— А что же эти тайные переходы?
— Да что от них толку! Даже если и обнаружишь, каким образом Люпен попал в квартиру адвоката и как вышла из дома Белокурая дама после убийства барона д'Отрека, все равно ни на сколько не продвинешься! Даст ли мне это оружие для нападения?
— Нападать, всегда нападать! — возгласил Вильсон, но не успел он договорить, как с криком отпрыгнул. Прямо к их ногам что-то упало, это был мешок, наполовину наполненный песком. Он чуть было серьезно их не ранил.
Шолмс поднял голову: над ними, на уровне шестого этажа на лесах виднелись какие-то рабочие.
— Нам повезло! — воскликнул он, — еще шаг и мешок тех неумех свалился бы как раз нам на голову. Можно даже подумать…
Осекшись, он бросился к дому, проскакал шесть этажей, ворвался в квартиру и, к величайшему ужасу лакея, выбежал на балкон. Никого.
— Где рабочие, которые только что были тут? — набросился он на лакея.
— Ушли.
— Как?
— По черной лестнице, конечно.
Шолмс перегнулся через перила. Из дома с велосипедами выходили двое неизвестных. Вот они вскочили в седло и укатили.
— Давно они работают тут на лесах?
— Эти-то? Только с сегодняшнего дня. Они новенькие.
Шолмс вернулся к Вильсону.
Они понуро поплелись обратно, и этот второй день закончился в мрачном молчании.
На следующее утро — то же самое. Они уселись на ту же скамью на авеню Анри-Мартен и, к великому разочарованию Вильсона, которого все это никак не забавляло, просидели много часов, глядя на три дома на противоположной стороне улицы.
— На что вы надеетесь, Шолмс? Думаете, Люпен вот-вот выйдет из этих домов?
— Нет.
— Рассчитываете, что тут появится Белокурая дама?
— Нет.
— Так что же?
— Просто жду, чтобы что-нибудь произошло, хоть какое-нибудь событие, за которое можно было бы уцепиться.
— А если ничего не произойдет?
— Тогда что-то произойдет во мне самом, появится искра, способная разжечь пламя.
Тишину того утра прервало лишь одно происшествие, да и то самым неприятным образом.
Лошадь какого-то господина, гарцевавшего по специально отведенной для этого дорожке между двумя мостовыми, вдруг резко взяла влево и задела скамью, на которой они сидели, так что круп животного даже коснулся плеча Шолмса.
— Эй-эй, — со смехом воскликнул он, — еще немного, и ваша лошадь сломала бы мне плечо!
Господин никак не мог справиться с поводьями. Англичанин тем временем вытащил револьвер и прицелился. Но Вильсон схватил его за руку.
— Вы с ума сошли, Херлок! Ну что вы! Ведь запросто можете пристрелить этого джентльмена!
— Оставьте меня, Вильсон… да оставьте же меня.
Между ними завязалась борьба, а господин, не дожидаясь, чем все это закончится, наконец справился с лошадью и был таков.
— Ну вот теперь можете стрелять, — победно воскликнул Вильсон, убедившись, что тот отдалился на довольно большое расстояние.
— Трижды идиот, вы что, не понимаете, что он из банды Арсена Люпена?
Шолмс весь дрожал от ярости. Вильсон забормотал с жалким видом:
— Что такое? Этот джентльмен?
— Сообщник Люпена, как и те рабочие, которые сбросили нам на голову мешок с песком.
— Ну можно ли в это поверить?
— Можно или нет, как раз это мы и могли бы узнать.
— Убив этого джентльмена?
— Да попросту выстрелив в лошадь. Если бы не вы, один из сообщников Люпена был бы уже у меня в руках. Теперь понимаете всю свою глупость?
Вторая половина дня прошла в мрачном молчании. Они не разговаривали друг с другом. В пять часов, все меряя шагами улицу Клайперон, стараясь держаться подальше от домов, они повстречались с тремя рабочими. Они шли, взявшись за руки и, никак не желая разъединяться, буквально наскочили на Шолмса. Тот, поскольку был в дурном настроении, совсем разозлился. Завязалась потасовка. Шолмс встал в боксерскую позицию, одного сбил с ног ударом в грудь, другому расквасил лицо и таким образом вывел из строя двоих из трех молодых людей. Те, поняв, что продолжать драку бесполезно, убежали вместе со своим дружком.
— Ух! — вздохнул Шолмс, — полегчало… А то все никак не мог расслабиться… Отличная работа…
Но вдруг, заметив у стены Вильсона, спросил:
— Что с вами, старый друг, вы очень побледнели.
Старый друг в ответ показал ему безжизненно повисшую руку и пробормотал:
— Не знаю, что со мной… какая-то боль в руке.
— Боль в руке? Сильная боль?
— Да… да… в правой руке…
Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось пошевелить рукой. Херлок стал ее ощупывать, сначала потихоньку, затем нажимая все сильнее, чтобы определить, как он сказал, степень боли. Степень боли оказалась настолько высокой, что, обеспокоенный, Шолмс поволок друга в соседнюю аптеку, где тот счел за лучшее хлопнуться в обморок.
К ним подскочил аптекарь с помощниками. Выяснилось, что рука сломана, и сразу же встал вопрос о хирурге, операции, клинике. А пока больного стали раздевать, и он, очнувшись от боли, завопил еще отчаяннее.
— Хорошо… хорошо… отлично, — приговаривал Шолмс, которому поручили держать сломанную руку, — немного терпения, мой старый друг, не пройдет и пяти-шести недель, как все будет в порядке… Они мне за все заплатят, мерзавцы… слышите… особенно он… ведь опять дело рук проклятого Люпена… Ох! Клянусь, если когда-нибудь…
Он вдруг осекся и выпустил руку. Вильсон от боли даже подпрыгнул и снова потерял сознание… А Херлок Шолмс, хлопнув себя по лбу, проговорил:
— Вильсон, есть одна идея… А случайно не…
Он застал с остановившимся взглядом, бормоча какие-то обрывки фраз:
— Ну да… конечно… это все объясняет… Зачем далеко ходить? Ах, черт, я так и знал, что достаточно лишь подумать… О, мой милый Вильсон, мне кажется, теперь-то вы будете довольны.
И, бросив старого товарища на произвол судьбы, он выскочил на улицу и побежал к дому 25.
Слева от двери вверху на одном из камней было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1875 год».
На доме 23 — точно такая же надпись.
Пока что ничего особенного. Надо проверить и на авеню Анри-Мартен.
Мимо проезжал фиакр.
— Кучер, авеню Анри-Мартен, дом 134, и галопом!
Он ехал стоя, понукал лошадь, обещал вознице щедрые чаевые. Скорее! Еще скорее!
Как он волновался на углу улицы Помп! Неужели наконец забрезжил хоть лучик истины?
На особняке было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1874 год».
На соседних домах — та же надпись: «Архитектор Дестанж, 1874 год».
Он откинулся на сиденье фиакра и, весь дрожа от радости и волнения, просидел так несколько минут. Наконец в густых сумерках мелькнула полоска света! В темном густом лесу, прорезанном сетью тропинок, удалось различить первый след врага!
Зайдя на почту, он попросил соединить его с замком Крозон. Трубку сняла сама графиня.
— Алло! Это вы, мадам?
— Господин Шолмс, не так ли? Все идет хорошо?
— Очень хорошо, мадам, я очень спешу, хочу только узнать… алло… одно слово…
— Слушаю вас.
— В какое время был построен замок Крозон?
— Тридцать лет назад он сгорел, а потом перестраивался.
— Кто именно выполнял работы? И в каком году?
— У нас над крыльцом написано: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877 год».
— Спасибо, мадам, будьте здоровы.
И вышел на улицу, шепча:
— Дестанж… Люсьен Дестанж… какое-то знакомое имя.
Заметив поблизости читальню, он попросил справочник и выписал оттуда следующие сведения: «Люсьен Дестанж, родился в 1840 году, лауреат Гран-При в Риме, кавалер ордена Почетного легиона, автор нашумевших архитектурных проектов… и т.д.».
Оттуда Шолмс пошел прямо в аптеку, а потом в клинику, куда перевезли Вильсона. Распластанный на своем ложе пыток, под капельницей, весь дрожа от озноба, лежал в бреду старый товарищ.
— Победа! Победа! — завопил Шолмс. — Мне удалось ухватиться за конец нити!
— Какой нити?
— Той, что приведет нас к успеху! Теперь вступаю на твердую почву, где есть и отпечатки, и улики…
— И следы сигаретного пепла? — ожил Вильсон.
— И многое другое! Вы только подумайте, Вильсон, я выявил тайную связь между приключениями Белокурой дамы! Почему Люпен для своих действий избрал именно эти три дома?
— Да, почему?
— Потому, что все они, Вильсон, были построены по проектам одного и того же архитектора. Легко догадаться, скажете вы? Несомненно. Однако никто об этом не подумал.
— Никто, кроме вас.
— Кроме меня, и теперь я знаю, что архитектор составил проекты, благодаря которым стало возможным осуществление всех трех акций. Люди думают, это какое-то волшебство, а на самом деле все просто и понятно.
— Какое счастье!
— Да, пора было, пора, старина, а то я уже начал терять терпение… Ведь сегодня четвертый день.
— Из десяти.
— Но отныне…
Ему не сиделось на месте, он казался против обыкновения веселым и словоохотливым.
— Только подумайте, тогда, на улице, эти мерзавцы ведь могли и мне руку сломать, как вам. Ну что вы на это скажете, Вильсон?
Вильсон лишь вздрогнул, представив себе подобный кошмар.
А Шолмс продолжал:
— Это нам будет уроком! Видите ли, Вильсон, самая большая наша ошибка в том, что мы начали открыто сражаться с Люпеном и любезно подставлялись под его удары. Но зло не так уж велико, поскольку объектом атаки оказались вы.
— И теперь лежу со сломанной рукой, — заныл Вильсон.
— А ведь мы оба могли бы тут оказаться. Хватит бахвальства. Пока я действую средь бела дня, под их наблюдением, мне не повезет. Но работая в тени, обретя свободу действий, я получу огромное преимущество, несмотря на превосходящие силы противника.
— Может быть, Ганимар поможет?
— Никогда! Лишь в тот день, когда я смогу сказать: «Вот Арсен Люпен, вот его нора и вот как надо его ловить», лишь тогда я пошлю за Ганимаром либо к нему домой, на улицу Перголез, либо, как он сказал, в швейцарскую таверну на площадь Шатле. А пока буду работать один.
Он подошел к кровати, положил руку Вильсону на плечо (конечно, на больное плечо) и сказал ласково:
— Выздоравливайте, старина. Теперь ваша роль заключается в том, чтобы отвлечь на себя двух-трех сообщников Люпена, пусть себе ждут в надежде отыскать мой след, что я зайду вас проведать. Облекаю вас особым доверием.
— Особым доверием… вот за это спасибо, — благодарно ответил Вильсон. — Постараюсь приложить все усилия, чтобы его оправдать. Но вы, насколько я понял, больше не придете?
— Зачем бы это? — холодно возразил Шолмс.
— Верно… верно… мне намного лучше. Только прошу вас, Херлок, окажите мне последнюю услугу. Не могли бы вы дать мне попить?
— Попить?
— Да, умираю от жажды, ведь у меня жар.
— Ну конечно! Сейчас, сейчас…
Он взял в руки бутылку, но, заметив поблизости кисет с табаком, разжег трубку и вдруг, словно и не слышал просьбу товарища, быстро вышел вон, в то время как старый друг провожал его взглядом, молящим о недоступном стакане воды.
— Мне нужен господин Дестанж!
Лакей смерил взглядом незнакомца, которому только что открыл дверь особняка, великолепного особняка на углу площади Малерб и улицы Моншанон. Посетителем оказался маленький седой человек с плохо выбритым лицом. Длинный черный редингот сомнительной чистоты как нельзя лучше подходил к неуклюжей фигуре, явно обделенной природой. Как и следовало ожидать, лакей высокомерно ответил:
— Может быть, господин Дестанж дома, а может быть, и нет. У месье есть визитная карточка?
У месье не было визитной карточки, но оказалось рекомендательное письмо, которое лакей и отнес господину Дестанжу, а этот самый господин Дестанж велел проводить посетителя к нему.
Того провели в огромную ротонду в крыле особняка, где вдоль стен стояло множество книг. Архитектор спросил:
— Вы господин Стикман?
— Да, месье.
— Секретарь пишет мне, что заболел и послал вас продолжить составление начатого под моим руководством общего каталога книг, в частности немецких. Вы знакомы с подобной работой?
— Да, месье, давно знаком, — ответил Стикман с сильным тевтонским акцентом.
Таким образом, договор был заключен, и господин Дестанж немедля приступил к работе с новым секретарем.
Херлок Шолмс прибыл на место.
Чтобы выйти из-под опеки Люпена и проникнуть в особняк, что вместе с дочерью Клотильдой занимал Люсьен Дестанж, знаменитому сыщику пришлось, использовав все свои хитрости, нырнуть в неизвестность, заручиться доверием и расположением множества людей, одним словом, в течение сорока восьми часов жить сложной, наполненной жизнью.
Ему стало известно следующее: слабый здоровьем господин Дестанж, стремясь к покою, удалился от дел и уединенно жил в окружении своей коллекции книг по архитектуре. Единственным его удовольствием было перебирать запыленные старые тома.
Что касается Клотильды, она слыла оригиналкой. Взаперти, как и отец, но в другом крыле особняка, она никогда нигде не появлялась.
«Все это, — думал он, под диктовку господина Дестанжа занося в журнал названия книг, — все это еще ничего не объясняет, но все-таки хоть какое-то движение вперед. Просто невозможно, чтобы я не разгадал эти мудреные загадки: является ли сообщником Люпена господин Дестанж? Продолжает ли он с ним встречаться? Сохранились ли чертежи, проекты тех трех домов? Удастся ли узнать, где находятся еще и другие дома с таким же секретом, которые Люпен, возможно, приберегает для себя и своей банды?»
Господин Дестанж — сообщник Арсена Люпена! Этот уважаемый человек, кавалер ордена Почетного легиона, был заодно со взломщиком? Гипотеза вовсе не казалась приемлемой. К тому же, даже если предположить такое, как мог господин Дестанж, в то время как Арсен Люпен был еще младенцем, предвидеть, что ему тридцать лет спустя понадобится исчезать из этих домов?
И все же англичанин яростно трудился. Его замечательный нюх, только ему одному присущий инстинкт подсказывал, что здесь скрывается какая-то тайна. Тайна витала в воздухе, и, хотя он не мог точно определить, в чем именно она заключается, ощущение тайны не покидало его с того самого момента, как он вошел в особняк.
Наутро следующего дня ему все еще не удалось сделать никаких интересных открытий. В два часа он впервые увидел Клотильду Дестанж, пришедшую в библиотеку за какой-то книгой. Это была брюнетка лет тридцати, она двигалась тихо и медленно, а на лице дочери Дестанжа застыло то отсутствующее выражение, которое бывает у всех, кто живет, погрузившись в самое себя. Она обменялась несколькими словами с отцом и вышла, даже не взглянув на Шолмса.
После обеда все так же уныло тянулся день. В пять часов господин Дестанж сказал, что ему нужно уйти. Шолмс остался один в круглой галерее, проходившей на уровне середины стен ротонды. День клонился к вечеру. Шолмс как раз собирался уходить, но вдруг до его слуха донесся какой-то скрип. У него появилось ощущение, что в комнате кто-то есть. Потекли, сливаясь, бесконечные минуты. И тут Шолмс вздрогнул: совсем рядом из полутьмы террасы выступила какая-то тень. Невероятно! А может быть, этот невидимка стоял здесь уже давно? И откуда он появился?
Незнакомец спустился по ступенькам и направился к большому дубовому шкафу. Стоя на коленях, спрятавшись за занавеской, свисающей с перил галереи, Шолмс стал наблюдать. Человек рылся в бумагах, которыми был завален шкаф. Что он искал?
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату быстро вошла мадемуазель Дестанж. Она разговаривала с кем-то, кто шел позади:
— Значит, не пойдешь, отец?.. Ну тогда зажгу свет… Минуточку… постой…
Неизвестный быстро прикрыл дверцы шкафа и спрятался в широком проеме окна за портьерой. Как могла мадемуазель Дестанж его не заметить? И не услышать? Она спокойно повернула выключатель и пропустила отца вперед. Они уселись друг напротив друга. Клотильда раскрыла принесенную с собой книгу и принялась читать.
— Твой секретарь уже ушел? — спросила она спустя несколько минут.
— Да… ты же видишь…
— Ты все так же им доволен? — поинтересовалась она, будто не зная о болезни настоящего секретаря и замене его на Стикмана.
— Все так же… все так же…
Голова господина Дестанжа клонилась то в одну, то в другую сторону. Он задремал.
Прошло еще некоторое время. Девушка читала. Но вот отодвинулась оконная портьера, и человек скользнул вдоль стены к двери. Он двигался позади господина Дестанжа, но как раз перед Клотильдой. Шолмсу удалось рассмотреть его хорошенько. Это был Арсен Люпен.
Англичанин задрожал от радости. Его расчеты оказались верны, он проник в самое сердце таинственной истории и, как и предполагал, обнаружил здесь Люпена.
Однако Клотильда не двигалась, хотя было совершенно ясно, что с ее места невозможно не увидеть, что делал этот человек. Люпен уже добрался до двери и протянул руку к ручке, как вдруг неосторожно смахнул полой пиджака со стола какой-то предмет. От шума внезапно проснулся господин Дестанж. Но Арсен Люпен уже стоял перед ним улыбаясь, со шляпой в руке.
— Максим Бермон! — обрадовался господин Дестанж. — Мой милый Максим? Какими судьбами?
— Захотелось повидаться с вами и с мадемуазель Дестанж.
— Так, значит, вы уже вернулись из путешествия?
— Только вчера.
— Останетесь поужинать с нами?
— Нет, я сегодня ужинаю с друзьями в ресторане.
— Ну тогда завтра? Клотильда, уговори его прийти завтра. Ах, милый Максим… Я как раз в эти дни думал о вас.
— Правда?
— Да, разбирал старые бумаги вот в этом шкафу и нашел наш последний счет.
— Какой?
— Тот, что с авеню Анри-Мартен.
— Как? Вы все храните эти бумажонки? На что они вам?
Все трое уселись в маленькой гостиной, из которой на галерею вела широкая дверь.
— Люпен ли это? — вдруг засомневался Шолмс.
Да, по всей вероятности, это был он, но в то же время казалось, что в гостиной сидит какой-то другой человек, весьма походивший на Люпена, но обладавший тем не менее своей, особой индивидуальностью, собственными чертами, с другим взглядом, цветом волос…
Одетый во фрак, с белым галстуком, в облегавшей тонкой рубашке, он весело болтал, рассказывал всякие истории, от которых хохотал до упаду господин Дестанж, и даже сумел вызвать улыбку на устах Клотильды. Каждая такая улыбка подбадривала Арсена Люпена и, радуясь, что удалось ее завоевать, он словно удваивал остроумие. Понемногу, слушая этот ясный и счастливый голос, Клотильда оживлялась, ее лицо утрачивало холодное выражение, делавшее ее малосимпатичной.
«Они любят друг друга, — подумал Шолмс, — но, черт возьми, что общего может быть у Клотильды Дестанж с Максимом Бермоном? Известно ли ей, что этот самый Максим не кто иной, как Арсен Люпен?»
Так, прислушиваясь, в тревоге просидел он до семи часов, ловя в надежде хоть что-нибудь узнать каждое слово. Потом с бесконечными предосторожностями спустился и пересек комнату в той ее части, которая из гостиной была не видна.
На улице Шолмс, убедившись, что возле дома не ожидал ни автомобиль, ни фиакр, захромал по бульвару Малерб. Но, оказавшись на соседней улице, накинул на плечи переброшенное через руку пальто, по-другому нахлобучил шляпу и, изменив таким образом свой облик, вернулся к площади, чтобы подождать Люпена у особняка Дестанжа.
Тот вышел почти сразу и направился по Константинопольской и Лондонской улицам к центру Парижа. Сзади, в сотне шагов от него, шагал Херлок.
Ах, эти счастливые мгновения! Англичанин жадно вдыхал воздух подобно гончей, почуявшей свежий след. С каким бесконечным наслаждением шел он за врагом! Теперь уже следили не за ним, а за самим Арсеном Люпеном, за невидимкой Арсеном Люпеном! Шолмс взглядом словно держал его на привязи. Ничем не разорвать соединившие их узы! И сыщик млел от восторга, различая среди гуляющих отданную ему во власть жертву.
Но вскоре произошло нечто, весьма удивившее Шолмса: между ним и Арсеном Люпеном в ту же сторону шли еще какие-то люди, он заметил слева на тротуаре двух дюжих парней в круглых шляпах, а справа — двух других, в кепочках и с сигаретой в зубах.
Может быть, это было случайно? Но Шолмс удивился еще больше, увидев, что, когда Люпен зашел в табачный магазин, все четверо остановились, а потом вновь пошли за ним, каждый по своей стороне шоссе д'Антен.
«Проклятье, — подумал Шолмс, — за ним слежка!»
При мысли о том, что по пятам за Арсеном Люпеном шли и другие и тем самым отнимали у него, нет, не славу, на нее ему было наплевать, но огромную радость, жгучее желание повергнуть самого страшнейшего врага из всех, когда-либо встречавшихся у него на пути, Шолмс пришел в раздражение. Тем не менее ошибки быть не могло, те шествовали с нарочито отсутствующим видом, слишком естественным видом людей, что, приноравливаясь к походке впереди идущего, стараются в то же время остаться незамеченными.
«Может быть, Ганимар чего-то не договаривает? — подумал Шолмс. — Что он, ведет со мной двойную игру?»
Ему захотелось остановить одного из тех четверых и потребовать объяснений. Но вблизи бульваров толпа гуляющих сделалась гуще, он побоялся потерять Люпена и ускорил шаг. Шолмс появился на углу как раз в тот момент, когда Люпен всходил на крыльцо венгерского ресторана, что на улице Элдер. Дверь ресторана оставалась приоткрытой, и Шолмс со скамьи на противоположной стороне бульвара смог увидеть, как тот садился за роскошно накрытый, убранный цветами стол, за которым уже сидели трое мужчин во фраках и две элегантно одетые дамы, радостно его приветствовавшие.
Херлок поискал глазами тех четверых и сразу же заметил их в толпе, слушавшей цыганский оркестр возле соседнего кафе. Но странная вещь, они, казалось, не обращали более никакого внимания на Арсена Люпена, переключившись на окружавших их людей.
Вдруг один из них вынул из кармана сигарету и подошел к какому-то господину в рединготе и высоком цилиндре. Тот, в свою очередь, достал сигару, и Шолмсу показалось, что беседовали они гораздо дольше, чем требуется, чтобы дать прикурить. Наконец, господин в рединготе взошел по ступенькам крыльца и окинул взглядом ресторанный зал. Заметив Люпена, он подошел, о чем-то с ним посовещался и уселся за соседний столик. Тут Шолмс обнаружил, что это был не кто иной, как всадник с авеню Анри-Мартен.
Он понял: никакой слежки за Люпеном не велось, а люди эти были из его банды! Они обеспечивали его безопасность! Служили телохранителями, сателлитами, внимательным эскортом. Везде, где хозяину угрожала опасность, сообщники были тут как тут, готовые предупредить, защитить. И те четверо — сообщники! И господин в рединготе — сообщник!
Англичанина стала бить дрожь. Удастся ли когда-нибудь вообще добраться до этого недоступного человека? Какой же сильной должна быть организация, руководимая таким главой?
Он вырвал из блокнота листок, наскоро черкнул несколько слов и, засунув листок в конверт, подозвал улегшегося было на скамейке мальчишку лет пятнадцати:
— Держи, мальчик, найми экипаж и живо отправляйся на площадь Шатле, в швейцарскую таверну. Передашь это кассирше.
И добавил пятифранковую монету. Мальчишка вмиг исчез.
Прошло около получаса. Толпа все увеличивалась, и теперь Шолмсу лишь время от времени удавалось заметить помощников Люпена. Кто-то коснулся его плеча, и чей-то голос на ухо прошептал:
— Так что же случилось, господин Шолмс?
— Это вы, господин Ганимар?
— Да, мне в таверну принесли вашу записку. В чем дело?
— Он там.
— Что такое?
— Там… в ресторане… наклонитесь вправо… Видите?
— Нет.
— Подливает соседке шампанского.
— Но это не он.
— Он.
— Да говорю вам… Ой, правда… вполне возможно… Ах, мерзавец, как на себя похож! — наивно прошептал Ганимар. — А те, другие, сообщники?
— Нет, его соседка — леди Кливден, вторая — герцогиня Клит, а напротив — испанский посол в Лондоне.
Ганимар шагнул было вперед, но Херлок удержал его.
— Какая неосторожность! Ведь вы же один!
— Он тоже.
— Нет, на бульваре сторожат его люди… Да и в самом ресторане, вон тот господин…
— Но как только я схвачу Арсена Люпена за шиворот, громко назвав его имя, весь зал, все официанты сбегутся мне на помощь.
— Лучше бы все-таки иметь нескольких полицейских.
— Это в том случае, если друзья Люпена будут настороже. Нет, согласитесь, господин Шолмс, у нас нет выбора.
Он был прав, Шолмс чувствовал это. Лучше всего попытать счастья и воспользоваться такими исключительными обстоятельствами. И он лишь дал Ганимару последний совет:
— Постарайтесь, чтобы он узнал вас как можно позже.
А сам спрятался за газетным киоском, не выпуская Люпена из поля зрения. Тот как раз, склонившись к соседке, что-то улыбаясь говорил ей.
Засунув руки в карманы, инспектор стал переходить улицу с видом человека, хорошо знающего, куда он идет. Он, едва ступив на противоположный тротуар, резко повернулся и одним прыжком вскочил на крыльцо.
Раздался резкий свист. Ганимар натолкнулся на выросшего вдруг перед дверью метрдотеля. Тот с возмущением выталкивал его, как незваного гостя, чей вид мог бы нанести вред репутации шикарного ресторана. Ганимар покачнулся. В это время показался господин в рединготе. Он немедленно принял сторону инспектора, и оба, он и метрдотель, вступили в ожесточенную перепалку, не отпуская при этом Ганимара, поскольку один хотел во что бы то ни стало вытолкнуть инспектора вон, а другой заталкивал его обратно, так что, несмотря на все свои усилия, а также бурные протесты, несчастного оттеснили к нижним ступенькам крыльца.
— Да что от них толку! Даже если и обнаружишь, каким образом Люпен попал в квартиру адвоката и как вышла из дома Белокурая дама после убийства барона д'Отрека, все равно ни на сколько не продвинешься! Даст ли мне это оружие для нападения?
— Нападать, всегда нападать! — возгласил Вильсон, но не успел он договорить, как с криком отпрыгнул. Прямо к их ногам что-то упало, это был мешок, наполовину наполненный песком. Он чуть было серьезно их не ранил.
Шолмс поднял голову: над ними, на уровне шестого этажа на лесах виднелись какие-то рабочие.
— Нам повезло! — воскликнул он, — еще шаг и мешок тех неумех свалился бы как раз нам на голову. Можно даже подумать…
Осекшись, он бросился к дому, проскакал шесть этажей, ворвался в квартиру и, к величайшему ужасу лакея, выбежал на балкон. Никого.
— Где рабочие, которые только что были тут? — набросился он на лакея.
— Ушли.
— Как?
— По черной лестнице, конечно.
Шолмс перегнулся через перила. Из дома с велосипедами выходили двое неизвестных. Вот они вскочили в седло и укатили.
— Давно они работают тут на лесах?
— Эти-то? Только с сегодняшнего дня. Они новенькие.
Шолмс вернулся к Вильсону.
Они понуро поплелись обратно, и этот второй день закончился в мрачном молчании.
На следующее утро — то же самое. Они уселись на ту же скамью на авеню Анри-Мартен и, к великому разочарованию Вильсона, которого все это никак не забавляло, просидели много часов, глядя на три дома на противоположной стороне улицы.
— На что вы надеетесь, Шолмс? Думаете, Люпен вот-вот выйдет из этих домов?
— Нет.
— Рассчитываете, что тут появится Белокурая дама?
— Нет.
— Так что же?
— Просто жду, чтобы что-нибудь произошло, хоть какое-нибудь событие, за которое можно было бы уцепиться.
— А если ничего не произойдет?
— Тогда что-то произойдет во мне самом, появится искра, способная разжечь пламя.
Тишину того утра прервало лишь одно происшествие, да и то самым неприятным образом.
Лошадь какого-то господина, гарцевавшего по специально отведенной для этого дорожке между двумя мостовыми, вдруг резко взяла влево и задела скамью, на которой они сидели, так что круп животного даже коснулся плеча Шолмса.
— Эй-эй, — со смехом воскликнул он, — еще немного, и ваша лошадь сломала бы мне плечо!
Господин никак не мог справиться с поводьями. Англичанин тем временем вытащил револьвер и прицелился. Но Вильсон схватил его за руку.
— Вы с ума сошли, Херлок! Ну что вы! Ведь запросто можете пристрелить этого джентльмена!
— Оставьте меня, Вильсон… да оставьте же меня.
Между ними завязалась борьба, а господин, не дожидаясь, чем все это закончится, наконец справился с лошадью и был таков.
— Ну вот теперь можете стрелять, — победно воскликнул Вильсон, убедившись, что тот отдалился на довольно большое расстояние.
— Трижды идиот, вы что, не понимаете, что он из банды Арсена Люпена?
Шолмс весь дрожал от ярости. Вильсон забормотал с жалким видом:
— Что такое? Этот джентльмен?
— Сообщник Люпена, как и те рабочие, которые сбросили нам на голову мешок с песком.
— Ну можно ли в это поверить?
— Можно или нет, как раз это мы и могли бы узнать.
— Убив этого джентльмена?
— Да попросту выстрелив в лошадь. Если бы не вы, один из сообщников Люпена был бы уже у меня в руках. Теперь понимаете всю свою глупость?
Вторая половина дня прошла в мрачном молчании. Они не разговаривали друг с другом. В пять часов, все меряя шагами улицу Клайперон, стараясь держаться подальше от домов, они повстречались с тремя рабочими. Они шли, взявшись за руки и, никак не желая разъединяться, буквально наскочили на Шолмса. Тот, поскольку был в дурном настроении, совсем разозлился. Завязалась потасовка. Шолмс встал в боксерскую позицию, одного сбил с ног ударом в грудь, другому расквасил лицо и таким образом вывел из строя двоих из трех молодых людей. Те, поняв, что продолжать драку бесполезно, убежали вместе со своим дружком.
— Ух! — вздохнул Шолмс, — полегчало… А то все никак не мог расслабиться… Отличная работа…
Но вдруг, заметив у стены Вильсона, спросил:
— Что с вами, старый друг, вы очень побледнели.
Старый друг в ответ показал ему безжизненно повисшую руку и пробормотал:
— Не знаю, что со мной… какая-то боль в руке.
— Боль в руке? Сильная боль?
— Да… да… в правой руке…
Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось пошевелить рукой. Херлок стал ее ощупывать, сначала потихоньку, затем нажимая все сильнее, чтобы определить, как он сказал, степень боли. Степень боли оказалась настолько высокой, что, обеспокоенный, Шолмс поволок друга в соседнюю аптеку, где тот счел за лучшее хлопнуться в обморок.
К ним подскочил аптекарь с помощниками. Выяснилось, что рука сломана, и сразу же встал вопрос о хирурге, операции, клинике. А пока больного стали раздевать, и он, очнувшись от боли, завопил еще отчаяннее.
— Хорошо… хорошо… отлично, — приговаривал Шолмс, которому поручили держать сломанную руку, — немного терпения, мой старый друг, не пройдет и пяти-шести недель, как все будет в порядке… Они мне за все заплатят, мерзавцы… слышите… особенно он… ведь опять дело рук проклятого Люпена… Ох! Клянусь, если когда-нибудь…
Он вдруг осекся и выпустил руку. Вильсон от боли даже подпрыгнул и снова потерял сознание… А Херлок Шолмс, хлопнув себя по лбу, проговорил:
— Вильсон, есть одна идея… А случайно не…
Он застал с остановившимся взглядом, бормоча какие-то обрывки фраз:
— Ну да… конечно… это все объясняет… Зачем далеко ходить? Ах, черт, я так и знал, что достаточно лишь подумать… О, мой милый Вильсон, мне кажется, теперь-то вы будете довольны.
И, бросив старого товарища на произвол судьбы, он выскочил на улицу и побежал к дому 25.
Слева от двери вверху на одном из камней было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1875 год».
На доме 23 — точно такая же надпись.
Пока что ничего особенного. Надо проверить и на авеню Анри-Мартен.
Мимо проезжал фиакр.
— Кучер, авеню Анри-Мартен, дом 134, и галопом!
Он ехал стоя, понукал лошадь, обещал вознице щедрые чаевые. Скорее! Еще скорее!
Как он волновался на углу улицы Помп! Неужели наконец забрезжил хоть лучик истины?
На особняке было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1874 год».
На соседних домах — та же надпись: «Архитектор Дестанж, 1874 год».
Он откинулся на сиденье фиакра и, весь дрожа от радости и волнения, просидел так несколько минут. Наконец в густых сумерках мелькнула полоска света! В темном густом лесу, прорезанном сетью тропинок, удалось различить первый след врага!
Зайдя на почту, он попросил соединить его с замком Крозон. Трубку сняла сама графиня.
— Алло! Это вы, мадам?
— Господин Шолмс, не так ли? Все идет хорошо?
— Очень хорошо, мадам, я очень спешу, хочу только узнать… алло… одно слово…
— Слушаю вас.
— В какое время был построен замок Крозон?
— Тридцать лет назад он сгорел, а потом перестраивался.
— Кто именно выполнял работы? И в каком году?
— У нас над крыльцом написано: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877 год».
— Спасибо, мадам, будьте здоровы.
И вышел на улицу, шепча:
— Дестанж… Люсьен Дестанж… какое-то знакомое имя.
Заметив поблизости читальню, он попросил справочник и выписал оттуда следующие сведения: «Люсьен Дестанж, родился в 1840 году, лауреат Гран-При в Риме, кавалер ордена Почетного легиона, автор нашумевших архитектурных проектов… и т.д.».
Оттуда Шолмс пошел прямо в аптеку, а потом в клинику, куда перевезли Вильсона. Распластанный на своем ложе пыток, под капельницей, весь дрожа от озноба, лежал в бреду старый товарищ.
— Победа! Победа! — завопил Шолмс. — Мне удалось ухватиться за конец нити!
— Какой нити?
— Той, что приведет нас к успеху! Теперь вступаю на твердую почву, где есть и отпечатки, и улики…
— И следы сигаретного пепла? — ожил Вильсон.
— И многое другое! Вы только подумайте, Вильсон, я выявил тайную связь между приключениями Белокурой дамы! Почему Люпен для своих действий избрал именно эти три дома?
— Да, почему?
— Потому, что все они, Вильсон, были построены по проектам одного и того же архитектора. Легко догадаться, скажете вы? Несомненно. Однако никто об этом не подумал.
— Никто, кроме вас.
— Кроме меня, и теперь я знаю, что архитектор составил проекты, благодаря которым стало возможным осуществление всех трех акций. Люди думают, это какое-то волшебство, а на самом деле все просто и понятно.
— Какое счастье!
— Да, пора было, пора, старина, а то я уже начал терять терпение… Ведь сегодня четвертый день.
— Из десяти.
— Но отныне…
Ему не сиделось на месте, он казался против обыкновения веселым и словоохотливым.
— Только подумайте, тогда, на улице, эти мерзавцы ведь могли и мне руку сломать, как вам. Ну что вы на это скажете, Вильсон?
Вильсон лишь вздрогнул, представив себе подобный кошмар.
А Шолмс продолжал:
— Это нам будет уроком! Видите ли, Вильсон, самая большая наша ошибка в том, что мы начали открыто сражаться с Люпеном и любезно подставлялись под его удары. Но зло не так уж велико, поскольку объектом атаки оказались вы.
— И теперь лежу со сломанной рукой, — заныл Вильсон.
— А ведь мы оба могли бы тут оказаться. Хватит бахвальства. Пока я действую средь бела дня, под их наблюдением, мне не повезет. Но работая в тени, обретя свободу действий, я получу огромное преимущество, несмотря на превосходящие силы противника.
— Может быть, Ганимар поможет?
— Никогда! Лишь в тот день, когда я смогу сказать: «Вот Арсен Люпен, вот его нора и вот как надо его ловить», лишь тогда я пошлю за Ганимаром либо к нему домой, на улицу Перголез, либо, как он сказал, в швейцарскую таверну на площадь Шатле. А пока буду работать один.
Он подошел к кровати, положил руку Вильсону на плечо (конечно, на больное плечо) и сказал ласково:
— Выздоравливайте, старина. Теперь ваша роль заключается в том, чтобы отвлечь на себя двух-трех сообщников Люпена, пусть себе ждут в надежде отыскать мой след, что я зайду вас проведать. Облекаю вас особым доверием.
— Особым доверием… вот за это спасибо, — благодарно ответил Вильсон. — Постараюсь приложить все усилия, чтобы его оправдать. Но вы, насколько я понял, больше не придете?
— Зачем бы это? — холодно возразил Шолмс.
— Верно… верно… мне намного лучше. Только прошу вас, Херлок, окажите мне последнюю услугу. Не могли бы вы дать мне попить?
— Попить?
— Да, умираю от жажды, ведь у меня жар.
— Ну конечно! Сейчас, сейчас…
Он взял в руки бутылку, но, заметив поблизости кисет с табаком, разжег трубку и вдруг, словно и не слышал просьбу товарища, быстро вышел вон, в то время как старый друг провожал его взглядом, молящим о недоступном стакане воды.
— Мне нужен господин Дестанж!
Лакей смерил взглядом незнакомца, которому только что открыл дверь особняка, великолепного особняка на углу площади Малерб и улицы Моншанон. Посетителем оказался маленький седой человек с плохо выбритым лицом. Длинный черный редингот сомнительной чистоты как нельзя лучше подходил к неуклюжей фигуре, явно обделенной природой. Как и следовало ожидать, лакей высокомерно ответил:
— Может быть, господин Дестанж дома, а может быть, и нет. У месье есть визитная карточка?
У месье не было визитной карточки, но оказалось рекомендательное письмо, которое лакей и отнес господину Дестанжу, а этот самый господин Дестанж велел проводить посетителя к нему.
Того провели в огромную ротонду в крыле особняка, где вдоль стен стояло множество книг. Архитектор спросил:
— Вы господин Стикман?
— Да, месье.
— Секретарь пишет мне, что заболел и послал вас продолжить составление начатого под моим руководством общего каталога книг, в частности немецких. Вы знакомы с подобной работой?
— Да, месье, давно знаком, — ответил Стикман с сильным тевтонским акцентом.
Таким образом, договор был заключен, и господин Дестанж немедля приступил к работе с новым секретарем.
Херлок Шолмс прибыл на место.
Чтобы выйти из-под опеки Люпена и проникнуть в особняк, что вместе с дочерью Клотильдой занимал Люсьен Дестанж, знаменитому сыщику пришлось, использовав все свои хитрости, нырнуть в неизвестность, заручиться доверием и расположением множества людей, одним словом, в течение сорока восьми часов жить сложной, наполненной жизнью.
Ему стало известно следующее: слабый здоровьем господин Дестанж, стремясь к покою, удалился от дел и уединенно жил в окружении своей коллекции книг по архитектуре. Единственным его удовольствием было перебирать запыленные старые тома.
Что касается Клотильды, она слыла оригиналкой. Взаперти, как и отец, но в другом крыле особняка, она никогда нигде не появлялась.
«Все это, — думал он, под диктовку господина Дестанжа занося в журнал названия книг, — все это еще ничего не объясняет, но все-таки хоть какое-то движение вперед. Просто невозможно, чтобы я не разгадал эти мудреные загадки: является ли сообщником Люпена господин Дестанж? Продолжает ли он с ним встречаться? Сохранились ли чертежи, проекты тех трех домов? Удастся ли узнать, где находятся еще и другие дома с таким же секретом, которые Люпен, возможно, приберегает для себя и своей банды?»
Господин Дестанж — сообщник Арсена Люпена! Этот уважаемый человек, кавалер ордена Почетного легиона, был заодно со взломщиком? Гипотеза вовсе не казалась приемлемой. К тому же, даже если предположить такое, как мог господин Дестанж, в то время как Арсен Люпен был еще младенцем, предвидеть, что ему тридцать лет спустя понадобится исчезать из этих домов?
И все же англичанин яростно трудился. Его замечательный нюх, только ему одному присущий инстинкт подсказывал, что здесь скрывается какая-то тайна. Тайна витала в воздухе, и, хотя он не мог точно определить, в чем именно она заключается, ощущение тайны не покидало его с того самого момента, как он вошел в особняк.
Наутро следующего дня ему все еще не удалось сделать никаких интересных открытий. В два часа он впервые увидел Клотильду Дестанж, пришедшую в библиотеку за какой-то книгой. Это была брюнетка лет тридцати, она двигалась тихо и медленно, а на лице дочери Дестанжа застыло то отсутствующее выражение, которое бывает у всех, кто живет, погрузившись в самое себя. Она обменялась несколькими словами с отцом и вышла, даже не взглянув на Шолмса.
После обеда все так же уныло тянулся день. В пять часов господин Дестанж сказал, что ему нужно уйти. Шолмс остался один в круглой галерее, проходившей на уровне середины стен ротонды. День клонился к вечеру. Шолмс как раз собирался уходить, но вдруг до его слуха донесся какой-то скрип. У него появилось ощущение, что в комнате кто-то есть. Потекли, сливаясь, бесконечные минуты. И тут Шолмс вздрогнул: совсем рядом из полутьмы террасы выступила какая-то тень. Невероятно! А может быть, этот невидимка стоял здесь уже давно? И откуда он появился?
Незнакомец спустился по ступенькам и направился к большому дубовому шкафу. Стоя на коленях, спрятавшись за занавеской, свисающей с перил галереи, Шолмс стал наблюдать. Человек рылся в бумагах, которыми был завален шкаф. Что он искал?
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату быстро вошла мадемуазель Дестанж. Она разговаривала с кем-то, кто шел позади:
— Значит, не пойдешь, отец?.. Ну тогда зажгу свет… Минуточку… постой…
Неизвестный быстро прикрыл дверцы шкафа и спрятался в широком проеме окна за портьерой. Как могла мадемуазель Дестанж его не заметить? И не услышать? Она спокойно повернула выключатель и пропустила отца вперед. Они уселись друг напротив друга. Клотильда раскрыла принесенную с собой книгу и принялась читать.
— Твой секретарь уже ушел? — спросила она спустя несколько минут.
— Да… ты же видишь…
— Ты все так же им доволен? — поинтересовалась она, будто не зная о болезни настоящего секретаря и замене его на Стикмана.
— Все так же… все так же…
Голова господина Дестанжа клонилась то в одну, то в другую сторону. Он задремал.
Прошло еще некоторое время. Девушка читала. Но вот отодвинулась оконная портьера, и человек скользнул вдоль стены к двери. Он двигался позади господина Дестанжа, но как раз перед Клотильдой. Шолмсу удалось рассмотреть его хорошенько. Это был Арсен Люпен.
Англичанин задрожал от радости. Его расчеты оказались верны, он проник в самое сердце таинственной истории и, как и предполагал, обнаружил здесь Люпена.
Однако Клотильда не двигалась, хотя было совершенно ясно, что с ее места невозможно не увидеть, что делал этот человек. Люпен уже добрался до двери и протянул руку к ручке, как вдруг неосторожно смахнул полой пиджака со стола какой-то предмет. От шума внезапно проснулся господин Дестанж. Но Арсен Люпен уже стоял перед ним улыбаясь, со шляпой в руке.
— Максим Бермон! — обрадовался господин Дестанж. — Мой милый Максим? Какими судьбами?
— Захотелось повидаться с вами и с мадемуазель Дестанж.
— Так, значит, вы уже вернулись из путешествия?
— Только вчера.
— Останетесь поужинать с нами?
— Нет, я сегодня ужинаю с друзьями в ресторане.
— Ну тогда завтра? Клотильда, уговори его прийти завтра. Ах, милый Максим… Я как раз в эти дни думал о вас.
— Правда?
— Да, разбирал старые бумаги вот в этом шкафу и нашел наш последний счет.
— Какой?
— Тот, что с авеню Анри-Мартен.
— Как? Вы все храните эти бумажонки? На что они вам?
Все трое уселись в маленькой гостиной, из которой на галерею вела широкая дверь.
— Люпен ли это? — вдруг засомневался Шолмс.
Да, по всей вероятности, это был он, но в то же время казалось, что в гостиной сидит какой-то другой человек, весьма походивший на Люпена, но обладавший тем не менее своей, особой индивидуальностью, собственными чертами, с другим взглядом, цветом волос…
Одетый во фрак, с белым галстуком, в облегавшей тонкой рубашке, он весело болтал, рассказывал всякие истории, от которых хохотал до упаду господин Дестанж, и даже сумел вызвать улыбку на устах Клотильды. Каждая такая улыбка подбадривала Арсена Люпена и, радуясь, что удалось ее завоевать, он словно удваивал остроумие. Понемногу, слушая этот ясный и счастливый голос, Клотильда оживлялась, ее лицо утрачивало холодное выражение, делавшее ее малосимпатичной.
«Они любят друг друга, — подумал Шолмс, — но, черт возьми, что общего может быть у Клотильды Дестанж с Максимом Бермоном? Известно ли ей, что этот самый Максим не кто иной, как Арсен Люпен?»
Так, прислушиваясь, в тревоге просидел он до семи часов, ловя в надежде хоть что-нибудь узнать каждое слово. Потом с бесконечными предосторожностями спустился и пересек комнату в той ее части, которая из гостиной была не видна.
На улице Шолмс, убедившись, что возле дома не ожидал ни автомобиль, ни фиакр, захромал по бульвару Малерб. Но, оказавшись на соседней улице, накинул на плечи переброшенное через руку пальто, по-другому нахлобучил шляпу и, изменив таким образом свой облик, вернулся к площади, чтобы подождать Люпена у особняка Дестанжа.
Тот вышел почти сразу и направился по Константинопольской и Лондонской улицам к центру Парижа. Сзади, в сотне шагов от него, шагал Херлок.
Ах, эти счастливые мгновения! Англичанин жадно вдыхал воздух подобно гончей, почуявшей свежий след. С каким бесконечным наслаждением шел он за врагом! Теперь уже следили не за ним, а за самим Арсеном Люпеном, за невидимкой Арсеном Люпеном! Шолмс взглядом словно держал его на привязи. Ничем не разорвать соединившие их узы! И сыщик млел от восторга, различая среди гуляющих отданную ему во власть жертву.
Но вскоре произошло нечто, весьма удивившее Шолмса: между ним и Арсеном Люпеном в ту же сторону шли еще какие-то люди, он заметил слева на тротуаре двух дюжих парней в круглых шляпах, а справа — двух других, в кепочках и с сигаретой в зубах.
Может быть, это было случайно? Но Шолмс удивился еще больше, увидев, что, когда Люпен зашел в табачный магазин, все четверо остановились, а потом вновь пошли за ним, каждый по своей стороне шоссе д'Антен.
«Проклятье, — подумал Шолмс, — за ним слежка!»
При мысли о том, что по пятам за Арсеном Люпеном шли и другие и тем самым отнимали у него, нет, не славу, на нее ему было наплевать, но огромную радость, жгучее желание повергнуть самого страшнейшего врага из всех, когда-либо встречавшихся у него на пути, Шолмс пришел в раздражение. Тем не менее ошибки быть не могло, те шествовали с нарочито отсутствующим видом, слишком естественным видом людей, что, приноравливаясь к походке впереди идущего, стараются в то же время остаться незамеченными.
«Может быть, Ганимар чего-то не договаривает? — подумал Шолмс. — Что он, ведет со мной двойную игру?»
Ему захотелось остановить одного из тех четверых и потребовать объяснений. Но вблизи бульваров толпа гуляющих сделалась гуще, он побоялся потерять Люпена и ускорил шаг. Шолмс появился на углу как раз в тот момент, когда Люпен всходил на крыльцо венгерского ресторана, что на улице Элдер. Дверь ресторана оставалась приоткрытой, и Шолмс со скамьи на противоположной стороне бульвара смог увидеть, как тот садился за роскошно накрытый, убранный цветами стол, за которым уже сидели трое мужчин во фраках и две элегантно одетые дамы, радостно его приветствовавшие.
Херлок поискал глазами тех четверых и сразу же заметил их в толпе, слушавшей цыганский оркестр возле соседнего кафе. Но странная вещь, они, казалось, не обращали более никакого внимания на Арсена Люпена, переключившись на окружавших их людей.
Вдруг один из них вынул из кармана сигарету и подошел к какому-то господину в рединготе и высоком цилиндре. Тот, в свою очередь, достал сигару, и Шолмсу показалось, что беседовали они гораздо дольше, чем требуется, чтобы дать прикурить. Наконец, господин в рединготе взошел по ступенькам крыльца и окинул взглядом ресторанный зал. Заметив Люпена, он подошел, о чем-то с ним посовещался и уселся за соседний столик. Тут Шолмс обнаружил, что это был не кто иной, как всадник с авеню Анри-Мартен.
Он понял: никакой слежки за Люпеном не велось, а люди эти были из его банды! Они обеспечивали его безопасность! Служили телохранителями, сателлитами, внимательным эскортом. Везде, где хозяину угрожала опасность, сообщники были тут как тут, готовые предупредить, защитить. И те четверо — сообщники! И господин в рединготе — сообщник!
Англичанина стала бить дрожь. Удастся ли когда-нибудь вообще добраться до этого недоступного человека? Какой же сильной должна быть организация, руководимая таким главой?
Он вырвал из блокнота листок, наскоро черкнул несколько слов и, засунув листок в конверт, подозвал улегшегося было на скамейке мальчишку лет пятнадцати:
— Держи, мальчик, найми экипаж и живо отправляйся на площадь Шатле, в швейцарскую таверну. Передашь это кассирше.
И добавил пятифранковую монету. Мальчишка вмиг исчез.
Прошло около получаса. Толпа все увеличивалась, и теперь Шолмсу лишь время от времени удавалось заметить помощников Люпена. Кто-то коснулся его плеча, и чей-то голос на ухо прошептал:
— Так что же случилось, господин Шолмс?
— Это вы, господин Ганимар?
— Да, мне в таверну принесли вашу записку. В чем дело?
— Он там.
— Что такое?
— Там… в ресторане… наклонитесь вправо… Видите?
— Нет.
— Подливает соседке шампанского.
— Но это не он.
— Он.
— Да говорю вам… Ой, правда… вполне возможно… Ах, мерзавец, как на себя похож! — наивно прошептал Ганимар. — А те, другие, сообщники?
— Нет, его соседка — леди Кливден, вторая — герцогиня Клит, а напротив — испанский посол в Лондоне.
Ганимар шагнул было вперед, но Херлок удержал его.
— Какая неосторожность! Ведь вы же один!
— Он тоже.
— Нет, на бульваре сторожат его люди… Да и в самом ресторане, вон тот господин…
— Но как только я схвачу Арсена Люпена за шиворот, громко назвав его имя, весь зал, все официанты сбегутся мне на помощь.
— Лучше бы все-таки иметь нескольких полицейских.
— Это в том случае, если друзья Люпена будут настороже. Нет, согласитесь, господин Шолмс, у нас нет выбора.
Он был прав, Шолмс чувствовал это. Лучше всего попытать счастья и воспользоваться такими исключительными обстоятельствами. И он лишь дал Ганимару последний совет:
— Постарайтесь, чтобы он узнал вас как можно позже.
А сам спрятался за газетным киоском, не выпуская Люпена из поля зрения. Тот как раз, склонившись к соседке, что-то улыбаясь говорил ей.
Засунув руки в карманы, инспектор стал переходить улицу с видом человека, хорошо знающего, куда он идет. Он, едва ступив на противоположный тротуар, резко повернулся и одним прыжком вскочил на крыльцо.
Раздался резкий свист. Ганимар натолкнулся на выросшего вдруг перед дверью метрдотеля. Тот с возмущением выталкивал его, как незваного гостя, чей вид мог бы нанести вред репутации шикарного ресторана. Ганимар покачнулся. В это время показался господин в рединготе. Он немедленно принял сторону инспектора, и оба, он и метрдотель, вступили в ожесточенную перепалку, не отпуская при этом Ганимара, поскольку один хотел во что бы то ни стало вытолкнуть инспектора вон, а другой заталкивал его обратно, так что, несмотря на все свои усилия, а также бурные протесты, несчастного оттеснили к нижним ступенькам крыльца.