Она спросила с улыбкой:
   — А если я попрошу вас выйти из кареты?
   — Я откажусь.
   — А если я позову на помощь кучера?
   — Я убью его!
   — А если я сама сойду?
   — Я буду объясняться в любви, стоя посреди дороги…
   Она рассмеялась:
   — Что ж, у вас на все готов ответ. Ладно, оставайтесь. Но довольно сумасбродств, расскажите мне лучше, что случилось в замке и почему эти люди гнались за вами.
   — Я расскажу вам все, ибо вы не отталкиваете меня, вы принимаете мою любовь! — торжествуя, воскликнул Рауль.
   — Ничего я не принимаю, — со смехом отвечала графиня. — Вы осыпали меня признаниями в любви, хотя мы даже не знакомы.
   — Я знаю вас!
   — Вы едва могли разглядеть меня ночью, при свете фонаря.
   — Но разве я не видел вас накануне при свете солнца? У меня была возможность восхититься вашим мужественным поведением во время отвратительного судилища в замке д'Этиг.
   Она сразу стала очень серьезной:
   — Вот как, значит, вы были при этом?
   — Я был там и знаю все! — сказал он пылко. — Дочь Калиостро, мы с вами знакомы. Наполеон Первый играл с вами, когда вы были ребенком. Вы предали Наполеона Третьего, служили Бисмарку и пережили вместе с бравым генералом Буланже крах его авантюры. Вы купаетесь в источнике вечной молодости и любви. Вам сто лет… и я люблю вас!
   Крохотная морщинка прорезала ее лоб, она повторяла:
   — Вы были там, я так и думала… Как я настрадалась из-за них, этих ничтожеств! Значит, вы слышали их гнусные обвинения?…
   — Я слышал всякую чушь и видел сборище сумасшедших, ненавидящих вас так, как тьма ненавидит свет. Но все это сплошная чепуха и нелепица, не будем сейчас говорить об этом. Я верю, я хочу верить в вашу вечную молодость, я верю, что вы способны творить чудеса. Я хочу верить, что вы никогда не умрете и никогда не умрет моя любовь к вам. А вы сами — фея, живущая в стволе зачарованного тиса!
   Ее чело прояснилось, уже успокоенная, она кивнула головой:
   — У меня с утра было предчувствие, что этот день принесет удачу.
   — Говорю же вам, что это просто чудо: недели, месяцы могли уйти на бесплодные поиски этого самого подсвечника, а я нашел его за несколько минут, стоило только захотеть. А все потому, что я думал о том, как обрадуетесь вы, увидев ветвь семисвечника.
   — Что вы сказали? Вы нашли ее? — спросила она пораженно.
   — Да, вот она, берите!
   Жозефина Бальзамо схватила и принялась лихорадочно рассматривать со всех сторон изогнутый кусок бронзы, покрытый толстым слоем налета. На его чуть приплюснутом конце был прикреплен большой фиолетовый камень.
   — Это он, — прошептала Жозефина. — Нет ни малейшего сомнения. Не могу передать, как я вам признательна!
   Рауль в сжатых и точных выражениях живописал поле битвы. Молодая женщина не могла прийти в себя от удивления:
   — Но как вы догадались? Почему решили взяться именно за девятую колонну? Это был случайный выбор?
   — Напротив, точный расчет, — возразил Рауль. — Одиннадцать колонн балюстрады были построены до XVII века, и лишь одна — позже.
   — Как вы узнали?
   — Кирпич, из которого сложены остальные одиннадцать колонн, размерами и формой принадлежит другой эпохе, и только девятая колонна сложена из кирпича, который до сих пор используется в строительстве. Следовательно, именно эта колонна была разрушена, а потом построена заново. Зачем? На этот вопрос я и ответил.
   Жозефина долго хранила молчание, потом медленно произнесла:
   — Поразительно, просто поразительно! Я бы никогда не подумала, что можно добиться успеха в столь сложном деле, и так быстро! Я считала, что все уже потеряно… Это в самом деле похоже на чудо.
   — Чудо любви, — подхватил Рауль.
   Карета мчалась со скоростью, удивительной для худых лошадок, чью прыть не умеряли ни подъемы, ни спуски. По сторонам проносились и исчезали, как мираж, реки, поля, долины…
   — Боманьян был с ними? — спросила графиня.
   — Не был — к своему счастью.
   — К счастью?
   — Ну да, ведь я придушил бы его собственными руками, такое отвращение он у меня вызывает.
   — У меня тем более, — произнесла она сурово.
   — Но вы, кажется, не всегда ненавидели его, — Рауль не удержался, снедаемый ревностью.
   — Ложь и клевета — вот его оружие, — промолвила Жозефина Бальзамо. — Боманьян — отъявленный лжец. К тому же сейчас он вне себя, гордость его уязвлена тем, что я отвергла его любовь. И потому он решил убить меня.
   Рауль вновь пал перед ней на колени в порыве восторга:
   — Значит, вы его никогда не любили? Как я счастлив! Какая радость освободиться от мук ревности! В самом деле, как я мог подозревать Жозефину Бальзамо в том, что она влюблена в какого-то ничтожного Боманьяна! — Он смеялся и бил в ладоши: — А знаете, я не буду больше называть вас Жозефиной, это имя вам не идет. Не угодно ли вам, сударыня, впредь именоваться Жозиной? Жозина, просто Жозина — так некогда обращался к вам сам Наполеон Бонапарт, так звала вас ваша мать, Евгения Богарне. Вы — Жозина, моя Жозина…
   — Соблюдайте приличия, сударь! Прежде всего я требую уважения к себе, — говорила она, улыбаясь его ребячеству. — Я не ваша Жозина.
   — Приличия! Уважение! Я преисполнен этих добродетелей. Мы вдвоем, совсем рядом, вы в моей власти — а я распростерт перед вами, как молящийся у ног идола. И я боюсь! Я трепещу! И если вы протянете мне руку, я просто не осмелюсь ее поцеловать…

Глава VI
ПОЛИЦЕЙСКИЕ И ЖАНДАРМЫ

   Графиня Калиостро поймала Рауля на слове и тотчас подвергла его испытанию, протянув ему руку для поцелуя. Молодой человек и вправду вел себя необыкновенно учтиво и почтительно, стараясь не утомлять графиню любовными излияниями. Слушала ли она его? Иногда да, как взрослые слушают ребенка, наивно делящегося своими чистыми мыслями и переживаниями. Но иногда она вдруг замыкалась в отчужденном молчании, огорчавшем Рауля. Наконец он воскликнул:
   — О, говорите же со мной, прошу вас! Я пытаюсь весело сказать вам то, о чем никогда не осмелился бы говорить всерьез. Я сам не знаю, что болтаю. В глубине души я побаиваюсь вас. Почему же вы молчите? Всего несколько слов — и вы вернете меня к реальности.
   — Всего несколько слов?
   — Да, не более.
   — Извольте. Совсем близко станция Дудевиль, оттуда вы продолжите путь на поезде.
   Он принял обиженный вид:
   — А вы, что станете вы делать, оставшись одна-одинешенька?
   — О, Господи, — произнесла она, — постараюсь как-нибудь устроиться, как это мне удавалось до сих пор.
   — Быть этого не может! Вам не обойтись без меня, без моей помощи в схватке, в которую вы ввязались. Боманьян, Годфруа д'Этиг, герцог д'Арколь — столько палачей ждут лишь удобного случая, чтобы разделаться с вами.
   — Они считают меня умершей.
   — И все же, как вы намерены действовать?
   — Не бойтесь за меня. Я буду действовать так, чтобы не попасться им на глаза.
   — Не проще ли воспользоваться моими услугами? Я умоляю вас и на этот раз говорю совершенно серьезно: не отказывайтесь от моей помощи. Есть вещи, которые женщина не в состоянии сделать одна. У вас опасные враги. Боманьян в своей ярости и презрении к самому себе способен представить вас в глазах толпы ведьмой, а в глазах правосудия — преступницей. Даже если я, вопреки своему желанию, шокировал вас, говоря о своей любви, в том нет большого греха. Ведь я не прошу у вас ничего, кроме одного: разрешения посвятить свою жизнь служению вам!
   Они промчались мимо городка Дудевиль. Экипаж въехал во двор какой-то фермы, окруженной зарослями бука и яблонь, и здесь остановился.
   — Сойдем, — промолвила графиня. — Этот дом принадлежит одной очень славной женщине, тетушке Вассер, владелице гостиницы неподалеку отсюда. Иногда я заезжаю к ней, чтобы отдохнуть в этих чудесных краях. Тетушка Вассер — великолепная повариха, позавтракаем у нее. Мы продолжим путь через час, Леонар!
   Они направились к дому. Графиня ступала легко, как девочка, и опередила Рауля. На ней было серое платье, плотно облегавшее фигуру, и милая фетровая шляпка, к которой был приколот букетик фиалок. За поворотом перед ними предстал белый домик с соломенной крышей. Они вошли в прихожую, оттуда в столовую.
   — Там слышны мужские голоса, — тихонько заметил Рауль, указывая на дверь в глубине столовой.
   — Да, должно быть, хозяйка беседует с крестьянами…
   Графиня еще не окончила фразы, как дверь отворилась и на пороге появилась пожилая женщина в фартуке и сабо. Едва взглянув на Жозефину, она пришла в неописуемое волнение, закрыла за собой дверь и что-то быстро зашептала.
   — Что случилось? — спросила графиня.
   Тетушка Вассер сделала несколько шагов к ней, упала на стул и пробормотала:
   — Уезжайте… спасайтесь… скорее!
   — Но в чем дело? Объясните толком!
   — Полиция. Вас всюду разыскивают. Они перерыли все ваши чемоданы. Вот-вот здесь будут жандармы. Вы пропали, спасайтесь! — горячо шептала Вассер.
   Графиня вздрогнула, затрепетала, охваченная страхом, и, чтобы не упасть от слабости, принуждена была опереться о буфет. Ее глаза молили Рауля о помощи, а он и сам не знал, что предпринять, но весело произнес:
   — Жандармы? Экая важность! Да они, наверное, и не нас ищут.
   — Нет-нет, ее, — повторила тетушка Вассер. — Именно ее.
   Рауль, еще не до конца сознавая всю серьезность положения, схватил графиню за руку, повлек ее к выходу и вытолкнул наружу. Но, не успев переступить порог, она в ужасе отшатнулась:
   — Жандармы! Они видели меня!
   Оба устремились назад. Рауль быстро пришел в себя, тихо промолвил:
   — Спокойно, я все устрою. Сколько полицейских там, в комнате?
   — Двое.
   — И два жандарма… Сила на их стороне. А где чемоданы, которые они смотрели?
   — Наверху.
   — Отлично. Стойте здесь, госпожа Вассер, и постарайтесь не выдать себя лишним словом или движением. Повторяю, я все беру на себя!
   Он вновь взял графиню за руку и направился к двери, которая вела наверх. Они поднялись в мансарду. На полу комнатки было разбросано все содержимое чемоданов графини — платье, белье, всякие мелочи.
   Рауль взглянул в окно, расположенное в середине крыши. Два жандарма слезли с лошадей и привязывали их к столбам ограды. Взглянув на побледневшее и замершее в смертельной тревоге лицо Жозефины Бальзамо, юноша сказал:
   — Скорее переодевайтесь. Возьмите другое платье, лучше потемнее.
   Он отвернулся к окну, наблюдая за беседой полицейских и жандармов. Когда она переоделась, он взял серое платье, только что снятое ею, и облачился в него. Рауль был тонок в талии и очень строен. Платье, край которого едва прикрывал колени, очень шло ему. Видя, как весело он занимается маскарадом, молодая женщина несколько успокоилась.
   Разговор служителей закона отсюда был слышен достаточно отчетливо.
   — Вы уверены, что она жила именно здесь? — спрашивал один из жандармов.
   — Вполне. А вот и доказательство: два чемодана, которые она оставила на хранение у тетушки Вассер. Они помечены фамилией Пеллегрини. К тому же мадам Вассер, самая славная женщина в округе…
   — Это уж точно.
   — Она подтвердила, что особа, которую мы ищем, время от времени наведывается сюда.
   — Наверное, отдыхает после удачной работы?
   — Ну да.
   — Что ж, поздравим себя с хорошим уловом. Эта Пеллегрини, судя по всему, заметная фигура?
   — Еще бы! Кражи со взломом, мошенничество, хранение и перепродажа краденого — в общем, полный набор, не считая соучастия в преступлениях целой шайки с отягчающими обстоятельствами.
   — У вас есть ее приметы?
   — И да, и нет. Имеются совершенно различные описания. Согласно одному, это молодая женщина, согласно другому — старуха. Что касается ее возраста, он колеблется от двадцати до шестидесяти. Вот и все, что нам известно.
   Раздался взрыв хохота. Потом чей-то грубый, властный голос задал новый вопрос:
   — Вы нашли ее здесь по горячему следу?
   — И да, и нет. Недели две назад она действовала в Руане и Дьепе, там ее след потерялся. Потом ее видели в поезде, но она вновь исчезла. Отправилась ли она в Гавр либо вернулась в Фекан, невозможно было установить. Она улетучилась, испарилась!
   — А как же вы появились здесь?
   — Случайно. Носильщик на вокзале, доставлявший ее чемоданы, обратил внимание на фамилию Пеллегрини, красовавшуюся на наклейке.
   — Вы проверили всех постояльцев гостиницы?
   — Здесь никого нет.
   — Но дама, которую мы видели, подъезжая к гостинице, отсюда не уходила.
   — Какая дама?
   — Точно вам говорю: мы еще не слезли с лошадей, когда она показалась из дома, но тут же вернулась, словно не хотела быть замеченной.
   — Быть этого не может. В гостинице нет никакой дамы.
   — Сомнений нет: какая-то женщина в сером платье, букетик фиалок на шляпе.
   Мужчины замолчали. Слушая этот разговор, Рауль и Жозефина не проронили ни звука. С каждой новой характеристикой его спутницы Рауль все больше мрачнел, она же не пыталась возражать, оправдываться.
   — Мы в западне, они ждут, когда я выйду, — глухо сказала графиня.
   — Да, пора действовать, — отозвался Рауль. — Они могут подняться в эту комнату…
   Он снял с нее шляпку и надел на себя, опустив поля, чтобы букетик фиалок бросался в глаза.
   — Я открою вам путь. Когда здесь не будет полицейских, вы спокойно пройдете к карете. Сидите там, и пусть Леонар будет в полной готовности.
   — А вы?
   — Я присоединюсь к вам минут через десять.
   — А если вас схватят?
   — За меня не волнуйтесь. Главное, не суетитесь, не бегите, ведите себя как можно спокойнее.
   Он подошел к окну и с громким криком спрыгнул в сад, затем побежал со всех ног.
   — Это она! Серое платье, шляпа с фиалками! Стой, стрелять буду!
   Он понесся по вспаханному полю, потом пробрался сквозь кустарник, перескочил через ограду какой-то фермы, еще одну чащу кустарника, снова оказался в поле. Потом по тропинке вдоль новой фермы и опять по полю.
   Рауль обернулся: преследователи остались далеко позади, сейчас он был вне поля их зрения. В мгновение ока он освободился от серого платья и шляпки и бросил их в кусты. Надел морскую фуражку, закурил сигарету и двинулся обратно, засунув руки в карманы.
   Рядом с фермой на него натолкнулись двое полицейских:
   — Эй, матрос, вы не видели здесь женщины в сером платье?
   Он кивнул утвердительно:
   — Ну да, пробегала какая-то сумасшедшая.
   — Куда она девалась?
   — Скрылась на той ферме.
   — Давно?
   — И полминуты не прошло.
   Стражи порядка поторопились на указанную Раулем ферму, а юноша продолжил путь, беззаботно посвистывая.
   На дороге его ждал экипаж. Леонар сидел на своем месте с бичом в руке, Жозефина Бальзамо была внутри.
   — На Ивто, Леонар! — приказал Рауль.
   — Но тогда нам придется проезжать мимо гостиницы, — возразила графиня.
   — Главное, чтобы никто не видел, как мы выехали отсюда. Дорога пустынна, это нам на руку. Трогай же, Леонар!
   Когда они проезжали мимо гостиницы, полицейские и жандармы возвращались полем, один из них в бешенстве размахивал серым платьем и шляпкой, прочие яростно жестикулировали.
   — Они нашли вещи и теперь знают, кого искать. Но гораздо больше вас их интересует встретившийся им морячок. Что касается экипажа, на него они внимания не обратят. Если им скажут, что в этой карете едут мадам Пеллегрини вместе с сообщником-матросом, они только рассмеются в ответ.
   — Они допросят тетушку Вассер…
   — Пусть сама выкручивается…
   Графиня была в темном платье и легкой шляпке, плотная вуаль скрывала ее лицо. Теперь она подняла вуаль, достала из кожаного несессера зеркальце…
   Она долго разглядывала свое лицо, осунувшееся от усталости. Потом капнула на блестящую поверхность из маленького флакона и протерла стекло шелковым платком. И вновь стала пристально всматриваться.
   Рауль не заметил, как промелькнули в ее глазах печаль и огорчение женщины, увидевшей, что неумолимое время и переживания кладут свой отпечаток на ее облик. Десять, пятнадцать минут прошли в полном молчании, ее взгляд с видимым напряжением был устремлен на старинное зеркальце. Но вот появились первые едва уловимые проблески улыбки, робкой, как свет январского солнца. Еще мгновение, и улыбка стала ярче, она вспыхнула, озарив изумленного Рауля. Уголки рта приподнялись, поблекшая было кожа вновь стала свежей и цветущей. Лицо Жозефины Бальзамо засияло ослепительной красотой.
   Свершилось чудо!
   «Чудо? — спросил себя Рауль. — Нет. Точнее, чудо сильной воли и могущественного духа. А все остальное — флакон, волшебное зеркальце, чудодейственный эликсир — это театральная бутафория».
   Он взял зеркальце и внимательно осмотрел его. Это был тот самый предмет, который фигурировал в качестве улики на допросе в замке д'Этиг. Края его были украшены орнаментом, а золотая пластинка сзади была покрыта многочисленными вмятинами. На ручке красовалась графская корона, дата «1783» и перечень четырех загадочных фраз.
   Рауль, вдруг испытав страстное желание как-то уязвить свою спутницу, усмехнулся:
   — Очевидно, ваш отец передал вам в наследство это чудесное зеркальце, и поэтому несчастья избегают вас.
   — Иногда они посещают меня, но только когда я теряю голову, а это случается со мной редко, ведь обычно я прекрасно владею собой и даже в самых опасных обстоятельствах держу себя в руках.
   — Да уж, обстоятельства бывают весьма опасными, — сказал он с оттенком иронии.
   Более они не обмолвились ни словом. Лошади продолжали идти галопом, обширная равнина Ко, всегда однообразная и в то же время такая живописная, простиралась перед ними до самого горизонта. Графиня Калиостро опустила вуаль. Рауль почувствовал, что эта женщина, столь близкая два часа назад, женщина, которой он с такой радостью и самоотречением предложил свою любовь, вдруг разом отдалилась от него, стала почти совсем чужой. Неужели он обманывался? Он был так разочарован, что подумал даже о бегстве из кареты. Но решимости у него не хватило, и это удвоило его раздражение. Он вспомнил о Клариссе д'Этиг, и перед ним во всем своем печальном величии встал образ девушки, покинутой им накануне столь «благородно». Но Жозефина Бальзамо не выпускала из рук добычи. От нее исходил пьянящий аромат, шорох ее платья был упоителен. Одним движением он мог взять ее за руку и целовать, целовать, целовать эту благоуханную плоть.
   Вся она была воплощением страсти, желания, трепещущей и непостижимой тайной вечной женственности. И воспоминания о Клариссе д'Этиг покинули Рауля.
   — Жозина, Жозина, — шептал он так тихо, что она вряд ли слышала. Но к чему кричать о своей любви и своей боли? — Они подъезжали к Сене. На высоком берегу реки повернули влево, проехали Кодбе… Экипаж остановился, и Леонар высадил двух путешественников на опушке небольшого леса, сквозь редкие деревья которого видна была Сена. Опершись на руку спутника, Жозефина сказала:
   — Прощайте, Рауль. Станция Ла-Мапрэ совсем рядом.
   — А вы?
   — О, мой дом тоже недалеко.
   — Но здесь поблизости нет ни одного строения.
   — Видите яхту, вон там?
   — Я провожу вас к ней.
   Графиня углубилась в заросли прибрежного тростника, Рауль шел следом. Они выбрались на невысокую лужайку, совсем рядом стояла замаскированная яхта. Они были одни под огромным голубым небом, никто их не мог видеть или слышать.
   — Прощайте, — еще раз произнесла Жозефина Бальзамо.
   При виде протянутой ему руки он заколебался.
   — Вы не хотите подать мне руку на прощанье? — удивилась она.
   — Зачем нам расставаться? — выдавил он.
   — Но ведь нам нечего сказать друг другу.
   — Нечего, хотя мы так ничего друг другу и не сказали…
   Рауль взял ее теплую и нежную руку в свою и промолвил:
   — То, что говорили о вас полицейские в гостинице… Это правда?
   Он ждал объяснения, пусть даже лживого — по крайней мере ему легче было бы оставаться в неведении и сомнении. Но она воскликнула в ответ:
   — Разве для вас это что-то значит? Неужели эти разоблачения могут повлиять на ваше отношение ко мне?
   — Не пойму, что вы хотите сказать.
   — О, Господи, все очень просто. Вы помните, в чем обвиняли меня Боманьян и Годфруа д'Этиг, но разве вас смутили тогда мои чудовищные преступления?
   Рауль был сбит с толку этим вопросом, а она насмешливо улыбалась, глядя прямо ему в лицо:
   — Неужели виконт д'Андрези поражен сообщением о совершенных мною злодеяниях? Очевидно, виконт — человек безупречной морали…
   — Что все это значит? — вскричал Рауль, испытывая смутную тревогу и досаду.
   — Охотно скажу, — ответила графиня. — Вы разочарованы. О, как это неприятно! Вы утратили иллюзии, и вместо мечты, идеала пред вами предстала женщина в истинном своем обличье. Итак, я низко пала в ваших глазах?
   — Да, — коротко и сухо сказал Рауль.
   Наступило молчание. Она бросила на него глубокий, проницательный взгляд и шепнула:
   — Вы считаете меня воровкой? Именно это хотели сказать?
   — Да.
   — А вы? — она со строгим и насмешливым видом слегка толкнула его в плечо и тут же перешла на «ты»: — А ты, малыш, кто ты, какой образ жизни ведешь? Как твое имя?
   — Меня зовут Рауль д'Андрези.
   — Полно врать! Тебя зовут Арсен Люпен. Твой отец, Теофраст Люпен, совмещал преподавание бокса и гимнастики с гораздо более доходной профессией карточного шулера, за что был посажен в тюрьму в Соединенных Штатах Америки, где и умер. Твоя мать, вернув свое девичье имя, жила на правах приживалки у своего любящего кузена, герцога де Дро-Субиз… Однажды герцогиня хватилась драгоценностей — они пропали при весьма странных обстоятельствах. Эти драгоценности были не чем иным, как знаменитым колье королевы Марии-Антуанетты. Несмотря на тщательно проведенное следствие, найти вора не удалось. Но мне он известен. Украл ты, а было тебе тогда всего шесть лет.
   Бледный от ярости, плотно сжав челюсти, Рауль слушал ее, потом процедил:
   — Моя мать была несчастна, унижена. Я хотел освободить ее.
   — И достиг этого с помощью воровства?
   — Мне было шесть лет.
   — Сейчас тебе двадцать, и твоей матери уже нет в живых. Ты силен, ловок, умен. На какие средства ты существуешь?
   — Я работаю, тружусь!
   — Ну да, трудишься — по чужим карманам!
   Он хотел возразить, но она не дала:
   — Помолчи, Рауль. Я знаю всю твою жизнь до мельчайших подробностей и могла бы рассказать даже то, о чем ты сам забыл. Я слежу за тобой на протяжении многих лет, и по сравнению с тем, что известно о тебе, померкнет все то, что ты услышал обо мне в гостинице. Полицейские допросы, обыски, бегство от погони — через все это ты прошел в свои двадцать лет. Так стоит ли нам упрекать и презирать друг друга? Воровать нехорошо; так сделаем вид, что мы ничего не замечаем.
   Рауль стоял молча. Его переполнил стыд, он увидел свою жизнь со стороны, и ему хотелось плакать.
   — В последний раз, Рауль, я говорю тебе: прощай.
   — Нет, нет, — повторял он в смятении.
   — Так надо, мой мальчик. Я не желаю причинить тебе зло, не пытаюсь привязать твою жизнь к своей. У тебя много планов, замыслов, идей, и у тебя хватит энергии, чтобы их осуществить. Ты легко можешь выбрать другой путь… Я недостойна тебя, Рауль. Дорога, по которой я иду, не ведет к добродетели.
   — Но почему вы не сходите с нее, Жозина?
   — Слишком поздно что-то менять.
   — Но и мне тоже!
   — Нет, ты еще молод. Постарайся уберечь хотя бы самого себя. Уклониться от угрожающей тебе судьбы.
   — А как же вы, Жозина?
   — Я? Моя жизнь вполне определилась.
   — Это ужасная жизнь, приносящая вам столько страданий!
   — В таком случае почему ты хочешь разделить ее со мной?
   — Потому что люблю вас.
   — Тем больше оснований нам расстаться, малыш. Любовь между нами принесет одни несчастья. Ты будешь стыдиться меня, а я — не доверять тебе.
   — Я вас люблю.
   — Сегодня. А завтра? Рауль, выполняй приказ, написанный на фотографии, которую ты получил в ночь нашего знакомства: «не ищи встречи со мною». Уходи.
   — Вы правы, — промолвил Рауль д'Андрези медленно. — Но мне страшно думать, что все кончится прежде, чем отцветет надежда.
   — Не забывайте ту, которую вы дважды спасли.
   — Я-то не забуду, а вы?
   — И я тебя не забуду, — сказала она тихо и вновь перешла на «вы»: — Ваша искренность, все, что в вас есть чистого и возвышенного… все, что я еще не успела заметить и распознать в вас… Словом, все, что связано с вами, бесконечно волнует меня.
   Они долго стояли, не отрывая взгляда друг от друга, рука к руке. Рауль трепетал от нежности к ней, она ласково произнесла:
   — Когда расстаются навсегда, принято возвращать подарки. Верните мой портрет, Рауль.
   — Нет, никогда.
   — Я поступлю честнее вас, — продолжала она с улыбкой, опьянившей его. — Я отдам вам то, что вы мне подарили.
   — Что же, Жозина?
   — В ту ночь, среди стогов сена… Когда я спала, вы склонились надо мной, и я почувствовала прикосновение ваших губ.
   Ее руки сошлись на шее Рауля, она привлекла к себе его голову, и их уста слились.
   — О, Жозина, я целиком в вашей власти, — вымолвил он потерянно. — Я люблю вас. Я вас люблю!
   Они шли вдоль берега Сены, шли к счастью, не страшась того, что обычно заставляет трепетать сердца любовников. Время и опасение измены были над ними не властны.
   — Еще одно слово, Рауль, — сказала она, остановившись. — Ответьте, нет ли у вас другой женщины?
   — Нет.
   — Ах, — вздохнула она. — Вы уже лжете… А Кларисса д'Этиг? Та самая Кларисса, с которой вы встречались в поле? Вас видели вместе.