Лэнгтон Джоанна. Воздушные замки

   Она часто думала о детях, которых она родит для своего любимого, о невозможно прекрасном счастье, которое подстерегает ее на каждом шагу. Но вовсе не связывала это ни с поцелуями, ни с объятиями.
   Присцилла уже любила того неизвестного человека, который тоже будет любить ее, станет ее жизнью, ее счастьем. Если от него будет пахнуть ванильной жвачкой, она не против.
   Но пусть лучше жевательная резинка пахнет корицей, тогда она уже никогда не вспомнит смешного и милого парня, подарившего ей чудесное морское путешествие с поцелуями.
 
   А после того как Ханс уехал в Осло учиться на штурмана, воспоминания о пережитых в рубке мгновениях еще долго царили в ее сердце в сладкие часы бессонницы, вползали в яркие и чудесные сны… Они вызывали радость пробуждения на самой зорьке, когда тело полно сил, а сознание чисто и ясно и будоражит предвкушением грядущего счастья.
   Самого же Ханса девушка забыла, и вспоминала только тогда, когда разворачивала пластинку ванильной жвачки.
 
   — Мисс Люксхольм, прошу вас, — проговорил возникший в дверях секретарь Харальда, и посторонился, пропуская вперед Присциллу. На Гертруду секретарь даже и не взглянул.
   Как-то во время торжественного обеда в ознаменование пуска нефтедобывающей платформы в Северном море Гертруда поленилась угостить секретаря его любимым блюдом — черничным вареньем со сливками.
   Да, преступления против гастрономических утех не прощаются никогда.
   Тетка фыркнула и молча отправилась в обратный путь, у нее сегодня был ответственный день — на кухню принесли форель, и повара ждали профессиональных указаний.
 
   Харальд Люксхольм стоял под собственным портретом в сумрачном кабинете, или это только так казалось, что в сумрачном.
   Шторы на окнах не пропускали яркий солнечный свет, и выражения на лице отца было не разглядеть. Зато лицо на портрете было угрюмым и торжественным одновременно.
   Харальд был давно и серьезно болен, это Присцилла хорошо знала. Он перенес операцию по поводу рака щитовидной железы. И вот новое испытание: подкачало сердце. Харальд только что перенес один за другим два инфаркта.
   После нелепой смерти Вениамина ему не везло, несчастья просто поселились на острове.
   Никто из конкурентов не догадывался о действительном положении дел со здоровьем Люксхольма, старик держался молодцом, но можно было заметить, как обострились черты его грубого лица, а крепкая коренастая фигура, напротив, погрузнела, потеряла былую спортивную стройность.
   На остров давно не пускали телерепортеров, охрана встречала катера с журналистами выстрелами из ракетниц. Все равно газеты были полны слухов, один нелепее другого.
   Желтые издания утверждали, что Харальд Лкжсхольм просто сошел с ума, взял в жены молоденькую таитянку, а собственную жену приказал утопить в Северном море, сбросив ее в воду с нефтедобывающей платформы.
 
   — Как ты себя чувствуешь, папа? — робко поинтересовалась Присцилла.
   — А как я должен себя чувствовать, если моей заботливой дочери в тягость находиться в моем доме? — ответил вопросом на вопрос Харальд Люксхольм, цепким взглядом окидывая вошедшую девушку.
   Присцилла со страхом почувствовала, что Харальд видит ее насквозь. Иначе как он мог догадаться о ее мыслях о Лондоне, о желании обмануть охранников и убежать в аэропорт? Боже мой, ну когда она будет жить нормальной жизнью, перестанет спрашивать разрешения, что и как ей делать!?
   — Наконец-то за все годы нашей жизни на Хирке, ты можешь мне по-настоящему пригодиться, — медленно проговорил Харальд своим характерным голосом, которого все боялись. — Наконец-то хоть что-то сможешь для меня сделать.
   Что он имеет в виду, этот ужасный человек, подумала девушка. Разве я так уж плохо себя вела, и не заслужила других добрых слов?
   И что я могу сделать, чем могу помочь ему? Со всеми напастями Харальд всегда справлялся сам. Все, что он требовал от меня, я всегда выполняла. Кто скажет, что я была капризной, плохой дочерью?
   Проницательный взгляд Харальда Люксхольма уперся в глаза побледневшей Присциллы.
   — Я нашел тебе мужа, — сказал он и надолго замолчал, продолжая буравить взглядом лицо дочери. — Кстати, Гертруда жаловалась, что в лодочном сарае беспорядок. Это так? Почему?
   От неожиданного сообщения девушка даже пошатнулась, сердце ее забилось. Мужа?! Но ведь только одна вещь на свете могла заставить ее отца произнести такие слова. Только прибыль, только заботы о преувеличении капитала могли толкнуть Харальда на поиски мужа для нее! А вовсе не забота о ее благополучии.
   Язык присох к гортани, у Присциллы не было сил что-либо вымолвить. И при чем тут беспорядок в лодочном сарае? Господи, можно с ума сойти!
   — Когда с тобой разговаривает отец, надо отвечать, — недовольно произнес Харальд. — Уважающая родителей дочь не молчит, когда заботятся о ее счастье. Или заботятся о прибыли, что одно и тоже.
   Но Присцилла не проронила ни звука. Да и что говорить, если ее мнение никогда ничего не значило в этом ужасном доме. Она всецело зависела от воли жестокого, грубого человека, не противореча ему ни в чем. Она, с детства боявшаяся воды, даже сделалась завзятой яхтсменкой, и никто теперь лучше ее не гоняется на швертботе от Ставангера до Бергена!
   Томительную паузу прервал Харальд.
   — Если бы Вениамин не умер, — проговорил он медленно, печальным голосом и перевел взгляд на портрет названного брата Присциллы, разбившегося в прошлом году на своем спортивном самолете в горах Французской Ривьеры. — Если бы Вениамин не умер, у меня и мысли не было бы о том, как устроить твою судьбу. Но, что случилось, то случилось!
   Пауза была мучительна. Присцилла замерла, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Почему отец говорит о ее судьбе, к чему этот разговор?
   Харальд продолжил:
   — Но сегодня я позвал тебя за тем, чтобы сообщить, — ты, и только ты, являешься моей единственной наследницей. Весь капитал империи Люксхольма принадлежат тебе, Присцилла… Впрочем, если бы Вениамин был жив, я сказал бы тебе то же самое. Сын не задумывался о продлении рода Люксхольмов, и не хотел плодиться и размножаться. Не хотел он детей и не любил их. На все воля Божья…
   Губы девушки разлепились, она выдохнула:
   — Я — единственная наследница?! Но разве я хочу размножаться?! Где на мне написано, что я люблю и хочу детей?!
   Харальд издал сардонический смешок, глаза его зло сверкнули.
   — Не думаю, чтобы ты была этими моими словами недовольна. Завещание написано, всякие споры неуместны. Согласись, новость сногсшибательная, и незачем было тебя к ней готовить. Принимай это так, как я сказал. По закону, хоть и нет в тебе ни капли моей крови, ты унаследуешь все мои миллиарды. Ты, урожденная Вудхаус, носишь мою фамилию, ты госпожа Люксхольм! Где написано, где написано…
   Голос Харальда стал твердым и уверенным через меру, он громко произнес:
   — На твоем лице начертано, что у меня будет много внуков и правнуков. И не противоречь мне!
 
   Присцилла стояла перед отчимом, совершенно убитая невероятным известием. Да, в ней не было генов этого грубого предпринимателя, у нее никогда не возникало и мысли, что она могла бы рассчитывать хоть на тысячную, хоть на миллионную долю богатства, принадлежавшего этому богатейшему семейству.
   Но стать единоличной хозяйкой острова, кораблей, верфей и банков?! И лодочного сарая, в котором хранится ее швертбот, тоже! Огромный интернациональный бизнес Харальда, целая империя, покорившая мир, теперь в ее неопытных руках, и сам хозяин империи ей говорит об этом?!
 
   — Папа, мне ничего не надо, — сказала твердо Присцилла. В ее зеленых глазах блестели крупные слезы. Она не лгала сейчас, и понимала, что Харальд ей верит.
   — Это надо мне, — голосом, идущим от самого сердца, проговорил Харальд. — Я спокойно умру, зная, что у тебя есть муж, которого нашел тебе я сам. Он не обидит тебя, он вовсе не похож на меня, — неожиданно улыбнулся Харальд. — А главное, сохранит твои и мои миллиарды. Я в этом уверен. Он — настоящий скряга, если сумел в двадцать неполных лет заработать свой первый миллион!
   И вновь повисла нехорошая тишина. Боже, как болит сердце!
   Присцилла ждала, что услышит что-либо хорошее о своем будущем муже, но ошиблась. Далее случилась еще одна невероятная вещь, Харалъд заговорил именно о ней, о своей приемной дочери:
   — В моем доме ты не знала радости, это очевидно. Я мог только заставлять тебя испытывать постоянный страх, ведь ты не была моей любимой дочерью. Тебе было плохо в моем доме, не спорь. Сейчас в трудной ситуации я сам. Ты знаешь свое положение после моих слов. Поверь, оно неплохое, и не говори чепухи, что тебе не нужно богатство. Говорю тебе, как твой отец. Ты слышишь меня?
   Из глаз Присциллы слезы текли ручьем.
   — Слышу, папа…
   — Так вот, думаю, тебе интересно узнать, кого я нашел тебе в мужья?
   Присцилла кивнула головой.
   — Это Карстен Трольстинген. Когда-то судьба, ветер и скверный характер азартного яхтсмена привели его на мой остров.
   Девушка пережила третий шок за утро.
   — Карстен Трольстинген?!
   Присцилла не верила своим ушам. Герой светской хроники, красавец и удачливый делец, покоритель горных вершин и женщин, спортсмен и сын благородных родителей предназначается ей в женихи?!
   Тот самый парень, которого она как-то видела в этом доме поздней ночью, когда механики в порту ремонтировали двигатель его роскошной яхты?
   Как она ни старалась быть равнодушной к его обаянию и красоте, все же не утерпела и десяток раз тайком смотрела на него, любуясь удивительными светлыми глазами и прекрасным лицом, на котором были написаны удачливость и воля к победе.
   А как он бегал голый по парку с собаками?! Карстен может быть милым, может…
   Этому нельзя было поверить, все так неожиданно и не похоже на правду. У этого человека своя жизнь, за ним ходят стаи невест!
 
   — Я не удивляюсь, видя недоверие на твоем лице, дочь, — проговорил Харальд. — Да, все неожиданно, и не только для тебя. Даже не скажу, обрадуется ли Карстен, узнав, что я прочу его тебе в мужья. Вообще ничего не скажу. Ты, Присцилла, считала и считаешь меня чудовищем. Так вот, ты славная девушка, но сейчас услышишь неприятную для себя вещь. Меня не интересует, будет ли идти речь о любви в вашем возможном браке. Это брак по расчету, и только. Меня интересует собственный капитал, вот так, моя дорогая. Любовь приложится. Ингрид утверждает, что ты родилась под счастливой звездой и будешь куда счастливее нас.
   — А. если Карстен не согласится? — еле слышно, на выдохе, спросила Присцилла.
   Харальд пристально смотрел в глаза Присциллы, голос его прозвучал уверенно.
   — Согласится наверняка. У него стальная воля к победе, любой ценой, но к победе. Я проанализировал все его сделки. Думаю, каков он в бизнесе, таков и в любви. Считай, тебе крупно повезло, у тебя будет собственное чудовище, на которое можно будет положиться в любых обстоятельствах.
   Я не буду с ним встречаться сегодня и не стану разговаривать о деталях. С ним будешь говорить ты. Я тебе верю. Все невесты Норвегии тебя возненавидят, им-то в мужья достанутся неумелые парни, которым и в сто лет не заработать половины того, что уже есть в карманах у Карстена. Поговори с ним, дочь.
   — А что думает… мама? — Присцилла с трудом выговорила последнее слово. Оно всегда давалось ей с трудом, про себя она все равно называла ее мачехой.
   — Ингрид полностью согласна со мной. Когда я умру, ей не справиться с нашим общим делом. Присцилла, послушай, мы утром плакали с Ингрид, говоря о тебе. Ты веришь мне?
   По лицу девушки катились слезы.

7

   Когда в кабинет неслышно вошла Ингрид Люксхольм, ее глазам открылась трогательна сцена: Харальд обнимал Присциллу за плечи и нежно гладил ее по голове.
   — Видишь, жена, мы были правы. У Присциллы есть самое главное, у нее в груди доброе сердце! Почтенные дамы, прекратите плакать, у нас все-таки праздник!
   Харальд распорядился принести в кабинет вина и кофе, Присцилла бросилась было помогать горничным.
   — Постой, дочь, — придержал ее Люксхольм за рукав платья. — Ты — хозяйка этого дома, поможешь слугам в другой раз. Садись и расскажи нам с мамой что-нибудь интересное.
 
   Харальд подмигнул Присцилле, с трудом изобразил улыбку. Было видно, как его мучает сердце.
   — Расскажи о мелях в Люсефьорде, пожалуйста!
   Девушка тоже улыбнулась сквозь слезы.
   — Нет там никаких мелей! Это же не Хиркефьорд с подводными скалами.
   — А что видно с острова Мункхольмен в хорошую погоду?
   — Башню кафедрального собора в Тронхейме. Заложен в тысяча сто сороковом году, завершен в конце четырнадцатого века. Неоднократно горел… Я видела, кстати, на шпиле башни строительные леса… Когда шла в бейдевинд от Мункхольмена через пролив. После каждого пожара башня становится выше на двадцать футов!
   — Умница, Присцилла. И наша семья неоднократно горела, но, как видишь, силы у нас еще есть! Выпьем вина, уважаемые дамы. Хоть жених пока и отсутствует, у нас сегодня сговор! А вот когда господин Трольстинген придет в наш дом…
   — А когда Карстен… появится?
   — Завтра в полдень. Меня на острове уже не будет. Не беспокойся, я сначала не хотел тебе говорить… Но на самом деле с ним уже подробно переговорил, ввел в курс моих дел с нефтью, ну, и о тебе тоже. И с легким сердцем отправлюсь в свое собственное путешествие, в Чикаго, к хирургу-кардиологу Чеп-ену.
   Харальд улыбнулся своей жене и спросил:
   — Дорогая, составишь мне компанию в путешествии? Даю слово, что в воздухе не буду напиваться, драться, буянить, играть в покер с домашним врачом.
   — Конечно, мой дорогой! — глаза Ингрид были полны сострадания и участия. — У детей все будет в порядке, они нас не подведут…
   — Пусть только попробуют подвести, я их в порошок сотру! — нахмурил свои кустистые брови Харальд. — Карстена разорю до последней кроны, а тебя, дочь, заставлю выучить все лоции Северного моря! И потребую-таки навести порядок в лодочном сарае! Гертруда мне в сотый раз на тебя жалуется. С лошадьми справляется конюх, это его работа, а прислугу смотреть за лодками я не нанимал! Любишь кататься, люби и саночки возить!
   — Я видела, как Карстен Трольстинген бегал голым наперегонки с нашими лайками по парку, — неожиданно для себя громко сказала Присцилла. — Он смешной, мне это нравится.
   — Ты умница, — еще раз повторил свою привычную похвалу Харальд. — Надеюсь, ваши дети унаследуют твою красоту и ум этого идиота.
   Ингрид вытерла со щеки мужа слезу. Горничная раздернула шторы и открыла настежь окна, впустив ледяной воздух. Открылся потрясающий вид на Хиркефьорд, на горы и скалы. В кабинете запахло морем.
   В свете солнечного дня Харальд за столом и Харальд на портрете были ужасно похожи друг на друга — два бодрых, налитых энергией человека. Две пары пронзительных синих глаз смотрели на Присциллу и на Ингрид.
   Боже, как помочь этому человеку, рядом с которым уже полгода ходит смерть? — думала Присцилла. Когда Харальд, тяжело ступая, покинул кабинет, женщины бросились друг к другу, обнялись и заплакали. Жизнь менялась кардинальным образом, никто не знал, что готовит грядущий день. Было понятно одно — к прошлому, хорошее оно или плохое, возврата нет.
 
   «Милая Салли! Пишу тебе, и мысли путаются в голове. У меня беда, мне кажется, такого я еще в жизни не испытывала с того дня, как умерла наша милая мамочка.
   Я одна в целом доме, никто не поможет мне. Выслушай меня, милая сестричка, может быть, это принесет мне облегчение. Во-первых, мне страшно, во-вторых, я подумываю о побеге. Потом тебе все объясню.
   Сначала я пересеку на своем швертботе Хиркефьорд и пойду прямо в Ставангер. При свежем ветре это не займет много времени. Мне страшно на острове, страшно слушать Харальда, он говорит такое! Он говорит, что скоро умрет!
   Не знаю, любила ли я когда-нибудь своего приемного отца, но что всегда его боялась, так это точно. Салли, не могу тебе всего рассказать, меня мучает стыд. Харальд мне предложил…».
 
   На этих словах Присцилла задумалась и перестала писать письмо. За окнами спальни шумел в верхушках сосен ветер с моря, тикали часы, потрескивали сами собой стены дома. Казалось, на шкафу сидит желтоглазый тролль и щелкает пальцами в такт странной мелодии, звучащей в сознании Присциллы.
   А что, собственно, предложил ей Харальд? Всего лишь выйти замуж. И даже назвал имя жениха. О чем раньше мечтала Присцилла, разве не о замужестве, разве не о свободе? Как хотелось выбраться за пределы острова Хирке, как хотелось посмотреть мир.
   Новый мир, в котором у нее будет своя семья, будут дети. Карстен! Смешной молодой человек, которого она и видала всего каких-то несколько минут. Зато, в каком виде! Имя у него славное, и вполне доброе лицо. Ну и что, что он герой скандальных хроник!..
   Газетам верить нельзя, говорил Харальд.
   Присцилла отложила письмо и вытянулась на своей кровати, натянув до подбородка пуховое одеяло.
   Какой странный день, что только не случается в жизни. Девушка уснула моментально, словно провалилась в сон, как в глубокий снег.
   Ей снились собаки, гнавшиеся по пятам за Карстеном, а сам Карстен так и не приснился. Зато приснился желтоглазый тролль, сидящий на карнизе шкафа.
   Тролль наизусть цитировал целые страницы из старых лоций, а под утро стал петь старые морские песни. С музыкальным слухом у этого сказочного существа явно были проблемы. Никогда Присцилла не думала, что ей будут сниться кошмары.
 
   Пробуждение было обычным. День прошел в хлопотах. Присцилла не сразу вспомнила после тяжелой ночи, что она уже полновластная хозяйка в доме.
   За завтраком золотой колокольчик, символ власти на Хиркенхольме, лежавший обыкновенно рядом с Харальдом, сегодня красовался подле чашки с кофе перед ней самой.
   Слуги обращались в первую очередь к ней, затем к Гертруде.
   Адвокаты Харальда провели с Присциллой беседу, которая закончилась тем, что они стали адвокатами Присциллы. Были подписаны все бумаги, сделаны соответствующие распоряжения и заявления.
   Империя Харальда, царство нефтяных вышек и королевство супертанкеров, стала принадлежать приемной дочери миллиардера, Присцилле Люксхольм, урожденной Вудхаус.
   В гавани острова показался катер с журналистами, и никто больше не обстреливал его из ракетниц, не поливал из пожарных пушек водой. Но девушка ничего не слышала, никого не видела, нервы ее были напряжены до предела.
   Как могла, она утешала Ингрид и улыбалась сквозь слезы Харальду. Да, ей предстояло встретиться немедленно с женихом, с Карстеном Трольстингеном, чего бы это ни стоило. Она станет его женой…
 
   В три часа ночи, к ночному рейсу на Нью-Йорк, сначала в Ставангер катером, а потом на автомобиле в Сулу, в аэропорт, отправились Харальд и Ингрид. А с ними домашний врач, господин Юнгвальд.
   Каким-то краешком сознания Присцилла понимала, что видит своего названного отца последний раз в жизни. Харальд был плох, тем не менее он самостоятельно поднялся по трапу на борт катера, сам встал к штурвалу. В зубах у него торчала нераскуренная сигара.
   Свет луны и звезд отражался в воде, было холодно и печально. На пирс вышли матросы и механики, у их ног жались молчаливые в эту ночь собаки.
   Вечность коснулась своим крылом острова Хиркенхольм, не слышно было даже шума ветра в кронах деревьев, в ветвях лиственниц, в растяжках антенн. Не видно в темноте скал на противоположном берегу фьорда.
   Харальд весело махнул рукой и корявым большим пальцем правой руки нажал на кнопку «Пуск».
   Взревели газовые турбины, заставив даже причал задрожать мелкой дрожью, и мощное судно исчезло в темноте, некоторое время были видны лишь ходовые огни, удалявшиеся в сторону моря.
   Вот и все. Долгого прощания не было, был короткий поцелуй в лоб и благословение. Присцилла запомнила каждое мгновение расставания.
   Гертруда молча обняла брата и встала, как статуя, на краю причала. Даже Ингрид не плакала, ей были нужны силы на утро и на день, на долгий перелет над океаном. Она любила своего несчастного мужа и тоже понимала, что дни его сочтены. С трудом ей удалось улыбнуться команде катера, но в глазах у нее стояли слезы.
   Никакие деньги не сделают чуда, признался сам Харальд, если человек отжил свой срок. Зато я проковырял столько дырок на шельфе, вся нефть в Северном море моя. Мне не страшно умирать, если мои нефтяные вышки окажутся полезными вам, почтенные дамы. А если вы сбережете мой дом и все барахло, я буду просто счастлив! Пусть только в доме звучат детские голоса. Дело за тобой, Присцилла!

8

   «Милая Салли! Жизнь моя переменилась, в доме грустно и пусто. Если бы ты только знала, как я жалею Харальда. Представь себе — человек знает, что скоро умрет, но тем не менее так мужественно держится.
   А как жалко Ингрид! Она бесконечно любит своего несчастного мужа, на ее глазах слезы, но она находит в себе силы улыбаться ему и окружающим нашу семью людям. Вчера Харальд в последний раз смотрел из окон своего дома на фьорд, и в последний раз любовался Хиркенхольмом.
   Я знаю, он в душе молился за нас. Он встал за штурвал катера так уверенно, что никто бы и не догадался о его болезни. А может быть, Бог сотворит чудо, и врачи в Чикаго спасут Харальда?
   Я молюсь за него, милая Салли, помолись со мной и ты. Милая сестричка, мне так не хватает тебя! Вчера мы с Гертрудой плакали. Она сказала мне, что будущее дома зависит только от меня.
   Как я справлюсь с таким хозяйством, вот ужас! И я еще не придумала, что мне делать с обрушившимся на меня богатством. Никто меня не жалеет, но очень хочется знать, что думаешь обо всем случившимся ты, моя дорогая.
   Салли, я так люблю тебя! На всем белом свете только ты мне в радость, я так ценю каждую возможность говорить с тобой и открывать тебе душу! Сестричка, завтра я расскажу о своем женихе. Помнишь мое письмо о яхтсмене, заночевавшем на острове в нашем доме?
   Это он, мой жених! Может быть, он хороший человек, может быть, нет. Опыта разбираться в кандидатах в мужья у меня, сама понимаешь, никакого.
   До свидания, милая Салли, да благословит тебя Бог!».
 
   Прицилла уснула под утро. Пробуждение ото сна казалось обычным. И дом был привычным. Зато за окнами все стало белым-бело. Снег лежал не только на камнях, он покрывал дорожки у дома и хвою под лиственницами, крыши служб, ступени террас, балконы и цветники.
   Мир был светел и чист. Скалы на противоположном берегу фьорда казались высеченными изо льда, вода залива отражала высокое безоблачное небо, темно-серое со стороны моря и светло-голубое над материком.
   Присцилла любила зиму, любила память о единственном празднике, который она так хорошо провела с мамой, о Рождестве, с которого минуло так много лет.
   Минувшая ночь напоминала о себе чувством светлой печали, но новый день постепенно входил в свои права.
 
   Гертруда за завтраком, как и прежде, подсовывала ей вкусные куски и постоянно брюзжала. Легче переделать нашу погоду на средиземноморскую, чем исправить теткин характер, подумала девушка.
   Присцилла безо всякого аппетита жевала. В голове не было вообще никаких мыслей, пока Гертруда с плохо скрываемым раздражением не произнесла:
   — Мне интересно, за какие такие места тебя схватит твой будущий муж? Живо доедай творог! Иначе не хватит сил даже на то, чтобы выгрести опилки и стружки из лодочного сарая.
   Девушка тут же вспомнила, что через два часа на острове Хирке должен появиться Кар-стен. Почему-то моментально проснулся аппетит. Она быстро доела творог, ложку за ложкой прикончила вкуснейшую кашу из пшеничной муки на жирной сметане и выпила большую кружку кофе, не крепкого, но ароматного. Затем поблагодарила Гертруду и бросилась… наводить порядок в лодочном сарае! Как будто Карстен Трольстинген явится на остров инспектировать подсобные помещения владения Люксхольмов.
 
   Вертолет появился внезапно. Желтая стрекоза вылетела из-за утеса и сразу же резко пошла на посадку, но не у дока, где была оборудована посадочная площадка, а на большую поляну между вековых лиственниц, что росли у лодочного сарая.
   Неужели в вертолете Карстен? Странно, желтый цвет во всей округе, да и на всем побережье страны имели лишь геликоптеры отца. Девушка в растерянности выскочила на выстеленную тесом пристань. Что было ей еще делать? Следовало встречать гостя. Жених в прямом смысле свалился с неба, вот он открыл дверцу, спрыгнул на землю и зашагал по поляне. Как только мужчина приблизился, Присцилла внимательно посмотрела ему прямо в глаза.
   Неужели он сам не смущен идиотской ситуацией? Господин Трольстинген выдержал взгляд, но при этом так пожал плечами, что стало ясно — тушуется он ничуть не меньше предполагаемой невесты.
   С лаем подскочили собаки. Присцилла живо вспомнила его прошлый визит на остров и рассмеялась. Каково чувствовал себя сам Карстен, глядя на повязанную платком простушку, хихикающую в дверях лодочного сарая, с ведром и шваброй в руках, красных от холодной воды?
   Это и есть дочь миллиардера? Разве он дурак, чтобы поверить в это? Отца обманули, подсунули не ту фотографию.
   — Я — Присцилла, — сказала простушка, перестав хихикать. — Простите меня, это на нервной почве. Я еле-еле выгребла из сарая груду опилок. Что же касается Харальда, то он сейчас на пути в Чикаго. Отец очень хорошо о вас говорил, уговаривая меня стать вашей женой. Правда, смешно? Вы свалились на меня с неба, а я, если честно, не совсем готова к приему женихов: плохо себя чувствую после тяжелой ночи. Жаль, если врачи не смогут хоть немного помочь отцу. И потом… все так неожиданно легло на мои плечи. Даже не представляю, как со всем справлюсь. Вы слышите меня, Карстен Трольстинген? Почему вы так на меня смотрите?