Десять минут спустя он был уже на кампо Сан-Бартоломео. Взгляд его упал на бронзовую статую Гольдони, пусть не самого его любимого драматурга, но над чьими пьесами он хохотал до упаду, особенно когда те шли на венецианском диалекте, как всегда в Венеции, городе, валом валившем на спектакли и в знак любви поставившем ему этот памятник. Торопящийся куда-то бронзовый Гольдони как нельзя лучше подходил для этого места, ибо здесь все вечно спешили – через Риальто на овощной рынок или обратно – на Сан-Марко и в квартал Каннареджо. Те, кто жил в центре города, обязательно хотя бы раз в день пробегали через Сан-Бартоломео.
Брунетти попал туда в самый пик беготни. Одни торопились на рынок успеть до закрытия, другие – домой после работы, подгоняемые предвкушением воскресного отдыха. Брунетти неторопливо шел по восточной стороне кампо и глядел на номера домов, выведенные краской над дверями. Как он и ожидал, нужный ему номер был через два дома от аптеки. Он остановился у подъезда и стал изучать таблички со звонками. Офис Банка Вероны и несколько фамилий – наверное, жильцы.
Брунетти нажал второй звонок снизу, сразу над банком. Ответа не было. Во второй квартире тоже не отвечали. Брунетти прицелился позвонить в третий раз, но тут за спиной у него раздался женский голос, спросивший на чистейшем венециано:
– Вам помочь? Вам нужен кто-нибудь из жильцов?
Обернувшись, он увидал маленькую старушку с огромной продуктовой тележкой. Она стояла на тротуаре, прислонив тележку к ноге, и смотрела на него. Вспомнив первую фамилию, он сказал венецианской скороговоркой:
– Да, я пришел к Монтини узнать, собираются ли они возобновлять страховку: А то старая у них заканчивается.
– Их нет дома, – сообщила старушка и, согнувшись, полезла в сумку за ключами. – Они уехали в горы. И Гаспари уехали. – Так как ключи никак не попадались ей, она приподняла тележку и встряхнула. В недрах сумки зазвенело, и огромная связка ключей вскоре была извлечена на свет. – Вот, смотрите, – она показала ему их, – это они мне оставили, чтобы я ходила поливать цветы и вообще присматривала.
С морщинистого круглого лица, похожего на печеное яблоко, на Брунетти глянули выцветшие, а прежде голубые, глаза.
– У вас есть дети, синьор?
– Есть, – машинально ответил он.
– Как зовут и сколько лет?
– Раффаэле шестнадцать, а Кьяре тринадцать.
– Хорошо, – сказала она, будто он прошел некое испытание. – Вы сильный молодой человек. А у меня очень тяжелая сумка. Не могли бы вы отнести ее на третий этаж? Самой мне придется ходить вверх-вниз несколько раз. Завтра у нас семейный обед, так что я много всего накупила.
– Я с удовольствием помогу вам, синьора. – Брунетти взял тележку, которая тянула на все двадцать кило. – И большая у вас семья?
– Сын, невестка, внуки и двое правнуков. Вместе – десять человек.
Она отперла замок и придерживала дверь, пока он входил в подъезд. Потом она зажгла свет и стала подниматься по лестнице. Брунетти шел следом.
– Так дорого просят за персики, вы не поверите. Середина августа, а они все три тысячи за кило. Но я все равно купила, Марко большой до них охотник. А рыба? Я хотела купить romba [22], но это уж слишком! Ладно, пришлось взять bosega [23], отварную ее все любят. По десять тысяч. За три рыбешки отдала почти сорок тысяч, представьте себе. – Дойдя до первой площадки, она остановилась прямо у двери офиса Банка Вероны и оглянулась на своего помощника. – Когда я была маленькая, у нас кошка ела bosega, а теперь покупаю ее по десять тысяч лир килограмм. Вот до чего я дожила.
Она щелкнула вторым выключателем и пошла дальше.
– А вы за ручки несете?
– Да, синьора.
– Хорошо, потому что у меня там сверху инжир, и я боюсь, как бы он не помялся.
– Нет, синьора, не помнется.
– К инжиру я купила prosciutto [24]. Ходила за ним в «Casa del Parmigiano». Джулиано я помню еще мальчиком. У него самый лучший prosciutto в Венеции. А вы как считаете?
– Моя жена всегда туда ходит, синьора.
– Все очень дорогое, но оно того стоит, правда?
– Да, синьора.
Они были уже на третьем этаже. Теперь ей не пришлось разыскивать ключи, потому что она несла их в руке. Отперев единственный замок, она толкнула дверь и впустила Брунетти в свою большую гостиную с четырьмя высоким окнами, выходившими на площадь. Сейчас они были зашторены и закрыты ставнями.
Брунетти попал в комнату, знакомую с детства: пухлые кресла и диван, набитые конским волосом, на которые невозможно было сесть, не исколов себе весь зад; два пузатых коричневых комода, сверху на них – серебряные чашки и блюдца, фотографии в серебряных рамках; натертый до блеска венецианский паркет, сиявший даже в полутьме. Он будто очутился в квартире своих деда и бабки.
Кухня была такая же. Каменная раковина, в одном углу – гигантский цилиндр газовой колонки. Стол с мраморной столешницей, где раскатывали тесто для пасты и гладили белье.
– Поставьте там, у дверей, – сказала она. – Хотите чего-нибудь выпить?
– Если можно воды, синьора.
Как он и думал, она сняла с комода маленький серебряный поднос, покрыла его кружевной салфеткой и поверх поставила бокал муранского стекла. Достав из холодильника бутылку минеральной воды, она наполнила бокал.
– Grazie infinite [25], – поблагодарил он, прежде чем взять бокал. Выпив воду, он аккуратно опустил стакан на середину салфетки. Она предложила ему еще, но он отказался.
– Может быть, вам помочь распаковать сумку, синьора?
– Нет, я сама. Я знаю, где у меня что и куда это положить. Вы очень добры, молодой человек. Как вас зовут?
– Брунетти, Гвидо.
– И вы страховой агент?
– Да, синьора.
– Большое вам спасибо. – Она поставила его бокал в раковину и повернулась к тележке.
Вспомнив, какова его настоящая профессия, Брунетти спросил:
– Синьора, вы всегда так приглашаете к себе домой незнакомцев?
– Нет, я не такая дура. Я не пускаю всех подряд. Я сначала смотрю, есть ли у человека дети. Ну и конечно, он должен быть венецианцем.
Конечно. Если задуматься, ее система действовала вернее, чем детектор лжи или проверка документов.
– Спасибо, что дали мне напиться, синьора. Я пойду.
– Спасибо, – сказала она, доставая из сумки инжир.
На площадке между вторым и третьим этажом Брунетти остановился. Шум и голоса сюда почти не доносились. Сумрачный свет струился сквозь маленькие окошки под потолком. Он поглядел на часы. Второй час. Постояв, прислушиваясь, еще минут десять, он ничего не услышал, кроме неясных далеких звуков улицы.
Тогда он тихо спустился на второй этаж, где был банковский офис. С чувством, что совершает что-то нелепое до неприличия, он наклонился и заглянул в замочную скважину. С той стороны скважину прикрывала металлическая накладка, но ему показалось, что из-за нее пробивается свет, как будто служащие, уходя в пятницу, забыли выключить электричество. А может быть, кто-то был там, внутри.
Он поднялся этажом выше и стал ждать, прислонившись к стене. Минут через десять он достал носовой платок, постелил на ступеньку, поддернул брюки и сел, положив подбородок на руки. Спустя еще некоторое время он встал, передвинул платок, снова сел и привалился к стене. Сердце выскакивает из груди, дышать нечем, и со вчерашнего дня ни крошки во рту. Часы показывали пять минут третьего. Он дал себе слово, что подождет до трех и ни секундой дольше.
В три сорок, когда он решил, что уйдет в четыре, снизу донесся резкий звук. Он вскочил и попятился. На втором этаже открылась дверь, потом закрылась, щелкнул замок, и кто-то стал спускаться вниз по лестнице. Брунетти вытянул шею и глянул в пролет. В полумраке он смог разглядеть удаляющегося высокого мужчину в темном костюме с портфелем. На площадке мужчина повернулся в профиль, но Брунетти не сумел разглядеть его лица. Он неслышно двинулся следом. Дойдя до двери офиса, он снова заглянул в замочную скважину: теперь внутри было темно.
Внизу хлопнула входная дверь. Брунетти в два прыжка преодолел последние ступеньки, чуть помедлив у двери, распахнул ее и выскочил на улицу. В первую секунду солнце ослепило его, и пришлось прикрыть глаза ладонью. Когда глаза привыкли к свету, он стал оглядывать площадь, но повсюду виднелись только короткие юбки, светлые шорты и майки. Тогда он ринулся направо, в калле делла Бисса, но мужчины в темном костюме там не было. Он перебежал на другую сторону кампо и заглянул в другой переулок, но и там никого не оказалось. Тут до него дошло, что пока он будет рыскать по всем проулкам, незнакомец, конечно, успеет скрыться. Тогда он решил бежать на embarcadero [26]к Риальто: может быть, там он сел на катер. Расталкивая запрудивших набережную туристов, он пробрался к лестнице и помчался вверх на причал. Когда он добрался доверху, катер уже отходил. Он должен был пройти мимо Брунетти, держа путь на Сан-Маркуола и потом к вокзалу. Пробившись сквозь толпу японцев, он встал на самой кромке канала. Катер поравнялся с ним. На палубе и в салоне было полно пассажиров, и все в легкой летней одежде. Наконец Брунетти увидал среди них человека в темном костюме и белой рубашке, который закурил и, отвернувшись, швырнул спичку в воду. Он стоял на носу, но очень далеко, у другого борта. Спина как будто была та же. Впрочем, легко было ошибиться. Потом человек повернулся, и Брунетти впился взглядом в его профиль, стараясь его запомнить. Затем катер нырнул под мост Риальто, и незнакомец исчез из виду.
Глава четырнадцатая
Брунетти попал туда в самый пик беготни. Одни торопились на рынок успеть до закрытия, другие – домой после работы, подгоняемые предвкушением воскресного отдыха. Брунетти неторопливо шел по восточной стороне кампо и глядел на номера домов, выведенные краской над дверями. Как он и ожидал, нужный ему номер был через два дома от аптеки. Он остановился у подъезда и стал изучать таблички со звонками. Офис Банка Вероны и несколько фамилий – наверное, жильцы.
Брунетти нажал второй звонок снизу, сразу над банком. Ответа не было. Во второй квартире тоже не отвечали. Брунетти прицелился позвонить в третий раз, но тут за спиной у него раздался женский голос, спросивший на чистейшем венециано:
– Вам помочь? Вам нужен кто-нибудь из жильцов?
Обернувшись, он увидал маленькую старушку с огромной продуктовой тележкой. Она стояла на тротуаре, прислонив тележку к ноге, и смотрела на него. Вспомнив первую фамилию, он сказал венецианской скороговоркой:
– Да, я пришел к Монтини узнать, собираются ли они возобновлять страховку: А то старая у них заканчивается.
– Их нет дома, – сообщила старушка и, согнувшись, полезла в сумку за ключами. – Они уехали в горы. И Гаспари уехали. – Так как ключи никак не попадались ей, она приподняла тележку и встряхнула. В недрах сумки зазвенело, и огромная связка ключей вскоре была извлечена на свет. – Вот, смотрите, – она показала ему их, – это они мне оставили, чтобы я ходила поливать цветы и вообще присматривала.
С морщинистого круглого лица, похожего на печеное яблоко, на Брунетти глянули выцветшие, а прежде голубые, глаза.
– У вас есть дети, синьор?
– Есть, – машинально ответил он.
– Как зовут и сколько лет?
– Раффаэле шестнадцать, а Кьяре тринадцать.
– Хорошо, – сказала она, будто он прошел некое испытание. – Вы сильный молодой человек. А у меня очень тяжелая сумка. Не могли бы вы отнести ее на третий этаж? Самой мне придется ходить вверх-вниз несколько раз. Завтра у нас семейный обед, так что я много всего накупила.
– Я с удовольствием помогу вам, синьора. – Брунетти взял тележку, которая тянула на все двадцать кило. – И большая у вас семья?
– Сын, невестка, внуки и двое правнуков. Вместе – десять человек.
Она отперла замок и придерживала дверь, пока он входил в подъезд. Потом она зажгла свет и стала подниматься по лестнице. Брунетти шел следом.
– Так дорого просят за персики, вы не поверите. Середина августа, а они все три тысячи за кило. Но я все равно купила, Марко большой до них охотник. А рыба? Я хотела купить romba [22], но это уж слишком! Ладно, пришлось взять bosega [23], отварную ее все любят. По десять тысяч. За три рыбешки отдала почти сорок тысяч, представьте себе. – Дойдя до первой площадки, она остановилась прямо у двери офиса Банка Вероны и оглянулась на своего помощника. – Когда я была маленькая, у нас кошка ела bosega, а теперь покупаю ее по десять тысяч лир килограмм. Вот до чего я дожила.
Она щелкнула вторым выключателем и пошла дальше.
– А вы за ручки несете?
– Да, синьора.
– Хорошо, потому что у меня там сверху инжир, и я боюсь, как бы он не помялся.
– Нет, синьора, не помнется.
– К инжиру я купила prosciutto [24]. Ходила за ним в «Casa del Parmigiano». Джулиано я помню еще мальчиком. У него самый лучший prosciutto в Венеции. А вы как считаете?
– Моя жена всегда туда ходит, синьора.
– Все очень дорогое, но оно того стоит, правда?
– Да, синьора.
Они были уже на третьем этаже. Теперь ей не пришлось разыскивать ключи, потому что она несла их в руке. Отперев единственный замок, она толкнула дверь и впустила Брунетти в свою большую гостиную с четырьмя высоким окнами, выходившими на площадь. Сейчас они были зашторены и закрыты ставнями.
Брунетти попал в комнату, знакомую с детства: пухлые кресла и диван, набитые конским волосом, на которые невозможно было сесть, не исколов себе весь зад; два пузатых коричневых комода, сверху на них – серебряные чашки и блюдца, фотографии в серебряных рамках; натертый до блеска венецианский паркет, сиявший даже в полутьме. Он будто очутился в квартире своих деда и бабки.
Кухня была такая же. Каменная раковина, в одном углу – гигантский цилиндр газовой колонки. Стол с мраморной столешницей, где раскатывали тесто для пасты и гладили белье.
– Поставьте там, у дверей, – сказала она. – Хотите чего-нибудь выпить?
– Если можно воды, синьора.
Как он и думал, она сняла с комода маленький серебряный поднос, покрыла его кружевной салфеткой и поверх поставила бокал муранского стекла. Достав из холодильника бутылку минеральной воды, она наполнила бокал.
– Grazie infinite [25], – поблагодарил он, прежде чем взять бокал. Выпив воду, он аккуратно опустил стакан на середину салфетки. Она предложила ему еще, но он отказался.
– Может быть, вам помочь распаковать сумку, синьора?
– Нет, я сама. Я знаю, где у меня что и куда это положить. Вы очень добры, молодой человек. Как вас зовут?
– Брунетти, Гвидо.
– И вы страховой агент?
– Да, синьора.
– Большое вам спасибо. – Она поставила его бокал в раковину и повернулась к тележке.
Вспомнив, какова его настоящая профессия, Брунетти спросил:
– Синьора, вы всегда так приглашаете к себе домой незнакомцев?
– Нет, я не такая дура. Я не пускаю всех подряд. Я сначала смотрю, есть ли у человека дети. Ну и конечно, он должен быть венецианцем.
Конечно. Если задуматься, ее система действовала вернее, чем детектор лжи или проверка документов.
– Спасибо, что дали мне напиться, синьора. Я пойду.
– Спасибо, – сказала она, доставая из сумки инжир.
На площадке между вторым и третьим этажом Брунетти остановился. Шум и голоса сюда почти не доносились. Сумрачный свет струился сквозь маленькие окошки под потолком. Он поглядел на часы. Второй час. Постояв, прислушиваясь, еще минут десять, он ничего не услышал, кроме неясных далеких звуков улицы.
Тогда он тихо спустился на второй этаж, где был банковский офис. С чувством, что совершает что-то нелепое до неприличия, он наклонился и заглянул в замочную скважину. С той стороны скважину прикрывала металлическая накладка, но ему показалось, что из-за нее пробивается свет, как будто служащие, уходя в пятницу, забыли выключить электричество. А может быть, кто-то был там, внутри.
Он поднялся этажом выше и стал ждать, прислонившись к стене. Минут через десять он достал носовой платок, постелил на ступеньку, поддернул брюки и сел, положив подбородок на руки. Спустя еще некоторое время он встал, передвинул платок, снова сел и привалился к стене. Сердце выскакивает из груди, дышать нечем, и со вчерашнего дня ни крошки во рту. Часы показывали пять минут третьего. Он дал себе слово, что подождет до трех и ни секундой дольше.
В три сорок, когда он решил, что уйдет в четыре, снизу донесся резкий звук. Он вскочил и попятился. На втором этаже открылась дверь, потом закрылась, щелкнул замок, и кто-то стал спускаться вниз по лестнице. Брунетти вытянул шею и глянул в пролет. В полумраке он смог разглядеть удаляющегося высокого мужчину в темном костюме с портфелем. На площадке мужчина повернулся в профиль, но Брунетти не сумел разглядеть его лица. Он неслышно двинулся следом. Дойдя до двери офиса, он снова заглянул в замочную скважину: теперь внутри было темно.
Внизу хлопнула входная дверь. Брунетти в два прыжка преодолел последние ступеньки, чуть помедлив у двери, распахнул ее и выскочил на улицу. В первую секунду солнце ослепило его, и пришлось прикрыть глаза ладонью. Когда глаза привыкли к свету, он стал оглядывать площадь, но повсюду виднелись только короткие юбки, светлые шорты и майки. Тогда он ринулся направо, в калле делла Бисса, но мужчины в темном костюме там не было. Он перебежал на другую сторону кампо и заглянул в другой переулок, но и там никого не оказалось. Тут до него дошло, что пока он будет рыскать по всем проулкам, незнакомец, конечно, успеет скрыться. Тогда он решил бежать на embarcadero [26]к Риальто: может быть, там он сел на катер. Расталкивая запрудивших набережную туристов, он пробрался к лестнице и помчался вверх на причал. Когда он добрался доверху, катер уже отходил. Он должен был пройти мимо Брунетти, держа путь на Сан-Маркуола и потом к вокзалу. Пробившись сквозь толпу японцев, он встал на самой кромке канала. Катер поравнялся с ним. На палубе и в салоне было полно пассажиров, и все в легкой летней одежде. Наконец Брунетти увидал среди них человека в темном костюме и белой рубашке, который закурил и, отвернувшись, швырнул спичку в воду. Он стоял на носу, но очень далеко, у другого борта. Спина как будто была та же. Впрочем, легко было ошибиться. Потом человек повернулся, и Брунетти впился взглядом в его профиль, стараясь его запомнить. Затем катер нырнул под мост Риальто, и незнакомец исчез из виду.
Глава четырнадцатая
Потерпев неудачу, Брунетти поступил так, как поступил бы на его месте любой разумный мужчина: он вернулся домой и позвонил жене. Портье соединил его с номером Паолы, трубку сняла Кьяра.
– О, папа, чао! – закричала она. – Жалко, что ты с нами не поехал! В Виченце мы застряли на два часа. Сначала никто не знал, что случилось, но потом пришел проводник и объяснил, он сказал, что какая-то женщина бросилась под поезд между Винченцей и Вероной! Мы сидели и все ждали и ждали. Наверное, там надо было все убрать, да? Потом мы поехали. А я всю дорогу до Вероны смотрела в окно, но так ничего и не увидела. Думаешь, они успели убрать так быстро?
– Наверное, cara [27]. Где мама?
– Да здесь она, папа. Но может быть, я смотрела в одну сторону, а тело лежало на другой стороне. Думаешь, так могло получиться?
– Думаю, да, Кьяра. Можно я поговорю с мамой?
– Сейчас. Вот она тут сидит. А почему люди бросаются под поезд, папа?
– Наверное, из-за того, что им не дают поговорить с тем, с кем они хотят.
– Ну папа, какие у тебя глупые шутки. Вот она.
Глупые шутки? Шутки? А ему-то казалось, что он говорит совершенно серьезно.
– Чао, Гвидо, – сказала Паола. – Ты слышал? У тебя не ребенок, а вурдалак.
– Когда вы приехали?
– Полтора часа назад. Обедать пришлось в поезде. Ужасно. Что ты делаешь? Ты нашел insalata di calamari [28]?
– Нет, я только вернулся.
– Из Местре? А ты хоть пообедал?
– Нет, некогда было.
– Салат – в холодильнике. Съешь его сегодня или завтра, долго он не продержится на такой жаре. Ты приедешь завтра?
– Нет, не могу. Мы идентифицировали тело.
– Кто же это?
– Маскари, Леонардо. Директор местного филиала Банка Вероны. Ты его знаешь?
– Первый раз слышу. А он из Венеции?
– Должно быть. Жена у него венецианка.
Раздался требовательный возглас Кьяры. Паола отошла и вернулась довольно нескоро.
– Извини, Гвидо. Кьяра собралась погулять и никак не может найти свой свитер. – От одного слова «свитер» Брунетти бросило в жар.
– Паола, ты не помнишь номер телефона Падовани? В справочнике его нет. – Зная, что она не снизойдет до вопроса, зачем ему понадобился Падовани, он объяснил: – Я хочу, чтобы он рассказал мне о венецианских гомосексуалистах.
– Он уже сто лет как переехал в Рим, Гвидо.
– Я знаю. Но у него здесь остался дом. И семья у него тут живет. Раз в два месяца он приезжает на выставки, когда ему заказывают статьи.
– Ну, может быть, ты и прав, – нарочито скептическим тоном произнесла Паола. – Подожди секундочку, я только возьму свою записную книжку. – Ее не было так долго, что можно было подумать, что записная книжка находится в другой комнате, если не в другом здании. Но наконец, она вернулась. – Гвидо, его номер в Венеции – пять два два четыре четыре ноль четыре. Если дозвонишься, передай ему от меня привет.
– Хорошо. А где Раффи?
– Он ускакал куда-то, едва мы успели занести вещи. Его не будет до самого ужина.
– Привет ему. Я еще позвоню на той неделе.
Паола тоже пообещала звонить, еще раз напомнила ему об insalata di calamari и повесила трубку. Брунетти подумал, как странно, что человек, уехав из дому на неделю, ни разу не позвонит жене. Наверное, когда нет детей, такое бывает. Хотя все равно странно.
Когда он набрал номер Падовани, автоответчик сообщил ему, что профессор Падовани в данный момент не может подойти к телефону, но перезвонит в самое ближайшее время. Брунетти оставил ему сообщение и положил трубку.
В кухне он достал из холодильника пресловутый insalata di ccdamari, снял пластиковую обертку, пальцами выудил кусок кальмара, сунул в рот и, уже жуя, снова полез в холодильник за бутылкой «Соаве» [29], и так, с салатом в одной руке и с бокалом в другой, отправился на балкон. Там он поставил свою ношу на низенький стеклянный столик и хотел уже приняться за еду, но вспомнил про хлеб. Пришлось опять идти на кухню, где он взял целый батон и, памятуя о завоеваниях цивилизации, прихватил также и вилку.
На балконе он отломил кусок хлеба, положил сверху кусок кальмара и запихнул все это в рот. Да, банковские клерки могут работать и по субботам. А что? Деньги ведь работают без выходных. А если ты пришел на службу в субботу, то ты хочешь побыстрее закончить. Поскольку тебя отвлекают телефонные звонки, то ты отвечаешь, что звонящий набрал неправильный номер, а потом и вовсе не берешь трубку.
В салате, на его вкус, было слишком много сельдерея. Брунетти вилкой отгонял крохотные кубики к краям тарелки. Налив еще вина, он подумал о Библии. Кажется, это в Евангелии от Марка описывалось исчезновение Иисуса по дороге из Иерусалима в Назарет. Мария думала, что он был с Иосифом и другими мужчинами, а Иосиф думал, что мальчик был с матерью и женщинами. И только когда караван встал на ночь и они встретились, то выяснилось, что мальчика нигде нет: он вернулся в Иерусалим и читал проповедь в храме. Банк Вероны думал, что Маскари в Мессине, а офис в Мессине думал, что он еще где-то, иначе они позвонили бы и справились.
С этакими мыслями он пошел в гостиную. На столе, среди россыпи ручек и карандашей, валялся Кьярин блокнот. Ему понравился Микки-Маус на обложке. Брунетти полистал его – блокнот был чистый. Прихватив в придачу одну ручку, он вернулся на балкон.
В блокноте он набросал план работ на понедельник. Поинтересоваться в Банке Вероны, куда должен был ехать Маскари; потом позвонить в тот другой банк и спросить, чем им объяснили причину его неявки. Выяснить, отчего до сих пор нет сведений об одежде. Покопаться в прошлом Маскари, разузнать, что за человек он был как в личной жизни, так и на работе. Еще раз прочитать результаты вскрытия на предмет упоминаний о бритых ногах. Кроме того, узнать у Вьянелло, что ему удалось нарыть о Лиге и об Awocato Сантомауро.
Зазвонил телефон. Брунетти пошел в комнату, надеясь, что это Паола, но зная, что это не она.
– Чао, Гвидо, это Дамиано. Я получил твое сообщение.
– А каких это вы наук теперь профессор? – На его памяти Падовани всегда был только журналистом.
– Ах это… Да мне просто нравится сочетание, ну я и решил поставить эту запись на автоответчик. А что? Тебе не понравилось?
– Конечно, понравилось. Звучит чудесно, – соврал Брунетти. – Так что же ты преподаешь?
На другом конце провода повисла долгая пауза.
– Однажды, еще в семидесятых, я дал несколько уроков рисования в школе для девочек. Это считается, как ты думаешь?
– Наверное, считается.
– Ладно, пора, наверное, и в самом деле сменить запись. Как тебе звание команданте? Команданте Падовани? Хочешь послушать прямо сейчас? Давай я быстренько перепишу, а ты перезвонишь.
– Нет-нет, Дамиано. Я о другом хотел с тобой поговорить.
– Да я шучу. Здесь столько кнопок, что и за год не управиться. Когда я делал первую запись, я костерил эту чертову машинку на чем свет стоит. А она все записала. Потом с неделю не было сообщений. Я подумал, что, может, она не работает, и позвонил сам себе из автомата. Ну она мне и выдала. Я, конечно, сразу бросился домой и стер эту ругань. Но теперь все равно неудобно. Так ты точно не хочешь перезвонить мне через двадцать минут?
– Точно не хочу, Дамиано. Ты сейчас свободен?
– Для тебя я всегда свободен как ветер, Гвидо.
– Это долгий разговор. Давай встретимся где-нибудь, заодно и поужинаем.
– А Паола?
– Они с детьми уехали в горы.
Судя по молчанию Падовани, он уже начал теряться в догадках.
– У меня тут убийство приключилось, а гостиницу мы заказали за два месяца, так что пришлось им ехать одним, – пояснил Брунетти. – Если я быстро закончу, я тоже смогу поехать. Вот почему я и звоню. Я подумал, что ты сможешь мне помочь.
– Расследовать убийство? Вот так сюрприз! Давненько я не контачил с криминалом. Помнишь тот СПИД-скандал? С тех самых пор.
– Помню, как же, – сказал Брунетти, хоть понятия не имел, о чем говорит Падовани. – Так идем ужинать? Ресторан на твой выбор. Куда прикажешь?
Падовани с минуту подумал и сказал:
– Гвидо, завтра я возвращаюсь в Рим, а у меня полный дом еды. Приходи-ка ты ко мне и помоги доесть. Ничего особенного, паста и так еще, по мелочи.
– С удовольствием. Скажи мне, где ты живешь.
– В Дорсодуро [30]. Знаешь Рамо дельи Инкурабили?
Это была маленькая площадь в двух шагах от Дзаттере [31].
– Знаю.
– Если встанешь к каналу передом, к фонтану задом, то по правую руку у тебя будет моя дверь. – Вот так. И не надо ни улицы, ни номера дома. Венецианец найдет.
– Хорошо. Когда?
– В восемь.
– Мне что-нибудь принести?
– И не вздумай. Все, что ты принесешь, мы обязаны будем съесть, а тут и так провизии на футбольную команду. Пожалуйста, ничего не надо.
– Хорошо. Тогда до встречи в восемь. Спасибо, Дамиано.
– Всегда рад помочь. А о чем ты хотел спросить? Или может быть, о ком? Пока есть время, я бы пошерстил свою память или даже сделал бы пару звонков, если нужно.
– Меня интересуют два человека. Леонардо Маскари и…
– Впервые слышу, – перебил Падовани.
– И Джанкарло Сантомауро.
Падовани присвистнул:
– Значит, твои люди добрались-таки до этого преподобного?
– Увидимся в восемь, – сказал Брунетти.
– Скотина, – засмеялся Падовани и повесил трубку.
Ровно в восемь Брунетти, выбритый и освеженный душем, с бутылкой «Барберы» в руках, звонил в дверь дома Падовани справа от фонтана. Единственный звонок на двери означал, что других жильцов в доме нет, а иметь собственный дом было самой большой роскошью для венецианца. Пахучие ветви жасмина, который рос из двух терракотовых горшков по обеим сторонам от входа, оплели весь фасад. Не успел Брунетти позвонить, а Падовани уже распахнул дверь. Он крепко стиснул руку Брунетти своей лапой и потащил его в дом.
– Какая жара, ужас! Заходи быстрее. Я, наверное, рехнулся, раз еду в Рим в такую погоду. Но у меня там кондиционер.
Отпустив наконец руку Брунетти, он отступил, чтобы хорошенько рассмотреть его. Когда люди долго не видятся, то при встрече первым делом стремятся подметить произошедшие в другом перемены. Похудел? Растолстел? Поседел? Постарел? Что же до самого Падовани, то он едва ли изменился. Он был все такой же толстый обормот, каким Брунетти помнил его всегда. Потому Брунетти, едва взглянув на друга, стал рассматривать его жилище. Центральная часть состояла из единственной комнаты в два этажа с окнами в потолке. С трех сторон, на уровне второго этажа, ее опоясывала открытая галерея, куда вела открытая деревянная лестница. За дверью в четвертой стене, по-видимому, скрывалась спальня.
– Что это? Лодочный сарай? – Брунетти вспомнил про канал возле дома. Сюда легко можно было затаскивать лодки.
– Верно, ты угадал. Когда я купил его, здесь еще валялись старые лодки, а в крыше зияли дыры размером с арбуз.
– И давно ты здесь живешь? – поинтересовался Брунетти, оглядываясь и прикидывая, во сколько обошелся ремонт и отделка.
– Восемь лет.
– Да, ты поработал на славу. Счастливчик, у тебя нет соседей. – Брунетти вручил хозяину бутылку в подарочной бумаге.
– Я же просил ничего не приносить.
– Это не помешает, – улыбнулся Брунетти.
– Спасибо, но ты, ей-богу, зря, – проворчал Падовани, прекрасно зная, что к ужину не полагается являться с пустыми руками – это неприлично. – Располагайся. Я мигом. Только посмотрю, как там ужин. Если ты захочешь коктейль, то имей в виду, что лед у меня готов.
И он скрылся за дверью из цветного стекла, где находилась кухня. Вскоре оттуда послышался звон кастрюль, тарелок и журчание воды. Брунетти продолжил осмотр. Комната была великолепна. Ему даже стало не по себе, когда он заметил перед камином черный полукруг, который прожгли искры в превосходном паркете мореного дуба. Вообще-то он придерживался мнения, что аккуратностью можно пренебречь ради комфорта, но испорченной красоты все равно было жаль. На каминной полке выстроились керамические статуэтки персонажей Commedia dell'Arte. Две стены занимали картины всех подряд жанров и направлений, но подобранные так, что при взгляде на них глаза положительно разбегались. Каждая была не более и не менее как шедевр, сражавшийся за внимание зрителя с соседними. Острота этого соревнования наводила на мысль, что Падовани все-таки большой спец по части живописи. Брунетти отметил одного Гуттузо, которого не любил, и Моранди, который ему наоборот, нравился. Также были три работы Ферруцци, отдававшие должное красотам города, и слева от камина – небольшая Мадонна, явно флорентийская, пятнадцатого, вероятно, века, с обожанием глядящая на уродливого младенца. У Брунетти и Паолы была одна общая тайная страсть: в течение многих лет они искали самого безобразного Христа-младенца в европейском искусстве. Пока что титул удерживал один особенно мерзкий карапуз из зала номер 13 в Пинакотеке Сиены. Этому же, хоть он был и не красавец, до того было далеко. Вдоль одной из стен тянулась резная полка, бывшая некогда деталью гардероба или буфета. На ней стояли расписные глиняные плошки, чей декор – яркий геометрический орнамент и арабская вязь – говорил об их несомненно исламском происхождении.
Открылась дверь, и в комнату вошел Падовани:
– Коктейль?
– Нет, спасибо, лучше вина. Слишком жарко.
– Понимаю. Последние три года я не приезжал сюда летом и уже успел позабыть, каково это тут бывает. Ночью на той стороне Большого Канала совсем дышать нечем от вони.
– А здесь?
– Нет, канал Джудекка, наверное, глубже, или там течение, или еще что-нибудь. Запаха почти нет. Пока, во всяком случае. Но если они не перестанут расширять каналы, чтобы могли проходить эти… как их? танкеры, то неизвестно, чем дело кончится для лагуны.
Продолжая говорить, Падовани прошел к длинному деревянному столу, накрытому на двоих, взял стоявшую там откупоренную заранее бутылку «Дольчетто» и наполнил бокалы.
– Вот говорят, что город затопит или приключится еще какая-нибудь природная катастрофа. А я верю, что все будет иначе. – Он подал бокал Брунетти.
– И что же будет? – спросил Брунетти и пригубил вино – вино было отличное.
– Мне кажется, что раз мы отравили воду, то процесс гниения уже не остановить. А поскольку лагуна – это часть Адриатики, которая сама часть Средиземного моря, которое… ну и так далее, ты понимаешь. Короче, вонь такая поднимется, что нам всем придется либо сматываться из города, либо засыпать каналы. Но без них не будет Венеции.
Это был один из новейших прогнозов на будущее, и не менее удручающий, чем те, что ему приходилось слышать ранее. Он не знал, верить им или не верить. Все вокруг говорили о надвигающейся и неминуемой гибели Венеции, однако цены на жилье удваивались каждые пять лет, арендная плата росла еще быстрее, так что людям с обычным средним достатком жизнь в Венеции становилась не по карману. Чума ли, крестовые походы, войны, дурные запахи – торговцы недвижимостью из всего извлекали выгоду. И это, возможно, был залог вечного существования Венеции.
– Все готово, – сказал Падовани, усаживаясь в глубокое кресло. – Осталось только забросить в воду пасту. Кстати, пока она будет вариться, у меня будет время подумать. Дай мне тему для размышлений.
Брунетти опустился на диван напротив, глотнул вина и сказал, тщательно подбирая слова:
– У меня есть подозрения насчет связи Сантомауро с трансвеститом, который живет и, очевидно, работает в Местре.
– О какого рода связи? – деловито осведомился Падовани.
– О, папа, чао! – закричала она. – Жалко, что ты с нами не поехал! В Виченце мы застряли на два часа. Сначала никто не знал, что случилось, но потом пришел проводник и объяснил, он сказал, что какая-то женщина бросилась под поезд между Винченцей и Вероной! Мы сидели и все ждали и ждали. Наверное, там надо было все убрать, да? Потом мы поехали. А я всю дорогу до Вероны смотрела в окно, но так ничего и не увидела. Думаешь, они успели убрать так быстро?
– Наверное, cara [27]. Где мама?
– Да здесь она, папа. Но может быть, я смотрела в одну сторону, а тело лежало на другой стороне. Думаешь, так могло получиться?
– Думаю, да, Кьяра. Можно я поговорю с мамой?
– Сейчас. Вот она тут сидит. А почему люди бросаются под поезд, папа?
– Наверное, из-за того, что им не дают поговорить с тем, с кем они хотят.
– Ну папа, какие у тебя глупые шутки. Вот она.
Глупые шутки? Шутки? А ему-то казалось, что он говорит совершенно серьезно.
– Чао, Гвидо, – сказала Паола. – Ты слышал? У тебя не ребенок, а вурдалак.
– Когда вы приехали?
– Полтора часа назад. Обедать пришлось в поезде. Ужасно. Что ты делаешь? Ты нашел insalata di calamari [28]?
– Нет, я только вернулся.
– Из Местре? А ты хоть пообедал?
– Нет, некогда было.
– Салат – в холодильнике. Съешь его сегодня или завтра, долго он не продержится на такой жаре. Ты приедешь завтра?
– Нет, не могу. Мы идентифицировали тело.
– Кто же это?
– Маскари, Леонардо. Директор местного филиала Банка Вероны. Ты его знаешь?
– Первый раз слышу. А он из Венеции?
– Должно быть. Жена у него венецианка.
Раздался требовательный возглас Кьяры. Паола отошла и вернулась довольно нескоро.
– Извини, Гвидо. Кьяра собралась погулять и никак не может найти свой свитер. – От одного слова «свитер» Брунетти бросило в жар.
– Паола, ты не помнишь номер телефона Падовани? В справочнике его нет. – Зная, что она не снизойдет до вопроса, зачем ему понадобился Падовани, он объяснил: – Я хочу, чтобы он рассказал мне о венецианских гомосексуалистах.
– Он уже сто лет как переехал в Рим, Гвидо.
– Я знаю. Но у него здесь остался дом. И семья у него тут живет. Раз в два месяца он приезжает на выставки, когда ему заказывают статьи.
– Ну, может быть, ты и прав, – нарочито скептическим тоном произнесла Паола. – Подожди секундочку, я только возьму свою записную книжку. – Ее не было так долго, что можно было подумать, что записная книжка находится в другой комнате, если не в другом здании. Но наконец, она вернулась. – Гвидо, его номер в Венеции – пять два два четыре четыре ноль четыре. Если дозвонишься, передай ему от меня привет.
– Хорошо. А где Раффи?
– Он ускакал куда-то, едва мы успели занести вещи. Его не будет до самого ужина.
– Привет ему. Я еще позвоню на той неделе.
Паола тоже пообещала звонить, еще раз напомнила ему об insalata di calamari и повесила трубку. Брунетти подумал, как странно, что человек, уехав из дому на неделю, ни разу не позвонит жене. Наверное, когда нет детей, такое бывает. Хотя все равно странно.
Когда он набрал номер Падовани, автоответчик сообщил ему, что профессор Падовани в данный момент не может подойти к телефону, но перезвонит в самое ближайшее время. Брунетти оставил ему сообщение и положил трубку.
В кухне он достал из холодильника пресловутый insalata di ccdamari, снял пластиковую обертку, пальцами выудил кусок кальмара, сунул в рот и, уже жуя, снова полез в холодильник за бутылкой «Соаве» [29], и так, с салатом в одной руке и с бокалом в другой, отправился на балкон. Там он поставил свою ношу на низенький стеклянный столик и хотел уже приняться за еду, но вспомнил про хлеб. Пришлось опять идти на кухню, где он взял целый батон и, памятуя о завоеваниях цивилизации, прихватил также и вилку.
На балконе он отломил кусок хлеба, положил сверху кусок кальмара и запихнул все это в рот. Да, банковские клерки могут работать и по субботам. А что? Деньги ведь работают без выходных. А если ты пришел на службу в субботу, то ты хочешь побыстрее закончить. Поскольку тебя отвлекают телефонные звонки, то ты отвечаешь, что звонящий набрал неправильный номер, а потом и вовсе не берешь трубку.
В салате, на его вкус, было слишком много сельдерея. Брунетти вилкой отгонял крохотные кубики к краям тарелки. Налив еще вина, он подумал о Библии. Кажется, это в Евангелии от Марка описывалось исчезновение Иисуса по дороге из Иерусалима в Назарет. Мария думала, что он был с Иосифом и другими мужчинами, а Иосиф думал, что мальчик был с матерью и женщинами. И только когда караван встал на ночь и они встретились, то выяснилось, что мальчика нигде нет: он вернулся в Иерусалим и читал проповедь в храме. Банк Вероны думал, что Маскари в Мессине, а офис в Мессине думал, что он еще где-то, иначе они позвонили бы и справились.
С этакими мыслями он пошел в гостиную. На столе, среди россыпи ручек и карандашей, валялся Кьярин блокнот. Ему понравился Микки-Маус на обложке. Брунетти полистал его – блокнот был чистый. Прихватив в придачу одну ручку, он вернулся на балкон.
В блокноте он набросал план работ на понедельник. Поинтересоваться в Банке Вероны, куда должен был ехать Маскари; потом позвонить в тот другой банк и спросить, чем им объяснили причину его неявки. Выяснить, отчего до сих пор нет сведений об одежде. Покопаться в прошлом Маскари, разузнать, что за человек он был как в личной жизни, так и на работе. Еще раз прочитать результаты вскрытия на предмет упоминаний о бритых ногах. Кроме того, узнать у Вьянелло, что ему удалось нарыть о Лиге и об Awocato Сантомауро.
Зазвонил телефон. Брунетти пошел в комнату, надеясь, что это Паола, но зная, что это не она.
– Чао, Гвидо, это Дамиано. Я получил твое сообщение.
– А каких это вы наук теперь профессор? – На его памяти Падовани всегда был только журналистом.
– Ах это… Да мне просто нравится сочетание, ну я и решил поставить эту запись на автоответчик. А что? Тебе не понравилось?
– Конечно, понравилось. Звучит чудесно, – соврал Брунетти. – Так что же ты преподаешь?
На другом конце провода повисла долгая пауза.
– Однажды, еще в семидесятых, я дал несколько уроков рисования в школе для девочек. Это считается, как ты думаешь?
– Наверное, считается.
– Ладно, пора, наверное, и в самом деле сменить запись. Как тебе звание команданте? Команданте Падовани? Хочешь послушать прямо сейчас? Давай я быстренько перепишу, а ты перезвонишь.
– Нет-нет, Дамиано. Я о другом хотел с тобой поговорить.
– Да я шучу. Здесь столько кнопок, что и за год не управиться. Когда я делал первую запись, я костерил эту чертову машинку на чем свет стоит. А она все записала. Потом с неделю не было сообщений. Я подумал, что, может, она не работает, и позвонил сам себе из автомата. Ну она мне и выдала. Я, конечно, сразу бросился домой и стер эту ругань. Но теперь все равно неудобно. Так ты точно не хочешь перезвонить мне через двадцать минут?
– Точно не хочу, Дамиано. Ты сейчас свободен?
– Для тебя я всегда свободен как ветер, Гвидо.
– Это долгий разговор. Давай встретимся где-нибудь, заодно и поужинаем.
– А Паола?
– Они с детьми уехали в горы.
Судя по молчанию Падовани, он уже начал теряться в догадках.
– У меня тут убийство приключилось, а гостиницу мы заказали за два месяца, так что пришлось им ехать одним, – пояснил Брунетти. – Если я быстро закончу, я тоже смогу поехать. Вот почему я и звоню. Я подумал, что ты сможешь мне помочь.
– Расследовать убийство? Вот так сюрприз! Давненько я не контачил с криминалом. Помнишь тот СПИД-скандал? С тех самых пор.
– Помню, как же, – сказал Брунетти, хоть понятия не имел, о чем говорит Падовани. – Так идем ужинать? Ресторан на твой выбор. Куда прикажешь?
Падовани с минуту подумал и сказал:
– Гвидо, завтра я возвращаюсь в Рим, а у меня полный дом еды. Приходи-ка ты ко мне и помоги доесть. Ничего особенного, паста и так еще, по мелочи.
– С удовольствием. Скажи мне, где ты живешь.
– В Дорсодуро [30]. Знаешь Рамо дельи Инкурабили?
Это была маленькая площадь в двух шагах от Дзаттере [31].
– Знаю.
– Если встанешь к каналу передом, к фонтану задом, то по правую руку у тебя будет моя дверь. – Вот так. И не надо ни улицы, ни номера дома. Венецианец найдет.
– Хорошо. Когда?
– В восемь.
– Мне что-нибудь принести?
– И не вздумай. Все, что ты принесешь, мы обязаны будем съесть, а тут и так провизии на футбольную команду. Пожалуйста, ничего не надо.
– Хорошо. Тогда до встречи в восемь. Спасибо, Дамиано.
– Всегда рад помочь. А о чем ты хотел спросить? Или может быть, о ком? Пока есть время, я бы пошерстил свою память или даже сделал бы пару звонков, если нужно.
– Меня интересуют два человека. Леонардо Маскари и…
– Впервые слышу, – перебил Падовани.
– И Джанкарло Сантомауро.
Падовани присвистнул:
– Значит, твои люди добрались-таки до этого преподобного?
– Увидимся в восемь, – сказал Брунетти.
– Скотина, – засмеялся Падовани и повесил трубку.
Ровно в восемь Брунетти, выбритый и освеженный душем, с бутылкой «Барберы» в руках, звонил в дверь дома Падовани справа от фонтана. Единственный звонок на двери означал, что других жильцов в доме нет, а иметь собственный дом было самой большой роскошью для венецианца. Пахучие ветви жасмина, который рос из двух терракотовых горшков по обеим сторонам от входа, оплели весь фасад. Не успел Брунетти позвонить, а Падовани уже распахнул дверь. Он крепко стиснул руку Брунетти своей лапой и потащил его в дом.
– Какая жара, ужас! Заходи быстрее. Я, наверное, рехнулся, раз еду в Рим в такую погоду. Но у меня там кондиционер.
Отпустив наконец руку Брунетти, он отступил, чтобы хорошенько рассмотреть его. Когда люди долго не видятся, то при встрече первым делом стремятся подметить произошедшие в другом перемены. Похудел? Растолстел? Поседел? Постарел? Что же до самого Падовани, то он едва ли изменился. Он был все такой же толстый обормот, каким Брунетти помнил его всегда. Потому Брунетти, едва взглянув на друга, стал рассматривать его жилище. Центральная часть состояла из единственной комнаты в два этажа с окнами в потолке. С трех сторон, на уровне второго этажа, ее опоясывала открытая галерея, куда вела открытая деревянная лестница. За дверью в четвертой стене, по-видимому, скрывалась спальня.
– Что это? Лодочный сарай? – Брунетти вспомнил про канал возле дома. Сюда легко можно было затаскивать лодки.
– Верно, ты угадал. Когда я купил его, здесь еще валялись старые лодки, а в крыше зияли дыры размером с арбуз.
– И давно ты здесь живешь? – поинтересовался Брунетти, оглядываясь и прикидывая, во сколько обошелся ремонт и отделка.
– Восемь лет.
– Да, ты поработал на славу. Счастливчик, у тебя нет соседей. – Брунетти вручил хозяину бутылку в подарочной бумаге.
– Я же просил ничего не приносить.
– Это не помешает, – улыбнулся Брунетти.
– Спасибо, но ты, ей-богу, зря, – проворчал Падовани, прекрасно зная, что к ужину не полагается являться с пустыми руками – это неприлично. – Располагайся. Я мигом. Только посмотрю, как там ужин. Если ты захочешь коктейль, то имей в виду, что лед у меня готов.
И он скрылся за дверью из цветного стекла, где находилась кухня. Вскоре оттуда послышался звон кастрюль, тарелок и журчание воды. Брунетти продолжил осмотр. Комната была великолепна. Ему даже стало не по себе, когда он заметил перед камином черный полукруг, который прожгли искры в превосходном паркете мореного дуба. Вообще-то он придерживался мнения, что аккуратностью можно пренебречь ради комфорта, но испорченной красоты все равно было жаль. На каминной полке выстроились керамические статуэтки персонажей Commedia dell'Arte. Две стены занимали картины всех подряд жанров и направлений, но подобранные так, что при взгляде на них глаза положительно разбегались. Каждая была не более и не менее как шедевр, сражавшийся за внимание зрителя с соседними. Острота этого соревнования наводила на мысль, что Падовани все-таки большой спец по части живописи. Брунетти отметил одного Гуттузо, которого не любил, и Моранди, который ему наоборот, нравился. Также были три работы Ферруцци, отдававшие должное красотам города, и слева от камина – небольшая Мадонна, явно флорентийская, пятнадцатого, вероятно, века, с обожанием глядящая на уродливого младенца. У Брунетти и Паолы была одна общая тайная страсть: в течение многих лет они искали самого безобразного Христа-младенца в европейском искусстве. Пока что титул удерживал один особенно мерзкий карапуз из зала номер 13 в Пинакотеке Сиены. Этому же, хоть он был и не красавец, до того было далеко. Вдоль одной из стен тянулась резная полка, бывшая некогда деталью гардероба или буфета. На ней стояли расписные глиняные плошки, чей декор – яркий геометрический орнамент и арабская вязь – говорил об их несомненно исламском происхождении.
Открылась дверь, и в комнату вошел Падовани:
– Коктейль?
– Нет, спасибо, лучше вина. Слишком жарко.
– Понимаю. Последние три года я не приезжал сюда летом и уже успел позабыть, каково это тут бывает. Ночью на той стороне Большого Канала совсем дышать нечем от вони.
– А здесь?
– Нет, канал Джудекка, наверное, глубже, или там течение, или еще что-нибудь. Запаха почти нет. Пока, во всяком случае. Но если они не перестанут расширять каналы, чтобы могли проходить эти… как их? танкеры, то неизвестно, чем дело кончится для лагуны.
Продолжая говорить, Падовани прошел к длинному деревянному столу, накрытому на двоих, взял стоявшую там откупоренную заранее бутылку «Дольчетто» и наполнил бокалы.
– Вот говорят, что город затопит или приключится еще какая-нибудь природная катастрофа. А я верю, что все будет иначе. – Он подал бокал Брунетти.
– И что же будет? – спросил Брунетти и пригубил вино – вино было отличное.
– Мне кажется, что раз мы отравили воду, то процесс гниения уже не остановить. А поскольку лагуна – это часть Адриатики, которая сама часть Средиземного моря, которое… ну и так далее, ты понимаешь. Короче, вонь такая поднимется, что нам всем придется либо сматываться из города, либо засыпать каналы. Но без них не будет Венеции.
Это был один из новейших прогнозов на будущее, и не менее удручающий, чем те, что ему приходилось слышать ранее. Он не знал, верить им или не верить. Все вокруг говорили о надвигающейся и неминуемой гибели Венеции, однако цены на жилье удваивались каждые пять лет, арендная плата росла еще быстрее, так что людям с обычным средним достатком жизнь в Венеции становилась не по карману. Чума ли, крестовые походы, войны, дурные запахи – торговцы недвижимостью из всего извлекали выгоду. И это, возможно, был залог вечного существования Венеции.
– Все готово, – сказал Падовани, усаживаясь в глубокое кресло. – Осталось только забросить в воду пасту. Кстати, пока она будет вариться, у меня будет время подумать. Дай мне тему для размышлений.
Брунетти опустился на диван напротив, глотнул вина и сказал, тщательно подбирая слова:
– У меня есть подозрения насчет связи Сантомауро с трансвеститом, который живет и, очевидно, работает в Местре.
– О какого рода связи? – деловито осведомился Падовани.