Страница:
– Я так благодарна вам за все, что вы сделали для меня…
– Благодари Ника. Это он пожалел тебя, – возразил старик. – Я не собирался становиться твоим опекуном, когда посылал его в Лос-Анджелес. Но когда мальчик впервые увидел твою мать, та была так пьяна, что едва стояла на ногах. Мне просто пришлось исполнить свой христианский долг.
Сраженная жестокой прямотой, Пенни возмущенно вступилась за мать.
– В тот день она была сама не своя из-за того, что приходилось отдавать меня чужим людям. Обычно мама себя так не вела!
– Твой отчим был сентиментальной тряпкой. Отца своего ты не знаешь, а твоя мать – пьяница, – повторил Эдгар Блейн с презрением и отвращением. – С такой жалкой, постыдной биографией, как ты смеешь поднимать на меня голос?!
Униженная и расстроенная Пенни покинула поле боя. Она укрылась в лесу, окружавшем дом, чтобы поплакать в одиночестве. Там, куда девятью годами раньше увел ее Ник, чтобы рассказать о Люси, особо упирая на то, как ей грустно и одиноко, с тех пор как она лишилась мужа. Он так преуспел, что, только став намного старше, Пенни поняла, в каком неоплатном долгу перед этой женщиной…
Поэтому-то тогда именно Ник догадался, где нужно ее искать. Часом раньше она видела, как подлетал его вертолет, и поняла, что скоро ее хватятся, но не могла заставить себя вернуться туда, где предстояло сидеть за обеденным столом с Люси, Ником и теми, кто еще жил в этом огромном доме.
Спортивный автомобиль затормозил на обочине дороги, проходившей в нескольких ярдах от реки. После целого дня напряженной работы и дальних переездов Ник, вышедший из машины, был свеж и элегантен в своем великолепно сшитом сером костюме.
Ничто не предвещало последовавшей за этим эмоциональной сцены. Всегда окруженный аурой отрешенности и самодостаточности, Ник, казалось, был недоступен для обычных человеческих чувств. Когда он подошел к Пенни, солнечные лучи, проникшие сквозь густую листву деревьев, осветили его темные, бездонные глаза. Для Пенни это оказалось сродни удару молнии. Он был так великолепен, что у нее перехватило дыхание.
– Мой отец очень болен, – натянуто проговорил Ник. – Прикованный к постели, он страдает от бездействия и бессилия. К сожалению, он имеет привычку срывать зло на тех, кто не может за себя постоять. Я должен принести свои извинения…
– Твой отец презирает меня. Считает меня худшей из худших!
– Это не так, – убежденно возразил Ник.
И Пенни почувствовала, как ему хочется, чтобы она поверила этому неправдоподобному утверждению, с каким трудом он превозмогает свою невероятную сдержанность, пытаясь одновременно и объяснить, и оправдать произошедшее в спальне отца.
– Моя мать не пьяница! – воскликнула Пен ни, подходя ближе в отчаянном порыве убедить его. – А мой отчим, хоть и игрок, но был чудесным, чудесным человеком!
Ник смотрел на нее с нескрываемым напряжением.
– Значит, все это на моей совести. Если бы я не был столь откровенен с отцом, вернувшись из Лос-Анджелеса, тебя бы не разлучили так надолго с матерью.
– Нет, твоей вины здесь нет. Ты не знал ее. Неудивительно, что у тебя сложилось превратное впечатление. Но то был единственный раз, когда я видела мать в таком состоянии.
От переполнявших ее эмоций Пенни разрыдалась. Ник вытянул вперед руки и очень медленно и осторожно, словно недавно ослепший человек, с трудом нащупывающий дорогу, привлек ее к себе. Между ними еще оставался добрый фут пустого пространства, и Пенни быстро преодолела его. Ник оказался не податливее живой дышащей скалы.
– Думаю, пора предоставить тебе возможность заново познакомиться с твоей матерью, – пробормотал он.
Мягко отстранив ее от себя, Ник восстановил дистанцию, но тут же лишился этого преимущества. Пенни снова бросилась ему на грудь и вопросительно, с надеждой посмотрела прямо в глаза.
– Ты действительно знаешь, где Лиз?
– Да. Тебе уже восемнадцать. Строго говоря, отец больше не является твоим опекуном. Если хочешь встретиться с матерью, я это устрою.
– Ты говоришь серьезно?
– Я не даю невыполнимых обещаний.
И именно в этот момент Пенни по уши влюбилась в Ника Блейна. В момент, когда представила, как прекрасно мог бы сочетаться ее неукротимый темперамент с его сдержанностью. В момент, когда приоткрылась тщательно скрываемая уязвимость этого крайне несчастного человека, лишенного детства.
Она видела только, что Ник невероятно добр и сочувствует ей. Она не знала, что он поставил себе задачей убедить ее простить своего отца и остаться. Зачем? Эдгару Блейну необходимо было успокаивающее присутствие Люси. Если бы Пенни решила возвратиться в Нью-Йорк, привязанности к семье Блейн могло бы не хватить на то, чтобы удержать Люси в Техасе…
За ее спиной тихо скрипнула половица, и Пенни вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Она с изумлением обнаружила, что все еще стоит в огромной спальне Ника, где в ночь зачатия Алана не зажигала света, чтобы создать более интимную обстановку.
– Я думал, ты уже в постели.
Ник произнес это так легко, небрежно, словно они уже долгие годы делили спальню. Когда до нее дошел смысл сказанного, Пенни резко повернулась и с негодованием воскликнула:
– Ты думаешь, я буду спать здесь… с тобой?
Уголки его чувственного рта приподнялись в едва заметной улыбке.
– Почему тебя это так ужасает?
5
6
– Благодари Ника. Это он пожалел тебя, – возразил старик. – Я не собирался становиться твоим опекуном, когда посылал его в Лос-Анджелес. Но когда мальчик впервые увидел твою мать, та была так пьяна, что едва стояла на ногах. Мне просто пришлось исполнить свой христианский долг.
Сраженная жестокой прямотой, Пенни возмущенно вступилась за мать.
– В тот день она была сама не своя из-за того, что приходилось отдавать меня чужим людям. Обычно мама себя так не вела!
– Твой отчим был сентиментальной тряпкой. Отца своего ты не знаешь, а твоя мать – пьяница, – повторил Эдгар Блейн с презрением и отвращением. – С такой жалкой, постыдной биографией, как ты смеешь поднимать на меня голос?!
Униженная и расстроенная Пенни покинула поле боя. Она укрылась в лесу, окружавшем дом, чтобы поплакать в одиночестве. Там, куда девятью годами раньше увел ее Ник, чтобы рассказать о Люси, особо упирая на то, как ей грустно и одиноко, с тех пор как она лишилась мужа. Он так преуспел, что, только став намного старше, Пенни поняла, в каком неоплатном долгу перед этой женщиной…
Поэтому-то тогда именно Ник догадался, где нужно ее искать. Часом раньше она видела, как подлетал его вертолет, и поняла, что скоро ее хватятся, но не могла заставить себя вернуться туда, где предстояло сидеть за обеденным столом с Люси, Ником и теми, кто еще жил в этом огромном доме.
Спортивный автомобиль затормозил на обочине дороги, проходившей в нескольких ярдах от реки. После целого дня напряженной работы и дальних переездов Ник, вышедший из машины, был свеж и элегантен в своем великолепно сшитом сером костюме.
Ничто не предвещало последовавшей за этим эмоциональной сцены. Всегда окруженный аурой отрешенности и самодостаточности, Ник, казалось, был недоступен для обычных человеческих чувств. Когда он подошел к Пенни, солнечные лучи, проникшие сквозь густую листву деревьев, осветили его темные, бездонные глаза. Для Пенни это оказалось сродни удару молнии. Он был так великолепен, что у нее перехватило дыхание.
– Мой отец очень болен, – натянуто проговорил Ник. – Прикованный к постели, он страдает от бездействия и бессилия. К сожалению, он имеет привычку срывать зло на тех, кто не может за себя постоять. Я должен принести свои извинения…
– Твой отец презирает меня. Считает меня худшей из худших!
– Это не так, – убежденно возразил Ник.
И Пенни почувствовала, как ему хочется, чтобы она поверила этому неправдоподобному утверждению, с каким трудом он превозмогает свою невероятную сдержанность, пытаясь одновременно и объяснить, и оправдать произошедшее в спальне отца.
– Моя мать не пьяница! – воскликнула Пен ни, подходя ближе в отчаянном порыве убедить его. – А мой отчим, хоть и игрок, но был чудесным, чудесным человеком!
Ник смотрел на нее с нескрываемым напряжением.
– Значит, все это на моей совести. Если бы я не был столь откровенен с отцом, вернувшись из Лос-Анджелеса, тебя бы не разлучили так надолго с матерью.
– Нет, твоей вины здесь нет. Ты не знал ее. Неудивительно, что у тебя сложилось превратное впечатление. Но то был единственный раз, когда я видела мать в таком состоянии.
От переполнявших ее эмоций Пенни разрыдалась. Ник вытянул вперед руки и очень медленно и осторожно, словно недавно ослепший человек, с трудом нащупывающий дорогу, привлек ее к себе. Между ними еще оставался добрый фут пустого пространства, и Пенни быстро преодолела его. Ник оказался не податливее живой дышащей скалы.
– Думаю, пора предоставить тебе возможность заново познакомиться с твоей матерью, – пробормотал он.
Мягко отстранив ее от себя, Ник восстановил дистанцию, но тут же лишился этого преимущества. Пенни снова бросилась ему на грудь и вопросительно, с надеждой посмотрела прямо в глаза.
– Ты действительно знаешь, где Лиз?
– Да. Тебе уже восемнадцать. Строго говоря, отец больше не является твоим опекуном. Если хочешь встретиться с матерью, я это устрою.
– Ты говоришь серьезно?
– Я не даю невыполнимых обещаний.
И именно в этот момент Пенни по уши влюбилась в Ника Блейна. В момент, когда представила, как прекрасно мог бы сочетаться ее неукротимый темперамент с его сдержанностью. В момент, когда приоткрылась тщательно скрываемая уязвимость этого крайне несчастного человека, лишенного детства.
Она видела только, что Ник невероятно добр и сочувствует ей. Она не знала, что он поставил себе задачей убедить ее простить своего отца и остаться. Зачем? Эдгару Блейну необходимо было успокаивающее присутствие Люси. Если бы Пенни решила возвратиться в Нью-Йорк, привязанности к семье Блейн могло бы не хватить на то, чтобы удержать Люси в Техасе…
За ее спиной тихо скрипнула половица, и Пенни вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Она с изумлением обнаружила, что все еще стоит в огромной спальне Ника, где в ночь зачатия Алана не зажигала света, чтобы создать более интимную обстановку.
– Я думал, ты уже в постели.
Ник произнес это так легко, небрежно, словно они уже долгие годы делили спальню. Когда до нее дошел смысл сказанного, Пенни резко повернулась и с негодованием воскликнула:
– Ты думаешь, я буду спать здесь… с тобой?
Уголки его чувственного рта приподнялись в едва заметной улыбке.
– Почему тебя это так ужасает?
5
Пенни, широко раскрыв синие глаза, смотрела на Ника.
– Только без мелодрам, пожалуйста, – с мягкой усмешкой предупредил он, снимая пиджак и направляясь в гардеробную.
– Нам обоим будет неудобно в одной комнате! – Пенни сложила руки в молящем жесте. – Я перейду в соседнюю спальню…
– Это исключено, – очень спокойно ответил Ник.
Его высокомерное нежелание принимать возражения потрясло молодую женщину.
– Нам совсем ни к чему…
Черные глаза холодно сверкнули. И Ник ленивой походкой, в которой было что-то угрожающее, направился к ней.
– Послушай меня, – властно проговорил он. – Поскольку этим летом я нечасто буду появляться здесь, самое меньшее, что мы можем сделать для поддержания всеобщего заблуждения, – это жить в одной комнате. Когда придет время демонстрировать иссякающий энтузиазм, ты сможешь перебраться в другую комнату – но не раньше.
– Люси даже в голову не придет интересоваться, как мы спим! – запротестовала Пенни. – Но это, разумеется, не пройдет мимо ее внимания. Я не умею притворяться. Я не актер, – с растущим нетерпением заявил Ник. – То, что мы спим в одной постели, будет единственным доказательством нашего примирения.
Пенни вздернула подбородок.
– Для меня более наглядным свидетельством было бы то, что ты приносишь домой цветы по пятницам. Не сомневаюсь, даже ты способен справиться с этим!
– Цветы – это по твоей части, – напомнил Ник. – Я получал по дюжине красных роз каждый день в течение нашего короткого брака. Их доставляли прямо к дверям моего кабинета с прикрепленной к букету маленькой, написанной от руки карточкой. Мои подчиненные прилагали немыслимые усилия, чтобы успеть прочитать эти карточки до моего прихода. Неужели думаешь, я забыл это?
Яркий румянец окрасил щеки Пенни.
– Если тебе придет в голову снова повторить этот романтический жест, не могла бы ты вкладывать карточку в конверт?
– Не волнуйся. Я никогда больше не буду посылать тебе цветов! – процедила она сквозь стиснутые зубы, мечтая поскорее закончить разговор. – Ладно, если уж мне суждено спать здесь, то я выбираю диван.
Ник окинул скептическим взглядом диван красного дерева, служивший не одному поколению его семьи, и ничего не сказал. Он знал, что это ложе не удобнее мраморной плиты.
Пенни отправилась в гардеробную и долго с шумом выдвигала и задвигала ящики в поисках своей одежды. Захватив ночную рубашку, она устремилась в ванную. Раздевшись, она дрожащими руками включила душ. Струи теплой воды немного расслабили ее напряженное тело.
Зато в воображении тут же всплыл образ Ника, каким она видела его несколько минут назад в спальне. Полурасстегнутая шелковая рубашка приоткрывала треугольник золотисто-коричневой гладкой кожи на груди. Узкие бедра и длинные сильные ноги облегали серые брюки, покрой которых подчеркивал его мужественность. Предательское тепло, разлившееся по телу, заставило Пенни снова напрячься. Она стиснула зубы, ненавидя себя за слабость. Пенни стояла в его спальне, споря с ним и одновременно вожделея к нему. Это было отвратительно, непристойно!
Но Ник всегда заставлял ее испытывать нечто подобное. Все в нем будоражило ее чувства, пробуждая нестерпимый голод. Хрипловатый глубокий голос, прекрасные глаза, чувственные губы… Она слушала, она смотрела, а ее колени тем временем слабели от похоти. Похоть! Пенни с облегчением уцепилась за это слово. Разумеется, это уже не любовь – это похоть. Неутолимая, безумная, безнравственная жажда, которую необходимо сдерживать, подавлять, истреблять!
Она больше не будет сходить с ума при виде этой редкой улыбки, этих золотистых искорок в глазах, она забудет то ощущение маленькой победы, которое охватило ее, когда однажды он от души рассмеялся. Нет, не буду, ни за что не буду! – с жаром повторяла она про себя. Возможно, Ник и не очень доволен тем, что Алан, по его мнению, чужой ребенок. Но когда он узнает правду, ему станет еще хуже. Ей предстоит очень длинное, тоскливое лето, а завтрашний день, когда она сообщит, что отец Алана он сам, будет худшим в жизни…
Пенни вышла из ванной и замерла на месте. Сердце забилось словно в приступе сильнейшей тревоги. И было от чего! Ник, видимо, воспользовался другой ванной, и теперь его черные волосы блестели от влаги. Он снимал короткий шелковый халат. Пенни наблюдала через комнату, как легкая ткань скользит по одной из красивейших в мире мужских спин. Быстро отвернувшись и тем самым лишив себя возбуждающего зрелища, она пробралась к дивану и отбросила покрывало.
– Спокойной ночи, – сдавленным голосом проговорила Пенни.
Ник лег в кровать и расправил одеяло. Пенни напялила какую-то безразмерную майку с изображенными сзади и спереди розовыми кроликами. В этом наряде не было ничего соблазнительного. Но его тело, похоже, думало иначе. Пенни наклонилась, чтобы оправить импровизированную постель, и ее стройные ноги обнажились почти на всю длину, хлопковая майка откровенно обтянула маленькие крепкие ягодицы. Дыхание Ника участилось, и боль от неудовлетворенного желания нахлынула с такой силой, что он стиснул пальцы. В нем снова вспыхнуло тлевшее негодование. Она намеренно провоцирует его. Пенни больше не та обожавшая его маленькая девственница, к которой он поклялся себе не прикасаться после нелепого бракосочетания.
– Школьница… – Прекрасное лицо Джордан кривила болезненная гримаса. – Мужчины, падкие на школьниц, отвратительны, не так ли? Но Пенни просто напрашивается. Эти большие щенячьи глаза смотрят на тебя, как на бога. Как ты можешь это терпеть?
На удивление легко.
Отвлеченный от этого воспоминания видом Пенни, поднявшей руки, чтобы встряхнуть влажные волосы, Ник замер. Майка туго обтянула маленькие груди, круглые и крепкие, как яблоки. Не тебе меня приручить, сказала она ему. Хитро! Ярость, которую он сдерживал два с половиной дня, разгорелась с новой силой. Пенни выставила себя на торги – что ж, он покупает! Почему бы и нет? Он быстро и без труда избавится от наваждения и пресытится ею задолго до конца лета. Ни одной женщине не удавалось удержать его дольше двух месяцев… А у этой, в безразмерной майке с розовыми кроликами, шансов намного меньше, чем у остальных.
Тишина звенела в ушах Пенни. Ее руки покрыла гусиная кожа, когда она легла на диван, мечтая только об одном, – чтобы Ник погасил свет. Тогда она сможет ненавидеть себя без свидетелей. Тупая боль в низу живота и чувствительность напряженных грудей были источником ужасных страданий. Пенни не решалась даже посмотреть в сторону Ника, поскольку ее желание достигло такого предела, что он наверняка заметил бы это. Ничто не ускользает от его внимания. Он читает ее как открытую книгу, и особенно тогда, когда ей меньше всего хочется быть прочитанной.
– Ну ладно, а теперь, когда ты удостоила меня чести видеть товар лицом, я хочу, чтобы ты сняла майку. И забудь о диване. Я предпочитаю, чтобы остаток ночи ты провела со мной в постели, – с холодным цинизмом процедил Ник.
Не веря собственным ушам, Пенни очень медленно приподняла голову и попыталась разглядеть лицо Ника.
– П-прости? – беспомощно пролепетала она. Ник рывком поднялся с подушек.
– Не смей играть со мной, – предупредил он вполголоса, но очень убедительно. – Я не в настроении заниматься тем, что ты ласково называешь словесной прелюдией!
Пенни резко села, потянув на себя покрывало. В круге света от лампы, освещавшей огромную кровать, отчетливо видны были его жесткое, невероятной красоты лицо, напряженные мускулы широкой, загорелой груди. Он был пугающе прекрасен. И зол. Пенни просто кожей чувствовала его злость. Но почему он так злится? Чем она провинилась?
– Похоже, у тебя сложилось впечатление, что я провоцирую тебя, – покраснев, прошептала Пенни. Ее негодование на Ника подогревалось еще и тем, что она боялась выдать себя. – Но я не делала этого, честное слово… по крайней мере, сознательно…
– Тебя так же влечет ко мне, как и меня… к тебе, мой ангел, – нетерпеливо, с придыханием прервал ее Ник.
Пенни опустила глаза, не выдержав его проницательного, вызывающего взгляда.
– Ты очень прямолинеен, тебе не кажется? Можно мне в свою очередь воспользоваться аналогией? Если бы я ела столько шоколаду, сколько мне хочется, то моя одежда скоро стала бы мне мала. Поэтому я себя контролирую, не желая без конца перешивать платья…
– О Боже, дай мне сил! – едва слышно прорычал Ник.
– Все именно так, желаешь ты это понять или нет, – настаивала Пенни, теребя пальцами край покрывала и не гладя на Ника, чтобы не потерять мысль. – Минувшей ночью нам следовало бы распрощаться с прошлым…
Ник громко застонал.
– Ты – это слишком много шоколаду, ты вреден для меня. А я не хочу соблазняться тем, что для меня вредно… и для тебя тоже.
Ник выпрыгнул из постели. Пока он преодолевал разделявшее их расстояние, Пенни сидела опустив голову и говорила все быстрее и быстрее.
– Я могла бы разозлиться на то, в какую форму ты облек приглашение разделить с тобой постель… Но я понимаю, что ты раздражен… Я, видимо, до сих пор кажусь тебе привлекательной. А может быть, ты устал или просто не привык просить у всех тех женщин, которые вешались тебе на шею… Что ты делаешь? – завопила она в изумлении. Ник обхватил руками ее талию и поднял Пенни в воздух.
– Я не вреден для тебя. Возможно, я самый полезный из всех мужчин, с которыми ты делила постель. Буду ли я столь же полезным, когда кончится это лето, не моя забота. Думай обо мне как шоколадоголик, целиком отдавшийся своей страсти! Будь неистовой! – хрипло настаивал он.
Пенни вспомнила, как хотела видеть его на коленях, изнемогающим от желания. Теперь же собственные ноги болтались в добрых полутора футах от пола. Нельзя сказать, чтобы он ее умолял, однако был весьма близок к этому. И было что-то в его изумительных черных глазах, от чего на Пенни нахлынуло желание приникнуть к нему, и…
Как только Ник заметил знакомый затуманившийся взгляд, на его лице вспыхнула улыбка удовлетворения.
– Побалуй себя мною, мой ангел, – пробор мотал он, и все нервные окончания в теле Пенни словно запели.
– Я не могу… Не должна!
Ник опустил ее на свою постель с такой трепетной, нежной заботливостью, какой ей не приходилось видеть после той первой их ночи. Все мысли куда-то улетучились, и Пенни почти потеряла чувство реальности.
Ник посмотрел на нее горящим, страстным взглядом, и его красивое загорелое лицо вдруг посерьезнело.
– Разумеется, я буду заботиться о тебе и ребенке столько, сколько потребуется.
– Заботиться обо мне?
Реальность отступала все быстрее. Пенни дрожала, ее сердце неслось вскачь, и она чувствовала удивительный, знакомый аромат, исходивший от Ника.
– Конечно… Я также думаю подыскать тебе дом здесь, поблизости, – с чувственной хрипотцой шептал в ее полуоткрытые губы Ник. Пенни смутно понимала, что он говорит что-то необычайно важное. Дом здесь? Боже, неужели он… попросит ее остаться в доме Блейнов? О чем же еще он может говорить?
Волна чистой радости захлестнула Пенни, и от этой радости у нее окончательно спутались псе мысли. Пальцы, скользнув по великолепным черным волосам, обхватили голову Ника.
– Тебе, наверное, это понравилось бы, – предположил он, наклоняя голову и легко, но с большой чувственностью касаясь ее губ.
Понравилось бы? Конечно! Голод, который он выразил одним поцелуем, раздул в ней настоящий пожар. Она страстно поцеловала его в ответ и с восторгом позволила своим ладоням скользнуть к могучим плечам Ника. «Мой! Мой! Мой!» – хотелось ей кричать во весь голос.
Ник откинулся на подушки, в его темных, проницательных глазах промелькнула тень замешательства.
– Что случилось?
– Ничего… Совершенно ничего!
Пенни немного стесняла эта роскошная обстановка спальни, это яркое освещение, так как она знала, насколько искушен Ник. Она ужасно боялась сделать что-нибудь не так и все испортить. Ведь секс, должно быть, жизненно важен для Ника, если всего одна ночь с ней заставила его просить превратить их мнимое примирение в настоящее.
– Пенни… – Он коснулся ее низко склоненной головы. – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу сделать тебя счастливой…
– О, я уже на вершине блаженства, потому что…
«Просто обожаю тебя» – но она вовремя проглотила эти слова: нельзя слишком откровенно проявлять свои чувства. Одному Богу известно, как далеко ее это завело в прошлый раз!
– Тебе необходим кто-то вроде меня.
Запустив пальцы в ее волосы, Ник покрыл лицо Пенни поцелуями.
Намереваясь удостовериться, что необходима ему еще больше. Пенни робкой рукой скользнула вниз, по его упругому животу, и изумилась тому, как сразу напряглись его мышцы и как резко он выдохнул.
– Позже… – В черных глазах плясало золотистое пламя желания, однако он повернул к себе голову Пенни и прерывисто проговорил: – Сейчас мне нужно, чтобы ты выслушала и приняла два важных условия нашего соглашения.
– Условия?
– Я требую от тебя абсолютной верности на это время.
Ресницы взметнулись вверх, синие глаза распахнулись. Пенни изо всех сил старалась сосредоточиться, потому что Ник смотрел на нее с той мрачной серьезностью, которая всегда немного пугала ее.
– На это время? – прилежно повторила она, словно человек, знающий не больше пяти слов на иностранном языке и тем не менее старающийся принять участие в оживленной беседе.
– Это влечение неизбежно пройдет. – Пенни застыла. И Ник обхватил ее обеими руками за плечи, пристально глядя в обеспокоенное лицо. – С другой стороны, оно может длиться и годы, – тут же добавил он. – Но я должен сказать и о другом условии: тебе в качестве моей любовницы придется быть куда более осторожной, нежели тогда, когда ты была моей женой. Люси не должна будет ничего знать.
Пенни с огромным трудом постигала смысл этого заявления, поскольку мозг ее работал крайне медленно. А когда стало понятно, что это – решающий для ее жизни и счастья момент, и вдруг осенило, что будущее не сулит ничего, кроме боли и разочарования, ей расхотелось думать вообще.
Однако сознание продолжало проясняться с ужасающей быстротой. Она неправильно поняла Ника! И не было ли это непонимание результатом того, что она слышала только то, что хотела услышать? Ей так хотелось верить, что Ник стремится восстановить настоящий брак! Но у него не было такого намерения. Он по-прежнему хотел развода.
И все же, несмотря на это, обдумывал возможность оставить ее здесь в качестве любовницы. Любовницы? Это просто эвфемизм. Без любви она будет для него просто сексуальным партнером, если не хуже. Неужели Ник считает, что она до такой степени цепляется за него? Обида, словно саван, окутала Пенни, охладив разгоряченное тело, заставив его онеметь.
– Отпусти меня, – дрожащим голосом попросила она.
– Да, мне придется взять эту проклятую трубку, иначе телефон взорвется.
– Телефон? – заморгала Пенни и только теперь услышала трели звонков.
Завернувшись в простыню, Ник с каменным лицом выслушал говорившего на другом конце провода и, прикрыв ладонью трубку, спросил:
– Сказать Джонни, что тебя нет?
– Нет!
Пенни, словно подброшенная пружиной, вылетела из постели и подбежала к нему, как будто от этого телефонного звонка зависела ее жизнь.
В каком-то смысле так оно и было. Ник придержал трубку, к которой Пенни уже протягивала руку, и сухо заметил:
– В холле есть параллельный аппарат.
– Только без мелодрам, пожалуйста, – с мягкой усмешкой предупредил он, снимая пиджак и направляясь в гардеробную.
– Нам обоим будет неудобно в одной комнате! – Пенни сложила руки в молящем жесте. – Я перейду в соседнюю спальню…
– Это исключено, – очень спокойно ответил Ник.
Его высокомерное нежелание принимать возражения потрясло молодую женщину.
– Нам совсем ни к чему…
Черные глаза холодно сверкнули. И Ник ленивой походкой, в которой было что-то угрожающее, направился к ней.
– Послушай меня, – властно проговорил он. – Поскольку этим летом я нечасто буду появляться здесь, самое меньшее, что мы можем сделать для поддержания всеобщего заблуждения, – это жить в одной комнате. Когда придет время демонстрировать иссякающий энтузиазм, ты сможешь перебраться в другую комнату – но не раньше.
– Люси даже в голову не придет интересоваться, как мы спим! – запротестовала Пенни. – Но это, разумеется, не пройдет мимо ее внимания. Я не умею притворяться. Я не актер, – с растущим нетерпением заявил Ник. – То, что мы спим в одной постели, будет единственным доказательством нашего примирения.
Пенни вздернула подбородок.
– Для меня более наглядным свидетельством было бы то, что ты приносишь домой цветы по пятницам. Не сомневаюсь, даже ты способен справиться с этим!
– Цветы – это по твоей части, – напомнил Ник. – Я получал по дюжине красных роз каждый день в течение нашего короткого брака. Их доставляли прямо к дверям моего кабинета с прикрепленной к букету маленькой, написанной от руки карточкой. Мои подчиненные прилагали немыслимые усилия, чтобы успеть прочитать эти карточки до моего прихода. Неужели думаешь, я забыл это?
Яркий румянец окрасил щеки Пенни.
– Если тебе придет в голову снова повторить этот романтический жест, не могла бы ты вкладывать карточку в конверт?
– Не волнуйся. Я никогда больше не буду посылать тебе цветов! – процедила она сквозь стиснутые зубы, мечтая поскорее закончить разговор. – Ладно, если уж мне суждено спать здесь, то я выбираю диван.
Ник окинул скептическим взглядом диван красного дерева, служивший не одному поколению его семьи, и ничего не сказал. Он знал, что это ложе не удобнее мраморной плиты.
Пенни отправилась в гардеробную и долго с шумом выдвигала и задвигала ящики в поисках своей одежды. Захватив ночную рубашку, она устремилась в ванную. Раздевшись, она дрожащими руками включила душ. Струи теплой воды немного расслабили ее напряженное тело.
Зато в воображении тут же всплыл образ Ника, каким она видела его несколько минут назад в спальне. Полурасстегнутая шелковая рубашка приоткрывала треугольник золотисто-коричневой гладкой кожи на груди. Узкие бедра и длинные сильные ноги облегали серые брюки, покрой которых подчеркивал его мужественность. Предательское тепло, разлившееся по телу, заставило Пенни снова напрячься. Она стиснула зубы, ненавидя себя за слабость. Пенни стояла в его спальне, споря с ним и одновременно вожделея к нему. Это было отвратительно, непристойно!
Но Ник всегда заставлял ее испытывать нечто подобное. Все в нем будоражило ее чувства, пробуждая нестерпимый голод. Хрипловатый глубокий голос, прекрасные глаза, чувственные губы… Она слушала, она смотрела, а ее колени тем временем слабели от похоти. Похоть! Пенни с облегчением уцепилась за это слово. Разумеется, это уже не любовь – это похоть. Неутолимая, безумная, безнравственная жажда, которую необходимо сдерживать, подавлять, истреблять!
Она больше не будет сходить с ума при виде этой редкой улыбки, этих золотистых искорок в глазах, она забудет то ощущение маленькой победы, которое охватило ее, когда однажды он от души рассмеялся. Нет, не буду, ни за что не буду! – с жаром повторяла она про себя. Возможно, Ник и не очень доволен тем, что Алан, по его мнению, чужой ребенок. Но когда он узнает правду, ему станет еще хуже. Ей предстоит очень длинное, тоскливое лето, а завтрашний день, когда она сообщит, что отец Алана он сам, будет худшим в жизни…
Пенни вышла из ванной и замерла на месте. Сердце забилось словно в приступе сильнейшей тревоги. И было от чего! Ник, видимо, воспользовался другой ванной, и теперь его черные волосы блестели от влаги. Он снимал короткий шелковый халат. Пенни наблюдала через комнату, как легкая ткань скользит по одной из красивейших в мире мужских спин. Быстро отвернувшись и тем самым лишив себя возбуждающего зрелища, она пробралась к дивану и отбросила покрывало.
– Спокойной ночи, – сдавленным голосом проговорила Пенни.
Ник лег в кровать и расправил одеяло. Пенни напялила какую-то безразмерную майку с изображенными сзади и спереди розовыми кроликами. В этом наряде не было ничего соблазнительного. Но его тело, похоже, думало иначе. Пенни наклонилась, чтобы оправить импровизированную постель, и ее стройные ноги обнажились почти на всю длину, хлопковая майка откровенно обтянула маленькие крепкие ягодицы. Дыхание Ника участилось, и боль от неудовлетворенного желания нахлынула с такой силой, что он стиснул пальцы. В нем снова вспыхнуло тлевшее негодование. Она намеренно провоцирует его. Пенни больше не та обожавшая его маленькая девственница, к которой он поклялся себе не прикасаться после нелепого бракосочетания.
– Школьница… – Прекрасное лицо Джордан кривила болезненная гримаса. – Мужчины, падкие на школьниц, отвратительны, не так ли? Но Пенни просто напрашивается. Эти большие щенячьи глаза смотрят на тебя, как на бога. Как ты можешь это терпеть?
На удивление легко.
Отвлеченный от этого воспоминания видом Пенни, поднявшей руки, чтобы встряхнуть влажные волосы, Ник замер. Майка туго обтянула маленькие груди, круглые и крепкие, как яблоки. Не тебе меня приручить, сказала она ему. Хитро! Ярость, которую он сдерживал два с половиной дня, разгорелась с новой силой. Пенни выставила себя на торги – что ж, он покупает! Почему бы и нет? Он быстро и без труда избавится от наваждения и пресытится ею задолго до конца лета. Ни одной женщине не удавалось удержать его дольше двух месяцев… А у этой, в безразмерной майке с розовыми кроликами, шансов намного меньше, чем у остальных.
Тишина звенела в ушах Пенни. Ее руки покрыла гусиная кожа, когда она легла на диван, мечтая только об одном, – чтобы Ник погасил свет. Тогда она сможет ненавидеть себя без свидетелей. Тупая боль в низу живота и чувствительность напряженных грудей были источником ужасных страданий. Пенни не решалась даже посмотреть в сторону Ника, поскольку ее желание достигло такого предела, что он наверняка заметил бы это. Ничто не ускользает от его внимания. Он читает ее как открытую книгу, и особенно тогда, когда ей меньше всего хочется быть прочитанной.
– Ну ладно, а теперь, когда ты удостоила меня чести видеть товар лицом, я хочу, чтобы ты сняла майку. И забудь о диване. Я предпочитаю, чтобы остаток ночи ты провела со мной в постели, – с холодным цинизмом процедил Ник.
Не веря собственным ушам, Пенни очень медленно приподняла голову и попыталась разглядеть лицо Ника.
– П-прости? – беспомощно пролепетала она. Ник рывком поднялся с подушек.
– Не смей играть со мной, – предупредил он вполголоса, но очень убедительно. – Я не в настроении заниматься тем, что ты ласково называешь словесной прелюдией!
Пенни резко села, потянув на себя покрывало. В круге света от лампы, освещавшей огромную кровать, отчетливо видны были его жесткое, невероятной красоты лицо, напряженные мускулы широкой, загорелой груди. Он был пугающе прекрасен. И зол. Пенни просто кожей чувствовала его злость. Но почему он так злится? Чем она провинилась?
– Похоже, у тебя сложилось впечатление, что я провоцирую тебя, – покраснев, прошептала Пенни. Ее негодование на Ника подогревалось еще и тем, что она боялась выдать себя. – Но я не делала этого, честное слово… по крайней мере, сознательно…
– Тебя так же влечет ко мне, как и меня… к тебе, мой ангел, – нетерпеливо, с придыханием прервал ее Ник.
Пенни опустила глаза, не выдержав его проницательного, вызывающего взгляда.
– Ты очень прямолинеен, тебе не кажется? Можно мне в свою очередь воспользоваться аналогией? Если бы я ела столько шоколаду, сколько мне хочется, то моя одежда скоро стала бы мне мала. Поэтому я себя контролирую, не желая без конца перешивать платья…
– О Боже, дай мне сил! – едва слышно прорычал Ник.
– Все именно так, желаешь ты это понять или нет, – настаивала Пенни, теребя пальцами край покрывала и не гладя на Ника, чтобы не потерять мысль. – Минувшей ночью нам следовало бы распрощаться с прошлым…
Ник громко застонал.
– Ты – это слишком много шоколаду, ты вреден для меня. А я не хочу соблазняться тем, что для меня вредно… и для тебя тоже.
Ник выпрыгнул из постели. Пока он преодолевал разделявшее их расстояние, Пенни сидела опустив голову и говорила все быстрее и быстрее.
– Я могла бы разозлиться на то, в какую форму ты облек приглашение разделить с тобой постель… Но я понимаю, что ты раздражен… Я, видимо, до сих пор кажусь тебе привлекательной. А может быть, ты устал или просто не привык просить у всех тех женщин, которые вешались тебе на шею… Что ты делаешь? – завопила она в изумлении. Ник обхватил руками ее талию и поднял Пенни в воздух.
– Я не вреден для тебя. Возможно, я самый полезный из всех мужчин, с которыми ты делила постель. Буду ли я столь же полезным, когда кончится это лето, не моя забота. Думай обо мне как шоколадоголик, целиком отдавшийся своей страсти! Будь неистовой! – хрипло настаивал он.
Пенни вспомнила, как хотела видеть его на коленях, изнемогающим от желания. Теперь же собственные ноги болтались в добрых полутора футах от пола. Нельзя сказать, чтобы он ее умолял, однако был весьма близок к этому. И было что-то в его изумительных черных глазах, от чего на Пенни нахлынуло желание приникнуть к нему, и…
Как только Ник заметил знакомый затуманившийся взгляд, на его лице вспыхнула улыбка удовлетворения.
– Побалуй себя мною, мой ангел, – пробор мотал он, и все нервные окончания в теле Пенни словно запели.
– Я не могу… Не должна!
Ник опустил ее на свою постель с такой трепетной, нежной заботливостью, какой ей не приходилось видеть после той первой их ночи. Все мысли куда-то улетучились, и Пенни почти потеряла чувство реальности.
Ник посмотрел на нее горящим, страстным взглядом, и его красивое загорелое лицо вдруг посерьезнело.
– Разумеется, я буду заботиться о тебе и ребенке столько, сколько потребуется.
– Заботиться обо мне?
Реальность отступала все быстрее. Пенни дрожала, ее сердце неслось вскачь, и она чувствовала удивительный, знакомый аромат, исходивший от Ника.
– Конечно… Я также думаю подыскать тебе дом здесь, поблизости, – с чувственной хрипотцой шептал в ее полуоткрытые губы Ник. Пенни смутно понимала, что он говорит что-то необычайно важное. Дом здесь? Боже, неужели он… попросит ее остаться в доме Блейнов? О чем же еще он может говорить?
Волна чистой радости захлестнула Пенни, и от этой радости у нее окончательно спутались псе мысли. Пальцы, скользнув по великолепным черным волосам, обхватили голову Ника.
– Тебе, наверное, это понравилось бы, – предположил он, наклоняя голову и легко, но с большой чувственностью касаясь ее губ.
Понравилось бы? Конечно! Голод, который он выразил одним поцелуем, раздул в ней настоящий пожар. Она страстно поцеловала его в ответ и с восторгом позволила своим ладоням скользнуть к могучим плечам Ника. «Мой! Мой! Мой!» – хотелось ей кричать во весь голос.
Ник откинулся на подушки, в его темных, проницательных глазах промелькнула тень замешательства.
– Что случилось?
– Ничего… Совершенно ничего!
Пенни немного стесняла эта роскошная обстановка спальни, это яркое освещение, так как она знала, насколько искушен Ник. Она ужасно боялась сделать что-нибудь не так и все испортить. Ведь секс, должно быть, жизненно важен для Ника, если всего одна ночь с ней заставила его просить превратить их мнимое примирение в настоящее.
– Пенни… – Он коснулся ее низко склоненной головы. – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу сделать тебя счастливой…
– О, я уже на вершине блаженства, потому что…
«Просто обожаю тебя» – но она вовремя проглотила эти слова: нельзя слишком откровенно проявлять свои чувства. Одному Богу известно, как далеко ее это завело в прошлый раз!
– Тебе необходим кто-то вроде меня.
Запустив пальцы в ее волосы, Ник покрыл лицо Пенни поцелуями.
Намереваясь удостовериться, что необходима ему еще больше. Пенни робкой рукой скользнула вниз, по его упругому животу, и изумилась тому, как сразу напряглись его мышцы и как резко он выдохнул.
– Позже… – В черных глазах плясало золотистое пламя желания, однако он повернул к себе голову Пенни и прерывисто проговорил: – Сейчас мне нужно, чтобы ты выслушала и приняла два важных условия нашего соглашения.
– Условия?
– Я требую от тебя абсолютной верности на это время.
Ресницы взметнулись вверх, синие глаза распахнулись. Пенни изо всех сил старалась сосредоточиться, потому что Ник смотрел на нее с той мрачной серьезностью, которая всегда немного пугала ее.
– На это время? – прилежно повторила она, словно человек, знающий не больше пяти слов на иностранном языке и тем не менее старающийся принять участие в оживленной беседе.
– Это влечение неизбежно пройдет. – Пенни застыла. И Ник обхватил ее обеими руками за плечи, пристально глядя в обеспокоенное лицо. – С другой стороны, оно может длиться и годы, – тут же добавил он. – Но я должен сказать и о другом условии: тебе в качестве моей любовницы придется быть куда более осторожной, нежели тогда, когда ты была моей женой. Люси не должна будет ничего знать.
Пенни с огромным трудом постигала смысл этого заявления, поскольку мозг ее работал крайне медленно. А когда стало понятно, что это – решающий для ее жизни и счастья момент, и вдруг осенило, что будущее не сулит ничего, кроме боли и разочарования, ей расхотелось думать вообще.
Однако сознание продолжало проясняться с ужасающей быстротой. Она неправильно поняла Ника! И не было ли это непонимание результатом того, что она слышала только то, что хотела услышать? Ей так хотелось верить, что Ник стремится восстановить настоящий брак! Но у него не было такого намерения. Он по-прежнему хотел развода.
И все же, несмотря на это, обдумывал возможность оставить ее здесь в качестве любовницы. Любовницы? Это просто эвфемизм. Без любви она будет для него просто сексуальным партнером, если не хуже. Неужели Ник считает, что она до такой степени цепляется за него? Обида, словно саван, окутала Пенни, охладив разгоряченное тело, заставив его онеметь.
– Отпусти меня, – дрожащим голосом попросила она.
– Да, мне придется взять эту проклятую трубку, иначе телефон взорвется.
– Телефон? – заморгала Пенни и только теперь услышала трели звонков.
Завернувшись в простыню, Ник с каменным лицом выслушал говорившего на другом конце провода и, прикрыв ладонью трубку, спросил:
– Сказать Джонни, что тебя нет?
– Нет!
Пенни, словно подброшенная пружиной, вылетела из постели и подбежала к нему, как будто от этого телефонного звонка зависела ее жизнь.
В каком-то смысле так оно и было. Ник придержал трубку, к которой Пенни уже протягивала руку, и сухо заметил:
– В холле есть параллельный аппарат.
6
– Джонни… О, Джонни! – чуть не прорыдала она в трубку, оказавшись в гигантском парадном холле.
Пенни мерила шагами мраморный пол, благо длинный провод позволял это.
– Я буду честна с тобой, Джонни. Ник по-прежнему мне небезразличен. Все, что я могу тебе предложить, – это дружба, а тебе, наверное, она ни к чему…
– Да ты никогда и не предлагала другого, – тяжело вздохнул Джонни. – Ты всегда была очень сдержанной.
В этот момент Ник, завязывая на ходу пояс халата, вышел на галерею как раз над тем местом, где с трубкой в руке вышагивала Пенни.
– Я очень благодарна тебе за то, что ты все еще слушаешь меня. Я так люблю тебя за это! – призналась Пенни, чувствуя, как к глазам снова подступают слезы. – Ты вышла замуж за настоящую крысу!
– Я знаю, что он крыса, но, может быть, в этом-то и заключалось очарование, – пробормотала Пенни. – Мне казалось, что в нем есть и многое другое. Но теперь я поняла, какой глупой была. В конце концов, все к лучшему, ведь правда? Я не подслушиваю, сказал себе Ник. Я нахожусь в собственном доме и слышу, как моя жена признается в любви другому мужчине. Она любит его! Так, как когда-то любила меня?! Ему хотелось разбить этот проклятый телефон вдребезги. Пенни – его жена! Повернувшись на пятках, он зашагал прочь. Ник знал только одно: он не хочет больше ничего слышать!
Странное ощущение холода и пустоты стало постепенно охватывать его. Ему это не понравилось. Словно большая черная туча всплывала из глубин сознания. За двадцать четыре часа Пенни сумела так завладеть его чувствами и воображением, что Ник не мог больше контролировать себя. Это не понравилось ему еще больше. Но не обращать внимания на пропасть между тем, что он думает, и тем, что делает, нельзя. Как иначе можно объяснить обращенную к Пенни просьбу стать его любовницей? Откуда взялась эта безумная идея? Когда в его трезвую голову мог закрасться столь далекий от реальности замысел? Это полное безумие. Он хочет развода. Он не хочет, чтобы Пенни оставалась его женой. Его совсем не волнует то, что она любит другого. Он просто хочет убить этого другого… убить ее. Нет, не ее – его! Черная туча все разрасталась; Ник не мог сосредоточиться, на его лбу выступил пот. В приступе ярости он стиснул кулаки, ощущая тревожную неуверенность. Ему необходимо выпить! Пенни положила трубку. Единственное, о чем она могла думать, – это о том, какой идиоткой была, хотя бы на мгновение вообразив, что Ник хочет возобновления их брака. Вместо этого он предложил стать его любовницей. Но чего еще она могла ожидать от него? Ведь он до сих пор не знает, что Алан его сын! А это роковым образом сказывается на их отношениях. О Боже, какие отношения?! – с горечью спросила у себя Пенни, обхватив голову руками.
Той зимой, полтора года назад, Ник организовал первую после долгой разлуки встречу Пенни с матерью в своей городской квартире. Потом пригласил девушку на ланч. Она не знала тогда, что в его жизни уже есть женщина – Джордан Брэм.
– Думаю, я влюбилась в тебя, едва увидела снова, – заявила она за ланчем. Ник ответил ей только пристальным взглядом.
– Ничего сильнее этого чувства я никогда не испытывала, – срывающимся голосом продолжала Пенни. – Ты, наверное, сражаешь женщин наповал своей красотой, но мне больше всего бросилось в глаза твое одиночество…
– Я никогда не был одинок, – сухо возразил ей Ник. – Не думаю, что ты кого-нибудь подпуска ешь к себе близко. Я наблюдала за тобой. Ты замораживаешь людей, и ничего не можешь с собой поделать. Любое слишком личное или эмоциональное проявление – и тебе немедленно хочется убежать подальше. Как сейчас. Ты хочешь только, чтобы я заткнулась, и думаешь, как бы уйти, не ранив моих чувств, – виновато проговорила она. – Что ж, спасибо за то, что хотя бы выслушал. Можешь уходить, если хочешь.
Ее слова ненадолго задержали Ника. Пенни на это и рассчитывала, но почувствовала угрызения совести, увидев, как крепко сжал он ножку бокала своими длинными сильными пальцами.
– Ты совсем еще ребенок… – начал он.
– Нет, я не ребенок. Я кажусь тебе ребенком потому, что говорю вслух вещи, которые ты не простонал бы и под пыткой. Прости, но это единственный способ достучаться до тебя. Ты ведешь себя так, как если бы мы были вместе, – застенчиво добавила она. – Ты не замечал этого? А я заметила, как ты смотришь на меня, а потом отводишь взгляд, словно делаешь что-то недозволенное, и…
– Довольно! Ты достаточно наговорила. – Встав со стула, Ник грозно посмотрел на нее с высоты своего роста. – Если тебя все это не смущает, то меня – да.
Пенни мерила шагами мраморный пол, благо длинный провод позволял это.
– Я буду честна с тобой, Джонни. Ник по-прежнему мне небезразличен. Все, что я могу тебе предложить, – это дружба, а тебе, наверное, она ни к чему…
– Да ты никогда и не предлагала другого, – тяжело вздохнул Джонни. – Ты всегда была очень сдержанной.
В этот момент Ник, завязывая на ходу пояс халата, вышел на галерею как раз над тем местом, где с трубкой в руке вышагивала Пенни.
– Я очень благодарна тебе за то, что ты все еще слушаешь меня. Я так люблю тебя за это! – призналась Пенни, чувствуя, как к глазам снова подступают слезы. – Ты вышла замуж за настоящую крысу!
– Я знаю, что он крыса, но, может быть, в этом-то и заключалось очарование, – пробормотала Пенни. – Мне казалось, что в нем есть и многое другое. Но теперь я поняла, какой глупой была. В конце концов, все к лучшему, ведь правда? Я не подслушиваю, сказал себе Ник. Я нахожусь в собственном доме и слышу, как моя жена признается в любви другому мужчине. Она любит его! Так, как когда-то любила меня?! Ему хотелось разбить этот проклятый телефон вдребезги. Пенни – его жена! Повернувшись на пятках, он зашагал прочь. Ник знал только одно: он не хочет больше ничего слышать!
Странное ощущение холода и пустоты стало постепенно охватывать его. Ему это не понравилось. Словно большая черная туча всплывала из глубин сознания. За двадцать четыре часа Пенни сумела так завладеть его чувствами и воображением, что Ник не мог больше контролировать себя. Это не понравилось ему еще больше. Но не обращать внимания на пропасть между тем, что он думает, и тем, что делает, нельзя. Как иначе можно объяснить обращенную к Пенни просьбу стать его любовницей? Откуда взялась эта безумная идея? Когда в его трезвую голову мог закрасться столь далекий от реальности замысел? Это полное безумие. Он хочет развода. Он не хочет, чтобы Пенни оставалась его женой. Его совсем не волнует то, что она любит другого. Он просто хочет убить этого другого… убить ее. Нет, не ее – его! Черная туча все разрасталась; Ник не мог сосредоточиться, на его лбу выступил пот. В приступе ярости он стиснул кулаки, ощущая тревожную неуверенность. Ему необходимо выпить! Пенни положила трубку. Единственное, о чем она могла думать, – это о том, какой идиоткой была, хотя бы на мгновение вообразив, что Ник хочет возобновления их брака. Вместо этого он предложил стать его любовницей. Но чего еще она могла ожидать от него? Ведь он до сих пор не знает, что Алан его сын! А это роковым образом сказывается на их отношениях. О Боже, какие отношения?! – с горечью спросила у себя Пенни, обхватив голову руками.
Той зимой, полтора года назад, Ник организовал первую после долгой разлуки встречу Пенни с матерью в своей городской квартире. Потом пригласил девушку на ланч. Она не знала тогда, что в его жизни уже есть женщина – Джордан Брэм.
– Думаю, я влюбилась в тебя, едва увидела снова, – заявила она за ланчем. Ник ответил ей только пристальным взглядом.
– Ничего сильнее этого чувства я никогда не испытывала, – срывающимся голосом продолжала Пенни. – Ты, наверное, сражаешь женщин наповал своей красотой, но мне больше всего бросилось в глаза твое одиночество…
– Я никогда не был одинок, – сухо возразил ей Ник. – Не думаю, что ты кого-нибудь подпуска ешь к себе близко. Я наблюдала за тобой. Ты замораживаешь людей, и ничего не можешь с собой поделать. Любое слишком личное или эмоциональное проявление – и тебе немедленно хочется убежать подальше. Как сейчас. Ты хочешь только, чтобы я заткнулась, и думаешь, как бы уйти, не ранив моих чувств, – виновато проговорила она. – Что ж, спасибо за то, что хотя бы выслушал. Можешь уходить, если хочешь.
Ее слова ненадолго задержали Ника. Пенни на это и рассчитывала, но почувствовала угрызения совести, увидев, как крепко сжал он ножку бокала своими длинными сильными пальцами.
– Ты совсем еще ребенок… – начал он.
– Нет, я не ребенок. Я кажусь тебе ребенком потому, что говорю вслух вещи, которые ты не простонал бы и под пыткой. Прости, но это единственный способ достучаться до тебя. Ты ведешь себя так, как если бы мы были вместе, – застенчиво добавила она. – Ты не замечал этого? А я заметила, как ты смотришь на меня, а потом отводишь взгляд, словно делаешь что-то недозволенное, и…
– Довольно! Ты достаточно наговорила. – Встав со стула, Ник грозно посмотрел на нее с высоты своего роста. – Если тебя все это не смущает, то меня – да.