Страница:
подоконник, а оттуда спрыгнул в гостиную. Картина получилась
эффектная. Лицо мексиканца выражало страх, креола - сильное
возбуждение, ирландца - оскорбленное негодование.
Минута тишины казалась затишьем перед грозой. Затем
голосом, полным достоинства, молодой ирландец попросил
извинения у дона Игнацио за свое неуместное вторжение.
- Вам нечего извиняться, - ответил дон Игнацио, - вы
пришли по моему приглашению, дон Флоранс, и вашим присутствием
делаете честь моему скромному дому.
- Благодарю вас, дон Игнацио Вальверде, - ответил молодой
ирландец. - А теперь вы, милостивый государь, - продолжал он,
обращаясь к Сантандеру и прямо глядя на него, - должны, в свою
очередь, извиниться.
- За что? - Сантандер сделал вид, что не понимает.
- За то, что вы позволили себе выражаться, как арестанты в
остроге, куда вы, несомненно, рано или поздно попадете. -
Затем, изменив вдруг тон и выражение, он прибавил: - Я требую,
чтобы ты взял свои слова назад!
- Никогда! Я не имею привычки брать, наоборот, я даю! -
Сказав это, креол подскочил к ирландцу и плюнул ему в лицо.
Керней, вне себя от гнева, схватился уже за револьвер, но,
обернувшись и поймав испуганный взгляд Луизы, сделал над собой
страшное усилие и почти спокойно произнес:
- Джентльмен, каковым вы себя, кажется, считаете, должен
иметь при себе визитную карточку. Прошу дать ее мне, так как
намерен написать вам. Если человек, подобный вам, может
похвалиться тем, что имеет друга, советую предупредить его, что
он вам теперь понадобится. Вашу карточку, милостивый государь!
- Берите! - прошипел креол, бросая визитку на стол. Затем,
окинув угрожающим взглядом всех, он схватил шляпу, поклонился
почтительно дону Игнацио, метнул взор на Луизу и исчез.
Униженный и побежденный с виду, он все же достиг цели,
лелеемой и преследуемой им с недавних пор: он будет драться с
Кернеем! И зачинщиком был его враг, значит, Сантандер имеет
право на выбор оружия! Креол был уверен в победе, иначе он
никогда не возбудил бы ссоры. Несмотря на фанфаронство,
Сантандер был изрядно трусоват.
Новый Орлеан был весь окутан густым предутренним туманом,
когда по улице одного из предместий уже ехала карета,
запряженная парой лошадей. Карета была наемная, с пятью
седоками: двое на козлах и трое внутри. Капитан Флоранс Керней
и поручик Франсис Криттенден, оба произведенные в офицеры лишь
два дня назад, ехали в этой карете. Они направлялись, однако,
не в Техас или Мексику, а к Поншартренскому озеру, где было
пролито немало крови за дело чести. Не имея знакомых в Новом
Орлеане, Керней вспомнил о молодом человеке, избранном накануне
в поручики, и попросил его быть секундантом. Криттенден, родом
из Кентукки, способный не только присутствовать при дуэли, но и
участвовать в ней, изъявил полную готовность.
Третий субъект был одной из тех личностей, которые в силу
своей профессии присутствуют на дуэли всегда. Это был доктор.
Он принимал участие в партизанской кампании в качестве хирурга.
На боку у доктора болтался деревянный ящик с медицинскими
принадлежностями. Кроме этого ящика, в карете находился еще
один - кто когда-нибудь видел ящик с пистолетами, непременно
сразу признал бы его. Было условлено, что дуэль произойдет на
шпагах, которые и стояли в углу кареты. Для чего же, в таком
случае, были взяты пистолеты? Кернею их присутствие показалось
явно излишним. На вопрос, кому они принадлежат, Криттенден
указал на свою фамилию, выгравированную на серебряной дощечке,
украшавшей крышку ящика, и прибавил:
- Я не особенно искусен в фехтовании и вообще предпочитаю
пистолеты. Наружность секунданта вашего противника мне не
нравится, и я подумал, что, прежде чем удалиться с места
поединка, мне, в свою очередь, придется, пожалуй, побеседовать
с ним. В этом случае могут понадобиться и пистолеты. Керней
улыбнулся. Он ничего не сказал, но в душе был очень доволен тем
обстоятельством, что рядом с ним такой человек, какой именно
ему и нужен.
Присутствие человека, сидевшего рядом с кучером, должно
было придать ему еще больше уверенности. У него было длинное
ружье, ствол которого возвышался над его плечами, а приклад
помещался между ног, обутых в ботфорты. Это был Крис Рок,
который хотел сам наблюдать за тем, чтобы поединок проходил по
всем правилам. У него тоже составилось нелестное мнение как о
противнике, так и о его секунданте. С предусмотрительностью
человека, привыкшего защищаться от индейцев, он всегда носил с
собой ружье.
Карета остановилась в пустынном месте, выбранном накануне
секундантами. Хотя противников еще не было, Керней и
Криттенден, захватив шпаги, вышли из кареты, предоставив ее в
распоряжение молодого хирурга, который сразу же принялся
распаковывать бинты и инструменты.
- Надеюсь, вам не придется пустить их в ход, доктор, -
сказал Керней. - Я бы не хотел, чтобы вы лечили меня раньше,
чем мы победим мексиканцев.
- И я тоже, - ответил спокойно хирург.
Керней и Криттенден сели под деревом. Крис Рок, храня
молчание, оставался на козлах. Место, назначенное для поединка,
было ему прекрасно видно и находилось на расстоянии выстрела.
Они с доктором были достаточно близко на случай, если бы в них
вдруг оказалась надобность.
Минут десять протекло в торжественном молчании. Керней был
погружен в серьезные думы. Как бы ни был человек храбр и ловок,
он не может не чувствовать в такие моменты некоторой душевной
тревоги. Молодой ирландец пришел, чтобы убить или быть убитым,
- и тот и другой исход должен был одинаково подавляюще
действовать на нравственное состояние человека. Однако Флоранс
Керней, хотя и был новичком в подобном деле, не испытывал
отчаяния. Даже мрачный вид окружающей природы, висячий мох,
окаймлявший ветви темного кипариса, точно бахрома гроба, не
вызывали у него тяжелых предчувствий. Если он и ощущал
временами некоторое смущение духа, то оно тут же изглаживалось
при мысли об оскорблении, нанесенном ему, а также при
воспоминании о паре черных глаз, которые в случае его победы
или поражения должны будут, по его мнению, засиять от радости
или потемнеть от горя.
Эти чувства совершенно противоречили тому, что испытывал
он сутки назад, когда направлялся к дому сеньора Вальверде.
Теперь он уже не сомневался в том, что сердце Луизы принадлежит
ему, так как она сама призналась в этом. Не было ли этого
достаточно, чтобы придать храбрости в минуту схватки?
А минута эта приближалась, судя по донесшемуся стуку
колес. Это, очевидно, подъезжала карета противников. Вскоре из
нее вышли двое. Они были закутаны в длинные плащи и казались
великанами, но в них нетрудно было узнать Карлоса Сантандера и
его секунданта. Третий, вероятно доктор, остался в карете.
Теперь все были в сборе. Сантандер и его друг сняли с себя
плащи и бросили их в карету. Дойдя до рва, отделявшего дорогу
от места поединка, они перескочили его. Первый прыгнул довольно
неудачно, растянувшись во весь рост на земле. Он был силен и
крепко сбит, но не обладал, по-видимому, особой ловкостью. Его
противник мог бы порадоваться при виде такой неуклюжести, но он
знал, что Сантандер уже в двух поединках выходил победителем.
Его секундант, французский креол по фамилии Дюперрон, также
завоевал себе репутацию удачливого дуэлянта.
Керней знал, что за человек его противник, и ему было
простительно испытывать некоторую тревогу, однако он ничем не
выдавал этого чувства, надеясь на свою ловкость, приобретенную
долгими упражнениями. Страха он не испытывал.
Когда вновь прибывшие приблизились, Криттенден встал со
своего складного стула, пошел им навстречу. Обменялись
взаимными поклонами. Дуэлянты остались чуть в стороне, а между
секундантами начались переговоры. Им, впрочем, пришлось
обменяться лишь несколькими словами, так как оружие, расстояние
и сигналы были назначены заранее. Об извинении не заходило и
речи, потому что никому и в голову не пришло, чтобы можно было
принести или принять извинение. Вид обоих противников указывал
на непоколебимую решимость довести дело до конца. Окончив
переговоры, секунданты направились к своим друзьям. Молодой
ирландец снял верхнюю одежду и засучил рукава. Сантандер же, у
которого под пальто была надета красная фланелевая рубашка,
остался в ней, даже не засучив рукавов.
Все молчали. Кучера на козлах, оба доктора, громадный
техасец - все походили на туманные привидения среди окутанных
испанским мохом кипарисов, представляющих удивительно
подходящую декорацию для этой сцены.
Вдруг среди могильной тишины с одного из кипарисов
раздался крик, и этот острый пронзительный звук мог навести
ужас на самую храбрую душу. Он походил на крик человека, не
имея в себе в то же время ничего человеческого, точно смех
безумного. Никто, однако, не обратил на него внимания,
безошибочно распознав крик белого орла. Крик прекратился,
только эхо повторило его еще несколько раз. В это время в лесу
послышался не менее заунывный звук - хо-хо-хо! - большой южной
совы, точно отвечавшей белому орлу. Во всех странах и во все
века крик совы считался предвестником смерти. Наши дуэлянты
могли бы смутиться тоже, если бы не были так решительно
настроены. Не успели еще замереть унылые звуки, как они уже
подошли друг к другу, подняв шпаги, с одной мыслью - убить!
- Начинайте! - вскричал Криттенден твердым голосом,
подвинувшись на полшага, как и Дюперрон.
Это движение было мерой предосторожности против возможного
неправильного удара, по большей части случайного. Под влиянием
возбуждения один из противников может приблизиться к другому
слишком быстро, и обязанность секундантов - предупредить это.
Противники скрестили оружие со стремительностью,
доказывавшей взаимную ненависть. Будь они спокойнее, они не
сошлись бы с таким пылом. Минуту спустя они уже овладели собой,
их скрещенные намертво шпаги точно соединились в одну, и
результатом этого выжидательного приема были лишь искры,
которые метали глаза противников. Затем последовал выпад, также
окончившийся ничем. Опытный наблюдатель мог бы с самого начала
заметить, что Керней владел шпагой гораздо искуснее своего
противника. Молодой ирландец все время держал руку вытянутой,
действуя лишь кистью, тогда как креол, сгибая локоть, подвергал
свою руку ударам противника. Главной целью Сантандера было
атаковать, не заботясь о прикрытии, но длинная гибкая сталь,
все время прямая и вытянутая, парировала все удары. После
нескольких неудачных нападений Сантандер, видимо, был
обескуражен своим неуспехом, по лицу его скользнула тревога.
Первый раз он имел дело с противником, державшимся так стойко и
уверенно.
Керней владел не только приемами защиты, но, принужденный
все время отражать наскоки Сантандера, не мог выказать свое
искусство нападения. Заметив, однако, слабую сторону
противника, он ловким ударом ранил креола в руку, прорезав ее
от кисти до локтя. Крик торжества сорвался с уст кентуккийца,
бросившего вопрошающий взгляд на другого секунданта: "Довольно
с вас?".
Дюперрон взглянул на Сантандера так, словно предвидел его
ответ.
- Насмерть! - сказал креол в страшном возбуждении. Его
мрачный взгляд выражал непреклонную решимость.
- Хорошо, - ответил ирландец, не скрывая озлобления,
вызванного возгласом противника, жаждавшего его смерти.
Последовал краткий перерыв, которым воспользовался доктор
Сантандера, перевязав раненого, что нарушало правила дуэли, но
было ему охотно разрешено.
Когда противники сошлись снова, секунданты уже не стояли
около них. При возгласе "Насмерть!" они отошли, как и
полагается в такого рода дуэли. Им оставалось только наблюдать,
вмешиваясь лишь в том случае, если с чьей-нибудь стороны будет
допущена нечестность. Значение слова "насмерть" хорошо известно
в Новом Орлеане. Здесь шла речь уже не об атаке или обороне.
Это было разрешение на убийство. Прозвучало это роковое слово -
и наступило гробовое молчание. Слышался лишь шум крыльев
паривших в высоте птиц, как бы тоже с интересом наблюдавших за
происходящим. Коршуны чуяли кровь.
И снова раздался зловещий свист орла. Из густоты темного
леса ему ответил заунывный смех совы. Звуки, удивительно
подходящие к случаю. Противники снова сошлись, и их скрещенные
шпаги зазвенели с такой силой, что птицы в испуге замолкли.
Хотя бой велся с ожесточением, противники сохраняли полное
присутствие духа. Все их движения, немного, правда, ускоренные,
выказывали удивительную выдержку и ловкость.
Если Кернея удивляла беспрерывная атака Сантандера, то его
противник был, в свою очередь, не менее поражен, встречая
неизменно вытянутую, прямую руку противника. Если бы креол мог
удлинить свою шпагу на несколько футов, он не замедлил бы
вонзить ее в бок ирландца, он уже два раза задел его, слегка
оцарапав грудь. Бой продолжался уже минут двадцать без
малейшего результата для сражающихся. Рубашка Кернея из
белоснежной стала красной, рукава и руки были в крови, но в
крови противника. Лицо его, как и лицо Сантандера, было тоже
вымазано в крови, брызгавшей со шпаг. Наконец Керней,
воспользовавшись удобным моментом, нанес креолу удар,
порезавший ему щеку и угрожавший оставить шрам на всю жизнь.
Это послужило поводом для окончания дуэли. Сантандер, очень
дороживший своей красотой, почувствовав, что ранен в лицо,
совершенно потерял самообладание. Как сумасшедший, он бросился
на своего противника, изрыгая проклятья, нанес ему удар, метя в
сердце. Но шпага его, вместо того, чтобы пронзить тело
ирландца, ткнулась в пряжку его подтяжек и застряла на секунду.
Тогда, в первый раз согнув локоть, Керней ударил своего
противника прямо в сердце. Все ждали, что Сантандер упадет
замертво, так как удар по своей силе должен был проткнуть его
насквозь. Однако шпага Кернея не только не вонзилась в тело
Сантандера, но конец ее отломился, и при этом послышался
двойной звук - звон ломающейся стали и скрежет металлических
звеньев. Молодой ирландец был поражен, увидев в своей руке
обломок шпаги, конец которой отскочил в траву.
Надо было быть подлецом, чтобы воспользоваться этой
роковой неудачей Кернея. Сантандер собрался уже напасть на
безоружного противника, когда Криттенден, бросился вперед с
криком:
- Обман!
Однако его вмешательство не спасло бы жизнь ирландцу, если
бы на сцену не выступил другой человек, ясно увидевший то, что
давно заподозрил. В следующую секунду шпага выпала из
окровавленной, беспомощно повисшей руки Сантандера - это было
последствием меткого выстрела с козел одной из карет, где сидел
Крис Рок.
- Подлый креол! - вскричал он вне себя от негодования. -
Вот же тебе за твой обман! Сорвите с него рубашку, и вы
увидите, что у него под ней надето! Я прекрасно слышал звон
стали!..
Крис Рок соскочил с козел, перепрыгнул через ров и
бросился к дуэлянтам. Отстранив секундантов, он схватил
Сантандера за ворот и разорвал его рубашку. Под ней оказался
металлический панцирь.
Мы не в силах описать сцены, происшедшей после этого
открытия, и выражения лиц окруживших Сантандера людей. Техасец,
сила которого соответствовала его росту, все еще держал креола,
употребляя на это так же мало усилий, как если бы держал
ребенка.
Теперь было ясно, почему Сантандер так легко шел на
поединок и уложил противников в двух предыдущих дуэлях. Все
поняли также, отчего он так неловко упал, перепрыгивая через
ров. Трудно быть хорошим скакуном, неся на себе подобную
тяжесть.
Оба доктора и оба кучера, увидев это мошенничество,
оставили кареты и подошли поближе к месту происшествия. Кучера
из симпатии к Крису Року вторили ему:
- Обман! Измена!
В Новом Орлеане даже такие люди заражаются рыцарским
духом. Одним словом, креол оказался покинутым всеми, даже тем,
кто был его другом. Возмущенный обманом, в который он оказался
вовлечен, Дюперрон выразил Сантандеру свое полное презрение,
обозвав его подлецом. Затем, обращаясь к Кернею и Криттендену,
он прибавил:
- Предлагаю вам, милостивые государи, за то, что
случилось, драться со мной, где и когда вам будет угодно.
- Мы вполне удовлетворены, - ответил кентуккиец, - по
крайней мере я, и надеюсь, что капитан Керней разделяет мое
мнение.
- Конечно, - сказал ирландец. - Я освобождаю вас от всякой
ответственности, так как абсолютно уверен, что до этой минуты
вы не имели понятия о кольчуге.
Дюперрон вежливо поблагодарил, затем, взглянув еще раз с
презрением на Сантандера и повторив слово "подлец", удалился с
места поединка. Все, очевидно, ошибались в этом человеке,
который, несмотря на свою непривлекательную наружность, был
вполне порядочным, что и доказал.
- Что с ним сделать? - спросил техасец, продолжая крепко
держать Сантандера. - Расстрелять его или повесить?
- Повесить! - в один голос вскричали кучера, которые были
так настроены против обманщика, словно он лишил их назначенного
вознаграждения.
- Я того же мнения, - заметил техасец. - Быть
расстрелянным слишком много чести для такого негодяя. За свою
подлость он заслуживает лишь собачьей смерти. Как вы считаете,
поручик?
- По-моему, не расстрелять и не повесить, - ответил
Криттенден. - Он уже достаточно наказан, если в нем осталась
хоть капля совести.
- Совести? - вскричал Крис Рок. - Да разве такого рода
человек понимает значение этого слова? Черт возьми! - продолжал
он, повернувшись снова к своему пленнику и тряся его с такой
силой, что стальной панцирь на том зазвенел. - Я с
удовольствием проткну вас кинжалом вместе с вашим панцирем и
всем прочим!
Говоря это, он выхватил кинжал.
- Крис Рок, Крис Рок, успокойтесь! - вступился кентуккиец.
Керней поддержал своего секунданта, прибавив:
- Он не достоин ни гнева, ни мести. - Вы правы, господин
поручик, - ответил Крис Рок, - я рисковал бы отравить мой
клинок, если бы запятнал его кровью этого негодяя. Однако я
отпущу его лишь в том случае, если вы и господин капитан
настаиваете на этом, но после такого горяченького занятия
хорошая ванна ему не повредит.
И он направился к рву, полуволоча, полунеся Сантандера.
Тот не сопротивлялся, понимая, что в противном случае ему будет
еще хуже. Действительно, острие кинжала техасца ослепляло
пленника, сознававшего, что при малейшей попытке к бегству оно
вонзится ему в спину. Молча и угрюмо креол позволил тащить себя
- не как овца, которую ведут на заклание, но как собака,
которую хотят наказать за провинность.
Техасец же, держа свою жертву обеими руками, приподнял ее,
затем погрузил в ров, и она устремилась ко дну, влекомая
тяжелым панцирем.
- Вы заслуживаете во сто раз худшего, - сказал техасец. -
Если бы я мог поступить по своему усмотрению, я бы вас повесил,
так как никто не заслужил этого более вас. Ха-ха-ха!..
Взгляните же, какую чудную ванну принимает этот мерзавец!
Последние слова и взрывы смеха были вызваны видом
Сантандера, с трудом вылезавшего из воды, покрытого сплошь
зеленой тиной. Кучер, стоявший тут же (другой уехал с доктором
и Дюперроном), хохотал во все горло. Керней, Криттенден и
хирург не могли не вторить ему.
Крис Рок позволил наконец униженному и растоптанному
презрением Сантандеру удалиться, чем тот и поспешил
воспользоваться. Он пошел сначала по большой дороге, затем
свернул в лес и вскоре исчез из виду. Через несколько минут в
том же направлении карета увозила Кернея и его друзей.
Сантандер остался для них лишь смешным воспоминанием и недолго
занимал их мысли, все более нацеленные на Техас, на Новый
Орлеан, на подготовку к отъезду в Мексику.
В древние времена Спарта имела свои Фермопилы. Геройские
подвиги, однако, не принадлежат исключительно истории дрвнего
мира. И в новой истории есть бои, которым по отваге не найти
равных в летописях других народов. Например, разыгравшиеся в
Техасе.
Доказательством тому может служить битва при Сан-Хасинте,
где победа осталась за техасцами, несмотря на то, что они
сражались один против десятерых. Такова же была защита форта
Аламо, стоившая жизни полковнику Крошету и не менее храброму
Джиму Бови.
Но из всех подвигов, совершенных отважными защитниками
молодой республики, один превосходит остальные: это Мьерская
битва. Просчеты неудачно выбранного вождя привели к поражению,
но побежденные покрыли себя в этот день бессмертной славой:
каждый из павших воинов убил нескольких врагов и, погибая, не
просил пощады.
Белый флаг был поднят лишь тогда, когда они были подавлены
превосходящей силой врага. Пули сыпались градом из окон,
бойниц, продырявленных в стенах, и даже с плоских крыш домов.
Затем ружья и карабины уступили поле боя ножам, саблям,
револьверам, прикладам - началась рукопашная, все пошло в ход.
Напрасные усилия! Численное превосходство восторжествовало над
удалью и отвагой, и Мьерская экспедиция, на которую возлагалось
столько надежд, окончилась поражением, хотя и покрытым славой.
Оставшиеся в живых были взяты в плен и отведены в столицу
Мексики.
Из всего корпуса партизан, участвовавшего в этой
экспедиции, ни один отряд не заслужил такой славы, как
организованный в Новом Орлеане на улице Пойдрас. И никто из
участников его не превзошел героизмом Флоранса Кернея, их
командира, вполне оправдавшего общее доверие. Это было признано
всеми, пережившими тот роковой день. В числе оставшихся в живых
был, к счастью, и Керней. Судьба благоволила также Криттендену
и Крису Року. Как и в Фаннингском побоище, гигант техасец
творил в Мьере чудеса и буквально косил врагов, пока, весь
израненный, не принужден был покинуть поле боя.
Он сражался как лев, истыканный копьями кафров, рядом с
тем, кто сразу завоевал его симпатию в Новом Орлеане и стал
капитаном, благодаря его стараниям. Крис Рок питал к Кернею
отцовские чувства, сохраняя к нему уважение, какое всегда
вызывает истинное благородство. Он так привязался к молодому
ирландцу, что, нисколько не задумываясь, пожертвовал бы ради
него жизнью. Читатель еще убедится в этом.
Кому известна история Техаса, тот, конечно, не забыл, что
пленные, захваченные в Мьере, взбунтовавшись против своей
охраны, бежали и рассеялись по горам. Это случилось вблизи
города Эль-Саладо. Бунт был вызван дурным обращением с пленными
во время пути. Когда достигли Эль-Саладо, положение стало
просто невыносимым. И разразилась буря, собиравшаяся уже долгое
время. Техасцы давно задумали побег. В одно прекрасное утро,
когда охранявшие их солдаты еще отдыхали, раздался условный
клич:
- Вперед, друзья!
Все поняли этот призыв, потому что он почти буквально
повторял приказ, который отдал Веллингтон под Ватерлоо. И
исполнен он был почти так же поспешно. Едва он был произнесен,
как техасцы бросились на стражу, отняли оружие и с его помощью
проложили себе путь к свободе.
Для большинства беглецов, однако, эта победа оказалась
лишь отсрочкой плена, короткой передышкой, глотком свободы.
Теснимые отрядами, которые поспешили на помощь так постыдно
рассеянной охране, беглецы подверглись жестокому преследованию
в местности, им совершенно незнакомой, пустынной, лишенной
пищи, а главное - воды. Неудивительно, что почти все они были
снова захвачены и переправлены в Эль-Саладо.
То, что последовало затем, было достойно дикарей. Солдаты,
которые стерегли пленников, и были ничем не лучше дикарей: они
намеревались расстрелять всех до последнего. Это варварское
решение большинства едва не было приведено в исполнение, и
тогда никто не услыхал бы более ни о нашем герое Флорансе
Кернее, ни о его друге Крисе Роке, да и самый роман
"Американские партизаны" не был бы написан. Но между злодеями
нашлось несколько человек более разумных, не согласившихся на
эту массовую казнь.
Они знали, что слух о подобной бойне неминуемо дойдет до
Соединенных Штатов. Что же за этим последовало бы? Им пришлось
бы иметь дело не с одним плохо организованным отрядом техасцев,
а с дисциплинированной, достаточно многочисленной армией.
Решено было остановиться на более милостивом наказании:
расстрелять по одному на десяток. Выбирать жертвы было
излишним, так как виновными считались все одинаково, и поэтому
судьба пленников была предоставлена слепой случайности. В
Эль-Саладо пленников выстроили в ряд и тщательно пересчитали. В
каску одного из драгунов набросали мексиканских бобов по числу
пленных. На девять белых зерен клали одно черное. Тот, кто его
вынет, должен быть немедленно расстрелян. Приступили к роковой
лотерее. Я, пишущий эти строки, утверждаю, что никогда в
истории человечества не было проявлено большей доблести, чем
тогда, в Эль-Саладо.
Пленники не принадлежали к какой-либо одной
национальности. Хотя большинство состояло из техасцев, но среди
них были также англичане, шотландцы, французы, немцы, некоторые
даже говорили по-испански, на родном языке их теперешних судей
и будущих палачей.
Когда каску стали проносить вдоль строя, никто из пленных
не выказал ни малейшего колебания, все спокойно опускали в нее
руку, хотя каждый мог предполагать, что там лежит, может быть,
его смертный приговор. Некоторые храбрецы даже острили по
эффектная. Лицо мексиканца выражало страх, креола - сильное
возбуждение, ирландца - оскорбленное негодование.
Минута тишины казалась затишьем перед грозой. Затем
голосом, полным достоинства, молодой ирландец попросил
извинения у дона Игнацио за свое неуместное вторжение.
- Вам нечего извиняться, - ответил дон Игнацио, - вы
пришли по моему приглашению, дон Флоранс, и вашим присутствием
делаете честь моему скромному дому.
- Благодарю вас, дон Игнацио Вальверде, - ответил молодой
ирландец. - А теперь вы, милостивый государь, - продолжал он,
обращаясь к Сантандеру и прямо глядя на него, - должны, в свою
очередь, извиниться.
- За что? - Сантандер сделал вид, что не понимает.
- За то, что вы позволили себе выражаться, как арестанты в
остроге, куда вы, несомненно, рано или поздно попадете. -
Затем, изменив вдруг тон и выражение, он прибавил: - Я требую,
чтобы ты взял свои слова назад!
- Никогда! Я не имею привычки брать, наоборот, я даю! -
Сказав это, креол подскочил к ирландцу и плюнул ему в лицо.
Керней, вне себя от гнева, схватился уже за револьвер, но,
обернувшись и поймав испуганный взгляд Луизы, сделал над собой
страшное усилие и почти спокойно произнес:
- Джентльмен, каковым вы себя, кажется, считаете, должен
иметь при себе визитную карточку. Прошу дать ее мне, так как
намерен написать вам. Если человек, подобный вам, может
похвалиться тем, что имеет друга, советую предупредить его, что
он вам теперь понадобится. Вашу карточку, милостивый государь!
- Берите! - прошипел креол, бросая визитку на стол. Затем,
окинув угрожающим взглядом всех, он схватил шляпу, поклонился
почтительно дону Игнацио, метнул взор на Луизу и исчез.
Униженный и побежденный с виду, он все же достиг цели,
лелеемой и преследуемой им с недавних пор: он будет драться с
Кернеем! И зачинщиком был его враг, значит, Сантандер имеет
право на выбор оружия! Креол был уверен в победе, иначе он
никогда не возбудил бы ссоры. Несмотря на фанфаронство,
Сантандер был изрядно трусоват.
Новый Орлеан был весь окутан густым предутренним туманом,
когда по улице одного из предместий уже ехала карета,
запряженная парой лошадей. Карета была наемная, с пятью
седоками: двое на козлах и трое внутри. Капитан Флоранс Керней
и поручик Франсис Криттенден, оба произведенные в офицеры лишь
два дня назад, ехали в этой карете. Они направлялись, однако,
не в Техас или Мексику, а к Поншартренскому озеру, где было
пролито немало крови за дело чести. Не имея знакомых в Новом
Орлеане, Керней вспомнил о молодом человеке, избранном накануне
в поручики, и попросил его быть секундантом. Криттенден, родом
из Кентукки, способный не только присутствовать при дуэли, но и
участвовать в ней, изъявил полную готовность.
Третий субъект был одной из тех личностей, которые в силу
своей профессии присутствуют на дуэли всегда. Это был доктор.
Он принимал участие в партизанской кампании в качестве хирурга.
На боку у доктора болтался деревянный ящик с медицинскими
принадлежностями. Кроме этого ящика, в карете находился еще
один - кто когда-нибудь видел ящик с пистолетами, непременно
сразу признал бы его. Было условлено, что дуэль произойдет на
шпагах, которые и стояли в углу кареты. Для чего же, в таком
случае, были взяты пистолеты? Кернею их присутствие показалось
явно излишним. На вопрос, кому они принадлежат, Криттенден
указал на свою фамилию, выгравированную на серебряной дощечке,
украшавшей крышку ящика, и прибавил:
- Я не особенно искусен в фехтовании и вообще предпочитаю
пистолеты. Наружность секунданта вашего противника мне не
нравится, и я подумал, что, прежде чем удалиться с места
поединка, мне, в свою очередь, придется, пожалуй, побеседовать
с ним. В этом случае могут понадобиться и пистолеты. Керней
улыбнулся. Он ничего не сказал, но в душе был очень доволен тем
обстоятельством, что рядом с ним такой человек, какой именно
ему и нужен.
Присутствие человека, сидевшего рядом с кучером, должно
было придать ему еще больше уверенности. У него было длинное
ружье, ствол которого возвышался над его плечами, а приклад
помещался между ног, обутых в ботфорты. Это был Крис Рок,
который хотел сам наблюдать за тем, чтобы поединок проходил по
всем правилам. У него тоже составилось нелестное мнение как о
противнике, так и о его секунданте. С предусмотрительностью
человека, привыкшего защищаться от индейцев, он всегда носил с
собой ружье.
Карета остановилась в пустынном месте, выбранном накануне
секундантами. Хотя противников еще не было, Керней и
Криттенден, захватив шпаги, вышли из кареты, предоставив ее в
распоряжение молодого хирурга, который сразу же принялся
распаковывать бинты и инструменты.
- Надеюсь, вам не придется пустить их в ход, доктор, -
сказал Керней. - Я бы не хотел, чтобы вы лечили меня раньше,
чем мы победим мексиканцев.
- И я тоже, - ответил спокойно хирург.
Керней и Криттенден сели под деревом. Крис Рок, храня
молчание, оставался на козлах. Место, назначенное для поединка,
было ему прекрасно видно и находилось на расстоянии выстрела.
Они с доктором были достаточно близко на случай, если бы в них
вдруг оказалась надобность.
Минут десять протекло в торжественном молчании. Керней был
погружен в серьезные думы. Как бы ни был человек храбр и ловок,
он не может не чувствовать в такие моменты некоторой душевной
тревоги. Молодой ирландец пришел, чтобы убить или быть убитым,
- и тот и другой исход должен был одинаково подавляюще
действовать на нравственное состояние человека. Однако Флоранс
Керней, хотя и был новичком в подобном деле, не испытывал
отчаяния. Даже мрачный вид окружающей природы, висячий мох,
окаймлявший ветви темного кипариса, точно бахрома гроба, не
вызывали у него тяжелых предчувствий. Если он и ощущал
временами некоторое смущение духа, то оно тут же изглаживалось
при мысли об оскорблении, нанесенном ему, а также при
воспоминании о паре черных глаз, которые в случае его победы
или поражения должны будут, по его мнению, засиять от радости
или потемнеть от горя.
Эти чувства совершенно противоречили тому, что испытывал
он сутки назад, когда направлялся к дому сеньора Вальверде.
Теперь он уже не сомневался в том, что сердце Луизы принадлежит
ему, так как она сама призналась в этом. Не было ли этого
достаточно, чтобы придать храбрости в минуту схватки?
А минута эта приближалась, судя по донесшемуся стуку
колес. Это, очевидно, подъезжала карета противников. Вскоре из
нее вышли двое. Они были закутаны в длинные плащи и казались
великанами, но в них нетрудно было узнать Карлоса Сантандера и
его секунданта. Третий, вероятно доктор, остался в карете.
Теперь все были в сборе. Сантандер и его друг сняли с себя
плащи и бросили их в карету. Дойдя до рва, отделявшего дорогу
от места поединка, они перескочили его. Первый прыгнул довольно
неудачно, растянувшись во весь рост на земле. Он был силен и
крепко сбит, но не обладал, по-видимому, особой ловкостью. Его
противник мог бы порадоваться при виде такой неуклюжести, но он
знал, что Сантандер уже в двух поединках выходил победителем.
Его секундант, французский креол по фамилии Дюперрон, также
завоевал себе репутацию удачливого дуэлянта.
Керней знал, что за человек его противник, и ему было
простительно испытывать некоторую тревогу, однако он ничем не
выдавал этого чувства, надеясь на свою ловкость, приобретенную
долгими упражнениями. Страха он не испытывал.
Когда вновь прибывшие приблизились, Криттенден встал со
своего складного стула, пошел им навстречу. Обменялись
взаимными поклонами. Дуэлянты остались чуть в стороне, а между
секундантами начались переговоры. Им, впрочем, пришлось
обменяться лишь несколькими словами, так как оружие, расстояние
и сигналы были назначены заранее. Об извинении не заходило и
речи, потому что никому и в голову не пришло, чтобы можно было
принести или принять извинение. Вид обоих противников указывал
на непоколебимую решимость довести дело до конца. Окончив
переговоры, секунданты направились к своим друзьям. Молодой
ирландец снял верхнюю одежду и засучил рукава. Сантандер же, у
которого под пальто была надета красная фланелевая рубашка,
остался в ней, даже не засучив рукавов.
Все молчали. Кучера на козлах, оба доктора, громадный
техасец - все походили на туманные привидения среди окутанных
испанским мохом кипарисов, представляющих удивительно
подходящую декорацию для этой сцены.
Вдруг среди могильной тишины с одного из кипарисов
раздался крик, и этот острый пронзительный звук мог навести
ужас на самую храбрую душу. Он походил на крик человека, не
имея в себе в то же время ничего человеческого, точно смех
безумного. Никто, однако, не обратил на него внимания,
безошибочно распознав крик белого орла. Крик прекратился,
только эхо повторило его еще несколько раз. В это время в лесу
послышался не менее заунывный звук - хо-хо-хо! - большой южной
совы, точно отвечавшей белому орлу. Во всех странах и во все
века крик совы считался предвестником смерти. Наши дуэлянты
могли бы смутиться тоже, если бы не были так решительно
настроены. Не успели еще замереть унылые звуки, как они уже
подошли друг к другу, подняв шпаги, с одной мыслью - убить!
- Начинайте! - вскричал Криттенден твердым голосом,
подвинувшись на полшага, как и Дюперрон.
Это движение было мерой предосторожности против возможного
неправильного удара, по большей части случайного. Под влиянием
возбуждения один из противников может приблизиться к другому
слишком быстро, и обязанность секундантов - предупредить это.
Противники скрестили оружие со стремительностью,
доказывавшей взаимную ненависть. Будь они спокойнее, они не
сошлись бы с таким пылом. Минуту спустя они уже овладели собой,
их скрещенные намертво шпаги точно соединились в одну, и
результатом этого выжидательного приема были лишь искры,
которые метали глаза противников. Затем последовал выпад, также
окончившийся ничем. Опытный наблюдатель мог бы с самого начала
заметить, что Керней владел шпагой гораздо искуснее своего
противника. Молодой ирландец все время держал руку вытянутой,
действуя лишь кистью, тогда как креол, сгибая локоть, подвергал
свою руку ударам противника. Главной целью Сантандера было
атаковать, не заботясь о прикрытии, но длинная гибкая сталь,
все время прямая и вытянутая, парировала все удары. После
нескольких неудачных нападений Сантандер, видимо, был
обескуражен своим неуспехом, по лицу его скользнула тревога.
Первый раз он имел дело с противником, державшимся так стойко и
уверенно.
Керней владел не только приемами защиты, но, принужденный
все время отражать наскоки Сантандера, не мог выказать свое
искусство нападения. Заметив, однако, слабую сторону
противника, он ловким ударом ранил креола в руку, прорезав ее
от кисти до локтя. Крик торжества сорвался с уст кентуккийца,
бросившего вопрошающий взгляд на другого секунданта: "Довольно
с вас?".
Дюперрон взглянул на Сантандера так, словно предвидел его
ответ.
- Насмерть! - сказал креол в страшном возбуждении. Его
мрачный взгляд выражал непреклонную решимость.
- Хорошо, - ответил ирландец, не скрывая озлобления,
вызванного возгласом противника, жаждавшего его смерти.
Последовал краткий перерыв, которым воспользовался доктор
Сантандера, перевязав раненого, что нарушало правила дуэли, но
было ему охотно разрешено.
Когда противники сошлись снова, секунданты уже не стояли
около них. При возгласе "Насмерть!" они отошли, как и
полагается в такого рода дуэли. Им оставалось только наблюдать,
вмешиваясь лишь в том случае, если с чьей-нибудь стороны будет
допущена нечестность. Значение слова "насмерть" хорошо известно
в Новом Орлеане. Здесь шла речь уже не об атаке или обороне.
Это было разрешение на убийство. Прозвучало это роковое слово -
и наступило гробовое молчание. Слышался лишь шум крыльев
паривших в высоте птиц, как бы тоже с интересом наблюдавших за
происходящим. Коршуны чуяли кровь.
И снова раздался зловещий свист орла. Из густоты темного
леса ему ответил заунывный смех совы. Звуки, удивительно
подходящие к случаю. Противники снова сошлись, и их скрещенные
шпаги зазвенели с такой силой, что птицы в испуге замолкли.
Хотя бой велся с ожесточением, противники сохраняли полное
присутствие духа. Все их движения, немного, правда, ускоренные,
выказывали удивительную выдержку и ловкость.
Если Кернея удивляла беспрерывная атака Сантандера, то его
противник был, в свою очередь, не менее поражен, встречая
неизменно вытянутую, прямую руку противника. Если бы креол мог
удлинить свою шпагу на несколько футов, он не замедлил бы
вонзить ее в бок ирландца, он уже два раза задел его, слегка
оцарапав грудь. Бой продолжался уже минут двадцать без
малейшего результата для сражающихся. Рубашка Кернея из
белоснежной стала красной, рукава и руки были в крови, но в
крови противника. Лицо его, как и лицо Сантандера, было тоже
вымазано в крови, брызгавшей со шпаг. Наконец Керней,
воспользовавшись удобным моментом, нанес креолу удар,
порезавший ему щеку и угрожавший оставить шрам на всю жизнь.
Это послужило поводом для окончания дуэли. Сантандер, очень
дороживший своей красотой, почувствовав, что ранен в лицо,
совершенно потерял самообладание. Как сумасшедший, он бросился
на своего противника, изрыгая проклятья, нанес ему удар, метя в
сердце. Но шпага его, вместо того, чтобы пронзить тело
ирландца, ткнулась в пряжку его подтяжек и застряла на секунду.
Тогда, в первый раз согнув локоть, Керней ударил своего
противника прямо в сердце. Все ждали, что Сантандер упадет
замертво, так как удар по своей силе должен был проткнуть его
насквозь. Однако шпага Кернея не только не вонзилась в тело
Сантандера, но конец ее отломился, и при этом послышался
двойной звук - звон ломающейся стали и скрежет металлических
звеньев. Молодой ирландец был поражен, увидев в своей руке
обломок шпаги, конец которой отскочил в траву.
Надо было быть подлецом, чтобы воспользоваться этой
роковой неудачей Кернея. Сантандер собрался уже напасть на
безоружного противника, когда Криттенден, бросился вперед с
криком:
- Обман!
Однако его вмешательство не спасло бы жизнь ирландцу, если
бы на сцену не выступил другой человек, ясно увидевший то, что
давно заподозрил. В следующую секунду шпага выпала из
окровавленной, беспомощно повисшей руки Сантандера - это было
последствием меткого выстрела с козел одной из карет, где сидел
Крис Рок.
- Подлый креол! - вскричал он вне себя от негодования. -
Вот же тебе за твой обман! Сорвите с него рубашку, и вы
увидите, что у него под ней надето! Я прекрасно слышал звон
стали!..
Крис Рок соскочил с козел, перепрыгнул через ров и
бросился к дуэлянтам. Отстранив секундантов, он схватил
Сантандера за ворот и разорвал его рубашку. Под ней оказался
металлический панцирь.
Мы не в силах описать сцены, происшедшей после этого
открытия, и выражения лиц окруживших Сантандера людей. Техасец,
сила которого соответствовала его росту, все еще держал креола,
употребляя на это так же мало усилий, как если бы держал
ребенка.
Теперь было ясно, почему Сантандер так легко шел на
поединок и уложил противников в двух предыдущих дуэлях. Все
поняли также, отчего он так неловко упал, перепрыгивая через
ров. Трудно быть хорошим скакуном, неся на себе подобную
тяжесть.
Оба доктора и оба кучера, увидев это мошенничество,
оставили кареты и подошли поближе к месту происшествия. Кучера
из симпатии к Крису Року вторили ему:
- Обман! Измена!
В Новом Орлеане даже такие люди заражаются рыцарским
духом. Одним словом, креол оказался покинутым всеми, даже тем,
кто был его другом. Возмущенный обманом, в который он оказался
вовлечен, Дюперрон выразил Сантандеру свое полное презрение,
обозвав его подлецом. Затем, обращаясь к Кернею и Криттендену,
он прибавил:
- Предлагаю вам, милостивые государи, за то, что
случилось, драться со мной, где и когда вам будет угодно.
- Мы вполне удовлетворены, - ответил кентуккиец, - по
крайней мере я, и надеюсь, что капитан Керней разделяет мое
мнение.
- Конечно, - сказал ирландец. - Я освобождаю вас от всякой
ответственности, так как абсолютно уверен, что до этой минуты
вы не имели понятия о кольчуге.
Дюперрон вежливо поблагодарил, затем, взглянув еще раз с
презрением на Сантандера и повторив слово "подлец", удалился с
места поединка. Все, очевидно, ошибались в этом человеке,
который, несмотря на свою непривлекательную наружность, был
вполне порядочным, что и доказал.
- Что с ним сделать? - спросил техасец, продолжая крепко
держать Сантандера. - Расстрелять его или повесить?
- Повесить! - в один голос вскричали кучера, которые были
так настроены против обманщика, словно он лишил их назначенного
вознаграждения.
- Я того же мнения, - заметил техасец. - Быть
расстрелянным слишком много чести для такого негодяя. За свою
подлость он заслуживает лишь собачьей смерти. Как вы считаете,
поручик?
- По-моему, не расстрелять и не повесить, - ответил
Криттенден. - Он уже достаточно наказан, если в нем осталась
хоть капля совести.
- Совести? - вскричал Крис Рок. - Да разве такого рода
человек понимает значение этого слова? Черт возьми! - продолжал
он, повернувшись снова к своему пленнику и тряся его с такой
силой, что стальной панцирь на том зазвенел. - Я с
удовольствием проткну вас кинжалом вместе с вашим панцирем и
всем прочим!
Говоря это, он выхватил кинжал.
- Крис Рок, Крис Рок, успокойтесь! - вступился кентуккиец.
Керней поддержал своего секунданта, прибавив:
- Он не достоин ни гнева, ни мести. - Вы правы, господин
поручик, - ответил Крис Рок, - я рисковал бы отравить мой
клинок, если бы запятнал его кровью этого негодяя. Однако я
отпущу его лишь в том случае, если вы и господин капитан
настаиваете на этом, но после такого горяченького занятия
хорошая ванна ему не повредит.
И он направился к рву, полуволоча, полунеся Сантандера.
Тот не сопротивлялся, понимая, что в противном случае ему будет
еще хуже. Действительно, острие кинжала техасца ослепляло
пленника, сознававшего, что при малейшей попытке к бегству оно
вонзится ему в спину. Молча и угрюмо креол позволил тащить себя
- не как овца, которую ведут на заклание, но как собака,
которую хотят наказать за провинность.
Техасец же, держа свою жертву обеими руками, приподнял ее,
затем погрузил в ров, и она устремилась ко дну, влекомая
тяжелым панцирем.
- Вы заслуживаете во сто раз худшего, - сказал техасец. -
Если бы я мог поступить по своему усмотрению, я бы вас повесил,
так как никто не заслужил этого более вас. Ха-ха-ха!..
Взгляните же, какую чудную ванну принимает этот мерзавец!
Последние слова и взрывы смеха были вызваны видом
Сантандера, с трудом вылезавшего из воды, покрытого сплошь
зеленой тиной. Кучер, стоявший тут же (другой уехал с доктором
и Дюперроном), хохотал во все горло. Керней, Криттенден и
хирург не могли не вторить ему.
Крис Рок позволил наконец униженному и растоптанному
презрением Сантандеру удалиться, чем тот и поспешил
воспользоваться. Он пошел сначала по большой дороге, затем
свернул в лес и вскоре исчез из виду. Через несколько минут в
том же направлении карета увозила Кернея и его друзей.
Сантандер остался для них лишь смешным воспоминанием и недолго
занимал их мысли, все более нацеленные на Техас, на Новый
Орлеан, на подготовку к отъезду в Мексику.
В древние времена Спарта имела свои Фермопилы. Геройские
подвиги, однако, не принадлежат исключительно истории дрвнего
мира. И в новой истории есть бои, которым по отваге не найти
равных в летописях других народов. Например, разыгравшиеся в
Техасе.
Доказательством тому может служить битва при Сан-Хасинте,
где победа осталась за техасцами, несмотря на то, что они
сражались один против десятерых. Такова же была защита форта
Аламо, стоившая жизни полковнику Крошету и не менее храброму
Джиму Бови.
Но из всех подвигов, совершенных отважными защитниками
молодой республики, один превосходит остальные: это Мьерская
битва. Просчеты неудачно выбранного вождя привели к поражению,
но побежденные покрыли себя в этот день бессмертной славой:
каждый из павших воинов убил нескольких врагов и, погибая, не
просил пощады.
Белый флаг был поднят лишь тогда, когда они были подавлены
превосходящей силой врага. Пули сыпались градом из окон,
бойниц, продырявленных в стенах, и даже с плоских крыш домов.
Затем ружья и карабины уступили поле боя ножам, саблям,
револьверам, прикладам - началась рукопашная, все пошло в ход.
Напрасные усилия! Численное превосходство восторжествовало над
удалью и отвагой, и Мьерская экспедиция, на которую возлагалось
столько надежд, окончилась поражением, хотя и покрытым славой.
Оставшиеся в живых были взяты в плен и отведены в столицу
Мексики.
Из всего корпуса партизан, участвовавшего в этой
экспедиции, ни один отряд не заслужил такой славы, как
организованный в Новом Орлеане на улице Пойдрас. И никто из
участников его не превзошел героизмом Флоранса Кернея, их
командира, вполне оправдавшего общее доверие. Это было признано
всеми, пережившими тот роковой день. В числе оставшихся в живых
был, к счастью, и Керней. Судьба благоволила также Криттендену
и Крису Року. Как и в Фаннингском побоище, гигант техасец
творил в Мьере чудеса и буквально косил врагов, пока, весь
израненный, не принужден был покинуть поле боя.
Он сражался как лев, истыканный копьями кафров, рядом с
тем, кто сразу завоевал его симпатию в Новом Орлеане и стал
капитаном, благодаря его стараниям. Крис Рок питал к Кернею
отцовские чувства, сохраняя к нему уважение, какое всегда
вызывает истинное благородство. Он так привязался к молодому
ирландцу, что, нисколько не задумываясь, пожертвовал бы ради
него жизнью. Читатель еще убедится в этом.
Кому известна история Техаса, тот, конечно, не забыл, что
пленные, захваченные в Мьере, взбунтовавшись против своей
охраны, бежали и рассеялись по горам. Это случилось вблизи
города Эль-Саладо. Бунт был вызван дурным обращением с пленными
во время пути. Когда достигли Эль-Саладо, положение стало
просто невыносимым. И разразилась буря, собиравшаяся уже долгое
время. Техасцы давно задумали побег. В одно прекрасное утро,
когда охранявшие их солдаты еще отдыхали, раздался условный
клич:
- Вперед, друзья!
Все поняли этот призыв, потому что он почти буквально
повторял приказ, который отдал Веллингтон под Ватерлоо. И
исполнен он был почти так же поспешно. Едва он был произнесен,
как техасцы бросились на стражу, отняли оружие и с его помощью
проложили себе путь к свободе.
Для большинства беглецов, однако, эта победа оказалась
лишь отсрочкой плена, короткой передышкой, глотком свободы.
Теснимые отрядами, которые поспешили на помощь так постыдно
рассеянной охране, беглецы подверглись жестокому преследованию
в местности, им совершенно незнакомой, пустынной, лишенной
пищи, а главное - воды. Неудивительно, что почти все они были
снова захвачены и переправлены в Эль-Саладо.
То, что последовало затем, было достойно дикарей. Солдаты,
которые стерегли пленников, и были ничем не лучше дикарей: они
намеревались расстрелять всех до последнего. Это варварское
решение большинства едва не было приведено в исполнение, и
тогда никто не услыхал бы более ни о нашем герое Флорансе
Кернее, ни о его друге Крисе Роке, да и самый роман
"Американские партизаны" не был бы написан. Но между злодеями
нашлось несколько человек более разумных, не согласившихся на
эту массовую казнь.
Они знали, что слух о подобной бойне неминуемо дойдет до
Соединенных Штатов. Что же за этим последовало бы? Им пришлось
бы иметь дело не с одним плохо организованным отрядом техасцев,
а с дисциплинированной, достаточно многочисленной армией.
Решено было остановиться на более милостивом наказании:
расстрелять по одному на десяток. Выбирать жертвы было
излишним, так как виновными считались все одинаково, и поэтому
судьба пленников была предоставлена слепой случайности. В
Эль-Саладо пленников выстроили в ряд и тщательно пересчитали. В
каску одного из драгунов набросали мексиканских бобов по числу
пленных. На девять белых зерен клали одно черное. Тот, кто его
вынет, должен быть немедленно расстрелян. Приступили к роковой
лотерее. Я, пишущий эти строки, утверждаю, что никогда в
истории человечества не было проявлено большей доблести, чем
тогда, в Эль-Саладо.
Пленники не принадлежали к какой-либо одной
национальности. Хотя большинство состояло из техасцев, но среди
них были также англичане, шотландцы, французы, немцы, некоторые
даже говорили по-испански, на родном языке их теперешних судей
и будущих палачей.
Когда каску стали проносить вдоль строя, никто из пленных
не выказал ни малейшего колебания, все спокойно опускали в нее
руку, хотя каждый мог предполагать, что там лежит, может быть,
его смертный приговор. Некоторые храбрецы даже острили по