Брунетти пересек мраморное парадное и нажал кнопку вызова лифта. После минут примерно пяти бесплодных ожиданий он заподозрил, что с лифтом что-то не так. Возвращаться и выяснять у консьержа, работает ли лифт, ему не улыбалось. Оставалось только подняться на пятый этаж пешком. Слева от лифта была дверь на лестницу, куда он и направился. По пути он ослабил узел галстука и несколько раз приподнимал промокшую на бедрах ткань своих брюк, потому что они липли к коже и мешали идти. На пятом этаже он вытащил платок и промокнул лицо.
Нужную ему квартиру он действительно отыскал по фамилии. «Джованни Фельтринелли – архитектор», – гласила табличка на одной из дверей. Часы показывали 11.35. Он позвонил. За дверью тотчас послышались быстрые шаги. Отворил ему молодой человек, имевший весьма отдаленное сходство с фотографией, которую Брунетти видел в одном деле из синей папки: короткая стрижка, светлые волосы, тяжелая квадратная нижняя челюсть, спокойные темные глаза.
– Да? – Он глядел на незнакомца, вопросительно и приветливо улыбаясь.
– Синьор Джованни Фельтринелли? – Брунетти вытащил удостоверение.
Едва молодой человек увидал корочку, его улыбка растаяла.
– Да. Что вам нужно? – Его голос тоже переменился, от приветливости не осталось и следа.
– Мне нужно поговорить с вами, синьор Фельтринелли. Разрешите войти?
– Зачем спрашивать? – устало пробормотал хозяин. Он распахнул дверь шире и попятился.
– Permesso [9], – повторил комиссар, переступая порог.
Табличка на двери, похоже, не обманывала насчет профессии хозяина. Гармония и уют жилища, вкус и мастерство в его обустройстве – все говорило о том, что здесь обитает архитектор. В гостиной, куда попал Брунетти, были белые стены и светлый елочкой паркет. На полу лежало несколько поблекших от времени ковриков ручной работы, стены украшала еще пара таких же, по виду – персидских. У дальней стены помещался длинный восточный диван, обитый бежевым шелком. Напротив был невысокий столик с продолговатой стеклянной столешницей, на котором стояло большое плоское глиняное блюдо. Одну стену занимали полки с книгами, на другой висели чертежи и фотографии в рамках. Повсюду на них были запечатлены приземистые вместительные сооружения в один-два этажа, на фоне непаханой целины. В дальнем углу стоял высокий чертежный стол. Несмотря на чудовищный угол наклона крышки, на ней каким-то чудом держалась пепельница с дымящейся внутри вонючей сигаретой.
Расположение предметов было таково, что взгляд все время невольно возвращался к центру комнаты, к простой глиняной тарелке на столике. Брунетти чувствовал это, но не понимал, как это происходит.
– Синьор Фельтринелли, – начал он, – нам нужна ваша помощь в расследовании одного дела.
Фельтринелли молчал.
– Я предлагаю вам взглянуть на портрет одного человека и сказать, не знаком ли он вам.
Фельтринелли подошел к чертежному столу, взял сигарету, жадно затянулся и смял окурок в пепельнице.
– Я не выдаю имен.
– Простите? – Брунетти сделал вид, что не понимает.
– Я не выдаю своих клиентов. Можете показывать мне любые фотографии, я не назову ни одного имени.
– Я не спрашиваю вас о ваших клиентах, синьор Фельтринелли. Меня не интересует, кто они такие. Но мы полагаем, что вы можете знать кое-что об одном человеке. Нам нужно, чтобы вы взглянули на его портрет и сказали, видели вы его когда-либо или нет.
Фельтринелли отошел от стола и встал у маленького окна слева. И тут Брунетти понял, в чем секрет этой комнаты: все было устроено так, чтобы отвлечь взгляд смотрящего от этого окна, за которым не было ничего, кроме глухой и скучной кирпичной стены соседнего дома в двух метрах.
– А вдруг я не захочу?
– Чего?
– Смотреть на портрет.
В квартире не было кондиционера, и Брунетти казалось, что он, взмокнув от пота, должен теперь до печенок провонять запахом дешевого табака, который курил хозяин.
– Синьор Фельтринелли, я прошу вас исполнить ваш гражданский долг и помочь полиции в расследовании преступления. Нам необходимо опознать убитого, иначе мы не можем сдвинуться с места.
– Это тот самый, которого нашли вчера за городом?
– Да.
– Вы полагаете, что он из наших?
– Да.
– Почему?
– Это вам знать не обязательно.
– Но вы думаете, что он трансвестит?
– Да.
– И проститутка?
– Возможно.
Фельтринелли отклеился от окна и подошел.
– Давайте ваш портрет, – сказал он, протягивая руку.
Брунетти раскрыл папку, вынул ксерокопию рисунка и подал ее Фельтринелли. На его влажной ладони, державшей папку, остался ярко-синий отпечаток. Фельтринелли взглянул на портрет, потом прикрыл рукой волосы, чтобы видеть одно лицо. После чего он вернул рисунок Брунетти и сказал:
– Нет, я его не знаю.
Поверив ему, Брунетти убрал рисунок обратно в папку.
– А среди ваших знакомых нет таких, кто мог бы нам помочь?
– Вы, наверное, проверяете тех из нас, кого задерживала полиция?
– Да. Больше некого.
– Ну да, пока не всех арестовали, – усмехнулся Фельтринелли и, помолчав, спросил: – У вас есть еще копия?
Брунетти извлек один листок из папки и вместе со своей визиткой подал ему:
– Позвоните в полицию Местре и спросите меня или сержанта Галло.
– Как это произошло?
– Напишут в сегодняшних газетах.
– Я не читаю газет.
– Его забили до смерти.
– На пустыре?
– Я не уполномочен сообщать вам подробности, синьор.
Фельтринелли отнес рисунок на чертежный стол и зажег еще одну сигарету.
– Ну ладно, – сказал он, возвращаясь к Брунетти, – я покажу его кое-кому. Если мне удастся что-либо выяснить, я с вами свяжусь.
– Вы архитектор, синьор Фельтринелли?
– Да. То есть у меня имеется диплом архитектора. Но я не работаю по специальности.
– Однако вы ведь делаете что-то? – Брунетти кивнул в сторону чертежного стола, где лежал лист миллиметровки.
– А… это потехи ради, комиссар. Я давно без работы.
– Сочувствую вам, синьор.
Фельтринелли сунул руки в карманы и сказал совершенно спокойно:
– Я работал в Египте, по заказу египетского правительства проектировал жилые дома. Но потом они решили, что все иностранцы должны раз в год сдавать кровь на СПИД. В прошлом году у меня оказался положительный анализ, меня сразу уволили и выслали из страны.
Видя, что Брунетти молчит, Фельтринелли продолжал:
– Когда я вернулся, я пытался найти работу. Но, как вам известно, здесь архитекторов всегда было пруд пруди. И тогда… – он запнулся, будто подыскивая слова, – я решил сменить профессию.
– Вы занялись проституцией?
– Именно.
– Неужели в вашем выборе вас ничего не смущает?
– Смущает? Меня? – Фельтринелли приблизился, улыбаясь своей прежней дружелюбной улыбкой. – Вы это о СПИДе?
– Да.
– Нет, не смущает, – ответил Фельтринелли, возвращаясь к столу. Он сунул в рот сигарету и склонился над чертежом. – Где дверь, вы знаете, комиссар.
Глава восьмая
Глава девятая
Нужную ему квартиру он действительно отыскал по фамилии. «Джованни Фельтринелли – архитектор», – гласила табличка на одной из дверей. Часы показывали 11.35. Он позвонил. За дверью тотчас послышались быстрые шаги. Отворил ему молодой человек, имевший весьма отдаленное сходство с фотографией, которую Брунетти видел в одном деле из синей папки: короткая стрижка, светлые волосы, тяжелая квадратная нижняя челюсть, спокойные темные глаза.
– Да? – Он глядел на незнакомца, вопросительно и приветливо улыбаясь.
– Синьор Джованни Фельтринелли? – Брунетти вытащил удостоверение.
Едва молодой человек увидал корочку, его улыбка растаяла.
– Да. Что вам нужно? – Его голос тоже переменился, от приветливости не осталось и следа.
– Мне нужно поговорить с вами, синьор Фельтринелли. Разрешите войти?
– Зачем спрашивать? – устало пробормотал хозяин. Он распахнул дверь шире и попятился.
– Permesso [9], – повторил комиссар, переступая порог.
Табличка на двери, похоже, не обманывала насчет профессии хозяина. Гармония и уют жилища, вкус и мастерство в его обустройстве – все говорило о том, что здесь обитает архитектор. В гостиной, куда попал Брунетти, были белые стены и светлый елочкой паркет. На полу лежало несколько поблекших от времени ковриков ручной работы, стены украшала еще пара таких же, по виду – персидских. У дальней стены помещался длинный восточный диван, обитый бежевым шелком. Напротив был невысокий столик с продолговатой стеклянной столешницей, на котором стояло большое плоское глиняное блюдо. Одну стену занимали полки с книгами, на другой висели чертежи и фотографии в рамках. Повсюду на них были запечатлены приземистые вместительные сооружения в один-два этажа, на фоне непаханой целины. В дальнем углу стоял высокий чертежный стол. Несмотря на чудовищный угол наклона крышки, на ней каким-то чудом держалась пепельница с дымящейся внутри вонючей сигаретой.
Расположение предметов было таково, что взгляд все время невольно возвращался к центру комнаты, к простой глиняной тарелке на столике. Брунетти чувствовал это, но не понимал, как это происходит.
– Синьор Фельтринелли, – начал он, – нам нужна ваша помощь в расследовании одного дела.
Фельтринелли молчал.
– Я предлагаю вам взглянуть на портрет одного человека и сказать, не знаком ли он вам.
Фельтринелли подошел к чертежному столу, взял сигарету, жадно затянулся и смял окурок в пепельнице.
– Я не выдаю имен.
– Простите? – Брунетти сделал вид, что не понимает.
– Я не выдаю своих клиентов. Можете показывать мне любые фотографии, я не назову ни одного имени.
– Я не спрашиваю вас о ваших клиентах, синьор Фельтринелли. Меня не интересует, кто они такие. Но мы полагаем, что вы можете знать кое-что об одном человеке. Нам нужно, чтобы вы взглянули на его портрет и сказали, видели вы его когда-либо или нет.
Фельтринелли отошел от стола и встал у маленького окна слева. И тут Брунетти понял, в чем секрет этой комнаты: все было устроено так, чтобы отвлечь взгляд смотрящего от этого окна, за которым не было ничего, кроме глухой и скучной кирпичной стены соседнего дома в двух метрах.
– А вдруг я не захочу?
– Чего?
– Смотреть на портрет.
В квартире не было кондиционера, и Брунетти казалось, что он, взмокнув от пота, должен теперь до печенок провонять запахом дешевого табака, который курил хозяин.
– Синьор Фельтринелли, я прошу вас исполнить ваш гражданский долг и помочь полиции в расследовании преступления. Нам необходимо опознать убитого, иначе мы не можем сдвинуться с места.
– Это тот самый, которого нашли вчера за городом?
– Да.
– Вы полагаете, что он из наших?
– Да.
– Почему?
– Это вам знать не обязательно.
– Но вы думаете, что он трансвестит?
– Да.
– И проститутка?
– Возможно.
Фельтринелли отклеился от окна и подошел.
– Давайте ваш портрет, – сказал он, протягивая руку.
Брунетти раскрыл папку, вынул ксерокопию рисунка и подал ее Фельтринелли. На его влажной ладони, державшей папку, остался ярко-синий отпечаток. Фельтринелли взглянул на портрет, потом прикрыл рукой волосы, чтобы видеть одно лицо. После чего он вернул рисунок Брунетти и сказал:
– Нет, я его не знаю.
Поверив ему, Брунетти убрал рисунок обратно в папку.
– А среди ваших знакомых нет таких, кто мог бы нам помочь?
– Вы, наверное, проверяете тех из нас, кого задерживала полиция?
– Да. Больше некого.
– Ну да, пока не всех арестовали, – усмехнулся Фельтринелли и, помолчав, спросил: – У вас есть еще копия?
Брунетти извлек один листок из папки и вместе со своей визиткой подал ему:
– Позвоните в полицию Местре и спросите меня или сержанта Галло.
– Как это произошло?
– Напишут в сегодняшних газетах.
– Я не читаю газет.
– Его забили до смерти.
– На пустыре?
– Я не уполномочен сообщать вам подробности, синьор.
Фельтринелли отнес рисунок на чертежный стол и зажег еще одну сигарету.
– Ну ладно, – сказал он, возвращаясь к Брунетти, – я покажу его кое-кому. Если мне удастся что-либо выяснить, я с вами свяжусь.
– Вы архитектор, синьор Фельтринелли?
– Да. То есть у меня имеется диплом архитектора. Но я не работаю по специальности.
– Однако вы ведь делаете что-то? – Брунетти кивнул в сторону чертежного стола, где лежал лист миллиметровки.
– А… это потехи ради, комиссар. Я давно без работы.
– Сочувствую вам, синьор.
Фельтринелли сунул руки в карманы и сказал совершенно спокойно:
– Я работал в Египте, по заказу египетского правительства проектировал жилые дома. Но потом они решили, что все иностранцы должны раз в год сдавать кровь на СПИД. В прошлом году у меня оказался положительный анализ, меня сразу уволили и выслали из страны.
Видя, что Брунетти молчит, Фельтринелли продолжал:
– Когда я вернулся, я пытался найти работу. Но, как вам известно, здесь архитекторов всегда было пруд пруди. И тогда… – он запнулся, будто подыскивая слова, – я решил сменить профессию.
– Вы занялись проституцией?
– Именно.
– Неужели в вашем выборе вас ничего не смущает?
– Смущает? Меня? – Фельтринелли приблизился, улыбаясь своей прежней дружелюбной улыбкой. – Вы это о СПИДе?
– Да.
– Нет, не смущает, – ответил Фельтринелли, возвращаясь к столу. Он сунул в рот сигарету и склонился над чертежом. – Где дверь, вы знаете, комиссар.
Глава восьмая
На улице по-прежнему было жарко и шумно. Выйдя из дома Фельтринелли, Брунетти заглянул в соседний бар. Там он заказал стакан минеральной воды, потом второй. Когда воды осталось на донышке, он намочил ею носовой платок и попытался оттереть синее пятно с ладони. Краска не оттиралась.
Нарушает ли закон проститутка, у которой СПИД, когда занимается сексом? А если секс незащищенный? Полиция давно не считала проституцию как таковую преступлением, и Брунетти к этому привык. Но конечно, если человек, зная, что он болен, отказывается от презерватива и заражает партнера, то это, конечно, должно расцениваться как преступление. Впрочем, Брунетти не был уверен, что на этот счет в отсталом итальянском уголовном кодексе успела появиться статья. С этими мыслями он заказал третий стакан воды и снова развернул список, чтобы поглядеть, кто у него следующий на очереди.
Франческо Креспо хоть и жил всего в четырех кварталах от Фельтринелли, но все равно казалось, что на другой планете. Его дом был блестящим и гладким параллелепипедом, какие строили на пике моды на урбанизм, царившей лет десять тому назад. В Италии последние архитектурные идеи редко ценятся после их воплощения, потому что творцы быстро к ним охладевают и несутся уже вперед в погоне за новеньким, как те грешники в преддверии Дантова ада, которым суждено мчаться по кругу неведомо зачем.
Вместе с декадой, что миновала со времени постройки, миновала и мода; и теперь здание стало похоже на пачку просроченных спагетти. В окружении малорослых и скромных соседей дом выглядел безнадежно отставшим от времени стариком. Даже сияющие окна и ухоженный газончик не могли скрасить его уродства.
В лифте с кондиционером Брунетти быстро поднялся на седьмой этаж, где жил Креспо. Коридор был отделан мрамором, и в нем тоже работала система охлаждения воздуха. Брунетти прошел по коридору направо и позвонил в квартиру D.
Он услышал, как в квартире раздался звонок, но к двери никто не приближался. Он снова позвонил. Звонка на этот раз не было, но и шагов тоже. Тогда он в третий раз нажал на кнопку, и звонил до тех пор, пока голос за дверью не произнес: «Basta. Vengo» [10].
Не успел Брунетти убрать палец со звонка, как дверь резко распахнулась, и он увидал высокого плечистого мужчину в слаксах и толстом свитере-водолазке, похоже кашемировом. Брунетти мельком заметил, что у него маленькие черные глаза и кривой нос, сломанный в нескольких местах, однако не мог отвести изумленного взгляда от его шеи, обтянутой толстым воротом свитера. Подумать только, середина августа, люди на улицах падают в обморок от жары, а этот тип ходит в кашемире. Брунетти усилием воли заставил себя оторваться от созерцания Свитера и спросил, глядя человеку в глаза:
– Синьор Креспо?
– Кто его спрашивает? – прорычал тот, подозрительно и враждебно.
– Комиссар Гвидо Брунетти, – представился Брунетти, вынимая удостоверение, которое этот человек, подобно Фельтринелли, опознал мигом. Он вдруг шагнул вперед и оказался почти вплотную к Брунетти, надеясь, вероятно, выдавить непрошеного гостя в коридор. Но поскольку Брунетти не двинулся с места, ему пришлось отступить. – Его нет.
Из глубины квартиры донесся звук, как будто что-то тяжелое свалилось на пол. Мужчина обернулся на шум, отвлекшись. В этот момент Брунетти шмыгнул мимо него в комнату. Там стояло кожаное кресло и на столе большой букет гладиолусов в хрустальной вазе. Брунетти уселся в кресло, закинул ногу на ногу и сказал:
– Тогда я подожду здесь синьора Креспо. Если вы не возражаете, синьор?…
«Синьор» с грохотом захлопнул входную дверь и буркнул:
– Я приведу его.
Он скрылся в соседней, смежной комнате. Вскоре оттуда послышался его глухой и сердитый голос и второй, высокий тенор. Потом заговорил и третий. Этот был вообще дискант, на целый тон выше второго. Пока они там разговаривали, Брунетти рассматривал комнату. Все было новое и дорогое, но ему ничего не нравилось: ни шикарный замшевый диван, ни элегантный тонконогий столик красного дерева напротив.
Наконец дверь открылась, и появился прежний мрачный тип в сопровождении хрупкого молодого человека, на две головы ниже себя.
– Вот он. – Обладатель свитера-водолазки ткнул пальцем в Брунетти.
Молодой человек был одет в голубые свободные брюки и белую шелковую рубашку с расстегнутым воротом. Когда он подошел, Брунетти встал и спросил:
– Синьор Франческо Креспо?
Сперва молодой человек только молча стоял и смотрел, но потом, видимо, сработал инстинкт или профессиональный навык, и он, сделав еще шаг вперед, томным жестом приложил ладонь к груди, где у него была ямка меж ключицами, и произнес:
– Что вам угодно?
Это был тот самый писклявый дискант, который Брунетти слышал через дверь, но сейчас Креспо старался говорить глуше, будто для того, чтобы казаться более обаятельным и соблазнительным.
Креспо был немного ниже Брунетти ростом и килограммов на десять, наверное, легче. По совпадению или нарочно, диван был такого же дымчатого оттенка серого цвета, что и глаза Креспо, остро выделявшиеся на его загорелом лице. Будь это женские глаза, их сочли бы не более чем привлекательными, но в сочетании с мужской угловатостью остальных черт они были по-настоящему красивы.
Брунетти попятился, не желая стоять к Креспо слишком близко, и взял со стола свою синюю папку. В ответ Креспо нервически фыркнул.
– Синьор Креспо, не могли бы вы взглянуть на портрет одного человека? Может быть, вам доводилось его встречать.
– Я буду рад увидеть все, что бы вы мне ни показали, – отвечал Креспо, особо выделяя «вы». Он запустил руку себе под воротник и стал массировать горло.
Брунетти вытащил из папки и протянул ему портрет убитого. Креспо скользнул по нему взглядом, а потом с улыбкой посмотрел на Брунетти:
– Нет. Понятия не имею, кто это такой.
Он хотел вернуть листок комиссару, но тот не взял.
– Посмотрите, пожалуйста, внимательнее, синьор Креспо.
– Он же сказал вам, что не знает, – подал голос из дальнего угла комнаты кашемировый свитер.
Брунетти оставил эту реплику без внимания.
– Этого человека забили до смерти, и нам необходимо установить его личность, так что я был бы вам очень признателен, если бы вы вгляделись как следует, синьор Креспо.
Креспо на секунду прикрыл глаза ладонью и поправил локон за левым ухом.
– Ах, какой вы настойчивый…
И он снова посмотрел на рисунок. В этот раз его взгляд несколько дольше задержался на лице убитого. Брунетти хоть и не видел его глаз при этом, но заметил, как его рука, забыв про локон, вновь метнулась к горлу, но теперь и без намека на кокетство.
Впрочем, секунду спустя он поднял глаза, сладко улыбнулся и сказал:
– Я никогда не видел этого человека, комиссар.
– Ну что – убедились? – поинтересовался из своего угла кашемировый свитер.
Брунетти положил рисунок обратно в папку.
– Это лишь примерный портрет, как его представил художник, синьор Креспо. А теперь ознакомьтесь, пожалуйста, с фотографией.
С этими словами Брунетти одарил Креспо самой обольстительной улыбкой, которую только была способна родить его мимика. Пальцы Креспо взлетели, трепеща, точно бабочка, и нежно прикрыли впадинку в разлете ключиц.
– Разумеется, комиссар. Я выполню любое ваше желание. Любое.
Брунетти снова оскалился и вытащил со дна папки одну из фотографий наугад. Они все были одинаково хороши.
– Возможно, его убил клиент. То есть для таких, как он, сейчас существует опасность со стороны того же преступника.
Молодой человек взял фотографию, ухитрившись при этом коснуться пальцев Брунетти, помедлил, глядя в глаза комиссару и улыбаясь, и медленно склонил сияющее лицо над снимком. И тут улыбка испарилась, и рука, что все лежала на горле, метнулась и зажала разинутый рот.
– Нет, нет, – забормотал он, вытаращив от ужаса глаза. Он машинально сунул листок в грудь Брунетти и в страхе стал пятиться назад, будто от чумного. – Они не сделают этого со мной, нет, только не это. – Его голос повышался с каждым словом, грозя сорваться на истерический визг, и, наконец, сорвался. – Со мной такого не будет, со мной никогда ничего не случится, – протестующе визжал он, пятясь от Брунетти все дальше и дальше. Когда он натолкнулся на стол посредине комнаты, то в панике лягнул это препятствие, не позволявшее ему скрыться от злосчастной фотографии и от человека, который ее принес. Хрустальная ваза, точно такая же, как и возле Брунетти, грохнулась на пол и разбилась.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел еще один человек.
– Что такое? – спросил он. – Что случилось?
Они с Брунетти тотчас узнали друг друга. Джанкарло Сантомауро был не только одним из самых известных адвокатов Венеции, часто оказывающим юридические услуги патриарху [11], причем бесплатно, но также и президентом Лиги по защите нравственности, светского христианского общества, которое провозглашало своей целью «поддержку и укрепление веры, семьи и добродетели».
Брунетти молча кивнул. Если присутствующие не знают, что за птица клиент Креспо, то лучше не называть его по имени.
– Что вы здесь делаете? – недовольным тоном поинтересовался он у Брунетти. Затем обернулся к старшему из двоих мужчин, стоявшему возле Креспо, который сидел теперь на диване, спрятав лицо в ладонях, и всхлипывал. – Да успокойте его, наконец! – Кашемировый свитер склонился над Креспо, сказал ему что-то, потом взял за плечи и стал трясти. Голова Креспо моталась из стороны в сторону. Он перестал плакать, но рук от лица не отнял. – Что вы делаете в этой квартире, комиссар? Я, как адвокат синьора Креспо, требую, чтобы полиция прекратила эти издевательства.
Брунетти молча рассматривал парочку на диване. Кашемировый свитер сел рядом с Креспо, обнял его за плечи, и тот постепенно успокоился.
– Я спрашиваю вас, комиссар, – настаивал Сантомауро.
– Я пришел попросить синьора Креспо помочь нам установить личность жертвы одного преступления. Я показал ему фотографию этого мужчины. Вы видите, как он отреагировал. Довольно бурная реакция на смерть незнакомого ему человека, не правда ли?
Кашемировый свитер недовольно зашевелился на диване.
– Если синьор Креспо сказал, что он не знает его, значит, он ответил на ваш вопрос и вам следует оставить его в покое, – сказал Сантомауро.
– Разумеется. – Брунетти сунул папку под мышку и направился к двери. Остановившись на полпути, он обернулся к Сантомауро и заметил как бы невзначай: – А вы забыли завязать шнурки, Avvocato.
Сантомауро глянул на свои ботинки: шнурки были аккуратно завязаны. Подняв голову, он едва не испепелил Брунетти взглядом, но промолчал.
У дивана, где сидел Креспо, Брунетти сделал вторую остановку:
– Моя фамилия Брунетти. Если вы что-нибудь вспомните, позвоните в полицию Венеции.
Сантомауро открыл рот, но Брунетти был уже за дверью.
Нарушает ли закон проститутка, у которой СПИД, когда занимается сексом? А если секс незащищенный? Полиция давно не считала проституцию как таковую преступлением, и Брунетти к этому привык. Но конечно, если человек, зная, что он болен, отказывается от презерватива и заражает партнера, то это, конечно, должно расцениваться как преступление. Впрочем, Брунетти не был уверен, что на этот счет в отсталом итальянском уголовном кодексе успела появиться статья. С этими мыслями он заказал третий стакан воды и снова развернул список, чтобы поглядеть, кто у него следующий на очереди.
Франческо Креспо хоть и жил всего в четырех кварталах от Фельтринелли, но все равно казалось, что на другой планете. Его дом был блестящим и гладким параллелепипедом, какие строили на пике моды на урбанизм, царившей лет десять тому назад. В Италии последние архитектурные идеи редко ценятся после их воплощения, потому что творцы быстро к ним охладевают и несутся уже вперед в погоне за новеньким, как те грешники в преддверии Дантова ада, которым суждено мчаться по кругу неведомо зачем.
Вместе с декадой, что миновала со времени постройки, миновала и мода; и теперь здание стало похоже на пачку просроченных спагетти. В окружении малорослых и скромных соседей дом выглядел безнадежно отставшим от времени стариком. Даже сияющие окна и ухоженный газончик не могли скрасить его уродства.
В лифте с кондиционером Брунетти быстро поднялся на седьмой этаж, где жил Креспо. Коридор был отделан мрамором, и в нем тоже работала система охлаждения воздуха. Брунетти прошел по коридору направо и позвонил в квартиру D.
Он услышал, как в квартире раздался звонок, но к двери никто не приближался. Он снова позвонил. Звонка на этот раз не было, но и шагов тоже. Тогда он в третий раз нажал на кнопку, и звонил до тех пор, пока голос за дверью не произнес: «Basta. Vengo» [10].
Не успел Брунетти убрать палец со звонка, как дверь резко распахнулась, и он увидал высокого плечистого мужчину в слаксах и толстом свитере-водолазке, похоже кашемировом. Брунетти мельком заметил, что у него маленькие черные глаза и кривой нос, сломанный в нескольких местах, однако не мог отвести изумленного взгляда от его шеи, обтянутой толстым воротом свитера. Подумать только, середина августа, люди на улицах падают в обморок от жары, а этот тип ходит в кашемире. Брунетти усилием воли заставил себя оторваться от созерцания Свитера и спросил, глядя человеку в глаза:
– Синьор Креспо?
– Кто его спрашивает? – прорычал тот, подозрительно и враждебно.
– Комиссар Гвидо Брунетти, – представился Брунетти, вынимая удостоверение, которое этот человек, подобно Фельтринелли, опознал мигом. Он вдруг шагнул вперед и оказался почти вплотную к Брунетти, надеясь, вероятно, выдавить непрошеного гостя в коридор. Но поскольку Брунетти не двинулся с места, ему пришлось отступить. – Его нет.
Из глубины квартиры донесся звук, как будто что-то тяжелое свалилось на пол. Мужчина обернулся на шум, отвлекшись. В этот момент Брунетти шмыгнул мимо него в комнату. Там стояло кожаное кресло и на столе большой букет гладиолусов в хрустальной вазе. Брунетти уселся в кресло, закинул ногу на ногу и сказал:
– Тогда я подожду здесь синьора Креспо. Если вы не возражаете, синьор?…
«Синьор» с грохотом захлопнул входную дверь и буркнул:
– Я приведу его.
Он скрылся в соседней, смежной комнате. Вскоре оттуда послышался его глухой и сердитый голос и второй, высокий тенор. Потом заговорил и третий. Этот был вообще дискант, на целый тон выше второго. Пока они там разговаривали, Брунетти рассматривал комнату. Все было новое и дорогое, но ему ничего не нравилось: ни шикарный замшевый диван, ни элегантный тонконогий столик красного дерева напротив.
Наконец дверь открылась, и появился прежний мрачный тип в сопровождении хрупкого молодого человека, на две головы ниже себя.
– Вот он. – Обладатель свитера-водолазки ткнул пальцем в Брунетти.
Молодой человек был одет в голубые свободные брюки и белую шелковую рубашку с расстегнутым воротом. Когда он подошел, Брунетти встал и спросил:
– Синьор Франческо Креспо?
Сперва молодой человек только молча стоял и смотрел, но потом, видимо, сработал инстинкт или профессиональный навык, и он, сделав еще шаг вперед, томным жестом приложил ладонь к груди, где у него была ямка меж ключицами, и произнес:
– Что вам угодно?
Это был тот самый писклявый дискант, который Брунетти слышал через дверь, но сейчас Креспо старался говорить глуше, будто для того, чтобы казаться более обаятельным и соблазнительным.
Креспо был немного ниже Брунетти ростом и килограммов на десять, наверное, легче. По совпадению или нарочно, диван был такого же дымчатого оттенка серого цвета, что и глаза Креспо, остро выделявшиеся на его загорелом лице. Будь это женские глаза, их сочли бы не более чем привлекательными, но в сочетании с мужской угловатостью остальных черт они были по-настоящему красивы.
Брунетти попятился, не желая стоять к Креспо слишком близко, и взял со стола свою синюю папку. В ответ Креспо нервически фыркнул.
– Синьор Креспо, не могли бы вы взглянуть на портрет одного человека? Может быть, вам доводилось его встречать.
– Я буду рад увидеть все, что бы вы мне ни показали, – отвечал Креспо, особо выделяя «вы». Он запустил руку себе под воротник и стал массировать горло.
Брунетти вытащил из папки и протянул ему портрет убитого. Креспо скользнул по нему взглядом, а потом с улыбкой посмотрел на Брунетти:
– Нет. Понятия не имею, кто это такой.
Он хотел вернуть листок комиссару, но тот не взял.
– Посмотрите, пожалуйста, внимательнее, синьор Креспо.
– Он же сказал вам, что не знает, – подал голос из дальнего угла комнаты кашемировый свитер.
Брунетти оставил эту реплику без внимания.
– Этого человека забили до смерти, и нам необходимо установить его личность, так что я был бы вам очень признателен, если бы вы вгляделись как следует, синьор Креспо.
Креспо на секунду прикрыл глаза ладонью и поправил локон за левым ухом.
– Ах, какой вы настойчивый…
И он снова посмотрел на рисунок. В этот раз его взгляд несколько дольше задержался на лице убитого. Брунетти хоть и не видел его глаз при этом, но заметил, как его рука, забыв про локон, вновь метнулась к горлу, но теперь и без намека на кокетство.
Впрочем, секунду спустя он поднял глаза, сладко улыбнулся и сказал:
– Я никогда не видел этого человека, комиссар.
– Ну что – убедились? – поинтересовался из своего угла кашемировый свитер.
Брунетти положил рисунок обратно в папку.
– Это лишь примерный портрет, как его представил художник, синьор Креспо. А теперь ознакомьтесь, пожалуйста, с фотографией.
С этими словами Брунетти одарил Креспо самой обольстительной улыбкой, которую только была способна родить его мимика. Пальцы Креспо взлетели, трепеща, точно бабочка, и нежно прикрыли впадинку в разлете ключиц.
– Разумеется, комиссар. Я выполню любое ваше желание. Любое.
Брунетти снова оскалился и вытащил со дна папки одну из фотографий наугад. Они все были одинаково хороши.
– Возможно, его убил клиент. То есть для таких, как он, сейчас существует опасность со стороны того же преступника.
Молодой человек взял фотографию, ухитрившись при этом коснуться пальцев Брунетти, помедлил, глядя в глаза комиссару и улыбаясь, и медленно склонил сияющее лицо над снимком. И тут улыбка испарилась, и рука, что все лежала на горле, метнулась и зажала разинутый рот.
– Нет, нет, – забормотал он, вытаращив от ужаса глаза. Он машинально сунул листок в грудь Брунетти и в страхе стал пятиться назад, будто от чумного. – Они не сделают этого со мной, нет, только не это. – Его голос повышался с каждым словом, грозя сорваться на истерический визг, и, наконец, сорвался. – Со мной такого не будет, со мной никогда ничего не случится, – протестующе визжал он, пятясь от Брунетти все дальше и дальше. Когда он натолкнулся на стол посредине комнаты, то в панике лягнул это препятствие, не позволявшее ему скрыться от злосчастной фотографии и от человека, который ее принес. Хрустальная ваза, точно такая же, как и возле Брунетти, грохнулась на пол и разбилась.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел еще один человек.
– Что такое? – спросил он. – Что случилось?
Они с Брунетти тотчас узнали друг друга. Джанкарло Сантомауро был не только одним из самых известных адвокатов Венеции, часто оказывающим юридические услуги патриарху [11], причем бесплатно, но также и президентом Лиги по защите нравственности, светского христианского общества, которое провозглашало своей целью «поддержку и укрепление веры, семьи и добродетели».
Брунетти молча кивнул. Если присутствующие не знают, что за птица клиент Креспо, то лучше не называть его по имени.
– Что вы здесь делаете? – недовольным тоном поинтересовался он у Брунетти. Затем обернулся к старшему из двоих мужчин, стоявшему возле Креспо, который сидел теперь на диване, спрятав лицо в ладонях, и всхлипывал. – Да успокойте его, наконец! – Кашемировый свитер склонился над Креспо, сказал ему что-то, потом взял за плечи и стал трясти. Голова Креспо моталась из стороны в сторону. Он перестал плакать, но рук от лица не отнял. – Что вы делаете в этой квартире, комиссар? Я, как адвокат синьора Креспо, требую, чтобы полиция прекратила эти издевательства.
Брунетти молча рассматривал парочку на диване. Кашемировый свитер сел рядом с Креспо, обнял его за плечи, и тот постепенно успокоился.
– Я спрашиваю вас, комиссар, – настаивал Сантомауро.
– Я пришел попросить синьора Креспо помочь нам установить личность жертвы одного преступления. Я показал ему фотографию этого мужчины. Вы видите, как он отреагировал. Довольно бурная реакция на смерть незнакомого ему человека, не правда ли?
Кашемировый свитер недовольно зашевелился на диване.
– Если синьор Креспо сказал, что он не знает его, значит, он ответил на ваш вопрос и вам следует оставить его в покое, – сказал Сантомауро.
– Разумеется. – Брунетти сунул папку под мышку и направился к двери. Остановившись на полпути, он обернулся к Сантомауро и заметил как бы невзначай: – А вы забыли завязать шнурки, Avvocato.
Сантомауро глянул на свои ботинки: шнурки были аккуратно завязаны. Подняв голову, он едва не испепелил Брунетти взглядом, но промолчал.
У дивана, где сидел Креспо, Брунетти сделал вторую остановку:
– Моя фамилия Брунетти. Если вы что-нибудь вспомните, позвоните в полицию Венеции.
Сантомауро открыл рот, но Брунетти был уже за дверью.
Глава девятая
Вторая половина дня не принесла ничего нового ни Брунетти, ни двоим его помощникам, отрабатывавшим список. На вечернем совещании в квестуре Галло сообщил, что трое из опрошенных им не признали человека на рисунке, еще двоих не оказалось дома, а еще один сказал, что вроде бы где-то встречал его, но где и когда – не помнит. У Скарпы результаты были не лучше: все, с кем он говорил, уверенно заявляли, что видят это лицо впервые в жизни.
Было решено, что назавтра они продолжат ездить по адресам и постараются навестить всех оставшихся. Брунетти также попросил Галло составить второй список, включив туда женщин легкого поведения, которые болтаются на дорогах возле заводов и на виа Капуччина. Вероятность того, что какая-нибудь из них могла приметить и запомнить убитого, хоть и маленькая, но была.
Взбираясь вверх по лестнице к себе домой, Брунетти вдруг размечтался: как будто бы пока его не было, в его доме произошли волшебные метаморфозы. Эльфы принесли кондиционер, установили новый душ с двадцатью головками, какие показывают в рекламе и в американских сериалах. И вот он приходит и лезет под этот душ, и из двадцати леек на него брызжут прохладные ароматные струйки. Потом он заворачивается в необъятное пушистое полотенце и идет в бар, садится возле бассейна, и негр в белом смокинге предлагает ему коктейль со льдом в высоком бокале, и сверху плавает цветок гибискус. Затем, утолив непосредственные нужды его тела, эльфы подсовывают ему двоих послушных, воспитанных детей и преданную жену, которая сообщает, что убийство уже раскрыто, он совершенно свободен, и назавтра они вчетвером уезжают в отпуск.
В действительности, как обычно, все вышло немного по-другому. Семья на балконе наслаждалась первыми минутами вечерней прохлады Кьяра, оторвавшись от книги, сказала: «Чао, папа». Едва ее чмокнули в подставленный подбородок, она снова погрузилась в чтение. Раффи листал свежий номер «Дженте Уомо». Он тоже поздоровался с отцом и вернулся к созерцанию новой коллекции модного белья. Паола поднялась, обняла его и поцеловала в губы.
– Пойди прими душ, Гвидо, а я пока приготовлю тебе что-нибудь выпить.
Где-то за стеной у соседей зазвенел телефон, Раффи перевернул страницу, Брунетти потянул за узел галстука.
– И не забудь бросить туда гибискус, – сказал он и пошел в ванную.
Через двадцать минут он уже сидел на балконе, в слаксах и льняной рубашке, задрав босые ступни на перила, и рассказывал Паоле о том, как прошел день. Дети уже успели куда-то подеваться-не иначе как отправились совершенствоваться в послушании и воспитанности.
– Так ты говоришь – Сантомауро? Джанкарло Сантомауро? – заинтересовалась Паола.
– Он самый.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Жаль, что я когда-то обещала тебе хранить твои секреты, а не то я бы уж отвела душу.
– Ведь ты не проболтаешься, правда? – спросил он, хоть и знал, что зря.
Паола уже приготовилась съязвить в ответ, но вдруг наклонилась к нему, положив руку ему на колено:
– Нет, Гвидо, я никому никогда не пробалтывалась и никогда не проболтаюсь.
– Извини, глупый вопрос. – Он смущенно уткнулся в свой кампари с содовой.
– А ты знаешь его жену? – спросила она, возвращаясь к теме.
– Мы, кажется, встречались на каком-то концерте пару лет тому назад, но сейчас я бы вряд ли узнал ее, если бы встретил. А что в ней такого особенного?
Отпив глоток, Паола поставила бокал на перила. Детям за это всегда от нее попадало.
– Понимаешь ли, – задумчиво начала она, придумывая, вероятно, как бы похлеще закончить, – будь я синьором Сантомауро и мне предложили бы на выбор мою высокую тощую стильную жену с прической а-ля Маргарет Тэтчер и с таким же характером и какого-нибудь мальчика – все равно какого: худого, толстого, с характером, без характера, – то я бы определенно предпочла бы мальчика.
– А ты откуда ее знаешь? – Что до предпочтений Брунетти, то он всегда предпочитал суть фигурам речи.
– Мы сталкивались несколько раз в магазине у Бибы. – Биба был ее приятель-ювелир. – А еще они были вдвоем в доме моих родителей на обеде, на которые ты не ходишь.
Так она поквиталась за то, что он усомнился в ее умении держать слово. Брунетти проглотил упрек.
– Ну и что это за парочка?
– Она все время трещит как сорока, а он молчит с таким видом, будто в радиусе десяти километров нет ни одного человека, мало-мальски отвечающего его высоким требованиям. Мне всегда претило их лицемерие и чванство. Я послушала ее пять минут и поняла: это какой-то мелкий персонаж из Диккенса. Знаешь, есть у него такие – смесь ханжества и злобы. На его счет я не была уверена, потому что супруга беседует за обоих, но догадывалась. Теперь я рада, что не ошиблась.
– Паола, – предостерег он, – у меня нет никаких оснований полагать, что Креспо пригласил его не ради юридической консультации.
– Ага, и для этого понадобилось разуваться? – фыркнула она. – Гвидо, вспомни, в какое время ты живешь. Сантомауро приехал к нему с одной единственной целью, которая не имеет отношения к его профессии. Либо он установил для Креспо особую форму платы за свои адвокатские услуги.
За двадцать лет их жизни с Паолой он хорошо узнал категоричность ее суждений, хоть до сих пор не понял, недостаток это или достоинство. Так или иначе, это была неотъемлемая часть ее характера. Он уже знал этот диковатый блеск ее глаз – предвестник очередного резкого заявления. Так было и теперь. Он не мог угадать, что у нее на уме, но видел, что она готова высказаться.
– Сдается мне, что патриарх расплачивается с ним той же монетой, – выдала Паола.
За это самое время он также выяснил, что, когда ее несет, лучше всего не обращать внимания.
– Ну так вот, – сказал Брунетти, – я тебе уже говорил, если Сантомауро и навещал Креспо, то это еще ничего не доказывает.
– Дай-то бог, Гвидо, чтобы это было так, как ты говоришь. Иначе я буду вздрагивать каждый раз, как увижу, что Сантомауро выходит из Дворца патриарха или из Базилики. Ну, или, наоборот, – заходит.
Брунетти и ухом не повел.
– Ну ладно, Гвидо, пусть он был по делу, как адвокат.
Помолчав, она добавила совершенно другим тоном, что означало готовность обсуждать вопрос серьезно:
– Но ты говорил, что Креспо узнал человека на рисунке.
– Мне так показалось, в первый раз. Но прежде, чем я увидел его лицо, он успел совладать с нервами, так что выражение у него было совершенно спокойное.
– Значит, убитый мог быть кем угодно. Мог быть и проституткой, и клиентом. А почему бы не предположить, Гвидо, что это был клиент, которому нравилось являться на свидание к мальчикам переодетым женщиной?
На рынке секс-услуг, в силу своего возраста, убитый действительно скорее являлся покупателем, нежели продавцом.
– Если так, то получается, что мы немного не там ищем, – усмехнулся Брунетти.
Паола взяла свой коктейль, легонько взболтала его и прикончила одним глотком.
– Да уж. Списочек дополняется и расширяется. Если он из клиентов, то опрашивать придется гораздо больше народу, включая патриарха.
– Это что – очередная теория заговора, Паола? По-твоему, так все счастливо женатые венецианцы спят и видят, как бы им улизнуть в кусты с трансвеститом.
– Я тебя умоляю, Гвидо, спустись с небес на землю. Что вы обсуждаете в своей мужской компании? Футбол? Политику? Неужели вы никогда не сплетничаете?
Было решено, что назавтра они продолжат ездить по адресам и постараются навестить всех оставшихся. Брунетти также попросил Галло составить второй список, включив туда женщин легкого поведения, которые болтаются на дорогах возле заводов и на виа Капуччина. Вероятность того, что какая-нибудь из них могла приметить и запомнить убитого, хоть и маленькая, но была.
Взбираясь вверх по лестнице к себе домой, Брунетти вдруг размечтался: как будто бы пока его не было, в его доме произошли волшебные метаморфозы. Эльфы принесли кондиционер, установили новый душ с двадцатью головками, какие показывают в рекламе и в американских сериалах. И вот он приходит и лезет под этот душ, и из двадцати леек на него брызжут прохладные ароматные струйки. Потом он заворачивается в необъятное пушистое полотенце и идет в бар, садится возле бассейна, и негр в белом смокинге предлагает ему коктейль со льдом в высоком бокале, и сверху плавает цветок гибискус. Затем, утолив непосредственные нужды его тела, эльфы подсовывают ему двоих послушных, воспитанных детей и преданную жену, которая сообщает, что убийство уже раскрыто, он совершенно свободен, и назавтра они вчетвером уезжают в отпуск.
В действительности, как обычно, все вышло немного по-другому. Семья на балконе наслаждалась первыми минутами вечерней прохлады Кьяра, оторвавшись от книги, сказала: «Чао, папа». Едва ее чмокнули в подставленный подбородок, она снова погрузилась в чтение. Раффи листал свежий номер «Дженте Уомо». Он тоже поздоровался с отцом и вернулся к созерцанию новой коллекции модного белья. Паола поднялась, обняла его и поцеловала в губы.
– Пойди прими душ, Гвидо, а я пока приготовлю тебе что-нибудь выпить.
Где-то за стеной у соседей зазвенел телефон, Раффи перевернул страницу, Брунетти потянул за узел галстука.
– И не забудь бросить туда гибискус, – сказал он и пошел в ванную.
Через двадцать минут он уже сидел на балконе, в слаксах и льняной рубашке, задрав босые ступни на перила, и рассказывал Паоле о том, как прошел день. Дети уже успели куда-то подеваться-не иначе как отправились совершенствоваться в послушании и воспитанности.
– Так ты говоришь – Сантомауро? Джанкарло Сантомауро? – заинтересовалась Паола.
– Он самый.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Жаль, что я когда-то обещала тебе хранить твои секреты, а не то я бы уж отвела душу.
– Ведь ты не проболтаешься, правда? – спросил он, хоть и знал, что зря.
Паола уже приготовилась съязвить в ответ, но вдруг наклонилась к нему, положив руку ему на колено:
– Нет, Гвидо, я никому никогда не пробалтывалась и никогда не проболтаюсь.
– Извини, глупый вопрос. – Он смущенно уткнулся в свой кампари с содовой.
– А ты знаешь его жену? – спросила она, возвращаясь к теме.
– Мы, кажется, встречались на каком-то концерте пару лет тому назад, но сейчас я бы вряд ли узнал ее, если бы встретил. А что в ней такого особенного?
Отпив глоток, Паола поставила бокал на перила. Детям за это всегда от нее попадало.
– Понимаешь ли, – задумчиво начала она, придумывая, вероятно, как бы похлеще закончить, – будь я синьором Сантомауро и мне предложили бы на выбор мою высокую тощую стильную жену с прической а-ля Маргарет Тэтчер и с таким же характером и какого-нибудь мальчика – все равно какого: худого, толстого, с характером, без характера, – то я бы определенно предпочла бы мальчика.
– А ты откуда ее знаешь? – Что до предпочтений Брунетти, то он всегда предпочитал суть фигурам речи.
– Мы сталкивались несколько раз в магазине у Бибы. – Биба был ее приятель-ювелир. – А еще они были вдвоем в доме моих родителей на обеде, на которые ты не ходишь.
Так она поквиталась за то, что он усомнился в ее умении держать слово. Брунетти проглотил упрек.
– Ну и что это за парочка?
– Она все время трещит как сорока, а он молчит с таким видом, будто в радиусе десяти километров нет ни одного человека, мало-мальски отвечающего его высоким требованиям. Мне всегда претило их лицемерие и чванство. Я послушала ее пять минут и поняла: это какой-то мелкий персонаж из Диккенса. Знаешь, есть у него такие – смесь ханжества и злобы. На его счет я не была уверена, потому что супруга беседует за обоих, но догадывалась. Теперь я рада, что не ошиблась.
– Паола, – предостерег он, – у меня нет никаких оснований полагать, что Креспо пригласил его не ради юридической консультации.
– Ага, и для этого понадобилось разуваться? – фыркнула она. – Гвидо, вспомни, в какое время ты живешь. Сантомауро приехал к нему с одной единственной целью, которая не имеет отношения к его профессии. Либо он установил для Креспо особую форму платы за свои адвокатские услуги.
За двадцать лет их жизни с Паолой он хорошо узнал категоричность ее суждений, хоть до сих пор не понял, недостаток это или достоинство. Так или иначе, это была неотъемлемая часть ее характера. Он уже знал этот диковатый блеск ее глаз – предвестник очередного резкого заявления. Так было и теперь. Он не мог угадать, что у нее на уме, но видел, что она готова высказаться.
– Сдается мне, что патриарх расплачивается с ним той же монетой, – выдала Паола.
За это самое время он также выяснил, что, когда ее несет, лучше всего не обращать внимания.
– Ну так вот, – сказал Брунетти, – я тебе уже говорил, если Сантомауро и навещал Креспо, то это еще ничего не доказывает.
– Дай-то бог, Гвидо, чтобы это было так, как ты говоришь. Иначе я буду вздрагивать каждый раз, как увижу, что Сантомауро выходит из Дворца патриарха или из Базилики. Ну, или, наоборот, – заходит.
Брунетти и ухом не повел.
– Ну ладно, Гвидо, пусть он был по делу, как адвокат.
Помолчав, она добавила совершенно другим тоном, что означало готовность обсуждать вопрос серьезно:
– Но ты говорил, что Креспо узнал человека на рисунке.
– Мне так показалось, в первый раз. Но прежде, чем я увидел его лицо, он успел совладать с нервами, так что выражение у него было совершенно спокойное.
– Значит, убитый мог быть кем угодно. Мог быть и проституткой, и клиентом. А почему бы не предположить, Гвидо, что это был клиент, которому нравилось являться на свидание к мальчикам переодетым женщиной?
На рынке секс-услуг, в силу своего возраста, убитый действительно скорее являлся покупателем, нежели продавцом.
– Если так, то получается, что мы немного не там ищем, – усмехнулся Брунетти.
Паола взяла свой коктейль, легонько взболтала его и прикончила одним глотком.
– Да уж. Списочек дополняется и расширяется. Если он из клиентов, то опрашивать придется гораздо больше народу, включая патриарха.
– Это что – очередная теория заговора, Паола? По-твоему, так все счастливо женатые венецианцы спят и видят, как бы им улизнуть в кусты с трансвеститом.
– Я тебя умоляю, Гвидо, спустись с небес на землю. Что вы обсуждаете в своей мужской компании? Футбол? Политику? Неужели вы никогда не сплетничаете?