Страница:
Однажды утром Эрнест отправился за молоком, неся в руке короткую палку. Достигнув оврага, он случайно споткнулся на рыхлой земле и полетел вниз, пытаясь защитить лицо вытянутой вперед рукой с палкой. Он напоролся на конец палки горлом, вырвав части обеих миндалин. Из раны хлестала кровь, и он потерял ее довольно много, пока добрался до коттеджа. К счастью, отец оказался на месте и остановил кровотечение. Мать была в шоке, когда увидела истекающего кровью ребенка, бегущего к дому. Годы спустя, когда я был уже юношей и брал в руки палку или даже леденец с острыми краями, это мгновенно напоминало мне о том событии.
– Помни – Эрнест! – звучал чей-то голос.
Горло Эрнеста некоторое время после несчастного случая продолжало болеть. Отец посоветовал ему сосредоточиться на свисте, когда боль будет совсем невыносимой, и таким образом преодолевать ее. И с тех пор свист стал стоической реакцией Эрнеста на боль. Фотография раненого героя в итальянском госпитале во время Первой мировой войны показывает его насвистывающим сквозь стиснутые зубы.
Дедушка Холл умер летом, когда Эрнесту исполнилось пять. Он оставил матери достаточно денег для строительства дома, о котором она мечтала на протяжении многих лет. Она спроектировала все пятнадцать комнат, включая комнату для занятий музыкой размером тридцать на тридцать футов в два этажа и с балконом. Это было очень непрактично в отношении сохранения тепла, но замечательно для сольных выступлений и концертов. Позже здесь проводились выставки живописи.
Этот дом решил проблему стесненных жилищных условий. Двухэтажное отштукатуренное сооружение располагалось по адресу Норт-Кенилворт-авеню, 600 и хорошо вписывалось в окружение больших домов Оук-Парк.
Матери не терпелось переехать в новый дом до конца лета, и она более, чем обычно, была обеспокоена подготовкой детей к переселению. Но наш отец был человеком с безграничной выдержкой. Последние утренние сборы были завершены только после того, как он все осмотрел и забил гвоздями все ставни на окнах. Теперь коттедж был полностью защищен от зимних штормов.
Наконец со всеми делами было покончено. Отец повел нас пешком к доку в районе фермы Бэкона. Там нас должно было подобрать пассажирское судно «Гейни Гранда» до деревни Уоллун, чтобы дальше пересесть на поезд. Неожиданно отец вспомнил о больном вороне, которого Эрнест безуспешно пытался выходить. Эрнест настаивал взять его с собой, даже если он погибнет в дороге. Все видели, как Эрнест носил умирающую птицу, когда он бесцельно бродил среди утренней суматохи.
– Послушай, Эрни, что случилось с твоим вороном? – спросил отец.
– Все нормально, папа. Я положил его в мой ящик для одежды и укрыл его, так что ему будет тепло всю зиму.
Отец бегом вернулся в Уиндмер, нашел кипу вещей, открыл окно и выкинул мертвую птицу. Затем вновь заколотил ставни. Он примчался назад в док Бэкема как раз к отходу судна. Это было кстати. У матери не было никакого настроения откладывать встречу с новым домом.
Через неделю после приезда семья устроила небольшое торжество, разведя огонь в домашнем очаге. Марселлайн и Эрнест спели две песни. Принесли дрова, кто-то зажег спичку. Дом был благословлен для счастливой семейной жизни.
Новая комната для занятий музыкой была настоящей радостью для нашей талантливой матери. Скоро она пришла к выводу, что для семейных мюзиклов совершенно необходима виолончель. Она подчеркнула бы глубину звучания скрипки, фортепьяно, а особенно голосов матери и Марсел-лайн. Эрнест с легкостью воспринял эту идею. У него был музыкальный слух, и как раз нужен был третий музыкант. Так что Эрнест начал учиться играть на виолончели. Вначале он уделял этому занятию по полчаса в день, но скоро увеличил это время до часа. Эту систему мать применяла к каждому из нас до тех пор, пока не понимала, что ее усилия напрасны.
Годами Эрнест ежедневно посвящал один час игре на виолончели. На бесконечные вопросы о том, как он стал писателем, его самый откровенный ответ посторонние люди часто принимали за шутку.
– Отчасти я добился успеха благодаря часам уединения, проведенным в комнате для занятий музыкой, делая вид, что занимаюсь. Моя голова была занята другими мыслями, в то время когда я снова и снова повторял мелодию «Поп гоуз де Уизел», – обычно отвечал Эрнест.
Мать никогда не теряла надежду, что один из шести ее отпрысков станет выдающимся певцом.
– До двенадцати лет Эрнест был для меня сплошным разочарованием, – рассказывала мне мать.
В те дни она возглавляла детский хор в чикагской церкви третьей конгрегации. Матери были необходимы хорошие голоса, а Эрнест пел монотонно. У Марселлайн и Урсулы был прекрасный вокал, но Эрни брал все ноты на один лад.
Она вспоминала:
– Однажды, когда ему было уже двенадцать, позвонил его учитель и сообщил удивительную новость о том, что он неожиданно запел как надо. Тем вечером я заставила его петь с нами в музыкальной комнате. И тут же он стал солистом моего хора, исполняя в тональности сопрано. – Рассказывая это, мать задумчиво улыбалась. – Слишком рано изменился его голос. Но пока он пел сопрано, он был замечателен.
В свои ранние годы Эрнест больше отдавал предпочтение охоте, нежели пению. Однажды осенью, когда ему еще не исполнилось двенадцати, дедушка Хемингуэй подарил ему на день рождения охотничье ружье 20-го калибра. Отец взял его с собой на ферму нашего дяди Фрэнка Хайнса, что недалеко от Карбондейла в штате Иллинойс. Это было замечательное место, и, хотя поездку туда планировали не один месяц, она изобиловала расстройствами, которые ни отец, ни сын не могли предвидеть.
Маленькое ружье Эрнеста стреляло на удивление кучно. Он мог поразить цель, когда его добыча быстро бежала по земле, или птицу в небе с расстояния более пятидесяти ярдов. Отец испытывал невероятную гордость, демонстрируя окружающим, как его сын стреляет по летающим вокруг амбара голубям. Им следовало отходить подальше, ведь это происходило в людном месте. Они вели стрельбу по трудным целям в пределах прямой видимости дома, где находились женщины и подростки.
Эрнест подбил более двадцати голубей, истратив всего одну коробку патронов. Тем вечером ему поручили отнести дюжину птиц для пирога на соседнюю ферму. По дороге Эрнест встретил нескольких деревенских мальчишек. Они спросили его о том, где он взял птиц, и он с гордостью ответил им:
– Я подстрелил их над амбаром Фрэнка Хайнса.
– О, ты дурачишь нас! И ты, чудной ребенок, смог сделать это?
– Конечно!
– Ты молокосос! Ты не мог этого сделать!
– Ты врешь!
– Разберись с ним, Рэд! Ну, давай же! Ты задашь ему! Самый маленький из мальчишек вышел вперед. Эрнест положил голубей на землю и, не успев снять свою куртку, почувствовал жгучий удар. Он собрался дать сдачи, но скоро распластался на земле под всеобщий хохот. Рэд вместе с другими мальчишками удрали, а Эрнест с птицами поплелся дальше. С этого момента он решил обучиться кулачному бою так же хорошо, как умел стрелять.
Эрнест скоро понял, что столь не любимая им комната для занятий музыкой может использоваться с большей пользой. У него были частые споры с одноклассниками.
– Приходи ко мне домой, и мы спокойно сможем это обсудить, – обычно говорил он.
Когда собиралась компания, требовалось всего несколько минут, чтобы узнать, где в данный момент находятся мать и сестры. Если помехи не было, участники пробирались в музыкальную комнату через боковую дверь из сада. Санни тайно приносила боксерские перчатки, ведро с водой и спортивную одежду. Все это было необходимо даже для одного раунда боя, но большинство претендентов проходило три, так что у каждого было достаточно времени показать, на что он способен. Светловолосая худенькая Санни выполняла роль арбитра и присматривала за обстановкой. Вероятно, ее женственность, сочетающаяся с мальчишескими ухватками, помогала не только проводить честные бои, но и вдохновляла каждого участника показать лучшее, на что он способен. Когда ковры скатывались, натертый воском пол из твердого дерева становился идеальным местом для сокрытия любого доказательства разбитого носа. В один из таких матчей Эрнесту повредили глаз шнурком от перчатки. Задолго до того, как заходящее солнце начинало светить в западные окна, в музыкальной комнате наводился порядок.
Соблюдалась величайшая осторожность для сохранения от наших родителей тайны проведения боев. Отца приводило в ужас физическое насилие. Когда он был еще мальчишкой, один хулиган настиг его на кухне и жестоко поколотил прямо на глазах его матери. Бабушка Хемингуэй не позволила ему дать сдачи, настолько строго придерживалась она библейского наставления о подставлении другой щеки. Во время учебы Эрнеста в колледже наш отец лишь однажды потерял лицо, уклонившись от достойного сопротивления обидчику. Это было описано в рассказе «Доктор и его жена».
Музыкальная комната стала для Эрнеста личным решением проблемы хулиганов и многочисленных оппонентов. Должно быть, у наших родителей было легкое подозрение насчет того, что происходит. Но они мудро закрывали на это глаза, зная, что их указы практически всегда нарушались.
Позже, когда Эрнест увидел объявление об уроках бокса в чикагской гимназии, он получил разрешение отца записаться на занятия. В первый же день Ионг А'Хирн разбил ему нос. Но это не лишило его уверенности в себе.
– Я знал, что он задаст мне жару. Я понял это по его взгляду, – спустя значительное время признался Эрнест своему другу.
– Ты испугался? – спросил друг.
– Конечно. Он мог ударить изо всех сил.
– Так почему ты пошел с ним драться?
– А вот драки я не боялся.
Новый дом находился в пяти приятных, скрытых тенью вязов кварталах от «Скоуилл инститьют», как называлась публичная библиотека Оук-Парк. Эрнест довольно поздно начал читать. Во время учебы он предпочитал сочинять свои собственные рассказы по картинкам в книгах. Но, однажды начав вникать в то, о чем было написано в книгах, он принялся наверстывать упущенное время. Журналы «Сент-Николас» и «Харперс» стали его любимыми с самого начала. В семье их обычно подшивали в тома и хранили в Уиндмере. В них Эрнест прочитал рассказы Ричарда Хардинга Дэвиса и Стивена Крэйна. Он особенно любил произведения Киплинга, Марка Твена и Стивенсона. Когда впервые была издана «Книга знаний», отец купил комплект для Эрнеста и Марселлайн. В этих голубого цвета томах не было полноцветных иллюстраций. Много потрясающих рисунков было выполнено в оранжевом и зеленом цветах. Но в книгах была масса информации на любые темы.
Посещения библиотеки были частыми и приносили пользу. Эрнест полюбил науку и приключенческую фантастику. Даже во время обучения в начальной школе «Оливер Уэндел Холмс», находящейся всего в квартале от дома, он читал постоянно, хотя зрение было неважным. Уже к десяти годам у него развилась сильная близорукость. Зрение нашей матери тоже оставляло желать лучшего. Она понимала, что комбинация наследственности и напряжения при непрерывном чтении была серьезной помехой в обучении. И к тому же он категорически отказывался носить очки. Мать часто заставала его погруженным в чтение.
– Такой прекрасный день! Сходи поиграй в бейсбол с ребятами. Слышишь, как они играют у школы?
– О, мама, из меня никудышный игрок, – отвечал он и продолжал читать.
В школе Оук-Парк и колледже «Ривер форест тауншип» Эрнест учился, не используя очков, щурясь на удаленные объекты и яркий свет. После окончания он попытался записаться в американские экспедиционные силы, но получил отказ из-за испорченного зрения. Через несколько лет после войны, уже всерьез занявшись бумажной работой, он позволил себе пользоваться очками. Но даже тогда не надевал их вне работы. Он продолжал щуриться до 1930-х годов, когда окончательно понял, что нужно преодолеть природное самолюбие.
Мать брала Марселлайн и Эрнеста в поездки в Нантакет, когда они еще учились в начальной школе. Вначале взяли Марси, а на следующий год Эрнест составил матери компанию.
– Ух ты, какой прибой, какие волны! – Мать описывала его впечатления в первые дни купания.
Каждый день, проведенный здесь, означал отсрочку поездки всей семьи на Уоллун-Лейк, поэтому визиты в Нантакет были всегда короткими. Но первый вкус соленой воды возбудил в Эрнесте страсть к большой рыбалке на всю оставшуюся жизнь. Позже у него была возможность жить поближе к океану.
В письме из Нантакета от 13 сентября 1910 года Эрнест сообщил о своем путешествии за четырнадцать миль к Грэйт-Пойнт. Он хвастался, что чувствовал себя прекрасно в отсутствие комфорта, когда, выйдя в открытый океан, лодка прилично набрала воды. У старого морского волка по имени Джудас он приобрел нос огромной меч-рыбы, планируя подарить его возглавляемому отцом обществу «Агассис» по возвращении домой.
Мать взяла его на избирательное собрание женщин, но, по ее словам, он ухитрился проспать во время всего мероприятия. Он надеялся пойти с матерью в историческое общество посмотреть экспозицию о китобойном промысле, после того как окончит письмо домой.
Эрнест никогда не вступал в бойскауты. Когда он был подходящего возраста, это движение еще не было популярным, хотя книги о скаутах хорошо раскупались. Но он основательно сосредоточился на изучении тех вещей, знанием которых так гордились бойскауты. К восьми годам он знал названия всех птиц, деревьев, цветов, рыб и животных, распространенных на Среднем Западе, и много помимо этого. К началу занятий в колледже он уже был прекрасным пловцом. Он проводил часы в школьном бассейне, отрабатывая подводное плавание. Тренировка задержки дыхания сильно развила его грудную клетку.
Эрнест также постиг азы изготовления чучел от своего отца, учившего этому членов общества «Агассис». Эрнест тренировался до тех пор, пока движения его ножа не стали быстрыми и точными. Он многому научился, разделывая форель и другую рыбу. Эти тренировки сослужили ему хорошую службу. Он мог заточить нож до остроты скальпеля. Позже он научился крепить наживку для океанской рыбалки. Это было серьезным достижением. Многие ветераны походов на морских судах не могли освоить искусства закрепления наживки на марлина, чтобы она не спутывала леску.
В ранние годы воскресная стрельба по мишеням была кульминацией недели в Уиндмере. В те времена не было шанса попасть на церковную службу без транспорта. Если приезжал миссионер, совершалось богослужение с песнопением. Детям это очень нравилось. В противном случае воскресенье посвящалось отдыху и развлечениям.
После воскресного обеда каждый с нетерпением ждал, когда отец скажет заветную фразу.
– А как насчет стрельбы по мишеням? – наконец говорил он.
– Ура! – доносился восторженный всеобщий крик.
Стрельба означала переживания и запах сгоревшего пороха. Наш отец отменно стрелял по птицам. Он мог подбить на лету ласточку, хотя, как он показал нам, в них мяса не больше, чем на конце большого пальца, и нужно по крайней мере дюжину, чтобы приготовить пирог. Он никогда не позволял убивать ради спортивного интереса. Мясо всегда должно использоваться. Мы применяли обычные мишени для тира. Сначала вручную, а потом с помощью пружинного приспособления детям разрешили кидать тарелочки в направлении ближайшего холма, на почтительном расстоянии от дома. Наш отец очень гордился своим первым ружьем, винчестером 12-го калибра, стрелявшим очень кучно. Он купил его для геодезической поездки в Северную Калифорнию.
Каждому разрешалось пострелять. Все наши сестры познали приятную тяжесть ружья в руке и силу его отдачи до того, как стали достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно обращаться с оружием. К десяти годам Эрнест хорошо стрелял по летающим целям. Каждый ребенок зарабатывал право подержать отцовское ружье и выстрелить из него. Мы все разделили этот триумф до того, как стали взрослыми.
Первым ружьем Эрнеста была одностволка 20-го калибра, подаренная к его десятилетию дедушкой. Оно прекрасно подходило для стрельбы по птицам и зайцам. Этот подарок крепил любовь между дедушкой и Эрнестом, любившим слушать его рассказы о покорении Запада в крытой повозке, когда он сам был мальчишкой. Дедушка Хемингуэй захватывающе говорил о сражениях Гражданской войны. Он воевал добровольцем в иллинойсском пехотном полку, многое понял, изучая военную тактику, и ошутил на себе тяготы войны. Любимый рассказ дедушки Хемингуэя был о том, как он «получил удар пушечного ядра в голову». Пройдя всю войну без единой царапины, однажды он был серьезно ранен. Острый сегмент пушечного снаряда выскользнул из рук, когда он доставал его с верхней полки. Тяжелый кусок металла оставил глубокую рану, и пришлось накладывать несколько швов.
У Эрнеста вторым из двух кумиров детства был дядя Тайли Хэнкок. Прекрасный стрелок, он занимался торговлей оружием на Среднем Западе, когда промысловая охота еще была разрешена. Он любил виски, рыбачил, когда позволяли условия, одалживал свои удочки Эрнесту и научил его технике ловли на муху, чего не знал даже наш отец. Но самым замечательным были его отвисшие, как у моржа, усы и то, что к семи годам он уже совершил три кругосветных путешествия. Его старшая сестра, Кэролайн Хэнкок Холл, оставалась на берегу во время этих поездок. Она умерла за год до того, как наши родители поженились. Остался только дядя Тайли с его живыми рассказами. Его отец, наш прадедушка Хэнкок (потомок Джона, короля Англии, как говорили, у которого подпись была крупнее, чем у кого бы то ни было), был владельцем барка «Элизабет», перевозившего пассажиров и грузы между Англией и Австралией. На борту «Элизабет» выходила первая в мире корабельная газета под названием «Тропикл таймс», ее печатали каждые несколько дней. Годы спустя дядя Тайли своими воспоминаниями разжег страсть путешествий в другом мальчишке, у которого личный опыт познания природы ограничивался водами озера Уоллун-Лейк.
В детстве Эрнест часто ночевал не в коттедже, а на открытом воздухе. Поскольку он был занят рутинной работой по дому в течение всего дня, ему разрешалось проводить ночи по своему усмотрению. Отец купил ферму Лонгфилд на другой стороне озера. Из отдаленного района он нанял энергичного фермера по имени Уоррен Самнер, жившего неподалеку и выполнявшего тяжелую работу, требующую наличия оборудования и мулов. Уоррен и Эрнест посадили аллеи калифорнийского и грецкого ореха, целые акры яблонь различных сортов и слив. Это не только надо было взращивать и пересаживать, но и стричь, подрезать и удобрять. Отец считал Эрнеста слишком маленьким для такой работы.
Спокойным, безветренным днем раздавался сигнал горна, который был слышен отчетливо между фермой и Уиндмером. Расстояние было всего в одну с четвертью мили. Идти на веслах через озеро было приятным утренним упражнением. Но к концу тяжелого рабочего дня возвращение домой, особенно при ветре, не доставляло особого удовольствия. Эрнест любил тяжелую работу. Она давала ему возможность развить свои мускулы и соперничать с другими работниками. Но некоторые задания были до боли монотонными. В начале фермерской карьеры его несколько раз заставали развалившимся в тени большого дерева, погруженным в чтение книги о далеких краях и больших приключениях. Как он вспоминал, все, что ему после этого разрешалось, это перевозить на другую сторону озера экземпляры отцовского журнала Американской медицинской ассоциации. Но он приобрел некоторые медицинские знания, развил свои мускулы, и у него было много времени для размышлений в эти долгие жаркие летние дни.
Еще одну разновидность чтения упустила семейная цензура. Обед Эрнеста всегда заворачивали в газету. Доставляя на лодке овощи другим летним работникам, он медленно читал и перечитывал рассказы о спорте, о жестокости людей.
В тот день, когда пришли инспектора по охоте, Эрнест работал на ферме Лонгфилд. Именно его увлечение изготовлением чучел привело к проблемам с законом. Это случилось через неделю после его шестнадцатилетия. Сообщение, которое мать написала отцу 30 июля 1915 года, излагало суть дела и ее предположения.
«Дорогой Кларенс.
Я пишу это особое послание для тебя сразу после того, как ушли инспектора по охоте. Поскольку Леон Рэнсом позвонил позже, чем это произошло, я отсылаю письмо с ним. Вот как все было. Двое странных мужчин вошли в дом и спросили у Санни, Дональда и Кэрол, дома ли доктор. Они сказали, что нет, он в Чикаго и приедет позже этим летом.
Я услышала разговор и вышла на крыльцо. Я поздоровалась, и они немедленно спросили меня, дома ли доктор. Я повторила то, что сказали дети, и спросила старшего из них его имя. Он сказал, что его имя Смит, и ухмыльнулся. Я спросила, хотели ли они видеть доктора по профессиональным вопросам, и они злобно ответили, что нет. Они пришли по делам. Тот, который был помоложе, повернулся спиной, а Смит сел на ступеньки и спросил меня, когда я ожидаю возвращения доктора и есть ли еще мужчины в семье. Здесь я подумала, что они грабители или что-то в этом духе. Они вели себя настолько отвратительно, говорили вкрадчиво и насмешливо и не рассказывали о цели своего прихода. Они задавали вопрос за вопросом.
– А как насчет того молодого человека, лет восемнадцати? Он здесь ночует? Где он сейчас?
Я сказала им, что он работает на ферме по другую сторону озера.
– Он придет на гребной шлюпке или на моторной лодке? Ходил он вверх по озеру между 20-м и 25-м числами этого месяца и буксировал тросом шлюпку под названием «Юз-а-ла» из Уалдмейера? (Их коверканье имен Урсулы и Уиндмера раздражало.)
– Да, он был там.
Теперь они сказали, что могут его опознать. У них есть два свидетеля, что он подстрелил крупную птицу и погрузил ее в лодку. Они сообщили, что у него было оружие, короткое ружье. И одет он был в красный свитер. Я сказала им, что, если они так много знают обо мне и моей семье, нет необходимости говорить со мной таким наглым тоном. Это наседание на одинокую женщину и ее маленьких детей без пояснения причины и своих полномочий, а также все эти наглые вопросы говорят о недостойном поведении, и им следует помнить об этом в следующий раз.
Один из них отступил назад и встал с глуповатым выражением.
– Мадам, это мне урок на будущее, – сказал он.
Да, я забыла сказать, это он первый попросил у меня лодку, чтобы добраться до Эрнеста. Но я ему отказала. Я не даю лодок незнакомцам. Как только они ушли, я сказала Рут и Марси, чтобы они немедленно садились в лодку, на всех парах мчались на ферму и предупредили Эрнеста. Он должен был пойти к Дилвортам и оставаться пока там. Они встретили его на моторной лодке, дали весельную шлюпку, а сами вернулись на моторке. После ужина Рут прибралась, забрала молоко и заперла ферму. Я отправилась к Бэконам узнать, как обстоят дела. Они знали этих людей и направили их ко мне. Мистер Бэкон говорил с ними, и они сказали, зачем пришли, но были огорчены тем, что ему не исполнилось еще восемнадцати лет. Иначе ему грозило судебное разбирательство. Они сказали мистеру Бэкону, что на этот раз они закрывают на это глаза. Это единственный луч надежды.
Но после того, как они пришли сюда и состоялся разговор, который я цитирую с самого начала, они удалились сердитые, сказав, что займутся этим делом с другой стороны. А сейчас расскажу о том, что произошло. Он подстрелил цаплю, когда Уэйберны переходили на озеро Минч. Он завернул ее и оставил в поставленной на якорь моторной лодке. Когда он вернулся к лодке после пикника, он обнаружил, что ее нет на месте, а один мальчик, представившись сыном инспектора по охоте, сказал, что пришел спросить его насчет птицы. Эрнест сказал, что его знакомый дал ему эту птицу, а он собирался забрать ее домой и сделать чучело.
Мальчик ответил, что он должен забрать эту птицу, поскольку для Эрнеста иметь ее противозаконно, а он всего лишь помогает своему отцу. Вот что из этого получилось. Я предчувствую худшее, поскольку Эрнест заявил, что не убивал эту птицу, но, по его словам, он испугался и сказал первое, что пришло в голову. Я не могу утверждать, что знаю все об этом, ведь если не знаешь, то лучше молчать. Мисс Хансен и мисс Уэйберн заявили мистеру Бэкону, что они ничего не знают об убийстве птицы. Так что ты понимаешь, как все запуталось. Я думаю, что лучше всего будет послать Марси завтра к Дилвортам. Она встретится с ним и поговорит с мистером Дилвортом обо всем этом. Я не знаю, стоит ли ему возвращаться в Уиндмер или нет. Мистер Бэкон говорит, что они инспектора по крупному зверю и рыбе округов Эммет и Шарлево. А в остальном у нас все хорошо.
С любовью Г.Х.»
Однако Эрнест отправился в Айронтон, где в летнее время проживал наш дядя Джордж. Он считал, что в другом округе будет в безопасности, находясь под юрисдикцией местных законов. Он рассказал дяде Джорджу обо всем этом. К его ужасу, дядя Джордж не выразил и капли сочувствия. Он посоветовал Эрнесту вернуться и уплатить штраф. Это было сделано, и весь инцидент был исчерпан. Но после этого зародились особые отношения между двумя семьями. И это помогло Эрнесту сформировать свой кодекс поведения. Нужно дорожить людьми, которые помогли вам в затруднительном положении. Все остальные бесполезны.
Хотя Эрнест усердно работал на летней ферме, он никогда не убегал из дому и не позволял своим домашним гадать о том, что с ним случилось. Такие инциденты впоследствии вольно излагались биографами и журналистами. Эрнест всегда посылал почтовые открытки, рассказывая об увиденных им птицах и зверях, даже о ночных походах вниз по реке Иллинойс до озера Цюрих в штате Висконсин.
– Помни – Эрнест! – звучал чей-то голос.
Горло Эрнеста некоторое время после несчастного случая продолжало болеть. Отец посоветовал ему сосредоточиться на свисте, когда боль будет совсем невыносимой, и таким образом преодолевать ее. И с тех пор свист стал стоической реакцией Эрнеста на боль. Фотография раненого героя в итальянском госпитале во время Первой мировой войны показывает его насвистывающим сквозь стиснутые зубы.
Дедушка Холл умер летом, когда Эрнесту исполнилось пять. Он оставил матери достаточно денег для строительства дома, о котором она мечтала на протяжении многих лет. Она спроектировала все пятнадцать комнат, включая комнату для занятий музыкой размером тридцать на тридцать футов в два этажа и с балконом. Это было очень непрактично в отношении сохранения тепла, но замечательно для сольных выступлений и концертов. Позже здесь проводились выставки живописи.
Этот дом решил проблему стесненных жилищных условий. Двухэтажное отштукатуренное сооружение располагалось по адресу Норт-Кенилворт-авеню, 600 и хорошо вписывалось в окружение больших домов Оук-Парк.
Матери не терпелось переехать в новый дом до конца лета, и она более, чем обычно, была обеспокоена подготовкой детей к переселению. Но наш отец был человеком с безграничной выдержкой. Последние утренние сборы были завершены только после того, как он все осмотрел и забил гвоздями все ставни на окнах. Теперь коттедж был полностью защищен от зимних штормов.
Наконец со всеми делами было покончено. Отец повел нас пешком к доку в районе фермы Бэкона. Там нас должно было подобрать пассажирское судно «Гейни Гранда» до деревни Уоллун, чтобы дальше пересесть на поезд. Неожиданно отец вспомнил о больном вороне, которого Эрнест безуспешно пытался выходить. Эрнест настаивал взять его с собой, даже если он погибнет в дороге. Все видели, как Эрнест носил умирающую птицу, когда он бесцельно бродил среди утренней суматохи.
– Послушай, Эрни, что случилось с твоим вороном? – спросил отец.
– Все нормально, папа. Я положил его в мой ящик для одежды и укрыл его, так что ему будет тепло всю зиму.
Отец бегом вернулся в Уиндмер, нашел кипу вещей, открыл окно и выкинул мертвую птицу. Затем вновь заколотил ставни. Он примчался назад в док Бэкема как раз к отходу судна. Это было кстати. У матери не было никакого настроения откладывать встречу с новым домом.
Через неделю после приезда семья устроила небольшое торжество, разведя огонь в домашнем очаге. Марселлайн и Эрнест спели две песни. Принесли дрова, кто-то зажег спичку. Дом был благословлен для счастливой семейной жизни.
Новая комната для занятий музыкой была настоящей радостью для нашей талантливой матери. Скоро она пришла к выводу, что для семейных мюзиклов совершенно необходима виолончель. Она подчеркнула бы глубину звучания скрипки, фортепьяно, а особенно голосов матери и Марсел-лайн. Эрнест с легкостью воспринял эту идею. У него был музыкальный слух, и как раз нужен был третий музыкант. Так что Эрнест начал учиться играть на виолончели. Вначале он уделял этому занятию по полчаса в день, но скоро увеличил это время до часа. Эту систему мать применяла к каждому из нас до тех пор, пока не понимала, что ее усилия напрасны.
Годами Эрнест ежедневно посвящал один час игре на виолончели. На бесконечные вопросы о том, как он стал писателем, его самый откровенный ответ посторонние люди часто принимали за шутку.
– Отчасти я добился успеха благодаря часам уединения, проведенным в комнате для занятий музыкой, делая вид, что занимаюсь. Моя голова была занята другими мыслями, в то время когда я снова и снова повторял мелодию «Поп гоуз де Уизел», – обычно отвечал Эрнест.
Мать никогда не теряла надежду, что один из шести ее отпрысков станет выдающимся певцом.
– До двенадцати лет Эрнест был для меня сплошным разочарованием, – рассказывала мне мать.
В те дни она возглавляла детский хор в чикагской церкви третьей конгрегации. Матери были необходимы хорошие голоса, а Эрнест пел монотонно. У Марселлайн и Урсулы был прекрасный вокал, но Эрни брал все ноты на один лад.
Она вспоминала:
– Однажды, когда ему было уже двенадцать, позвонил его учитель и сообщил удивительную новость о том, что он неожиданно запел как надо. Тем вечером я заставила его петь с нами в музыкальной комнате. И тут же он стал солистом моего хора, исполняя в тональности сопрано. – Рассказывая это, мать задумчиво улыбалась. – Слишком рано изменился его голос. Но пока он пел сопрано, он был замечателен.
В свои ранние годы Эрнест больше отдавал предпочтение охоте, нежели пению. Однажды осенью, когда ему еще не исполнилось двенадцати, дедушка Хемингуэй подарил ему на день рождения охотничье ружье 20-го калибра. Отец взял его с собой на ферму нашего дяди Фрэнка Хайнса, что недалеко от Карбондейла в штате Иллинойс. Это было замечательное место, и, хотя поездку туда планировали не один месяц, она изобиловала расстройствами, которые ни отец, ни сын не могли предвидеть.
Маленькое ружье Эрнеста стреляло на удивление кучно. Он мог поразить цель, когда его добыча быстро бежала по земле, или птицу в небе с расстояния более пятидесяти ярдов. Отец испытывал невероятную гордость, демонстрируя окружающим, как его сын стреляет по летающим вокруг амбара голубям. Им следовало отходить подальше, ведь это происходило в людном месте. Они вели стрельбу по трудным целям в пределах прямой видимости дома, где находились женщины и подростки.
Эрнест подбил более двадцати голубей, истратив всего одну коробку патронов. Тем вечером ему поручили отнести дюжину птиц для пирога на соседнюю ферму. По дороге Эрнест встретил нескольких деревенских мальчишек. Они спросили его о том, где он взял птиц, и он с гордостью ответил им:
– Я подстрелил их над амбаром Фрэнка Хайнса.
– О, ты дурачишь нас! И ты, чудной ребенок, смог сделать это?
– Конечно!
– Ты молокосос! Ты не мог этого сделать!
– Ты врешь!
– Разберись с ним, Рэд! Ну, давай же! Ты задашь ему! Самый маленький из мальчишек вышел вперед. Эрнест положил голубей на землю и, не успев снять свою куртку, почувствовал жгучий удар. Он собрался дать сдачи, но скоро распластался на земле под всеобщий хохот. Рэд вместе с другими мальчишками удрали, а Эрнест с птицами поплелся дальше. С этого момента он решил обучиться кулачному бою так же хорошо, как умел стрелять.
Эрнест скоро понял, что столь не любимая им комната для занятий музыкой может использоваться с большей пользой. У него были частые споры с одноклассниками.
– Приходи ко мне домой, и мы спокойно сможем это обсудить, – обычно говорил он.
Когда собиралась компания, требовалось всего несколько минут, чтобы узнать, где в данный момент находятся мать и сестры. Если помехи не было, участники пробирались в музыкальную комнату через боковую дверь из сада. Санни тайно приносила боксерские перчатки, ведро с водой и спортивную одежду. Все это было необходимо даже для одного раунда боя, но большинство претендентов проходило три, так что у каждого было достаточно времени показать, на что он способен. Светловолосая худенькая Санни выполняла роль арбитра и присматривала за обстановкой. Вероятно, ее женственность, сочетающаяся с мальчишескими ухватками, помогала не только проводить честные бои, но и вдохновляла каждого участника показать лучшее, на что он способен. Когда ковры скатывались, натертый воском пол из твердого дерева становился идеальным местом для сокрытия любого доказательства разбитого носа. В один из таких матчей Эрнесту повредили глаз шнурком от перчатки. Задолго до того, как заходящее солнце начинало светить в западные окна, в музыкальной комнате наводился порядок.
Соблюдалась величайшая осторожность для сохранения от наших родителей тайны проведения боев. Отца приводило в ужас физическое насилие. Когда он был еще мальчишкой, один хулиган настиг его на кухне и жестоко поколотил прямо на глазах его матери. Бабушка Хемингуэй не позволила ему дать сдачи, настолько строго придерживалась она библейского наставления о подставлении другой щеки. Во время учебы Эрнеста в колледже наш отец лишь однажды потерял лицо, уклонившись от достойного сопротивления обидчику. Это было описано в рассказе «Доктор и его жена».
Музыкальная комната стала для Эрнеста личным решением проблемы хулиганов и многочисленных оппонентов. Должно быть, у наших родителей было легкое подозрение насчет того, что происходит. Но они мудро закрывали на это глаза, зная, что их указы практически всегда нарушались.
Позже, когда Эрнест увидел объявление об уроках бокса в чикагской гимназии, он получил разрешение отца записаться на занятия. В первый же день Ионг А'Хирн разбил ему нос. Но это не лишило его уверенности в себе.
– Я знал, что он задаст мне жару. Я понял это по его взгляду, – спустя значительное время признался Эрнест своему другу.
– Ты испугался? – спросил друг.
– Конечно. Он мог ударить изо всех сил.
– Так почему ты пошел с ним драться?
– А вот драки я не боялся.
Новый дом находился в пяти приятных, скрытых тенью вязов кварталах от «Скоуилл инститьют», как называлась публичная библиотека Оук-Парк. Эрнест довольно поздно начал читать. Во время учебы он предпочитал сочинять свои собственные рассказы по картинкам в книгах. Но, однажды начав вникать в то, о чем было написано в книгах, он принялся наверстывать упущенное время. Журналы «Сент-Николас» и «Харперс» стали его любимыми с самого начала. В семье их обычно подшивали в тома и хранили в Уиндмере. В них Эрнест прочитал рассказы Ричарда Хардинга Дэвиса и Стивена Крэйна. Он особенно любил произведения Киплинга, Марка Твена и Стивенсона. Когда впервые была издана «Книга знаний», отец купил комплект для Эрнеста и Марселлайн. В этих голубого цвета томах не было полноцветных иллюстраций. Много потрясающих рисунков было выполнено в оранжевом и зеленом цветах. Но в книгах была масса информации на любые темы.
Посещения библиотеки были частыми и приносили пользу. Эрнест полюбил науку и приключенческую фантастику. Даже во время обучения в начальной школе «Оливер Уэндел Холмс», находящейся всего в квартале от дома, он читал постоянно, хотя зрение было неважным. Уже к десяти годам у него развилась сильная близорукость. Зрение нашей матери тоже оставляло желать лучшего. Она понимала, что комбинация наследственности и напряжения при непрерывном чтении была серьезной помехой в обучении. И к тому же он категорически отказывался носить очки. Мать часто заставала его погруженным в чтение.
– Такой прекрасный день! Сходи поиграй в бейсбол с ребятами. Слышишь, как они играют у школы?
– О, мама, из меня никудышный игрок, – отвечал он и продолжал читать.
В школе Оук-Парк и колледже «Ривер форест тауншип» Эрнест учился, не используя очков, щурясь на удаленные объекты и яркий свет. После окончания он попытался записаться в американские экспедиционные силы, но получил отказ из-за испорченного зрения. Через несколько лет после войны, уже всерьез занявшись бумажной работой, он позволил себе пользоваться очками. Но даже тогда не надевал их вне работы. Он продолжал щуриться до 1930-х годов, когда окончательно понял, что нужно преодолеть природное самолюбие.
Мать брала Марселлайн и Эрнеста в поездки в Нантакет, когда они еще учились в начальной школе. Вначале взяли Марси, а на следующий год Эрнест составил матери компанию.
– Ух ты, какой прибой, какие волны! – Мать описывала его впечатления в первые дни купания.
Каждый день, проведенный здесь, означал отсрочку поездки всей семьи на Уоллун-Лейк, поэтому визиты в Нантакет были всегда короткими. Но первый вкус соленой воды возбудил в Эрнесте страсть к большой рыбалке на всю оставшуюся жизнь. Позже у него была возможность жить поближе к океану.
В письме из Нантакета от 13 сентября 1910 года Эрнест сообщил о своем путешествии за четырнадцать миль к Грэйт-Пойнт. Он хвастался, что чувствовал себя прекрасно в отсутствие комфорта, когда, выйдя в открытый океан, лодка прилично набрала воды. У старого морского волка по имени Джудас он приобрел нос огромной меч-рыбы, планируя подарить его возглавляемому отцом обществу «Агассис» по возвращении домой.
Мать взяла его на избирательное собрание женщин, но, по ее словам, он ухитрился проспать во время всего мероприятия. Он надеялся пойти с матерью в историческое общество посмотреть экспозицию о китобойном промысле, после того как окончит письмо домой.
Эрнест никогда не вступал в бойскауты. Когда он был подходящего возраста, это движение еще не было популярным, хотя книги о скаутах хорошо раскупались. Но он основательно сосредоточился на изучении тех вещей, знанием которых так гордились бойскауты. К восьми годам он знал названия всех птиц, деревьев, цветов, рыб и животных, распространенных на Среднем Западе, и много помимо этого. К началу занятий в колледже он уже был прекрасным пловцом. Он проводил часы в школьном бассейне, отрабатывая подводное плавание. Тренировка задержки дыхания сильно развила его грудную клетку.
Эрнест также постиг азы изготовления чучел от своего отца, учившего этому членов общества «Агассис». Эрнест тренировался до тех пор, пока движения его ножа не стали быстрыми и точными. Он многому научился, разделывая форель и другую рыбу. Эти тренировки сослужили ему хорошую службу. Он мог заточить нож до остроты скальпеля. Позже он научился крепить наживку для океанской рыбалки. Это было серьезным достижением. Многие ветераны походов на морских судах не могли освоить искусства закрепления наживки на марлина, чтобы она не спутывала леску.
В ранние годы воскресная стрельба по мишеням была кульминацией недели в Уиндмере. В те времена не было шанса попасть на церковную службу без транспорта. Если приезжал миссионер, совершалось богослужение с песнопением. Детям это очень нравилось. В противном случае воскресенье посвящалось отдыху и развлечениям.
После воскресного обеда каждый с нетерпением ждал, когда отец скажет заветную фразу.
– А как насчет стрельбы по мишеням? – наконец говорил он.
– Ура! – доносился восторженный всеобщий крик.
Стрельба означала переживания и запах сгоревшего пороха. Наш отец отменно стрелял по птицам. Он мог подбить на лету ласточку, хотя, как он показал нам, в них мяса не больше, чем на конце большого пальца, и нужно по крайней мере дюжину, чтобы приготовить пирог. Он никогда не позволял убивать ради спортивного интереса. Мясо всегда должно использоваться. Мы применяли обычные мишени для тира. Сначала вручную, а потом с помощью пружинного приспособления детям разрешили кидать тарелочки в направлении ближайшего холма, на почтительном расстоянии от дома. Наш отец очень гордился своим первым ружьем, винчестером 12-го калибра, стрелявшим очень кучно. Он купил его для геодезической поездки в Северную Калифорнию.
Каждому разрешалось пострелять. Все наши сестры познали приятную тяжесть ружья в руке и силу его отдачи до того, как стали достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно обращаться с оружием. К десяти годам Эрнест хорошо стрелял по летающим целям. Каждый ребенок зарабатывал право подержать отцовское ружье и выстрелить из него. Мы все разделили этот триумф до того, как стали взрослыми.
Первым ружьем Эрнеста была одностволка 20-го калибра, подаренная к его десятилетию дедушкой. Оно прекрасно подходило для стрельбы по птицам и зайцам. Этот подарок крепил любовь между дедушкой и Эрнестом, любившим слушать его рассказы о покорении Запада в крытой повозке, когда он сам был мальчишкой. Дедушка Хемингуэй захватывающе говорил о сражениях Гражданской войны. Он воевал добровольцем в иллинойсском пехотном полку, многое понял, изучая военную тактику, и ошутил на себе тяготы войны. Любимый рассказ дедушки Хемингуэя был о том, как он «получил удар пушечного ядра в голову». Пройдя всю войну без единой царапины, однажды он был серьезно ранен. Острый сегмент пушечного снаряда выскользнул из рук, когда он доставал его с верхней полки. Тяжелый кусок металла оставил глубокую рану, и пришлось накладывать несколько швов.
У Эрнеста вторым из двух кумиров детства был дядя Тайли Хэнкок. Прекрасный стрелок, он занимался торговлей оружием на Среднем Западе, когда промысловая охота еще была разрешена. Он любил виски, рыбачил, когда позволяли условия, одалживал свои удочки Эрнесту и научил его технике ловли на муху, чего не знал даже наш отец. Но самым замечательным были его отвисшие, как у моржа, усы и то, что к семи годам он уже совершил три кругосветных путешествия. Его старшая сестра, Кэролайн Хэнкок Холл, оставалась на берегу во время этих поездок. Она умерла за год до того, как наши родители поженились. Остался только дядя Тайли с его живыми рассказами. Его отец, наш прадедушка Хэнкок (потомок Джона, короля Англии, как говорили, у которого подпись была крупнее, чем у кого бы то ни было), был владельцем барка «Элизабет», перевозившего пассажиров и грузы между Англией и Австралией. На борту «Элизабет» выходила первая в мире корабельная газета под названием «Тропикл таймс», ее печатали каждые несколько дней. Годы спустя дядя Тайли своими воспоминаниями разжег страсть путешествий в другом мальчишке, у которого личный опыт познания природы ограничивался водами озера Уоллун-Лейк.
В детстве Эрнест часто ночевал не в коттедже, а на открытом воздухе. Поскольку он был занят рутинной работой по дому в течение всего дня, ему разрешалось проводить ночи по своему усмотрению. Отец купил ферму Лонгфилд на другой стороне озера. Из отдаленного района он нанял энергичного фермера по имени Уоррен Самнер, жившего неподалеку и выполнявшего тяжелую работу, требующую наличия оборудования и мулов. Уоррен и Эрнест посадили аллеи калифорнийского и грецкого ореха, целые акры яблонь различных сортов и слив. Это не только надо было взращивать и пересаживать, но и стричь, подрезать и удобрять. Отец считал Эрнеста слишком маленьким для такой работы.
Спокойным, безветренным днем раздавался сигнал горна, который был слышен отчетливо между фермой и Уиндмером. Расстояние было всего в одну с четвертью мили. Идти на веслах через озеро было приятным утренним упражнением. Но к концу тяжелого рабочего дня возвращение домой, особенно при ветре, не доставляло особого удовольствия. Эрнест любил тяжелую работу. Она давала ему возможность развить свои мускулы и соперничать с другими работниками. Но некоторые задания были до боли монотонными. В начале фермерской карьеры его несколько раз заставали развалившимся в тени большого дерева, погруженным в чтение книги о далеких краях и больших приключениях. Как он вспоминал, все, что ему после этого разрешалось, это перевозить на другую сторону озера экземпляры отцовского журнала Американской медицинской ассоциации. Но он приобрел некоторые медицинские знания, развил свои мускулы, и у него было много времени для размышлений в эти долгие жаркие летние дни.
Еще одну разновидность чтения упустила семейная цензура. Обед Эрнеста всегда заворачивали в газету. Доставляя на лодке овощи другим летним работникам, он медленно читал и перечитывал рассказы о спорте, о жестокости людей.
В тот день, когда пришли инспектора по охоте, Эрнест работал на ферме Лонгфилд. Именно его увлечение изготовлением чучел привело к проблемам с законом. Это случилось через неделю после его шестнадцатилетия. Сообщение, которое мать написала отцу 30 июля 1915 года, излагало суть дела и ее предположения.
«Дорогой Кларенс.
Я пишу это особое послание для тебя сразу после того, как ушли инспектора по охоте. Поскольку Леон Рэнсом позвонил позже, чем это произошло, я отсылаю письмо с ним. Вот как все было. Двое странных мужчин вошли в дом и спросили у Санни, Дональда и Кэрол, дома ли доктор. Они сказали, что нет, он в Чикаго и приедет позже этим летом.
Я услышала разговор и вышла на крыльцо. Я поздоровалась, и они немедленно спросили меня, дома ли доктор. Я повторила то, что сказали дети, и спросила старшего из них его имя. Он сказал, что его имя Смит, и ухмыльнулся. Я спросила, хотели ли они видеть доктора по профессиональным вопросам, и они злобно ответили, что нет. Они пришли по делам. Тот, который был помоложе, повернулся спиной, а Смит сел на ступеньки и спросил меня, когда я ожидаю возвращения доктора и есть ли еще мужчины в семье. Здесь я подумала, что они грабители или что-то в этом духе. Они вели себя настолько отвратительно, говорили вкрадчиво и насмешливо и не рассказывали о цели своего прихода. Они задавали вопрос за вопросом.
– А как насчет того молодого человека, лет восемнадцати? Он здесь ночует? Где он сейчас?
Я сказала им, что он работает на ферме по другую сторону озера.
– Он придет на гребной шлюпке или на моторной лодке? Ходил он вверх по озеру между 20-м и 25-м числами этого месяца и буксировал тросом шлюпку под названием «Юз-а-ла» из Уалдмейера? (Их коверканье имен Урсулы и Уиндмера раздражало.)
– Да, он был там.
Теперь они сказали, что могут его опознать. У них есть два свидетеля, что он подстрелил крупную птицу и погрузил ее в лодку. Они сообщили, что у него было оружие, короткое ружье. И одет он был в красный свитер. Я сказала им, что, если они так много знают обо мне и моей семье, нет необходимости говорить со мной таким наглым тоном. Это наседание на одинокую женщину и ее маленьких детей без пояснения причины и своих полномочий, а также все эти наглые вопросы говорят о недостойном поведении, и им следует помнить об этом в следующий раз.
Один из них отступил назад и встал с глуповатым выражением.
– Мадам, это мне урок на будущее, – сказал он.
Да, я забыла сказать, это он первый попросил у меня лодку, чтобы добраться до Эрнеста. Но я ему отказала. Я не даю лодок незнакомцам. Как только они ушли, я сказала Рут и Марси, чтобы они немедленно садились в лодку, на всех парах мчались на ферму и предупредили Эрнеста. Он должен был пойти к Дилвортам и оставаться пока там. Они встретили его на моторной лодке, дали весельную шлюпку, а сами вернулись на моторке. После ужина Рут прибралась, забрала молоко и заперла ферму. Я отправилась к Бэконам узнать, как обстоят дела. Они знали этих людей и направили их ко мне. Мистер Бэкон говорил с ними, и они сказали, зачем пришли, но были огорчены тем, что ему не исполнилось еще восемнадцати лет. Иначе ему грозило судебное разбирательство. Они сказали мистеру Бэкону, что на этот раз они закрывают на это глаза. Это единственный луч надежды.
Но после того, как они пришли сюда и состоялся разговор, который я цитирую с самого начала, они удалились сердитые, сказав, что займутся этим делом с другой стороны. А сейчас расскажу о том, что произошло. Он подстрелил цаплю, когда Уэйберны переходили на озеро Минч. Он завернул ее и оставил в поставленной на якорь моторной лодке. Когда он вернулся к лодке после пикника, он обнаружил, что ее нет на месте, а один мальчик, представившись сыном инспектора по охоте, сказал, что пришел спросить его насчет птицы. Эрнест сказал, что его знакомый дал ему эту птицу, а он собирался забрать ее домой и сделать чучело.
Мальчик ответил, что он должен забрать эту птицу, поскольку для Эрнеста иметь ее противозаконно, а он всего лишь помогает своему отцу. Вот что из этого получилось. Я предчувствую худшее, поскольку Эрнест заявил, что не убивал эту птицу, но, по его словам, он испугался и сказал первое, что пришло в голову. Я не могу утверждать, что знаю все об этом, ведь если не знаешь, то лучше молчать. Мисс Хансен и мисс Уэйберн заявили мистеру Бэкону, что они ничего не знают об убийстве птицы. Так что ты понимаешь, как все запуталось. Я думаю, что лучше всего будет послать Марси завтра к Дилвортам. Она встретится с ним и поговорит с мистером Дилвортом обо всем этом. Я не знаю, стоит ли ему возвращаться в Уиндмер или нет. Мистер Бэкон говорит, что они инспектора по крупному зверю и рыбе округов Эммет и Шарлево. А в остальном у нас все хорошо.
С любовью Г.Х.»
Однако Эрнест отправился в Айронтон, где в летнее время проживал наш дядя Джордж. Он считал, что в другом округе будет в безопасности, находясь под юрисдикцией местных законов. Он рассказал дяде Джорджу обо всем этом. К его ужасу, дядя Джордж не выразил и капли сочувствия. Он посоветовал Эрнесту вернуться и уплатить штраф. Это было сделано, и весь инцидент был исчерпан. Но после этого зародились особые отношения между двумя семьями. И это помогло Эрнесту сформировать свой кодекс поведения. Нужно дорожить людьми, которые помогли вам в затруднительном положении. Все остальные бесполезны.
Хотя Эрнест усердно работал на летней ферме, он никогда не убегал из дому и не позволял своим домашним гадать о том, что с ним случилось. Такие инциденты впоследствии вольно излагались биографами и журналистами. Эрнест всегда посылал почтовые открытки, рассказывая об увиденных им птицах и зверях, даже о ночных походах вниз по реке Иллинойс до озера Цюрих в штате Висконсин.