Леонард Элмор. Ла Брава

   — Какой ветер?
   — Джини, — с преувеличенным терпением произнес Морис, — этот парень влюблен в тебя? Ты допускаешь такую возможность?
   — Он влюблен в самого себя.
   — Отлично. Значит, ему требуется поддержка — обед в клубе, новые шмотки, карманные деньги. Эти типы так и живут: они ошиваются вокруг Майами-бич с тех самых пор, как тут построили мост.
   — Возможно, — признала она, — но мне кажется, у него на уме что-то другое.
   — Мне тоже, — подхватил Ла Брава.
   Джин и Морис уставились на него.
   — Я не думаю, что он хочет сладкой жизни, — сказал Ла Брава. — Обед там в клубе и прочее. Если он вообще чего-то хочет, так это всех ваших денег.
   — Тогда мне не о чем беспокоиться, — отмахнулась Джин. — У меня их нет.
 
   Ла Брава ссутулился на стуле в темной комнате, склонившись над проявленными снимками той подвыпившей парочки кубинцев, которые позировали ему утром, медленно водил увеличителем над рядом миниатюрных снимков. Лана подала хорошую идею: «Как насчет этого?» Фотография, где она представала полуобнаженной, оказалась самой удачной— не потому, что она выставила на всеобщее обозрение свою грудь, а потому, что явственно проступало ее желание показать эту грудь, чересчур вялую, безжизненную для ее возраста, а еще потому, что Пако, сидевший в кресле-качалке к ней спиной, понятия не имел, что происходит над его головой. Ла Брава искренне пожалел девчонку: много амбиций, мало привлекательности — жить с ней непросто.
   Он многое понимал в этой девушке, Лане Мендоза, хотя едва знал ее, однако мысленно все еще был там, наверху, с Джин Шоу, ломал себе голову, пытаясь разгадать ее.
   Перед глазами у него стоял ее образ— черно-белый, из прошлого, и нынешний, окрашенный в мягкие тона: все та же фигура, те же черты бледного лица. Изысканная леди, обращающая к нему свой взгляд в щадящем свете настольной лампы. Она вроде бы и не стремилась к этому, но ее взгляд заводил фотографа с полоборота. Он готов был поверить, что она прекрасна, что она откровенна и беззащитна, что она смотрит на него не так, как на Мориса.
   Он проводил ее по коридору до номера 304. На пороге она сказала:
   — Хорошо, что я сюда приехала. — И поцеловала его в щеку. — Спасибо, — сказала она, продолжая смотреть на него, пока не захлопнулась дверь.
   В этом было что-то знакомое — тот же взгляд, а потом дверь закрывается, заполняя собой весь экран. Он не мог припомнить.
   За что она благодарила?
   Он ведь ничем ей не помог, даже советом. Только слушал.
   Он слушал, как она излагает свои обстоятельства Морису. Да, денег у нее нет. В самом деле. Конечно, в том смысле, в каком говорят: «У нее есть деньги». Разумеется, она живет не на пособие, но у нее всегда было туговато с деньгами. Нельзя сказать, чтобы Джерри обеспечил ее на всю жизнь. Налоговики выпотрошили его подчистую. Три аудиторские проверки подряд. Ла Брава выслушал и это. Лишили его всех налоговых льгот. Пришлось продать дом на Пайн-Три, потом и его акции полетели к черту. Ла Брава слушал. Правительство и биржа разорили Джерри, он умер почти что банкротом. Это-то его и доконало, вздохнула Джин. Морис почти ничего не говорил. Он слушал, печально поглядывая на давнюю подругу, кивая, повидимому, в знак сочувствия. Потом спросил, как же она справляется. Ничего, сказала она, есть доход от ее доли гостиницы, остались кое-какие акции, если что, можно сдать апартаменты и найти жилье подешевле. Когда и этот ручеек иссякнет, она может участвовать в рекламных кампаниях по продаже жилья в новостройках: «Звезда киноэкрана Джин Шоу собственной персоной», — один застройщик ей как-то предлагал. А уж когда будет совсем скверно, скооперируется с Мэрилин, леди-бродяжкой. Морис, помрачнев, велел ей прекратить рассуждать в таком тоне. И пусть она больше не тревожится насчет своих финансов, она может во всем на него положится. О Ричарде Ноблесе они больше не упоминали.
   Сидя в темной комнате, Ла Брава гадал, какой же фильм она показала Ноблесу. И как-то она странно сказала: «расхаживал, рассматривал вещи». Такое впечатление, что Ноблес побывал у нее не только в тот раз, когда они смотрели кино.
   А этот ее взгляд: похоже, она прибегает к заученным артистическим приемам. Дважды, когда Морис что-то говорил Джин, Ла Брава чувствовал на себе ее взгляд и, обернувшись, подмечал, что она за ним наблюдает. И взгляд, когда она отпила глоток из стакана… и потом, когда закрывала дверь.
   «Хорошо, что я сюда приехала».
   Девичий голос окликнул с порога:
   — Что так поздно засиделись?
   В коридоре стояла Фрэнни Кауфман. Ла Брава улыбнулся, обрадовавшись ее визиту. Девушка ему нравилась, она словно сразу же превратилась в старого друга.
   — А, девушка из «Спринг Сонг»! Уже перебрались к нам?
   — Почти. Мой приятель, у него большая машина, помог мне перевезти тяжелые вещи, коробки. Остались кое-какие мелочи, схожу за ними завтра.
   — В каком вы номере?
   — В двести четвертом. Неплохой номер. С самого утра солнце, и ни одного таракана пока не видела. — Она была в джинсах и в рубашке, какую носят работники заправочной станции, с вышитым над кармашком именем «Рой». На руках изысканные серебряные кольца. Повернулась и сказала, охватив быстрым взглядом помещение: — Я и не знала, что у вас такое оборудование.
   — Это все его, старика.
   — Любопытно, что тут да как. — Она подошла вплотную к его рабочему столу. — Можно мне посмотреть?
   — Возьмите лупу, — посоветовал он, отступая и освобождая ей место.
   Фрэнни сняла свои круглые очки и наклонилась, разглядывая отпечатки через увеличитель «Agfa».
   Она подводила его к каждому кадру, останавливалась, затем двигалась дальше. Ла Брава рассматривал ее странную, почему-то нравившуюся ему прическу, эти крутые завитки по бокам головы — словно воплощение бурлящей в девушке энергии, — затем перевел взгляд на нежный изгиб шеи, на одинокие волоски, прилипшие к белой коже.
   — Его я тут видела, но девушку что-то не замечала, — сказала Фрэнни. — Какой кадр вы выбрали? Подождите, не говорите мне. Спорим, я знаю, какой вам больше всех нравится, — вот этот, где девица показывает свои титьки. Я угадала?
   — Пожалуй, да, — кивнул Ла Брава. — Я еще повожусь с ним, попробую проявить так и эдак. Посмотрим, что получится.
   — Грустно, не правда ли? — вздохнула Фрэнни. — Она, конечно, динамистка, но мне ее жаль. Не то чтобы очень, но жалко. Это вы предложили такую позу?
   — Нет, она сама.
   — Как ее зовут?
   — Лана.
   — Замечательно!
   — Да, Лана, можно сказать, соавтор.
   — Но получилось совсем не так, как она себе представляла. Это ваша заслуга, Джо, а не ее. Вы здорово работаете.
   — Большое спасибо.
   — Вы снимаете обнаженную натуру?
   — Иногда. Одна дама уговорила меня сфотографировать ее голой верхом на телевизоре.
   — Заигрывала с вами?
   — Нет, просто хотела сняться в таком виде.
   — Ничего себе.
   — Все было не так уж плохо. Сначала она позировала в меховой шубе. Потом сказала: «У меня есть идея», — сбросила шубу, а под ней ничего не было. Они всегда говорят «у меня есть идея» таким тоном, будто им это только что пришло в голову.
   — У меня есть идея, — подхватила Фрэнни. — Щелкните меня нагишом, ладно? Я собираюсь рисовать автопортрет пастелью, пошлю его одному парню в Нью-Йорк. В натуральную величину, лежа, очень чувственный. Сколько вы берете за сеанс? За сеанс лежа?
   — Можете при случае заплатить за мой ланч.
   — В самом деле? Только обещайте не посылать фотографию в «Плейбой». Это должно быть произведение искусства, как у Штиглица, когда он фотографировал Джорджию О'Киф обнаженной. Вы видели эти снимки?
   — Они в ту пору были женаты.
   — Правда? — удивилась она. — Вы ведь всегда знаете, к чему стремитесь, да?
   — Иногда.
   — Вы устали? Я имею в виду— в данный момент?
   — Не очень.
   — Пойдемте прогуляемся. Посмотрим на океан. Это же единственное, ради чего стоит жить здесь, верно? Океан и эти старые, странные гостиницы, две гостиницы вплотную друг к другу. Это здорово.
   Они прошли через опустевший вестибюль.
   — Да, автопортрет лежа. Если только у вас нет другой «идеи».
   — Рисовать-то вам.
   — Я убавлю несколько фунтов и волосы нарисую прямыми. Посмотрим, удастся ли мне завести его.
   Они пересекли улицу, по обе стороны которой стояли припаркованные, запертые на ночь машины.
   — Мне и такая прическа нравится.
   — Правда? Или вы говорите из любезности?
   — Нет, в самом деле.
   Они прошли по траве к невысокой стене из коралла и бетона. Девушка подняла лицо навстречу легкому ветерку, веявшему с невидимого в темноте океана.
   — Хорошо, — сказала она, — я рада, что переехала сюда.
   — Я только что слышал эти слова от другого человека. — Ла Брава уселся на стену лицом к «Делла Роббиа», поглядывая на верхний ряд окон. В 304-м еще горел свет. — Знаете, от кого? От Джин Шоу.
   Фрэнни повернулась к нему, все так же приподняв лицо:
   — Джин Шоу — это кто?
   — Вы что, и вправду никогда не слышали этого имени?
   — С чего бы я стала притворяться?
   — Она была кинозвездой. Играла в фильмах вместе с Робертом Мичемом.
   — Да, конечно, Роберта Мичема я знаю. Он мне нравится.
   — И с другими она тоже играла. Моя любимая актриса.
   — Bay! К тому же она ваш друг, да?
   — Мы познакомились только сегодня.
   — Это такая темноволосая, средних лет? Я видела, как вы выходили из гостиницы вместе с ней и мистером Золя. Мой приятель как раз подвез меня на своем микроавтобусе.
   — Мы ходили ужинать. — Он запнулся, сомневаясь, стоит ли задавать вертевшийся у него на языке вопрос, и выпалил, не дав себе времени передумать: — Сколько, по-вашему, ей лет?
   — Ну-ка, ну-ка, — прикинула Фрэнни. — Она выглядит удивительно хорошо для своих лет. Я бы сказала, года пятьдесят два.
   — Она выглядит такой старой?
   — Вы спросили меня, сколько, по-моему, ей лет, а не на сколько она выглядит. Скорее всего, она делала подтяжку и убирала мешки под глазами. Выглядит она на сорок пять или даже моложе. Удачная лепка лица, высокие скулы, прекрасная кожа — сразу видно, не бывает на солнце и, держу пари, оптом закупает протеиновые восстановители. Но на самом деле ей года пятьдесят два.
   — Вы уверены?
   — Как-никак, Джо, я— девушка из «Спринг Сонг».
   — Хорошо, а мне сколько лет?
   — Тридцать восемь.
   — Точно, — признал он.
   — Но выглядите вы на тридцать семь, и ни днем старше!
 
   Кундо Рей возвращался на черном «понтиаке», который он купил за свои кровные— этакое черное чудище с темными стеклами, Ноблес утверждал, что ночью из него ни фига не разглядишь, даже свет фар кажется каким-то призрачно-желтым, дорожных знаков и то не видать. Кундо Рей не отвечал на его подначки— он любил свой «понтиак», ему даже больше нравилось ехать в нем плавно, медленно, как сейчас, нежели гнать, потому что так он слышал гудение и рокот мотора, чувствовал всю эту мощь, спрятанную у него под капотом. Кундо вырядился в один из костюмов, предназначенных для поездок на этой машине, голубую шелковую рубашку с белым шелковым галстуком. Ноблес остался в своей сине-голубой униформе с полуоторванными погонами и недостающими пуговицами. Кто-то пытался осложнить ему жизнь — так он выразился.
   Кундо ответил:
   — Похоже, ему это удалось.
   Они ехали на юг вдоль Оушн-драйв, слева тянулся парк Луммус и пляж, справа как раз показались старые гостиницы и парковка, тесно уставленная автомобилями.
   — «Нидерланды», — читал Кундо Рей, согнувшись над рулем и вглядываясь в вывески. — «Кабальеро»… Вон «Кардозо», видишь? Там еще эта сволочь выступает.
   — Навес, — откликнулся Ноблес— Поезжай медленнее.
   — Да куда уж медленнее. — Рей выжал сцепление и чуть добавил газку, вслушиваясь в фырканье мотора и выхлопы, вылетающие из задницы его крошки.
   Мужчина и с ним девушка со странными, будто наэлектризованными волосами перешли через дорогу в свете фар, оглянувшись на автомобиль.
   — Вон она, «Делла Роббиа», на углу. Номера отсюда не видно, но это она— сюда отвез ее дружок, — сказал Ноблес. И вдруг воскликнул, резко повернувшись на сиденье, обеими руками вцепившись в дверь: — Как открыть это чертово окно?
   — Что с тобой? — удивился Кундо Рей.
   — Скорее открой окно, на хрен!
   — Кондиционер включен.
   — Открой, блин, окно! Поворачивай обратно!
   — Да что с тобой? — осклабился кубинец.
   Этот парень точно сбесился, бьется, как тигр в клетке, скребет когтями дверь.
   — Это тот тип, тот засранец, который мне вмазал.
   — Кто? Который с девицей?
   — Поверни назад, блин!
   Им пришлось сперва доехать до Двенадцатой улицы, где Кундо развернулся и поехал на север по Оушн-драйв.
   — Опусти окно!
   — Я и так все вижу. Успокойся. Чего ты так возбудился?
   — Я их потерял! — Ноблес прижался носом к оконному стеклу.
   — Они там, — сказал Кундо. — На веранде.
   Ноблес быстро глянул в ту сторону и еще сильнее вытянул шею.
   — Парень отпирает дверь, — прокомментировал Кундо Рей. — Стало быть, он здесь живет. Это тот самый парень, ты уверен?
   — Уверен, — сказал Ноблес, внезапно успокаиваясь, но все еще неотрывно глядя в заднее окно. Они подъезжали к «Кардозо». — Это он. — Только когда они добрались до Пятнадцатой улицы, где кончалась Оушн-драйв и нужно было сворачивать налево, на Коллинс, он наконец распрямился.
   — Я не рассмотрел его толком в темноте, — сказал Кундо. — Но ты уверен?
   Ноблес откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой.
   — Да, — повторил он. — Это он. Тот самый парень.
   — Хочешь вернуться?
   — Нет. Пока не надо.
   Поглядев на него, Кундо Рей сказал:
   — Что-то ты как-то по-новому заговорил.

Глава 9

   В окно ударил солнечный свет. Ла Брава схватил телефонную трубку возле кровати, и девичий голос быстро произнес:
   — Разбудила вас, да? Извините, — Теперь он узнал этот голос— Не знаю, который теперь час, а сестра все не подходит, сколько я ни зову…
   Он проскочил мимо больницы, приняв ее за мотель или авторынок— сплошные окна, — только развернувшись и подъехав поближе, прочел вывеску: «Мемориальный госпиталь Бефизда».
   Джил Уилкинсон лежала одна в двухместной палате. Она выглядела моложе, миниатюрнее, но все равно мало походила на жертву. У нее обнаружили легкое сотрясение мозга и положили на сутки в больницу для обследования. Когда Ла Брава вошел в палату, Джил сосала кусочек льда.
   — Мне со вчерашнего дня не дают никакой еды. Представляете? Отказываются меня кормить, пока мне не полегчает.
   — Выглядите вы неплохо.
   — Спасибо. Всегда мечтала выглядеть «неплохо».
   Он наклонился над постелью, совсем близко к девушке, всмотрелся в ее чистое, без косметики лицо. Карие глаза смотрели на него в упор, словно чего-то ожидая.
   — Вы выглядите замечательно. А чувствуете себя как?
   — Спасибо, уже лучше.
   — Напрашиваетесь на комплименты?
   — Обычно мне не приходится их долго ждать.
   — Голова болит?
   — Еще как. Я очень устала. Будто мной попользовались и выбросили.
   — Это он сделал с вами? Попользовался?
   — Пытался. У него были кое-какие идеи. О господи, у него были идеи!
   — Что ему помешало?
   — Я сама. Я сказала: «Только сунь свою штуку мне в рот, я ее напрочь откушу, Богом клянусь!»
   — Ну и ну!
   — Тут он призадумался. Я его предупредила: он может меня убить, но ему придется всю оставшуюся жизнь присаживаться на унитаз, чтобы отлить.
   — Ого!
   — Он сунул мне в рот дуло револьвера — мы-то с вами знаем, кто подсказал ему эту идею, — и это навело его на другую мысль.
   — Он вас ударил?
   Они оба хорошо знали, что такое насилие.
   — Он толкал меня, пинал. Я оторвала ему погоны, и он рассвирепел. Я попыталась удрать в ванную и запереться там, но он ворвался следом за мной, распахнул дверь, и я отлетела к краю ванной, треснулась головой о кафель.
   — Он явился к вам в своей униформе?
   — Ага.
   — Вы потеряли сознание?
   — Я потеряла ориентацию, мне было плохо, но я не вырубилась. Он отнес меня на кровать, сел рядом со мной — подумать только! — взял меня за руку и принялся извиняться, что, дескать, всего-навсего хотел пошутить.
   — Он не был напуган?
   — Не знаю, я к тому времени уже не соображала. — Она покатала кубики льда в бумажном стаканчике, поднесла стаканчик ко рту и приостановилась. — Да, он пытался снять с меня рубашку, якобы уложить меня в постель, а я схватила его за палец и изо всей силы отогнула его назад.
   — И что потом?
   — Ничего.
   — Он вас трогал?
   — Трогал ли он меня? Да, типа того. Пытался.
   — Вы сказали об этом полицейским?
   — Я им вообще ничего не говорила.
   — Вы не вызывали копов?
   — Я позвонила своему начальству в Южный округ. У меня было записано имя и номер телефона мистера Золя, я позвонила ему, но никто не ответил. Это было ночью.
   — Где вы раздобыли мой номер?
   — Я записала ваше имя. Подумала, что вы, вероятно, живете в Саут-бич, где-то недалеко от мистера Золя. Утром я позвонила в справочную.
   — И вы ничего не сказали копам?
   — Ничего.
   Он выдержал паузу и спросил:
   — Почему?
   Джил тоже выждала несколько мгновений, прежде чем ответить:
   — Он же ничего не сделал. В смысле, если сравнить, с какими выходками я каждый день имею дело на работе. Всего-навсего грубо приставал.
   — Как он попал в вашу квартиру?
   — Понятия не имею.
   — Замок не был взломан?
   — Нет.
   — Его поведение подпадает под статью «попытка изнасилования». В нашем штате за это можно получить пожизненное.
   — Откуда вы знаете? — удивилась она.
   — А вы говорите, ничего такого не сделал. Что же он еще должен был сделать, по-вашему?
   — Сказать вам правду?
   — Да уж, пожалуйста.
   — Я собираюсь в Ки-Уэст на десять дней. Я хочу убраться отсюда куда подальше, и ничто меня не остановит.
   — Чего он добивался?
   — Если я подпишу показания, вы сами прекрасно знаете, что будет дальше. Они устроят мне перекрестный допрос: а не сама ли я его пригласила и предложила выпить по стаканчику? И так далее, пока я не превращусь в незадачливую шлюху, а наш Мистер Мускул все равно уйдет безнаказанным. К черту! У меня и без того хватает проблем. — Она кинула в рот кусочек льда из бумажного стаканчика, помолчала и взглянула на фотографа. — Так о чем вы меня спрашивали?
   — Чего он, по-вашему, добивался?
   — В смысле — помимо покушения на мое целомудрие? Он искал вас, ну да, потому-то я вам и позвонила. «Кто этот парень, а? — Она попыталась изобразить деревенское произношение. — Из какой он газеты?» Тупой, как его дурацкая униформа. Типичный социопат, вот почему мы должны быть к нему снисходительнее. Что-то задержало его развитие. Вероятно, его самого следовало бы задержать.
   — И тем не менее вы уезжаете в Ки-Уэст.
   — Я должна поехать в Ки-Уэст, иначе не пройдет и недели, как я снова попаду сюда, буду сидеть и баюкать куколку. Я согласна с вами, этого подонка нужно остановить, но все-таки собственное душевное здоровье мне дороже. Вы меня понимаете?
   Ла Брава кивнул в знак сочувствия, обдумывая следующую реплику.
   — Он думает, вы ударили его чем-то тяжелым, — продолжала она.
   — Не мешало бы, — вновь кивнул он, вспоминая мощную фигуру Мистера Мускула в серебристой ветровке. Широченные плечи, ручищи. — Да ничего не оказалось под рукой.
   — Я так и сказала ему, что вы ничем его не били, просто свалили на пол и сели верхом.
   — Ну да!
   — И тут он взбесился. Зря я ему это сказала.
   — В любом случае разозлить его ничего не стоило. Скажите, пожалуйста, не упоминал ли он миссис Брин? Ту леди, которую мы от вас забрали.
   — Нет, кажется, нет… точно, не упоминал.
   Ла Брава хорошо понимал эту девушку, он знал, что она сейчас испытывает, он мог говорить с ней на одном языке, и слова не заслоняли от них подлинные эмоции. Эта девушка столкнулась с жизнью лицом к лицу и приняла вызов. Просто она очень устала. Он бы и сам охотно отправился на пару деньков в Ки-Уэст пожить в «Питер-Хаузе». Но тут он вспомнил о Джин Шоу, и перед глазами вновь всплыло лицо Ричарда Ноблеса.
   — Как он попал в вашу квартиру?
   — Думаю, кое-кто снабдил его ключами, но это слишком долгая история. В ней замешан голый кубинец, который думает, будто его зовут Джеральдо Ривера.
   — Что ж, сам Джеральдо Ривера тоже думает, что его так зовут, — откликнулся Ла Брава. — Или нет?
   — У меня все в порядке с глазами?
   — Восхитительные глаза.
   — Мне мерещатся какие-то большие красные пятна у вас на рубашке.
   — Цветы гибискуса, — пояснил Ла Брава. — Так что насчет голого кубинца?
 
   — Думаешь, это нормально— вот так вот заваливаться в мою контору и приставать с вопросами? — сказал Джо Стелла, сидя в своем офисе «Стар секьюрити» на Лантана-роуд напротив государственной больницы «Эй Джи Холли», Джо Ла Браве. — Думаешь, я какой-то отставной коп, так и расстелюсь перед вами? Я семнадцать лет проработал в полиции Чикаго, восемь раз отмечен в приказах, а здесь я проработал еще семнадцать лет, так что пошел на хрен из моей конторы!
   — У нас с вами есть кое-что общее, — заметил Ла Брава. — Во-первых, мы оба из Чикаго.
   — Подумать только, встреча двух земляков на необитаемом острове! — фыркнул Джо Стелла. — Тоже из Чикаго, скажите пожалуйста! Тесен мир, а, черт его дери?! Я тут каждый день натыкаюсь на чикагцев, и, по правде сказать, большинству из них отнюдь не рад. Почем я знаю, откуда ты такой взялся — из лицензионного отдела или из госдепа — лезешь сюда, высматриваешь, где что не так.
   — Я работаю не на штат, в смысле — не на штат Флорида, — возразил Ла Брава. — Меня интересует один из ваших людей, только и всего.
   — Ты это видел? — спросил Джо Стелла, откидываясь на спинку кресла и указывая через плечо на панельную стену. Пружины в его кресле жалобно застонали.
   Ла Брава подумал сначала, что начальник охранной фирмы указывает на плохо проявленную цветную фотографию— голубоватый Джо Стелла на фоне иссиня-черного марлина, висящего вниз головой. На вид марлин был длиной футов десять, чуть ли не вдвое длиннее рыбака, зато рыбак весил фунтов на сто больше.
   — Вот моя лицензия на охранную фирму, — пояснил Джо Стелла. — Не далее как в прошлом месяце возобновил.
   Взгляд Ла Бравы скользнул по документу в рамке, висевшему рядом с рыбацким снимком.
   — Я внес залог, заплатил страховку и точно знаю, что не нарушал ни одно из ваших чертовых правил, поскольку у меня только что закончился испытательный срок, я тут целую неделю бегал с высунутым языком, наводил порядок, чтобы все выглядело тип-топ, чтобы проверяющие ни к чему не придрались… Я из кожи вон лез, чтобы доказать им: придурки они все, нечего было выносить мне предупреждение да еще назначать испытательный срок, я не виноват, что страховка была просрочена всего на одну неделю, и я предъявил им бумаги, что у каждого из моих парней имеется лицензия, у всех до одного. Отлично, они подмахнули мою бумажку, отпустили мне все грехи, которых я не совершал. Я снова в деле, я чист, ясно тебе? Так чего ты ко мне лезешь, можешь убираться на хрен, не то вот сейчас встану и все дерьмо из тебя вышибу, ох, как же я устал, всю ночь работал!
   Пока Джо Стелла произносил свой монолог, Джо Ла Брава успел подготовиться. Хозяин охранной фирмы наконец умолк, застыв недвижно, точно каменное изваяние, Ла Брава сказал:
   — Кроме Чикаго, между нами есть еще кое-что общее: мы оба предпочли бы не сердить директора налоговой службы. Разве не так?
   — Чур, чур меня, — устало пробормотал Джо Стелла.
   — Вам, безусловно, знакома форма SS-8?
   — Понятия не имею, столько всяких бланков. — Голос Стеллы с каждой минутой звучал все более утомленно. — Что еще за SS-8?
   Ла Брава почувствовал, как легко входит в давно, казалось бы, забытую роль налогового инспектора, из департамента сбора доходов. Навык не утрачивается, это как умение ездить на велосипеде. Пустой взгляд, снисходительная, но твердая интонация: я вам зла не желаю, но и своего не упущу.
   — Вы подаете сведения о налоговых льготах и вычетах, F.I.C.A.?
   — Разумеется, подаю.
   — Вы никогда не нанимали охранников в качестве независимых субподрядчиков? В том числе с почасовой оплатой?
   — Смотря что вы имеете в виду…
   — Вы не в курсе, заполнял ли форму SS-8 кто-нибудь из ваших бывших служащих или независимых подрядчиков? К вам никогда не обращались с запросом?
   — Погодите, погодите! Господи, вы себе не представляете, сколько этих бланков, за всеми разве уследишь! Бухгалтер приходит раз в неделю, я оплачиваю ей рабочий день, пусть она во всем этом и разбирается. Попробуйте завести нынче собственное дело — это же каторжный труд! Где я найду вам подходящих парней за четыре бакса в час?.. Выпить не хотите?
   — Нет, спасибо.
   — Знаете, кого приходится набирать?
   — Ковбоев?
   — Если бы только ковбоев. Разных мерзавцев, придурков, только и мечтающих, что напялить униформу и пройтись по торговому центру со здоровенным «тридцать восьмым» на поясе. По идее, они должны прикреплять на рубашку свое удостоверение в пластиковой корочке, как это делают водители, но если они нацепят эту карточку, всем станет ясно, кто они такие, — охранники, а не настоящие полицейские. Поэтому они «забывают» прицепить свое удостоверение, а парень из лицензионного отдела застукал их, а мне пришлось заплатить штраф — по сотне за каждого, и вдобавок мне назначили три месяца испытательного срока. Мало того, чтобы мой бизнес не прикрыли, я должен внести пять тысяч залога, застраховать ответственность на триста тысяч плюс сто тысяч за страхование имущественных рисков. Я просрочил страховку на неделю, потому что этот чертов инспектор целыми днями торчит в Хайалиа, так нет, это тоже, оказывается, моя вина, и мне продлили испытательный срок, пока я не докажу, почему штату Флорида не стоит размазывать меня по стенке, и это при том, что я создаю людям рабочие места. Против федерального правительства я ничего не имею, вы же понимаете. У вас, налогового департамента, важная работа — следить, чтобы поступало достаточно денежек, ведь надо же содержать правительство, посылать оружие в разные страны, туда, где оно нужно, чтобы защищать наши задницы… ну, вы знаете, о чем я говорю. Чертов Кастро всего в сотне миль от нас. А Никарагуа? Где Никарагуа? Тоже ведь недалеко, да?