– Ты хочешь сказать...
Она пожала плечами:
– Спорим, смогу.
– А играть ты умеешь?
– Притворяться умею, – сообщила Нэнси. – Вся игра только в этом и заключается, правда?
– Значит, ты не рассчитываешь, что мы будем вместе?
Нэнси снова пожала плечами:
– Не знаю. В данный момент мне не нужен любовник, Джеки. Мне нужен мужчина для взлома и проникновения.
Снова Джеки. Но он никак не отреагировал.
– Мне нужны деньги, – добавила Нэнси. – Если это нуждается в оправдании, то, по-моему, Рей мне должен. А для себя ты можешь отыскать любое оправдание, какое понравится. Я за твою совесть не отвечаю.
– Ладно. Хочешь, чтобы я все обдумал?
– Если не можешь прямо сейчас сказать "да" или "нет".
– Ты ведь какое-то время думала, а я нет.
– Все очень просто, – объявила Нэнси. – Либо хочешь это провернуть, либо нет.
– Я должен сначала взглянуть на дом, – сказал Райан. – Потом дам тебе знать.
– Завтра среда. Если деньги привезут в пятницу, у тебя не очень-то много времени.
– Может, смогу одолжить машину у того типа, на которого работаю. Завтра съезжу. Скажу, будто мне что-нибудь в городе надо.
– Чертов Рей! – произнесла Нэнси. – Забрал мои ключи, а то я дала бы тебе мою машину. Райан кивнул:
– Я слышал, что у тебя есть машина. – Он попытался представить, как она сталкивает с дороги двух парней, и хотел ее расспросить об этом, но заговорил о другом: – А если мне удастся завести твою машину?
– Без ключей?
– Дашь мне какую-нибудь проволоку, и сойдет.
У Райана был приятель, Бад Лонг, который научил его пользоваться проволокой: закоротить стартер, протянуть проволоку от батареи к катушке зажигания, обязательно зацепив ее с правой стороны, чтобы не пережечь контакты. Бад Лонг работал в кредитной компании в Детройте, в квартале Ливернуа, вокруг которого на мили тянулись стоянки отработавших автомобилей, и компания чаще всего выдавала ссуды на покупку машин. Когда покупатель запаздывал с выплатами или прикидывался, будто не получает уведомлений о платежах, Бад Лонг по ночам выезжал конфисковывать его машину с помощью проволоки. Иногда Райан или пара других ребят отправлялись с ним вместе помочь чем-нибудь, и Бад Лонг позволял им завести машину. Обычно они уводили ее, вот и все. Однако пару раз, когда их кто-нибудь замечал, приходилось поскорее удирать, оставив автомобиль с открытым капотом и торчащей оттуда проволокой, срезая на бегу углы, виляя между домами, мчась к стоявшей на соседней улице машине Бада Лонга. Однажды они получили в заднее крыло пулю из шестнадцатизарядного дробовика, но сумели уехать. (Бад Лонг сказал: "Наверняка сукин сын и за дробовик задолжал".)
Угонять машины с Бадом Лонгом было здорово и законно, по крайней мере с виду законно. Впрочем, Бад знал, что делает. Но потом пара других ребят принялась угонять машины без ключей, когда им хотелось куда-то проехаться, а никто их не подвозил, да и вообще глупо кого-то упрашивать подвезти. Райан несколько раз проехался с ними, когда они заезжали за ним. Приводили машину в центр города или туда, куда собирались поехать, и там бросали.
И вот как-то раз – в половине третьего ночи на Ист-Джефферсон возле завода "Юниройял" – тупой сукин сын Билли Моррисон, с которым катался Райан, швырнул из окна пустую пивную бутылку. А за полквартала позади них стоял полицейский автомобиль. Их поймали, обыскали, привезли в участок на Бобьен и обвинили в угоне машины. Райан позвонил старшей из двух своих сестер, Мэрион, которая была замужем за адвокатом, сообщил о случившемся, и его зять, добросердечный Карл, посоветовал Джеку посидеть в тюрьме – может быть, это послужит ему чертовски хорошим уроком. На следующий день Райану было предъявлено обвинение, и он не признал себя виновным. Был назначен залог в пятьсот долларов. Поскольку без помощи зятя он никак не мог заплатить залог, то провел восемь дней в тюрьме округа Уэйн. На дознании Карл беседовал с адвокатом Билли Моррисона, оба стояли, кивая друг другу, зажав кейсы под мышками, и, прежде чем Райан об этом узнал, ему с Билли Моррисоном предъявили другое обвинение – в незаконном вождении автомобиля – и отправили на утреннее заседание суда. Так как у них это было первое правонарушение, обоим дали год условно, и зять увез Джека обедать, чтобы "немножко поговорить".
А на следующий день – Райан считал это мировым рекордом по неудачному расчету времени – он опять оказался на утреннем заседании, только теперь сидел на огороженной со всех сторон скамье вместе с запойными пьяницами и цветными шлюхами, ожидая своей очереди предстать перед тем же самым судьей. На сей раз судили не Билли Моррисона и Джека Райана, а одного Джека Райана.
Время было рассчитано из рук вон плохо, к тому же добавилось жуткое, гнусное невезение самого что ни на есть наихудшего рода, потому что такого просто никогда не должно было произойти.
Он пошел с Карлом обедать, чтобы "немножко поговорить", потом сходил в кино и вернулся домой. Надо же было время от времени возвращаться домой.
Они по-прежнему жили в квартире в Хайленд-Парке – он, мать и в течение последних семи месяцев другая сестра, Пегги, со своим мужем Фрэнком, который работал в пекарне в ночную смену. Райан снова спал на диване в столовой.
Когда он пришел, все трое были дома. Мать рассказала ему, как она беспокоилась и как Карл ей велел не навещать его в тюрьме и не ходить в суд на слушание его дела. Джек знал, что они уже пообедали. (Они обедали в половине шестого, так как Фрэнк должен в четверть седьмого идти на работу, а он любил посидеть, посмотреть телевизор, пока обед переваривается.) Ему ничего не оставили, просто не знали, что он вернется домой.
Райан видел, как мать заглянула в свою сумочку, а потом спросила Фрэнка, не одалживала ли она ему пять долларов на прошлой неделе. Два раза повторила вопрос, так как Фрэнк смотрел телевизор, сидя перед ним в футболке, с жилистой шеей и взбитыми в высокий кок темными волосами. Рядом с ним сидела сестра Пегги, выпрямившись, держа во рту шпильки, закалывая зачесанные вверх волосы. Наконец Фрэнк ответил, что уже вернул долг, и тогда Райан заявил, что деньги у него есть.
Мать посоветовала ему пойти не в "Мэйджор", а в "Сэйфвей", потому что на той неделе трехфунтовый бифштекс там стоил доллар десять центов. Еще добавила, что там же проходит распродажа свиных отбивных, и если он увидит хороший кусочек, и если у него хватит денег, то в воскресенье можно будет приготовить отличный обед, а Фрэнк принесет пирог. Еще он помнит, как мать сказала, хорошо бы поблизости был супермаркет "Эй энд Пи", а когда уже выходил в дверь, сестра отозвалась: "Эй энд Пи" хороший супермаркет, да только почтовых марок там никогда не купишь.
Джек не пошел в "Сэйфвей". Он зашел в бар на Вудворт возле "Севен Майл" и выпил пива. Может быть, дома в это время все еще толковали про супермаркет "Эй энд Пи".
Райан помнил, как было раньше: отец сидит в столовой, раскладывает пасьянс, мать в гостиной, где включено радио, – худощавый мужчина с гладко зачесанными волосами и начинавшая толстеть леди. Они почти никогда не разговаривали друг с другом. Мать заводила речь про истертый линолеум или упоминала, что видела симпатичное платье для Пегги к выпускному вечеру, а отец отвечал: "Угу, ладно. Отлично", сидя в сигаретном дыму, вьющемся у его прищуренных, опущенных на карты глаз.
Райан иногда задумывался: а занимались ли родители когда-нибудь любовью? Мужчина с гладко зачесанными, прилизанными волосами, вычищенными зубами и начинавшая толстеть леди лежат в постели, раздумывая, не купить ли новую стиральную машину "Бендикс", или можно еще год обойтись без нее. Мужчина курит сигарету, а леди в конце концов произносит: "Знаешь, нашей машине "Бендикс" уже девять лет". Какая уж тут любовь?
Райан не представлял себе их первой встречи, свиданий, даже не мог представить их самих до своего рождения. Что же с ними произошло? С ними что-то должно было произойти, и он мог поклясться, что все дело было в деньгах. Ведь приходилось пересчитывать пенни, чтобы купить гамбургер. От этого сильно напрягаешься, а потом уже остаешься таким навсегда.
Порой, когда они оставались наедине, отец становился другим. Похоже, он знал много всяких вещей. Просил: спроси у меня про какую-нибудь столицу. И Райан спрашивал, а отец всегда отвечал правильно. Даже о столицах стран Центральной Америки. Он все знал про такие места, как Гвадалканал и Тарава[13], рассказывал про те времена, когда мужчины расставались с жизнью из-за согнувшейся, изготовленной с ошибкой в расчетах железки, хотя сам на войне не был. Отец даже делился с ним, объясняя, в чем беда их транспортной компании – автобусов не хватает, а все лучшие рейсы достаются цветным, потому что крупные шишки боятся расовых волнений. (Позже, когда Райан работал с Леоном Вуди, он все время думал о том, как воспринял бы это отец. И стал бы он вообще забираться в дома, если б отец не умер? А потом решил: ну и что? Какое это вообще имеет значение? И начинал рассуждать о чем-нибудь другом.)
Когда в бар вошел Билли Моррисон, Джеку захотелось измолотить этого сукиного сына в кашу. Но Билли ухмылялся, похоже, действительно был рад его видеть, поэтому они выпили пива, отпраздновали удачу – еще бы, так легко отделались от обвинения в краже.
Приблизительно в половине двенадцатого Билли Моррисон спросил: не перейти ли к делу? Райан подумал, что он предлагает пойти где-нибудь подцепить девчонок, но Билли пояснил: старик, нету времени, надо наверняка. Если это будет стоить денег, то нет, отказался Джек. А Билли заявил: брось, старик, есть тут один новый прикол. И Райан пошел за ним на бензозаправку.
Бензозаправка – пожалуй, такой дикой штуки он никогда в жизни еще не слышал.
Билли Моррисон сказал служащему: старик, мы хотим масло сменить. Служащий бензозаправки поднял телефонную трубку и принялся набирать номер.
Покуривая, они прождали минут двадцать, наконец подъехал фургон "понтиак" с двумя молодыми парнями, сидевшими спереди, и девчонкой лет шестнадцати, с длинными лохматыми темными волосами, в тесной юбчонке, едва прикрывающей ляжки, – сзади. Только после вас, сказал Билли Моррисон, и Райан полез к девчонке на заднее сиденье.
Она была хорошенькая, только слишком надушенная, и волосы ее ему не понравились, а также не понравились два парня, сидящие впереди, вообще ничего не понравилось. Было противно ехать в темноте с этой троицей, направляясь на юг к Сикс-Майл.
Парень, сидевший рядом с водителем, спросил, не хочет ли он пива выпить. Ну почему бы и нет? Он взял у парня теплого пива, и тот потребовал: с тебя бакс. Райан ничего не ответил, заплатил. Спросил у девчонки, не хочет ли она хлебнуть, но она отказалась. Больше ни единого слова не вымолвила.
Двое парней спереди время от времени переговаривались, главным образом, друг с другом, но Райан не слышал, о чем они говорили. Он помнит, как было тихо в машине. Потом его собственный голос спросил, куда это они направляются. Парень, сидевший рядом с водителем, ответил: к школьному двору. Пояснил: иногда они ездят в парк, к лесопилке, а сегодня – к школьному двору. Там сзади подстилка есть, добавил парень.
Райан хлебнул теплого пива, а через минуту снова прервал молчание – поинтересовался, сколько будут стоить все эти великие услуги и прочее, и парень, сидевший рядом с водителем, не оборачиваясь, назвал цену – десять баксов.
Райан заявил: тогда лучше везите назад; в конце концов, он ничего сегодня не покупает. Впереди показался светофор на Сикс-Майл-роуд. Они приближались к нему, но машина не доехала до перекрестка, замедлила ход и свернула налево. Потом остановилась. Фары высветили мусорные баки, печи для сжигания мусора, темные задние стены магазинов. Потом фары погасли. Парень, сидевший рядом с водителем, с тонким лицом и длинными волосами, приблизительно одного возраста с Райаном, повернулся, положив руку на спинку сиденья, и повторил: это стоит десять баксов. Куда бы они его ни привезли, сообщил он, – к школьному двору, обратно на бензозаправку или еще куда-нибудь, – это стоит десять баксов. Нет, отрезал Райан, он передумал. Парень посмотрел на него и напомнил: старик, ничего не бывает бесплатно. Все стоит десять баксов. Ладно, сказал тогда Райан, предлагаю сделку. Не везите меня обратно. Я тут вылезу.
Водитель открыл свою дверцу, и в машине зажегся свет. Райан помнит, что когда увидел при свете девчонку, волосы у нее оказались светлее, чем он думал, а пиво, пролившееся на руку, – холоднее, чем на вкус. Он схватил бутылку за горлышко и замахнулся, увидев, что парень, сидевший рядом с водителем, ныряет за спинку сиденья.
Райан выскочил, хлопнул дверцей, стал обходить машину сзади, потом поскользнулся на гравии и сменил направление. Когда же выскочил водитель, Райан бросился, двинул бутылкой ему в висок, и парень рухнул на капот.
Бутылка не разбилась. В кино бутылки бьются, а эта нет. Продолжая крепко ее держать, он побежал по дороге, свернул направо, проскочил вдоль кирпичной боковой стены магазина на Сикс-Майл, пересек улицу, двинулся по тротуару на восток. И только миновав целый квартал, почувствовал, что рядом едет машина. Ему не хотелось на нее оглядываться, хотелось, чтобы она проехала мимо, а он шел бы себе дальше.
Но машина не проехала, а он сделал глупость. Взглянул на нее – должен был взглянуть. А как только взглянул и увидел, что это полицейский патрульный автомобиль с черно-желтыми буквами, побежал. Побежал, не подумав. Он подумал об этом потом, сообразив, что сделал жуткую глупость, решив, что подобного больше никогда не должно случиться. Но было уже слишком поздно.
Джек добежал до угла, свернул, промчался мимо какой-то ограды, до самого ее конца, перебрался через нее. Он прятался в темноте, в тишине, прижавшись к стене лесопильной компании, забившись в щель между десятифутовыми штабелями досок в два на четыре дюйма, стоял там с пивной бутылкой в руке, когда на него посветили фонариком. Райан прижимал к боку пивную бутылку, в глаза бил свет, в конце концов он ее бросил.
Судья на утреннем заседании, симпатичный, спокойный с виду, с начинавшими седеть висками, дал ему два месяца в Детройтской исправительной тюрьме.
Невезения Райан нахлебался сполна. Пора выпасть хоть какой-то удаче. Сейчас должно начаться везение. Если ему хоть когда-нибудь должно повезти, то вполне возможно, что это случится теперь. Хорошо снова иметь машину. Хорошо разъезжать вечером, включив радио. Хорошо прикатить в "Бей-Виста", тормознув с разворотом перед конторой. Если ему начинает везти, надо поглядывать по сторонам, держаться наготове; в конце концов настанет момент – если все будет по-прежнему хорошо выглядеть, – когда придется сказать "да", взяться за дело и сделать, дойти до самого конца.
Кто сказал, будто это хоть чуть-чуть труднее, чем лазать по домам за телевизорами и мехами? Или труднее, чем войти в свою комнату?
Фрэнк Писарро сидел на его кровати, прислонившись спиной к стене, свесив ноги в потрескавшихся ботинках с загнутыми носками.
– Привет, Джек, как дела?
– Слезь с кровати.
– Ты чего? – Писарро приподнялся и сел на краю, свесив ноги, которые не доставали до пола.
– Откуда ты узнал, что я тут?
– Билли сказал. Ты чего?
– Я спрашиваю, откуда ты узнал, что я в этой комнате.
– Торчал тут один тип на улице, когда я пришел. Спросил у него.
– И он разрешил тебе войти и расположиться как дома?
– Нет, я ждал там какое-то время, потом думаю, может, ты спишь и не слышишь, толкнул дверь, она и открылась. Слушай, меня с работы уволили.
– Слышал.
– От Билли. Только про автобус он тебе не рассказывал.
– Фрэнк, увидимся в другой раз, ладно?
– Слушай, Камачо хочет, чтобы я вел автобус назад за те деньги, что я ему должен. Повел бы его, а свой грузовик бросил, ведь чертова дрянь все равно развалилась.
Райан постоял в нерешительности.
– Ну и хорошо, по-моему.
– Конечно, а как остальные домой доберутся? Не знаешь?
– В автобусе.
– Нет. Камачо говорит, мол, я не обязан везти их домой. А я говорю: да они ведь за это уже заплатили. А он говорит, я тогда бригадиром был, а теперь не бригадир и поэтому не обязан их отвозить. А потом говорит, вот если они согласятся заплатить моей автобусной компании пять сотен долларов и дать мне денег на самолет, тогда оставлю автобус тут.
– Да ладно. И они поверили?
– А что им делать? Скажут, что не согласны, Камачо их тут и оставит.
– А тебе какое дело? Тебя ведь уволили.
– Какое мне дело? Ведь это мои друзья.
– Да брось, Фрэнк!
– Я серьезно. Семь лет с ними работаю.
– Хорошо, а зачем ты ко мне пришел?
– Старик, мы же были друзьями, правда? Билли говорит, почему бы нам не занять денег у Джека? – Глаза Писарро глядели с его плоской открытой физиономии прямо на Райана.
– Пять сотен долларов?
– Билли сказал, у тебя есть. Говорит, если ты их потратил, легко можешь раздобыть еще денег.
– Где Билли?
– Не захотел идти. Понимаешь, просить тебя не хочет.
– А тебя это совсем не смущает?
– Слушай, я не прошу у тебя денег. Это Билли сказал. Я хочу их у тебя занять, мы все тебе отдадим.
– Думаешь, у меня есть пятьсот долларов?
– Нет, но можешь достать. Запросто.
– Если я одолжу тебе, что имею, ты мне все отдашь, да?
– Ты ж знаешь. Верняк.
– Когда?
– Когда приедем на следующий год.
– Приятно было с тобой познакомиться, Фрэнк.
– Старик, у нас же тут семьи. Как они доберутся домой?
– Отстань, видел я эти семьи в гробу.
– Тебя не волнует, что станется со всем этим народом?
– Ладно, Фрэнк, увидимся как-нибудь.
– Ладно, приятель, – произнес Писарро и медленно слез с кровати. – Тогда хрен с тобой.
Он прошел мимо Райана и открыл дверь; узкие плечи, штаны, обвисшие на заднице, клетчатые, поношенные, грязные, бесформенные, с прорезными карманами и модным эластичным ремнем.
– Постой минутку, – остановил его Райан. – Ты на грузовике?
– Я же сказал тебе, он сломался.
– Пойдешь пешком?
– Нет, черт побери, возьму напрокат машину у "Херца"[14].
Райан поколебался, глядя на Писарро, который придерживал дверь, но только один момент. Потом сказал:
– Пока, Фрэнк.
Но когда он добрался туда, бары и винные магазины оказались закрытыми, весь город закрылся на ночь. Чертов Райан!
Поджидая Джека и не найдя в его комнате выпивки, Фрэнк рассчитывал в Джиниве-Бич прихватить бутылку чего-нибудь – текилы или джина. Или красного. Если купить вина, останется еще несколько баксов. У него еще было четыре доллара и шестьдесят центов из сотни, которую Райан выдал ему в качестве его доли. Конечно, он ждал в грузовике. Только, черт побери, это его грузовик, и он его водит. В свое время еще рванет по дороге и прищучит этого Райана. Эй, старик, где моя доля? Не вшивая сотня долларов, а моя доля? Прищучит и растолкует. Райану повезло с Камачо, но это не означает, что всегда будет везти.
Ему никогда не нравился Райан. Он ему не понравился еще там, в Сан-Антонио, на бензозаправке. Стоял, подбочинившись, со своим рюкзаком, ожидая попутной машины. Оглядел их, когда они подъехали, автобус, фургон и два автомобиля, все с сезонными рабочими; потом немножко потолковал с Камачо и влез в автобус.
С того самого момента Райан ему и не нравится. С того самого момента, как Райан по дороге начал бегать по магазинам, где у них возникали проблемы с обслуживанием при закупке шипучки и всякой всячины для сандвичей. С того самого момента, как в каком-то городишке, штат Оклахома, они стали упрашивать служащего на бензозаправке, чтобы он разрешил им воспользоваться вонючей развалюхой умывальней и Райан возомнил себя большой шишкой, потому что именно ему удалось его уговорить. С того момента, как он начал болтать с Марлен Деси. Они еще не успели выехать из Миссури, как Райан сманил ее пересесть из грузовика в автобус. Еще кто-то, другая какая-то девушка вызвалась: "Фрэнк, я с большим удовольствием с тобой поеду". А он сказал, нечего ей делать в кабине грузовика, никто теперь с ним не поедет.
Камачо был прав, когда после приезда на огуречное поле заявил, будто Райан просто хотел прокатиться. Получил, что хотел, и ничего его не удержит, ни Марлен Деси, ничто другое. Просто использует грузовик. Потом использовал Билли Руиса. Он использовал всех, а как только получает то, чего хотелось, исчезает. Вот такой это тип, точно.
За Джиниве-Бич, на тянувшемся к югу хайвее, Фрэнк Писарро свернул на грязную дорогу, которая вела через поля к лагерю сезонных работников.
Чертовы огурцы. С огурцами покончено. Он мог собрать их в десять раз больше, чем эти чертовы парни, которых привезли из Сэйджино и из Бей-Сити. Но если им требуются вместо него пацаны, это их дело. Он немножечко перебрал с выпивкой начиная с субботы, почти сотню долларов ухнул, но и других от души угостил. Сотня ухнула, тогда как он должен Камачо четыреста пятьдесят долларов и вот уволен с работы. А отсюда до Сан-Антонио шестьсот семьдесят миль.
Но Райан не исчез. Господи, у него есть Райан. Надо только придумать, как ему сказать, чтобы он понял, и не оказаться при этом со сломанной челюстью. К примеру:
– Эй, Джек. Помнишь пивную коробку с бумажниками? Ты нам велел ее выбросить. А мы ее не выбросили, старик. Я ее кое-где спрятал.
Райан, конечно, что-нибудь ответит, а он тогда его спросит:
– Сколько ты мне отсчитаешь за эту пивную коробку, приятель? Чтобы ее никто никогда не нашел и не прочитал на ней твоей фамилии?
Будет непросто втолковать Райану так, чтобы тот уяснил: у него нет иного выбора, как только выкупить пивную коробку с бумажниками.
– Слушай, ты на меня не дави, ты никогда в глаза не видел никакой пивной коробки, понятно?
Сукин сын, ведь не угадаешь, что он может сделать. Надо быстро отреагировать:
– Так уж вышло, один мой приятель отнес эту коробку в полицию. Как тебе это нравится, парень?
А потом надо ему объявить сколько. Пятьсот долларов за коробку. Нет, шестьсот долларов. Если у него нет таких денег, пусть где-нибудь заработает.
Все это Фрэнк собирался сказать Райану нынче вечером. Начать с выдуманной истории про автобус, посмотреть, не удастся ли получить деньги таким способом – легким. А потом сообщить про пивную коробку. Но когда Райан явился и встал перед ним, не смог ничего этого сделать.
Может, достать лист бумаги и написать? Купить бумаги, где-нибудь раздобыть карандаш. Ясно все написать и подсунуть как-нибудь ночью ему под дверь. Только рано или поздно все равно придется встретиться с Райаном – как же иначе деньги получишь? Черт возьми, почему столько трудностей?
По какой-то причине, которую Фрэнк Писарро так никогда и не разгадал, – может, видел машину с девушкой, проезжавшую мимо лагеря или мимо барака, где сейчас жил, – он вдруг ясно вспомнил, кому принадлежит тот темно-зеленый "мустанг". Подружке мистера Ритчи. Конечно, это тот самый зеленый "мустанг" с побитым передом, который теперь стоит перед мотелем Джека Райана.
Писарро заглушил мотор, выключил фары, но вылез не сразу. Он все думал про зеленый "мустанг", так как чертовски хорошо знал, что Джек Райан должен как-то его использовать.
Глава 10
Она пожала плечами:
– Спорим, смогу.
– А играть ты умеешь?
– Притворяться умею, – сообщила Нэнси. – Вся игра только в этом и заключается, правда?
– Значит, ты не рассчитываешь, что мы будем вместе?
Нэнси снова пожала плечами:
– Не знаю. В данный момент мне не нужен любовник, Джеки. Мне нужен мужчина для взлома и проникновения.
Снова Джеки. Но он никак не отреагировал.
– Мне нужны деньги, – добавила Нэнси. – Если это нуждается в оправдании, то, по-моему, Рей мне должен. А для себя ты можешь отыскать любое оправдание, какое понравится. Я за твою совесть не отвечаю.
– Ладно. Хочешь, чтобы я все обдумал?
– Если не можешь прямо сейчас сказать "да" или "нет".
– Ты ведь какое-то время думала, а я нет.
– Все очень просто, – объявила Нэнси. – Либо хочешь это провернуть, либо нет.
– Я должен сначала взглянуть на дом, – сказал Райан. – Потом дам тебе знать.
– Завтра среда. Если деньги привезут в пятницу, у тебя не очень-то много времени.
– Может, смогу одолжить машину у того типа, на которого работаю. Завтра съезжу. Скажу, будто мне что-нибудь в городе надо.
– Чертов Рей! – произнесла Нэнси. – Забрал мои ключи, а то я дала бы тебе мою машину. Райан кивнул:
– Я слышал, что у тебя есть машина. – Он попытался представить, как она сталкивает с дороги двух парней, и хотел ее расспросить об этом, но заговорил о другом: – А если мне удастся завести твою машину?
– Без ключей?
– Дашь мне какую-нибудь проволоку, и сойдет.
У Райана был приятель, Бад Лонг, который научил его пользоваться проволокой: закоротить стартер, протянуть проволоку от батареи к катушке зажигания, обязательно зацепив ее с правой стороны, чтобы не пережечь контакты. Бад Лонг работал в кредитной компании в Детройте, в квартале Ливернуа, вокруг которого на мили тянулись стоянки отработавших автомобилей, и компания чаще всего выдавала ссуды на покупку машин. Когда покупатель запаздывал с выплатами или прикидывался, будто не получает уведомлений о платежах, Бад Лонг по ночам выезжал конфисковывать его машину с помощью проволоки. Иногда Райан или пара других ребят отправлялись с ним вместе помочь чем-нибудь, и Бад Лонг позволял им завести машину. Обычно они уводили ее, вот и все. Однако пару раз, когда их кто-нибудь замечал, приходилось поскорее удирать, оставив автомобиль с открытым капотом и торчащей оттуда проволокой, срезая на бегу углы, виляя между домами, мчась к стоявшей на соседней улице машине Бада Лонга. Однажды они получили в заднее крыло пулю из шестнадцатизарядного дробовика, но сумели уехать. (Бад Лонг сказал: "Наверняка сукин сын и за дробовик задолжал".)
Угонять машины с Бадом Лонгом было здорово и законно, по крайней мере с виду законно. Впрочем, Бад знал, что делает. Но потом пара других ребят принялась угонять машины без ключей, когда им хотелось куда-то проехаться, а никто их не подвозил, да и вообще глупо кого-то упрашивать подвезти. Райан несколько раз проехался с ними, когда они заезжали за ним. Приводили машину в центр города или туда, куда собирались поехать, и там бросали.
И вот как-то раз – в половине третьего ночи на Ист-Джефферсон возле завода "Юниройял" – тупой сукин сын Билли Моррисон, с которым катался Райан, швырнул из окна пустую пивную бутылку. А за полквартала позади них стоял полицейский автомобиль. Их поймали, обыскали, привезли в участок на Бобьен и обвинили в угоне машины. Райан позвонил старшей из двух своих сестер, Мэрион, которая была замужем за адвокатом, сообщил о случившемся, и его зять, добросердечный Карл, посоветовал Джеку посидеть в тюрьме – может быть, это послужит ему чертовски хорошим уроком. На следующий день Райану было предъявлено обвинение, и он не признал себя виновным. Был назначен залог в пятьсот долларов. Поскольку без помощи зятя он никак не мог заплатить залог, то провел восемь дней в тюрьме округа Уэйн. На дознании Карл беседовал с адвокатом Билли Моррисона, оба стояли, кивая друг другу, зажав кейсы под мышками, и, прежде чем Райан об этом узнал, ему с Билли Моррисоном предъявили другое обвинение – в незаконном вождении автомобиля – и отправили на утреннее заседание суда. Так как у них это было первое правонарушение, обоим дали год условно, и зять увез Джека обедать, чтобы "немножко поговорить".
А на следующий день – Райан считал это мировым рекордом по неудачному расчету времени – он опять оказался на утреннем заседании, только теперь сидел на огороженной со всех сторон скамье вместе с запойными пьяницами и цветными шлюхами, ожидая своей очереди предстать перед тем же самым судьей. На сей раз судили не Билли Моррисона и Джека Райана, а одного Джека Райана.
Время было рассчитано из рук вон плохо, к тому же добавилось жуткое, гнусное невезение самого что ни на есть наихудшего рода, потому что такого просто никогда не должно было произойти.
Он пошел с Карлом обедать, чтобы "немножко поговорить", потом сходил в кино и вернулся домой. Надо же было время от времени возвращаться домой.
Они по-прежнему жили в квартире в Хайленд-Парке – он, мать и в течение последних семи месяцев другая сестра, Пегги, со своим мужем Фрэнком, который работал в пекарне в ночную смену. Райан снова спал на диване в столовой.
Когда он пришел, все трое были дома. Мать рассказала ему, как она беспокоилась и как Карл ей велел не навещать его в тюрьме и не ходить в суд на слушание его дела. Джек знал, что они уже пообедали. (Они обедали в половине шестого, так как Фрэнк должен в четверть седьмого идти на работу, а он любил посидеть, посмотреть телевизор, пока обед переваривается.) Ему ничего не оставили, просто не знали, что он вернется домой.
Райан видел, как мать заглянула в свою сумочку, а потом спросила Фрэнка, не одалживала ли она ему пять долларов на прошлой неделе. Два раза повторила вопрос, так как Фрэнк смотрел телевизор, сидя перед ним в футболке, с жилистой шеей и взбитыми в высокий кок темными волосами. Рядом с ним сидела сестра Пегги, выпрямившись, держа во рту шпильки, закалывая зачесанные вверх волосы. Наконец Фрэнк ответил, что уже вернул долг, и тогда Райан заявил, что деньги у него есть.
Мать посоветовала ему пойти не в "Мэйджор", а в "Сэйфвей", потому что на той неделе трехфунтовый бифштекс там стоил доллар десять центов. Еще добавила, что там же проходит распродажа свиных отбивных, и если он увидит хороший кусочек, и если у него хватит денег, то в воскресенье можно будет приготовить отличный обед, а Фрэнк принесет пирог. Еще он помнит, как мать сказала, хорошо бы поблизости был супермаркет "Эй энд Пи", а когда уже выходил в дверь, сестра отозвалась: "Эй энд Пи" хороший супермаркет, да только почтовых марок там никогда не купишь.
Джек не пошел в "Сэйфвей". Он зашел в бар на Вудворт возле "Севен Майл" и выпил пива. Может быть, дома в это время все еще толковали про супермаркет "Эй энд Пи".
Райан помнил, как было раньше: отец сидит в столовой, раскладывает пасьянс, мать в гостиной, где включено радио, – худощавый мужчина с гладко зачесанными волосами и начинавшая толстеть леди. Они почти никогда не разговаривали друг с другом. Мать заводила речь про истертый линолеум или упоминала, что видела симпатичное платье для Пегги к выпускному вечеру, а отец отвечал: "Угу, ладно. Отлично", сидя в сигаретном дыму, вьющемся у его прищуренных, опущенных на карты глаз.
Райан иногда задумывался: а занимались ли родители когда-нибудь любовью? Мужчина с гладко зачесанными, прилизанными волосами, вычищенными зубами и начинавшая толстеть леди лежат в постели, раздумывая, не купить ли новую стиральную машину "Бендикс", или можно еще год обойтись без нее. Мужчина курит сигарету, а леди в конце концов произносит: "Знаешь, нашей машине "Бендикс" уже девять лет". Какая уж тут любовь?
Райан не представлял себе их первой встречи, свиданий, даже не мог представить их самих до своего рождения. Что же с ними произошло? С ними что-то должно было произойти, и он мог поклясться, что все дело было в деньгах. Ведь приходилось пересчитывать пенни, чтобы купить гамбургер. От этого сильно напрягаешься, а потом уже остаешься таким навсегда.
Порой, когда они оставались наедине, отец становился другим. Похоже, он знал много всяких вещей. Просил: спроси у меня про какую-нибудь столицу. И Райан спрашивал, а отец всегда отвечал правильно. Даже о столицах стран Центральной Америки. Он все знал про такие места, как Гвадалканал и Тарава[13], рассказывал про те времена, когда мужчины расставались с жизнью из-за согнувшейся, изготовленной с ошибкой в расчетах железки, хотя сам на войне не был. Отец даже делился с ним, объясняя, в чем беда их транспортной компании – автобусов не хватает, а все лучшие рейсы достаются цветным, потому что крупные шишки боятся расовых волнений. (Позже, когда Райан работал с Леоном Вуди, он все время думал о том, как воспринял бы это отец. И стал бы он вообще забираться в дома, если б отец не умер? А потом решил: ну и что? Какое это вообще имеет значение? И начинал рассуждать о чем-нибудь другом.)
Когда в бар вошел Билли Моррисон, Джеку захотелось измолотить этого сукиного сына в кашу. Но Билли ухмылялся, похоже, действительно был рад его видеть, поэтому они выпили пива, отпраздновали удачу – еще бы, так легко отделались от обвинения в краже.
Приблизительно в половине двенадцатого Билли Моррисон спросил: не перейти ли к делу? Райан подумал, что он предлагает пойти где-нибудь подцепить девчонок, но Билли пояснил: старик, нету времени, надо наверняка. Если это будет стоить денег, то нет, отказался Джек. А Билли заявил: брось, старик, есть тут один новый прикол. И Райан пошел за ним на бензозаправку.
Бензозаправка – пожалуй, такой дикой штуки он никогда в жизни еще не слышал.
Билли Моррисон сказал служащему: старик, мы хотим масло сменить. Служащий бензозаправки поднял телефонную трубку и принялся набирать номер.
Покуривая, они прождали минут двадцать, наконец подъехал фургон "понтиак" с двумя молодыми парнями, сидевшими спереди, и девчонкой лет шестнадцати, с длинными лохматыми темными волосами, в тесной юбчонке, едва прикрывающей ляжки, – сзади. Только после вас, сказал Билли Моррисон, и Райан полез к девчонке на заднее сиденье.
Она была хорошенькая, только слишком надушенная, и волосы ее ему не понравились, а также не понравились два парня, сидящие впереди, вообще ничего не понравилось. Было противно ехать в темноте с этой троицей, направляясь на юг к Сикс-Майл.
Парень, сидевший рядом с водителем, спросил, не хочет ли он пива выпить. Ну почему бы и нет? Он взял у парня теплого пива, и тот потребовал: с тебя бакс. Райан ничего не ответил, заплатил. Спросил у девчонки, не хочет ли она хлебнуть, но она отказалась. Больше ни единого слова не вымолвила.
Двое парней спереди время от времени переговаривались, главным образом, друг с другом, но Райан не слышал, о чем они говорили. Он помнит, как было тихо в машине. Потом его собственный голос спросил, куда это они направляются. Парень, сидевший рядом с водителем, ответил: к школьному двору. Пояснил: иногда они ездят в парк, к лесопилке, а сегодня – к школьному двору. Там сзади подстилка есть, добавил парень.
Райан хлебнул теплого пива, а через минуту снова прервал молчание – поинтересовался, сколько будут стоить все эти великие услуги и прочее, и парень, сидевший рядом с водителем, не оборачиваясь, назвал цену – десять баксов.
Райан заявил: тогда лучше везите назад; в конце концов, он ничего сегодня не покупает. Впереди показался светофор на Сикс-Майл-роуд. Они приближались к нему, но машина не доехала до перекрестка, замедлила ход и свернула налево. Потом остановилась. Фары высветили мусорные баки, печи для сжигания мусора, темные задние стены магазинов. Потом фары погасли. Парень, сидевший рядом с водителем, с тонким лицом и длинными волосами, приблизительно одного возраста с Райаном, повернулся, положив руку на спинку сиденья, и повторил: это стоит десять баксов. Куда бы они его ни привезли, сообщил он, – к школьному двору, обратно на бензозаправку или еще куда-нибудь, – это стоит десять баксов. Нет, отрезал Райан, он передумал. Парень посмотрел на него и напомнил: старик, ничего не бывает бесплатно. Все стоит десять баксов. Ладно, сказал тогда Райан, предлагаю сделку. Не везите меня обратно. Я тут вылезу.
Водитель открыл свою дверцу, и в машине зажегся свет. Райан помнит, что когда увидел при свете девчонку, волосы у нее оказались светлее, чем он думал, а пиво, пролившееся на руку, – холоднее, чем на вкус. Он схватил бутылку за горлышко и замахнулся, увидев, что парень, сидевший рядом с водителем, ныряет за спинку сиденья.
Райан выскочил, хлопнул дверцей, стал обходить машину сзади, потом поскользнулся на гравии и сменил направление. Когда же выскочил водитель, Райан бросился, двинул бутылкой ему в висок, и парень рухнул на капот.
Бутылка не разбилась. В кино бутылки бьются, а эта нет. Продолжая крепко ее держать, он побежал по дороге, свернул направо, проскочил вдоль кирпичной боковой стены магазина на Сикс-Майл, пересек улицу, двинулся по тротуару на восток. И только миновав целый квартал, почувствовал, что рядом едет машина. Ему не хотелось на нее оглядываться, хотелось, чтобы она проехала мимо, а он шел бы себе дальше.
Но машина не проехала, а он сделал глупость. Взглянул на нее – должен был взглянуть. А как только взглянул и увидел, что это полицейский патрульный автомобиль с черно-желтыми буквами, побежал. Побежал, не подумав. Он подумал об этом потом, сообразив, что сделал жуткую глупость, решив, что подобного больше никогда не должно случиться. Но было уже слишком поздно.
Джек добежал до угла, свернул, промчался мимо какой-то ограды, до самого ее конца, перебрался через нее. Он прятался в темноте, в тишине, прижавшись к стене лесопильной компании, забившись в щель между десятифутовыми штабелями досок в два на четыре дюйма, стоял там с пивной бутылкой в руке, когда на него посветили фонариком. Райан прижимал к боку пивную бутылку, в глаза бил свет, в конце концов он ее бросил.
Судья на утреннем заседании, симпатичный, спокойный с виду, с начинавшими седеть висками, дал ему два месяца в Детройтской исправительной тюрьме.
Невезения Райан нахлебался сполна. Пора выпасть хоть какой-то удаче. Сейчас должно начаться везение. Если ему хоть когда-нибудь должно повезти, то вполне возможно, что это случится теперь. Хорошо снова иметь машину. Хорошо разъезжать вечером, включив радио. Хорошо прикатить в "Бей-Виста", тормознув с разворотом перед конторой. Если ему начинает везти, надо поглядывать по сторонам, держаться наготове; в конце концов настанет момент – если все будет по-прежнему хорошо выглядеть, – когда придется сказать "да", взяться за дело и сделать, дойти до самого конца.
Кто сказал, будто это хоть чуть-чуть труднее, чем лазать по домам за телевизорами и мехами? Или труднее, чем войти в свою комнату?
Фрэнк Писарро сидел на его кровати, прислонившись спиной к стене, свесив ноги в потрескавшихся ботинках с загнутыми носками.
– Привет, Джек, как дела?
– Слезь с кровати.
– Ты чего? – Писарро приподнялся и сел на краю, свесив ноги, которые не доставали до пола.
– Откуда ты узнал, что я тут?
– Билли сказал. Ты чего?
– Я спрашиваю, откуда ты узнал, что я в этой комнате.
– Торчал тут один тип на улице, когда я пришел. Спросил у него.
– И он разрешил тебе войти и расположиться как дома?
– Нет, я ждал там какое-то время, потом думаю, может, ты спишь и не слышишь, толкнул дверь, она и открылась. Слушай, меня с работы уволили.
– Слышал.
– От Билли. Только про автобус он тебе не рассказывал.
– Фрэнк, увидимся в другой раз, ладно?
– Слушай, Камачо хочет, чтобы я вел автобус назад за те деньги, что я ему должен. Повел бы его, а свой грузовик бросил, ведь чертова дрянь все равно развалилась.
Райан постоял в нерешительности.
– Ну и хорошо, по-моему.
– Конечно, а как остальные домой доберутся? Не знаешь?
– В автобусе.
– Нет. Камачо говорит, мол, я не обязан везти их домой. А я говорю: да они ведь за это уже заплатили. А он говорит, я тогда бригадиром был, а теперь не бригадир и поэтому не обязан их отвозить. А потом говорит, вот если они согласятся заплатить моей автобусной компании пять сотен долларов и дать мне денег на самолет, тогда оставлю автобус тут.
– Да ладно. И они поверили?
– А что им делать? Скажут, что не согласны, Камачо их тут и оставит.
– А тебе какое дело? Тебя ведь уволили.
– Какое мне дело? Ведь это мои друзья.
– Да брось, Фрэнк!
– Я серьезно. Семь лет с ними работаю.
– Хорошо, а зачем ты ко мне пришел?
– Старик, мы же были друзьями, правда? Билли говорит, почему бы нам не занять денег у Джека? – Глаза Писарро глядели с его плоской открытой физиономии прямо на Райана.
– Пять сотен долларов?
– Билли сказал, у тебя есть. Говорит, если ты их потратил, легко можешь раздобыть еще денег.
– Где Билли?
– Не захотел идти. Понимаешь, просить тебя не хочет.
– А тебя это совсем не смущает?
– Слушай, я не прошу у тебя денег. Это Билли сказал. Я хочу их у тебя занять, мы все тебе отдадим.
– Думаешь, у меня есть пятьсот долларов?
– Нет, но можешь достать. Запросто.
– Если я одолжу тебе, что имею, ты мне все отдашь, да?
– Ты ж знаешь. Верняк.
– Когда?
– Когда приедем на следующий год.
– Приятно было с тобой познакомиться, Фрэнк.
– Старик, у нас же тут семьи. Как они доберутся домой?
– Отстань, видел я эти семьи в гробу.
– Тебя не волнует, что станется со всем этим народом?
– Ладно, Фрэнк, увидимся как-нибудь.
– Ладно, приятель, – произнес Писарро и медленно слез с кровати. – Тогда хрен с тобой.
Он прошел мимо Райана и открыл дверь; узкие плечи, штаны, обвисшие на заднице, клетчатые, поношенные, грязные, бесформенные, с прорезными карманами и модным эластичным ремнем.
– Постой минутку, – остановил его Райан. – Ты на грузовике?
– Я же сказал тебе, он сломался.
– Пойдешь пешком?
– Нет, черт побери, возьму напрокат машину у "Херца"[14].
Райан поколебался, глядя на Писарро, который придерживал дверь, но только один момент. Потом сказал:
– Пока, Фрэнк.
* * *
Писарро заметил перед офисом "мустанг". Проходя мимо, осмотрел машину. Было в ней что-то знакомое. Темно-зеленых "мустангов" полным-полно, но что-то еще про "мустанга" вертелось у него на уме. Он дошел до первой боковой дороги за "Бей-Виста", вывел свой грузовик из зарослей и направился к Джиниве-Бич с такой скоростью, на какую только была способна ржавая развалюха.Но когда он добрался туда, бары и винные магазины оказались закрытыми, весь город закрылся на ночь. Чертов Райан!
Поджидая Джека и не найдя в его комнате выпивки, Фрэнк рассчитывал в Джиниве-Бич прихватить бутылку чего-нибудь – текилы или джина. Или красного. Если купить вина, останется еще несколько баксов. У него еще было четыре доллара и шестьдесят центов из сотни, которую Райан выдал ему в качестве его доли. Конечно, он ждал в грузовике. Только, черт побери, это его грузовик, и он его водит. В свое время еще рванет по дороге и прищучит этого Райана. Эй, старик, где моя доля? Не вшивая сотня долларов, а моя доля? Прищучит и растолкует. Райану повезло с Камачо, но это не означает, что всегда будет везти.
Ему никогда не нравился Райан. Он ему не понравился еще там, в Сан-Антонио, на бензозаправке. Стоял, подбочинившись, со своим рюкзаком, ожидая попутной машины. Оглядел их, когда они подъехали, автобус, фургон и два автомобиля, все с сезонными рабочими; потом немножко потолковал с Камачо и влез в автобус.
С того самого момента Райан ему и не нравится. С того самого момента, как Райан по дороге начал бегать по магазинам, где у них возникали проблемы с обслуживанием при закупке шипучки и всякой всячины для сандвичей. С того самого момента, как в каком-то городишке, штат Оклахома, они стали упрашивать служащего на бензозаправке, чтобы он разрешил им воспользоваться вонючей развалюхой умывальней и Райан возомнил себя большой шишкой, потому что именно ему удалось его уговорить. С того момента, как он начал болтать с Марлен Деси. Они еще не успели выехать из Миссури, как Райан сманил ее пересесть из грузовика в автобус. Еще кто-то, другая какая-то девушка вызвалась: "Фрэнк, я с большим удовольствием с тобой поеду". А он сказал, нечего ей делать в кабине грузовика, никто теперь с ним не поедет.
Камачо был прав, когда после приезда на огуречное поле заявил, будто Райан просто хотел прокатиться. Получил, что хотел, и ничего его не удержит, ни Марлен Деси, ничто другое. Просто использует грузовик. Потом использовал Билли Руиса. Он использовал всех, а как только получает то, чего хотелось, исчезает. Вот такой это тип, точно.
За Джиниве-Бич, на тянувшемся к югу хайвее, Фрэнк Писарро свернул на грязную дорогу, которая вела через поля к лагерю сезонных работников.
Чертовы огурцы. С огурцами покончено. Он мог собрать их в десять раз больше, чем эти чертовы парни, которых привезли из Сэйджино и из Бей-Сити. Но если им требуются вместо него пацаны, это их дело. Он немножечко перебрал с выпивкой начиная с субботы, почти сотню долларов ухнул, но и других от души угостил. Сотня ухнула, тогда как он должен Камачо четыреста пятьдесят долларов и вот уволен с работы. А отсюда до Сан-Антонио шестьсот семьдесят миль.
Но Райан не исчез. Господи, у него есть Райан. Надо только придумать, как ему сказать, чтобы он понял, и не оказаться при этом со сломанной челюстью. К примеру:
– Эй, Джек. Помнишь пивную коробку с бумажниками? Ты нам велел ее выбросить. А мы ее не выбросили, старик. Я ее кое-где спрятал.
Райан, конечно, что-нибудь ответит, а он тогда его спросит:
– Сколько ты мне отсчитаешь за эту пивную коробку, приятель? Чтобы ее никто никогда не нашел и не прочитал на ней твоей фамилии?
Будет непросто втолковать Райану так, чтобы тот уяснил: у него нет иного выбора, как только выкупить пивную коробку с бумажниками.
– Слушай, ты на меня не дави, ты никогда в глаза не видел никакой пивной коробки, понятно?
Сукин сын, ведь не угадаешь, что он может сделать. Надо быстро отреагировать:
– Так уж вышло, один мой приятель отнес эту коробку в полицию. Как тебе это нравится, парень?
А потом надо ему объявить сколько. Пятьсот долларов за коробку. Нет, шестьсот долларов. Если у него нет таких денег, пусть где-нибудь заработает.
Все это Фрэнк собирался сказать Райану нынче вечером. Начать с выдуманной истории про автобус, посмотреть, не удастся ли получить деньги таким способом – легким. А потом сообщить про пивную коробку. Но когда Райан явился и встал перед ним, не смог ничего этого сделать.
Может, достать лист бумаги и написать? Купить бумаги, где-нибудь раздобыть карандаш. Ясно все написать и подсунуть как-нибудь ночью ему под дверь. Только рано или поздно все равно придется встретиться с Райаном – как же иначе деньги получишь? Черт возьми, почему столько трудностей?
По какой-то причине, которую Фрэнк Писарро так никогда и не разгадал, – может, видел машину с девушкой, проезжавшую мимо лагеря или мимо барака, где сейчас жил, – он вдруг ясно вспомнил, кому принадлежит тот темно-зеленый "мустанг". Подружке мистера Ритчи. Конечно, это тот самый зеленый "мустанг" с побитым передом, который теперь стоит перед мотелем Джека Райана.
Писарро заглушил мотор, выключил фары, но вылез не сразу. Он все думал про зеленый "мустанг", так как чертовски хорошо знал, что Джек Райан должен как-то его использовать.
Глава 10
– Сделка хорошая, – сказал мистер Маджестик. – Приходит она каждый день, кроме воскресенья, за тридцать баксов в неделю. Я люблю готовить бифштексы на улице, в гриле. Хорошую вырезку. Парень из "Ай-Джи-Эй" нарезает мясо толщиной приблизительно в два с половиной дюйма. – Мистер Маджестик отрезал ломтик колбасы, обмакнул в соус чили. Ткнул вилкой в кислую капусту, навалил ее на сосиски, разровнял ножом. Прожевывая, отрезал кусок хлеба, намазал его маслом. И, продолжая жевать, сообщил: – Хлеб она сама печет. Дома печет, два-три раза в неделю, и свежий приносит. Я имею в виду, по-настоящему свежий.
– Хорошо, – отозвался Райан.
– Держит дом в чистоте. Пылесосит два раза в неделю. Райан ел быстро. Он снова пропустил завтрак, поэтому сильно проголодался. Была мысль встать пораньше, проехаться к охотничьему домику Ритчи, осмотреться, пока никого нет поблизости. Но он проспал и пропустил завтрак. Придется ехать туда после работы. Впрочем, он слишком сильно проголодался, чтобы сейчас об этом думать.
– Умеет готовить, – согласился Джек.
– Я бы ее не взял, если бы не умела, – объявил мистер Маджестик.
– У вас с ней что-нибудь такое?
– С Донной? – Мистер Маджестик бросил взгляд на дверь в гостиную. – Господи Иисусе, ты что, думаешь, я какой-нибудь чересчур озабоченный, или как?
– Она старовата, но ничего выглядит, – заметил Райан. – Я хочу сказать, лучше, чем ничего.
– Ты молодой, у тебя только одно на уме.
– Ну ведь это естественно, правда?
– Естественно. Однако не значит, что про это надо все время думать.
– Хорошо, – отозвался Райан.
– Держит дом в чистоте. Пылесосит два раза в неделю. Райан ел быстро. Он снова пропустил завтрак, поэтому сильно проголодался. Была мысль встать пораньше, проехаться к охотничьему домику Ритчи, осмотреться, пока никого нет поблизости. Но он проспал и пропустил завтрак. Придется ехать туда после работы. Впрочем, он слишком сильно проголодался, чтобы сейчас об этом думать.
– Умеет готовить, – согласился Джек.
– Я бы ее не взял, если бы не умела, – объявил мистер Маджестик.
– У вас с ней что-нибудь такое?
– С Донной? – Мистер Маджестик бросил взгляд на дверь в гостиную. – Господи Иисусе, ты что, думаешь, я какой-нибудь чересчур озабоченный, или как?
– Она старовата, но ничего выглядит, – заметил Райан. – Я хочу сказать, лучше, чем ничего.
– Ты молодой, у тебя только одно на уме.
– Ну ведь это естественно, правда?
– Естественно. Однако не значит, что про это надо все время думать.