Женщина помолчала, собралась с силами и продолжила, глядя прямо в побледневшее лицо Присциллы своими зелеными глазами. На щеках ее были ямочки, а прическа… прическа повторяла ту, что обычно носила сама Присцилла!
— Слышала ли ты когда-нибудь о крушении поездов на станции Кроссроудз, близ Лондона? Выжила я и еще три ребенка, и все девочки. Мы получили страшные ожоги, нас трудно было отличить друг от друга. Из взрослых спаслись немногие, всего жизни лишилось около четырех сотен человек. Наша мама просто сошла с ума и бежала из Лондона, куда глаза глядят. Если это и смахивает на сюжет для «мыльной» оперы, то только не для тех, кто пережил этот ужас, потеряв близких людей. Мама, как мне рассказал Карстен, всю жизнь затем проектировала и строила дома, похожие на дом ее матери, которая тоже тогда была в этом поезде и не смогла спастись. Но… Присцилла, что с тобой?!
Глаза невесты вспыхнули яростью. Что за жестокая шутка?! Что за дикие разговоры на свадьбе, и что это еще за самозванка, несущая полный бред! — раздраженно подумала она. Затем нашла взглядом Карстена, гневно вскинула брови. Но женщина мягко дотронулась рукой до запястья Присциллы и продолжила:
— Прости меня, что рассказала тебе об этом в самый прекрасный момент твоей жизни. Я конечно же могла сделать это после. Но тогда тебе еще труднее было бы все это пережить. А сейчас твоя радость как наркоз для грустных вестей. Никакая это ни шутка и не бред. — Она вздохнула. — Помнишь фотографию, которую Карстен Трольстинген отыскал в потайном ящике твоего стола? По этой фотографии он вышел на человека, знающего нашего с тобой покойного отца, а потом разыскал меня, твою теперь уже единственную кровную родственницу на свете. Это ему стоило больших трудов, огромных денег. Невозможно даже представить, скольких он опросил людей и где только не побывал. Кар-стен, движимый любовью к тебе, совершил невозможное! Я — твоя сестра Салли! Но… что это я говорю, почему я посчитала себя твоей единственной родственницей? Что за чепуха! У меня ведь есть муж; и трое дочерей. Так что у тебя подрастают отличные племянницы! И главное. Карстен рассказал мне о письмах, которые ты мне писала. Представь, я тоже всю жизнь занималась тем же самым, только называла в своих посланиях тебя почему-то Камиллой… Представляешь?! Немного не угадала, а тебя провидение не обмануло. Я складывала их в сундучок, он здесь, в багажнике автомобиля. И все письма я начинала так:
«Милая Камилла! Мне так плохо без тебя, так плохо! Боже, помоги прежде всего моей сестре! Может быть, ей сейчас хуже, чем мне…».
Карстен едва успел подхватить неожиданно потерявшую сознание Присциллу.
— Во всем виноват я сам! — сказал подоспевшим врачам Карстен Трольстинген. — Не каждый подарок бывает таким… подарочным. Жизнь есть жизнь!
Салли тоже почувствовала себя дурно, и ее вовремя поддержали руки отца Карстена. Старик еле-еле сумел подхватить молодую даму, как две капли воды похожую на его сноху.
Но врачи на свадебной процессии задержались недолго. Пузырек с нашатырным спиртом и пара успокаивающих таблеток помогли молодым женщинам быстро прийти в себя.
Минул трудный день, наполненный самыми невероятными событиями. Впрочем, полдня ушло только на одну дорогу от Бергена до пустынных берегов Хиркефьорда.
Карстен постепенно рассказал то, что узнал о жизни Элеоноры Вудхаус. Все было так просто, так обыкновенно. Она родила двойню, девчонки росли здоровыми и веселыми. Семья была дружная. Все шло хорошо до тех пор, пока главе семейства Джорджу Вудхаусу не пришлось менять место работы.
И вот, взяв багаж, он отправился в Манчестер на новое место службы, поскольку был назначен туда на должность окружного судьи. \ Вместе с ним поехали его отец, мать Элеоноры и одна из малышек, Салли. Близнецам как раз исполнилось два года. В Манчестере их ждал прекрасный дом.
Должна была ехать и Элеонора с крошкой Присциллой, с которой пришлось перед дорогой заехать к врачу, поскольку у ребенка начиналась ангина. К тому же Элеонора нечаянно ударила в такси свои часы, они остановились. Взглянув на циферблат, она решила, что успеет еще по пути заскочить попрощаться со своей подругой. И так — одно за другое, они опоздали на поезд, и семья уехала без них, оставив на вокзале в билетной кассе билет и записку.
Очередной поезд на Манчестер отходил через полтора часа, а через пятнадцать минут стало известно о крушении. Погибли практически все, выжить среди обломков горящего железа было почти невозможно. Среди счастливчиков оказалась и Салли, но ее нашли через сутки. Как потом оказалось, ожоги были незначительные, но ребенок находился в состоянии шока и весь был покрыт слоем грязи и копоти.
Элеонора, примчавшись на место катастрофы, пробыла там недолго. Затем схватила единственную, как она тогда подумала, оставшуюся у нее дочь и — исчезла…
Она решила не участвовать в опознавании трупов, самым радикальным образом отказалась думать о том, что погибли ее близкие.
Так Присцилла с матерью попала сначала в Южную Африку, затем в Австралию. А потом за полтора года Элеонора вместе с дочерью посетила и другие страны. Причем везде умудрялась проектировать дома, наполненные своей и чужой памятью.
Она порвала связи с родиной, твердо понимая, что, появись она там или сообщи хоть какие-то свои координаты, в ее руки тут же попадут материальные свидетельства трагедии: документы о смерти родных, оплавленное колечко, урны с прахом.
Для Элеоноры все севшие в этот поезд укатили в вечность…
— Уверен, твоя мать не сошла с ума, она была глубоко несчастным человеком. И, благодаря своим диковинным проектам неверо9ятно удобных, уютных и прекрасных домов, соединяла любящие сердца. Она была архитектор от Бога. Кто много страдал, тому много и далось, — чуть севшим от волнения голосом произнес Карстен. — Не приведи никому пережить то, что переживала два долгих года Элеонора Вудхаус. Она ведь еще заботилась и о тебе.
— Я никогда не увижу собственного отца, даже не узнаю, как он выглядит, — с последней надеждой спросила Присцилла со слезами во взгляде.
— Никогда, сгорели все документы, все, что возможно.
— Но ведь были же у него друзья, были архивы, были любительские фото?
— Присцилла, я искал везде, где только можно. Будем надеяться на чудо…
Салли Вудхаус стояла в спальне Присциллы и разглядывала старинный деревянный стол. Щелкнула пружина, выдвинулся потайной ящик. Женщина робко вытащила несколько десятков аккуратных конвертов, и по ее щекам ручьями потекли слезы.
Присцилла и Карстен на цыпочках вышли из комнаты…
Муж и жена стояли на берегу фьорда, на черную воду падал и сразу же таял снег. За спинами ворчали лайки, недовольные поведением нахальных чаек, на крыше лодочного сарая умывалась кошка, намывая хорошую погоду.
Покачивался на воде старый деревянный бот, содержащийся в полном порядке, подкрашенный в те цвета, которые испокон веку были популярны у рыбаков западного побережья Норвегии — красный фальшборт, желтая рубка, белые борта. Бот походил на полярную птицу, которая решила принарядиться. А еще он походил на игрушку, которую может себе позволить очень богатый человек, ведь этой посудине вот-вот должно было исполниться сто лет! Ухода он требовал неимоверного. Тем не менее паровая машина была на ходу, дерево набора и обшивки было в отличном состоянии.
Карстен легко прыгнул на палубу, протянул руку и помог взойти на борт Присцилле. Не говоря друг друга ни слова, молодожены миновали рубку и спустились в каюту бота. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться от бортовой качки, мужчина и женщина слились в долгом объятии. Потом Присцилла подняла голову и тихо шепнула:
— Карсти, я знаю, ты очень любишь меня. И любил всегда! Только скажи мне, почему мы с тобой не целуемся? Нет кофе и пирожных?
— Почему нет? — усмехнулся Карстен. — Смотри!
Присцилла улыбнулась. На рундуке, покрытом грубой льняной скатертью, стояла тарелка с бисквитными пирожными. А ноздри стали улавливать аромат кофе. Присцилла заглянула на крохотный камбуз бота и увидела закипающий на газовой плитке кофейник!
Поцелуй был долгим-долгим, кофе успел убежать. Пока Карстен возился с чашками и искал сахар и молоко, Присцилла успела расхотеть пить кофе.
Она, улыбаясь своим мыслям, сбросила с себя всю одежду и встретила возлюбленного нагая, как зеленоглазая наяда из глубин Хиркефьорда. Карстену ничего не осталось сделать, как отставить в сторону кофейник.
Широкий рундук, покрытый шерстяными одеялами, отыскавшимися в его же собственных недрах, оказался, по мнению молодоженов, лучшей постелью в мире. Ленивая мелкая волна или вечные ритмы любви раскачивали деревянный бот. Присцилла думала об одном, — как смел, как хорош, как нежен ее избранник. А Карстен в порыве страсти исступленно шептал имя своей чудесной жены. — Люби меня! — жадно вдыхала его дыхание Присцилла, а на выдохе только и успевала произнести дорогое имя: — Карсти!
Лаяли на берегу собаки, обнаружившие на дереве белку, раздавался басовитый гудок невидимого за стеной падающего снега морского буксира, идущего к горизонту. С далекого маяка доносился звук ревуна. Но в каюте мужчина и женщина слышали только стук своих сердец, бьющихся в одном ритме.
Здесь, надо признаться, стоял совершенно собачий холод. Маленькая газовая плитка на камбузе была выключена, дверь в рубку почему-то оказалась открытой настежь. И на подволоке, выкрашенном белой эмалевой краской, сверкали миллионы и миллионы кристалликов льда.
Раскачивающийся на крюке фонарь бросал феерически изумительные блики, подобные северному сиянию, каким оно бывает на широте, скажем, островов Вестеролен. Но этой зимней морской красоты не замечали восторженные влюбленные, они видели и чувствовали только друг друга. Прекрасные сплетенные тела своим жаром могли бы обогреть не один остров в Ледовитом океане.
Действительно, кристаллики льда на подволоке не выдержали, начали таять, посылая сверкающие капли вниз. Первым почувствовал это Карстен, — ледяная капля упала ему на разгоряченную спину. А потом и Присцилла, когда пряди ее распущенных волос незаметно намокли и холодными змейками заструились по груди и плечам.
По дорожке парка спешила к берегу фьорда Салли. Молодожены устремились ей навстречу. Приблизившись, она обняла Присциллу.
— Милая сестренка, я прочла все письма. Спасибо тебе, а еще я положила в ящик те письма, что писала всю жизнь Камилле. Ты очень хорошая, я тебя люблю!
Карстен подошел к сестрам и обнял их за плечи.
— Карсти, а кому принадлежали лица на той фотографии, что ты нашел в моем столе? — спросила Присцилла. — С кого ты начал поиски моей сестренки?
— На фотографии Элеонора стоит среди своих друзей из Южной Африки, ты их просто не помнишь. Сколько тебе могло тогда быть, — два года с небольшим? Она подружилась с ними и сделала для них проект загородного дома. В этот дом сразу же стали съезжаться люди, занимающиеся поиском родственников, такая в нем была атмосфера. Пусть в этом есть что-то мистическое, но, поверьте, побродив по комнатам, переночевав пару раз в том доме, человек до мельчайших подробностей вспоминал свое детство, всех людей, которых когда-либо встречал, все собственные забытые ощущения.
— Легко могу в это поверить, — проговорила Салли. — В вашем доме меня просто одолели воспоминания!
— Но мистика мистикой, — продолжил Карстен, главное же, в то время среди гостей замечательного, изображенного на фотографии африканского дома оказался Карл Ланстад, известный адвокат, на счету которого множество выигранных сложнейших судебных процессов. В мире современного бизнеса это одна из ведущих фигур, я сам недавно был вынужден просить его совета по поводу предложенной мне рискованной сделки. Знал бы я тогда, что этот человек был знаком с отцом и матерью Присциллы. На фотографии он совсем еще молодой, с пышной шевелюрой… Но даже спустя столько лет не узнать его было невозможно. Вот и потянулась ниточка!
— Это отлично! — улыбнулась Салли и, повернувшись к Присцилле, попросила:
— Ты читай мои письма внимательно, в одном из них я нарисовала портрет нашего отца. Конечно, воображаемый портрет, но люди, знакомые с папой, его узнали! Представляешь, нарисовала когда-то и забыла, куда положила рисунок. Он наверняка отыщется среди писем! А я ведь хороший художник, мои портреты пользуются известностью!
— Обязательно найду его! — воскликнула Присцилла и взглянула с благодарностью на Карстена. — Карсти, спасибо тебе за все! Ты тоже соединил любящие сердца, вот за это я тебя особенно ценю!
— Только лишь за это?
— Поверь мне, за это больше всего!
Прошло еще несколько дней, наполненных самыми обычными заботами и делами. И вот, обедая в огромной столовой с друзьями Карстена, приехавшими навестить молодоженов в доме на Хиркенхольме, он вкратце рассказал им историю поисков сестрички Салли. И завершил свой рассказ словами:
— Узнав о письмах, которые Присцилла писала выдуманной сестре, я понял, что найду ее обязательно, поскольку она существует. Моя любовь сотворила чудо! И, обратите внимание, — даже имена сошлись! Бесконечные обращения к десяткам свидетелей, случайным знакомым дали свой результат. А жена теперь по-прежнему будет писать сестричке письма и не прятать их в стол, а отправлять по почте! Присцилла, я тебя люблю сейчас, и любил уже тогда, когда только услышал твой рассказ! Не жалость, а любовь поселилась навек в моем сердце. Господа, я пью за здоровье очаровательных сестер, Присциллы и Салли! А завтра мы с женой отправляемся в свадебное путешествие, зимние шторма нас не пугают!
— Куда это вы отправляетесь? — проворчала Гертруда. — На «Присцилле» обновляют рангоут, там работы до весны хватит!
— А кто сказал, что мы собираемся выходить в море? На яхте хорошо и в гавани. Кстати, к обеду и ужину будем регулярно возвращаться в дом. Замечательное получится путешествие!
— Зная, что весь мир теперь доступен мне, и я могу выбрать самое изумительное по красоте, климату и развлечениям место в любом уголке земли, я… Я предпочла бы провести медовый месяц в лодочном сарае, на старом паровом боте, — сказала с улыбкой Присцилла и поежилась: ~ Но только в машинном отделении, при разведенном в топке огне!
Эпилог
— Слышала ли ты когда-нибудь о крушении поездов на станции Кроссроудз, близ Лондона? Выжила я и еще три ребенка, и все девочки. Мы получили страшные ожоги, нас трудно было отличить друг от друга. Из взрослых спаслись немногие, всего жизни лишилось около четырех сотен человек. Наша мама просто сошла с ума и бежала из Лондона, куда глаза глядят. Если это и смахивает на сюжет для «мыльной» оперы, то только не для тех, кто пережил этот ужас, потеряв близких людей. Мама, как мне рассказал Карстен, всю жизнь затем проектировала и строила дома, похожие на дом ее матери, которая тоже тогда была в этом поезде и не смогла спастись. Но… Присцилла, что с тобой?!
Глаза невесты вспыхнули яростью. Что за жестокая шутка?! Что за дикие разговоры на свадьбе, и что это еще за самозванка, несущая полный бред! — раздраженно подумала она. Затем нашла взглядом Карстена, гневно вскинула брови. Но женщина мягко дотронулась рукой до запястья Присциллы и продолжила:
— Прости меня, что рассказала тебе об этом в самый прекрасный момент твоей жизни. Я конечно же могла сделать это после. Но тогда тебе еще труднее было бы все это пережить. А сейчас твоя радость как наркоз для грустных вестей. Никакая это ни шутка и не бред. — Она вздохнула. — Помнишь фотографию, которую Карстен Трольстинген отыскал в потайном ящике твоего стола? По этой фотографии он вышел на человека, знающего нашего с тобой покойного отца, а потом разыскал меня, твою теперь уже единственную кровную родственницу на свете. Это ему стоило больших трудов, огромных денег. Невозможно даже представить, скольких он опросил людей и где только не побывал. Кар-стен, движимый любовью к тебе, совершил невозможное! Я — твоя сестра Салли! Но… что это я говорю, почему я посчитала себя твоей единственной родственницей? Что за чепуха! У меня ведь есть муж; и трое дочерей. Так что у тебя подрастают отличные племянницы! И главное. Карстен рассказал мне о письмах, которые ты мне писала. Представь, я тоже всю жизнь занималась тем же самым, только называла в своих посланиях тебя почему-то Камиллой… Представляешь?! Немного не угадала, а тебя провидение не обмануло. Я складывала их в сундучок, он здесь, в багажнике автомобиля. И все письма я начинала так:
«Милая Камилла! Мне так плохо без тебя, так плохо! Боже, помоги прежде всего моей сестре! Может быть, ей сейчас хуже, чем мне…».
Карстен едва успел подхватить неожиданно потерявшую сознание Присциллу.
— Во всем виноват я сам! — сказал подоспевшим врачам Карстен Трольстинген. — Не каждый подарок бывает таким… подарочным. Жизнь есть жизнь!
Салли тоже почувствовала себя дурно, и ее вовремя поддержали руки отца Карстена. Старик еле-еле сумел подхватить молодую даму, как две капли воды похожую на его сноху.
Но врачи на свадебной процессии задержались недолго. Пузырек с нашатырным спиртом и пара успокаивающих таблеток помогли молодым женщинам быстро прийти в себя.
Минул трудный день, наполненный самыми невероятными событиями. Впрочем, полдня ушло только на одну дорогу от Бергена до пустынных берегов Хиркефьорда.
Карстен постепенно рассказал то, что узнал о жизни Элеоноры Вудхаус. Все было так просто, так обыкновенно. Она родила двойню, девчонки росли здоровыми и веселыми. Семья была дружная. Все шло хорошо до тех пор, пока главе семейства Джорджу Вудхаусу не пришлось менять место работы.
И вот, взяв багаж, он отправился в Манчестер на новое место службы, поскольку был назначен туда на должность окружного судьи. \ Вместе с ним поехали его отец, мать Элеоноры и одна из малышек, Салли. Близнецам как раз исполнилось два года. В Манчестере их ждал прекрасный дом.
Должна была ехать и Элеонора с крошкой Присциллой, с которой пришлось перед дорогой заехать к врачу, поскольку у ребенка начиналась ангина. К тому же Элеонора нечаянно ударила в такси свои часы, они остановились. Взглянув на циферблат, она решила, что успеет еще по пути заскочить попрощаться со своей подругой. И так — одно за другое, они опоздали на поезд, и семья уехала без них, оставив на вокзале в билетной кассе билет и записку.
Очередной поезд на Манчестер отходил через полтора часа, а через пятнадцать минут стало известно о крушении. Погибли практически все, выжить среди обломков горящего железа было почти невозможно. Среди счастливчиков оказалась и Салли, но ее нашли через сутки. Как потом оказалось, ожоги были незначительные, но ребенок находился в состоянии шока и весь был покрыт слоем грязи и копоти.
Элеонора, примчавшись на место катастрофы, пробыла там недолго. Затем схватила единственную, как она тогда подумала, оставшуюся у нее дочь и — исчезла…
Она решила не участвовать в опознавании трупов, самым радикальным образом отказалась думать о том, что погибли ее близкие.
Так Присцилла с матерью попала сначала в Южную Африку, затем в Австралию. А потом за полтора года Элеонора вместе с дочерью посетила и другие страны. Причем везде умудрялась проектировать дома, наполненные своей и чужой памятью.
Она порвала связи с родиной, твердо понимая, что, появись она там или сообщи хоть какие-то свои координаты, в ее руки тут же попадут материальные свидетельства трагедии: документы о смерти родных, оплавленное колечко, урны с прахом.
Для Элеоноры все севшие в этот поезд укатили в вечность…
— Уверен, твоя мать не сошла с ума, она была глубоко несчастным человеком. И, благодаря своим диковинным проектам неверо9ятно удобных, уютных и прекрасных домов, соединяла любящие сердца. Она была архитектор от Бога. Кто много страдал, тому много и далось, — чуть севшим от волнения голосом произнес Карстен. — Не приведи никому пережить то, что переживала два долгих года Элеонора Вудхаус. Она ведь еще заботилась и о тебе.
— Я никогда не увижу собственного отца, даже не узнаю, как он выглядит, — с последней надеждой спросила Присцилла со слезами во взгляде.
— Никогда, сгорели все документы, все, что возможно.
— Но ведь были же у него друзья, были архивы, были любительские фото?
— Присцилла, я искал везде, где только можно. Будем надеяться на чудо…
Салли Вудхаус стояла в спальне Присциллы и разглядывала старинный деревянный стол. Щелкнула пружина, выдвинулся потайной ящик. Женщина робко вытащила несколько десятков аккуратных конвертов, и по ее щекам ручьями потекли слезы.
Присцилла и Карстен на цыпочках вышли из комнаты…
Муж и жена стояли на берегу фьорда, на черную воду падал и сразу же таял снег. За спинами ворчали лайки, недовольные поведением нахальных чаек, на крыше лодочного сарая умывалась кошка, намывая хорошую погоду.
Покачивался на воде старый деревянный бот, содержащийся в полном порядке, подкрашенный в те цвета, которые испокон веку были популярны у рыбаков западного побережья Норвегии — красный фальшборт, желтая рубка, белые борта. Бот походил на полярную птицу, которая решила принарядиться. А еще он походил на игрушку, которую может себе позволить очень богатый человек, ведь этой посудине вот-вот должно было исполниться сто лет! Ухода он требовал неимоверного. Тем не менее паровая машина была на ходу, дерево набора и обшивки было в отличном состоянии.
Карстен легко прыгнул на палубу, протянул руку и помог взойти на борт Присцилле. Не говоря друг друга ни слова, молодожены миновали рубку и спустились в каюту бота. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться от бортовой качки, мужчина и женщина слились в долгом объятии. Потом Присцилла подняла голову и тихо шепнула:
— Карсти, я знаю, ты очень любишь меня. И любил всегда! Только скажи мне, почему мы с тобой не целуемся? Нет кофе и пирожных?
— Почему нет? — усмехнулся Карстен. — Смотри!
Присцилла улыбнулась. На рундуке, покрытом грубой льняной скатертью, стояла тарелка с бисквитными пирожными. А ноздри стали улавливать аромат кофе. Присцилла заглянула на крохотный камбуз бота и увидела закипающий на газовой плитке кофейник!
Поцелуй был долгим-долгим, кофе успел убежать. Пока Карстен возился с чашками и искал сахар и молоко, Присцилла успела расхотеть пить кофе.
Она, улыбаясь своим мыслям, сбросила с себя всю одежду и встретила возлюбленного нагая, как зеленоглазая наяда из глубин Хиркефьорда. Карстену ничего не осталось сделать, как отставить в сторону кофейник.
Широкий рундук, покрытый шерстяными одеялами, отыскавшимися в его же собственных недрах, оказался, по мнению молодоженов, лучшей постелью в мире. Ленивая мелкая волна или вечные ритмы любви раскачивали деревянный бот. Присцилла думала об одном, — как смел, как хорош, как нежен ее избранник. А Карстен в порыве страсти исступленно шептал имя своей чудесной жены. — Люби меня! — жадно вдыхала его дыхание Присцилла, а на выдохе только и успевала произнести дорогое имя: — Карсти!
Лаяли на берегу собаки, обнаружившие на дереве белку, раздавался басовитый гудок невидимого за стеной падающего снега морского буксира, идущего к горизонту. С далекого маяка доносился звук ревуна. Но в каюте мужчина и женщина слышали только стук своих сердец, бьющихся в одном ритме.
Здесь, надо признаться, стоял совершенно собачий холод. Маленькая газовая плитка на камбузе была выключена, дверь в рубку почему-то оказалась открытой настежь. И на подволоке, выкрашенном белой эмалевой краской, сверкали миллионы и миллионы кристалликов льда.
Раскачивающийся на крюке фонарь бросал феерически изумительные блики, подобные северному сиянию, каким оно бывает на широте, скажем, островов Вестеролен. Но этой зимней морской красоты не замечали восторженные влюбленные, они видели и чувствовали только друг друга. Прекрасные сплетенные тела своим жаром могли бы обогреть не один остров в Ледовитом океане.
Действительно, кристаллики льда на подволоке не выдержали, начали таять, посылая сверкающие капли вниз. Первым почувствовал это Карстен, — ледяная капля упала ему на разгоряченную спину. А потом и Присцилла, когда пряди ее распущенных волос незаметно намокли и холодными змейками заструились по груди и плечам.
По дорожке парка спешила к берегу фьорда Салли. Молодожены устремились ей навстречу. Приблизившись, она обняла Присциллу.
— Милая сестренка, я прочла все письма. Спасибо тебе, а еще я положила в ящик те письма, что писала всю жизнь Камилле. Ты очень хорошая, я тебя люблю!
Карстен подошел к сестрам и обнял их за плечи.
— Карсти, а кому принадлежали лица на той фотографии, что ты нашел в моем столе? — спросила Присцилла. — С кого ты начал поиски моей сестренки?
— На фотографии Элеонора стоит среди своих друзей из Южной Африки, ты их просто не помнишь. Сколько тебе могло тогда быть, — два года с небольшим? Она подружилась с ними и сделала для них проект загородного дома. В этот дом сразу же стали съезжаться люди, занимающиеся поиском родственников, такая в нем была атмосфера. Пусть в этом есть что-то мистическое, но, поверьте, побродив по комнатам, переночевав пару раз в том доме, человек до мельчайших подробностей вспоминал свое детство, всех людей, которых когда-либо встречал, все собственные забытые ощущения.
— Легко могу в это поверить, — проговорила Салли. — В вашем доме меня просто одолели воспоминания!
— Но мистика мистикой, — продолжил Карстен, главное же, в то время среди гостей замечательного, изображенного на фотографии африканского дома оказался Карл Ланстад, известный адвокат, на счету которого множество выигранных сложнейших судебных процессов. В мире современного бизнеса это одна из ведущих фигур, я сам недавно был вынужден просить его совета по поводу предложенной мне рискованной сделки. Знал бы я тогда, что этот человек был знаком с отцом и матерью Присциллы. На фотографии он совсем еще молодой, с пышной шевелюрой… Но даже спустя столько лет не узнать его было невозможно. Вот и потянулась ниточка!
— Это отлично! — улыбнулась Салли и, повернувшись к Присцилле, попросила:
— Ты читай мои письма внимательно, в одном из них я нарисовала портрет нашего отца. Конечно, воображаемый портрет, но люди, знакомые с папой, его узнали! Представляешь, нарисовала когда-то и забыла, куда положила рисунок. Он наверняка отыщется среди писем! А я ведь хороший художник, мои портреты пользуются известностью!
— Обязательно найду его! — воскликнула Присцилла и взглянула с благодарностью на Карстена. — Карсти, спасибо тебе за все! Ты тоже соединил любящие сердца, вот за это я тебя особенно ценю!
— Только лишь за это?
— Поверь мне, за это больше всего!
Прошло еще несколько дней, наполненных самыми обычными заботами и делами. И вот, обедая в огромной столовой с друзьями Карстена, приехавшими навестить молодоженов в доме на Хиркенхольме, он вкратце рассказал им историю поисков сестрички Салли. И завершил свой рассказ словами:
— Узнав о письмах, которые Присцилла писала выдуманной сестре, я понял, что найду ее обязательно, поскольку она существует. Моя любовь сотворила чудо! И, обратите внимание, — даже имена сошлись! Бесконечные обращения к десяткам свидетелей, случайным знакомым дали свой результат. А жена теперь по-прежнему будет писать сестричке письма и не прятать их в стол, а отправлять по почте! Присцилла, я тебя люблю сейчас, и любил уже тогда, когда только услышал твой рассказ! Не жалость, а любовь поселилась навек в моем сердце. Господа, я пью за здоровье очаровательных сестер, Присциллы и Салли! А завтра мы с женой отправляемся в свадебное путешествие, зимние шторма нас не пугают!
— Куда это вы отправляетесь? — проворчала Гертруда. — На «Присцилле» обновляют рангоут, там работы до весны хватит!
— А кто сказал, что мы собираемся выходить в море? На яхте хорошо и в гавани. Кстати, к обеду и ужину будем регулярно возвращаться в дом. Замечательное получится путешествие!
— Зная, что весь мир теперь доступен мне, и я могу выбрать самое изумительное по красоте, климату и развлечениям место в любом уголке земли, я… Я предпочла бы провести медовый месяц в лодочном сарае, на старом паровом боте, — сказала с улыбкой Присцилла и поежилась: ~ Но только в машинном отделении, при разведенном в топке огне!
Эпилог
Карстен частенько повторял свой рассказ о поисках Салли и потом, после венчания и свадебного путешествия, но проведенного не в лодочном сарае, где собиралась получать удовольствия от жизни неприхотливая миллиардерша, а на судостроительных заводах Швеции и Финляндии, как этого требовали дела.
После окончания медового месяца, спустя и год, и два, и три, всегда его самыми благодарными слушателями были прежде всего Присцилла, Салли и Гертруда.
Вскоре слушателей прибавилось.
Сыновья Карстена и Присциллы тоже любили загадочные истории, но мало что понимали. Имена их называть не обязательно, так как количество имен все равно год от года увеличивалось. И с тех пор всегда в огромном доме на острове Хирке, или, как его называют местные жители, на Хиркенхольме, звучали детские голоса и раздавался озорной смех.
Браки по расчету очень часто приводят к рождению желанных детей, говорят хозяева острова и внимательно поглядывают на своих отпрысков.
«Милая Салли! Давно не писала тебе писем, прости. Семья растет, а сил не прибавляется. Ты же знаешь, я люблю все делать сама. Но мне уже не уследить за порядком в лодочном сарае, мои обязанности давно взяли на себя старшие сыновья. Харальд, кстати, занял первое место на регате в Ставангере, а Кнут вовсю управляется с „Присциллой“, правда, под присмотром отца. Но какой это присмотр, одни слезы.
Я поругалась с Карстеном, поссорилась с чиновниками из Морского регистра, — ну не хочу я, чтобы яхта носила мое имя! Представляешь, прошлым августом в газетах писали невероятные вещи, это как раз после легкой аварии с лодкой на рейде Бергена. Вот, цитирую тебе несколько фраз из «Спортивного курьера Норвегии»:
«Непоротливый корпус „Присциллы“, тяжелой на подъем, задел изящную „Мечту“, в результате чего хозяевам „Мечты“ пришлось вызывать на помощь портовый катер. А „Присцилле“ хоть бы что, ее и так давно нужно красить!»…
За что? Опозорили меня на все побережье! Меня пора красить?! Я тяжела на подъем?! Хочешь, мы назовем яхту в твою честь? Соглашайся! «Салли» пришла первой!» или «Салли» прекрасно выглядит после ремонта!»
Дети спят, Карстен варит мне кофе, Гертруда совсем стала слабая, гуляет только по парку, уже не выбирается вместе с нами в Берген, на могилу к брату. Жизнь берет свое. Я счастлива, что у меня есть муж, дети и ты. Милая Салли, бесконечно дорогая моя сестренка, мы и все жители Хиркенхольма ждем тебя в гости! Приезжай, родная! Навеки твоя, Присцилла».
После окончания медового месяца, спустя и год, и два, и три, всегда его самыми благодарными слушателями были прежде всего Присцилла, Салли и Гертруда.
Вскоре слушателей прибавилось.
Сыновья Карстена и Присциллы тоже любили загадочные истории, но мало что понимали. Имена их называть не обязательно, так как количество имен все равно год от года увеличивалось. И с тех пор всегда в огромном доме на острове Хирке, или, как его называют местные жители, на Хиркенхольме, звучали детские голоса и раздавался озорной смех.
Браки по расчету очень часто приводят к рождению желанных детей, говорят хозяева острова и внимательно поглядывают на своих отпрысков.
«Милая Салли! Давно не писала тебе писем, прости. Семья растет, а сил не прибавляется. Ты же знаешь, я люблю все делать сама. Но мне уже не уследить за порядком в лодочном сарае, мои обязанности давно взяли на себя старшие сыновья. Харальд, кстати, занял первое место на регате в Ставангере, а Кнут вовсю управляется с „Присциллой“, правда, под присмотром отца. Но какой это присмотр, одни слезы.
Я поругалась с Карстеном, поссорилась с чиновниками из Морского регистра, — ну не хочу я, чтобы яхта носила мое имя! Представляешь, прошлым августом в газетах писали невероятные вещи, это как раз после легкой аварии с лодкой на рейде Бергена. Вот, цитирую тебе несколько фраз из «Спортивного курьера Норвегии»:
«Непоротливый корпус „Присциллы“, тяжелой на подъем, задел изящную „Мечту“, в результате чего хозяевам „Мечты“ пришлось вызывать на помощь портовый катер. А „Присцилле“ хоть бы что, ее и так давно нужно красить!»…
За что? Опозорили меня на все побережье! Меня пора красить?! Я тяжела на подъем?! Хочешь, мы назовем яхту в твою честь? Соглашайся! «Салли» пришла первой!» или «Салли» прекрасно выглядит после ремонта!»
Дети спят, Карстен варит мне кофе, Гертруда совсем стала слабая, гуляет только по парку, уже не выбирается вместе с нами в Берген, на могилу к брату. Жизнь берет свое. Я счастлива, что у меня есть муж, дети и ты. Милая Салли, бесконечно дорогая моя сестренка, мы и все жители Хиркенхольма ждем тебя в гости! Приезжай, родная! Навеки твоя, Присцилла».