Лесли Марианна. Пленница в раю

   Собрав всю волю в кулак, она вырвалась из его объятий.
   Он не пытался остановить ее, но его запах, такой мужской и бесконечно притягательный, его стройное крепкое тело рядом с ее мягкой податливой плотью, его гладкая кожа сводили ее с ума. Одного этого было достаточно, чтобы позволить ему делать с ней все, что он захочет.
   Теперь с невыразимой ясностью она поняла, почему ее приемные родители, делая свой выбор, с легкостью переступили через нее. Это не означало, что, осознав это, она точно так же могла бы бросить своего ребенка – нет, никогда. Но эти мгновения в его объятиях открыли ей, почему физическая страсть одна из самых могучих сил в мире. Она обращала в прах целые королевства, ломала и губила человеческие судьбы, приводила к падению и гибели династий и религий.
   И все же против нее должна быть какая-то защита, ведь разум и логика тоже обладают силой. Именно эта мысль заставила ее встать и нетвердой походкой направиться к двери. Только когда она уже дошла до дверей, он окликнул ее.
   – Эвелин.
   Она остановилась не оборачиваясь.
   Его голос звучал мягко и ровно, но решимость, которая слышалась в нем, заставила ее невольно содрогнуться.
   – Ты все равно будешь моей, Эвелин. Однажды я открою для себя все твои тайны, завладею всем, что у тебя есть, всем, что ты есть.
   Его холодная самонадеянность, его уверенность в том, что он рано или поздно добьется своего, разозлила и напугала ее. Она сделала глубокий вдох и процедила сквозь сжатые зубы:
   – Этого не будет.
   – Посмотрим…
   Не успела она и глазом моргнуть, как он в одно мгновение оказался у нее за спиной, резко развернул ее к себе и, взяв за подбородок, притянул ближе, пристально вглядываясь в ее лицо, пытаясь прочитать на нем нечто очень важное для себя. В этом взгляде было что-то первобытное, что-то дикое и хищное.
   – Я думаю, ты прекрасно знаешь, как действуешь на большинство мужчин. И я не исключение. Я хочу увидеть, что скрывается за этими ресницами, хочу целовать эти губы до тех пор, пока они сами не раскроются мне навстречу в безумном желании.
   Ее ресницы взметнулись вверх. В его глазах было столько неутоленной страсти, что она невольно вскрикнула. Этот тихий вскрик, похоже, лишил его последнего самообладания.
   Теперь его рот не был так ненасытен, как в первый раз. Он слегка коснулся губами ямочки на ее шее, там, где пойманной птицей бился пульс. Она задыхалась. Ей хотелось сделать глубокий вдох, но вместо этого удалось вобрать в слабеющие легкие лишь немного воздуха, чтобы не потерять сознания и продлить эту сладкую, адскую пытку.
   Он не делал ей больно, он даже не слишком крепко сжимал ее в объятиях. Почему же она не может уйти?
   Она еще раз попыталась перевести дыхание, потом тихонько застонала, когда кончик его языка коснулся пылающей кожи на шее.
   – Какая ты хрупкая, – прошептал он, слегка покусывая ее плечо. – Похожа на жемчужину. Такая же гладкая и мерцающая, такая же редкая и драгоценная. Мужчины готовы на все, чтобы обладать ею. Прекрасна, как лунный свет, и так же опасна. Любой готов отдать за нее свою душу, гордость и честь.
   Сладчайший мучительный трепет сотрясал все ее тело от макушки до самых кончиков пальцев, зарождаясь там, где его зубы нежно терзали ей кожу. Не в силах больше владеть собой, она коротко всхлипнула. Он слегка повернул ее к себе.
   Узел, стягивающий саронг на груди, сбился набок, тонкая ткань, словно ласка возлюбленного, заскользила вниз, вдоль нежной матовой кожи, послушная его смуглой руке, уверенно движущейся в направлении ее груди. Она задохнулась от пронзившего ее сладостного чувства и, глядя в его непроницаемое лицо, почувствовала, как болезненно налились ее груди, как напряглись и затвердели соски.
   – Вот видишь, радость моя, твое тело лучше знает, чего оно хочет. Оно не лжет, Эвелин. А теперь попробуй убедить себя, что ты меня не хочешь.
   Она молчала, смущенная тем, что собственное тело выдает ее, не слушая никаких доводов разума. Неведомые ей раньше ощущения охватили ее, жестокие, дикие муки страсти жаждали утоления.
   Снова и снова ловила она ртом воздух, когда сначала нежно и осторожно, а потом жадно и ненасытно он начал ласкать губами ее сосок, а потом отпустил его, пульсирующий от возбуждения и твердый, и стал целовать его коралловый ореол, лаская ее груди и с восторгом любуясь их пышной округлостью.
   – Ты пробуждаешь во мне такие желания, о которых я никогда раньше и не подозревал, – страстно выдохнул он. – Ты должна быть моей…
   Это откровение потрясло ее, мгновенно вырвав из адского пламени сводящей с ума, головокружительной чувственности. Она подняла на него затуманенный взгляд и увидела на его лице дикую, животную страсть. Она мгновенно напряглась и вдруг увидела себя со стороны: полураздетая, дрожащая, с влажным, полуоткрытым в томительной страсти ртом, податливая и готовая уступить любым его желаниям.
   – Нет, – с трудом выдавила она, вырываясь из его объятий.
   Он не шелохнулся, не удержал ее. Она с замирающим сердцем следила, как он борется с охватившим его диким желанием и выходит победителем из этой борьбы. И только что-то страшное качнулось в глубине его зрачков.
   Закрывая рукой обнаженную грудь, она потянула вверх легкую ткань. От пережитого ее пальцы дрожали. Она облизала языком пересохшие губы.
   – Нет, я не могу, – прошептала она. – Пожалуйста…
   Ее плечи ныли от напряжения. Она прислонилась спиной к стене, не в силах освободиться из плена его глаз. Острое желание вновь пронзило ее. Словно сквозь пелену тумана, она ощущала, как его желание давит на нее, приводя в смятение все ее мысли. Но даже сейчас она понимала, что, уступив ему, станет рабой таких чувств и желаний, темная необузданная сила которых таит в себе страшную опасность. Этого безрассудства, этого всепоглощающего порыва отдаться страсти, которая знойной аурой окружала сейчас их обоих, она и боялась всю жизнь. И ему стоило только взглянуть на нее, чтобы в глубине ее тела предательски завибрировали, задрожали запретные струны.
   Открыв глаза, она резко отвернулась от него.
   – Я не собираюсь становиться вашей любовницей, – твердо проговорила Эвелин. – И кратковременная связь мне тоже не нужна. – Она замерла и вся напряглась в ожидании ответа.
   – Почему? – послышался его мягкий, вкрадчивый голос у нее за спиной.
   Ее ничуть не удивило подобное отношение. В наш эмансипированный век многие мужчины – да и женщины тоже – считают, что свобода означает вседозволенность и, если мужчина и женщина нравятся друг другу, логическим продолжением этого непременно становится постель. Однажды она даже попыталась объяснить одному своему приятелю, почему так осторожна, а в ответ услышала пространную лекцию о пользе противозачаточных средств. С тех пор со знакомыми мужчинами она старалась не заходить дальше легких, ни к чему не обязывающих отношений, предлагая лишь дружбу и симпатию, а если кто-то начинал требовать большего, без сожаления уходила.
   Но этот мужчина… Как ей объяснить ему, какой найти ответ, чтобы он мог принять его. В конце концов она решила прибегнуть к обычной логике и здравому смыслу.
   – У каждого человека есть свои принципы. Один из моих принципов – не ложиться в постель с малознакомыми мужчинами. А вас я почти совсем не знаю.
   – Но ведь ты же хочешь меня, не отрицай. – Его голос прозвучал тихо и почти мягко, а черные глаза с расширившимися зрачками затягивали словно омут.
   – Глупо было бы отрицать очевидное, не так ли? – Она передернула плечами, стараясь не выдать голосом волнения и смятения. – Ну и что с того, что хочу? Это ровным счетом ничего не значит.
   Ему не понравилось то, что он услышал, и жесткие линии вокруг рта обозначились еще отчетливее.
   – Быть может, я забыл о чем-то важном? – И, когда она подняла на него удивленные глаза, неторопливо добавил: – Обещаю, ты не останешься внакладе.
   Она отшатнулась, словно он ее ударил, и бросила на него испепеляющий взгляд.
   – Это вполне в вашем духе, не так ли, мистер Ламберт? – проговорила она ледяным тоном. – Вы полагаете, что все на свете можно купить за деньги. Уверяю вас, не все.
   Сделав два шага, она уже хотела переступить порог, когда его руки вновь удержали ее.
   – Отпустите меня, – сказала она безжизненным голосом.
   Он повернул ее к себе, не выпуская из своих мягких и в то же время властных объятий. Она стояла, закусив губу, не в силах поднять голову, не в состоянии посмотреть на него, чувствуя себя так, словно ее вываляли в грязи.
   – Я виноват, извини, – проговорил он, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Посмотри на меня, Эвелин.
   Она подняла на него глаза, в глубине которых таились боль и разочарование. Она смотрела на него и в то же время куда-то мимо него. Он приподнял ее голову за подбородок и заставил посмотреть прямо на него. Когда она это сделала, он вдруг улыбнулся, и у нее внезапно промелькнула дикая, безумная мысль, что сейчас, пожалуй, впервые он позволил ей увидеть его истинные чувства. Его пальцы легко коснулись ее лба, потом волос. Что-то похожее на нежность было в этом прикосновении.
   – Может, начнем все сначала? – спросил он, уронив руку и серьезно глядя ей прямо в глаза.
   Справиться с этим было потруднее, чем с опаляющей своим пламенем чувственностью, так как ей казалось, что под маской внешнего сожаления он наблюдает за ней холодным, оценивающим взглядом, следя за тем, как она будет реагировать, когда он нажмет на очередную кнопку.
   Он явно смущен тем, что его уловки не помогают, подумала она. Как хитро и ловко он действует, дразня, смущая, сбивая с толку, не давая ей ни вздохнуть, ни задуматься над тем, что она делает.
   – Не считаю это хорошей идеей.
   Довольная, чуть дразнящая улыбка заиграла у него на губах.
   – Ну что ж, пусть будет так, если таково твое решение, не смею настаивать. Просто я подумал, что тебе хотелось бы еще раз увидеться с Сандрой, да и она с удовольствием снова встретилась бы с тобой. У нее здесь нет друзей, а после вашей встречи она довольно много говорила о тебе, так что у меня создалось впечатление, что ты ей понравилась. Она ведь тебе тоже понравилась, не так ли?
   Ресницы ее дрогнули и опустились, скрывая выражение глаз от его пронзительного, всевидящего взгляда. Судьба давала ей в руки еще один шанс, шанс, которого она так ждала, и было бы верхом глупости отказаться от него теперь, когда она столь близка к своей цели.
   Эвелин не стала слушать внутренний голос, который настойчиво нашептывал ей, что она, возможно, совершает ошибку, приняла решение и сказала:
   – Да, она мне понравилась. Она очень милая девушка.
   – Ну вот и славно, – медленно проговорил он, словно подвел черту. Его рука сжала ее плечо, затем снова опустилась.
   Не успела она ничего понять, как он наклонился и быстро поцеловал ее. Она почувствовала на своих губах лишь скользящее прикосновение его твердых губ, но и этого оказалось достаточно, чтобы ощутить, какая жаркая волна опять заливает ее, предупреждая о том, что она поступила правильно, не поддавшись его напору.
   Однако все это больше напоминало лишь временную передышку, отсрочку казни, которая неминуемо должна совершиться. Она перевела дух, и, прежде чем заговорила, он сказал:
   – Я отвезу тебя в гостиницу.
   К ужасу Эвелин, язык отказывался слушаться ее.
   – Спа-сибо, – заикаясь вымолвила она, затем чуть тверже: – Я… могу добраться на такси.
   – Я не буду приставать, обещаю. Я все не так понял и прошу прощения, хорошо?
   Она медленно подняла на него свои большие зеленые глаза и кивнула.
   Через каких-то тридцать-сорок минут она уже была у себя в номере, где наконец-то смогла перевести дух и немного расслабиться. Всю обратную дорогу он был обходителен и мил, как будто и не было тех безумных мгновений, когда он сжимал ее в своих объятиях. А может, для него такого рода эпизоды ничего не значат? Чего нельзя было сказать о ней.
   Тем не менее очевидно, что те слова, которые он произнес охрипшим от страсти и волнения голосом, были сказаны всерьез. И в тот момент она не сомневалась – он хотел ее. Может, все дело в том, что он умеет легко и просто справляться с обуревающими его страстями, усилием воли отсекая их от себя и всегда держа их под контролем трезвого, холодного рассудка? Быть может, страсть для него что-то не слишком ценное, что-то такое, к чему не стоит относиться всерьез?
   Эвелин совершила все необходимые приготовления ко сну, легла, но долго не могла уснуть. Острое чувство разочарованности и опустошенности томило ее, наполняя воображение мучительными образами, дразня неосуществленной мечтой, неудовлетворенным желанием. В конце концов она забылась тяжелым, беспокойным сном и проснулась на заре. Все ее невеселые мысли, терзания и сомнения тут же вернулись к ней, прогнав остатки сна.
   Эвелин поднялась и, уютно устроившись на подоконнике, стала смотреть, как постепенно светлеет небо над горной грядой. Она торопила рассвет с какой-то неожиданной для себя страстью, которая была сродни отчаянию. Наконец-то с наступлением дня она сможет отвлечь себя чем-нибудь, чтобы не думать больше о том, что произошло прошлым вечером. А еще сегодня она снова увидит Сандру.
   Этого достаточно. Должно быть достаточно.
   Она спустилась вниз, поплавала в бассейне и, прежде чем выйти к завтраку, тщательно подкрасилась, скрывая следы переживаний и бессонной ночи. Аппетита совсем не было. Она заставила себя съесть немного рисового пудинга с фруктовой подливкой, ананасовый йогурт и чашку зеленого чая, который предпочитала за завтраком всем остальным напиткам. Здесь, в тропической зоне, воздух всегда был так влажен, что трудно было дышать, но по утрам он благоухал, напоенный множеством ароматов, обещая искрящуюся томность полдня и темный бархат вечернего заката.
   Когда она уже допивала чай, к ее столику подошла официантка и с улыбкой сказала:
   – Мисс Дарси, вас ожидают в вестибюле.
   Это был Луис, небрежно и вместе с тем элегантно одетый в темно-коричневые брюки и терракотовую рубашку.
   – Я подумал, что вы, возможно, захотите поехать со мной к моему кузену Хью Чантеру и забрать оттуда Сандру, – сказал он.
   Эвелин очень хотелось поехать, но она заколебалась, не зная, как поступить.
   – Я бы с удовольствием, но…
   – У вас какие-то другие планы на сегодня?
   – Нет, никаких планов, просто… я подумала, удобно ли это…
   – Уверен, Сандра обрадуется. Она только что звонила мне, и я сказал, что приготовил ей сюрприз. – Он выжидательно посмотрел на нее. – Ну, что скажете? Едем?
   – Ну тогда – конечно, – улыбнулась она, вспомнив милое лицо девушки. – Я только пойду переоденусь.
   Он улыбнулся ей, и глаза его заискрились, дразня и зачаровывая.
   – Зачем? Вы и так великолепно выглядите.
   Эвелин вскинула брови. Он шутит? В этом простеньком хлопковом сарафане? Однако, не став с ним спорить, покорно последовала за ним, сжимая в руках сумочку.
   Сначала дорога петляла по узким городским улочкам, а потом, за чертой города, неожиданно вырвалась на простор. Под ровное пение мотора они пронеслись мимо банановых плантаций, отбрасывающих густую тень, и стали подниматься в гористую часть острова, куда вела вымощенная, довольно узкая дорога, на которой то и дело попадался неторопливо двигавшийся, а то и вовсе лежавший домашний скот. Эвелин не могла сдержать улыбку, глядя на мирно устроившуюся чуть ли не посреди дороги длиннорогую корову, меланхолично работавшую челюстями и взиравшую на проносившиеся мимо автомобили с философским безразличием.
   – Ночью еще хуже, – заверил ее Луис, который не только великолепно вел машину, но и мог заранее предугадать, какой трюк собирается выкинуть то или иное животное. – Они укладываются спать у обочин, и фары машин пугают их. Перепуганные, они совершенно не соображают, в какую сторону бежать, и несутся прямо под колеса. Вы даже не представляете, какой бедлам может устроить на дороге обезумевшая свинья.
   Эвелин рассмеялась.
   – Не думаю, что это хуже, чем аварии в больших городах. Мне как-то довелось быть свидетельницей одной такой в Париже. Жуткое зрелище. – Она поёжилась.
   – Да, пожалуй, нет ничего хуже, чем движение в больших городах.
   И все-таки он выглядел типичным горожанином, готовым к любым неожиданностям, которые могут случиться в городе. Сидя рядом с ним, она не могла удержаться и время от времени украдкой поглядывала на него. Однажды их взгляды на мгновение встретились, и она заметила, как в его сузившихся глазах полыхнул огонь. Она смутилась, быстро отвела взгляд и почувствовала, что краснеет.
   Вдали показалась небольшая деревушка. Высокие, крытые пальмовыми листьями крыши прекрасно гармонировали с застывшим в полуденном зное, сонным тропическим пейзажем. Садики перед домами выглядели чистенькими и ухоженными. Вокруг росли пышные цветущие кустарники и тянулись низкие живые изгороди.
   Вся эта экзотика была совсем не похожа на чопорность европейских поселков. Вероятно, подумала она, первооткрыватели, прибывшие сюда несколько веков назад, решили, что попали в земной рай.
   – Выходит, вы бывали в Европе, – как бы между прочим заметил он.
   – Да, – поглощенная красотами окружающего пейзажа, она рассеянно кивнула.
   – Чем вы там занимались, если не секрет?
   – Вначале училась, потом путешествовала, – уклончиво ответила она. Она не собиралась рассказывать ему, что она ездила то на велосипеде, то автостопом, останавливалась в дешевых пансионах и студенческих общежитиях. Несомненно, Луис Ламберт привык путешествовать с комфортом и останавливаться в фешенебельных отелях, названия которых известны на весь мир. Правда, надо отдать ему должное, до сих пор она не заметила в нем никакого снобизма, но тем не менее не хотела давать ему повода для этого.
   Машина продолжала подниматься вверх, пересекла основной горный хребет и теперь продвигалась среди гор, которые становились все круче. Впереди виднелись поросшие непроходимыми джунглями острые вершины, которые даже в такой знойный солнечный день окутывал туман, а в тех местах, где туман рассеивался, взору открывались зияющие пропасти, при одном лишь взгляде на которые сердце уходило в пятки.
   – Почему ваш кузен живет так высоко в горах? – полюбопытствовала Эвелин, наблюдая, как из углубления между зубцами скал в смертельном броске на равнину обрушивается водопад.
   Машина свернула с основной дороги и стала взбираться по узкой, ухабистой колее. Огромный мощный «лендкрузер», предназначенный для подобной езды, легко справлялся с такой задачей.
   – Ему нравится горный воздух. Впрочем, у него есть дом и на побережье, но большую часть времени они с женой проводят здесь. Я подумал, что вам будет интересно посмотреть, как выглядит остров изнутри, так сказать, без того налета туристического лоска, который присущ побережью. – Он коротко взглянул на нее. Я ведь прав? Вам интересно?
   – О да, я в восторге. Меня восхищает эта дикая, первозданная красота, – с энтузиазмом отозвалась она. – Спасибо, что взяли меня с собой.
   – Не за что. Вас не укачало? Голова не кружится?
   – Нет, все в порядке, – ответила она, поудобнее устраиваясь на сиденье. Она полностью доверяла его умению вести машину, хотя и не собиралась говорить ему об этом.
   Еще с полчаса они ехали по узкой дороге, извивающейся сначала вдоль долины, а потом тянущейся по самому краю пропасти.
   – Это очень старая дорога, по которой можно проехать через весь остров, – сказал он, когда они проползли через узкое место на повороте. Он неожиданно свернул к обочине и выключил мотор. – А теперь можете выйти и полюбоваться открывающимся отсюда видом.
   Здесь, наверху, было значительно прохладнее от постоянного легкого бриза и дышалось намного легче. Эвелин глубоко вздохнула и, перейдя дорогу, направилась к узенькой площадке, край которой был огорожен металлическими поручнями.
   Кругом царила тишина. Эвелин неподвижно стояла на краю площадки и смотрела вниз, в разверзшуюся у нее под ногами и наводящую ужас пропасть. Она почувствовала, что Луис стоит у нее за спиной. Внизу, в долине, среди блестящих ярко-зеленых зарослей извивалась тонкая нитка ручья, прокладывающего себе путь к морю. Низвергающиеся со скалы водопады напоминали горящие на солнце серебряные нити, а разлетающиеся брызги собирались в облака тумана, когда искрящийся поток разбивался на мириады сверкающих осколков.
   – Здесь все утопает в зелени, – восхищенно сказала она. – Даже скалы и те зеленые. Наверное, именно так и должен выглядеть рай.
   – Да, но не стоит забывать, что у рая есть и обратная, темная сторона, – охладил он ее восторг.
   Она слегка повернулась и поймала на себе его странный взгляд. Что он хотел этим сказать? – недоуменно подумала она, отворачиваясь, но так и не успела додумать мысль, почувствовав укол в шею. Она вскинула руку, но тут же уронила. Последнее, что она помнила, был ее собственный вскрик – вскрик боли, отчаяния и бессилия – бессилия перед предательством, – растворившийся в сгущающейся перед глазами темноте.
   Когда сознание вернулось к ней, в голове гудело, во рту было сухо, а к горлу подступала тошнота. Краешком затуманенного сознания она отметила, что лежит на жесткой кровати животом вниз. Когда тошнота немного отступила, она попробовала закричать, но не смогла произнести ни звука.
   У нее возникло ощущение, что где-то поблизости кто-то есть, она почувствовала присутствие человека у себя за спиной и, хотя сознание путалось и она снова погружалась в сон, успела сообразить, что, каковы бы ни были намерения того, кто присутствовал в комнате, он не собирается помогать ей и утишить ее боль. Впрочем, так было всегда, почти всю мою жизнь, промелькнула у нее безрадостная мысль, прежде чем она вновь уснула.
   Когда она проснулась во второй раз, в комнате было темно. Теперь ей с трудом удалось вспомнить, что же с ней произошло. Губы запеклись, боль в голове перешла в тупую пульсацию, тошнота прошла. Во всем теле чувствовалась какая-то неестественная пустота и слабость, как будто из нее вынули все внутренности.
   Она лежала с закрытыми глазами, но, стоило их открыть, как то, что с ней произошло, вставало перед ней во всей своей страшной реальности. Она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, прислушиваясь к долетавшим до нее звукам. Судя по тихому журчанию, где-то неподалеку протекал маленький ручей. Слышалось переливчатое птичье пение. Постепенно она отчетливо расслышала чье-то свистящее дыхание. Она почувствовала, как страшная, дикая паника сдавила ей горло своими когтистыми лапами. Что он задумал? Зачем привез ее сюда?
   У нее в голове не укладывалось, зачем миллионеру Луису Ламберту понадобилось похищать такую обыкновенную, ничем не примечательную девушку, как она, Эвелин Дарси. Зачем было устраивать весь этот спектакль с похищением высоко в горах, когда он прекрасно знал, что окажись он чуть понастойчивее, и она сама пришла бы к нему.
   Эвелин тяжело и прерывисто дышала, приказав себе думать. Какую угрозу для себя он мог усмотреть в ней?
   – Эвелин, – вдруг услышала она его голос и оцепенела от ужаса и неожиданности. – Я знаю, что вы уже не спите.
   Она медленно подняла тяжелые веки. Ее разум противился, отказываясь принять то, что с ней произошло, как будто это могло хоть как-то изменить жестокую реальность.
   Яркий свет ослепил ее, больно ударив по глазам. Она снова закрыла их и, закусив губу, тихо застонала.
   Но он был беспощаден.
   – Все, давайте просыпайтесь.
   Поморщившись от боли, она открыла глаза, повинуясь его жесткому голосу.
   – Негодяй! – произнесли ее дрожащие губы.
   – Сожалею, – проговорил он безразличным, равнодушным тоном. – Понимаю, что вам сейчас очень плохо, но это скоро пройдет.
   Внезапно она осознала, что лежит под тонким покрывалом совершенно голая. Ее прошиб холодный пот. Дрожа всем телом, она судорожно сглотнула и хрипло спросила:
   – Что вы со мной сделали?
   – Ничего. Только раздел. Я постарался сделать это как можно быстрее и даю вам слово, что не дотрагивался до вас больше, чем это было необходимо.
   Значит, он ее раздел. Раздел быстро и цинично, а потом так же быстро овладел ею.
   К горлу снова подступила тошнота. Он подошел к стоявшему возле двери столику и вернулся со стаканом воды.
   – Выпейте, – сказал он, протягивая ей стакан.
   Ей не хотелось принимать ничего из его рук, но он приподнял ее голову над подушкой и поднес стакан к губам. Чувствуя, что, если она попытается отказаться, он вольет в нее насильно, она сделала несколько глотков. Кроме того, во рту у нее все горело от страшной сухости. Когда она выпила всю воду, он поставил стакан на пол, сел на стул возле кровати и посмотрел на нее в упор.
   Отводя в сторону глаза, чтобы не смотреть на него, она огляделась по сторонам. Комната была небольшой: голые стены, забранное деревянными ставнями окно, кафельный пол. Из мебели только кровать, единственный стул и маленький столик у двери. Ничто в комнате не указывало на ее предназначение. Не было ни картин, ни каких-либо украшений или безделушек. Ничего такого, что делает помещение жилым и уютным.
   Тюремная камера, подумала она, и от ужаса у нее засосало под ложечкой.
   – Зачем… почему вы сделали это? – прошептала она.
   – Мне кажется, вы сами прекрасно знаете почему, – ответил он жестким, непреклонным тоном после долгой паузы, в течение которой, видимо, обдумывал ответ. – А если не знаете, что ж, так даже лучше.