Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Мишель Лебрэн
ПО ЗАДАНИЮ ПРЕСТУПНОГО СИНДИКАТА
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
НОВЫЙ ОРЛЕАН
Глава 1
Она смеялась, не подозревая о том, что ей уже не увидеть, как занимается новый день. Она смеялась от ощущения своей молодости, красоты, восхищения, которое она вызывала, ей было приятно находиться в обществе красивого мужчины.
Они ужинали в патио, окруженном благоухающими бугенвиллеями, их обслуживали предупредительные официанты-негры. От других столиков их отделял фонтан. Боб говорил ей какие-то банальности, но его легкий акцент придавал им оригинальности. Поверх стола он взял ее за руки, она не противилась, ее охватила сладкая истома, терпкий, возбуждающий чувственность воздух этой праздничной ночи почти опьянил ее.
— Кто вы, Кристина?
С нарочитой серьезностью она принялась отвечать:
— Бушэ Кристина, двадцать четыре года, француженка...
— Я вас не об этом спрашиваю.
— Вы прекрасно видите, кто я. Разве вы сами не в состоянии составить мнение о человеке? Вы меня разочаровываете, мой дорогой! Вам недостает психологического чутья.
— Вы думаете? Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы избалованный ребенок с весьма оригинальным характером, и ваш рассудок на столько же холоден, насколько вы красивы.
— Все это несколько противоречиво, разве нет?
Он протянул ей золотой портсигар. Она взяла из него сигарету, зажала ее в губах, наклонилась к огромной свече, стоявшей на столе, вдохнула дым, прищурив немного глаза, закашлялась.
— Я, очевидно, никогда не привыкну к белому табаку.
Боб уже подзывал официанта, чтобы заказать другие сигареты. Она остановила его.
— Мне необходимо к нему привыкнуть. Я уже пытаюсь это делать.
Боб, чей монолог был прерван, попытался продолжить:
— Вы богаты...
— ...молода и красива, вы мне это говорили раз пятьдесят за два дня. А вы — бедный, старый и некрасивый. Таким образом, мы удачно дополняем друг друга. Обычно вы приходите к такому заключению. Мы — идеальная пара!
Он сделал вид, что очень огорчен.
— Вы насмехаетесь надо мной? Дело в том, что я плохо говорю на вашем языке... Я не всегда успеваю за вашими мыслями... Вы не имеете права этим пользоваться, мы не на равных!..
— Тогда, мой драгоценный Боб, почему вы упорно пытаетесь выйти за рамки ваших полномочий? Мой отец доверил вам меня, чтобы вы показали мне город, а не ухаживали за мной. Я вас уверяю, французы — менее предприимчивы.
— Вам со мной скучно.
— Мне с вами скучно только тогда, когда вы начинаете флиртовать. Еще слишком рано, мы знакомы неделю, и мне пока не надоела роль туристки. Не волнуйтесь, когда меня пре сытит фольклор, живописные кварталы и старые памятники, я дам вам знать.
— Я подожду. Но я могу вам гарантировать, что этой ночью местные обычаи вам опротивеют настолько, что еще до рассвета вы начнете умолять меня поухаживать за вами.
— Держу пари. Налейте-ка мне, пожалуйста, еще выпить,
С улицы доносился треск фейерверка. Отовсюду с веселой беззаботностью спешили люди в маскарадных костюмах. Это был последний день праздника Марди гра (Народный праздник накануне поста).
Боб подписал чек и вышел, Кристина догнала его в гардеробе. Другие пары тоже поднимались из-за столиков, не желая пропустить ни одной минуты праздника,
Они вновь оказались на узких улочках Вьё Карре, вдохнули немного терпкий запах, исходивший от порта, который смешивался с более резким запахом взрывавшихся петард.
Неосознанно Кристина прижалась к Бобу, позволив ему покровительственно обнять ее за плечи и доверившись ему.
Вокруг них теснились маски. Перед кабаре с настежь открытыми дверями готовился к торжественному маршу негритянский духовой оркестр. Возбужденные дети уже танцевали, кидая в толпу хлопушки и серпантин. Вдруг оркестр заиграл «Ожидая Роберта И. Ли» и направился в сторону порта, сопровождаемый группами радостно взволнованных людей.
— Мне кажется» я вижу сон.
— Почему, Кристина?
— На той неделе я еще была в университете в Лозанне, а сегодня вечером я уже в гуще кар навала в Новом Орлеане... Я будто вижу себя в цветном фильме...
— Но это так и есть. Вы — героиня фильма, я — первый любовник, и в конце девятой бобины вы упадете в мои объятия после многочисленных приключений, выдуманных сценаристом без особого воображения.
Улыбнувшись» она чуть прижалась к нему, мысленно воспроизводя события недели.
Сначала известие о том, что мать умерла в своей квартире в Париже от остановки сердца вследствие алкогольного отравления, Кристину это не особенно потрясло, так как она провела с матерью всего лишь несколько выходных.
Затем телеграмма от отца, к которой прилагался билет на самолет: «Я тебя жду. Приезжай быстрее».
Кристина собрала чемоданы и, оказавшись двенадцать часов спустя в городе своего детства, открыла для себя совершенно новый мир.
— Кристина, о чем вы думаете?
— Ни о чем. Мне хорошо.
— Мне тоже.
Они миновали Кэнэл-стрит, остановились посреди толпы, глядя на колонны барабанщиц, проходивших под гирляндами разноцветных лампочек.
И тут она услышала восклицания Боба, который встретил своих друзей — Он познакомил с ними Кристину. Девицы были уже совсем пьяные. Мужчины держались, но не намного лучше. Они могли сохранять вертикальное положение не очень долго.
— Кристина Бушэ? Дочь адвоката? Я очень хорошо знаю вашего отца! Впрочем, он нас приглашал к себе в гости на следующей неделе...
— Приемы Джона Бушэ известны во всей Луизиане! Он считает для себя делом чести, чтобы его гости не могли самостоятельно добраться до дому!
Все говорили по-французски с легким акцентом» немного напоминающим бургундский. Один из мужчин предложил пропустить по рюмочке в плавучем ресторане, а потом пойти к нему домой, откуда они прекрасно смогли бы посмотреть на фейерверк.
Толпа становилась все плотнее. Кристина, которую толкали и справа, и слева, вскоре оказалась между двумя незнакомцами, крикливыми и элегантными, с нахальными замашками, тогда как на Бобе повисли девицы, увешанные украшениями.
С колесного парохода» пришвартованного между двумя грузовыми судами, начищенными до блеска» призывно донеслась сирена. Внутри плавучего ресторана царили невероятная теснота и гвалт: музыка, крики, смех. В руку Кристины сунули толстый стакан, края которого были покрыты сахаром, словно инеем. Она попробовала и спросила:
— Что это?
— Местный яд. Называется «порция зомби».
Она осушила стакан, потом еще один и увидела вдруг совсем близко чье-то веселое лицо, почувствовала, как чье-то тело прижимается к ней, и вот она уже покачивается в ритме музыки, различая сквозь сигарный дым своего друга Боба, который вовсю целуется с какой-то блондинкой. Она закрыла глаза и погрузилась в пьяное забытье.
Она пришла в себя в незнакомой квартире, обитой красной тканью, где все еще толкались люди. Ее вывели на балкон с перилами из кованого железа, и она смотрела на фейерверк, продолжая пить.
Позади нее кто-то ссорился. Об пол вдребезги разбилась бутылка. Кристина обернулась, чтобы узнать, что произошло, но в квартире, освещаемой время от времени мерцающим светом зеленых или белых римских свечей, было темно и совершенно ничего не видно.
Наконец она в тихой комнате, слышится легкая музыка. Шум голосов доносится лишь откуда-то издалека. Над ней красный огонек сигареты.
— Отдохните, дорогая.
Успокоенная, она закрыла глаза. И вдруг на нее обрушилось чье-то тело. Она каталась по кровати, пытаясь увернуться от мужчины и найти на ощупь дверь, свет, сама не зная точно что. Мужчина ее ловил, сжимал ее бедра, груди. Она чувствовала на своем лице его тяжелое дыхание, он пытался поймать ее губы. Изо всех сил она отталкивала его.
— Нет, Боб, пожалуйста. Громовой хохот.
— Твой Боб в стельку пьян, дорогуша! Меня зовут Брэдли.
Брэдли? Это который? Она их почти не рассмотрела... Высокий блондин, работающий в нефтяной промышленности, или толстый банкир с приплюснутым носом? Глупо, но она размышляла над этим, продолжая кое-как отбиваться от своего агрессора.
Она не осмеливалась кричать из-за стыда перед людьми, из-за того, что ей не хотелось устраивать скандал, а также из страха выставить себя на посмешище. Ее поведение, возможно, вызвало бы удивление. Разве не была она для них француженкой, а значит, существом свободным, чувственным и легкодоступным? Ведь это был разгар праздника Марди гра!
Вдруг дверь открылась. Она облегченно вздохнула, узнав Боба, и почувствовала, как объятия Брэдли ослабевают.
Теперь сцепились двое мужчин. Они были пьяны, их движения неловки, с губ слетали нечленораздельные восклицания. Один из них поскользнулся, замахал в воздухе руками, пытаясь обрести равновесие, смахнув при этом на пол большую фарфоровую вазу в восточном стиле, и в конце концов рухнул на кровать, не в силах более пошевелиться. Брэдли.
— Браво! Чемпион!
Одна из девиц, которая зажгла свет, взяла Боба за запястье и подняла его руку вверх.
Под любопытными и игривыми взглядами Кристина поправляла одежду, наносила на щеки румяна.
— Извините меня...
Все мило смеялись. Ее похлопывали по спине, по плечам.
— С Брэдли всегда одно и то же. Он теряет над собой контроль, когда слишком много выпьет. Через час он начнет мучиться угрызениями совести и пришлет вам огромный букет орхидей. Завтра утром он явится к вам, чтобы извиниться за свое скотское поведение...
— К тому же у него дела с Джоном Бушэ.
У нее снова оказался в руках стакан. Она не (тала пить. Она искала глазами Боба. Он вышел из ванной, слизывая кровь с поцарапанных суставов.
— Боб, пожалуйста, уведите меня отсюда.
По-моему, в самом деле пора.
Дорога показалась Кристине такой короткой, что, когда машина остановилась, она удивилась:
— Уже?
— Тут только двадцать две мили. Это не край света.
Она потянулась с кошачьей грациозностью, опустила стекло, посмотрела на белую стену виллы, открытую широкую решетку, темные деревья на более светлом фоне неба.
— Боб, который час?
— Три часа утра. Ваш отец удивится, что вы вернулись так рано.
— Вряд ли. Он сказал мне, что проведет ночь у друзей.
— У Гордонов?
— Не знаю. Он назвал мне фамилию, но я ее забыла. Боб, спасибо за все, я провела пре красный вечер.
Кристина протянула ему руку. Боб сжал ее и покрыл поцелуями.
Свободной рукой она разжала пальцы Боба, толкнула дверцу машины, оставшуюся открытой.
— Возвращайтесь домой, Боб. Еще раз спасибо.
Легким жестом она отстегнула ремни, повернулась на сиденье, поставила ноги на землю. Боб поспешно вышел с другой стороны, обежал вокруг машины, помог Кристине выйти.
— Я вас провожу до двери.
Он ей немного наскучил. Она предпочла бы одна пройти через просторный парк, наполненный опьяняющими запахами, но ни один из аргументов не являлся для Боба достаточно убедительным, чтобы отказаться от своего желания. Она позволила ему взять себя под руку, и они медленно пошли по песчаной аллее.
— Мой отец отпустил слуг на праздники. Я сама готовила ему... Он вновь открыл для себя блюда, которые давно забыл.
Но Боб сосредоточился на ее первой фразе.
— Так, значит вы собираетесь спать одна в этом большом доме? Это очень неосторожно, знаете ли! Вам бы лучше...
— Провести остаток ночи у вас? Вам дерзости не занимать, это уж точно!
Она искоса разглядывала его. Он смутился.
— Я просто хотел вам предложить... что я мог бы остаться спать здесь, на каком-нибудь диване. Я бы спокойнее себя чувствовал.
— Не будьте смешным. Что может случиться?
— Да мало ли что… со всеми этими пьяны ми неграми, которые бродят по округе...
Она остановилась, вырвала у него руку и хотела уже посмеяться над его скрытым расизмом, но он обнял ее за плечи, нежно привлек к себе.
— Крис, дорогая, я хотел вам сказать... только что, когда этот пьяница попытался вас... я действительно его чуть не убил.
— Не будем ничего преувеличивать. Убивать его все же не стоило.
— По-моему, стоило. Мы знакомы лишь не сколько дней, но мне этого оказалось достаточно, чтобы влюбиться в вас.
— Вы шутите?
— А у меня такой вид, будто я шучу?
— По правде говоря, нет. В неясном свете зарождающегося дня он выглядел обезоруживающе серьезным. Высокий двадцативосьмилетний американец с румяным лицом чистенького мальчика. Вероятно, заниматься любовью было для него совершенно естественным делом, как для молодого, полного сил животного. И вдруг, сама не понимая, что происходит, Кристина оказалась в его объятиях, прижавшись к его телу, отвечая на его страстные поцелуи.
Это было приятно. Милое завершение праздничной ночи.
— Крис... позвольте мне войти, пожалуйста.
— Боб, будьте благоразумны.
— Дорогая... только на минутку.
В его облике было столько мольбы, что она не смогла удержаться от смеха. Боб отшатнулся, словно ему влепили пощечину, заговорил возмущенно:
— Послушайте, за кого вы меня принимаете?
— За очень милого парня, который вообразил себе, как и другие, что уломать француженку ничего не стоит. О, я на вас не сержусь. Впрочем, отец меня предупреждал.
— Вы ошибаетесь. Я вас люблю. По-настоящему. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Вот оно что. Слишком примитивно. Теперь он надеется, что, сраженная наповал, она пригласит его в свою постель.
— Боб, вы выпили лишнего. Вы говорите глупости, о которых пожалеете завтра утром. И, пожалуйста, перестаньте меня трогать. Вы ведь не хотите испортить прекрасный вечер, правда? Спасибо, что проводили меня, теперь будьте хорошим мальчиком и возвращайтесь домой.
Смущенный до крайности, он опустил голову и спросил:
— Можно я завтра позвоню?
— Конечно. И если вы не пригласите меня поужинать, я отказываюсь с вами встречаться.
Он смотрел, как удаляется ее стройная фигурка в белом. Затем, тяжело вздохнув, повернул к своему «шевроле».
Подойдя к дому, Кристина узнала «кадиллак» своего отца, стоящий перед гаражом. Удивившись, она внимательно взглянула на высокий белый фасад и заметила свет, просачивающийся через двойные шторы кабинета.
Одним махом она преодолела пять ступенек крыльца, бесшумно вошла в темный холл, направилась к рабочему кабинету, заранее улыбаясь при мысли о том, как она сейчас расскажет Джону Бушэ о проведенном вечере. Но, взявшись за ручку двери, она застыла. Из кабинета доносились голоса. Адвокат был не один.
Поколебавшись, она отступила. Кристина плохо понимала смысл беседы, но в кабинете, похоже, спорили. Пожав плечами, она повернулась и направилась на кухню, чтобы выпить что-нибудь. Вечер выдался жаркий!
Она достала из огромного холодильника бутылку молока, с облегчением сбросила туфли и жадно, захлебываясь, принялась пить из горлышка.
С туфлями в руках она вернулась в холл, поднялась по первым ступенькам лестницы. Тем хуже для нее, рассказ придется отложить до завтра. Она не хотела отвлекать отца от, возможно, важного дела.
Она поднялась на один лестничный марш, когда раздался первый выстрел.
За несколько долей секунды Кристина поняла, что это уже не фейерверк по случаю Марди гра. Прозвучал второй выстрел, за ним последовал шум опрокидываемой мебели. Бросив лодочки на ступеньки, она слетела вниз по лестнице, с силой дернула на себя дверь кабинета и в одно мгновение запечатлела всю сцену: широко открытый стенной сейф, рассыпанные по ковру папки, стоящий спиной незнакомец с дымящимся револьвером в руке...
И распростертое атлетического сложения мертвое тело Джона Бушэ в белом спенсере, его неподвижные, широко раскрытые глаза, устремленные на нее с жутким выражением отчаяния.
Не отдавая себе отчета, она закричала.
Тогда убийца повернулся к ней. Она увидела покрытое потом, искаженное ненавистью лицо. Хриплым голосом незнакомец выругался. Он поднял свое оружие, собираясь выстрелить.
Кристина не почувствовала никакого страха. Позади преступника она видела своего отца, единственное близкое существо, которое у нее осталось в мире и которое только что у нее отняли.
Убийца выстрелил в Кристину.
Пуля проникла в нее, обжигая. Она подняла руки к груди, хотела закричать, но ее горло наполнилось кровью.
Она подумала: это легкое. Затем у нее мелькнула мысль: я должна посмотреть на этого человека, хорошо запомнить его лицо.
Ведь он все у меня отнял. Я его ненавижу.
Тогда убийца выстрелил еще раз. Возникло ощущение, что на висок села муха. Она подняла руку, чтобы ее прогнать.
Потом красный свет ослепил ее. Кровавая пелена разделила ее и преступника.
Медленно и величественно мир опрокинулся. Кристина упала. Она не почувствовала, как ее тело рухнуло на пол. Все стало черным.
Еще несколько секунд она оставалась в полубессознательном состоянии, хотя и различала поспешные движения убийцы, слышала, как он перелистывает бумаги.
Над Новым Орлеаном занимался день.
Кристина Бушэ его уже не увидит.
Они ужинали в патио, окруженном благоухающими бугенвиллеями, их обслуживали предупредительные официанты-негры. От других столиков их отделял фонтан. Боб говорил ей какие-то банальности, но его легкий акцент придавал им оригинальности. Поверх стола он взял ее за руки, она не противилась, ее охватила сладкая истома, терпкий, возбуждающий чувственность воздух этой праздничной ночи почти опьянил ее.
— Кто вы, Кристина?
С нарочитой серьезностью она принялась отвечать:
— Бушэ Кристина, двадцать четыре года, француженка...
— Я вас не об этом спрашиваю.
— Вы прекрасно видите, кто я. Разве вы сами не в состоянии составить мнение о человеке? Вы меня разочаровываете, мой дорогой! Вам недостает психологического чутья.
— Вы думаете? Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы избалованный ребенок с весьма оригинальным характером, и ваш рассудок на столько же холоден, насколько вы красивы.
— Все это несколько противоречиво, разве нет?
Он протянул ей золотой портсигар. Она взяла из него сигарету, зажала ее в губах, наклонилась к огромной свече, стоявшей на столе, вдохнула дым, прищурив немного глаза, закашлялась.
— Я, очевидно, никогда не привыкну к белому табаку.
Боб уже подзывал официанта, чтобы заказать другие сигареты. Она остановила его.
— Мне необходимо к нему привыкнуть. Я уже пытаюсь это делать.
Боб, чей монолог был прерван, попытался продолжить:
— Вы богаты...
— ...молода и красива, вы мне это говорили раз пятьдесят за два дня. А вы — бедный, старый и некрасивый. Таким образом, мы удачно дополняем друг друга. Обычно вы приходите к такому заключению. Мы — идеальная пара!
Он сделал вид, что очень огорчен.
— Вы насмехаетесь надо мной? Дело в том, что я плохо говорю на вашем языке... Я не всегда успеваю за вашими мыслями... Вы не имеете права этим пользоваться, мы не на равных!..
— Тогда, мой драгоценный Боб, почему вы упорно пытаетесь выйти за рамки ваших полномочий? Мой отец доверил вам меня, чтобы вы показали мне город, а не ухаживали за мной. Я вас уверяю, французы — менее предприимчивы.
— Вам со мной скучно.
— Мне с вами скучно только тогда, когда вы начинаете флиртовать. Еще слишком рано, мы знакомы неделю, и мне пока не надоела роль туристки. Не волнуйтесь, когда меня пре сытит фольклор, живописные кварталы и старые памятники, я дам вам знать.
— Я подожду. Но я могу вам гарантировать, что этой ночью местные обычаи вам опротивеют настолько, что еще до рассвета вы начнете умолять меня поухаживать за вами.
— Держу пари. Налейте-ка мне, пожалуйста, еще выпить,
С улицы доносился треск фейерверка. Отовсюду с веселой беззаботностью спешили люди в маскарадных костюмах. Это был последний день праздника Марди гра (Народный праздник накануне поста).
Боб подписал чек и вышел, Кристина догнала его в гардеробе. Другие пары тоже поднимались из-за столиков, не желая пропустить ни одной минуты праздника,
Они вновь оказались на узких улочках Вьё Карре, вдохнули немного терпкий запах, исходивший от порта, который смешивался с более резким запахом взрывавшихся петард.
Неосознанно Кристина прижалась к Бобу, позволив ему покровительственно обнять ее за плечи и доверившись ему.
Вокруг них теснились маски. Перед кабаре с настежь открытыми дверями готовился к торжественному маршу негритянский духовой оркестр. Возбужденные дети уже танцевали, кидая в толпу хлопушки и серпантин. Вдруг оркестр заиграл «Ожидая Роберта И. Ли» и направился в сторону порта, сопровождаемый группами радостно взволнованных людей.
— Мне кажется» я вижу сон.
— Почему, Кристина?
— На той неделе я еще была в университете в Лозанне, а сегодня вечером я уже в гуще кар навала в Новом Орлеане... Я будто вижу себя в цветном фильме...
— Но это так и есть. Вы — героиня фильма, я — первый любовник, и в конце девятой бобины вы упадете в мои объятия после многочисленных приключений, выдуманных сценаристом без особого воображения.
Улыбнувшись» она чуть прижалась к нему, мысленно воспроизводя события недели.
Сначала известие о том, что мать умерла в своей квартире в Париже от остановки сердца вследствие алкогольного отравления, Кристину это не особенно потрясло, так как она провела с матерью всего лишь несколько выходных.
Затем телеграмма от отца, к которой прилагался билет на самолет: «Я тебя жду. Приезжай быстрее».
Кристина собрала чемоданы и, оказавшись двенадцать часов спустя в городе своего детства, открыла для себя совершенно новый мир.
— Кристина, о чем вы думаете?
— Ни о чем. Мне хорошо.
— Мне тоже.
Они миновали Кэнэл-стрит, остановились посреди толпы, глядя на колонны барабанщиц, проходивших под гирляндами разноцветных лампочек.
И тут она услышала восклицания Боба, который встретил своих друзей — Он познакомил с ними Кристину. Девицы были уже совсем пьяные. Мужчины держались, но не намного лучше. Они могли сохранять вертикальное положение не очень долго.
— Кристина Бушэ? Дочь адвоката? Я очень хорошо знаю вашего отца! Впрочем, он нас приглашал к себе в гости на следующей неделе...
— Приемы Джона Бушэ известны во всей Луизиане! Он считает для себя делом чести, чтобы его гости не могли самостоятельно добраться до дому!
Все говорили по-французски с легким акцентом» немного напоминающим бургундский. Один из мужчин предложил пропустить по рюмочке в плавучем ресторане, а потом пойти к нему домой, откуда они прекрасно смогли бы посмотреть на фейерверк.
Толпа становилась все плотнее. Кристина, которую толкали и справа, и слева, вскоре оказалась между двумя незнакомцами, крикливыми и элегантными, с нахальными замашками, тогда как на Бобе повисли девицы, увешанные украшениями.
С колесного парохода» пришвартованного между двумя грузовыми судами, начищенными до блеска» призывно донеслась сирена. Внутри плавучего ресторана царили невероятная теснота и гвалт: музыка, крики, смех. В руку Кристины сунули толстый стакан, края которого были покрыты сахаром, словно инеем. Она попробовала и спросила:
— Что это?
— Местный яд. Называется «порция зомби».
Она осушила стакан, потом еще один и увидела вдруг совсем близко чье-то веселое лицо, почувствовала, как чье-то тело прижимается к ней, и вот она уже покачивается в ритме музыки, различая сквозь сигарный дым своего друга Боба, который вовсю целуется с какой-то блондинкой. Она закрыла глаза и погрузилась в пьяное забытье.
Она пришла в себя в незнакомой квартире, обитой красной тканью, где все еще толкались люди. Ее вывели на балкон с перилами из кованого железа, и она смотрела на фейерверк, продолжая пить.
Позади нее кто-то ссорился. Об пол вдребезги разбилась бутылка. Кристина обернулась, чтобы узнать, что произошло, но в квартире, освещаемой время от времени мерцающим светом зеленых или белых римских свечей, было темно и совершенно ничего не видно.
Наконец она в тихой комнате, слышится легкая музыка. Шум голосов доносится лишь откуда-то издалека. Над ней красный огонек сигареты.
— Отдохните, дорогая.
Успокоенная, она закрыла глаза. И вдруг на нее обрушилось чье-то тело. Она каталась по кровати, пытаясь увернуться от мужчины и найти на ощупь дверь, свет, сама не зная точно что. Мужчина ее ловил, сжимал ее бедра, груди. Она чувствовала на своем лице его тяжелое дыхание, он пытался поймать ее губы. Изо всех сил она отталкивала его.
— Нет, Боб, пожалуйста. Громовой хохот.
— Твой Боб в стельку пьян, дорогуша! Меня зовут Брэдли.
Брэдли? Это который? Она их почти не рассмотрела... Высокий блондин, работающий в нефтяной промышленности, или толстый банкир с приплюснутым носом? Глупо, но она размышляла над этим, продолжая кое-как отбиваться от своего агрессора.
Она не осмеливалась кричать из-за стыда перед людьми, из-за того, что ей не хотелось устраивать скандал, а также из страха выставить себя на посмешище. Ее поведение, возможно, вызвало бы удивление. Разве не была она для них француженкой, а значит, существом свободным, чувственным и легкодоступным? Ведь это был разгар праздника Марди гра!
Вдруг дверь открылась. Она облегченно вздохнула, узнав Боба, и почувствовала, как объятия Брэдли ослабевают.
Теперь сцепились двое мужчин. Они были пьяны, их движения неловки, с губ слетали нечленораздельные восклицания. Один из них поскользнулся, замахал в воздухе руками, пытаясь обрести равновесие, смахнув при этом на пол большую фарфоровую вазу в восточном стиле, и в конце концов рухнул на кровать, не в силах более пошевелиться. Брэдли.
— Браво! Чемпион!
Одна из девиц, которая зажгла свет, взяла Боба за запястье и подняла его руку вверх.
Под любопытными и игривыми взглядами Кристина поправляла одежду, наносила на щеки румяна.
— Извините меня...
Все мило смеялись. Ее похлопывали по спине, по плечам.
— С Брэдли всегда одно и то же. Он теряет над собой контроль, когда слишком много выпьет. Через час он начнет мучиться угрызениями совести и пришлет вам огромный букет орхидей. Завтра утром он явится к вам, чтобы извиниться за свое скотское поведение...
— К тому же у него дела с Джоном Бушэ.
У нее снова оказался в руках стакан. Она не (тала пить. Она искала глазами Боба. Он вышел из ванной, слизывая кровь с поцарапанных суставов.
— Боб, пожалуйста, уведите меня отсюда.
По-моему, в самом деле пора.
* * *
«Шевроле» ехал по направлению к Дональдсону. Свернувшись в клубок на сиденье, Кристина снова чувствовала себя хорошо. Машина походила на теплое уютное гнездышко, обособленный мир, такой же надежный, как чрево матери. Больше не случится ничего неприятного. В машине негромко играла музыка; Боб тактично молчал, отваживаясь иногда опустить свою правую руку на колено молодой девушки, придавая жесту, насколько возможно, дружеский характер.Дорога показалась Кристине такой короткой, что, когда машина остановилась, она удивилась:
— Уже?
— Тут только двадцать две мили. Это не край света.
Она потянулась с кошачьей грациозностью, опустила стекло, посмотрела на белую стену виллы, открытую широкую решетку, темные деревья на более светлом фоне неба.
— Боб, который час?
— Три часа утра. Ваш отец удивится, что вы вернулись так рано.
— Вряд ли. Он сказал мне, что проведет ночь у друзей.
— У Гордонов?
— Не знаю. Он назвал мне фамилию, но я ее забыла. Боб, спасибо за все, я провела пре красный вечер.
Кристина протянула ему руку. Боб сжал ее и покрыл поцелуями.
Свободной рукой она разжала пальцы Боба, толкнула дверцу машины, оставшуюся открытой.
— Возвращайтесь домой, Боб. Еще раз спасибо.
Легким жестом она отстегнула ремни, повернулась на сиденье, поставила ноги на землю. Боб поспешно вышел с другой стороны, обежал вокруг машины, помог Кристине выйти.
— Я вас провожу до двери.
Он ей немного наскучил. Она предпочла бы одна пройти через просторный парк, наполненный опьяняющими запахами, но ни один из аргументов не являлся для Боба достаточно убедительным, чтобы отказаться от своего желания. Она позволила ему взять себя под руку, и они медленно пошли по песчаной аллее.
— Мой отец отпустил слуг на праздники. Я сама готовила ему... Он вновь открыл для себя блюда, которые давно забыл.
Но Боб сосредоточился на ее первой фразе.
— Так, значит вы собираетесь спать одна в этом большом доме? Это очень неосторожно, знаете ли! Вам бы лучше...
— Провести остаток ночи у вас? Вам дерзости не занимать, это уж точно!
Она искоса разглядывала его. Он смутился.
— Я просто хотел вам предложить... что я мог бы остаться спать здесь, на каком-нибудь диване. Я бы спокойнее себя чувствовал.
— Не будьте смешным. Что может случиться?
— Да мало ли что… со всеми этими пьяны ми неграми, которые бродят по округе...
Она остановилась, вырвала у него руку и хотела уже посмеяться над его скрытым расизмом, но он обнял ее за плечи, нежно привлек к себе.
— Крис, дорогая, я хотел вам сказать... только что, когда этот пьяница попытался вас... я действительно его чуть не убил.
— Не будем ничего преувеличивать. Убивать его все же не стоило.
— По-моему, стоило. Мы знакомы лишь не сколько дней, но мне этого оказалось достаточно, чтобы влюбиться в вас.
— Вы шутите?
— А у меня такой вид, будто я шучу?
— По правде говоря, нет. В неясном свете зарождающегося дня он выглядел обезоруживающе серьезным. Высокий двадцативосьмилетний американец с румяным лицом чистенького мальчика. Вероятно, заниматься любовью было для него совершенно естественным делом, как для молодого, полного сил животного. И вдруг, сама не понимая, что происходит, Кристина оказалась в его объятиях, прижавшись к его телу, отвечая на его страстные поцелуи.
Это было приятно. Милое завершение праздничной ночи.
— Крис... позвольте мне войти, пожалуйста.
— Боб, будьте благоразумны.
— Дорогая... только на минутку.
В его облике было столько мольбы, что она не смогла удержаться от смеха. Боб отшатнулся, словно ему влепили пощечину, заговорил возмущенно:
— Послушайте, за кого вы меня принимаете?
— За очень милого парня, который вообразил себе, как и другие, что уломать француженку ничего не стоит. О, я на вас не сержусь. Впрочем, отец меня предупреждал.
— Вы ошибаетесь. Я вас люблю. По-настоящему. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Вот оно что. Слишком примитивно. Теперь он надеется, что, сраженная наповал, она пригласит его в свою постель.
— Боб, вы выпили лишнего. Вы говорите глупости, о которых пожалеете завтра утром. И, пожалуйста, перестаньте меня трогать. Вы ведь не хотите испортить прекрасный вечер, правда? Спасибо, что проводили меня, теперь будьте хорошим мальчиком и возвращайтесь домой.
Смущенный до крайности, он опустил голову и спросил:
— Можно я завтра позвоню?
— Конечно. И если вы не пригласите меня поужинать, я отказываюсь с вами встречаться.
Он смотрел, как удаляется ее стройная фигурка в белом. Затем, тяжело вздохнув, повернул к своему «шевроле».
Подойдя к дому, Кристина узнала «кадиллак» своего отца, стоящий перед гаражом. Удивившись, она внимательно взглянула на высокий белый фасад и заметила свет, просачивающийся через двойные шторы кабинета.
Одним махом она преодолела пять ступенек крыльца, бесшумно вошла в темный холл, направилась к рабочему кабинету, заранее улыбаясь при мысли о том, как она сейчас расскажет Джону Бушэ о проведенном вечере. Но, взявшись за ручку двери, она застыла. Из кабинета доносились голоса. Адвокат был не один.
Поколебавшись, она отступила. Кристина плохо понимала смысл беседы, но в кабинете, похоже, спорили. Пожав плечами, она повернулась и направилась на кухню, чтобы выпить что-нибудь. Вечер выдался жаркий!
Она достала из огромного холодильника бутылку молока, с облегчением сбросила туфли и жадно, захлебываясь, принялась пить из горлышка.
С туфлями в руках она вернулась в холл, поднялась по первым ступенькам лестницы. Тем хуже для нее, рассказ придется отложить до завтра. Она не хотела отвлекать отца от, возможно, важного дела.
Она поднялась на один лестничный марш, когда раздался первый выстрел.
За несколько долей секунды Кристина поняла, что это уже не фейерверк по случаю Марди гра. Прозвучал второй выстрел, за ним последовал шум опрокидываемой мебели. Бросив лодочки на ступеньки, она слетела вниз по лестнице, с силой дернула на себя дверь кабинета и в одно мгновение запечатлела всю сцену: широко открытый стенной сейф, рассыпанные по ковру папки, стоящий спиной незнакомец с дымящимся револьвером в руке...
И распростертое атлетического сложения мертвое тело Джона Бушэ в белом спенсере, его неподвижные, широко раскрытые глаза, устремленные на нее с жутким выражением отчаяния.
Не отдавая себе отчета, она закричала.
Тогда убийца повернулся к ней. Она увидела покрытое потом, искаженное ненавистью лицо. Хриплым голосом незнакомец выругался. Он поднял свое оружие, собираясь выстрелить.
Кристина не почувствовала никакого страха. Позади преступника она видела своего отца, единственное близкое существо, которое у нее осталось в мире и которое только что у нее отняли.
Убийца выстрелил в Кристину.
Пуля проникла в нее, обжигая. Она подняла руки к груди, хотела закричать, но ее горло наполнилось кровью.
Она подумала: это легкое. Затем у нее мелькнула мысль: я должна посмотреть на этого человека, хорошо запомнить его лицо.
Ведь он все у меня отнял. Я его ненавижу.
Тогда убийца выстрелил еще раз. Возникло ощущение, что на висок села муха. Она подняла руку, чтобы ее прогнать.
Потом красный свет ослепил ее. Кровавая пелена разделила ее и преступника.
Медленно и величественно мир опрокинулся. Кристина упала. Она не почувствовала, как ее тело рухнуло на пол. Все стало черным.
Еще несколько секунд она оставалась в полубессознательном состоянии, хотя и различала поспешные движения убийцы, слышала, как он перелистывает бумаги.
Над Новым Орлеаном занимался день.
Кристина Бушэ его уже не увидит.
Глава 2
Все случившееся было лишь кошмаром, и, проснувшись, она почувствовала такое облегчение, что нервно рассмеялась. Она хотела дотронуться до своего влажного лба, но рука не повиновалась ей. Она постаралась поднять другую руку и тут поняла, что ее запястья пристегнуты узкими ремешками.
Была ночь. Черная ночь, и она напрасно пыталась что-нибудь увидеть. А ноги? Она осторожно пошевелила ногами, сначала правой, потом левой. Они оказались тоже привязаны. И тогда внезапно она вспомнила ужасную сцену, которая все-таки произошла е реальности. Изо всех сил она закричала:
— На помощь!
От мягкого голоса, раздавшегося совсем рядом, она вздрогнула,
— Вы проснулись? Не боитесь, я ваша сиделка.
Ее щеки коснулась рука.
— Как вы себя чувствуете? — опять донесся голос. — Вам не очень больно?
— Нет, — ответила Кристина не очень уверенно. — У меня и грудь связана? Мне трудно дышать.
— У вас перевязана рана. Это нормально.
— Вы не можете включить свет?
— Сейчас день, мадемуазель Бушэ. У вас повязка на глазах. Не надо беспокоиться, вы чувствуете себя хорошо, насколько возможно. Я сейчас предупрежу доктора Бертона.
Сиделка встала, отошла от кровати, и Кристина услышала, как она сняла трубку.
— Доктор, мадемуазель Бушэ только что проснулась... Хорошо.
Шум опускаемой трубки. Умелые и чуткие руки.
— Доктор сейчас придет. Я вам дам попить.
Ей вставили в рот что-то типа рожка, через который она жадно глотнула прохладную жидкость. Кристина не могла оторваться, движения ее были неловкими» и она почувствовала, как по подбородку побежала струйка. Ее вытерли, она была за это признательна.
— А мой отец? — спросила она.
— Не задавайте вопросов. Доктор вам все объяснит.
Тогда она осознала, что кошмар был реальностью, что ее отец умер, и начала тихо плакать.
Дверь открылась. Двое пошептались. Мужской голос воскликнул с наигранной добротой:
— Прекрасно! Я вижу, наша уцелевшая девушка в отличной форме! Вы себя чувствуете не очень разбитой?
— Не очень. Я хотела бы, чтобы мне развязали руки и ноги.
— Я этим займусь. Будьте благоразумны. Сейчас вам сделают укол в руку. Расслабьтесь.
Прикосновение сырой ваты. Ощущение прохлады и одновременно распространяющийся запах эфира. Затем быстрый укол.
— Доктор, скажите мне, что со мной случи лось? Он в меня выстрелил, да?
— Две пули 38-го калибра. Настоящее чудо. Первая задела левое легкое и прошла в двух сантиметрах от сердца, отлетела рикошетом от грудной кости и застряла в лопатке.
— А другая пуля, доктор?
Голос доктора ослабевал, его как будто повторяло эхо, наконец он совсем угас.
— Она проспит три часа, — объявил доктор Бертон. — Когда она проснется, полиция сможет ее допросить, но для начала не более пяти минут. Я прошу вас за этим проследить, мадемуазель Симмонс. И выбросьте отсюда все эти розы.
— Мадемуазель Бушэ, вы ведь видели убийцу вашего отца?
— Я его видела при ярком освещении в тот момент, когда он направил на меня оружие. Это продлилось лишь долю секунды, но я буду помнить его лицо всю мою жизнь.
При этом воспоминании она почувствовала, что побледнела, и стиснула зубы, чтобы они не застучали.
— Вы его знаете?
— Я видела этого человека впервые.
Она почувствовала, что они разочарованы. Большой это тотчас же объяснил:
— По тому, как совершено преступление, мы полагаем, что преступник — человек, хорошо знакомый в этом доме. Мы надеялись, что вы его уже встречали у вашего отца.
Мне очень жаль, я больше ничем не могу вам помочь, Но я не видела отца с раннего детства. Я провела всю мою жизнь в Европе, рядом с матерью, и вернулась в Новый Орлеан лишь неделю назад... — Внезапно она замолчала, поняв, что пролежала уже много дней в больнице. Потом спросила: — Какое сегодня число?
— Пятнадцатое марта.
Она прикусила нижнюю губу. Со дня драмы прошло пять недель. Пять недель ее жизни, о которых у нее не осталось ни малейшего воспоминания. Она грустно улыбнулась.
— Как много прошло времени... Я чуть не умерла...
Полицейские дали ей время прийти в себя. Немного помолчав, она продолжила:
— Я прожила с отцом всего неделю, и я мало его видела. У него было ужасно много работы. Я знаю лишь некоторых из его друзей. Впрочем, он собирался устроить прием и официально представить меня своему окружению. Убийца мне был незнаком.
— Не могли бы вы описать нам его с максимальной точностью?
Кристина сосредоточилась.
— Ему, наверное, лет сорок-пятьдесят... Волосы черные, очень черные.
— Негр?
— Белый. Овальное лицо, мягко очерченный подбородок...
— Борода? Усы?
— Ни того, ни другого.
— Глаза? Большие, маленькие, глубоко по саженные?
Она отчаянно пыталась припомнить. Но в ее памяти осталось лишь общее впечатление. Впечатление от лица, искаженного яростью.
— Я не могу вам сказать... Но я уверена, что, если бы вы мне показали его фотографию, я бы его узнала без колебаний.
Они обменялись несколькими фразами на английском, произнесенными слишком быстро, чтобы она уловила их смысл. Потом Маленький спросил:
— Не запомнили ли вы какую-нибудь деталь? Его одежду? Особую примету, необычный жест, который он, может быть, сделал? Его походку?
— Он был одет в темное... Ничего другого я не помню.
— Он держал оружие в правой или левой руке?
— В правой, по-моему... Но я в этом не уверена!
В этот момент раздался голос вмешавшейся сиделки:
— Доктор сказал — пять минут... Вы разговариваете почти десять. Вы сможете вернуться завтра и поговорить немного дольше.
— Извините нас, но убийца на свободе больше месяца, и каждая минута на счету. До завтра.
Снова успокоительный укол, сон, забытье.
— Это еще не все. Она не знает самого худшего.
— Вы думаете, что она была в курсе насчет отца?
В просторном кабинете главного врача они попивали виски и разговаривали. Для них, полицейских, рабочий день был уже позади. Доктор настаивал:
— Так вы думаете, что она знала?
— Нет. Она всегда жила с матерью во Франции и Швейцарии. Я полагаю, папаша не собирался рассказывать ей сразу же по приезде, что он работает на Корпорацию.
Это не совсем так, — поправил инспектор Крамер. — В свое время он защитил многих гангстеров Корпорации, едва не преступив рамки законности. Затем он перестал выступать в суде защитником. Это было незадолго до того, как у него начались серьезные неприятности. Хотя не исключено, что он продолжал негласно давать советы своим бывшим клиентам. Он был незаурядным юристом.
— К тому же его немногочисленные официальные дела не позволили бы ему скопить такое состояние.
Доктор Бертон зажег сигарету и заинтересованно спросил:
— И сколько же составляет наследство?
— За вычетом налога на наследство и уплаты других налогов, девушке останется чуть меньше миллиона долларов.
Врач восхищенно присвистнул.
— Послушайте, это же прекрасная партия!
— К тому же у того, кто на ней женится, не будет на шее ни тещи, ни тестя.
Затрещал интерфон. Бертон наклонился:
— Да?
— Какой-то полицейский спрашивает инспектора Крамера.
Врач, вопросительно подняв бровь, посмотрел на инспектора, на что тот кивнул утвердительно.
— Впустите, — перевел врач.
Молодой сержант явился за указаниями. Крамер был краток:
— Непрерывное наблюдение за палатой 412. В положенное время вас сменят.
Как только сержант вышел, Бертон удивленно спросил:
— Зачем эти предосторожности? Вы бо итесь, что она убежит?
— Я просто боюсь, как бы убийца не пришел завершить свою работу. День за днем его информировала пресса об участи Кристины Бушэ. Пока она находилась в коме с простреленным легким, ему нечего было ее бояться. Но теперь, когда она спасена, то представляет некоторую опасность. Она его видела и может опознать. Она одна. Вы меня понимаете?
Была ночь. Черная ночь, и она напрасно пыталась что-нибудь увидеть. А ноги? Она осторожно пошевелила ногами, сначала правой, потом левой. Они оказались тоже привязаны. И тогда внезапно она вспомнила ужасную сцену, которая все-таки произошла е реальности. Изо всех сил она закричала:
— На помощь!
От мягкого голоса, раздавшегося совсем рядом, она вздрогнула,
— Вы проснулись? Не боитесь, я ваша сиделка.
Ее щеки коснулась рука.
— Как вы себя чувствуете? — опять донесся голос. — Вам не очень больно?
— Нет, — ответила Кристина не очень уверенно. — У меня и грудь связана? Мне трудно дышать.
— У вас перевязана рана. Это нормально.
— Вы не можете включить свет?
— Сейчас день, мадемуазель Бушэ. У вас повязка на глазах. Не надо беспокоиться, вы чувствуете себя хорошо, насколько возможно. Я сейчас предупрежу доктора Бертона.
Сиделка встала, отошла от кровати, и Кристина услышала, как она сняла трубку.
— Доктор, мадемуазель Бушэ только что проснулась... Хорошо.
Шум опускаемой трубки. Умелые и чуткие руки.
— Доктор сейчас придет. Я вам дам попить.
Ей вставили в рот что-то типа рожка, через который она жадно глотнула прохладную жидкость. Кристина не могла оторваться, движения ее были неловкими» и она почувствовала, как по подбородку побежала струйка. Ее вытерли, она была за это признательна.
— А мой отец? — спросила она.
— Не задавайте вопросов. Доктор вам все объяснит.
Тогда она осознала, что кошмар был реальностью, что ее отец умер, и начала тихо плакать.
Дверь открылась. Двое пошептались. Мужской голос воскликнул с наигранной добротой:
— Прекрасно! Я вижу, наша уцелевшая девушка в отличной форме! Вы себя чувствуете не очень разбитой?
— Не очень. Я хотела бы, чтобы мне развязали руки и ноги.
— Я этим займусь. Будьте благоразумны. Сейчас вам сделают укол в руку. Расслабьтесь.
Прикосновение сырой ваты. Ощущение прохлады и одновременно распространяющийся запах эфира. Затем быстрый укол.
— Доктор, скажите мне, что со мной случи лось? Он в меня выстрелил, да?
— Две пули 38-го калибра. Настоящее чудо. Первая задела левое легкое и прошла в двух сантиметрах от сердца, отлетела рикошетом от грудной кости и застряла в лопатке.
— А другая пуля, доктор?
Голос доктора ослабевал, его как будто повторяло эхо, наконец он совсем угас.
— Она проспит три часа, — объявил доктор Бертон. — Когда она проснется, полиция сможет ее допросить, но для начала не более пяти минут. Я прошу вас за этим проследить, мадемуазель Симмонс. И выбросьте отсюда все эти розы.
* * *
По голосам она окрестила для себя двух полицейских «Большой» и «Маленький», Они обращались с ней насколько возможно бережно, как и подобает обращаться с тяжелораненой, и после бесчисленных извинений подошли наконец к тому, что их интересовало:— Мадемуазель Бушэ, вы ведь видели убийцу вашего отца?
— Я его видела при ярком освещении в тот момент, когда он направил на меня оружие. Это продлилось лишь долю секунды, но я буду помнить его лицо всю мою жизнь.
При этом воспоминании она почувствовала, что побледнела, и стиснула зубы, чтобы они не застучали.
— Вы его знаете?
— Я видела этого человека впервые.
Она почувствовала, что они разочарованы. Большой это тотчас же объяснил:
— По тому, как совершено преступление, мы полагаем, что преступник — человек, хорошо знакомый в этом доме. Мы надеялись, что вы его уже встречали у вашего отца.
Мне очень жаль, я больше ничем не могу вам помочь, Но я не видела отца с раннего детства. Я провела всю мою жизнь в Европе, рядом с матерью, и вернулась в Новый Орлеан лишь неделю назад... — Внезапно она замолчала, поняв, что пролежала уже много дней в больнице. Потом спросила: — Какое сегодня число?
— Пятнадцатое марта.
Она прикусила нижнюю губу. Со дня драмы прошло пять недель. Пять недель ее жизни, о которых у нее не осталось ни малейшего воспоминания. Она грустно улыбнулась.
— Как много прошло времени... Я чуть не умерла...
Полицейские дали ей время прийти в себя. Немного помолчав, она продолжила:
— Я прожила с отцом всего неделю, и я мало его видела. У него было ужасно много работы. Я знаю лишь некоторых из его друзей. Впрочем, он собирался устроить прием и официально представить меня своему окружению. Убийца мне был незнаком.
— Не могли бы вы описать нам его с максимальной точностью?
Кристина сосредоточилась.
— Ему, наверное, лет сорок-пятьдесят... Волосы черные, очень черные.
— Негр?
— Белый. Овальное лицо, мягко очерченный подбородок...
— Борода? Усы?
— Ни того, ни другого.
— Глаза? Большие, маленькие, глубоко по саженные?
Она отчаянно пыталась припомнить. Но в ее памяти осталось лишь общее впечатление. Впечатление от лица, искаженного яростью.
— Я не могу вам сказать... Но я уверена, что, если бы вы мне показали его фотографию, я бы его узнала без колебаний.
Они обменялись несколькими фразами на английском, произнесенными слишком быстро, чтобы она уловила их смысл. Потом Маленький спросил:
— Не запомнили ли вы какую-нибудь деталь? Его одежду? Особую примету, необычный жест, который он, может быть, сделал? Его походку?
— Он был одет в темное... Ничего другого я не помню.
— Он держал оружие в правой или левой руке?
— В правой, по-моему... Но я в этом не уверена!
В этот момент раздался голос вмешавшейся сиделки:
— Доктор сказал — пять минут... Вы разговариваете почти десять. Вы сможете вернуться завтра и поговорить немного дольше.
— Извините нас, но убийца на свободе больше месяца, и каждая минута на счету. До завтра.
Снова успокоительный укол, сон, забытье.
* * *
— Она была потрясена.— Это еще не все. Она не знает самого худшего.
— Вы думаете, что она была в курсе насчет отца?
В просторном кабинете главного врача они попивали виски и разговаривали. Для них, полицейских, рабочий день был уже позади. Доктор настаивал:
— Так вы думаете, что она знала?
— Нет. Она всегда жила с матерью во Франции и Швейцарии. Я полагаю, папаша не собирался рассказывать ей сразу же по приезде, что он работает на Корпорацию.
Это не совсем так, — поправил инспектор Крамер. — В свое время он защитил многих гангстеров Корпорации, едва не преступив рамки законности. Затем он перестал выступать в суде защитником. Это было незадолго до того, как у него начались серьезные неприятности. Хотя не исключено, что он продолжал негласно давать советы своим бывшим клиентам. Он был незаурядным юристом.
— К тому же его немногочисленные официальные дела не позволили бы ему скопить такое состояние.
Доктор Бертон зажег сигарету и заинтересованно спросил:
— И сколько же составляет наследство?
— За вычетом налога на наследство и уплаты других налогов, девушке останется чуть меньше миллиона долларов.
Врач восхищенно присвистнул.
— Послушайте, это же прекрасная партия!
— К тому же у того, кто на ней женится, не будет на шее ни тещи, ни тестя.
Затрещал интерфон. Бертон наклонился:
— Да?
— Какой-то полицейский спрашивает инспектора Крамера.
Врач, вопросительно подняв бровь, посмотрел на инспектора, на что тот кивнул утвердительно.
— Впустите, — перевел врач.
Молодой сержант явился за указаниями. Крамер был краток:
— Непрерывное наблюдение за палатой 412. В положенное время вас сменят.
Как только сержант вышел, Бертон удивленно спросил:
— Зачем эти предосторожности? Вы бо итесь, что она убежит?
— Я просто боюсь, как бы убийца не пришел завершить свою работу. День за днем его информировала пресса об участи Кристины Бушэ. Пока она находилась в коме с простреленным легким, ему нечего было ее бояться. Но теперь, когда она спасена, то представляет некоторую опасность. Она его видела и может опознать. Она одна. Вы меня понимаете?