать меня, нужно такое невероятное стечение обстоятельств, целый ряд настолько поразительных неудач, что я просто отказываюсь поверить в подобную возможность.
— Что неподвластно обстоятельствам и неудачам, может довершить воля и упорство одного человека, господин Люпен.
— Если только воля и упорство другого человека не возведут на его пути неодолимые преграды, господин Шолмс.
— Неодолимых преград не существует, господин Люпен.
Они обменялись пронизывающим, но в то же время открытым, спокойным и смелым взглядом. Лязгнули скрещенные мечи. Как будто раздался ясный звон.
— В добрый час, — воскликнул Люпен, — наконец-то! Достойный противник, редкая птица, сам Херлок Шолмс! Вот будет потеха!
— А вы не боитесь? — поинтересовался Вильсон.
— Почти боюсь, господин Вильсон, — ответил, поднимаясь, Люпен, — и в доказательство тому поспешу отдать приказ об отходе, а то как бы не оказаться в западне. Значит, десять дней, господин Шолмс?
— Десять. Сегодня воскресенье. Восьмого в среду все будет кончено.
— А я окажусь за решеткой?
— Вне всякого сомнения.
— Вот черт! А я так радовался спокойной жизни. Никаких неприятностей, дела идут на лад, к черту полицию… Так приятно было чувствовать вокруг себя всеобщую симпатию… Придется от всего этого отказаться. Что поделаешь, такова обратная сторона медали… После солнечной погоды — дождь… Прощайте, забавы! Привет!
— Поторопитесь, — посоветовал Вильсон, проявляя заботу о человеке, столь явно восхищавшемся Шолмсом, — не теряйте ни минуты.
— Ни минуты, господин Вильсон, вот только скажу, как я счастлив, что мы встретились. Как я завидую мэтру, у которого такой драгоценный помощник, как вы.
Они любезно распрощались, как противники, не испытывающие друг к другу никакой ненависти, но которым, однако, предназначено судьбой сражаться насмерть. И Люпен, схватив меня под руку, поволок из ресторана.
— Ну, что скажете, дорогой мой? Вот вам обед, все перипетии которого займут достойное место в ваших, посвященных мне, мемуарах.
Он прикрыл дверь ресторана и, сделав несколько шагов по улице, вновь остановился.
— Курить будете?
— Я не курю, да и вы тоже, если не ошибаюсь.
— Да, я тоже.
Прикурив, он помахал спичкой, гася огонь. Но тут же отшвырнул сигарету и побежал через дорогу навстречу двоим, как по сигналу появившимся из темноты. Все трое о чем-то посовещались, стоя на тротуаре, затем Люпен вернулся ко мне.
— Прошу прощения, этот чертов Шолмс задал мне задачу. Но клянусь, Люпен еще себя покажет! Увидит, плут, из какого я теста! До свидания. Замечательный Вильсон был прав, я не должен терять ни минуты.
И он быстро удалился.
Так закончился этот странный вечер, или, вернее, та его часть, в которой я принял участие. Потому что в последующие часы произошло еще много событий, которые мне впоследствии с помощью тех же самых участников обеда счастливо удалось восстановить во всех подробностях.
В тот момент, когда Люпен со мной прощался, Херлок Шолмс вынул свои часы и встал из-за стола.
— Без двадцати девять. В девять мне нужно встретиться на вокзале с графом и графиней де Крозон.
— В дорогу! — вскричал Вильсон, опрокинув один за другим два добрых стакана виски.
Они вышли на улицу.
— Вильсон, не вертите головой, возможно, за нами следят, будем вести себя так, будто нас это не касается. А скажите-ка, Вильсон, как ваше мнение: почему Люпен оказался тоже в ресторане?
Вильсон не колебался:
— Пришел поесть.
— Вильсон, чем дольше мы работаем вместе, тем я все больше убеждаюсь, что вы делаете успехи. Честное слово, удивительное наблюдение!
В темноте Вильсон даже покраснел от удовольствия. Шолмс продолжал:
— Конечно, чтобы поесть, но, вероятно, еще и для того, чтобы проверить, действительно ли я собираюсь в Крозон, как заявил в своем интервью Ганимар. Вот и поеду, пусть успокоится. Но, чтобы выиграть время, не поеду.
— А-а, — ничего не понимая, протянул Вильсон.
— Вы, мой друг, идите по этой улице, наймите экипаж, а лучше два или три. Потом возвращайтесь на вокзал за нашими чемоданами и оттуда галопом к «Елисейскому дворцу».
— А в «Елисейском дворце»?
— Спросите комнату и ляжете там спать. Будете крепко спать и ожидать моих указаний.
Вильсон, чрезвычайно гордый предназначенной ему важной ролью, отправился восвояси. Херлок Шолмс же взял билет и поехал к амьенскому экспрессу — там его уже ждали граф и графиня де Крозон.
Он ограничился лишь приветствием, раскурил вторую трубку и мирно устроился в коридоре.
Поезд тронулся. Минут через десять он подсел к графине и поинтересовался:
— Кольцо с вами, мадам?
— Да.
— Будьте добры, покажите мне его.
Он взял кольцо в руки и стал его рассматривать.
— Так я и думал, искусственно выращенный бриллиант.
— Искусственно выращенный?
— Это новый принцип, алмазную пыль подвергают воздействию огромных температур, происходит слияние, и вот вам готовый камень.
— Как! У меня же настоящий бриллиант!
— Ваш настоящий, но это не ваш.
— А где же мой?
— У Арсена Люпена.
— А этот?
— Этим заменили ваш и подсунули его во флакон господина Блейхена, где он и был обнаружен.
— Значит, это подделка?
— Именно подделка.
В смятении изумленная графиня не могла вымолвить ни слова, а тем временем ее муж недоверчиво разглядывал кольцо, поворачивая его во все стороны. Наконец она пролепетала:
— Как это возможно? Почему бы просто не украсть? И каким образом его все-таки взяли?
— Именно это я и постараюсь прояснить.
— В замке Крозон?
— Нет, сойду в Крейе и вернусь в Париж. Там-то и развернется борьба между Арсеном Люпеном и мной! Место, из которого я буду наносить удары, конечно, не имеет никакого значения, однако лучше пусть Люпен думает, что я уехал.
— И все же…
— Какая вам разница, мадам? Главное ваш бриллиант, не так ли?
— Да.
— Так будьте спокойны. Я только что принял на себя гораздо более трудное обязательство. Слово Херлока Шолмса, скоро к вам вернется настоящий бриллиант.
Поезд замедлил ход. Шолмс опустил в карман фальшивый бриллиант и взялся за дверцу.
— Осторожнее, вы же попадете на встречные пути!
— Если есть хвост, они тогда потеряют мой след. Прощайте!
Зря служащий вокзала пытался его урезонить. Англичанин отправился прямо в кабинет начальника вокзала и спустя пятьдесят минут уже вскочил в поезд, прибывший в Париж еще до полуночи.
Он бегом пробежал по вокзалу, заскочил в буфет, вылетел через другую дверь и прыгнул в фиакр.
— Кучер, улица Клапейрон.
Убедившись, что хвоста нет, он остановил экипаж в начале улицы и приступил к тщательному осмотру дома мэтра Детинана и двух соседних домов. Шагами мерил расстояния и делал пометки в блокноте.
— Кучер, авеню Анри-Мартен.
Отпустив экипаж на углу авеню и улицы Помп, он пошел пешком к дому 134, стал обследовать особняк барона д'Отрека и два дома, между которыми он находился, измерял ширину фасадов, длину палисадников от калитки до входной двери.
Авеню казалась пустынной и очень темной из-за четырех рядов деревьев, среди которых то тут, то там газовые фонари безуспешно боролись с густыми сумерками. От одного из фонарей тянулся бледный луч прямо к особняку, и при свете его Шолмсу удалось различить прикрепленную к решетке табличку «Сдается в наем», чуть поодаль виднелись две заросшие аллеи, огибавшие небольшую лужайку, а за ними темнели широкие пустые окна нежилого дома.
«Верно, — подумал он, — после смерти барона никто особняк так и не снял. Ах, если б можно было войти и хотя бы немного все осмотреть!»
Лишь только родилась эта идея, как он тут же взялся за ее воплощение. Но как приступить к делу? Ограда настолько высока, что любая попытка перелезть через нее была обречена на неуспех. Он вынул из кармана электрический фонарик и универсальный ключ, который всегда носил с собой. К его великому удивлению, оказалось, что одна из створок приоткрыта. Шолмс проскользнул в сад, предусмотрительно оставив калитку открытой. Однако не успев сделать и трех шагов, остановился как вкопанный: в одном из окон второго этажа промелькнула полоска света.
Лучик перекочевал в другую комнату, затем в третью, но невозможно было различить ничего, кроме неясного силуэта, крадущегося вдоль стен. Со второго этажа луч спустился на первый и долго блуждал там из комнаты в комнату.
— Кого это в час ночи носит по дому, где убили барона д'Отрека? — заинтересовался Херлок Шолмс.
Узнать это можно было, лишь самому пробравшись в дом. Он ни минуты не колебался. Однако, пока сыщик проходил к крыльцу по освещенному газовым фонарем месту, из дома его, по-видимому, заметили, так как свет внезапно погас, и больше Херлок Шолмс его не видел.
Он тихонько надавил на входную дверь. Та тоже оказалась не закрыта. Не услышав ни звука, он отважился шагнуть в темноту, нащупал перила и поднялся на второй этаж. И здесь тихо и темно.
Дойдя до лестничной площадки, он прошел дальше, в комнату и подошел к окну, чуть белевшему в темноте ночи. И тогда заметил снаружи человека. Видимо, тот спустился по другой лестнице, вышел через другую дверь и теперь пробирался влево, вдоль кустов, росших у стены, за которой начинался соседний сад.
«Дьявол, — подумал Шолмс, — он может ускользнуть!»
Сбежав вниз по лестнице, англичанин выскочил на крыльцо, чтобы отрезать тому путь к отступлению. Но никого не увидел и лишь спустя несколько секунд смог различить в зарослях какую-то движущуюся тень.
Он задумался. Почему этот тип не попытался сбежать, когда представился такой удобный случай? Может быть, решил остаться понаблюдать за незваным гостем, помешавшим ему выполнить задуманное?
— Во всяком случае, — решил Шолмс, — это не Люпен. Люпен стал бы действовать более ловко. Это кто-то из его банды.
Потянулись долгие минуты. Херлок не двигался, устремив взгляд на наблюдавшего за ним противника. Однако, поскольку и тот не двигался с места, а англичанин был не из тех, кто может долго находиться в бездействии, он, проверив, как работает барабан револьвера и вытащив кинжал, пошел прямо на врага с той холодной отвагой и презрением к опасности, из-за которых его все и боялись.
Раздался сухой щелчок: тот заряжал револьвер. Херлок внезапно кинулся в кусты. Не успел противник оглянуться, как англичанин насел на него. Последовала яростная, отчаянная борьба, и Херлок понял, что тот пытается достать нож. Но Шолмс, подогреваемый надеждой на близкую победу, одержимый безумным желанием с первого же часа захватить одного из сообщников Арсена Люпена, почувствовал в себе необыкновенную силу. Он опрокинул противника, надавил на него всем своим весом и, впившись пальцами, как ястреб когтями, в горло несчастного, другой, свободной рукой нащупал фонарик, нажал на кнопку и осветил лицо своего пленника.
— Вильсон!! — ошарашенно завопил он в тот же миг.
— Херлок Шолмс! — сдавленно, глухо простонал тот.
Долго просидели они бок о бок, не говоря ни слова, опустошенные, подавленные случившимся. Тишину прорезал автомобильный рожок. От легкого ветерка зашевелились на деревьях листья. А Шолмс все сидел неподвижно, продолжая сжимать пятерней горло Вильсона, чей стон становился все слабее.
Но вдруг Херлок, охваченный гневом, разжал хватку и, вцепившись другу в плечи, стал его судорожно трясти.
— Что вы тут делаете? Отвечайте… Что? Разве я велел вам лезть в кусты и шпионить за мной?
— Шпионить за вами, — промямлил Вильсон, — да я и не знал, что это вы.
— Так в чем дело? Что вам тут надо? Вы должны были лечь спать!
— Я и лег.
— Надо было уснуть!
— Я и уснул.
— Не надо было просыпаться!
— А ваше письмо?
— Мое письмо?
— Да, посыльный принес от вас в гостиницу письмо.
— От меня? Вы что, с ума сошли?
— Клянусь.
— Где это письмо?
Друг протянул ему листок бумаги. При свете фонаря Шолмс с удивлением прочел:
«Вильсон, вон из постели, марш на авеню Анри-Мартен. В доме никого нет. Войдите, осмотрите, составьте подробный план и возвращайтесь спать.— Я как раз замерял комнаты, — добавил Вильсон, — когда заметил в саду тень. И сразу подумал…
Херлок Шолмс».
— Подумал: надо бы схватить эту тень… Прекрасная мысль… Только, видите ли, — заметил Шолмс, помогая товарищу подняться и увлекая его за собой, — в другой раз, Вильсон, если получите от меня письмо, сначала убедитесь, что почерк не подделали.
— Значит, — сказал Вильсон, начиная понимать, в чем дело, — это письмо не от вас?
— Увы, нет!
— А от кого же?
— От Арсена Люпена.
— Зачем же он его написал?
— Вот об этом-то я ничего не знаю, и именно это меня тревожит. Почему, черт возьми, он взял на себя труд побеспокоить вас? Если бы еще речь шла обо мне, тогда можно было бы понять, но тут дело касается всего-навсего вас. Не пойму, какой ему смысл.
— Лучше скорее вернуться в отель.
— Я тоже так думаю, Вильсон.
Они подошли к ограде. Вильсон шагал впереди, он взялся за калитку и потянул на себя.
— Что такое, это вы закрыли?
— Конечно, нет, я оставил ее приоткрытой.
— Но ведь…
Шолмс сам дернул калитку, потом в тревоге нагнулся к замку. И выругался:
— Разрази меня гром! Она закрыта! Закрыта на ключ!
Он стал со всей силы дергать калитку, но, осознав всю бесполезность своих усилий, вскоре в отчаянии отступился и, задыхаясь, проговорил:
— Теперь мне все понятно, это он! Он догадался, что я сойду в Крейе, и приготовил здесь хорошенькую западню на случай, если я решу сегодня же начать расследование. К тому же был настолько любезен, что отправил ко мне товарища — пленника. И все это для того, чтобы я потерял день, а заодно и сообразил, что лучше бы не совать нос в чужие дела.
— Значит, мы — его пленники?
— Правильно подметили. Херлок Шолмс и Вильсон — пленники Арсена Люпена. Чудесное начало… Нет, невозможно, нельзя с этим смириться…
На плечо его вдруг опустилась рука Вильсона.
— Там, наверху, посмотрите… наверху свет…
И правда, одно из окон второго этажа было освещено.
Оба одновременно бросились вверх каждый по своей лестнице и в одно и то же время оказались на пороге освещенной комнаты. В самом центре стояла свеча. Рядом с ней — корзинка, а оттуда торчало горлышко бутылки, куриные ножки и хлеб.
— Отлично, — расхохотался Шолмс, — нам предлагают поужинать. Какой-то двор чудес! Настоящая феерия! Ну же, Вильсон, что вы стоите с похоронным видом. Все это весьма забавно.
— Вы уверены, что это забавно? — мрачно вопросил Вильсон.
— Еще как уверен, — вскричал Шолмс, слишком громко, неестественно захохотав, — никогда не видел ничего смешнее. Ну и комедия. Настоящий мастер иронии, ваш Арсен Люпен! Водит вас за нос, но как тонко! Ни на что на свете не променяю его пиршество! Вильсон, старый друг, вы меня огорчаете. Неужели я в вас ошибался, неужели недостанет у вас душевного благородства, помогающего переносить невзгоды? На что вы жалуетесь? В этот час вы вполне могли бы валяться с моим кинжалом в горле… а я — с вашим… ведь вы все время лезли за ножом, дрянной друг.
Так, юмором и шутками ему удалось оживить немного беднягу Вильсона и заставить его проглотить куриную ножку, запив ее стаканом вина. Но когда догорела свеча и пришлось укладываться спать прямо на полу, где подушкой служила стена, неприятная, унизительная сторона приключения возникла перед ними вновь. И, загрустив, оба наконец уснули.
Утром Вильсон проснулся от пронизывающего холода. Все тело онемело. Вдруг внимание его привлек какой-то шум: оказалось, это Херлок Шолмс, стоя на коленях и согнувшись в три погибели, разглядывал в лупу пылинки и изучал чуть заметные следы мела на полу, какие-то цифры, которые он немедленно заносил в свой блокнот.
В сопровождении Вильсона, чрезвычайно заинтересовавшегося этой работой, он обследовал каждую комнату, везде находя меловые записи. На дубовых панелях были нарисованы два круга, на лепном украшении стояла стрелка, а на всех четырех лестничных пролетах были написаны числа.
После часа работы Вильсон поинтересовался:
— Не правда ли, все точно?
— Точно? Понятия не имею, — отвечал повеселевший от новых открытий Херлок Шолмс, — во всяком случае, эти числа что-то обозначают.
— Что-то вполне определенное, — сказал вдруг Вильсон, — здесь обозначено точное количество паркетин.
— Ах, так?
— Да. Круги показывают, что панели эти, как вы сами можете убедиться, съемные, а стрелка указывает направление, в котором они движутся.
Херлок Шолмс как зачарованный глядел на него.
— Что вы говорите! Мой дорогой друг, каким образом вы об этом узнали? Вы стали так проницательны, что мне даже совестно.
— О, нет ничего проще, — ответил Вильсон, надувшись от удовольствия, — я сам вчера по вашему указанию оставил здесь эти знаки… вернее, по указанию Люпена, поскольку ваше письмо на самом деле было от него.
Наверное, в эту минуту Вильсон подвергался гораздо более страшной опасности, чем тогда, во время сражения с Шолмсом в кустах. У Херлока появилось вдруг огромное желание наброситься на него и удавить. Однако, сдержавшись, он скривился в гримасе, весьма отдаленно напоминавшей улыбку, и произнес:
— Отлично, отлично, прекрасная работа, все это нам очень поможет. Обратили ли вы свой замечательный аналитический ум и наблюдательность на что-нибудь еще? Интересно было бы узнать о результатах.
— Нет, я как раз на этом остановился.
— Жаль! Многообещающее начало. Однако, если дело обстоит таким образом, нам остается лишь только ретироваться.
— Ретироваться? Но как?
— Как поступают, уходя, все честные люди: через дверь.
— Она закрыта.
— Ее откроют.
— Кто?
— Будьте добры кликнуть вон тех двоих полицейских с авеню.
— Но…
— Но что?
— Ведь это так унизительно… Что скажут люди, когда узнают, что вы, Херлок Шолмс, и я, Вильсон, оказались пленниками Арсена Люпена?
— Ничего не поделаешь, мой дорогой, все будут помирать со смеху, — сухо, скривившись, ответил Шолмс. — Однако не можем же мы оставаться жить в этом доме.
— И вы не хотите ничего предпринять?
— Ничего.
— А ведь тот, кто принес сюда корзинку с припасами, даже не появлялся в саду. Значит, имеется другой выход. Давайте поищем его, и не нужно будет обращаться за помощью к полицейским.
— Чрезвычайно разумное предложение. Только вы забываете, что этот второй выход безуспешно вот уже полгода разыскивает вся парижская полиция, да и я сам, пока вы спали, облазил весь особняк сверху донизу. Ах, милый Вильсон, Арсен Люпен — совсем непривычная для нас дичь. Не оставляет никаких следов…
К одиннадцати часам Херлока Шолмса и Вильсона наконец освободили и отправили в ближайший полицейский участок, где комиссар, сурово допросив обоих, сказал на прощание довольно-таки обидные слова:
— Мне очень жаль, господа, что с вами так все получилось. Как бы у вас не сложилось неблагоприятного мнения о гостеприимстве французов. Боже, какую ночь вам пришлось провести! Решительно, этому Люпену не хватает обходительности.
Экипаж привез их к «Елисейскому дворцу». Вильсон попросил у портье ключ от номера.
Поискав, тот удивленно ответил:
— Но, месье, вы же съехали утром.
— Я? Как это так?
— Ваш друг передал нам письмо от вас.
— Какой еще друг?
— Тот господин, что принес ваше письмо… Смотрите, здесь как раз вложена ваша карточка. Прошу…
Вильсон взял письмо в руки. Действительно, это была его карточка и его почерк.
— Господи, боже мой, — прошептал он, — еще один гадкий трюк.
И, встревожившись, спросил:
— А багаж?
— Ваш друг забрал и чемоданы.
— И… вы ему их отдали?
— Конечно, ведь в письме вы как раз об этом и просили.
— Правда, правда…
Они молча побрели наугад по Елисейским полям. Приятное осеннее солнце освещало проспект. Стояла теплая погода, веял легкий ветерок.
На Рон-Пуан Херлок остановился раскурить трубку, затем пошел дальше. Вильсон не выдержал:
— Не понимаю вас, Шолмс, откуда такое спокойствие? Над вами потешаются, играют, как кошка с мышкой… А вы не можете ни слова сказать в ответ!
Шолмс остановился и сказал:
— Вильсон, я все думаю о вашей визитной карточке.
— А что?
— А то, что вы только представьте себе, этот человек, готовясь к войне с нами, заранее запасся образцами моего и вашего почерков, а в бумажнике его лежит наготове ваша визитная карточка. Подумайте, какие меры предосторожности, какая прозорливость и воля, какие методы и какая организация!
— То есть…
— То есть, Вильсон, для того, чтобы сражаться с так хорошо подготовленным, столь прекрасно вооруженным врагом, чтобы его победить, нужно… нужно быть мною. И еще, видите ли, Вильсон, ничто никогда не получается с первого раза.
В шесть часов в вечернем выпуске «Эко де Франс» появилась такая заметка:
«Сегодня утром комиссар полиции 16-го округа господин Тенар освободил господ Херлока Шолмса и Вильсона, запертых по милости Арсена Люпена в особняке усопшего барона д'Отрека, где они провели превосходную ночь.— Ба! — заявил Херлок Шолмс, комкая газету, — какое ребячество! Единственный мой упрек Арсену Люпену — он слишком увлекается детскими выходками. Восторг толпы для него все! Ну просто какой-то уличный мальчишка!
Кроме того, утратив свои чемоданы, оба возбудили иск против Арсена Люпена.
Арсен Люпен же, удовольствовавшись на этот раз тем, что преподал им небольшой урок, умоляет не вынуждать его к принятию гораздо более серьезных мер».
— Значит, Херлок, будете продолжать сохранять спокойствие?
— Спокойствие, всегда спокойствие, — ответил Шолмс тоном, в котором так и клокотала страшная ярость. — К чему раздражаться? Ведь я уверен, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!
Глава четвертая
Кое-что начинает проясняться
Каким бы твердокаменным ни казался Херлок Шолмс, а он был из тех, на кого неудачи не оказывают ровно никакого воздействия, все же бывают обстоятельства, когда и самым отважным приходится собираться с силами перед тем, как попытать счастья в новом поединке.
— Сегодня у меня выходной, — объявил он.
— А я?
— Вы, Вильсон, пойдете покупать одежду и белье, чтобы восстановить наш гардероб. А я пока отдохну.
— Отдыхайте, Шолмс. Я буду бдить.
Эти слова были сказаны с особой важностью, как будто Вильсон становился часовым, охраняющим аванпосты, и потому подвергался наистрашнейшей опасности. Он выпятил грудь, напряг мышцы и обвел острым взглядом маленький гостиничный номер, где они обосновались.
— Бдите, Вильсон. А я тем временем постараюсь разработать план кампании, на сей раз с учетом силы и изворотливости врага. Видите ли, Вильсон, мы недооценили Люпена. Придется начать все сначала.
— А лучше еще раньше. Но хватит ли времени?
— Девять дней, мой старый друг! Пять из них лишние.
Всю вторую половину дня англичанин курил и спал. И лишь на следующее утро возобновил военные действия.
— Я готов, Вильсон, сегодня нам придется долго ходить.
— Пошли! — с воинственным пылом воскликнул Вильсон. — Ноги у меня так и чешутся!
Шолмсу предстояло провести три долгие беседы: сначала с мэтром Детинаном, чью квартиру он досконально обследовал, затем с Сюзанной Жербуа, которую он вызвал телеграммой, чтобы расспросить о Белокурой даме, и наконец, с сестрой Августой, после убийства барона д'Отрека удалившейся в монастырь визитандинок.
Каждый раз Вильсон, ожидавший на улице, вопрошал:
— Довольны?
— Очень.
— Я так и знал, мы на правильном пути. Вперед!
Они действительно долго ходили. Отправились на осмотр двух зданий, стоявших по бокам особняка на авеню Анри-Мартен. Затем дошли до Клайперон и, пока изучали фасад дома 25, Шолмс рассуждал вслух:
— Совершенно ясно, что между всеми этими домами существуют секретные переходы… Но непонятно…
Впервые в глубине души Вильсон усомнился во всемогуществе своего гениального собрата. Зачем столько слов и так мало дел?
— Зачем? — вскричал Шолмс, будто отвечая на сокровенные мысли Вильсона, — да потому, что, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, приходится работать вслепую, наугад и вместо того, чтобы выводить истину из точных фактов, надо вытягивать ее из своих собственных мозгов, а потом проверять, подходят ли твои выводы к событиям, происшедшим в действительности.
— Сегодня у меня выходной, — объявил он.
— А я?
— Вы, Вильсон, пойдете покупать одежду и белье, чтобы восстановить наш гардероб. А я пока отдохну.
— Отдыхайте, Шолмс. Я буду бдить.
Эти слова были сказаны с особой важностью, как будто Вильсон становился часовым, охраняющим аванпосты, и потому подвергался наистрашнейшей опасности. Он выпятил грудь, напряг мышцы и обвел острым взглядом маленький гостиничный номер, где они обосновались.
— Бдите, Вильсон. А я тем временем постараюсь разработать план кампании, на сей раз с учетом силы и изворотливости врага. Видите ли, Вильсон, мы недооценили Люпена. Придется начать все сначала.
— А лучше еще раньше. Но хватит ли времени?
— Девять дней, мой старый друг! Пять из них лишние.
Всю вторую половину дня англичанин курил и спал. И лишь на следующее утро возобновил военные действия.
— Я готов, Вильсон, сегодня нам придется долго ходить.
— Пошли! — с воинственным пылом воскликнул Вильсон. — Ноги у меня так и чешутся!
Шолмсу предстояло провести три долгие беседы: сначала с мэтром Детинаном, чью квартиру он досконально обследовал, затем с Сюзанной Жербуа, которую он вызвал телеграммой, чтобы расспросить о Белокурой даме, и наконец, с сестрой Августой, после убийства барона д'Отрека удалившейся в монастырь визитандинок.
Каждый раз Вильсон, ожидавший на улице, вопрошал:
— Довольны?
— Очень.
— Я так и знал, мы на правильном пути. Вперед!
Они действительно долго ходили. Отправились на осмотр двух зданий, стоявших по бокам особняка на авеню Анри-Мартен. Затем дошли до Клайперон и, пока изучали фасад дома 25, Шолмс рассуждал вслух:
— Совершенно ясно, что между всеми этими домами существуют секретные переходы… Но непонятно…
Впервые в глубине души Вильсон усомнился во всемогуществе своего гениального собрата. Зачем столько слов и так мало дел?
— Зачем? — вскричал Шолмс, будто отвечая на сокровенные мысли Вильсона, — да потому, что, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, приходится работать вслепую, наугад и вместо того, чтобы выводить истину из точных фактов, надо вытягивать ее из своих собственных мозгов, а потом проверять, подходят ли твои выводы к событиям, происшедшим в действительности.