Люпэн попросил карандаш и бумагу. И написал на чистом листке три цифры: «813».
Граф усмехнулся, не таясь.
— Ах! Что вам в этом кажется смешным? — с раздражением воскликнул Люпэн.
— Ничего… Ничего… Мне даже интересно… Очень интересно…
Девочка посмотрела на протянутый ей листок и отвернулась с рассеянным видом.
— Не действует, — насмешливо заметил граф.
Люпэн написал пять букв: «АПООН».
Изильда встретила их с тем же безразличием.
Люпэн, однако, не отступился. Несколько раз он начертал те же буквы, оставляя между ними различные интервалы. И каждый раз внимательно следил за ее лицом.
Она не шевелилась, глядя на бумагу остановившимся взором, с равнодушием, которое ничто, казалось, не могло уже нарушить. Но вдруг, при очередной попытке, схватила карандаш, вырвала из рук Люпэна последний листок и, словно под действием внезапного озарения, вписала в оставленный интервал между буквами два больших «Л».
Он вздрогнул.
Слово приобрело теперь законченный вид: «АПОЛЛОН».
Изильда не выпускала, однако, карандаша и бумаги и, судорожно сжимая пальцы, с напряженным выражением лица старалась подчинить свою руку нетвердой подсказке расстроенного разума. Люпэн лихорадочно ждал. И она торопливо, словно в галлюцинации, изобразила еще одно слово: «Диана».
— Еще слово! Еще одно! — воскликнул он требовательно.
Она мучительно вертела в пальцах карандаш, сломала грифель, нарисовала обломанным концом большое «Ж» и, обессиленная, выпустила карандаш.
— Еще слово! Так надо! — приказал Люпэн, схватив ее за локоть.
Но увидел по ее глазам, опять безразличным, что мимолетное прояснение не могло более к ней вернуться.
— Пойдемте отсюда, — сказал он немцам.
Он уже удалялся, когда она пустилась за ним бегом и преградила ему путь. Он остановился.
— Чего ты хочешь?
Она протянула открытую ладонь.
— Чего? Денег? Разве она привыкла просить милостыню? — спросил он графа.
— Нет, — отозвался тот. — Ничего не могу понять…
Изильда вынула из кармана две золотые монеты, которые радостно, со звоном подбросила на ладони. Люпэн уставился на них. Это были французские монеты, совсем еще новые, отчеканенные в том же году.
— Где ты их взяла? — с волнением спросил Люпэн. — Французские монеты! Кто их тебе дал, когда? Может быть, сегодня? Отвечай!
И в бессилии пожал плечами.
— Какой же я болван! Будто она в состоянии отвечать! Дорогой граф, будьте добры, одолжите мне сорок марок… Спасибо… Держи, Изильда, это для тебя.
Она взяла обе монеты, позвонила ими, вместе с двумя другими, в ладошке, затем, вытянув руку, указала развалины дворца в стиле Возрождения, движением, указывавшим, казалось, главным образом левое крыло и вершину этого крыла.
Было ли это движение машинальным? Не следовало ли считать его благодарностью за еще две золотых монеты?
Он посмотрел на графа. Тот не переставал улыбаться.
«Какого черта он так посмеивается, скотина? — подумал Люпэн. — Можно подумать, он уже ставит на мне крест».
На всякий случай он направился ко дворцу в сопровождении своей неотступной свиты.
Первый этаж здания состоял из огромных залов для приемов, расположенных анфиладой, где было собрано немного мебели, уцелевшей после пожара. На втором этаже, с северной стороны, тянулась длинная галерея, на которую выходило двенадцать прекрасных, совершенно одинаковых залов. Такая же галерея находилась на третьем этаже, с двадцатью четырьмя комнатами, тоже во всем сходными друг с другом. Все это — опустевшее, разоренное, в самом жалком виде.
Наверху не было уже ничего. Мансарды сгорели.
В течение целого часа Люпэн ходил, пробегал по этажам рысью, галопом, неутомимый, глядя в оба. При наступлении вечера он направился к одному из залов второго этажа, остановился на нем по особым, одному ему известным причинам. И был довольно удивлен, увидев там кайзера, который курил, сидя в кресле, доставленном туда, очевидно, по приказанию. Не смущаясь его присутствием, Люпэн приступил к осмотру этого зала, согласно методу, которым пользовался в подобных случаях, разделив помещение на участки, которые изучал один за другим.
Двадцать минут спустя он сказал:
— Попрошу ваше величество, сир, соблаговолить переменить место. Тут находится камин…
Император покачал головой.
— Так ли это необходимо?
— Да, сир, и этот камин…
— Такой же, как и все остальные. Как и этот зал, ничем не отличающийся от других.
Люпэн посмотрел на императора, не понимая. Но тот поднялся и сказал со смехом:
— По-моему, мсье Люпэн, вы просто позабавились за мой счет.
— В чем же, сир?
— О, Боже мой, невелика беда! Вы добились освобождения при том условии, что вручите мне бумаги, которые мне нужны. И не имеете ни малейшего понятия о месте, в котором они находятся. Я в самом прямом смысле слова… как говорите вы, французы… околпачен.
— Вы так полагаете, сир?
— Еще бы! Если знаешь место, не надо его искать, и вот уже добрых десять часов как вы ищете и ищете. Не думаете ли вы, что настало время для незамедлительного возвращения в камеру?
Люпэн выглядел удивленным.
— Разве ваше величество в качестве крайнего срока не назначило завтрашний день?
— К чему еще ждать?
— Чтобы позволить мне завершить начатую работу.
— Но ведь вы ее еще даже не начинали, мсье Люпэн!
— На этот счет ваше величество ошибается.
— Докажите мне… И я подожду до завтра, до полудня.
Люпэн поразмыслил и серьезным тоном сказал:
— Поскольку ваше величество, чтобы оказать мне доверие, нуждается в доказательствах, вот они. Двенадцать залов, выходящих на примыкающую к ним галерею, имеют разные имена, начальными буквами отмечены соответствующие двери. Одна из таких букв, в меньшей степени поврежденная пламенем, привлекла мое внимание, когда я шел по галерее. Я осмотрел и другие двери; и обнаружил другие, едва различимые инициалы, выгравированные над дверями на протяжении всего коридора.
— Так вот, — продолжал он, — один из этих инициалов — буква «Д», первая в имени богини Дианы. Другая буква — «А», первая в слове «АПОЛЛОН». Оба имени принадлежат мифологическим божествам. Не такое ли значение имеют и прочие буквы? Я обнаружил большое «Ю» — инициал Юпитера; «В» — Венеры; «Г» — Гермеса; «С» — Сатурна и так далее. Эта часть проблемы, следовательно, решена, каждый из двенадцати залов носил имя какого-нибудь олимпийского божества, а комбинация букв «АПОЛЛОН», дополненная Изильдой, обозначает зал Аполлона.
— Следовательно, именно здесь, — заключил Люпэн, — в зале, в котором мы находимся, спрятаны письма. Может быть, достаточно нескольких минут, чтобы их найти.
— Нескольких минут… или нескольких лет! — сказал кайзер со смехом.
Монарх, казалось, забавлялся от души, и граф тоже изображал безграничное веселье.
— Ваше величество соизволит объяснить? — спросил Люпэн.
— Мсье Люпэн, то захватывающее расследование, которое вы сегодня провели с теми блестящими результатами, которые вы нам сейчас изложили, мною уже выполнено. Да, две недели тому назад, вместе с вашим другом Шерлоком Холмсом. Вместе мы расспросили маленькую Изильду; вместе применили к ней тот же метод, что и вы, и опять-таки вместе установили инициалы в галерее и добрались до этого зала, зала Аполлона.
Люпэн побледнел. Он пробормотал:
— Ах! Холмс… Он дошел… До этого места?..
— Да, после четырехдневного поиска. Правда, это мало что нам дало, поскольку мы ничего не нашли. Тем не менее, я знаю, что писем тут уже нет.
Дрожа от ярости, задетый до самой глубины своей гордости, Люпэн извивался под насмешками кайзера, как под ударами плети. Ни разу еще он не чувствовал себя до такой степени униженным. В охватившем его бешенстве он охотно задушил бы толстяка Вальдемара, чей смех выводил его из себя.
Сдержав чувства, он ответил:
— Холмсу, ваше величество, потребовалось четыре дня. Мне — несколько часов. И понадобилось бы еще меньше, если моим поискам не было бы помех.
— С чьей же стороны, Господи? Моего верного графа? Надеюсь, он не посмел…
— Нет, сир, со стороны самого страшного и могущественного из моих врагов, этого исчадия ада, которое убило своего сообщника Альтенгейма.
— Он здесь? Вы так думаете? — воскликнул кайзер с волнением, которое указывало, что ни одна подробность этой драматической истории не была ему неизвестна.
— Он всюду, где бы ни оказался я. Всюду угрожает мне своей неотступной ненавистью. Он сумел угадать меня под маской шефа Сюрте Ленормана. Помог посадить меня в тюрьму. И он продолжает меня преследовать с того дня, как я из нее вышел. Лишь вчера, стараясь застрелить меня в автомобиле, он ранил графа Вальдемара.
— Но что говорит вам о том, что он может оказаться в Вельденце?
— Хотя бы то, что у Изильды странным образом появились две французские монеты.
— Но что он здесь может делать? С какой целью прибыл?
— Не знаю, сир. Но это сам дух зла Ваше величество должно его опасаться. Он способен на все.
— Немыслимо! У меня в этих развалинах две сотни человек. Он не смог бы сюда пробраться. Его бы неминуемо увидели.
— Один человек, вне всякого сомнения, его видел.
— Кто же?
— Изильда.
— Пусть ее допросят. Вальдемар, проводи заключенного к этой девочке.
Люпэн показал свои связанные руки.
— Битва будет трудной. Могу ли я вести ее в таком положении?
Кайзер приказал графу:
— Развяжи его… И держи меня в курсе…
Таким образом, путем нового усилия, смело назвав во время спора омерзительную фигуру убийцы, Люпэн выиграл время и продолжил свой поиск.
«Еще шестнадцать часов, — подумал он. — Это больше, чем мне потребуется».
Они подошли к помещению, в котором жила Изильда, в конце старых зданий, служивших теперь казармой двумстам стражам руин, чье левое крыло, как раз это, было отведено офицерам.
Изильды там не оказалось.
Граф послал на поиск двух солдат. Они вернулись ни с чем. Никто не видел девушки.
Тем не менее она не могла выйти за пределы руин, тогда как дворец был заполнен солдатами расквартированной здесь воинской части и никто не мог бы в него войти.
Наконец жена лейтенанта, который жил в соседней квартире, заявила, что она все время не отходила от окна и что девочка, по всей видимости, никуда не выходила.
— Если бы она не выходила, — воскликнул Вальдемар, — она была бы у себя. А ее нет!
— Может быть, над этим помещением есть еще одно? — предположил Люпэн.
— Да, есть, но без лестницы.
— Вовсе нет, лестница есть.
И он указал дверцу, открытую в какой-то темный проем. В его полумраке виднелись первые ступеньки крутой лестницы.
— Прошу вас, дорогой граф, — сказал Люпэн Вальдемару, который собирался подняться, — предоставьте мне эту честь.
— Зачем?
— Может быть опасность.
Он поспешил наверх и тут же выскочил в низкую и узкую каморку. У него вырвался крик.
— Ох!
— Что такое? — спросил граф, догоняя его.
— Здесь… На полу… Изильда…
Он опустился на колени, но тут же, с первого взгляда понял, что девочка попросту оглушена, что нет и признаков раны, если не считать нескольких царапин на кистях и на руках. Из ее рта, вместо кляпа, торчал платок.
— Все верно, — сказал он, — убийца побывал здесь, с нею. Когда подошли мы, он оглушил ее ударом кулака и заткнул ей рот, чтобы мы не услышали ее криков.
— Но куда он убежал?
— Туда… Посмотрите… Там есть кулуар, по которому сообщались все мансарды этого этажа.
— А оттуда?
— Спустился по лестнице одной из квартир.
— Но его должны были увидеть!
— Кто знает! Это просто невидимка. Неважно! Пошлите ваших людей наводить справки! Пусть обыщут все мансарды, все жилые помещения нижнего этажа!
Он был в нерешительности. Не следовало ли ему принять участие в погоне?
Неясный шум вернул его к девушке. Она приподнялась, и дюжина золотых монет выкатилась из ее руки. Все были французскими.
«Ну да, — подумал он, — я не ошибся. Но для чего столько золота? Если вознаграждение, то за что?»
И тут заметил на полу книгу и нагнулся, чтобы ее поднять. Но еще более быстрым движением девочка бросилась, схватила ее и с безумной силой прижала к себе, словно была готова отстоять от любых попыток отнять у нее эту вещь.
«Может быть, монеты были предложены взамен книги, но она отказалась с нею расстаться. Откуда и царапины на руках. Интересно узнать, зачем эта книга понадобилась убийце? Мог ли он перед тем ознакомиться с ней?»
Он сказал Вальдемару:
— Дорогой граф, прикажите, прошу вас…
Вальдемар подал знак. Трое солдат схватили девочку и после яростной борьбы, во время которой несчастная топала ногами от злости и извивалась, издавая дикие крики, у нее забрали томик.
— Тихо, дитя, — говорил Люпэн, — спокойно… Это — ради доброго дела… И наблюдайте за ней все время! Пока я рассмотрю предмет конфликта…
Это был по меньшей мере столетнего возраста переплетенный в кожу том из собрания сочинений Монтескье, под названием «Путешествие к храму в Книде». Но, едва раскрыв его, Люпэн воскликнул:
— Смотрите! Как странно! К обороту каждой страницы приклеен листок пергамента, и на этих листках — строки тонким, очень мелким почерком…
И в самом начале он прочитал:
— «Дневник шевалье Жиля де Мальреша, французского слуги Его Королевского Высочества князя де Де-Пон-Вельденца, начинаемый в год Господней милости 1794»…
— Так там и написано? — спросил граф.
— Чем это вас удивляет?
— Дед Изильды, старик, умерший два года тому назад, был из семейства Мальрейх, то есть носил ту же фамилию, хотя — германизированную.
— Отлично! Значит, дед Изильды должен был быть сыном или внуком французского слуги, который вел свой дневник в разрозненном томе Монтескье. Так дневник и перешел к Изильде.
Он полистал наудачу книгу.
— «15 сентября 1796 года. Его Высочество охотились… 20 сентября 1796. Его Высочество выезжали верхом. Ему подвели Купидона…
«Черт! — про себя заметил Люпэн. — Не очень-то увлекательное!»
И продолжал листать.
— «12 марта 1803. Я велел передать десять экю Германну. Он служит поваром в Лондоне».
Люпэн рассмеялся.
— Ох, ох! А Германн-то уже лишен престола. Престиж катится вниз!
— Тогдашний правящий великий герцог, — заметил Вальдемар, — действительно был изгнан из своего княжества французскими войсками.
Люпэн продолжал:
— «1809. Сегодня, во вторник, Наполеон ночевал в Вельденце. Я сам стелил постель Его Величеству и также я, на следующее утро, выливал воду после его туалета».
— Вот что! — заметил Люпэн, — Наполеон останавливался в Вельденце?
— Да, когда ехал в армию, во время Австрийской кампании, которая окончилась победой в Ваграме. Это была честь, которой герцогское семейство впоследствии весьма гордилось.
Люпэн продолжил чтение:
— «28 октября 1814. Его Королевское Высочество возвратился в свои владения… 29 октября. В эту ночь я проводил Его Высочество к тайнику и был счастлив показать ему, что никто не догадался о его существовании. Действительно, кто бы мог догадаться, что тайник можно устроить в…»
Он остановился… Вскрикнул… Изильда вырвалась вдруг из рук солдат, которые ее удерживали, бросилась на него и обратилась в бегство, унося книгу.
— Ах, чертовка! Скорее, за ней!.. Отрезайте ей дорогу понизу… Я побегу по кулуару…
Но она захлопнула уже за собой дверь и заперла ее на засов. Люпэну пришлось спуститься вниз и проследовать вдоль служб, вместе с остальными, в поисках лестницы, которая привела бы его обратно, к первому этажу.
Лишь четвертая из квартир оказалась незапертой, и он смог подняться. Но кулуар был уже пуст, и пришлось стучаться в двери, взламывать замки, врываться в незанятые комнаты, тогда как Вальдемар, с равным жаром участвовавший в погоне, прокалывал острием сабли занавески и обои. Послышались крики — их звали со стороны первого этажа, с правого крыла. Они бросились туда. Это кричала жена одного из офицеров, сообщившая, что девушка — у нее.
— Откуда вы это знаете? — спросил Люпэн.
— Я хотела вернуться к себе. Дверь оказалась запертой, и я услышала внутри какой-то шум.
Люпэн действительно не смог открыть эту дверь.
— Окно! — воскликнул он. — Должно же быть окно!
Его провели наружу, и он, пользуясь саблей графа, разбил стекла. Затем, поддержанный двумя солдатами, уцепился за стену, просунул руку, повернул шпингалет и пролез в комнату.
Сидя на корточках перед камином, Изильда предстала перед его взором среди языков пламени.
— Ах, проклятая! — вскричал Люпэн. — Она бросила книгу в огонь!
Он грубо оттолкнул ее, попытался схватить томик, обжегся. Тогда, схватив каминные щипцы, он вытащил его из очага и накрыл ковром, чтобы сбить пламя.
Но было уже поздно. Страницы старой рукописи, уже сгоревшие, рассыпались горстью пепла.
II
Граф усмехнулся, не таясь.
— Ах! Что вам в этом кажется смешным? — с раздражением воскликнул Люпэн.
— Ничего… Ничего… Мне даже интересно… Очень интересно…
Девочка посмотрела на протянутый ей листок и отвернулась с рассеянным видом.
— Не действует, — насмешливо заметил граф.
Люпэн написал пять букв: «АПООН».
Изильда встретила их с тем же безразличием.
Люпэн, однако, не отступился. Несколько раз он начертал те же буквы, оставляя между ними различные интервалы. И каждый раз внимательно следил за ее лицом.
Она не шевелилась, глядя на бумагу остановившимся взором, с равнодушием, которое ничто, казалось, не могло уже нарушить. Но вдруг, при очередной попытке, схватила карандаш, вырвала из рук Люпэна последний листок и, словно под действием внезапного озарения, вписала в оставленный интервал между буквами два больших «Л».
Он вздрогнул.
Слово приобрело теперь законченный вид: «АПОЛЛОН».
Изильда не выпускала, однако, карандаша и бумаги и, судорожно сжимая пальцы, с напряженным выражением лица старалась подчинить свою руку нетвердой подсказке расстроенного разума. Люпэн лихорадочно ждал. И она торопливо, словно в галлюцинации, изобразила еще одно слово: «Диана».
— Еще слово! Еще одно! — воскликнул он требовательно.
Она мучительно вертела в пальцах карандаш, сломала грифель, нарисовала обломанным концом большое «Ж» и, обессиленная, выпустила карандаш.
— Еще слово! Так надо! — приказал Люпэн, схватив ее за локоть.
Но увидел по ее глазам, опять безразличным, что мимолетное прояснение не могло более к ней вернуться.
— Пойдемте отсюда, — сказал он немцам.
Он уже удалялся, когда она пустилась за ним бегом и преградила ему путь. Он остановился.
— Чего ты хочешь?
Она протянула открытую ладонь.
— Чего? Денег? Разве она привыкла просить милостыню? — спросил он графа.
— Нет, — отозвался тот. — Ничего не могу понять…
Изильда вынула из кармана две золотые монеты, которые радостно, со звоном подбросила на ладони. Люпэн уставился на них. Это были французские монеты, совсем еще новые, отчеканенные в том же году.
— Где ты их взяла? — с волнением спросил Люпэн. — Французские монеты! Кто их тебе дал, когда? Может быть, сегодня? Отвечай!
И в бессилии пожал плечами.
— Какой же я болван! Будто она в состоянии отвечать! Дорогой граф, будьте добры, одолжите мне сорок марок… Спасибо… Держи, Изильда, это для тебя.
Она взяла обе монеты, позвонила ими, вместе с двумя другими, в ладошке, затем, вытянув руку, указала развалины дворца в стиле Возрождения, движением, указывавшим, казалось, главным образом левое крыло и вершину этого крыла.
Было ли это движение машинальным? Не следовало ли считать его благодарностью за еще две золотых монеты?
Он посмотрел на графа. Тот не переставал улыбаться.
«Какого черта он так посмеивается, скотина? — подумал Люпэн. — Можно подумать, он уже ставит на мне крест».
На всякий случай он направился ко дворцу в сопровождении своей неотступной свиты.
Первый этаж здания состоял из огромных залов для приемов, расположенных анфиладой, где было собрано немного мебели, уцелевшей после пожара. На втором этаже, с северной стороны, тянулась длинная галерея, на которую выходило двенадцать прекрасных, совершенно одинаковых залов. Такая же галерея находилась на третьем этаже, с двадцатью четырьмя комнатами, тоже во всем сходными друг с другом. Все это — опустевшее, разоренное, в самом жалком виде.
Наверху не было уже ничего. Мансарды сгорели.
В течение целого часа Люпэн ходил, пробегал по этажам рысью, галопом, неутомимый, глядя в оба. При наступлении вечера он направился к одному из залов второго этажа, остановился на нем по особым, одному ему известным причинам. И был довольно удивлен, увидев там кайзера, который курил, сидя в кресле, доставленном туда, очевидно, по приказанию. Не смущаясь его присутствием, Люпэн приступил к осмотру этого зала, согласно методу, которым пользовался в подобных случаях, разделив помещение на участки, которые изучал один за другим.
Двадцать минут спустя он сказал:
— Попрошу ваше величество, сир, соблаговолить переменить место. Тут находится камин…
Император покачал головой.
— Так ли это необходимо?
— Да, сир, и этот камин…
— Такой же, как и все остальные. Как и этот зал, ничем не отличающийся от других.
Люпэн посмотрел на императора, не понимая. Но тот поднялся и сказал со смехом:
— По-моему, мсье Люпэн, вы просто позабавились за мой счет.
— В чем же, сир?
— О, Боже мой, невелика беда! Вы добились освобождения при том условии, что вручите мне бумаги, которые мне нужны. И не имеете ни малейшего понятия о месте, в котором они находятся. Я в самом прямом смысле слова… как говорите вы, французы… околпачен.
— Вы так полагаете, сир?
— Еще бы! Если знаешь место, не надо его искать, и вот уже добрых десять часов как вы ищете и ищете. Не думаете ли вы, что настало время для незамедлительного возвращения в камеру?
Люпэн выглядел удивленным.
— Разве ваше величество в качестве крайнего срока не назначило завтрашний день?
— К чему еще ждать?
— Чтобы позволить мне завершить начатую работу.
— Но ведь вы ее еще даже не начинали, мсье Люпэн!
— На этот счет ваше величество ошибается.
— Докажите мне… И я подожду до завтра, до полудня.
Люпэн поразмыслил и серьезным тоном сказал:
— Поскольку ваше величество, чтобы оказать мне доверие, нуждается в доказательствах, вот они. Двенадцать залов, выходящих на примыкающую к ним галерею, имеют разные имена, начальными буквами отмечены соответствующие двери. Одна из таких букв, в меньшей степени поврежденная пламенем, привлекла мое внимание, когда я шел по галерее. Я осмотрел и другие двери; и обнаружил другие, едва различимые инициалы, выгравированные над дверями на протяжении всего коридора.
— Так вот, — продолжал он, — один из этих инициалов — буква «Д», первая в имени богини Дианы. Другая буква — «А», первая в слове «АПОЛЛОН». Оба имени принадлежат мифологическим божествам. Не такое ли значение имеют и прочие буквы? Я обнаружил большое «Ю» — инициал Юпитера; «В» — Венеры; «Г» — Гермеса; «С» — Сатурна и так далее. Эта часть проблемы, следовательно, решена, каждый из двенадцати залов носил имя какого-нибудь олимпийского божества, а комбинация букв «АПОЛЛОН», дополненная Изильдой, обозначает зал Аполлона.
— Следовательно, именно здесь, — заключил Люпэн, — в зале, в котором мы находимся, спрятаны письма. Может быть, достаточно нескольких минут, чтобы их найти.
— Нескольких минут… или нескольких лет! — сказал кайзер со смехом.
Монарх, казалось, забавлялся от души, и граф тоже изображал безграничное веселье.
— Ваше величество соизволит объяснить? — спросил Люпэн.
— Мсье Люпэн, то захватывающее расследование, которое вы сегодня провели с теми блестящими результатами, которые вы нам сейчас изложили, мною уже выполнено. Да, две недели тому назад, вместе с вашим другом Шерлоком Холмсом. Вместе мы расспросили маленькую Изильду; вместе применили к ней тот же метод, что и вы, и опять-таки вместе установили инициалы в галерее и добрались до этого зала, зала Аполлона.
Люпэн побледнел. Он пробормотал:
— Ах! Холмс… Он дошел… До этого места?..
— Да, после четырехдневного поиска. Правда, это мало что нам дало, поскольку мы ничего не нашли. Тем не менее, я знаю, что писем тут уже нет.
Дрожа от ярости, задетый до самой глубины своей гордости, Люпэн извивался под насмешками кайзера, как под ударами плети. Ни разу еще он не чувствовал себя до такой степени униженным. В охватившем его бешенстве он охотно задушил бы толстяка Вальдемара, чей смех выводил его из себя.
Сдержав чувства, он ответил:
— Холмсу, ваше величество, потребовалось четыре дня. Мне — несколько часов. И понадобилось бы еще меньше, если моим поискам не было бы помех.
— С чьей же стороны, Господи? Моего верного графа? Надеюсь, он не посмел…
— Нет, сир, со стороны самого страшного и могущественного из моих врагов, этого исчадия ада, которое убило своего сообщника Альтенгейма.
— Он здесь? Вы так думаете? — воскликнул кайзер с волнением, которое указывало, что ни одна подробность этой драматической истории не была ему неизвестна.
— Он всюду, где бы ни оказался я. Всюду угрожает мне своей неотступной ненавистью. Он сумел угадать меня под маской шефа Сюрте Ленормана. Помог посадить меня в тюрьму. И он продолжает меня преследовать с того дня, как я из нее вышел. Лишь вчера, стараясь застрелить меня в автомобиле, он ранил графа Вальдемара.
— Но что говорит вам о том, что он может оказаться в Вельденце?
— Хотя бы то, что у Изильды странным образом появились две французские монеты.
— Но что он здесь может делать? С какой целью прибыл?
— Не знаю, сир. Но это сам дух зла Ваше величество должно его опасаться. Он способен на все.
— Немыслимо! У меня в этих развалинах две сотни человек. Он не смог бы сюда пробраться. Его бы неминуемо увидели.
— Один человек, вне всякого сомнения, его видел.
— Кто же?
— Изильда.
— Пусть ее допросят. Вальдемар, проводи заключенного к этой девочке.
Люпэн показал свои связанные руки.
— Битва будет трудной. Могу ли я вести ее в таком положении?
Кайзер приказал графу:
— Развяжи его… И держи меня в курсе…
Таким образом, путем нового усилия, смело назвав во время спора омерзительную фигуру убийцы, Люпэн выиграл время и продолжил свой поиск.
«Еще шестнадцать часов, — подумал он. — Это больше, чем мне потребуется».
Они подошли к помещению, в котором жила Изильда, в конце старых зданий, служивших теперь казармой двумстам стражам руин, чье левое крыло, как раз это, было отведено офицерам.
Изильды там не оказалось.
Граф послал на поиск двух солдат. Они вернулись ни с чем. Никто не видел девушки.
Тем не менее она не могла выйти за пределы руин, тогда как дворец был заполнен солдатами расквартированной здесь воинской части и никто не мог бы в него войти.
Наконец жена лейтенанта, который жил в соседней квартире, заявила, что она все время не отходила от окна и что девочка, по всей видимости, никуда не выходила.
— Если бы она не выходила, — воскликнул Вальдемар, — она была бы у себя. А ее нет!
— Может быть, над этим помещением есть еще одно? — предположил Люпэн.
— Да, есть, но без лестницы.
— Вовсе нет, лестница есть.
И он указал дверцу, открытую в какой-то темный проем. В его полумраке виднелись первые ступеньки крутой лестницы.
— Прошу вас, дорогой граф, — сказал Люпэн Вальдемару, который собирался подняться, — предоставьте мне эту честь.
— Зачем?
— Может быть опасность.
Он поспешил наверх и тут же выскочил в низкую и узкую каморку. У него вырвался крик.
— Ох!
— Что такое? — спросил граф, догоняя его.
— Здесь… На полу… Изильда…
Он опустился на колени, но тут же, с первого взгляда понял, что девочка попросту оглушена, что нет и признаков раны, если не считать нескольких царапин на кистях и на руках. Из ее рта, вместо кляпа, торчал платок.
— Все верно, — сказал он, — убийца побывал здесь, с нею. Когда подошли мы, он оглушил ее ударом кулака и заткнул ей рот, чтобы мы не услышали ее криков.
— Но куда он убежал?
— Туда… Посмотрите… Там есть кулуар, по которому сообщались все мансарды этого этажа.
— А оттуда?
— Спустился по лестнице одной из квартир.
— Но его должны были увидеть!
— Кто знает! Это просто невидимка. Неважно! Пошлите ваших людей наводить справки! Пусть обыщут все мансарды, все жилые помещения нижнего этажа!
Он был в нерешительности. Не следовало ли ему принять участие в погоне?
Неясный шум вернул его к девушке. Она приподнялась, и дюжина золотых монет выкатилась из ее руки. Все были французскими.
«Ну да, — подумал он, — я не ошибся. Но для чего столько золота? Если вознаграждение, то за что?»
И тут заметил на полу книгу и нагнулся, чтобы ее поднять. Но еще более быстрым движением девочка бросилась, схватила ее и с безумной силой прижала к себе, словно была готова отстоять от любых попыток отнять у нее эту вещь.
«Может быть, монеты были предложены взамен книги, но она отказалась с нею расстаться. Откуда и царапины на руках. Интересно узнать, зачем эта книга понадобилась убийце? Мог ли он перед тем ознакомиться с ней?»
Он сказал Вальдемару:
— Дорогой граф, прикажите, прошу вас…
Вальдемар подал знак. Трое солдат схватили девочку и после яростной борьбы, во время которой несчастная топала ногами от злости и извивалась, издавая дикие крики, у нее забрали томик.
— Тихо, дитя, — говорил Люпэн, — спокойно… Это — ради доброго дела… И наблюдайте за ней все время! Пока я рассмотрю предмет конфликта…
Это был по меньшей мере столетнего возраста переплетенный в кожу том из собрания сочинений Монтескье, под названием «Путешествие к храму в Книде». Но, едва раскрыв его, Люпэн воскликнул:
— Смотрите! Как странно! К обороту каждой страницы приклеен листок пергамента, и на этих листках — строки тонким, очень мелким почерком…
И в самом начале он прочитал:
— «Дневник шевалье Жиля де Мальреша, французского слуги Его Королевского Высочества князя де Де-Пон-Вельденца, начинаемый в год Господней милости 1794»…
— Так там и написано? — спросил граф.
— Чем это вас удивляет?
— Дед Изильды, старик, умерший два года тому назад, был из семейства Мальрейх, то есть носил ту же фамилию, хотя — германизированную.
— Отлично! Значит, дед Изильды должен был быть сыном или внуком французского слуги, который вел свой дневник в разрозненном томе Монтескье. Так дневник и перешел к Изильде.
Он полистал наудачу книгу.
— «15 сентября 1796 года. Его Высочество охотились… 20 сентября 1796. Его Высочество выезжали верхом. Ему подвели Купидона…
«Черт! — про себя заметил Люпэн. — Не очень-то увлекательное!»
И продолжал листать.
— «12 марта 1803. Я велел передать десять экю Германну. Он служит поваром в Лондоне».
Люпэн рассмеялся.
— Ох, ох! А Германн-то уже лишен престола. Престиж катится вниз!
— Тогдашний правящий великий герцог, — заметил Вальдемар, — действительно был изгнан из своего княжества французскими войсками.
Люпэн продолжал:
— «1809. Сегодня, во вторник, Наполеон ночевал в Вельденце. Я сам стелил постель Его Величеству и также я, на следующее утро, выливал воду после его туалета».
— Вот что! — заметил Люпэн, — Наполеон останавливался в Вельденце?
— Да, когда ехал в армию, во время Австрийской кампании, которая окончилась победой в Ваграме. Это была честь, которой герцогское семейство впоследствии весьма гордилось.
Люпэн продолжил чтение:
— «28 октября 1814. Его Королевское Высочество возвратился в свои владения… 29 октября. В эту ночь я проводил Его Высочество к тайнику и был счастлив показать ему, что никто не догадался о его существовании. Действительно, кто бы мог догадаться, что тайник можно устроить в…»
Он остановился… Вскрикнул… Изильда вырвалась вдруг из рук солдат, которые ее удерживали, бросилась на него и обратилась в бегство, унося книгу.
— Ах, чертовка! Скорее, за ней!.. Отрезайте ей дорогу понизу… Я побегу по кулуару…
Но она захлопнула уже за собой дверь и заперла ее на засов. Люпэну пришлось спуститься вниз и проследовать вдоль служб, вместе с остальными, в поисках лестницы, которая привела бы его обратно, к первому этажу.
Лишь четвертая из квартир оказалась незапертой, и он смог подняться. Но кулуар был уже пуст, и пришлось стучаться в двери, взламывать замки, врываться в незанятые комнаты, тогда как Вальдемар, с равным жаром участвовавший в погоне, прокалывал острием сабли занавески и обои. Послышались крики — их звали со стороны первого этажа, с правого крыла. Они бросились туда. Это кричала жена одного из офицеров, сообщившая, что девушка — у нее.
— Откуда вы это знаете? — спросил Люпэн.
— Я хотела вернуться к себе. Дверь оказалась запертой, и я услышала внутри какой-то шум.
Люпэн действительно не смог открыть эту дверь.
— Окно! — воскликнул он. — Должно же быть окно!
Его провели наружу, и он, пользуясь саблей графа, разбил стекла. Затем, поддержанный двумя солдатами, уцепился за стену, просунул руку, повернул шпингалет и пролез в комнату.
Сидя на корточках перед камином, Изильда предстала перед его взором среди языков пламени.
— Ах, проклятая! — вскричал Люпэн. — Она бросила книгу в огонь!
Он грубо оттолкнул ее, попытался схватить томик, обжегся. Тогда, схватив каминные щипцы, он вытащил его из очага и накрыл ковром, чтобы сбить пламя.
Но было уже поздно. Страницы старой рукописи, уже сгоревшие, рассыпались горстью пепла.
II
Люпэн посмотрел на нее долгим взглядом. Граф проронил:
— По-моему, она знала, что делала.
— Нет-нет, она этого не знала. Но дед должен был доверить ей эту книгу как величайшее сокровище, семейное достояние, которое никто не должен был прочитать. И в приступе безумия она предпочла бросить ее в огонь, чем выпустить из рук.
— А дальше?
— Что — дальше?
— Вы теперь не доберетесь уже до тайника?
— Ах, ах, дорогой граф! Хотя и на минуту, мой успех показался вам возможным! И Люпэн, в ваших глазах, теперь — не совсем шарлатан! Будьте же спокойны, Вальдемар, у лука нашего Люпэна — далеко не одна тетива. Я добьюсь своего.
— До завтрашнего полудня?
— До нынешней полуночи. Но я просто умираю с голоду. И если ваша добрая душа не промолчит… Его провели в один из залов, отведенных под офицерскую столовую, и подали плотный ужин, в то время как граф отправился с докладом к своему повелителю. Двадцать минут спустя Вальдемар возвратился. И они уселись друг против друга, молчаливые и задумчивые.
— Добрая сигара, Вальдемар, была бы совсем не лишней… Благодарю. Приятно потрескивает в пальцах, как полагается настоящим гаванским, уважающим свое достоинство…
Он закурил и, по прошествии двух минут:
— Можете курить, граф, меня это не потревожит.
Так прошел час. Граф Вальдемар подремывал и, чтобы отогнать от себя сон, время от времени выпивал бокал шампанского. Мимо них, по делам службы, деловито сновали солдаты.
— Кофе! — попросил Люпэн.
Ему принесли кофе.
— До чего он, однако, скверный, — проворчал Люпэн. — Неужто такой пьет сам кесарь! Еще чашечку, тем не менее, Вальдемар. Ночь, возможно, будет трудной. Ох! Какой скверный кофе!
Он закурил вторую сигару и не сказал более ни слова.
Внезапно Вальдемар вскочил на ноги и с возмущенным видом крикнул Люпэну:
— Эй, вы! Встать!
Люпэн как раз насвистывал. И мирно продолжал это безобидное занятие.
— Встать, говорят вам!
Люпэн обернулся. Его величество кайзер вошел в зал.
Он встал.
— Ну, как наши дела? — спросил монарх.
— Уверен, сир, в скором времени ваше величество будет удовлетворено.
— Что? Вы уже знаете?
— Где тайник? Приблизительно, сир… Некоторые детали от меня ускользают, но… на месте все должно проясниться, сомнений уже нет.
— Мы останемся здесь?
— Нет, сир, я буду просить ваше величество проследовать со мной до дворца. Но время еще есть, и, если Ваше величество позволит, я хотел бы прежде поразмыслить над двумя или тремя подробностями.
И, не ожидая ответа, к великому возмущению Вальдемара, Люпэн снова сел.
Несколько минут спустя, поговорив в стороне с графом, император подошел опять.
— Мсье Люпэн на сей раз готов?
Люпэн безмолвствовал. Вопрос повторился; голова Люпэна свалилась набок.
— Но он же спит! Черт возьми, он спит!
Взбешенный Вальдемар с силой стал трясти его за плечо. Но Люпэн сполз со стула, вытянулся на паркете, два или три раза дернулся в судороге и застыл в неподвижности.
— Что с ним? — воскликнул кайзер. — Он не умер, надеюсь?!
Взяв лампу, он склонился над упавшим Люпэном.
— Смотри, как он бледен! Восковое лицо! Смотри, Вальдемар! Послушай сердце… Он жив?
— Да, ваше величество, — сообщил вскоре граф, — сердце бьется очень ровно.
— Что же тогда? Ничего не понимаю! Что случилось?
— Может быть, вызвать врача?
— Конечно, прикажи…
Врач нашел Люпэна в том же состоянии, в мирной неподвижности. Он велел положить его на койку, внимательно осмотрел и спросил, что ел сегодня пациент.
— Вы подозреваете отравление, доктор?
— Нет, ваше величество, признаков отравления нет. Но, полагаю… Что с этим подносом, этой чашкой?
— В ней был кофе, — сказал граф.
— Для вас?
— Нет, для него. Я кофе не пил.
Врач налил себе из того же кофейника, попробовал напиток и заключил:
— Я не ошибся. Пациента усыпили с помощью наркотика.
— Но кто мог это сделать? — вне себя крикнул император. — Послушай, Вальдемар! Здесь творятся возмутительные вещи!
— Ваше величество…
— С меня довольно! Да, довольно! Я теперь уже думаю, что этот человек прав, и в замке действительно кто-то есть. Эти монеты, этот наркотик…
— Если бы кто-нибудь проник за наши кордоны, это стало бы известно, ваше величество… Вот уже три часа люди ищут во всех углах.
— Но не я ведь готовил этот кофе, можешь быть уверен… Если это не ты…
— О, ваше величество!
— Так вот, ищи, проверяй… У тебя двести человек, а службы не так уж велики. Этот бандит, ясное дело, рыщет где-то здесь, вокруг этих зданий, возле кухни… Не знаю, где еще… Давай! Шевелись!
Всю ночь напролет толстяк Вальдемар добросовестно шевелился, выполняя приказ своего господина, хотя и без особой убежденности, поскольку было просто невозможно, чтобы кто-нибудь чужой сумел затаиться среди охраняемых с такой строгостью руин. И дальнейшее подтвердило: поиски оказались бесполезными, никто не смог также обнаружить, чья таинственная рука приготовила усыпляющий напиток.
Люпэн провел эту ночь на своей койке, словно бездыханный. Утром врач, не оставлявший его ни на минуту, отвечал посланному кайзером офицеру, что больной еще почивает.
В девять часов, однако, он совершил первое движение, нечто вроде усилия проснуться. Немного позднее сумел пробормотать:
— Который час?
— Девять тридцать пять.
Он совершил новое усилие, и было видно, что, борясь с оцепенением, все его существо отчаянно напрягается, чтобы вернуться к жизни. Часы прозвонили десять раз. Он вздрогнул и проронил:
— Пусть меня отнесут… Отнесут во дворец…
С разрешения врача Вальдемар вызвал своих людей и послал с новостью к кайзеру. Люпэна переложили на носилки и двинулись ко дворцу.
— На второй этаж, — прошептал он.
Его подняли наверх.
— В конце коридора, — сказал он, — последняя комната слева.
Его отнесли в указанную им комнату, оказавшуюся двенадцатой, и принесли стул, на который усадили, обессиленного вконец.
Прибыл император. Люпэн не пошевелился, с отсутствующим видом, с ничего не выражающим взором. Несколько минут спустя он, казалось, опять начал приходить в себя. Обвел глазами вокруг стены, потолок, присутствующих, затем спросил:
— Это был, наверно, наркотик?
— Да, — кивнул доктор.
— Того… человека… нашли?
— Нет.
Он, казалось, еще поразмыслил, несколько раз, словно в раздумье, кивнул, но скоро заметили, что он опять спит.
Император подозвал Вальдемара.
— Прикажи подать твой автомобиль.
— Ах? Но тогда, ваше величество?..
— Чего уж там! Мне теперь кажется, что он просто над нами смеется. Что все это — комедия, разыгранная для того, чтобы выиграть время.
— Возможно… Действительно… — согласился граф.
— Да это же очевидно! Он пользуется некоторыми любопытными совпадениями, но не знает при этом ничего, и история с монетами, с наркотиком, все это — чистые выдумки. Если будем и дальше играть с ним в эти игры, он ускользнет у нас промеж пальцев. Прикажи подать авто, Вальдемар.
Граф отдал приказ и вернулся. Люпэн все еще не просыпался. Между тем кайзер, осматривавший зал, спросил:
— Это зал Минервы, не так ли?
— Да, сир.
— К чему же здесь, в двух разных местах, буква «Н»?
В зале действительно были видны два «Н» — над камином, другой — над старинными часами, вделанными в стену и давно разбитыми; из комнаты был виден их сложный механизм, неподвижно повисшие на цепях гири.
— Это два «Н», — начал Вальдемар…
Кайзер не дослушал ответ. Люпэн опять зашевелился, открыв глаза и издавая нечленораздельные звуки. Он поднялся, сделал несколько шагов и упал, утратив снова силы. И тогда последовала борьба, отчаянная борьба его разума, нервов, воли против страшного онемения, которое его парализовало, борьба умирающего против смерти, борьба жизни против небытия. Зрелище поистине вызывало сострадание.
— По-моему, она знала, что делала.
— Нет-нет, она этого не знала. Но дед должен был доверить ей эту книгу как величайшее сокровище, семейное достояние, которое никто не должен был прочитать. И в приступе безумия она предпочла бросить ее в огонь, чем выпустить из рук.
— А дальше?
— Что — дальше?
— Вы теперь не доберетесь уже до тайника?
— Ах, ах, дорогой граф! Хотя и на минуту, мой успех показался вам возможным! И Люпэн, в ваших глазах, теперь — не совсем шарлатан! Будьте же спокойны, Вальдемар, у лука нашего Люпэна — далеко не одна тетива. Я добьюсь своего.
— До завтрашнего полудня?
— До нынешней полуночи. Но я просто умираю с голоду. И если ваша добрая душа не промолчит… Его провели в один из залов, отведенных под офицерскую столовую, и подали плотный ужин, в то время как граф отправился с докладом к своему повелителю. Двадцать минут спустя Вальдемар возвратился. И они уселись друг против друга, молчаливые и задумчивые.
— Добрая сигара, Вальдемар, была бы совсем не лишней… Благодарю. Приятно потрескивает в пальцах, как полагается настоящим гаванским, уважающим свое достоинство…
Он закурил и, по прошествии двух минут:
— Можете курить, граф, меня это не потревожит.
Так прошел час. Граф Вальдемар подремывал и, чтобы отогнать от себя сон, время от времени выпивал бокал шампанского. Мимо них, по делам службы, деловито сновали солдаты.
— Кофе! — попросил Люпэн.
Ему принесли кофе.
— До чего он, однако, скверный, — проворчал Люпэн. — Неужто такой пьет сам кесарь! Еще чашечку, тем не менее, Вальдемар. Ночь, возможно, будет трудной. Ох! Какой скверный кофе!
Он закурил вторую сигару и не сказал более ни слова.
Внезапно Вальдемар вскочил на ноги и с возмущенным видом крикнул Люпэну:
— Эй, вы! Встать!
Люпэн как раз насвистывал. И мирно продолжал это безобидное занятие.
— Встать, говорят вам!
Люпэн обернулся. Его величество кайзер вошел в зал.
Он встал.
— Ну, как наши дела? — спросил монарх.
— Уверен, сир, в скором времени ваше величество будет удовлетворено.
— Что? Вы уже знаете?
— Где тайник? Приблизительно, сир… Некоторые детали от меня ускользают, но… на месте все должно проясниться, сомнений уже нет.
— Мы останемся здесь?
— Нет, сир, я буду просить ваше величество проследовать со мной до дворца. Но время еще есть, и, если Ваше величество позволит, я хотел бы прежде поразмыслить над двумя или тремя подробностями.
И, не ожидая ответа, к великому возмущению Вальдемара, Люпэн снова сел.
Несколько минут спустя, поговорив в стороне с графом, император подошел опять.
— Мсье Люпэн на сей раз готов?
Люпэн безмолвствовал. Вопрос повторился; голова Люпэна свалилась набок.
— Но он же спит! Черт возьми, он спит!
Взбешенный Вальдемар с силой стал трясти его за плечо. Но Люпэн сполз со стула, вытянулся на паркете, два или три раза дернулся в судороге и застыл в неподвижности.
— Что с ним? — воскликнул кайзер. — Он не умер, надеюсь?!
Взяв лампу, он склонился над упавшим Люпэном.
— Смотри, как он бледен! Восковое лицо! Смотри, Вальдемар! Послушай сердце… Он жив?
— Да, ваше величество, — сообщил вскоре граф, — сердце бьется очень ровно.
— Что же тогда? Ничего не понимаю! Что случилось?
— Может быть, вызвать врача?
— Конечно, прикажи…
Врач нашел Люпэна в том же состоянии, в мирной неподвижности. Он велел положить его на койку, внимательно осмотрел и спросил, что ел сегодня пациент.
— Вы подозреваете отравление, доктор?
— Нет, ваше величество, признаков отравления нет. Но, полагаю… Что с этим подносом, этой чашкой?
— В ней был кофе, — сказал граф.
— Для вас?
— Нет, для него. Я кофе не пил.
Врач налил себе из того же кофейника, попробовал напиток и заключил:
— Я не ошибся. Пациента усыпили с помощью наркотика.
— Но кто мог это сделать? — вне себя крикнул император. — Послушай, Вальдемар! Здесь творятся возмутительные вещи!
— Ваше величество…
— С меня довольно! Да, довольно! Я теперь уже думаю, что этот человек прав, и в замке действительно кто-то есть. Эти монеты, этот наркотик…
— Если бы кто-нибудь проник за наши кордоны, это стало бы известно, ваше величество… Вот уже три часа люди ищут во всех углах.
— Но не я ведь готовил этот кофе, можешь быть уверен… Если это не ты…
— О, ваше величество!
— Так вот, ищи, проверяй… У тебя двести человек, а службы не так уж велики. Этот бандит, ясное дело, рыщет где-то здесь, вокруг этих зданий, возле кухни… Не знаю, где еще… Давай! Шевелись!
Всю ночь напролет толстяк Вальдемар добросовестно шевелился, выполняя приказ своего господина, хотя и без особой убежденности, поскольку было просто невозможно, чтобы кто-нибудь чужой сумел затаиться среди охраняемых с такой строгостью руин. И дальнейшее подтвердило: поиски оказались бесполезными, никто не смог также обнаружить, чья таинственная рука приготовила усыпляющий напиток.
Люпэн провел эту ночь на своей койке, словно бездыханный. Утром врач, не оставлявший его ни на минуту, отвечал посланному кайзером офицеру, что больной еще почивает.
В девять часов, однако, он совершил первое движение, нечто вроде усилия проснуться. Немного позднее сумел пробормотать:
— Который час?
— Девять тридцать пять.
Он совершил новое усилие, и было видно, что, борясь с оцепенением, все его существо отчаянно напрягается, чтобы вернуться к жизни. Часы прозвонили десять раз. Он вздрогнул и проронил:
— Пусть меня отнесут… Отнесут во дворец…
С разрешения врача Вальдемар вызвал своих людей и послал с новостью к кайзеру. Люпэна переложили на носилки и двинулись ко дворцу.
— На второй этаж, — прошептал он.
Его подняли наверх.
— В конце коридора, — сказал он, — последняя комната слева.
Его отнесли в указанную им комнату, оказавшуюся двенадцатой, и принесли стул, на который усадили, обессиленного вконец.
Прибыл император. Люпэн не пошевелился, с отсутствующим видом, с ничего не выражающим взором. Несколько минут спустя он, казалось, опять начал приходить в себя. Обвел глазами вокруг стены, потолок, присутствующих, затем спросил:
— Это был, наверно, наркотик?
— Да, — кивнул доктор.
— Того… человека… нашли?
— Нет.
Он, казалось, еще поразмыслил, несколько раз, словно в раздумье, кивнул, но скоро заметили, что он опять спит.
Император подозвал Вальдемара.
— Прикажи подать твой автомобиль.
— Ах? Но тогда, ваше величество?..
— Чего уж там! Мне теперь кажется, что он просто над нами смеется. Что все это — комедия, разыгранная для того, чтобы выиграть время.
— Возможно… Действительно… — согласился граф.
— Да это же очевидно! Он пользуется некоторыми любопытными совпадениями, но не знает при этом ничего, и история с монетами, с наркотиком, все это — чистые выдумки. Если будем и дальше играть с ним в эти игры, он ускользнет у нас промеж пальцев. Прикажи подать авто, Вальдемар.
Граф отдал приказ и вернулся. Люпэн все еще не просыпался. Между тем кайзер, осматривавший зал, спросил:
— Это зал Минервы, не так ли?
— Да, сир.
— К чему же здесь, в двух разных местах, буква «Н»?
В зале действительно были видны два «Н» — над камином, другой — над старинными часами, вделанными в стену и давно разбитыми; из комнаты был виден их сложный механизм, неподвижно повисшие на цепях гири.
— Это два «Н», — начал Вальдемар…
Кайзер не дослушал ответ. Люпэн опять зашевелился, открыв глаза и издавая нечленораздельные звуки. Он поднялся, сделал несколько шагов и упал, утратив снова силы. И тогда последовала борьба, отчаянная борьба его разума, нервов, воли против страшного онемения, которое его парализовало, борьба умирающего против смерти, борьба жизни против небытия. Зрелище поистине вызывало сострадание.