— Почему же?
— Потому что он умрет с голоду в следующие сутки, самое большое — двое суток, если вы не дадите ему поесть.
III
IV
Глава 2
I
— Потому что он умрет с голоду в следующие сутки, самое большое — двое суток, если вы не дадите ему поесть.
III
— Это серьезно… Это уже звучит серьезно… — молвил господин Формери после недолгого раздумья. — Но, увы…
Он усмехнулся.
— Но, увы, ваши рассуждения сводятся на нет важной ошибкой.
— Да ну! Какой же?
— Той, что все это, мсье Люпэн, — огромное надувательство… Что поделаешь? Я начинаю разбираться в ваших фокусах, и чем они туманнее, тем меньше я им доверяю.
— Идиот, — пробормотал Люпэн.
Господин Формери встал.
— Итак, переходим к делу. Как вы поняли, это был чисто формальный допрос, предварительная встреча двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги скрещены, не хватает только обязательного свидетеля для такой схватки — вашего адвоката.
— Ба! Разве без него нельзя обойтись?
— Никак нельзя.
— Беспокоить мэтра ради таких малозначительных, в сущности, дебатов?
— Придется.
— В таком случае выбираю мэтра Кимбеля.
— Председателя? В добрый час, у вас будет отличная защита.
Первая встреча была окончена. Спускаясь по лестнице Мышеловки между обоими Дудвилями, заключенный произнес отрывистыми, повелительными фразами:
— Вести наблюдение за домом Женевьевы… Четыре человека у ее жилья… У госпожи Кессельбах — тоже. Обе подвергаются опасности… В вилле Дюпон состоится обыск; вы должны присутствовать. Если Штейнвега обнаружат, устройте дело таким образом, чтобы он не проговорился… Если потребуется — щепотку порошка, пусть поспит…
— Когда будете на свободе, патрон?
— Сегодня ничего не придумаешь… Впрочем, никакой спешки нет… Я — на отдыхе…
Внизу его сразу окружили городские полицейские, ожидавшие у машины.
— Домой, ребята! — скомандовал им Люпэн. — И побыстрее, у меня назначена встреча со мною же, ровно на два часа.
Переезд состоялся без инцидентов.
Вернувшись в камеру, Люпэн написал большое письмо с подробными указаниями для братьев Дудвиль и еще два послания. Одно из них было адресовано Женевьеве:
«Только собственные интересы привели вначале князя Сернина к госпоже Кессельбах. Но безграничное стремление быть ей преданным удержало его близ нее. Сегодня, когда князь Сернин — не более, чем Арсен Люпэн, он просит госпожу Кессельбах не лишать его права защищать ее издалека, как предоставляют защиту кому-нибудь, кого больше не суждено увидеть».
На столе лежало несколько конвертов. Люпэн взял один, затем — второй; протянув руку за третьим, он с удивлением заметил листок белой бумаги; к листку были приклеены слова, очевидно, вырезанные из газеты. Он разобрал:
«Опять он! — подумал Арсен Люпэн. — Даже здесь!»
Это вызывало у него подлинный страх; в воображении снова возникал темный образ враждебной силы, такой же могущественной, как его собственная; располагавшей огромными возможностями, которые он не мог себе даже представить.
Он сразу подумал о своем надзирателе. Но кто мог подкупить этого человека с твердокаменными чертами, с суровым выражением лица?
«Ладно, Люпэн, — подумал он, — все будет к лучшему. До сих пор я имел дело только с пугалами… Чтобы дать бой себе самому, пришлось назначить себя шефом Сюрте… На сей раз мне выпал достойный противник. Человек, который способен водить меня за нос… Играючи, так сказать… И если мне удастся, сидя в тюрьме, отбить его атаки, добраться до старого Штейнвега и вырвать у него его тайну, направить дело Кессельбаха на верный путь, довести его до благоприятного конца, защитить госпожу Кессельбах и обеспечить благополучие и счастье Женевьевы… Ну что ж… В таком случае Люпэн все-таки окажется Люпэном. А для начала нужно поспать…»
И он растянулся на койке, прошептав:
— Штейнвег, старина, потерпи уж до завтрашнего вечера, не умирай до тех пор… И тогда, клянусь…
Он проспал весь конец дня, всю ночь и утро. К одиннадцати часам к нему пришли с известием, что мэтр Кимбель ожидает его в комнате для встреч с адвокатами.
— Скажите Кимбелю, — ответил Люпэн, — что, если ему нужны сведения о моих делах, достаточно просмотреть газеты за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит Истории.
В полдень, с тем же церемониалом и предосторожностями, что и вчера, его доставили во Дворец правосудия. Он опять встретился со старшим из Дудвилей, которому сказал несколько слов и вручил три письма, написанных накануне. Затем его ввели в кабинет господина Формери.
Мэтр Кимбель был уже там, держа портфель, набитый документами.
Люпэн сразу извинился.
— Прошу прощения, дорогой мэтр, что не смог вас принять; весьма сожалею также по поводу того труда, который вы благоволите взять на себя, труда совершенно излишнего, поскольку…
— Да, да, — оборвал его господин Формери, — мы знаем, вы собираетесь в путешествие. Об этом — договорились. Но до тех пор — займемся нашим делом. Арсен Люпэн, несмотря на все наши усилия, у нас все еще нет точных данных о вашем настоящем имени.
— Странно, не так ли? У меня — тоже.
— Мы не можем даже утверждать, что вы и есть тот самый Арсен Люпэн, который был заключен в Санте в 19… году и совершил отсюда свой первый побег.
— «Свой первый побег»! Очень точное выражение.
— Дело действительно таково, — продолжал господин Формери, — что в личной карточке Арсена Люпэна, обнаруженной в картотеке антропометрической службы, содержатся признаки, во всем отличающиеся от ваших нынешних примет.
— Все более и более странно.
— Разные указания, разные результаты измерений, различные отпечатки… Между обеими фотографиями — никакого сходства. Прошу вас поэтому соблаговолить дать нам точные сведения о вашей подлинной личности.
— Именно об этом мне бы хотелось вас спросить. Я столько прожил под разными именами, что давно забыл первое. Сам себя не узнаю.
— Следовательно, отказываетесь отвечать.
— Да.
— А почему?
— Потому что.
— Это ваше твердое решение?
— Да. Я уже вам сказал: ваше следствие не идет в счет. Вчера я поручил вам повести другое расследование, то, которое меня интересует. Я жду его результатов.
— А я, — воскликнул господин Формери, — я сказал вам вчера, что не верю ни словечку в вашей истории со Штейнвегом и не стану ею заниматься.
— Зачем же вчера, после нашей встречи вы отправились на виллу Дюпон, номер двадцать девять, и вместе с господином Вебером провели там тщательный обыск?
— Откуда вы об этом знаете? — спросил следователь, явно задетый.
— Из газет…
— А! Вы читаете газеты!
— Надо же быть в курсе.
— Это правда, для очистки совести я побывал в указанном доме, но проездом и не придавая этому существенного значения…
— Вы придали этому, напротив, такое значение и пытались выполнить задачу, которую я вам поручил, с таким похвальным усердием, что еще в этот час заместитель шефа Сюрте продолжает там обыск.
Господин Формери, казалось, окаменел. Он пролепетал:
— Что за выдумки! У нас, господина Вебера и меня, есть тысячи более важных дел… В эту минуту вошел служащий, шепнувший на ухо следователю несколько слов.
— Пусть заходит! — воскликнул тот. — Пусть заходит!
И, бросившись навстречу:
— Ну что, господин Вебер, какие новости? Вы нашли этого человека?
Он уже не притворялся, так ему не терпелось узнать, что удалось коллеге.
— Нет, — отозвался заместитель шефа Сюрте.
— О! Вы уверены?
— Готов утверждать, что в доме нет никого, живого или мертвого.
— Однако…
— Это, увы, так, господин следователь.
Оба выглядели разочарованными, словно уверенность Люпэна передалась также им.
— Вот видите, Люпэн, — не без сожаления в голосе произнес господин Формери. И добавил:
— Можно лишь предположить, что старый Штейнвег действительно содержался там, но теперь его больше нет.
Люпэн, однако, заявил:
— Еще позавчера утром он там был.
— А в пять часов вечера мои люди заняли особняк, — заметил господин Вебер.
— Придется, следовательно, признать, что во второй половине дня его опять похитили, — заключил господин Формери.
— Нет, — сказал тут Люпэн.
— Вы так думаете?
Наивной данью уважения проницательности Люпэна, подсознательной, заранее выраженной готовностью подчиниться любым предписаниям противника — вот чем прозвучал невольный вопрос следователя.
— Более чем уверен, — решительно заявил Люпэн. — Физически невозможно, чтобы старик Штейнвег к этому времени оказался на свободе или в другом месте заключения. Он по-прежнему находится в вилле Дюпон.
Господин Вебер поднял руки к потолку.
— Но это же безумие! — воскликнул он. — Поскольку я как раз оттуда! Поскольку я обыскал каждую комнату! Человека нельзя спрятать, словно монету в сто су!
— Что же теперь делать? — простонал господин Формери.
— Что делать, господин следователь? — отозвался Люпэн. — Очень просто. Сесть вместе со мной в машину и гнать, со всеми мерами предосторожности, которые вы посчитаете необходимыми, к номеру двадцать девять, на виллу Дюпон. Теперь час дня. В три часа я найду Штейнвега.
Предложение было самым четким, повелительным, требовательным. Оба должностных лица сполна почувствовали силу этой незаурядной воли. Господин Формери посмотрел на господина Вебера. В конце концов, почему бы нет? Чем может помешать такая новая попытка?
— Что скажете, господин Вебер?
— Ба! Не знаю…
— Да… Но все-таки… Речь идет о человеческой жизни…
— Очевидно… — произнес заместитель шефа Сюрте, продолжая раздумывать.
Дверь открылась, служащий принес письмо. Господин Формери вскрыл конверт и прочитал строки:
«Будьте осторожны. Если Люпэн попадет на виллу Дюпон, он выйдет из нее свободным. Его побег уже подготовлен».
Господин Формери побледнел. Опасность, которой он избежал, еще повергала его в ужас. Лишний раз Люпэн над ним посмеялся. Никакого Штейнвега не существовало. Следователь благодарил в душе Всевышнего. Если бы не чудесное появление этого анонимного письма, он бы погиб, был опозорен.
— На сегодня довольно, — объявил он. — Допрос будет продолжен завтра. Отвезти заключенного в Санте!
Люпэн не дрогнул. Он понял, что удар нанесен тем, другим. И подумал, что оставался один шанс против двадцати в пользу скорого спасения Штейнвега. Но этот единственный, двадцать первый шанс еще существовал, так что не было причины для отчаяния.
И сказал просто:
— Господин следователь, назначаю вам встречу на завтра, в девять часов утра, на вилле Дюпон.
— Вы с ума сошли! Я не желаю…
— Этого желаю я, и этого достаточно. Итак, завтра, в десять. Извольте не опаздывать.
Он усмехнулся.
— Но, увы, ваши рассуждения сводятся на нет важной ошибкой.
— Да ну! Какой же?
— Той, что все это, мсье Люпэн, — огромное надувательство… Что поделаешь? Я начинаю разбираться в ваших фокусах, и чем они туманнее, тем меньше я им доверяю.
— Идиот, — пробормотал Люпэн.
Господин Формери встал.
— Итак, переходим к делу. Как вы поняли, это был чисто формальный допрос, предварительная встреча двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги скрещены, не хватает только обязательного свидетеля для такой схватки — вашего адвоката.
— Ба! Разве без него нельзя обойтись?
— Никак нельзя.
— Беспокоить мэтра ради таких малозначительных, в сущности, дебатов?
— Придется.
— В таком случае выбираю мэтра Кимбеля.
— Председателя? В добрый час, у вас будет отличная защита.
Первая встреча была окончена. Спускаясь по лестнице Мышеловки между обоими Дудвилями, заключенный произнес отрывистыми, повелительными фразами:
— Вести наблюдение за домом Женевьевы… Четыре человека у ее жилья… У госпожи Кессельбах — тоже. Обе подвергаются опасности… В вилле Дюпон состоится обыск; вы должны присутствовать. Если Штейнвега обнаружат, устройте дело таким образом, чтобы он не проговорился… Если потребуется — щепотку порошка, пусть поспит…
— Когда будете на свободе, патрон?
— Сегодня ничего не придумаешь… Впрочем, никакой спешки нет… Я — на отдыхе…
Внизу его сразу окружили городские полицейские, ожидавшие у машины.
— Домой, ребята! — скомандовал им Люпэн. — И побыстрее, у меня назначена встреча со мною же, ровно на два часа.
Переезд состоялся без инцидентов.
Вернувшись в камеру, Люпэн написал большое письмо с подробными указаниями для братьев Дудвиль и еще два послания. Одно из них было адресовано Женевьеве:
«Вы знаете теперь, Женевьева, кто я такой, и поймете, почему я скрывал от Вас имя человека, который дважды уносил Вас, совсем еще маленькой, на руках. Я был другом Вашей матери, другом далеким, чья двойная жизнь для нее оставалась тайной, но на которого она всегда могла рассчитывать. Поэтому перед своей кончиной она написала мне несколько слов и попросила позаботиться о Вас.Второе письмо было предназначено Долорес Кессельбах.
Как бы ни был недостоин Вашего уважения, Женевьева, я сохраню свою преданность Вам. Не изгоняйте меня совсем из Вашего сердца.
Арсен Люпэн».
«Только собственные интересы привели вначале князя Сернина к госпоже Кессельбах. Но безграничное стремление быть ей преданным удержало его близ нее. Сегодня, когда князь Сернин — не более, чем Арсен Люпэн, он просит госпожу Кессельбах не лишать его права защищать ее издалека, как предоставляют защиту кому-нибудь, кого больше не суждено увидеть».
На столе лежало несколько конвертов. Люпэн взял один, затем — второй; протянув руку за третьим, он с удивлением заметил листок белой бумаги; к листку были приклеены слова, очевидно, вырезанные из газеты. Он разобрал:
«Борьба против Альтенгейма тебе не удалась. Отступись от этого дела, и я не стану препятствовать твоему побегу.Люпэна снова охватили отвращение и ужас, которые внушало ему это безымянное, таинственное существо, — то крайнее омерзение, которое испытываешь, прикоснувшись к ядовитой твари, к гаду.
Подписано: Л.М».
«Опять он! — подумал Арсен Люпэн. — Даже здесь!»
Это вызывало у него подлинный страх; в воображении снова возникал темный образ враждебной силы, такой же могущественной, как его собственная; располагавшей огромными возможностями, которые он не мог себе даже представить.
Он сразу подумал о своем надзирателе. Но кто мог подкупить этого человека с твердокаменными чертами, с суровым выражением лица?
«Ладно, Люпэн, — подумал он, — все будет к лучшему. До сих пор я имел дело только с пугалами… Чтобы дать бой себе самому, пришлось назначить себя шефом Сюрте… На сей раз мне выпал достойный противник. Человек, который способен водить меня за нос… Играючи, так сказать… И если мне удастся, сидя в тюрьме, отбить его атаки, добраться до старого Штейнвега и вырвать у него его тайну, направить дело Кессельбаха на верный путь, довести его до благоприятного конца, защитить госпожу Кессельбах и обеспечить благополучие и счастье Женевьевы… Ну что ж… В таком случае Люпэн все-таки окажется Люпэном. А для начала нужно поспать…»
И он растянулся на койке, прошептав:
— Штейнвег, старина, потерпи уж до завтрашнего вечера, не умирай до тех пор… И тогда, клянусь…
Он проспал весь конец дня, всю ночь и утро. К одиннадцати часам к нему пришли с известием, что мэтр Кимбель ожидает его в комнате для встреч с адвокатами.
— Скажите Кимбелю, — ответил Люпэн, — что, если ему нужны сведения о моих делах, достаточно просмотреть газеты за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит Истории.
В полдень, с тем же церемониалом и предосторожностями, что и вчера, его доставили во Дворец правосудия. Он опять встретился со старшим из Дудвилей, которому сказал несколько слов и вручил три письма, написанных накануне. Затем его ввели в кабинет господина Формери.
Мэтр Кимбель был уже там, держа портфель, набитый документами.
Люпэн сразу извинился.
— Прошу прощения, дорогой мэтр, что не смог вас принять; весьма сожалею также по поводу того труда, который вы благоволите взять на себя, труда совершенно излишнего, поскольку…
— Да, да, — оборвал его господин Формери, — мы знаем, вы собираетесь в путешествие. Об этом — договорились. Но до тех пор — займемся нашим делом. Арсен Люпэн, несмотря на все наши усилия, у нас все еще нет точных данных о вашем настоящем имени.
— Странно, не так ли? У меня — тоже.
— Мы не можем даже утверждать, что вы и есть тот самый Арсен Люпэн, который был заключен в Санте в 19… году и совершил отсюда свой первый побег.
— «Свой первый побег»! Очень точное выражение.
— Дело действительно таково, — продолжал господин Формери, — что в личной карточке Арсена Люпэна, обнаруженной в картотеке антропометрической службы, содержатся признаки, во всем отличающиеся от ваших нынешних примет.
— Все более и более странно.
— Разные указания, разные результаты измерений, различные отпечатки… Между обеими фотографиями — никакого сходства. Прошу вас поэтому соблаговолить дать нам точные сведения о вашей подлинной личности.
— Именно об этом мне бы хотелось вас спросить. Я столько прожил под разными именами, что давно забыл первое. Сам себя не узнаю.
— Следовательно, отказываетесь отвечать.
— Да.
— А почему?
— Потому что.
— Это ваше твердое решение?
— Да. Я уже вам сказал: ваше следствие не идет в счет. Вчера я поручил вам повести другое расследование, то, которое меня интересует. Я жду его результатов.
— А я, — воскликнул господин Формери, — я сказал вам вчера, что не верю ни словечку в вашей истории со Штейнвегом и не стану ею заниматься.
— Зачем же вчера, после нашей встречи вы отправились на виллу Дюпон, номер двадцать девять, и вместе с господином Вебером провели там тщательный обыск?
— Откуда вы об этом знаете? — спросил следователь, явно задетый.
— Из газет…
— А! Вы читаете газеты!
— Надо же быть в курсе.
— Это правда, для очистки совести я побывал в указанном доме, но проездом и не придавая этому существенного значения…
— Вы придали этому, напротив, такое значение и пытались выполнить задачу, которую я вам поручил, с таким похвальным усердием, что еще в этот час заместитель шефа Сюрте продолжает там обыск.
Господин Формери, казалось, окаменел. Он пролепетал:
— Что за выдумки! У нас, господина Вебера и меня, есть тысячи более важных дел… В эту минуту вошел служащий, шепнувший на ухо следователю несколько слов.
— Пусть заходит! — воскликнул тот. — Пусть заходит!
И, бросившись навстречу:
— Ну что, господин Вебер, какие новости? Вы нашли этого человека?
Он уже не притворялся, так ему не терпелось узнать, что удалось коллеге.
— Нет, — отозвался заместитель шефа Сюрте.
— О! Вы уверены?
— Готов утверждать, что в доме нет никого, живого или мертвого.
— Однако…
— Это, увы, так, господин следователь.
Оба выглядели разочарованными, словно уверенность Люпэна передалась также им.
— Вот видите, Люпэн, — не без сожаления в голосе произнес господин Формери. И добавил:
— Можно лишь предположить, что старый Штейнвег действительно содержался там, но теперь его больше нет.
Люпэн, однако, заявил:
— Еще позавчера утром он там был.
— А в пять часов вечера мои люди заняли особняк, — заметил господин Вебер.
— Придется, следовательно, признать, что во второй половине дня его опять похитили, — заключил господин Формери.
— Нет, — сказал тут Люпэн.
— Вы так думаете?
Наивной данью уважения проницательности Люпэна, подсознательной, заранее выраженной готовностью подчиниться любым предписаниям противника — вот чем прозвучал невольный вопрос следователя.
— Более чем уверен, — решительно заявил Люпэн. — Физически невозможно, чтобы старик Штейнвег к этому времени оказался на свободе или в другом месте заключения. Он по-прежнему находится в вилле Дюпон.
Господин Вебер поднял руки к потолку.
— Но это же безумие! — воскликнул он. — Поскольку я как раз оттуда! Поскольку я обыскал каждую комнату! Человека нельзя спрятать, словно монету в сто су!
— Что же теперь делать? — простонал господин Формери.
— Что делать, господин следователь? — отозвался Люпэн. — Очень просто. Сесть вместе со мной в машину и гнать, со всеми мерами предосторожности, которые вы посчитаете необходимыми, к номеру двадцать девять, на виллу Дюпон. Теперь час дня. В три часа я найду Штейнвега.
Предложение было самым четким, повелительным, требовательным. Оба должностных лица сполна почувствовали силу этой незаурядной воли. Господин Формери посмотрел на господина Вебера. В конце концов, почему бы нет? Чем может помешать такая новая попытка?
— Что скажете, господин Вебер?
— Ба! Не знаю…
— Да… Но все-таки… Речь идет о человеческой жизни…
— Очевидно… — произнес заместитель шефа Сюрте, продолжая раздумывать.
Дверь открылась, служащий принес письмо. Господин Формери вскрыл конверт и прочитал строки:
«Будьте осторожны. Если Люпэн попадет на виллу Дюпон, он выйдет из нее свободным. Его побег уже подготовлен».
Господин Формери побледнел. Опасность, которой он избежал, еще повергала его в ужас. Лишний раз Люпэн над ним посмеялся. Никакого Штейнвега не существовало. Следователь благодарил в душе Всевышнего. Если бы не чудесное появление этого анонимного письма, он бы погиб, был опозорен.
— На сегодня довольно, — объявил он. — Допрос будет продолжен завтра. Отвезти заключенного в Санте!
Люпэн не дрогнул. Он понял, что удар нанесен тем, другим. И подумал, что оставался один шанс против двадцати в пользу скорого спасения Штейнвега. Но этот единственный, двадцать первый шанс еще существовал, так что не было причины для отчаяния.
И сказал просто:
— Господин следователь, назначаю вам встречу на завтра, в девять часов утра, на вилле Дюпон.
— Вы с ума сошли! Я не желаю…
— Этого желаю я, и этого достаточно. Итак, завтра, в десять. Извольте не опаздывать.
IV
Как и в других случаях, сразу после возвращения в камеру Люпэн лег и, широко зевая, продолжал размышлять:
«Буду справедливым, мое нынешнее существование весьма удобно для ведения моих дел. Каждый день мне удается чуть-чуть подтолкнуть машину, и остается лишь подождать до следующего дня, чтобы двинуть ее еще дальше. События происходят сами собой. Какой прекрасный отдых для измотанного жизнью человека!»
И подумал, поворачиваясь к стене:
«Штейнвег, если только хочешь жить, не умирай еще! Потерпи немного, прояви капельку доброй воли! Делай, как я: поспи».
Если не считать времени ужина, Люпэн опять проспал до утра. Только скрежет отпираемого замка и отодвигаемых засовов смог его разбудить.
— Подъем! — скомандовал надзиратель. — Одевайтесь. Дело срочное.
Господин Вебер и его люди встретили его в коридоре и отвели к экипажу.
— На виллу Дюпон, кучер! — сказал Люпэн, усаживаясь. — Да побыстрее!
— Ого! Вы знаете, куда мы едем? — воскликнул заместитель шефа.
— Конечно, знаю. Ведь я вчера назначил там встречу господину Формери, ровно в десять утра. Если Люпэн сказал, дело должно быть сделано. Что и требовалось доказать…
Еще с улицы Перголез строжайшие меры предосторожности, предпринятые полицией, возбудили у арестанта радость. Бригады полицейских заполнили улицы. Доступ к вилле был наглухо перекрыт.
— Осадное положение! — злорадствовал Люпэн. — Вебер, раздашь за мой счет по луидору всем этим беднягам, которых ты потревожил без всякой надобности. Какая мобилизация сил! Еще немного — и ты наденешь на меня наручники!
— Для этого я ждал только твоего пожелания, — отозвался господин Вебер.
— Давай, старина. Надо же нам с тобой сыграть на равных! Подумать только, ведь вас сегодня — всего сотни три!
Закованный в стальные браслеты, Люпэн вышел из пролетки перед парадным входом. Его сразу повели в помещение, где стоял уже господин Формери. Полицейские вышли. Остался только Вебер.
— Прошу прощения, господин следователь, — поклонился Люпэн, — за минуту или две, на которые я запоздал. В другой раз, уверяю вас, такое не повторится…
Господин Формери был бледен, как стена. Его била нервная дрожь. Он едва выговорил:
— Сударь… Госпожа Формери…
Он не смог продолжать, — его горло сдавили спазмы.
— Как здоровье милой госпожи Формери? — с интересом спросил Люпэн. — Я имел честь станцевать с нею вальс минувшей зимой, на балу в мэрии. И это приятное воспоминание…
— Мсье, — перебил его следователь, — мсье, госпожа Формери… Вчера вечером позвонила ее мать, попросив срочно к ней зайти. Госпожа Формери тут же к ней отправилась, к несчастью — в мое отсутствие, так как я как раз в это время изучал ваше дело…
— Изучали мое дело? Хорошая работенка! — заметил Люпэн.
— Так вот, к полуночи, видя, что госпожа Формери не возвращается, начав уже беспокоиться, я поспешил к ее матери; госпожи Формери там не оказалось. Мать ей, оказывается, не звонила. Все оказалось самой отвратительной из ловушек. В этот час госпожа Формери еще не вернулась.
— Ах! — с возмущением произнес Люпэн.
И, немного подумав, добавил:
— Насколько мне помнится, госпожа Формери очень хороша собой?
Следователь, казалось, не понимал. Он подошел ближе и сказал голосом, полным тревоги, несколько театральным тоном:
— Мсье, в это утро меня предупредили письмом, что жена будет мне немедленно возвращена, как только найдут Штейнвега. Вот это письмо. Оно подписано Люпэном. Его послали вы?
Люпэн посмотрел на письмо и серьезным тоном подтвердил:
— Да, его послал я.
— Отсюда следует, что вы хотите добиться от меня, путем принуждения, права повести поиск названного Штейнвега?
— Я этого требую.
— И моя жена сразу после этого будет освобождена?
— Совершенно верно.
— Даже в том случае, если поиск окажется безрезультатным?
— Подобный случай исключен.
— А если я откажусь? — воскликнул Формери в неожиданной вспышке возмущения.
Люпэн тихо сказал:
— Ваш отказ может иметь серьезные последствия… Госпожа Формери — красивая женщина…
— Хорошо. Ищите… Вы — хозяин положения… — скрипнул зубами господин Формери.
И скрестил на груди руки, как мужчина, умеющий, при случае, примириться с суровой необходимостью.
Господин Вебер не произнес при этом ни слова, но в ярости покусывал все время ус, и чувствовалось, какой он должен был испытывать гнев, вынужденный лишний раз подчиниться капризам побежденного, но тем не менее — неизменно побеждавшего их противника.
— Поднимемся наверх, — сказал Люпэн.
Все последовали за ним.
— Откройте дверь в эту комнату!
Дверь отворили.
— Снимите с меня наручники!
Мгновенное колебание. Господа Формери и Вебер обменялись взглядами, советуясь.
— Пусть с меня снимут наручники! — повторил Люпэн.
— Под мою ответственность, — сказал заместитель шефа Сюрте.
И, подав знак восьми полицейским, которые его сопровождали:
— Взвести курки! При первой команде — огонь!
Его люди вынули револьверы.
— Долой оружие! — приказал Люпэн. — Руки — в карманы!
И, видя колебание окружающих, с силой добавил:
— Клянусь честью, что я нахожусь здесь, чтобы спасти жизнь человеку, который, вероятно, уже в агонии, и не попытаюсь совершить побег.
— Честь Люпэна… — пробормотал один из полицейских.
Резкий удар по ноге исторг у него крик боли. Его товарищи подскочили, дрожа от злости.
— Стойте! — закричал господин Вебер, бросаясь между ними и арестантом. — Давай, Люпэн, даю тебе час времени… И если через час…
— Никаких условий, — с непреклонностью сказал Люпэн.
— Эх! Делай, что хочешь, скотина, — вне себя от ярости проворчал заместитель шефа.
И отступил, отводя с собой в сторону своих людей.
— Замечательно, — сказал Люпэн. — Теперь можно спокойно поработать.
Он устроился в покойном кресле, спросил сигарету, закурил и принялся выпускать к потолку кольца дыма, тогда как остальные ждали, не стараясь скрыть до предела возбужденное любопытство.
Минуту спустя он сказал:
— Отодвиньте кровать.
Кровать отодвинули.
— Снимите все занавески в алькове.
Занавески удалили. Наступила долгая тишина. Казалось, идет сеанс гипноза, из тех, на которых присутствуешь с насмешливым недоверием, смешанным, однако, с тревогой, со смутным страхом перед теми таинственными явлениями, которые могут произойти. Может, на виду у всех сейчас появится покойник, вызванный из пространства всесильным заклинанием колдуна. Может быть, появится…
— Что? Уже?! — воскликнул господин Формери.
— Почти что, — сказал Люпэн. — Может быть вы, господин следователь, считали, что я ни о чем не думал в моей камере и заставил вас привезти меня сюда, не имея отчетливого представления о том, что надо делать?
— Что же дальше? — спросил господин Вебер.
— Пошли одного из твоих людей к доске электрических звонков.
Она должна быть где-то возле кухни.
Один из полицейских удалился.
— А теперь — нажми на кнопку звонка вон там, в алькове, на уровне кровати… Так… Жми сильнее… Не отпускай… Довольно. А теперь — позови обратно субъекта, которого туда послал.
Минуту спустя полицейский поднялся наверх.
— Ну, ты, артист, ты слышал звонок?
— Нет.
— Какой-нибудь из номеров на доске засветился?
— Нет.
— Отлично, значит — я не ошибся, — объявил Люпэн. — Будь любезен, Вебер, отвинти этот звонок; как видишь, он — ложный… Так… И начинай вывинчивать фарфоровый колокольчик, в который вставлена кнопка… Отлично… Что ты видишь теперь?
— Какую-то воронку… Кажется, конец какой-то трубы…
— Нагнись… Приложи губы к этой трубе, как к рупору.
— Сделано.
— Теперь зови: «Штейнвег! Эй! Штейнвег!» Не надо так кричать… Просто говори… Ну что?
— Никто не отвечает.
— Тем хуже. Значит, он либо умер… Либо не может уже отвечать.
Господин Формери не выдержал:
— Значит, все пропало!
— Ничто не пропало, — возразил Люпэн, — но дело может затянуться. У этой трубки, как у всех трубок, два конца; надо добраться до второго.
— Но для этого придется разрушить весь дом…
— Вовсе нет… Сейчас увидите…
Он взялся за дело сам, окруженный всеми полицейскими, которые, правда, больше глазели, чем стерегли своего пленника. Люпэн прошел в другую комнату и сразу же, как и предвидел, обнаружил свинцовую трубу, которая выходила из стены в углу и поднималась затем к потолку.
— Ага! — сказал Люпэн, — эта штука поднимается вверх! Неглупо придумано! Ищут ведь обычно в погребах!
Ниточка вышла на свет, оставалось только последовать за нею. Они поднялись на третий этаж, потом — на четвертый, затем — к мансардам. И увидели вскоре, что потолок одной из мансард был пробит и труба сквозь него уходила дальше, проникая в низкий чердак, который в верхней части тоже был пробит.
А над ним была уже только крыша.
Они приставили лестницу и вылезли наружу через слуховое окно. Кровля здесь была из жестяных листов.
— Разве вы не видите, — спросил господин Формери, — что это ложный след?
Люпэн пожал плечами.
— Вовсе нет.
— Ну конечно! Труба кончается под кровельным листом!
— И это доказывает, что между листами жести и верхней частью чердака остается свободное пространство, где мы найдем… Того, кого ищем.
— Невозможно!
— Сейчас посмотрим. Пусть ваши люди приподнимут листы…
Нет, не там… Труба должна оканчиваться вот тут.
Трое полицейских выполнили приказание. И один из них воскликнул:
— Ах! Вот оно!
Все нагнулись. Люпэн был прав. Под жестью, поддерживавшейся переплетением деревянных, полусгнивших досок, оказалась пустота высотой не более метра. Первый полицейский, который в нее проник, пробил своим весом пол и свалился на чердак. Пришлось продвигаться дальше с особой осторожностью, постепенно поднимая жестяные листы.
Немного дальше им встретилась печная труба. Люпэн, шедший впереди и следивший за работой полицейских, остановился и сказал:
— Вот он.
Человек, скорее — труп, лежал там; при ярком свете дня они увидели его смертельно бледное, искаженное страданием лицо. Он был прикован цепями к кольцам, вмурованным в кладку трубы. Возле него стояли две миски.
— Он мертв, — сказал следователь.
— Что вы об этом знаете! — возразил Люпэн.
Он проскользнул внутрь, попробовал ногой пол, который в этом месте показался ему прочнее, и приблизился к телу. Господин Формери и заместитель шефа Сюрте последовали за ним. Присмотревшись, Люпэн произнес:
— Он дышит.
— Да, — подтвердил господин Формери. — Сердце бьется слабо, но бьется. По-вашему, его еще можно спасти?
— Конечно, — с величайшей уверенностью отозвался Люпэн. — Поскольку он не умер до сих пор…
И скомандовал:
— Молока ему! Сейчас же! Молока с добавкой минеральной воды Виши. Бегом! За все отвечаю я!
Двадцать минут спустя старик Швейнвег открыл глаза. Люпэн, стоя возле него на коленях, прошептал — медленно и отчетливо, чтобы его слова как следует запечатлелись в мозгу пострадавшего:
— Послушай, Штейнвег. Никому не открывай тайны Пьера Ледюка. Я, Арсен Люпэн, покупаю ее у тебя по любой цене, которую ни запросишь. Только не мешай мне действовать.
Следователь взял за локоть Люпэна и озабоченно спросил:
— А госпожа Формери?
— Госпожа Формери свободна. И с нетерпением вас ждет.
— Как вас понять?
— Очень просто, господин следователь. Я заранее знал, что вы согласитесь на предложенную мною маленькую экспедицию. Отказ с вашей стороны был бы немыслим.
— Почему?
— Госпожа Формери слишком хороша собой…
«Буду справедливым, мое нынешнее существование весьма удобно для ведения моих дел. Каждый день мне удается чуть-чуть подтолкнуть машину, и остается лишь подождать до следующего дня, чтобы двинуть ее еще дальше. События происходят сами собой. Какой прекрасный отдых для измотанного жизнью человека!»
И подумал, поворачиваясь к стене:
«Штейнвег, если только хочешь жить, не умирай еще! Потерпи немного, прояви капельку доброй воли! Делай, как я: поспи».
Если не считать времени ужина, Люпэн опять проспал до утра. Только скрежет отпираемого замка и отодвигаемых засовов смог его разбудить.
— Подъем! — скомандовал надзиратель. — Одевайтесь. Дело срочное.
Господин Вебер и его люди встретили его в коридоре и отвели к экипажу.
— На виллу Дюпон, кучер! — сказал Люпэн, усаживаясь. — Да побыстрее!
— Ого! Вы знаете, куда мы едем? — воскликнул заместитель шефа.
— Конечно, знаю. Ведь я вчера назначил там встречу господину Формери, ровно в десять утра. Если Люпэн сказал, дело должно быть сделано. Что и требовалось доказать…
Еще с улицы Перголез строжайшие меры предосторожности, предпринятые полицией, возбудили у арестанта радость. Бригады полицейских заполнили улицы. Доступ к вилле был наглухо перекрыт.
— Осадное положение! — злорадствовал Люпэн. — Вебер, раздашь за мой счет по луидору всем этим беднягам, которых ты потревожил без всякой надобности. Какая мобилизация сил! Еще немного — и ты наденешь на меня наручники!
— Для этого я ждал только твоего пожелания, — отозвался господин Вебер.
— Давай, старина. Надо же нам с тобой сыграть на равных! Подумать только, ведь вас сегодня — всего сотни три!
Закованный в стальные браслеты, Люпэн вышел из пролетки перед парадным входом. Его сразу повели в помещение, где стоял уже господин Формери. Полицейские вышли. Остался только Вебер.
— Прошу прощения, господин следователь, — поклонился Люпэн, — за минуту или две, на которые я запоздал. В другой раз, уверяю вас, такое не повторится…
Господин Формери был бледен, как стена. Его била нервная дрожь. Он едва выговорил:
— Сударь… Госпожа Формери…
Он не смог продолжать, — его горло сдавили спазмы.
— Как здоровье милой госпожи Формери? — с интересом спросил Люпэн. — Я имел честь станцевать с нею вальс минувшей зимой, на балу в мэрии. И это приятное воспоминание…
— Мсье, — перебил его следователь, — мсье, госпожа Формери… Вчера вечером позвонила ее мать, попросив срочно к ней зайти. Госпожа Формери тут же к ней отправилась, к несчастью — в мое отсутствие, так как я как раз в это время изучал ваше дело…
— Изучали мое дело? Хорошая работенка! — заметил Люпэн.
— Так вот, к полуночи, видя, что госпожа Формери не возвращается, начав уже беспокоиться, я поспешил к ее матери; госпожи Формери там не оказалось. Мать ей, оказывается, не звонила. Все оказалось самой отвратительной из ловушек. В этот час госпожа Формери еще не вернулась.
— Ах! — с возмущением произнес Люпэн.
И, немного подумав, добавил:
— Насколько мне помнится, госпожа Формери очень хороша собой?
Следователь, казалось, не понимал. Он подошел ближе и сказал голосом, полным тревоги, несколько театральным тоном:
— Мсье, в это утро меня предупредили письмом, что жена будет мне немедленно возвращена, как только найдут Штейнвега. Вот это письмо. Оно подписано Люпэном. Его послали вы?
Люпэн посмотрел на письмо и серьезным тоном подтвердил:
— Да, его послал я.
— Отсюда следует, что вы хотите добиться от меня, путем принуждения, права повести поиск названного Штейнвега?
— Я этого требую.
— И моя жена сразу после этого будет освобождена?
— Совершенно верно.
— Даже в том случае, если поиск окажется безрезультатным?
— Подобный случай исключен.
— А если я откажусь? — воскликнул Формери в неожиданной вспышке возмущения.
Люпэн тихо сказал:
— Ваш отказ может иметь серьезные последствия… Госпожа Формери — красивая женщина…
— Хорошо. Ищите… Вы — хозяин положения… — скрипнул зубами господин Формери.
И скрестил на груди руки, как мужчина, умеющий, при случае, примириться с суровой необходимостью.
Господин Вебер не произнес при этом ни слова, но в ярости покусывал все время ус, и чувствовалось, какой он должен был испытывать гнев, вынужденный лишний раз подчиниться капризам побежденного, но тем не менее — неизменно побеждавшего их противника.
— Поднимемся наверх, — сказал Люпэн.
Все последовали за ним.
— Откройте дверь в эту комнату!
Дверь отворили.
— Снимите с меня наручники!
Мгновенное колебание. Господа Формери и Вебер обменялись взглядами, советуясь.
— Пусть с меня снимут наручники! — повторил Люпэн.
— Под мою ответственность, — сказал заместитель шефа Сюрте.
И, подав знак восьми полицейским, которые его сопровождали:
— Взвести курки! При первой команде — огонь!
Его люди вынули револьверы.
— Долой оружие! — приказал Люпэн. — Руки — в карманы!
И, видя колебание окружающих, с силой добавил:
— Клянусь честью, что я нахожусь здесь, чтобы спасти жизнь человеку, который, вероятно, уже в агонии, и не попытаюсь совершить побег.
— Честь Люпэна… — пробормотал один из полицейских.
Резкий удар по ноге исторг у него крик боли. Его товарищи подскочили, дрожа от злости.
— Стойте! — закричал господин Вебер, бросаясь между ними и арестантом. — Давай, Люпэн, даю тебе час времени… И если через час…
— Никаких условий, — с непреклонностью сказал Люпэн.
— Эх! Делай, что хочешь, скотина, — вне себя от ярости проворчал заместитель шефа.
И отступил, отводя с собой в сторону своих людей.
— Замечательно, — сказал Люпэн. — Теперь можно спокойно поработать.
Он устроился в покойном кресле, спросил сигарету, закурил и принялся выпускать к потолку кольца дыма, тогда как остальные ждали, не стараясь скрыть до предела возбужденное любопытство.
Минуту спустя он сказал:
— Отодвиньте кровать.
Кровать отодвинули.
— Снимите все занавески в алькове.
Занавески удалили. Наступила долгая тишина. Казалось, идет сеанс гипноза, из тех, на которых присутствуешь с насмешливым недоверием, смешанным, однако, с тревогой, со смутным страхом перед теми таинственными явлениями, которые могут произойти. Может, на виду у всех сейчас появится покойник, вызванный из пространства всесильным заклинанием колдуна. Может быть, появится…
— Что? Уже?! — воскликнул господин Формери.
— Почти что, — сказал Люпэн. — Может быть вы, господин следователь, считали, что я ни о чем не думал в моей камере и заставил вас привезти меня сюда, не имея отчетливого представления о том, что надо делать?
— Что же дальше? — спросил господин Вебер.
— Пошли одного из твоих людей к доске электрических звонков.
Она должна быть где-то возле кухни.
Один из полицейских удалился.
— А теперь — нажми на кнопку звонка вон там, в алькове, на уровне кровати… Так… Жми сильнее… Не отпускай… Довольно. А теперь — позови обратно субъекта, которого туда послал.
Минуту спустя полицейский поднялся наверх.
— Ну, ты, артист, ты слышал звонок?
— Нет.
— Какой-нибудь из номеров на доске засветился?
— Нет.
— Отлично, значит — я не ошибся, — объявил Люпэн. — Будь любезен, Вебер, отвинти этот звонок; как видишь, он — ложный… Так… И начинай вывинчивать фарфоровый колокольчик, в который вставлена кнопка… Отлично… Что ты видишь теперь?
— Какую-то воронку… Кажется, конец какой-то трубы…
— Нагнись… Приложи губы к этой трубе, как к рупору.
— Сделано.
— Теперь зови: «Штейнвег! Эй! Штейнвег!» Не надо так кричать… Просто говори… Ну что?
— Никто не отвечает.
— Тем хуже. Значит, он либо умер… Либо не может уже отвечать.
Господин Формери не выдержал:
— Значит, все пропало!
— Ничто не пропало, — возразил Люпэн, — но дело может затянуться. У этой трубки, как у всех трубок, два конца; надо добраться до второго.
— Но для этого придется разрушить весь дом…
— Вовсе нет… Сейчас увидите…
Он взялся за дело сам, окруженный всеми полицейскими, которые, правда, больше глазели, чем стерегли своего пленника. Люпэн прошел в другую комнату и сразу же, как и предвидел, обнаружил свинцовую трубу, которая выходила из стены в углу и поднималась затем к потолку.
— Ага! — сказал Люпэн, — эта штука поднимается вверх! Неглупо придумано! Ищут ведь обычно в погребах!
Ниточка вышла на свет, оставалось только последовать за нею. Они поднялись на третий этаж, потом — на четвертый, затем — к мансардам. И увидели вскоре, что потолок одной из мансард был пробит и труба сквозь него уходила дальше, проникая в низкий чердак, который в верхней части тоже был пробит.
А над ним была уже только крыша.
Они приставили лестницу и вылезли наружу через слуховое окно. Кровля здесь была из жестяных листов.
— Разве вы не видите, — спросил господин Формери, — что это ложный след?
Люпэн пожал плечами.
— Вовсе нет.
— Ну конечно! Труба кончается под кровельным листом!
— И это доказывает, что между листами жести и верхней частью чердака остается свободное пространство, где мы найдем… Того, кого ищем.
— Невозможно!
— Сейчас посмотрим. Пусть ваши люди приподнимут листы…
Нет, не там… Труба должна оканчиваться вот тут.
Трое полицейских выполнили приказание. И один из них воскликнул:
— Ах! Вот оно!
Все нагнулись. Люпэн был прав. Под жестью, поддерживавшейся переплетением деревянных, полусгнивших досок, оказалась пустота высотой не более метра. Первый полицейский, который в нее проник, пробил своим весом пол и свалился на чердак. Пришлось продвигаться дальше с особой осторожностью, постепенно поднимая жестяные листы.
Немного дальше им встретилась печная труба. Люпэн, шедший впереди и следивший за работой полицейских, остановился и сказал:
— Вот он.
Человек, скорее — труп, лежал там; при ярком свете дня они увидели его смертельно бледное, искаженное страданием лицо. Он был прикован цепями к кольцам, вмурованным в кладку трубы. Возле него стояли две миски.
— Он мертв, — сказал следователь.
— Что вы об этом знаете! — возразил Люпэн.
Он проскользнул внутрь, попробовал ногой пол, который в этом месте показался ему прочнее, и приблизился к телу. Господин Формери и заместитель шефа Сюрте последовали за ним. Присмотревшись, Люпэн произнес:
— Он дышит.
— Да, — подтвердил господин Формери. — Сердце бьется слабо, но бьется. По-вашему, его еще можно спасти?
— Конечно, — с величайшей уверенностью отозвался Люпэн. — Поскольку он не умер до сих пор…
И скомандовал:
— Молока ему! Сейчас же! Молока с добавкой минеральной воды Виши. Бегом! За все отвечаю я!
Двадцать минут спустя старик Швейнвег открыл глаза. Люпэн, стоя возле него на коленях, прошептал — медленно и отчетливо, чтобы его слова как следует запечатлелись в мозгу пострадавшего:
— Послушай, Штейнвег. Никому не открывай тайны Пьера Ледюка. Я, Арсен Люпэн, покупаю ее у тебя по любой цене, которую ни запросишь. Только не мешай мне действовать.
Следователь взял за локоть Люпэна и озабоченно спросил:
— А госпожа Формери?
— Госпожа Формери свободна. И с нетерпением вас ждет.
— Как вас понять?
— Очень просто, господин следователь. Я заранее знал, что вы согласитесь на предложенную мною маленькую экспедицию. Отказ с вашей стороны был бы немыслим.
— Почему?
— Госпожа Формери слишком хороша собой…
Глава 2
Страничка современной истории
I
Арсен Люпэн с силой выбросил оба кулака вправо и влево, приложил их к груди, снова развел, опять соединил. За этим движением, повторившимся тридцать раз, последовал наклон торса вперед и назад, а затем — попеременный подъем ног, после него — попеременное вращение рук.
Все это продолжалось четверть часа, те четверть часа, которые он каждый день посвящал шведской гимнастике, чтобы размять мускулатуру.
Окончив упражнения, он устроился за столом, взял чистые листы бумаги, уложенные в пронумерованные пачки, и, сложив один из них, сделал из него конверт. Затем повторил эту операцию с целым рядом других листков бумаги.
Это была работа, на которую он согласился и которой занимался ежедневно, поскольку заключенные обладали правом самим выбирать себе дело по вкусу: склейку конвертов, изготовление бумажных вееров, металлических кошельков и так далее.
Машинально занимая руки таким нехитрым делом, продолжая разминать мышцы этими механическими движениями, Люпэн неустанно думал о своих делах.
Грохот засовов, щелкание замка…
— А, это вы, мой образцовый тюремщик! Неужто настал час заглавнейшего из туалетов, той стрижки волос, которая предшествует финальной, великой рубке?
— Нет, — сказал надзиратель.
— Тогда — занятия? Прогулка во Дворец? Это бы меня удивило; наш добрый господин Формери недавно предупреждал, что с этих пор, ради осторожности, он будет допрашивать меня только здесь, в моей камере, — что несколько мешает, признаться, исполнению моих планов…
— К вам пришли с визитом, — лаконично сообщил тюремщик.
«Вот оно!» — подумал Люпэн.
И, следуя к переговорной, сказал себе:
«Дьявол меня возьми! Если это то, о чем я думаю, значит — я и вправду молодчина! Поставить такое дело на колеса, причем — всего за четыре дня, сидя в тюрьме! Какое достижение!»
Все это продолжалось четверть часа, те четверть часа, которые он каждый день посвящал шведской гимнастике, чтобы размять мускулатуру.
Окончив упражнения, он устроился за столом, взял чистые листы бумаги, уложенные в пронумерованные пачки, и, сложив один из них, сделал из него конверт. Затем повторил эту операцию с целым рядом других листков бумаги.
Это была работа, на которую он согласился и которой занимался ежедневно, поскольку заключенные обладали правом самим выбирать себе дело по вкусу: склейку конвертов, изготовление бумажных вееров, металлических кошельков и так далее.
Машинально занимая руки таким нехитрым делом, продолжая разминать мышцы этими механическими движениями, Люпэн неустанно думал о своих делах.
Грохот засовов, щелкание замка…
— А, это вы, мой образцовый тюремщик! Неужто настал час заглавнейшего из туалетов, той стрижки волос, которая предшествует финальной, великой рубке?
— Нет, — сказал надзиратель.
— Тогда — занятия? Прогулка во Дворец? Это бы меня удивило; наш добрый господин Формери недавно предупреждал, что с этих пор, ради осторожности, он будет допрашивать меня только здесь, в моей камере, — что несколько мешает, признаться, исполнению моих планов…
— К вам пришли с визитом, — лаконично сообщил тюремщик.
«Вот оно!» — подумал Люпэн.
И, следуя к переговорной, сказал себе:
«Дьявол меня возьми! Если это то, о чем я думаю, значит — я и вправду молодчина! Поставить такое дело на колеса, причем — всего за четыре дня, сидя в тюрьме! Какое достижение!»