Страница:
— Чье имя?
— Человека, сообщником которого вы являетесь, мадам Жири.
— Я — сообщница призрака? Вы думаете, я сообщница в чем?
— Вы делаете все, что бы он ни захотел.
— О! Он не очень надоедлив, вам это известно.
— И он всегда дает вам чаевые!
— У меня нет жалоб на этот счет.
— Сколько он дает вам за то, что вы приносите ему этот конверт?
— Десять франков.
— И все? Немного!
— Но почему вы спрашиваете?
— Я скажу вам немного позже. Сейчас же мы хотели бы узнать, по какой чрезвычайной причине вы отдали тело и душу этому призраку, а не другому. За пять или десять франков нельзя купить дружбу и преданность, мадам Жири.
— Это верно! И я могу сказать вам о причине, мсье. В этом нет ничего бесчестного, поверьте, совсем ничего.
— Мы не сомневаемся, мадам Жири.
— Все в порядке, тогда… Призрак не любит, когда я говорю о Нем.
— Ox! — воскликнул Ришар с саркастическим смехом.
— Но это касается только меня, — продолжала старая женщина. — Однажды в пятой ложе я нашла письмо ко мне или, скорее, записку, написанную красными чернилами. Я не стану вам читать эту записку, мсье, потому что знаю ее на память и никогда не забуду ее содержание, если даже доживу до ста лет.
И, сидя прямо, она с трогательным пафосом начала повторять по памяти:
«Мадам, в 1825 году мадемуазель Менетрие, балерина, стала маркизой де Кусси. В 1832 году Мари Таглиони, танцовщица, вышла замуж за графа Жильбера де Войсин. В 1840 году Ла Сора, танцовщица, вышла замуж за брата короля Испании. В 1847 году Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Луи Баварским и стала графиней Лансфелд. В 1848 году мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д'Хермвиль. В 1870 году Тереза Хесслер, танцовщица, вышла замуж за Дона Фернандо, брата короля Португалии…» Ришар и Мушармен слушали это перечисление великолепных замужеств с любопытством. Мадам Жири встала. Чем дольше она говорила, тем оживленнее становилась. Наконец, вдохновленная, как предсказательница на своем треножнике, голосом, разрывающимся от гордости, она произнесла последнее предложение пророческой записки:
«…в 1885 году Мег Жири — императрица!» Обессиленная, мадам Жири упала обратно в кресло и сказала:
— Мсье, записка была подписана: «Призрак Оперы». Я слышала о нем раньше, но только наполовину верила в него. С этого момента, после того как призрак сообщил мне, что моя маленькая Мег, плоть от плоти моей, плод моего чрева, станет императрицей, я поверила в него полностью.
Не нужно долго изучать возбужденное лицо мадам Жири, чтобы понять, что было возможно получить от этого прекрасного воспоминания с двумя словами «призрак» и «императрица». Но кто руководил этой глупой марионеткой? Кто?
— Вы никогда не видели призрак, но он говорит с вами, и вы верите всему, что он говорит? — спросил Мушармен.
— Да. Прежде всего именно благодаря ему моя маленькая Мег стала балериной. Я сказала ему; «Если она будет императрицей в 1885 году, вы не должны терять время: она должна стать балериной уже сейчас». Он ответил: «Я позабочусь об этом». Он переговорил с мсье Полиньи, и дело было сделано.
— Так мсье Полиньи видел его?
— Нет, не видел, так же как и я, но он слышал его! Призрак сказал ему что-то на ухо — вы знаете, в ту ночь, когда он вышел бледный из ложи номер пять.
— Невероятно! — произнес Мушармен со вздохом.
— Я всегда думала, что между призраком и мсье Полиньи были секреты, — продолжала мадам Жири. — Мсье Полиньи делал все, о чем просил его призрак, не мог отказать ему ни в чем.
— Вы слышали, Ришар? Полиньи не мог отказать призраку ни в чем.
— Да-да, я слышал! — заявил Ришар. — Полиньи — друг призрака, а мадам Жири — друг Полиньи, и вот вам! — И он добавил грубо: — Но меня не интересует Полиньи. Я могу сказать, что единственное лицо, чья судьба меня действительно интересует, это мадам Жири. Мадам Жири, вы знаете, что в этом конверте?
— Нет, конечно, нет, — ответила она.
— Хорошо, тогда посмотрите!
Она посмотрела в конверт беспокойными глазами, которые быстро прояснились.
— Тысячефранковые банкноты! — воскликнула она.
— Да, мадам Жири, тысячефранковые банкноты. И вы знали об этом очень хорошо!
— Нет, мсье! Я клянусь — Не надо клятв, мадам Жири. А теперь я скажу вам, почему я послал за вами. Я хочу, чтобы вас арестовали.
Два черных пера на выцветшей шляпе, которые обычно имели форму двух вопросительных знаков, тотчас превратились в восклицательные знаки; что же касается самой шляпы, то она угрожающе взметнулась над взбитым пучком волос мадам Жири. Удивление, возмущение, протест, тревога, оскорбленная добродетель — все это отразилось в скользящем движении, приведшем нос билетерши к носу Ришара, который не мог не отпрянуть в своем кресле.
— Арестовать меня?
Рот, который произнес это, казалось, был готов выплюнуть три оставшихся в нем зуба в лицо Ришара. Но тот вел себя героически. Он не отступил. Его угрожающе вытянутый указательный палец уже показывал билетершу ложи номер пять воображаемому судье.
— Я хочу, чтобы вас арестовали, мадам Жири, за воровство!
— Повторите это еще раз! — И, прежде чем Мушармен смог вмешаться, она нанесла Ришару мощный ответный удар. Но не костистая рука вспыльчивой старой женщины ударила директора по щеке: это был конверт, волшебный конверт, причина всех неприятностей. От удара конверт открылся, и банкноты разлетелись в разные стороны, кружась и порхая, как гигантские бабочки.
Оба импресарио издали крик, затем одна и та же мысль заставила их упасть на колени и начать лихорадочно собирать и торопливо рассматривать ценные листки бумаги.
— Они настоящие, Мушармен?
— Они настоящие, Ришар?
— Они все настоящие!
В этой шумной свалке, наполненной ужасными восклицаниями, лейтмотивом звучали слова мадам Жири.
— Воровство? Я воровка!
Вдруг она закричала сдавленным голосом:
— Это больше, чем я могу вынести! — И опять встала вплотную к Ришару. — Во всяком случае, мсье Ришар, — сказала она, — вы лучше, чем я, должны знать, куда подевались двадцать тысяч франков!
— Я должен знать? — спросил он, ошеломленный. — Откуда?
Глядя строго и озабоченно, Мушармен попросил старую женщину объясниться:
— Что вы имеете в виду? Почему вы утверждаете, что мсье Ришар должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков?
Ришар чувствовал, что краснеет под взглядом Мушармена. Он схватил руку мадам Жири и стал бешено трясти ее. Голос его был подобен грому. Он гремел, грохотал, ревел:
— Почему я должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков? Почему?
— Потому что они в вашем кармане! — крикнула билетерша, задыхаясь и глядя на него так, будто он был самим дьяволом.
Ришар замер как громом пораженный этим неожиданным ответом и все более подозрительным взглядом Мушармена. Он лишился сил, которые были ему необходимы в столь трудный момент, чтобы опровергнуть это презренное обвинение.
И так часто случается, что люди, подвергшиеся внезапному нападению, люди с чистой совестью, начинают вдруг казаться виноватыми — удар, нанесенный им, заставляет их бледнеть, краснеть от стыда, шататься, ощетиниваться, резко падать, протестовать, молчать, когда надо говорить, или говорить, когда надо молчать, или оставаться сухими, когда надо потеть, или потеть, когда надо оставаться сухими.
Видя, что Ришар готов напасть на мадам Жири, Мушармен поспешил спросить ее мягко и обнадеживающе:
— Как можете вы подозревать моего коллегу мсье Ришара в том, что он положил двадцать тысяч франков в свой карман?
— Я никогда не говорила этого, — заявила она, — поскольку это я положила двадцать тысяч франков в его карман. — И она добавила вполголоса; — Там, я же сказала вам. Я надеюсь, призрак простит меня.
Ришар начал опять кричать, но Мушармен твердо приказал ему остановиться:
— Тише! Тише! Пусть она объяснится Дайте мне спросить ее. Я не понимаю, почему вы ведете себя подобным образом, когда мы намереваемся прояснить это дело. Вы взбешены, но нельзя же вести себя так.
Лицо мадам Жири приняло мученическое выражение, но оно сияло верой в собственную невиновность.
— Вы говорите, что в конверте, который я положила в карман мсье Ришара, было двадцать тысяч франков, но я по-прежнему утверждаю, что не знала этого. И мсье Ришар не знал.
— Ага, — сказал Ришар, внезапно начав ходить из угла в угол, что пришлось не по вкусу Мушармену. — Так я тоже не знал! Вы положили двадцать тысяч франков в мой карман и ничего не знали об этом! Очень рад слышать это, мадам Жири.
— Да, это правда, — согласилась непримиримая старая женщина, — никто из нас не знал. Но вы должны были в конце концов узнать.
Ришар, определенно, уничтожил бы ее, если бы в комнате не было Мушармена. Но Мушармен сдерживал его. Он вернулся к своему допросу.
— Какой конверт вы положили в карман мсье Ришара? Это был не тот конверт, который мы дали вам и за которым следили, когда вы его взяли в пятую ложу. Ведь только в этом конверте находились двадцать тысяч франков. — Извините меня, но это был именно тот конверт, который мне дали вы, его я и положила в карман мсье Ришара. В ложу призрака я отнесла другой конверт, точно такой же, как первый. Я держала его незаметно наготове, и его мне дал призрак.
Сказав это, мадам Жири вытащила из рукава конверт, точно такой же, как тот, в котором содержались двадцать тысяч франков, и подписанный таким же образом. Директора вырвали у нее конверт, рассмотрели и увидели, что он запечатан воском и проштемпелеван сверху их собственной печатью. Открыв конверт, они нашли двадцать тысяч франков «игральными деньгами», подобными тем, что так поразили их месяц назад.
— Это так просто! — воскликнул Ришар.
— Да, так просто! — повторил Мушармен торжественно.
— Самые лучшие трюки всегда самые простые! Все, что для этого нужно, хороший сообщник.
— Подобный тому, который сидит перед нами, — сказал Мушармен невыразительным голосом. И продолжил, глядя на мадам Жири так, как будто пытался загипнотизировать ее: — Значит, призрак дал вам этот конверт, сказав, чтобы вы заменили его на тот, который мы дали вам, и положили его в карман мсье Ришара?
— Да, это был призрак.
— Тогда не продемонстрируете ли вы нам свое искусство? Вот конверт. Действуйте так, как будто мы ничего не знаем.
— Я буду рада, мсье.
Она взяла конверт с двадцатью тысячами франков и направилась к двери. Когда она собиралась уже покинуть кабинет, оба директора поспешно бросились к ней.
— О нет! Нет! Вы хотите повторить тот же трюк опять! С нас довольно! Больше не надо!
— Извините, мсье, — сказала она примирительно, — но вы же сами просили, чтобы я действовала так, как будто вы ничего не знаете, а если бы вы ничего не знали, я бы ушла с вашим конвертом.
— Но как вы опустили его в мой карман? — спросил Ришар.
Мушармен не спускал левого глаза с него, в то время как правый глаз наблюдал за мадам Жири; это был визуальный подвиг, но Мушармен был готов на все, чтобы узнать правду.
— Я предполагала опустить его в ваш карман, когда вы меньше всего ожидали этого, — стала объяснять мадам Жири. — Как вы знаете, на протяжении вечера я часто бываю за кулисами и часто захожу в комнату отдыха танцовщиц к моей дочери, на что, как мать, имею право. Я приношу ей балетные туфли для дивертисмента. Словом, прихожу и ухожу, когда мне заблагорассудится. Поклонники также приходят за кулисы. Да и вы тоже, мсье Ришар. Вокруг собирается много людей. Я шла позади вас и опустила конверт в карман вашего фрака. Ничего волшебного!
— Верно, ничего волшебного! — проворчал Ришар, глядя на нее с суровостью громовержца Юпитера. — Но я уличил вас во лжи, старая ведьма.
Этот эпитет ужалил мадам Жири не меньше, чем обвинение в нечестности. Она ощетинилась и выпрямилась, обнажив свои три зуба.
— На каком основании вы утверждаете, что я лгала?
— Потому что я провел тот вечер в зрительном зале, наблюдая за пятой ложей и фальшивым конвертом, который вы оставили там. Я не был в комнате отдыха танцовщиц ни одной секунды.
— А это, был не тот вечер, я положила конверт в ваш карман на следующий вечер, когда заместитель главы администрации изящных искусств. При этих словах Ришар резко остановил ее.
— Правильно, — сказал он задумчиво. — Вспомнил». Теперь я вспомнил. Заместитель главы администрации пришел за кулисы и позвал меня. Я пошел за ним в комнату отдыха танцовщиц. Я был уже на пороге комнаты, как вдруг обернулся. Вы прошли мимо, мадам Жири, и, как мне показалось, слегка задели меня. Позади меня никого больше не было. Да, я помню.
— Все правильно, мсье. Тогда я как раз закончила маленькое дельце с вашим карманом. Очень удобный карман.
И она показала, как именно сделала свое «маленькое дельце»: подошла сзади к Ришару и положила конверт в один из карманов его фрака так быстро и ловко, что на Мушармена, который внимательно следил за ней, ее проворство произвело большое впечатление.
— Конечно, — воскликнул Ришар, побледнев, — Это очень умно со стороны призрака! Проблема для него была в том, чтобы исключить посредника между лицом, которое дало двадцать тысяч франков, и лицом, которое их взяло.
Он нашел наилучший выход: взять деньги из моего кармана, уверенный, что я этого не замечу, потому что не знаю, что они были там. Восхитительно!
— Это, может быть, и восхитительно, — сказал Мушармен, — но вы забываете, что десять тысяч франков дал я, но в мой карман никто ничего не положил.
— Человека, сообщником которого вы являетесь, мадам Жири.
— Я — сообщница призрака? Вы думаете, я сообщница в чем?
— Вы делаете все, что бы он ни захотел.
— О! Он не очень надоедлив, вам это известно.
— И он всегда дает вам чаевые!
— У меня нет жалоб на этот счет.
— Сколько он дает вам за то, что вы приносите ему этот конверт?
— Десять франков.
— И все? Немного!
— Но почему вы спрашиваете?
— Я скажу вам немного позже. Сейчас же мы хотели бы узнать, по какой чрезвычайной причине вы отдали тело и душу этому призраку, а не другому. За пять или десять франков нельзя купить дружбу и преданность, мадам Жири.
— Это верно! И я могу сказать вам о причине, мсье. В этом нет ничего бесчестного, поверьте, совсем ничего.
— Мы не сомневаемся, мадам Жири.
— Все в порядке, тогда… Призрак не любит, когда я говорю о Нем.
— Ox! — воскликнул Ришар с саркастическим смехом.
— Но это касается только меня, — продолжала старая женщина. — Однажды в пятой ложе я нашла письмо ко мне или, скорее, записку, написанную красными чернилами. Я не стану вам читать эту записку, мсье, потому что знаю ее на память и никогда не забуду ее содержание, если даже доживу до ста лет.
И, сидя прямо, она с трогательным пафосом начала повторять по памяти:
«Мадам, в 1825 году мадемуазель Менетрие, балерина, стала маркизой де Кусси. В 1832 году Мари Таглиони, танцовщица, вышла замуж за графа Жильбера де Войсин. В 1840 году Ла Сора, танцовщица, вышла замуж за брата короля Испании. В 1847 году Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Луи Баварским и стала графиней Лансфелд. В 1848 году мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д'Хермвиль. В 1870 году Тереза Хесслер, танцовщица, вышла замуж за Дона Фернандо, брата короля Португалии…» Ришар и Мушармен слушали это перечисление великолепных замужеств с любопытством. Мадам Жири встала. Чем дольше она говорила, тем оживленнее становилась. Наконец, вдохновленная, как предсказательница на своем треножнике, голосом, разрывающимся от гордости, она произнесла последнее предложение пророческой записки:
«…в 1885 году Мег Жири — императрица!» Обессиленная, мадам Жири упала обратно в кресло и сказала:
— Мсье, записка была подписана: «Призрак Оперы». Я слышала о нем раньше, но только наполовину верила в него. С этого момента, после того как призрак сообщил мне, что моя маленькая Мег, плоть от плоти моей, плод моего чрева, станет императрицей, я поверила в него полностью.
Не нужно долго изучать возбужденное лицо мадам Жири, чтобы понять, что было возможно получить от этого прекрасного воспоминания с двумя словами «призрак» и «императрица». Но кто руководил этой глупой марионеткой? Кто?
— Вы никогда не видели призрак, но он говорит с вами, и вы верите всему, что он говорит? — спросил Мушармен.
— Да. Прежде всего именно благодаря ему моя маленькая Мег стала балериной. Я сказала ему; «Если она будет императрицей в 1885 году, вы не должны терять время: она должна стать балериной уже сейчас». Он ответил: «Я позабочусь об этом». Он переговорил с мсье Полиньи, и дело было сделано.
— Так мсье Полиньи видел его?
— Нет, не видел, так же как и я, но он слышал его! Призрак сказал ему что-то на ухо — вы знаете, в ту ночь, когда он вышел бледный из ложи номер пять.
— Невероятно! — произнес Мушармен со вздохом.
— Я всегда думала, что между призраком и мсье Полиньи были секреты, — продолжала мадам Жири. — Мсье Полиньи делал все, о чем просил его призрак, не мог отказать ему ни в чем.
— Вы слышали, Ришар? Полиньи не мог отказать призраку ни в чем.
— Да-да, я слышал! — заявил Ришар. — Полиньи — друг призрака, а мадам Жири — друг Полиньи, и вот вам! — И он добавил грубо: — Но меня не интересует Полиньи. Я могу сказать, что единственное лицо, чья судьба меня действительно интересует, это мадам Жири. Мадам Жири, вы знаете, что в этом конверте?
— Нет, конечно, нет, — ответила она.
— Хорошо, тогда посмотрите!
Она посмотрела в конверт беспокойными глазами, которые быстро прояснились.
— Тысячефранковые банкноты! — воскликнула она.
— Да, мадам Жири, тысячефранковые банкноты. И вы знали об этом очень хорошо!
— Нет, мсье! Я клянусь — Не надо клятв, мадам Жири. А теперь я скажу вам, почему я послал за вами. Я хочу, чтобы вас арестовали.
Два черных пера на выцветшей шляпе, которые обычно имели форму двух вопросительных знаков, тотчас превратились в восклицательные знаки; что же касается самой шляпы, то она угрожающе взметнулась над взбитым пучком волос мадам Жири. Удивление, возмущение, протест, тревога, оскорбленная добродетель — все это отразилось в скользящем движении, приведшем нос билетерши к носу Ришара, который не мог не отпрянуть в своем кресле.
— Арестовать меня?
Рот, который произнес это, казалось, был готов выплюнуть три оставшихся в нем зуба в лицо Ришара. Но тот вел себя героически. Он не отступил. Его угрожающе вытянутый указательный палец уже показывал билетершу ложи номер пять воображаемому судье.
— Я хочу, чтобы вас арестовали, мадам Жири, за воровство!
— Повторите это еще раз! — И, прежде чем Мушармен смог вмешаться, она нанесла Ришару мощный ответный удар. Но не костистая рука вспыльчивой старой женщины ударила директора по щеке: это был конверт, волшебный конверт, причина всех неприятностей. От удара конверт открылся, и банкноты разлетелись в разные стороны, кружась и порхая, как гигантские бабочки.
Оба импресарио издали крик, затем одна и та же мысль заставила их упасть на колени и начать лихорадочно собирать и торопливо рассматривать ценные листки бумаги.
— Они настоящие, Мушармен?
— Они настоящие, Ришар?
— Они все настоящие!
В этой шумной свалке, наполненной ужасными восклицаниями, лейтмотивом звучали слова мадам Жири.
— Воровство? Я воровка!
Вдруг она закричала сдавленным голосом:
— Это больше, чем я могу вынести! — И опять встала вплотную к Ришару. — Во всяком случае, мсье Ришар, — сказала она, — вы лучше, чем я, должны знать, куда подевались двадцать тысяч франков!
— Я должен знать? — спросил он, ошеломленный. — Откуда?
Глядя строго и озабоченно, Мушармен попросил старую женщину объясниться:
— Что вы имеете в виду? Почему вы утверждаете, что мсье Ришар должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков?
Ришар чувствовал, что краснеет под взглядом Мушармена. Он схватил руку мадам Жири и стал бешено трясти ее. Голос его был подобен грому. Он гремел, грохотал, ревел:
— Почему я должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков? Почему?
— Потому что они в вашем кармане! — крикнула билетерша, задыхаясь и глядя на него так, будто он был самим дьяволом.
Ришар замер как громом пораженный этим неожиданным ответом и все более подозрительным взглядом Мушармена. Он лишился сил, которые были ему необходимы в столь трудный момент, чтобы опровергнуть это презренное обвинение.
И так часто случается, что люди, подвергшиеся внезапному нападению, люди с чистой совестью, начинают вдруг казаться виноватыми — удар, нанесенный им, заставляет их бледнеть, краснеть от стыда, шататься, ощетиниваться, резко падать, протестовать, молчать, когда надо говорить, или говорить, когда надо молчать, или оставаться сухими, когда надо потеть, или потеть, когда надо оставаться сухими.
Видя, что Ришар готов напасть на мадам Жири, Мушармен поспешил спросить ее мягко и обнадеживающе:
— Как можете вы подозревать моего коллегу мсье Ришара в том, что он положил двадцать тысяч франков в свой карман?
— Я никогда не говорила этого, — заявила она, — поскольку это я положила двадцать тысяч франков в его карман. — И она добавила вполголоса; — Там, я же сказала вам. Я надеюсь, призрак простит меня.
Ришар начал опять кричать, но Мушармен твердо приказал ему остановиться:
— Тише! Тише! Пусть она объяснится Дайте мне спросить ее. Я не понимаю, почему вы ведете себя подобным образом, когда мы намереваемся прояснить это дело. Вы взбешены, но нельзя же вести себя так.
Лицо мадам Жири приняло мученическое выражение, но оно сияло верой в собственную невиновность.
— Вы говорите, что в конверте, который я положила в карман мсье Ришара, было двадцать тысяч франков, но я по-прежнему утверждаю, что не знала этого. И мсье Ришар не знал.
— Ага, — сказал Ришар, внезапно начав ходить из угла в угол, что пришлось не по вкусу Мушармену. — Так я тоже не знал! Вы положили двадцать тысяч франков в мой карман и ничего не знали об этом! Очень рад слышать это, мадам Жири.
— Да, это правда, — согласилась непримиримая старая женщина, — никто из нас не знал. Но вы должны были в конце концов узнать.
Ришар, определенно, уничтожил бы ее, если бы в комнате не было Мушармена. Но Мушармен сдерживал его. Он вернулся к своему допросу.
— Какой конверт вы положили в карман мсье Ришара? Это был не тот конверт, который мы дали вам и за которым следили, когда вы его взяли в пятую ложу. Ведь только в этом конверте находились двадцать тысяч франков. — Извините меня, но это был именно тот конверт, который мне дали вы, его я и положила в карман мсье Ришара. В ложу призрака я отнесла другой конверт, точно такой же, как первый. Я держала его незаметно наготове, и его мне дал призрак.
Сказав это, мадам Жири вытащила из рукава конверт, точно такой же, как тот, в котором содержались двадцать тысяч франков, и подписанный таким же образом. Директора вырвали у нее конверт, рассмотрели и увидели, что он запечатан воском и проштемпелеван сверху их собственной печатью. Открыв конверт, они нашли двадцать тысяч франков «игральными деньгами», подобными тем, что так поразили их месяц назад.
— Это так просто! — воскликнул Ришар.
— Да, так просто! — повторил Мушармен торжественно.
— Самые лучшие трюки всегда самые простые! Все, что для этого нужно, хороший сообщник.
— Подобный тому, который сидит перед нами, — сказал Мушармен невыразительным голосом. И продолжил, глядя на мадам Жири так, как будто пытался загипнотизировать ее: — Значит, призрак дал вам этот конверт, сказав, чтобы вы заменили его на тот, который мы дали вам, и положили его в карман мсье Ришара?
— Да, это был призрак.
— Тогда не продемонстрируете ли вы нам свое искусство? Вот конверт. Действуйте так, как будто мы ничего не знаем.
— Я буду рада, мсье.
Она взяла конверт с двадцатью тысячами франков и направилась к двери. Когда она собиралась уже покинуть кабинет, оба директора поспешно бросились к ней.
— О нет! Нет! Вы хотите повторить тот же трюк опять! С нас довольно! Больше не надо!
— Извините, мсье, — сказала она примирительно, — но вы же сами просили, чтобы я действовала так, как будто вы ничего не знаете, а если бы вы ничего не знали, я бы ушла с вашим конвертом.
— Но как вы опустили его в мой карман? — спросил Ришар.
Мушармен не спускал левого глаза с него, в то время как правый глаз наблюдал за мадам Жири; это был визуальный подвиг, но Мушармен был готов на все, чтобы узнать правду.
— Я предполагала опустить его в ваш карман, когда вы меньше всего ожидали этого, — стала объяснять мадам Жири. — Как вы знаете, на протяжении вечера я часто бываю за кулисами и часто захожу в комнату отдыха танцовщиц к моей дочери, на что, как мать, имею право. Я приношу ей балетные туфли для дивертисмента. Словом, прихожу и ухожу, когда мне заблагорассудится. Поклонники также приходят за кулисы. Да и вы тоже, мсье Ришар. Вокруг собирается много людей. Я шла позади вас и опустила конверт в карман вашего фрака. Ничего волшебного!
— Верно, ничего волшебного! — проворчал Ришар, глядя на нее с суровостью громовержца Юпитера. — Но я уличил вас во лжи, старая ведьма.
Этот эпитет ужалил мадам Жири не меньше, чем обвинение в нечестности. Она ощетинилась и выпрямилась, обнажив свои три зуба.
— На каком основании вы утверждаете, что я лгала?
— Потому что я провел тот вечер в зрительном зале, наблюдая за пятой ложей и фальшивым конвертом, который вы оставили там. Я не был в комнате отдыха танцовщиц ни одной секунды.
— А это, был не тот вечер, я положила конверт в ваш карман на следующий вечер, когда заместитель главы администрации изящных искусств. При этих словах Ришар резко остановил ее.
— Правильно, — сказал он задумчиво. — Вспомнил». Теперь я вспомнил. Заместитель главы администрации пришел за кулисы и позвал меня. Я пошел за ним в комнату отдыха танцовщиц. Я был уже на пороге комнаты, как вдруг обернулся. Вы прошли мимо, мадам Жири, и, как мне показалось, слегка задели меня. Позади меня никого больше не было. Да, я помню.
— Все правильно, мсье. Тогда я как раз закончила маленькое дельце с вашим карманом. Очень удобный карман.
И она показала, как именно сделала свое «маленькое дельце»: подошла сзади к Ришару и положила конверт в один из карманов его фрака так быстро и ловко, что на Мушармена, который внимательно следил за ней, ее проворство произвело большое впечатление.
— Конечно, — воскликнул Ришар, побледнев, — Это очень умно со стороны призрака! Проблема для него была в том, чтобы исключить посредника между лицом, которое дало двадцать тысяч франков, и лицом, которое их взяло.
Он нашел наилучший выход: взять деньги из моего кармана, уверенный, что я этого не замечу, потому что не знаю, что они были там. Восхитительно!
— Это, может быть, и восхитительно, — сказал Мушармен, — но вы забываете, что десять тысяч франков дал я, но в мой карман никто ничего не положил.
Глава 18
Продолжение главы «Странное поведение английской булавки»
Слова Мушармена ясно свидетельствовали о подозрении, которое появилось у него в отношении своего коллеги. Само же высказывание вызвало бурный спор, в конце которого Ришар согласился делать все, что бы Мушармен ни попросил его, чтобы помочь обнаружить негодяя, занимающегося вымогательством. Это приводит нас наконец к «антракту после сцены в саду», во время которого Реми, никогда не позволявший, чтобы что-то ускользало из его поля зрения, внимательно наблюдал за странным поведением обоих директоров, и теперь нам будет довольно легко найти причину их исключительно странных действий, несовместимых с общепринятыми нормами поведения, Поведение Ришара и Мушармена определялось следующим. Во-первых, в этот вечер Ришар совершенно точно повторил то, что он делал, когда исчезли первые двадцать тысяч франков; во-вторых, Мушармен ни на секунду не терял из виду карман фрака Ришара, в который мадам Жири должна была положить вторые двадцать тысяч. Ришар, с Мушарменом в нескольких шагах позади него, стоял на том же месте, на котором он находился, когда приветствовал заместителя главы администрации изящных искусств. Мадам Жири прошла мимо, слегка задела Ришара, положила деньги в карман его фрака и исчезла. Или, скорее, ее заставили исчезнуть. Выполняя приказ, который Мушармен отдал ему за несколько секунд до воспроизведения всей сцены, Мерсье запер мадам Жири в комнате администрации. Таким образом она не могла бы сообщаться с призраком. Она не оказала никакого сопротивления, потому что была теперь только бедной, потрепанной, напуганной личностью с глазами смущенного цыпленка, широко открытыми под всклокоченным хохолком, личностью, которая уже слышит в гулких коридорах шаги полицейского комиссара и которая вздыхает так тяжело, так жалобно, что ее вздохи могли бы разорвать опоры большой лестницы.
Между тем Ришар поклонился и попятился задом, как будто высокое и могущественное официальное лицо, заместитель главы администрации, все еще было перед ним. Эта демонстрация вежливости никого бы не удивила, если бы тот был действительно перед ним, но поскольку перед Ришаром его не было, свидетелей эта естественная, но непонятная сцена, конечно, ошарашила. Ришар кланялся пустому месту, сгибался в пояс ни перед кем и шел задом, не видя перед собой ничего.
Недалеко от него Мушармен тоже кланялся и шел задом. Пятясь, он сказал Реми, чтобы тот покинул их, и попросил посла де ла Бордери и управляющего «Кредит Сентраль» не прикасаться к Ришару. Мушармен не хотел, чтобы Ришар пришел к нему позже, когда двадцать тысяч франков уже исчезли бы, и сказал: «Может быть, это сделал посол или управляющий „Кредит Сентраль“, а может быть, даже Реми. Тем более, по собственным словам Ришара, во время этой оригинальной сцены он никого не встретил в этой части Оперы, после того как мадам Жири слегка задела его. Почему же тогда, я спрашиваю вас, он должен повстречаться с кем-либо на этот раз, если предполагал делать то же самое, что делал раньше?
Вначале Ришар пятился, чтобы поклониться, затем продолжал ходить так из предосторожности, пока не оказался в коридоре администрации. Это позволило Мушармену наблюдать за ним со спины, сам же он мог видеть любого, кто приближался к я ему спереди.
Этот новый способ передвижения за кулисами, который освоили директора Национальной академии музыки, не остался незамеченным. Он привлек внимание. К счастью для Ришара и Мушармена, почти все танцовщицы во время этой любопытной сцены были в мансарде, потому что она вызвала бы сенсацию среди девиц. Но оба директора думали только о своих двадцати тысячах франков. В полутемном коридоре администрации Ришар тихо сказал Мушармену:
— Я уверен, никто ко мне не прикасался. Теперь я хочу, чтобы ты встал подальше от меня и понаблюдал из тени, пока я не дойду до двери кабинета. Мы не должны кого-то подозревать и посмотрим, что произойдет.
Но Мушармен возразил:
— Нет, иди вперед, я останусь возле тебя.
— Но в этом случае невозможно будет украсть наши двадцать тысяч франков.
— Как раз на это я и надеюсь.
— Тогда то, что мы делаем, нелепо.
— Мы делаем все то, что делали в последний раз: я присоединился к тебе на углу этого коридора, как раз после того, как ты покинул сцену, и я следовал очень близко за тобой.
— Это правда, — согласился Ришар со вздохом, покачивая головой.
Он сделал так, как хотел Мушармен.
Через две минуты они вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Мушармен сам положил ключ к себе в карман.
— Мы оба оставались тогда в кабинете, — сказал он, — пока ты не ушел домой.
— Да, это так. И никто нас не беспокоил?
— Никто.
— Тогда, — сказал Ришар, пытаясь собраться с мыслями, — меня, должно быть, обокрали по пути домой.
— Нет, это невозможно, — резко сказал Мушармен. — Я довез тебя домой в своей карете. Двадцать тысяч франков исчезли у тебя дома. У меня нет ни малейшего сомнения.
К такому выводу Мушармен пришел только теперь.
— Это невероятно! — запротестовал Ришар. — Я уверен в своей прислуге.
Мушармен пожал плечами, как бы говоря, что не желает входить в такие детали. Ришар почувствовал, что Мушармен занимает в отношении него невыносимую позицию.
— Мушармен, с меня достаточно!
— Ришар, я и так вынес много!
— Ты смеешь подозревать меня?
— Да, я подозреваю тебя в нелепой шутке.
— С двадцатью тысячами франков не шутят!
— Я полностью согласен, — сказал Мушармен. Он развернул газету и подчеркнуто сделал вид, что читает.
— Что ты делаешь? — возмутился Ришар. — Ты действительно собираешься сейчас читать газету?
— Да, пока не придет время отвезти тебя домой.
— Как в последний раз?
— Именно, как в последний раз.
Ришар выхватил газету из рук Мушармена. Тот, рассерженный, вскочил.
Раздраженный Ришар сложил руки на груди — дерзкий жест вызова — и сказал довольно несвязно:
— Вот что я думаю: я думаю, что бы я подумал, если бы, как в прошлый раз, мы провели вечер вместе и ты отвез меня домой и если, когда мы намеревались расстаться, я увидел бы, что из моего кармана исчезли двадцать тысяч франков, как в прошлый раз.
— И что же ты бы подумал? — спросил Мушармен, лицо которого покраснело.
— Я, возможно, подумал бы, что поскольку ты был со мной каждую секунду и поскольку, согласно твоему желанию, ты был единственным, кто находился возле меня, как в прошлый раз, — я, возможно, подумал бы, что, если двадцати тысяч франков нет в моем кармане, есть вероятность, что они находятся в твоем кармане!
Мушармен пришел в бешенство от такого предположения.
— О, мне нужна английская булавка! — закричал он.
— Что ты хочешь делать с английской булавкой?
— Прикрепить! Английскую булавку! Английскую булавку!
— Ты хочешь прикрепить меня английской булавкой?
— Да, прикрепить к тебе двадцать тысяч франков. Затем здесь ли, по пути к дому или дома ты почувствуешь руку, которая попытается взять деньги из твоего кармана, — и ты увидишь, моя ли это рука! О, ты подозреваешь теперь меня! Булавку!
И в этот момент Мушармен открыл дверь кабинета и закричал в коридор:
— Английскую булавку! Кто может дать мне английскую булавку?
Мы уже знаем, как он принял Реми, у которого не было английской булавки, и что рассыльный дал эту столь необходимую ему вещь.
А вот что случилось дальше.
Закрыв дверь, Мушармен встал на колени позади Ришара.
— Надеюсь, что двадцать тысяч франков все еще здесь, — проговорил он.
— Я тоже, — сказал Ришар.
— Это настоящие банкноты? — Мушармен был полон решимости не позволить на этот раз провести себя.
— Посмотри сам. Я не хочу прикасаться к ним. Мушармен взял из кармана Ришара конверт и дрожащими руками вытащил из него деньги. На этот раз, чтобы чаще проверять наличие банкнотов, он не запечатал конверт и даже не заклеил его. Увидев, что все банкноты на месте и подлинные, Мушармен успокоился, положил конверт в карман фрака Ришара и осторожно прикрепил булавкой. Затем сел сзади и не спускал глаз с Ришара, пока тот неподвижно сидел за столом.
— Потерпи, Ришар, нам осталось ждать всего несколько минут. Часы скоро пробьют полночь, в прошлый раз мы ушли именно в это время.
— Терпения у меня достаточно.
Время шло медленно и тягостно. Ришар пытался даже шутить.
— Я, возможно, закончу тем, что поверю в могущество призрака, — сказал он. — Ты не чувствуешь, как что-то тревожное, беспокойное и пугающее появилось в атмосфере этой комнаты?
— Да, чувствую, — признался Мушармен, который действительно начал ощущать это.
— Призрак! — сказал Ришар шепотом, как будто боялся быть услышанным невидимыми ушами. — Предположим, это действительно он трижды постучал об этот стол, как мы ясно слышали, и он положил этот волшебный конверт, и говорил в ложе, и убил Жозефа Бюке, и разбил люстру — и ограбил нас! Потому что, в конце концов, здесь никого нет, кроме тебя и меня, и, если деньги исчезнут и ни один из нас не имеет ничего общего с этим, мы должны будем поверить в призрак, в привидение..
Как раз в это время стали бить часы на камине.
Оба директора вздрогнули. Беспокойство охватило их, но они не понимали его причины. Пот струился по их лбам. И двенадцатый удар странно отозвался в их ooao.
Eогда бой часов смолк, они вздохнули и встали.
— Думаю, теперь мы можем идти, — сказал Мушармен.
— Я тоже так думаю, — согласился Ришар.
— Прежде чем мы пойдем, позволь мне заглянуть в твой карман?
— Конечно! Ты должен сделать это! — сказал Ришар.
— Ну как? — спросил он Мушармена, производящего инспекцию.
— Я чувствую булавку.
— Естественно. Я уверен, что заметил бы, если кто-то попытался обворовать нас.
Но Мушармен, чьи руки все еще были в кармане, вдруг закричал:
— Я чувствую булавку, но не деньги.
— Не шути, Мушармен. Сейчас не время для этого.
— Посмотри сам!
Ришар быстро снял фрак. Теперь они оба схватились за карман. Он был пуст. И самое странное состояло в том, что английская булавка была прикреплена в том же самом месте.
Оба директора побледнели. Они имели дело с чем-то сверхъестественным, в этом больше не было никакого сомнения.
— Призрак… — пробормотал Мушармен. Но Ришар внезапно бросился на него.
— Ты единственный, кто прикасался к карману. Отдай сейчас же двадцать тысяч франков! Отдай их мне!
— Клянусь своей душой, у меня нет их, — пробормотал Мушармен, слабея и находясь очевидно на грани обморока.
Раздался стук в дверь. Мушармен пошел открывать, шагая почти как автомат, и обменялся несколькими словами с Мерсье, явно не узнавая его и едва понимая, что тот говорит. Затем бессознательным движением он вручил полностью сбитому с толку Мерсье английскую булавку, которая ему больше была не нужна.
Между тем Ришар поклонился и попятился задом, как будто высокое и могущественное официальное лицо, заместитель главы администрации, все еще было перед ним. Эта демонстрация вежливости никого бы не удивила, если бы тот был действительно перед ним, но поскольку перед Ришаром его не было, свидетелей эта естественная, но непонятная сцена, конечно, ошарашила. Ришар кланялся пустому месту, сгибался в пояс ни перед кем и шел задом, не видя перед собой ничего.
Недалеко от него Мушармен тоже кланялся и шел задом. Пятясь, он сказал Реми, чтобы тот покинул их, и попросил посла де ла Бордери и управляющего «Кредит Сентраль» не прикасаться к Ришару. Мушармен не хотел, чтобы Ришар пришел к нему позже, когда двадцать тысяч франков уже исчезли бы, и сказал: «Может быть, это сделал посол или управляющий „Кредит Сентраль“, а может быть, даже Реми. Тем более, по собственным словам Ришара, во время этой оригинальной сцены он никого не встретил в этой части Оперы, после того как мадам Жири слегка задела его. Почему же тогда, я спрашиваю вас, он должен повстречаться с кем-либо на этот раз, если предполагал делать то же самое, что делал раньше?
Вначале Ришар пятился, чтобы поклониться, затем продолжал ходить так из предосторожности, пока не оказался в коридоре администрации. Это позволило Мушармену наблюдать за ним со спины, сам же он мог видеть любого, кто приближался к я ему спереди.
Этот новый способ передвижения за кулисами, который освоили директора Национальной академии музыки, не остался незамеченным. Он привлек внимание. К счастью для Ришара и Мушармена, почти все танцовщицы во время этой любопытной сцены были в мансарде, потому что она вызвала бы сенсацию среди девиц. Но оба директора думали только о своих двадцати тысячах франков. В полутемном коридоре администрации Ришар тихо сказал Мушармену:
— Я уверен, никто ко мне не прикасался. Теперь я хочу, чтобы ты встал подальше от меня и понаблюдал из тени, пока я не дойду до двери кабинета. Мы не должны кого-то подозревать и посмотрим, что произойдет.
Но Мушармен возразил:
— Нет, иди вперед, я останусь возле тебя.
— Но в этом случае невозможно будет украсть наши двадцать тысяч франков.
— Как раз на это я и надеюсь.
— Тогда то, что мы делаем, нелепо.
— Мы делаем все то, что делали в последний раз: я присоединился к тебе на углу этого коридора, как раз после того, как ты покинул сцену, и я следовал очень близко за тобой.
— Это правда, — согласился Ришар со вздохом, покачивая головой.
Он сделал так, как хотел Мушармен.
Через две минуты они вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Мушармен сам положил ключ к себе в карман.
— Мы оба оставались тогда в кабинете, — сказал он, — пока ты не ушел домой.
— Да, это так. И никто нас не беспокоил?
— Никто.
— Тогда, — сказал Ришар, пытаясь собраться с мыслями, — меня, должно быть, обокрали по пути домой.
— Нет, это невозможно, — резко сказал Мушармен. — Я довез тебя домой в своей карете. Двадцать тысяч франков исчезли у тебя дома. У меня нет ни малейшего сомнения.
К такому выводу Мушармен пришел только теперь.
— Это невероятно! — запротестовал Ришар. — Я уверен в своей прислуге.
Мушармен пожал плечами, как бы говоря, что не желает входить в такие детали. Ришар почувствовал, что Мушармен занимает в отношении него невыносимую позицию.
— Мушармен, с меня достаточно!
— Ришар, я и так вынес много!
— Ты смеешь подозревать меня?
— Да, я подозреваю тебя в нелепой шутке.
— С двадцатью тысячами франков не шутят!
— Я полностью согласен, — сказал Мушармен. Он развернул газету и подчеркнуто сделал вид, что читает.
— Что ты делаешь? — возмутился Ришар. — Ты действительно собираешься сейчас читать газету?
— Да, пока не придет время отвезти тебя домой.
— Как в последний раз?
— Именно, как в последний раз.
Ришар выхватил газету из рук Мушармена. Тот, рассерженный, вскочил.
Раздраженный Ришар сложил руки на груди — дерзкий жест вызова — и сказал довольно несвязно:
— Вот что я думаю: я думаю, что бы я подумал, если бы, как в прошлый раз, мы провели вечер вместе и ты отвез меня домой и если, когда мы намеревались расстаться, я увидел бы, что из моего кармана исчезли двадцать тысяч франков, как в прошлый раз.
— И что же ты бы подумал? — спросил Мушармен, лицо которого покраснело.
— Я, возможно, подумал бы, что поскольку ты был со мной каждую секунду и поскольку, согласно твоему желанию, ты был единственным, кто находился возле меня, как в прошлый раз, — я, возможно, подумал бы, что, если двадцати тысяч франков нет в моем кармане, есть вероятность, что они находятся в твоем кармане!
Мушармен пришел в бешенство от такого предположения.
— О, мне нужна английская булавка! — закричал он.
— Что ты хочешь делать с английской булавкой?
— Прикрепить! Английскую булавку! Английскую булавку!
— Ты хочешь прикрепить меня английской булавкой?
— Да, прикрепить к тебе двадцать тысяч франков. Затем здесь ли, по пути к дому или дома ты почувствуешь руку, которая попытается взять деньги из твоего кармана, — и ты увидишь, моя ли это рука! О, ты подозреваешь теперь меня! Булавку!
И в этот момент Мушармен открыл дверь кабинета и закричал в коридор:
— Английскую булавку! Кто может дать мне английскую булавку?
Мы уже знаем, как он принял Реми, у которого не было английской булавки, и что рассыльный дал эту столь необходимую ему вещь.
А вот что случилось дальше.
Закрыв дверь, Мушармен встал на колени позади Ришара.
— Надеюсь, что двадцать тысяч франков все еще здесь, — проговорил он.
— Я тоже, — сказал Ришар.
— Это настоящие банкноты? — Мушармен был полон решимости не позволить на этот раз провести себя.
— Посмотри сам. Я не хочу прикасаться к ним. Мушармен взял из кармана Ришара конверт и дрожащими руками вытащил из него деньги. На этот раз, чтобы чаще проверять наличие банкнотов, он не запечатал конверт и даже не заклеил его. Увидев, что все банкноты на месте и подлинные, Мушармен успокоился, положил конверт в карман фрака Ришара и осторожно прикрепил булавкой. Затем сел сзади и не спускал глаз с Ришара, пока тот неподвижно сидел за столом.
— Потерпи, Ришар, нам осталось ждать всего несколько минут. Часы скоро пробьют полночь, в прошлый раз мы ушли именно в это время.
— Терпения у меня достаточно.
Время шло медленно и тягостно. Ришар пытался даже шутить.
— Я, возможно, закончу тем, что поверю в могущество призрака, — сказал он. — Ты не чувствуешь, как что-то тревожное, беспокойное и пугающее появилось в атмосфере этой комнаты?
— Да, чувствую, — признался Мушармен, который действительно начал ощущать это.
— Призрак! — сказал Ришар шепотом, как будто боялся быть услышанным невидимыми ушами. — Предположим, это действительно он трижды постучал об этот стол, как мы ясно слышали, и он положил этот волшебный конверт, и говорил в ложе, и убил Жозефа Бюке, и разбил люстру — и ограбил нас! Потому что, в конце концов, здесь никого нет, кроме тебя и меня, и, если деньги исчезнут и ни один из нас не имеет ничего общего с этим, мы должны будем поверить в призрак, в привидение..
Как раз в это время стали бить часы на камине.
Оба директора вздрогнули. Беспокойство охватило их, но они не понимали его причины. Пот струился по их лбам. И двенадцатый удар странно отозвался в их ooao.
Eогда бой часов смолк, они вздохнули и встали.
— Думаю, теперь мы можем идти, — сказал Мушармен.
— Я тоже так думаю, — согласился Ришар.
— Прежде чем мы пойдем, позволь мне заглянуть в твой карман?
— Конечно! Ты должен сделать это! — сказал Ришар.
— Ну как? — спросил он Мушармена, производящего инспекцию.
— Я чувствую булавку.
— Естественно. Я уверен, что заметил бы, если кто-то попытался обворовать нас.
Но Мушармен, чьи руки все еще были в кармане, вдруг закричал:
— Я чувствую булавку, но не деньги.
— Не шути, Мушармен. Сейчас не время для этого.
— Посмотри сам!
Ришар быстро снял фрак. Теперь они оба схватились за карман. Он был пуст. И самое странное состояло в том, что английская булавка была прикреплена в том же самом месте.
Оба директора побледнели. Они имели дело с чем-то сверхъестественным, в этом больше не было никакого сомнения.
— Призрак… — пробормотал Мушармен. Но Ришар внезапно бросился на него.
— Ты единственный, кто прикасался к карману. Отдай сейчас же двадцать тысяч франков! Отдай их мне!
— Клянусь своей душой, у меня нет их, — пробормотал Мушармен, слабея и находясь очевидно на грани обморока.
Раздался стук в дверь. Мушармен пошел открывать, шагая почти как автомат, и обменялся несколькими словами с Мерсье, явно не узнавая его и едва понимая, что тот говорит. Затем бессознательным движением он вручил полностью сбитому с толку Мерсье английскую булавку, которая ему больше была не нужна.
Глава 19
Полицейский, виконт и перс
Когда полицейский комиссар Мифруа вошел в кабинет директоров Оперы, он немедленно справился о певице.
— Кристины Доэ нет здесь?
Его окружала толпа, как я уже сказал ранее.
— Кристины Доэ? Нет, — ответил Ришар. — А что? Что же касается Мушармена, то у него не было сил говорить. Он был в худшем состоянии, чем Ришар, потому что Ришар мог еще подозревать Мушармена, но Мушармен стоял перед лицом великого таинства, того, которое заставляет человеческий род дрожать со дня сотворения мира, — неизвестность.
— Почему вы спрашиваете, здесь ли Кристина Доэ? — продолжал Ришар при впечатляющем молчании, которое сохраняли все присутствующие.
— Потому что ее надо найти, — важно ответил Мифруа.
— Что вы имеете в виду? Разве она исчезла?
— Да. В середине представления.
— В середине представления? Это невероятно!
— Кристины Доэ нет здесь?
Его окружала толпа, как я уже сказал ранее.
— Кристины Доэ? Нет, — ответил Ришар. — А что? Что же касается Мушармена, то у него не было сил говорить. Он был в худшем состоянии, чем Ришар, потому что Ришар мог еще подозревать Мушармена, но Мушармен стоял перед лицом великого таинства, того, которое заставляет человеческий род дрожать со дня сотворения мира, — неизвестность.
— Почему вы спрашиваете, здесь ли Кристина Доэ? — продолжал Ришар при впечатляющем молчании, которое сохраняли все присутствующие.
— Потому что ее надо найти, — важно ответил Мифруа.
— Что вы имеете в виду? Разве она исчезла?
— Да. В середине представления.
— В середине представления? Это невероятно!