Страница:
Эти же мотивы звучали в словах Ленина, когда он писал в «Правду» о I конгрессе Коминтерна, выступал на торжественном собрании представителей разных ветвей большевистской власти в Москве. Раз от разу убежденность в «международной победе коммунизма» росла, а формы ее конкретизировались. На объединенном торжественном собрании пяти различных коммунистических органов власти в Москве Ленин был уже более чем определенен: скоро «увидят все, как будет основана Всемирная Федеративная Республика Советов»{143}. Ленин, как это бывало с ним часто, переоценивал свой опыт. Фактически все начало международной деятельности захвативших власть российских коммунистов, а затем и Коминтерна, который они возглавили, прошло под знаком абсолютизации роли Советов. Ленин видел в «советизации» (а по сути, коммунизации) важнейший революционный метод, способный выкрасить планету в багровый цвет пожарища. Это навязывание собственного опыта чем дальше, тем больше отталкивало от ленинцев тех, кто вначале им искренне сочувствовал.
Дело осталось за «малым»: реализовать на практике эту уверенность.
Мысль Ленина была слишком инерционна, но вождь не любил быстро забывать любимые мифы. Все знали, что главную ставку на раздувание пламени мировой революции, после России, кремлевский лидер делал на Германию. Ведь все так хорошо складывалось!
Поражение кайзеровского государства привело к быстрой радикализации умонастроений уставшего от войны немецкого пролетариата. Через год после октябрьского переворота, 9 ноября 1918 года, Карл Либкнехт провозгласил образование Германской советской республики. В Киле восстали матросы, тысячи рабочих вышли на улицы Берлина. Казалось, Либкнехт исполнит «роль» Ленина в Германии. Но нет. Более трезвые и не так зараженные чумой максимализма немецкие социал-демократы, и прежде всего Фридрих Эберт и Филипп Шейдеман, постарались направить «революционный поток» в спокойное русло. Они не стали расправляться с генералами, как Ленин с Духониным, а попросили у них поддержки для сохранения знаменитого немецкого «порядка». Союз был установлен. По имеющемуся московскому образцу правительство назвали Советом народных комиссаров. Однако влияние социалистов быстро падало. И хотя в январе Берлин пережил несколько дней гражданской войны, сотрясаясь от канонады и перестрелок, последователям Ленина в Германии не удалось «превратить империалистическую войну в войну гражданскую».
У нас никогда не писалось о том, что советское посольство в Берлине во главе с известным дипломатом А.А. Иоффе, по его словам, «было главным штабом германской революции». По воспоминаниям советского посла, в разгар революции он «заплатил 100 000 марок за оружие для революционеров. Тонны антимонархической и антивоенной литературы печатались в совпосольстве… Почти каждый день социалисты тайком приходили в посольство, чтобы получить советы»{144}. Однако все было напрасно. Основная масса народа не поддалась демагогии. Зловещее убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург, брошенных затем в канал, знаменовало поражение радикального, «российского» варианта революции. Большая денежная помощь Москвы германской революции, закупка оружия рабочим, «инструктора» большевизма не помогли.
Конечно, Ленин и большевики обвинили в предательстве социал-демократов. Но дело было в другом: ни рабочие, ни интеллигенция не видели в ленинском «примере» подходящего для них образца, а армия, чиновничество, крестьянство были враждебны революции. Армия в Германии, несмотря на поражение в войне, осталась не разложившейся, как это случилось в России. Здравомыслящие немцы стали защищать Веймарскую республику Эберта и Шейдемана значительно лучше, чем либералы и армия в России защищали республику Керенского.
Ленинские схемы революции не были взяты на вооружение социал-демократией, да и внутренняя обстановка коренным образом отличалась от российской. Пресловутые «общие закономерности» перехода от капитализма к социализму, на которых так долго паразитировал послеленинский мир коммунизма, оказались весьма поверхностными. Луис Фишер пишет в своей книге вполне определенно: «Большевизм в России отбил у социал-демократов и у Каутского еще остававшийся у них вкус к революции. Большевизм нуждался в коммунистической Германии, но сделал ее создание невозможным»{145}. Не «ренегат Каутский» повинен в поражении германской революции.
Однако Ленин даже в самые отчаянные моменты борьбы советской власти за выживание не переставал смотреть на Германию. Он искренне верил, что если удастся «разгромить» предателей – социал-демократов, то революционный пожар на немецкой земле все же можно зажечь. И именно с «германской идеей» была связана одна из самых крупных ленинских авантюр.
Ленин, почувствовав, что большевики выиграли Гражданскую войну, настаивал, чтобы революционный заряд победы был направлен в сторону инициирования мировой революции. Как вспоминал Троцкий, «мы шли на риск – на этот раз по инициативе Ленина – прощупывание штыком буржуазно-шляхетской Польши»{146}.
Анализ документов, особенно тех, что лежали семь десятилетий в особых секретных фондах КПСС, свидетельствует: Ленин был главным инициатором «похода на Варшаву» с целью «советизации Польши» и «революционирования Германии». На заседаниях политбюро он вел себя как азартный игрок, который уже получил крупный выигрыш, но хотел его удвоить. Правда, и возражали соратники Ленину слабо. На каком-то этапе вождь большевиков, очень плохо разбиравшийся в тонкостях военной стратегии, фактически взял в свои руки руководство кампанией, окончившейся унизительным поражением.
…По прямому проводу 17 марта 1920 года Ленин дает директиву Сталину, находящемуся на юге: «…Операцию на Крым нельзя затягивать… Только что пришло известие из Германии, что в Берлине идет бой и спартаковцы завладели частью города[3]. Кто победит неизвестно, но для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтобы иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на запад на помощь коммунистам»{147}.
Ленин отдает многочисленные распоряжения, в соответствии с которыми без серьезной подготовки принимается решение «прощупать штыком буржуазно-шляхетскую Польшу». Вождь возбужден, о чем свидетельствуют его разноречивые записки и указания по «польскому вопросу». Он уже мысленно видит бойцов с красными звездами в Варшаве, Берлине, тянущих за собой багровый шлейф советизации капиталистической Европы.
…Уполномоченному по польским делам И.С. Уншлихту, находящемуся на Западном фронте, идет секретная директива от Ленина:
«Сообщить Вашу и других польских товарищей оценку такой тактики:
1. Мы заявляем очень торжественно, что обеспечиваем польским рабочим и крестьянам границу восточнее той, которую дает Керзон и Антанта.
2. Мы напрягаем все силы, чтобы добить Пилсудского.
3. Мы входим в собственно Польшу лишь на кратчайший срок, чтобы вооружить рабочих, и уходим оттуда тотчас.
4. Считаете ли вероятным и как скоро советский переворот в Польше?
Ленин»{148}.
Документ сколь откровенный, столь и циничный. Ленин готов пойти на новые территориальные уступки за счет России, чтобы завоевать поддержку польских «рабочих и крестьян». Оказывается, ввод войск в Польшу нужен только для того, чтобы вооружить «рабочих»… Но все же: когда будет «советский переворот в Польше»? Пока поход в Германию не выпячивается. Ленин всегда любил секреты, хотя какие уж тут тайны? Советская Россия, не успев еще одолеть всех своих неудачливых противников внутри страны, готова взяться за главную задачу: надуть мехи революции в Европе, а затем и в мире.
Полубестолковые, но напористые записки Ленина идут в военные советы и штабы. «Э.М. Склянскому.
Не надо ли указать Смилге, что надо поголовно (после сбора хлеба) брать в войско всех взрослых мужчин.
Надо».
Следом идет еще: «Мобилизовать поголовно белорусских крестьян. Тогда вздуют поляков и без Буденного…»{149}
Варшава рядом… Кажется, триумф близко. Ленин через голову Реввоенсовета, главкома шлет свои указующие записки, часто даже не успевая их привычно «засекретить». В эти дни – больше всего заместителю Председателя Реввоенсовета Э.М. Склянскому.
Речь идет о дивизиях, которые с юга и из-под Петрограда спешат к Бресту. Ленин торопит, торопит…
«…Если с военной точки зрения это возможно (Врангеля без этого побьем), то с политической архиважно добить Польшу…»
Склянский уже чувствует грозящую беду под Варшавой: главком Тухачевский производит отправку новых войск на Варшаву «не столько для того, чтобы добить поляков, сколько чтобы не дать им развить свой успех и попереть нас назад…».
Но Ленин не хочет даже слышать, что нас могут «попереть назад», он уверен, что можно «вздуть поляков». Ведь он думает не столько о Варшаве, сколько о мировой революции или, по крайней мере сейчас, о европейской.
Его лаконичные послания Склянскому по-прежнему нетерпеливы:
«…Надо нажать: во что бы то ни стало взять Варшаву в 3–5 дней…»{150} Тем более что Ленин, который как никогда часто подходит к оперативной карте, специально принесенной в его кремлевский кабинет, знает: красная конница уже приближается к германской границе, она близка к Пруссии…
«Э.М. Склянскому
Немцы пишут, что Красная Армия близко от Грауденца. Нельзя ли там налечь и вовсе отрезать Польшу от Данцига?
17 августа 1920 г.
Ленин»{151}.
По настоянию Ленина принято решение направить на фронт новые тысячи коммунистов. Большевистская «головка» в Кремле 19 августа 1920 года передает по прямому проводу Петроградскому комитету РКП:
«…Польско-врангелевский фронт требует высшего напряжения сил. ЦЕКа предлагает Вам сосредоточить все силы и средства для фронта, от которого зависит на долгие годы судьба международной революции… Нужны тысячи коммунистов и коммунисток… Не теряйте ни часу. Подайте новый пример партийным организациям всей страны.
Ленин. Крестинский. Троцкий. Сталин. Бухарин»{152}.
Ленину нужна была, конечно, не Варшава, а «международная революция», которую он судорожно пытался «организовать», используя польские шляхи на пути к Германии. Авантюра стоила более 120 тысяч жизней крестьян, мобилизованных в Красную Армию. Дивизии, брошенные к Варшаве и границам Пруссии, шли фактически без снарядов и патронов, без всякого разведывательного, инженерного, транспортного обеспечения. Многие, очень многие погибли, когда, как писали поляки, произошло «чудо под Варшавой». Десятки тысяч красноармейцев оказались в плену. Судьба более 30 тысяч из них неясна и по сей день…
Ленина никогда не мучили сомнения и раскаяния в содеянном. Он, конечно, ни разу не вспоминал о красноармейцах, гибнущих в польских бараках для военнопленных, куда они попали во имя ленинской химеры «мировой революции». «Сентиментальность, – по его мнению, – есть не меньшее преступление, чем на войне шкурничество»{153}. Об этом же говорил и Виктор Чернов, хорошо знавший вождя лично: «Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности…»{154} Они с Троцким почти по-детски радовались, когда удалось войну империалистическую «перелить» в войну гражданскую. То, что она стоила для России 13 миллионов человеческих жизней, двух миллионов изгнанных соотечественников, Ленина никогда не заботило. Жестокая философия большевизма «освободила» вождя от мучений совести. Тот же В. Чернов писал, что «Ленин по совести разрешал себе переноситься по ту сторону совести»…
«Вождя мирового пролетариата» не мучили приступы стыда по поводу того, что, помимо всего прочего, он страшно унизил Россию, которая проиграла войну своей бывшей провинции и выплатила ей огромную контрибуцию… Десятки миллионов рублей золотом. Ленин лишь просматривал доклады о регулярной отправке очередной части контрибуции в Варшаву. Вот секретарь комиссии по золотому фонду Совета труда и обороны Новицкий докладывал: в Польшу вновь отправлено 5 010 900 золотых рублей{155}. Впрочем, золото, драгоценные камни, разбазаренные им за годы революции в фантастически огромных количествах, вождь не добывал на рудниках…
По «Рижскому договору – Польша за линией Керзона, – писал А.Ф. Керенский, – включает в свои пределы 15 уездов целиком и части еще 11 уездов России… Живет на этих землях 6 млн 750 тыс. жителей (поляков лишь 400 тысяч)…»{156}. Вот так «пощупал» штыком Польшу Ленин. Добыл беспрецедентный позор, пожертвовал во имя химер мировой революции множеством человеческих жизней, выбросил в очередной раз на ветер огромные национальные богатства.
Впрочем, деньги для Ленина были не столько элементом рынка, полностью разрушенного большевиками, сколько политическим орудием, средством достижения коминтерновских целей.
Вскоре после образования Коминтерна Ленин заразился идеей: максимально использовать золотые, денежные запасы, захваченные большевистской Россией у царского самодержавия, для создания все новых и новых компартий, подрыва влияния социал-демократии в европейских странах, для инициирования революционных выступлений пролетариата и колониальных народов против своих угнетателей. Деньги, драгоценные камни в глазах Ленина стали едва ли не главным инструментом революционирования отдельных стран и целых континентов. Царские золотые запасы хищнически разбазаривались для «революционных целей». Конфискованное у буржуазии, церквей золото, ценности в огромных количествах прямиком шли на коминтерновские дела, очень часто оседая в руках предприимчивых дельцов, которых изрядно кружилось вокруг российских богатств. Многие миллионеры и миллиардеры за пределами России свои первичные капиталы получили от Ленина.
Пока Ленин был здоров, он часто запрашивал Гохран, Народный комиссариат внешней торговли, Главзолото республики о наличии, движении, реализации ценностей России, значительная часть которых шла на нужды Коминтерна.
В июне 1920 года Ленину, например, докладывают о количестве ценностей для реализации за рубежом на «революционные нужды»:
«Золото в монетах – 383 448 144
Дополнительно – 101 000 000
Бриллиантов – 140 006 036 карат».
Ленин плохо ориентируется в соотношении количества и объема ценностей и пишет резолюцию:
«Т. Литвинов!
Дайте, пожалуйста, Ваш отзыв на этой же бумаге и пришлите мне архисекретно.
Ваш Ленин»{157}.
Литвинов, Альский предложили Ленину использовать не только традиционные ценности за рубежом, но и ценные бумаги; поставить под более жесткий контроль добычу золота на Бодайбо[4].
Документов, подобных приведенному, очень много. Вот, например, доклад вождю об «отсортированных» в течение 10 дней в Гохране ценностях и готовых к использованию, пересылке, направлению в «резерв», к передаче «по обязательствам», главным образом международного характера (репарации Польше, поддержка компартий, для «подкупа агентов» и т. д.).
«Бриллиантов на сумму – 55 887 000 руб. золотом
Жемчуга – 160 000 штук
Золота (лом) – 91 827 пудов
Изделий из золота – 1 362 087 штук
Серебра – 309 224 пуда»{158} и т. д.
Захватив власть, большевики только по первым данным обнаружили в Государственном банке золота (слитки и монеты) на сумму 1 064 300 000 золотых рублей, не считая 117 миллионов так называемого «румынского золота»{159}. Сюда не вошло большое количество ценностей, хранившихся вне Государственного банка, не вошли платина, серебро и драгоценные камни, которые с беспримерной расточительностью и «революционной» бесконтрольностью стали транжирить большевики. Именно из этих сумм благодаря «гениальному решению» Ленина Россия, не потерпевшая поражения в войне с Германией (!!!), подписала акт о выплате Берлину контрибуции в размере 6 миллиардов марок. Платили золотом (около 245,5 тонны).
Трудно найти в истории примеры большего национального преступления…
Однако вскоре после захвата власти по решению Совнаркома (20 мая 1918 года) значительная часть золотых запасов для «безопасности» была перевезена из Москвы, Тамбова, Нижнего Новгорода и Самары в Казань. Большевики все же побаивались захвата ценностей в столице немцами, поэтому легкомысленно бросили большое количество национальных ценностей на периферию, отнюдь не озаботясь их сохранностью. Но там 40 тысяч пудов золотых и платиновых слитков и 30 тысяч пудов серебра быстро попали в руки восставших чехословаков и белогвардейских войск{160}. Правда, в феврале 1920 года, с крушением Колчака, советские войска вроде вернули «революционному народу» 18 вагонов ценностей: 5143 ящика и 1678 мешков с золотом и драгоценными камнями{161}. Но одна треть из первоначального объема национальных ценностей уже бесследно исчезла.
Как убедительно показали в своей книге «Красные конкистадоры» О.Ю. Васильева и П.Н. Кнышевский, большевики за короткий срок «промотали» фантастические богатства российского народа, в том числе и на «мировую революцию»… Но история ничему не научила российских коммунистов. В своей новой программе КПРФ, где говорится об «уроках российской истории», есть патетические восклицания: «Российская история полностью подтверждает взгляд на роль революций как локомотивов истории»{162}. Этот «локомотив» раздавил десятки миллионов человеческих жизней, превратил великую страну в «архипелаг ГУЛАГ», уничтожил тысячи церквей, создал подневольное сословие крепостных XX века, разбазарил огромные национальные ценности на «революционные дела». Сегодня мне, бывшему коммунисту, трудно понять, как удалось Ленину взять в духовный плен миллионы людей, всех нас, которые готовы были верить, что национальное предательство (например, «Брестский мир») есть «вершина государственной мудрости» вождя.
Проследить, как использовались ценности для «нужд» Коминтерна, для мировой революции, нелегко, ибо часто огромные суммы выдавались просто по ленинским запискам, иногда даже на основании вербальных (устных) распоряжений вождя или соответствующей «Комиссии ЦК РКП».
Вот, например, письмо Ленина Ш.З. Элиаве – председателю Комиссии по делам Туркестана, написанное 16 октября 1919 года. Ленин советует создать в Туркестане базу снабжения колониальных народов Востока оружием, литературой. Нужно организовать «помощь народам Востока в борьбе с империализмом…». При этом указывает, что «вести дело, конечно, архиконспиративно (как умели при царе работать)». В письме сообщает: «Денег мы не пожалеем, пошлем довольно золота и золотых иностранных монет…» Рудзутак «везет кое-что». В конце еще фраза: «Извещайте меня о важнейших событиях и требованиях»{163}.
Для работы в Европе Ленин делал упор на оказание финансовой помощи в деле «революционной пропаганды». Так, в своем письме в октябре 1918 года (еще до образования Коминтерна) российскому послу в Швейцарии Я.А. Берзину он уведомляет:
«…не жалейте миллионов на нелегальные связи с Францией и агитацию среди французов и англичан»{164}.
В другом письме, написанном Берзину через несколько дней, настоятельно рекомендует, как послу уделять 3/4 времени «на руководство агитацией», используя при этом немцев, итальянцев, французов. А «русским дуракам раздайте работу: посылать сюда вырезки, а не случайные номера, как делали эти идиоты до сих пор». Советует вызывать левых из разных стран. «Из них назначьте агентов, платите и за поездки и за работу архищедро. На официальщину (дипломатическая работа посла. – Д.В.) начхать: минимум внимания. На издания и нелегальные поездки maximum внимания…»{165}
Секретарь Коминтерна Анжелика Балабанова после эмиграции из России вспоминала, что Ленин от зарубежных сотрудников (а она была послана в Швецию для «работы» в скандинавских странах) и от нее конкретно требовал:
«Я умоляю Вас, не экономьте. Тратьте миллионы, много миллионов». Мне разъяснили, писала Балабанова, что я должна щедро использовать деньги для поддержки левых организаций, подрыва оппозиционных групп, дискредитации конкретных лиц и т. д.{166}. И Балабанова «не экономила». Ленину докладывали: «По сообщению Балабановой, Грунзбергу дано полмиллиона ценностей и пятьдесят тысяч иностранной валютой.
18 декабря 1919 г.
Я. Берзин. Клингер»{167}.
Так большевиками обворовывался народ – единственный хозяин и собственник огромных, фантастических ценностей.
С момента образования Коминтерна, чисто промосковской «мировой» организации, самое прямое влияние на его деятельность стали оказывать нарождающиеся спецслужбы ленинского государства. Со временем ГПУ, НКВД будут держать под контролем всю работу руководящего органа «всемирной коммунистической партии», как поначалу любили называть эту промосковскую организацию большевистские вожди.
Некоторые партии (точнее, их верхушка) с момента своего возникновения поступили на полное содержание ЦК РКП (а по сути, спецслужб Советской России). Это считается почти нормальным, хотя внешне и маскируется. Например, Литвинов в телеграмме Сталину предупреждает, что «в Лондоне записывают номера банкнот, которые мы получаем в банке. Эти деньги на коминтерновские цели использовать нельзя. Тем не менее у арестованного Бордиги (один из руководителей итальянской КП) обнаружили фунты стерлингов из Лондона…»{168}.
Один из руководителей финской компартии Э.А. Рахья пишет Ленину из Хельсинки: нужны деньги для «зарплаты» функционерам. Просит конкретную сумму: 10 миллионов финских марок. Резолюция Ленина лаконична: «Согласен». На эту сумму Гохран выделяет царские драгоценности.
Зависимость многих партий от ЦК РКП была полной. «Вождь» Коминтерна Г.Е. Зиновьев, отдыхая в январе 1923 года в Сухуми, шлет распоряжения: нужно «приступить к выработке программ для партий, которые их еще не имеют»{169}. Компартии (по крайней мере, многие из них) играют марионеточную роль по отношению к «старшему брату». Порой они не самостоятельны принимать даже безобидные, рутинные решения.
В августе 1921 года «малое бюро» ИККИ под председательством Ракоши решает провести в начале октября в секциях международной организации так называемую «партийную неделю». И запрашивает политбюро ЦК РКП о целесообразности проведения такой недели в России.
Из ЦК РКП следует указание Зиновьева: «Перенести «неделю» на 7-15 ноября. Ограничиться в «неделе» только пропагандой…»{170}
Руководители национальных секций, аппарат ИККИ, люди, связавшие себя с Москвой, полностью зависимы от ленинского «штаба». Даже снабжение сотрудников Коминтерна значительно хуже, чем аппарата ЦК РКП. По просьбе коминтерновцев Ленин и его соратники не раз рассматривают вопросы увеличения работникам ИККИ пайков муки, мяса, рыбы, мыла и т. д. Например, такой вопрос обсуждался на заседании политбюро 3 ноября 1921 года{171}. «Карманный» Интернационал штамповал нужные большевикам решения: об усилении борьбы с международным меньшевизмом, парламентской социал-демократией, давал указания о методах революционной борьбы на Западе и Востоке. ЦК РКП просто хозяйничает в «мировой коммунистической организации». С самого начала. Например, предстоит II конгресс Коминтерна. Политбюро под председательством Ленина назначает дату его созыва, место, определяет повестку дня, докладчиков, пополнения в аппарат{172}. Марионеточная организация, едва родившись, стала сразу же перерождаться и вырождаться в международную секту большевистских агентов, исполнителей, агитаторов, доверенных лиц РКП в «братских» партиях и профсоюзах.
Дело осталось за «малым»: реализовать на практике эту уверенность.
Мысль Ленина была слишком инерционна, но вождь не любил быстро забывать любимые мифы. Все знали, что главную ставку на раздувание пламени мировой революции, после России, кремлевский лидер делал на Германию. Ведь все так хорошо складывалось!
Поражение кайзеровского государства привело к быстрой радикализации умонастроений уставшего от войны немецкого пролетариата. Через год после октябрьского переворота, 9 ноября 1918 года, Карл Либкнехт провозгласил образование Германской советской республики. В Киле восстали матросы, тысячи рабочих вышли на улицы Берлина. Казалось, Либкнехт исполнит «роль» Ленина в Германии. Но нет. Более трезвые и не так зараженные чумой максимализма немецкие социал-демократы, и прежде всего Фридрих Эберт и Филипп Шейдеман, постарались направить «революционный поток» в спокойное русло. Они не стали расправляться с генералами, как Ленин с Духониным, а попросили у них поддержки для сохранения знаменитого немецкого «порядка». Союз был установлен. По имеющемуся московскому образцу правительство назвали Советом народных комиссаров. Однако влияние социалистов быстро падало. И хотя в январе Берлин пережил несколько дней гражданской войны, сотрясаясь от канонады и перестрелок, последователям Ленина в Германии не удалось «превратить империалистическую войну в войну гражданскую».
У нас никогда не писалось о том, что советское посольство в Берлине во главе с известным дипломатом А.А. Иоффе, по его словам, «было главным штабом германской революции». По воспоминаниям советского посла, в разгар революции он «заплатил 100 000 марок за оружие для революционеров. Тонны антимонархической и антивоенной литературы печатались в совпосольстве… Почти каждый день социалисты тайком приходили в посольство, чтобы получить советы»{144}. Однако все было напрасно. Основная масса народа не поддалась демагогии. Зловещее убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург, брошенных затем в канал, знаменовало поражение радикального, «российского» варианта революции. Большая денежная помощь Москвы германской революции, закупка оружия рабочим, «инструктора» большевизма не помогли.
Конечно, Ленин и большевики обвинили в предательстве социал-демократов. Но дело было в другом: ни рабочие, ни интеллигенция не видели в ленинском «примере» подходящего для них образца, а армия, чиновничество, крестьянство были враждебны революции. Армия в Германии, несмотря на поражение в войне, осталась не разложившейся, как это случилось в России. Здравомыслящие немцы стали защищать Веймарскую республику Эберта и Шейдемана значительно лучше, чем либералы и армия в России защищали республику Керенского.
Ленинские схемы революции не были взяты на вооружение социал-демократией, да и внутренняя обстановка коренным образом отличалась от российской. Пресловутые «общие закономерности» перехода от капитализма к социализму, на которых так долго паразитировал послеленинский мир коммунизма, оказались весьма поверхностными. Луис Фишер пишет в своей книге вполне определенно: «Большевизм в России отбил у социал-демократов и у Каутского еще остававшийся у них вкус к революции. Большевизм нуждался в коммунистической Германии, но сделал ее создание невозможным»{145}. Не «ренегат Каутский» повинен в поражении германской революции.
Однако Ленин даже в самые отчаянные моменты борьбы советской власти за выживание не переставал смотреть на Германию. Он искренне верил, что если удастся «разгромить» предателей – социал-демократов, то революционный пожар на немецкой земле все же можно зажечь. И именно с «германской идеей» была связана одна из самых крупных ленинских авантюр.
Ленин, почувствовав, что большевики выиграли Гражданскую войну, настаивал, чтобы революционный заряд победы был направлен в сторону инициирования мировой революции. Как вспоминал Троцкий, «мы шли на риск – на этот раз по инициативе Ленина – прощупывание штыком буржуазно-шляхетской Польши»{146}.
Анализ документов, особенно тех, что лежали семь десятилетий в особых секретных фондах КПСС, свидетельствует: Ленин был главным инициатором «похода на Варшаву» с целью «советизации Польши» и «революционирования Германии». На заседаниях политбюро он вел себя как азартный игрок, который уже получил крупный выигрыш, но хотел его удвоить. Правда, и возражали соратники Ленину слабо. На каком-то этапе вождь большевиков, очень плохо разбиравшийся в тонкостях военной стратегии, фактически взял в свои руки руководство кампанией, окончившейся унизительным поражением.
…По прямому проводу 17 марта 1920 года Ленин дает директиву Сталину, находящемуся на юге: «…Операцию на Крым нельзя затягивать… Только что пришло известие из Германии, что в Берлине идет бой и спартаковцы завладели частью города[3]. Кто победит неизвестно, но для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтобы иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на запад на помощь коммунистам»{147}.
Ленин отдает многочисленные распоряжения, в соответствии с которыми без серьезной подготовки принимается решение «прощупать штыком буржуазно-шляхетскую Польшу». Вождь возбужден, о чем свидетельствуют его разноречивые записки и указания по «польскому вопросу». Он уже мысленно видит бойцов с красными звездами в Варшаве, Берлине, тянущих за собой багровый шлейф советизации капиталистической Европы.
…Уполномоченному по польским делам И.С. Уншлихту, находящемуся на Западном фронте, идет секретная директива от Ленина:
«Сообщить Вашу и других польских товарищей оценку такой тактики:
1. Мы заявляем очень торжественно, что обеспечиваем польским рабочим и крестьянам границу восточнее той, которую дает Керзон и Антанта.
2. Мы напрягаем все силы, чтобы добить Пилсудского.
3. Мы входим в собственно Польшу лишь на кратчайший срок, чтобы вооружить рабочих, и уходим оттуда тотчас.
4. Считаете ли вероятным и как скоро советский переворот в Польше?
Ленин»{148}.
Документ сколь откровенный, столь и циничный. Ленин готов пойти на новые территориальные уступки за счет России, чтобы завоевать поддержку польских «рабочих и крестьян». Оказывается, ввод войск в Польшу нужен только для того, чтобы вооружить «рабочих»… Но все же: когда будет «советский переворот в Польше»? Пока поход в Германию не выпячивается. Ленин всегда любил секреты, хотя какие уж тут тайны? Советская Россия, не успев еще одолеть всех своих неудачливых противников внутри страны, готова взяться за главную задачу: надуть мехи революции в Европе, а затем и в мире.
Полубестолковые, но напористые записки Ленина идут в военные советы и штабы. «Э.М. Склянскому.
Не надо ли указать Смилге, что надо поголовно (после сбора хлеба) брать в войско всех взрослых мужчин.
Надо».
Следом идет еще: «Мобилизовать поголовно белорусских крестьян. Тогда вздуют поляков и без Буденного…»{149}
Варшава рядом… Кажется, триумф близко. Ленин через голову Реввоенсовета, главкома шлет свои указующие записки, часто даже не успевая их привычно «засекретить». В эти дни – больше всего заместителю Председателя Реввоенсовета Э.М. Склянскому.
Речь идет о дивизиях, которые с юга и из-под Петрограда спешат к Бресту. Ленин торопит, торопит…
«…Если с военной точки зрения это возможно (Врангеля без этого побьем), то с политической архиважно добить Польшу…»
Склянский уже чувствует грозящую беду под Варшавой: главком Тухачевский производит отправку новых войск на Варшаву «не столько для того, чтобы добить поляков, сколько чтобы не дать им развить свой успех и попереть нас назад…».
Но Ленин не хочет даже слышать, что нас могут «попереть назад», он уверен, что можно «вздуть поляков». Ведь он думает не столько о Варшаве, сколько о мировой революции или, по крайней мере сейчас, о европейской.
Его лаконичные послания Склянскому по-прежнему нетерпеливы:
«…Надо нажать: во что бы то ни стало взять Варшаву в 3–5 дней…»{150} Тем более что Ленин, который как никогда часто подходит к оперативной карте, специально принесенной в его кремлевский кабинет, знает: красная конница уже приближается к германской границе, она близка к Пруссии…
«Э.М. Склянскому
Немцы пишут, что Красная Армия близко от Грауденца. Нельзя ли там налечь и вовсе отрезать Польшу от Данцига?
17 августа 1920 г.
Ленин»{151}.
По настоянию Ленина принято решение направить на фронт новые тысячи коммунистов. Большевистская «головка» в Кремле 19 августа 1920 года передает по прямому проводу Петроградскому комитету РКП:
«…Польско-врангелевский фронт требует высшего напряжения сил. ЦЕКа предлагает Вам сосредоточить все силы и средства для фронта, от которого зависит на долгие годы судьба международной революции… Нужны тысячи коммунистов и коммунисток… Не теряйте ни часу. Подайте новый пример партийным организациям всей страны.
Ленин. Крестинский. Троцкий. Сталин. Бухарин»{152}.
Ленину нужна была, конечно, не Варшава, а «международная революция», которую он судорожно пытался «организовать», используя польские шляхи на пути к Германии. Авантюра стоила более 120 тысяч жизней крестьян, мобилизованных в Красную Армию. Дивизии, брошенные к Варшаве и границам Пруссии, шли фактически без снарядов и патронов, без всякого разведывательного, инженерного, транспортного обеспечения. Многие, очень многие погибли, когда, как писали поляки, произошло «чудо под Варшавой». Десятки тысяч красноармейцев оказались в плену. Судьба более 30 тысяч из них неясна и по сей день…
Ленина никогда не мучили сомнения и раскаяния в содеянном. Он, конечно, ни разу не вспоминал о красноармейцах, гибнущих в польских бараках для военнопленных, куда они попали во имя ленинской химеры «мировой революции». «Сентиментальность, – по его мнению, – есть не меньшее преступление, чем на войне шкурничество»{153}. Об этом же говорил и Виктор Чернов, хорошо знавший вождя лично: «Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности…»{154} Они с Троцким почти по-детски радовались, когда удалось войну империалистическую «перелить» в войну гражданскую. То, что она стоила для России 13 миллионов человеческих жизней, двух миллионов изгнанных соотечественников, Ленина никогда не заботило. Жестокая философия большевизма «освободила» вождя от мучений совести. Тот же В. Чернов писал, что «Ленин по совести разрешал себе переноситься по ту сторону совести»…
«Вождя мирового пролетариата» не мучили приступы стыда по поводу того, что, помимо всего прочего, он страшно унизил Россию, которая проиграла войну своей бывшей провинции и выплатила ей огромную контрибуцию… Десятки миллионов рублей золотом. Ленин лишь просматривал доклады о регулярной отправке очередной части контрибуции в Варшаву. Вот секретарь комиссии по золотому фонду Совета труда и обороны Новицкий докладывал: в Польшу вновь отправлено 5 010 900 золотых рублей{155}. Впрочем, золото, драгоценные камни, разбазаренные им за годы революции в фантастически огромных количествах, вождь не добывал на рудниках…
По «Рижскому договору – Польша за линией Керзона, – писал А.Ф. Керенский, – включает в свои пределы 15 уездов целиком и части еще 11 уездов России… Живет на этих землях 6 млн 750 тыс. жителей (поляков лишь 400 тысяч)…»{156}. Вот так «пощупал» штыком Польшу Ленин. Добыл беспрецедентный позор, пожертвовал во имя химер мировой революции множеством человеческих жизней, выбросил в очередной раз на ветер огромные национальные богатства.
Впрочем, деньги для Ленина были не столько элементом рынка, полностью разрушенного большевиками, сколько политическим орудием, средством достижения коминтерновских целей.
Вскоре после образования Коминтерна Ленин заразился идеей: максимально использовать золотые, денежные запасы, захваченные большевистской Россией у царского самодержавия, для создания все новых и новых компартий, подрыва влияния социал-демократии в европейских странах, для инициирования революционных выступлений пролетариата и колониальных народов против своих угнетателей. Деньги, драгоценные камни в глазах Ленина стали едва ли не главным инструментом революционирования отдельных стран и целых континентов. Царские золотые запасы хищнически разбазаривались для «революционных целей». Конфискованное у буржуазии, церквей золото, ценности в огромных количествах прямиком шли на коминтерновские дела, очень часто оседая в руках предприимчивых дельцов, которых изрядно кружилось вокруг российских богатств. Многие миллионеры и миллиардеры за пределами России свои первичные капиталы получили от Ленина.
Пока Ленин был здоров, он часто запрашивал Гохран, Народный комиссариат внешней торговли, Главзолото республики о наличии, движении, реализации ценностей России, значительная часть которых шла на нужды Коминтерна.
В июне 1920 года Ленину, например, докладывают о количестве ценностей для реализации за рубежом на «революционные нужды»:
«Золото в монетах – 383 448 144
Дополнительно – 101 000 000
Бриллиантов – 140 006 036 карат».
Ленин плохо ориентируется в соотношении количества и объема ценностей и пишет резолюцию:
«Т. Литвинов!
Дайте, пожалуйста, Ваш отзыв на этой же бумаге и пришлите мне архисекретно.
Ваш Ленин»{157}.
Литвинов, Альский предложили Ленину использовать не только традиционные ценности за рубежом, но и ценные бумаги; поставить под более жесткий контроль добычу золота на Бодайбо[4].
Документов, подобных приведенному, очень много. Вот, например, доклад вождю об «отсортированных» в течение 10 дней в Гохране ценностях и готовых к использованию, пересылке, направлению в «резерв», к передаче «по обязательствам», главным образом международного характера (репарации Польше, поддержка компартий, для «подкупа агентов» и т. д.).
«Бриллиантов на сумму – 55 887 000 руб. золотом
Жемчуга – 160 000 штук
Золота (лом) – 91 827 пудов
Изделий из золота – 1 362 087 штук
Серебра – 309 224 пуда»{158} и т. д.
Захватив власть, большевики только по первым данным обнаружили в Государственном банке золота (слитки и монеты) на сумму 1 064 300 000 золотых рублей, не считая 117 миллионов так называемого «румынского золота»{159}. Сюда не вошло большое количество ценностей, хранившихся вне Государственного банка, не вошли платина, серебро и драгоценные камни, которые с беспримерной расточительностью и «революционной» бесконтрольностью стали транжирить большевики. Именно из этих сумм благодаря «гениальному решению» Ленина Россия, не потерпевшая поражения в войне с Германией (!!!), подписала акт о выплате Берлину контрибуции в размере 6 миллиардов марок. Платили золотом (около 245,5 тонны).
Трудно найти в истории примеры большего национального преступления…
Однако вскоре после захвата власти по решению Совнаркома (20 мая 1918 года) значительная часть золотых запасов для «безопасности» была перевезена из Москвы, Тамбова, Нижнего Новгорода и Самары в Казань. Большевики все же побаивались захвата ценностей в столице немцами, поэтому легкомысленно бросили большое количество национальных ценностей на периферию, отнюдь не озаботясь их сохранностью. Но там 40 тысяч пудов золотых и платиновых слитков и 30 тысяч пудов серебра быстро попали в руки восставших чехословаков и белогвардейских войск{160}. Правда, в феврале 1920 года, с крушением Колчака, советские войска вроде вернули «революционному народу» 18 вагонов ценностей: 5143 ящика и 1678 мешков с золотом и драгоценными камнями{161}. Но одна треть из первоначального объема национальных ценностей уже бесследно исчезла.
Как убедительно показали в своей книге «Красные конкистадоры» О.Ю. Васильева и П.Н. Кнышевский, большевики за короткий срок «промотали» фантастические богатства российского народа, в том числе и на «мировую революцию»… Но история ничему не научила российских коммунистов. В своей новой программе КПРФ, где говорится об «уроках российской истории», есть патетические восклицания: «Российская история полностью подтверждает взгляд на роль революций как локомотивов истории»{162}. Этот «локомотив» раздавил десятки миллионов человеческих жизней, превратил великую страну в «архипелаг ГУЛАГ», уничтожил тысячи церквей, создал подневольное сословие крепостных XX века, разбазарил огромные национальные ценности на «революционные дела». Сегодня мне, бывшему коммунисту, трудно понять, как удалось Ленину взять в духовный плен миллионы людей, всех нас, которые готовы были верить, что национальное предательство (например, «Брестский мир») есть «вершина государственной мудрости» вождя.
Проследить, как использовались ценности для «нужд» Коминтерна, для мировой революции, нелегко, ибо часто огромные суммы выдавались просто по ленинским запискам, иногда даже на основании вербальных (устных) распоряжений вождя или соответствующей «Комиссии ЦК РКП».
Вот, например, письмо Ленина Ш.З. Элиаве – председателю Комиссии по делам Туркестана, написанное 16 октября 1919 года. Ленин советует создать в Туркестане базу снабжения колониальных народов Востока оружием, литературой. Нужно организовать «помощь народам Востока в борьбе с империализмом…». При этом указывает, что «вести дело, конечно, архиконспиративно (как умели при царе работать)». В письме сообщает: «Денег мы не пожалеем, пошлем довольно золота и золотых иностранных монет…» Рудзутак «везет кое-что». В конце еще фраза: «Извещайте меня о важнейших событиях и требованиях»{163}.
Для работы в Европе Ленин делал упор на оказание финансовой помощи в деле «революционной пропаганды». Так, в своем письме в октябре 1918 года (еще до образования Коминтерна) российскому послу в Швейцарии Я.А. Берзину он уведомляет:
«…не жалейте миллионов на нелегальные связи с Францией и агитацию среди французов и англичан»{164}.
В другом письме, написанном Берзину через несколько дней, настоятельно рекомендует, как послу уделять 3/4 времени «на руководство агитацией», используя при этом немцев, итальянцев, французов. А «русским дуракам раздайте работу: посылать сюда вырезки, а не случайные номера, как делали эти идиоты до сих пор». Советует вызывать левых из разных стран. «Из них назначьте агентов, платите и за поездки и за работу архищедро. На официальщину (дипломатическая работа посла. – Д.В.) начхать: минимум внимания. На издания и нелегальные поездки maximum внимания…»{165}
Секретарь Коминтерна Анжелика Балабанова после эмиграции из России вспоминала, что Ленин от зарубежных сотрудников (а она была послана в Швецию для «работы» в скандинавских странах) и от нее конкретно требовал:
«Я умоляю Вас, не экономьте. Тратьте миллионы, много миллионов». Мне разъяснили, писала Балабанова, что я должна щедро использовать деньги для поддержки левых организаций, подрыва оппозиционных групп, дискредитации конкретных лиц и т. д.{166}. И Балабанова «не экономила». Ленину докладывали: «По сообщению Балабановой, Грунзбергу дано полмиллиона ценностей и пятьдесят тысяч иностранной валютой.
18 декабря 1919 г.
Я. Берзин. Клингер»{167}.
Так большевиками обворовывался народ – единственный хозяин и собственник огромных, фантастических ценностей.
С момента образования Коминтерна, чисто промосковской «мировой» организации, самое прямое влияние на его деятельность стали оказывать нарождающиеся спецслужбы ленинского государства. Со временем ГПУ, НКВД будут держать под контролем всю работу руководящего органа «всемирной коммунистической партии», как поначалу любили называть эту промосковскую организацию большевистские вожди.
Некоторые партии (точнее, их верхушка) с момента своего возникновения поступили на полное содержание ЦК РКП (а по сути, спецслужб Советской России). Это считается почти нормальным, хотя внешне и маскируется. Например, Литвинов в телеграмме Сталину предупреждает, что «в Лондоне записывают номера банкнот, которые мы получаем в банке. Эти деньги на коминтерновские цели использовать нельзя. Тем не менее у арестованного Бордиги (один из руководителей итальянской КП) обнаружили фунты стерлингов из Лондона…»{168}.
Один из руководителей финской компартии Э.А. Рахья пишет Ленину из Хельсинки: нужны деньги для «зарплаты» функционерам. Просит конкретную сумму: 10 миллионов финских марок. Резолюция Ленина лаконична: «Согласен». На эту сумму Гохран выделяет царские драгоценности.
Зависимость многих партий от ЦК РКП была полной. «Вождь» Коминтерна Г.Е. Зиновьев, отдыхая в январе 1923 года в Сухуми, шлет распоряжения: нужно «приступить к выработке программ для партий, которые их еще не имеют»{169}. Компартии (по крайней мере, многие из них) играют марионеточную роль по отношению к «старшему брату». Порой они не самостоятельны принимать даже безобидные, рутинные решения.
В августе 1921 года «малое бюро» ИККИ под председательством Ракоши решает провести в начале октября в секциях международной организации так называемую «партийную неделю». И запрашивает политбюро ЦК РКП о целесообразности проведения такой недели в России.
Из ЦК РКП следует указание Зиновьева: «Перенести «неделю» на 7-15 ноября. Ограничиться в «неделе» только пропагандой…»{170}
Руководители национальных секций, аппарат ИККИ, люди, связавшие себя с Москвой, полностью зависимы от ленинского «штаба». Даже снабжение сотрудников Коминтерна значительно хуже, чем аппарата ЦК РКП. По просьбе коминтерновцев Ленин и его соратники не раз рассматривают вопросы увеличения работникам ИККИ пайков муки, мяса, рыбы, мыла и т. д. Например, такой вопрос обсуждался на заседании политбюро 3 ноября 1921 года{171}. «Карманный» Интернационал штамповал нужные большевикам решения: об усилении борьбы с международным меньшевизмом, парламентской социал-демократией, давал указания о методах революционной борьбы на Западе и Востоке. ЦК РКП просто хозяйничает в «мировой коммунистической организации». С самого начала. Например, предстоит II конгресс Коминтерна. Политбюро под председательством Ленина назначает дату его созыва, место, определяет повестку дня, докладчиков, пополнения в аппарат{172}. Марионеточная организация, едва родившись, стала сразу же перерождаться и вырождаться в международную секту большевистских агентов, исполнителей, агитаторов, доверенных лиц РКП в «братских» партиях и профсоюзах.