Леру Гастон. Призрак оперы

 
Мой дух стремится к тебе на покой!

 

   И в этот момент сцена неожиданно погрузилась в темноту. Это длилось одно мгновение, у зрителей едва хватило времени воскликнуть в удивлении. Но когда сцена опять осветилась, Кристины там не оказалось. Что стало с ней? Какое чудо произошло? Зрители обменивались недоуменными взглядами. Волнение быстро достигло своего пика как на сцене, так и в зале. Люди спешили из-за кулис к тому месту, где несколько секунд назад стояла певица.
   Куда исчезла Кристина? Какое колдовство вырвало ее из рук Кароласа Фонты на глазах у восторженных зрителей? Оставалось только предположить, что ангел ответил на ее пылкую мольбу, забрав ее тело и душу на небо.
   Рауль, все еще стоя в амфитеатре, горько рыдал. Граф Филипп поднялся с места в своей ложе. Люди смотрели на сцену, на графа и его брата, гадая, имеет ли это странное происшествие какую-то связь со слухами, о которых сообщила утренняя газета.
   Рауль быстро оставил свое место, Филипп исчез из ложи, и пока занавес закрывали, публика поспешила к входу за кулисы. Зрители ждали объявления. Шум стоял неописуемый. Все говорили сразу, и у каждого было свое объяснение случившегося.
   — Она упала в люк.
   — Ее подняли на канатах на чердак. Бедная девушка стала, возможно, жертвой какого-то сценического эффекта, который новая администрация испытала впервые.
   — Это было заранее запланированное похищение. Это подтверждает тот факт, что на сцене стало темно, когда она исчезла.
   Наконец занавес медленно поднялся. Каролас Фонта взошел на подиум дирижера оркестра и печально объявил:
   — Дамы и господа, случилось что-то невероятное и глубоко тревожное. Наша несравненная Кристина Доэ исчезла, и никто не знает, каким образом!

Глава 15

Странное поведение английской булавки

   Возбужденная толпа вторглась на сцену. Певцы, рабочие сцены, танцовщики, статисты, хористы, завсегдатаи — все они что-то спрашивали, кричали, толкались.
   — Что случилось?
   — Ее похитили!
   — Это сделал виконт де Шаньи!
   — Нет, это его брат!
   — Ах, вот и Карлотта. Это ее козни.
   — Нет, это был призрак!
   Некоторые смеялись, особенно после того, как осмотр пола и люков исключил возможность несчастного случая.
   В этой пестрой толпе трое мужчин о чем-то спорили низкими голосами, отчаянно жестикулируя: Габриэль, хормейстер, Мерсье, администратор, и Реми, секретарь. Они уединились в углу прохода между сценой и широким коридором, ведущим в комнату отдыха балерин, за скоплением какой-то бутафории.
   — Я постучал, но они не ответили. Может быть, их нет в кабинете. Но этого никак нельзя узнать, потому что они взяли ключи.
   Так говорил Реми и, несомненно, имел в виду двух директоров Оперы. Во время последнего антракта они приказали, чтобы их не беспокоили ни по какому поводу.
   — Но исчезновение певицы со сцены случается не каждый день! — горячился Габриэль.
   — Вы сообщили им об этом хотя бы через дверь? — спросил Мерсье секретаря.
   — Я сейчас же пойду туда, — сказал Реми и убежал. Затем пришел режиссер.
   — Месье Мерсье, пойдемте! Что вы оба делаете здесь? Вы нужны внизу, мсье.
   — Я не собираюсь ничего слышать и тем более делать, пока не придет комиссар Мифруа! — заявил Мерсье. — Я послал за ним. Когда он будет здесь, мы посмотрим.9
   — А я говорю, что вы немедленно должны пойти вниз к трубе органа.
   — Нет, пока здесь не появится Мифруа.
   — Сам я уже был там.
   — Ну и что же вы видели?
   — Я никого не видел. Понимаете? Никого!
   — Но я ничего не могу поделать с этим, не правда ли?
   — Конечно нет, — ответил режиссер, бешено ероша свои буйные волосы. — Но если кто-то в тот момент был у трубы органа, он, вероятно, сможет рассказать нам, каким образом вся сцена сразу погрузилась в темноту. Но мы нигде не можем найти Моклера, понимаете?
   Моклер был шефом группы осветителей, который менял день и ночь на сцене Оперы.
   — Не можете нигде найти Моклера? — повторил потрясенный Мерсье. — А его помощники?
   — Ни Моклера, ни его помощников! Никого из группы осветителей, я вам говорю, — закричал режиссер. — Вы же понимаете: эта девушка не могла исчезнуть сама по себе! Все было кем-то спланировано, организовано, и мы должны узнать, кем. А администраторов нет… Я приказал, чтобы никто не ходил вниз, к контрольным щитам освещения, и поставил пожарного у трубы органа. Разве я сделал что-то неправильно?
   — Нет-нет, вы совершенно правы. А теперь давайте подождем комиссара.
   Режиссер ушел, недовольно пожимая плечами и что-то бормоча относительно «молокососов», которые спокойно слоняются по коридорам в то время как вся Опера «перевернута вверх дном».
   Габриэля и Мерсье вряд ли можно было обвинить в спокойствии. Но они получили приказ, который парализовал их: директоров нельзя было беспокоить ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить этот приказ, но безуспешно. И сейчас он вернулся после очередной попытки. На его лице было написано замешательство.
   — Ну, вы говорили с ними? — спросил Мерсье.
   — Мушармен в конце концов открыл дверь, — ответил Реми. — Когда он увидел меня, его глаза чуть не вылезли из орбит. Я думал, он меня ударит. Я не смог промолвить ни слова, и знаете, что он заорал: «У вас есть английская булавка?» — «Нет», — ответил я. «Тогда оставьте меня в покое!» — опять закричал он. Я пытался ему объяснить, что случилось на сцене, но он только повторял: «Английскую булавку! Достаньте мне английскую булавку, сейчас же!» Рассыльный, который услышал это, — он смеялся во всю мощь своих легких, — прибежал с английской булавкой, и, получив ее, Мушармен захлопнул дверь перед моим носом. Вот и все!
   — Почему вы не сказали ему о Кристине Доэ…
   — Хотел бы я видеть, как вы бы это сделали! У него шла пена изо рта. Он ни о чем не думал, кроме как о булавке. Было такое впечатление, что если бы ему не дали ее сразу, он умер бы от апоплексического удара. Все это противоестественно. Наши директора сошли с ума. — И Реми, недовольный, добавил: — Так продолжаться дальше не может! Я не привык, чтобы со мной обращались подобным образом.
   Вдруг Габриэль прошептал:
   — Это еще один трюк призрака Оперы!
   Реми пренебрежительно засмеялся.
   Мерсье вздохнул и, казалось, хотел что-то сказать, но, увидев, что Габриэль подает ему знаки, чтобы он молчал, промолчал. Он чувствовал, что вся ответственность ложится на него, пока Ришар и Мушармен все еще не появились. В конце концов Мерсье не смог больше сдерживать себя.
   — Я сам пойду за ними, — решил он.
   Габриэль, ставший вдруг серьезным, остановил его:
   — Подумайте, что вы делаете, Мерсье! Может быть, они остаются в кабинете, потому что это необходимо! Неизвестно, что на уме у призрака!
   Но Мерсье покачал головой:
   — Я все равно пойду. Если бы меня послушали, полиции давно уже было бы все известно. — И он ушел.
   — Что он имеет в виду? — удивленно спросил Реми. — О чем это нужно было рассказать полиции? Вы не отвечаете, Габриэль, значит, вы тоже с ним заодно. Вам лучше рассказать мне обо всем, если не хотите, чтобы я объявил, что вы все посходили с ума! Да, с ума!
   Габриэль недоуменно взглянул на Реми, притворившись, что озадачен его непристойным возмущением.
   — Сказать о чем? Я не понимаю, что вы имеете в виду.
   — Во время антракта сегодня, здесь, — продолжал Реми раздраженно, — Ришар и Мушармен вели себя как помешанные!
   — Я не заметил, — с досадой отозвался Габриэль.
   — Тогда вы единственный, кто не заметил этого? Вы думаете, я их не видел? И что мсье Парабис, управляющий «Кредит Сентраль», ничего не видел? И что у посла де ла Бордери глаза были закрыты?
   — А что случилось с нашими директорами? — просто г душно спросил Габриэль.
   — Что случилось с ними? Вы лучше чем кто-либо другой знаете, что они сделали! Вы и Мерсье присутствовали там! Вы были единственными, кто не смеялся!
   — Я не понимаю. — С бесстрастным лицом Габриэль поднял руки и опустил их — жест, который, очевидно, должен был дать понять, что он не заинтересован в этом деле.
   Реми продолжал:
   — Что это за новая мания у них? Теперь они не позволяют, чтобы кто-нибудь близко подходил к ним, — Что? Они не позволяют приближаться к ним?
   — Да, они не позволяют никому ни приближаться, ни прикасаться к ним.
   — В самом деле? Вы заметили, что они не позволяют никому прикасаться к ним? Это, несомненно, странно!
   — Я рад, что вы признаете это. Пора бы. Они ходят задом!
   — Задом? Вы заметили, что наши импресарио ходят задом наперед? Я думал, только раки передвигаются таким образом.
   — Не шутите, Габриэль!
   — Я не шучу, — запротестовал Габриэль, глядя серьезно, как судья.
   — Вы их близкий друг, Габриэль, может быть, вы сможете объяснить это мне: во время антракта после сцены в саду, когда я подошел к Ришару, чтобы пожать ему руку, Мушармен быстро прошептал мне: «Уходите! Уходите! Что бы то ни было, не прикасайтесь к нему!» Они, что же, думают, у меня чума?
   — Невероятно!
   — И немного позже, когда посол де ла Бордери тоже подошел к Ришару, вы, вероятно, видели, как Мушармен встал между ними и громко сказал: «Пожалуйста, мсье, не прикасайтесь к мсье Ришару!»
   — Поразительно! И что же сделал Ришар?
   — Что он сделал? Вы же сами видели! Он обернулся, поклонился, хотя перед ним никого не было, и пошел задом наперед!
   — Задом наперед?
   — И Мушармен тоже обернулся и тоже пошел задом! И они оба попятились к лестнице таким образом. Если они не сумасшедшие, то скажите мне тогда, что все это значит?
   — Может быть, они репетируют балетное па, предположил Габриэль без особой убежденности.
   Реми, возмущенный столь глупой шуткой в такой серьезный момент, нахмурился, сжал губы и склонился к уху Габриэля:
   — Не пытайтесь острить, Габриэль. Здесь происходят вещи, за которые вы и Мерсье тоже несете ответственность.
   — Какие вещи?
   — Кристина Доэ не единственная, кто исчез сегодня вечером.
   — В самом деле?
   — Да, это так. Можете вы сказать мне, почему, когда мадам Жири зашла в комнату отдыха некоторое время назад, Мерсье взял ее под руку и поспешно увел?
   — Я этого не заметил, — сказал Габриэль.
   — Вы заметили это так хорошо, что последовали за Мерсье и мадам Жири в кабинет Мерсье. И с тех пор никто не видел мадам Жири.
   — Вы думаете, мы ее съели?
   — Нет, но вы заперли ее в кабинете. И знаете, что слышат люди, проходя мимо его дверей. Они слышат крики: «Негодяи! Негодяи!»
   В этот момент к ним подошел запыхавшийся Мерсье.
   — Теперь все еще хуже, чем когда бы то ни было, — произнес он угрюмо. — Я стал кричать им: «Это очень серьезно! Откройте дверь! Это я, Мерсье!» Я услышал шаги, потом дверь открылась, и я увидел Мушармена. Он был очень бледен. «Чего вы хотите?» — спросил он. Я сказал: «Кристина Доэ похищена!» И знаете, что он ответил мне: «Тем лучше для нее!» Затем он положил мне в руку вот это и закрыл дверь.
   Мерсье разжал ладонь. Реми и Габриэль посмотрели на то, что он держал.
   — Английская булавка! — вскричал Реми.
   — Странно! Странно! — пробормотал Габриэль, который не мог сдержать дрожь.
   Вдруг голос заставил всех троих повернуть головы.
   — Извините меня, мсье, может быть, вы скажете мне, где Кристина Доэ?
   Несмотря на серьезность ситуации, этот вопрос, вероятно, заставил бы их засмеяться, если бы они не увидели молодого человека со скорбным лицом, способным вызвать только жалость. Это был виконт Рауль де Шаньи.

Глава 16

Кристина! Кристина!

   После фантастического исчезновения Кристины первой мыслью Рауля было обвинить в этом Эрика. У него больше не оставалось никаких сомнений в почти сверхъестественной силе Ангела музыки в этом королевстве Оперы, где он установил свою дьявольскую власть.
   И Рауль поспешил на сцену в безумии отчаяния и любви.
   — Кристина! Кристина! — стонал он, словно потеряв рассудок, призывая ее, так же как она, все еще дрожащая от божественной экзальтации, одетая в белый саван, должно быть, взывала к нему из темной пропасти, в которую, словно дикое животное свою добычу, унесло ее чудовище.
   — Кристина! Кристина! — повторял Рауль. И ему казалось, что он слышит ее крики через хрупкие стены, которые отделяли его от мира. Он чутко прислушивался. А потом опять блуждал по сцене как безумный. Если бы только он мог сойти туда, вниз, вниз, вниз, в это царство тьмы, все входы в которое были закрыты для него. Хрупкое препятствие, подмостки, обычно отходившие так легко, что Рауль мог видеть пропасть, которая привлекала все его помыслы, подмостки, скрипевшие под его шагами и распространявшие их звуки, словно эхо в жуткой пустоте подвалов, — эти подмостки были теперь неподвижны. Более того, казалось, они вообще никогда не сдвигались. И теперь лестницы, которые вели под сцену, были закрыты для всех.
   — Кристина! Кристина!
   Люди отталкивали несчастного, смеялись, подшучивали над ним, думая, вероятно, что рассудок бедного жениха помутился.
   В дикой гонке вдоль темных, таинственных проходов, известных только ему, Эрик, должно быть, волочил бедную невинную Кристину в свое отвратительное логово, в спальню в стиле Луи-Филиппа, выходящую на адское подземное озеро.
   — Кристина! Кристина! Вы не отвечаете! Не умерли ли вы в момент всеохватывающего ужаса от горячего дыхания монстра?
   Ужасные мысли вспыхивали, словно молнии, в отяжелевшей голове Рауля. Эрик, очевидно, раскрыл их секрет и узнал, что Кристина предала его. И теперь мстит ей! После такого удара по самолюбию этот злой гений не остановится ни перед чем. В его могучих руках Кристина обречена!
   Рауль опять подумал о золотых звездах, которые видел в своей комнате. Если бы только пистолет был способен уничтожить их!
   Существуют, конечно, необычные человеческие глаза, которые расширяются в темноте и светятся, как звезды или как глаза кошки. (Кроме того, всем известно, у некоторых альбиносов кроличьи глаза при дневном свете и кошачьи — ночью.) Да, он действительно выстрелил в Эрика! Если бы только он убил его! Монстр сбежал по водосточной трубе, как кошка или преступник, которые (опять же, как всем известно) могут карабкаться по водосточным трубам хоть до самого неба. Эрик, вероятно, замышлял что-то против Рауля, но, раненный, убежал и обратил свой гнев против своей возлюбленной.
   Такие жестокие мысли роились в голове бедного Рауля, когда он бросился в артистическую комнату Кристины.
   — Кристина! Кристина!
   Горькие слезы обожгли веки несчастного, когда он увидел разбросанную повсюду одежду, которую его невеста намеревалась взять с собой, готовясь к побегу. Если бы она согласилась уехать раньше! Почему она медлила? Почему играла с судьбой и с сердцем монстра? Почему в конечном акте милосердия она дала этой демонической душе пищу своей божественной песней:

 
Ангел, благословенный небом,
Мой дух стремится к тебе на покой!

 

   Рыдая, произнося клятвы и оскорбления, Рауль неуклюже ощупывал руками большое зеркало, которое открылось однажды ночью и впустило Кристину во владения Эрика, Но все напрасно: очевидно, зеркало повиновалось только Эрику. А может быть, любые действия вообще бесполезны в обращении с такими зеркалами, может быть, нужны какие-то особые слова, заклинания. В детстве ему рассказывали такие истории.
   Вдруг виконт вспомнил о воротах, открывающихся на улицу Скриба, подземном ходе, ведущем от озера к улице. Да, Кристина говорила ему об этом! К своему ужасу, он обнаружил, что большого ключа в ящике нет, но решил пойти на улицу Скриба в любом случае.
   Он вышел из здания Оперы и стал ощупывать дрожащими руками огромные камни в поисках отверстий. Наткнулся на железную решетку. Та ли это решетка, которая была нужна ему? Или это другая? Рауль беспомощно взглянул сквозь решетки. Как темно там внутри! Он прислушался. Какое безмолвие! Он обошел вокруг здания. Вот мощные решетки и большие ворота! Но, увы, это были только ворота во двор администрации…
   Рауль пошел к консьержке.
   — Извините меня, мадам, можете вы сказать, как найти ворота, ворота, сделанные из решеток, железных решеток, которые выходят на улицу Скриба и ведут к озеру? Вы знаете озеро, подземное озеро под Оперой!
   — Я знаю, что под Оперой есть озеро, но какие ворота ведут к нему — нет, этого я не знаю.
   — А как насчет улицы Скриба, мадам? Улица Скриба! Бы были когда-нибудь на улице Скриба?
   Она только засмеялась. Рауль поспешил прочь вне себя от ярости. Он бегал вверх и вниз по лестницам, прошел через всю административную часть здания и оказался на ярко освещенной сцене.
   Здесь он остановился, тяжело дыша и с сильно бьющимся сердцем. Может быть, Кристина нашлась. Он подошел к группе мужчин.
   — Извините, мсье, вы не видели Кристину Доэ? — спросил он.
   Они рассмеялись.
   Услышав новый гул голосов на сцене, Рауль повернулся и увидел человека, который проявлял все признаки спокойствия, несмотря на возбужденную жестикуляцию толпы мужчин в черных фраках, окруживших его. У него было розовое, краснощекое, дружеское лицо, обрамленное кудрявыми волосами и освещенное двумя ясными голубыми глазами.
   Мерсье указал в сторону незнакомца и кивнул Раулю:
   — Вот человек, к которому вы должны адресовать свой вопрос, виконт. — И он представил Рауля полицейскому комиссару Мифруа.
   — А, виконт де Шаньи, — сказал Мифруа. — Рад видеть вас, мсье. Не будете ли вы так добры пройти со мной… И теперь, где директора? Где они?
   Поскольку Мерсье хранил молчание, Реми взялся сообщить Мифруа, что мсье Ришар и Мушармен заперлись в своем кабинете и все еще ничего не знают об исчезновении Кристины Доэ.
   — Странно! Пойдемте к ним.
   И Мифруа, за которым следовала толпа, продолжавшая расти, направился к кабинету. Мерсье, воспользовавшись ситуацией, незаметно передал Габриэлю ключ.
   — Дела идут плохо, — сказал он вполголоса. — Пойдите и дайте мадам Жири возможность подышать свежим воздухом.
   Габриэль ушел.
   Толпа скоро подошла к двери директорского кабинета. Мерсье стучал напрасно — за дверью не реагировали.
   — Откройте, именем закона! — приказал наконец Мифруа громко, с тревогой в голосе.
   И тут дверь открылась. Люди поспешили в кабинет вслед за комиссаром.
   Рауль должен был войти последним. Когда он уже намеревался это сделать, на его плечо опустилась рука и он услышал слова, сказанные почти на ухо: «Секреты Эрика не касаются никого, кроме него».
   Молодой человек обернулся и подавил восклицание. Позади него стоял смуглый мужчина с зелеными глазами, на голове которого красовалась остроконечная каракулевая шапка. Перс! Он поднес руку к губам, призывая к благоразумию, и затем, не дав изумленному Раулю спросить его о причине столь загадочного вмешательства, поклонился, отошел и исчез.

Глава 17

Удивительные откровения мадам Жири, касающиеся ее личных отношений с призраком Оперы

   Прежде чем мы последуем за полицейским комиссаром Мифруа в кабинет директоров Оперы, в который Мерсье и Реми тщетно пытались войти раньше, читатель должен позволить мне рассказать о некоторых весьма необычных событиях, имевших место в последние часы. Ришар и Мушармен заперлись в кабинете по причине, которая все еще неизвестна читателю. Мой долг, долг историка, раскрыть эту причину без дальнейшего отлагательства.
   Я уже говорил о неприятной перемене, которая произошла недавно в настроении директоров Оперы, и дал читателю понять, что эта перемена не была вызвана лишь падением люстры при обстоятельствах, с которыми мы знакомы.
   И хотя Ришар и Мушармен предпочли бы, чтобы этот факт так и остался неизвестным, я все же расскажу теперь читателю, что призрак получил первую выплату в двадцать тысяч франков. Были слезы и скрежетание зубами, но дело было сделано очень просто.
   Однажды утром директора нашли на своем столе конверт. В нем была записка от призрака Оперы:
   «Настало время выполнить обязательство, обусловленное в книге инструкций. Положите двадцать тысяч франков в этот конверт, запечатайте его, скрепите собственной печатью и отдайте конверт мадам Жири, которая сделает все, что необходимо».
   Директора не стали ждать, чтобы им дважды повторяли это требование. Не теряя времени и все еще гадая, как эти дьявольские записки попадают в запертый кабинет, они решили, что наконец-то им предоставляется очень хороший шанс схватить загадочного шантажиста. Они рассказали о требовании Габриэлю и Мерсье, взяв с них обещание хранить все в секрете, затем положили двадцать тысяч франков в конверт и, не спрашивая объяснений, отдали его мадам Жири, которая была восстановлена в своей прежней должности билетерши. Она не выразила удивления. Разумеется, за ней установили тщательное наблюдение.
   Мадам Жири пошла прямо в ложу призрака положила ценный пакет на перила. Габриэль, Мерсье и оба директора спрятались таким образом, что конверт не выходил из их поля зрения ни во время представления в тот вечер, ни после него, потому что, видя конверт на месте, они сами никуда не уходили. Зрительный зал уже опустел, и мадам Жири ушла домой, когда в конце концов, устав ждать, они открыли конверт, естественно, убедившись, что печать на нем не сорвана.
   Сначала Ришар и Мушармен решили, что деньги все еще в конверте, но затем поняли, что содержимое подменила двадцать настоящих банкнот были заменены на «игральные деньги». Оба директора были в бешенстве — и напуганы тоже.
   — Роберт Худен^[3] не мог бы сделать лучше, — заметил Габриэль.
   — Да, — кивнул Ришар, — и стоит это намного больше.
   Мушармен хотел немедленно послать за полицейским комиссаром. Ришар был против этого — у него был собственный план.
   — Давайте не будем делать из себя посмешище, — сказал он. — Весь Париж будет смеяться над нами. Призрак выиграл первый раунд, но мы выиграем второй.
   Очевидно, Ришар думал о следующей месячной выплате.
   Их так ловко перехитрили, что и недели спустя они чувствовали себя удрученными. И это было вполне понятно. Они не вызывали полицию, потому что в глубине души все еще надеялись, что странный инцидент — всего лишь дурная шутка, возможно, разыгранная их предшественниками, и что следует молчать, пока они не доберутся до сути происшедшего. Однако иногда Мушармен начинал подозревать даже Ришара, чье воображение порой приобретало смехотворные формы.
   Итак, готовые ко всяким непредвиденным обстоятельствам, они ждали дальнейшего развития событий, наблюдали за мадам Жири, буквально не спуская с нее глаз. Ришар был против, чтобы ей говорили что-нибудь.
   — Если она соучастница, — доказывал он, — то деньги были изъяты уже давно. Но я думаю, что она просто идиотка.
   — В этом деле есть несколько идиотов, — ответил Мушармен глубокомысленно.
   — Откуда мы могли знать? — тяжело вздохнул Ришар. — Не беспокойтесь, в следующий раз мы примем все меры предосторожности.
   И этот следующий раз настал — в день, когда исчезла Кристина.
   Утром любезная записка от призрака напомнила им, что приближается очередная выплата:
   «Сделайте так же, как в последний раз. Все прошло очень хорошо. Положите двадцать тысяч франков в конверт и отдайте его нашей замечательной мадам Жири».
   Записка была вложена в конверт, подписанный: «Призраку Оперы (лично)». Его оставалось только заполнить банкнотами.
   Операцию планировалось провести за полчаса до начала того памятного представления. А теперь заглянем в берлогу директоров за полчаса до подъема занавеса в этом ставшем слишком знаменитом представлении «Фауста».
   Ришар показал Мушармену конверт, затем отсчитал двадцать банкнотов по тысяче франков и положил их в конверт, но не запечатал его.
   — А теперь, — сказал он, — давайте поговорим с мадам Жири.
   Послали за старой женщиной. Она вскоре вошла, сделав грациозный реверанс. Одета она была в то же когда-то черное, а теперь ржаво-сиреневое платье из тафты, на голове ее красовалась выцветшая шляпа с перьями. Мадам Жири, казалось, пребывала в хорошем настроении.
   — Добрый вечер, мсье, — поздоровалась она. — Полагаю, вы хотели, чтобы я пришла за конвертом?
   — Правильно, мадам Жири, за конвертом, — сказал Ришар дружелюбно. — И за чем-то еще!
   — Я к вашим услугам, мсье, к вашим услугам! И что же это «что-то еще»?
   — Прежде всего, мадам Жири, я хотел задать вам маленький вопрос.
   — Спрашивайте, мсье, я здесь, чтобы ответить вам.
   — Вы все еще в хороших отношениях с призраком?
   — В очень хороших, мсье. Они не могли бы быть лучше.
   — Мы счастливы слышать это. Теперь, только между нами, — сказал Ришар тоном, каким обычно открывают важный секрет, — нет никакой причины, чтобы нам не сказать это… В конце концов, вы же не глупая…
   — Конечно, нет, мсье! — воскликнула она, прекратив легкое покачивание двух черных перьев на своей выцветшей шляпе. — Ни у кого не возникало сомнений на этот счет, поверьте мне.
   — Я верю вам и думаю, что мы хорошо поймем друг друга. Эта история с привидением только шутка, не правда ли? И опять только между нами, это продолжается уже довольно долго, так?
   Мадам Жири смотрела на директоров так, как будто они говорили с ней по-китайски. Она подошла к столу Ришара и спросила с тревогой в голосе:
   — Что вы имеете в виду? Я не понимаю.
   — Вы прекрасно понимаете. В любом случае вы должны понимать. Во-первых, скажите нам его имя.