Не давая прямого ответа на поставленный вопрос, Кюльман и Чернин полемизируют с тов. Троцким по ряду отдельных вопросов, в частности, по вопросу об Украине.
   Троцкий. Я, к сожалению, не получил ответа на один поставленный мною практический вопрос. Поскольку перед нами встает рассмотрение вопроса о проектируемой границе с новой точки зрения, именно с точки зрения военно-стратегической, мы должны иметь возможность эту новую границу оценить в полном ее объеме. Если бы мы даже условно согласились со взглядами графа Чернина, – что по существу дела недопустимо, – то и тогда, через неделю или через две, противной стороне, возможно, придется признать, что власть Совета Народных Комиссаров распространяется и на ту территорию, от имени которой говорит правительство Рады, единственной территорией которого является… Брест-Литовск. С этой точки зрения для нас, разумеется, не безразлична граница, которая проводится между украинской частью Российской Федеративной Республики и австро-венгерской монархией. Вот почему нам необходимо получить представление о границах в полном их объеме.
   Кюльман предлагает перенести вопрос в военно-техническую комиссию, в которой он сделает соответственное сообщение.
   Троцкий. После того как здесь было установлено, что нет и не может быть никаких разумных оснований, препятствующих выяснению предполагаемой границы той части России, которая, благодаря энергии и решимости украинских рабочих и крестьян, находится под властью Украинских Советов, я думаю, что не может быть никаких принципиальных возражений против создания военно-технической комиссии; она, таким образом, будет исходить из знакомства с проектируемой границей в целом.
   После решения вопроса о перерыве, Кюльман в ультимативной форме заявляет, что окончательная форма соответствующего пункта мирного договора должна гласить следующее: «Россия принимает к сведению следующие территориальные изменения, вступающие в силу вместе с ратификацией этого мирного договора: области между границами Германии и Австро-Венгрией и линией, которая проходит… впредь не будут подлежать территориальному верховенству России. Из факта их принадлежности к бывшей Российской империи для них не будут вытекать никакие обязательства по отношению к России. Будущая судьба этих областей будет решаться в согласии с данными народами, а именно – на основании тех соглашений, которые заключат с ними Германия и Австро-Венгрия».
   Конкретно вопрос о границах должен был быть разрешен в территориальной подкомиссии, заседавшей 10 февраля.[99] После того как там соглашение достигнуто не было, вопрос был снова перенесен в тот же день на заседание политической комиссии.

II. Заседание 10 февраля 1918 г

   После непродолжительных дебатов по частным вопросам тов. Троцкий в своей речи заявляет о разрыве переговоров.
   Троцкий. Задачей подкомиссии, как мы ее понимаем, являлось ответить на вопрос, в какой мере предложенная противной стороной граница способна, хотя бы в минимальной степени, обеспечить русскому народу право на самоопределение. Мы выслушали сообщения наших представителей, вошедших в состав подкомиссии по территориальным вопросам,[100] и мы полагаем, что после продолжительных прений и всестороннего рассмотрения вопроса наступил час решений. Народы ждут с нетерпением результатов мирных переговоров в Брест-Литовске. Народы спрашивают, когда кончится это беспримерное самоистребление человечества, вызванное своекорыстием и властолюбием правящих классов всех стран? Если когда-либо война и велась в целях самообороны, то она давно перестала быть таковой для обоих лагерей. Если Великобритания завладевает африканскими колониями, Багдадом и Иерусалимом, то это не есть оборонительная война; если Германия оккупирует Сербию, Бельгию, Польшу, Литву и Румынию и захватывает Моонзундские острова, то это не оборонительная война. Это – борьба за раздел мира. Теперь это ясно, яснее, чем когда-либо.
   Мы более не желаем принимать участия в этой чисто империалистической войне, где притязания имущих классов явно оплачиваются человеческой кровью. Мы с одинаковой непримиримостью относимся к империализму обоих лагерей, и мы более не согласны проливать кровь наших солдат в защиту интересов одного лагеря империалистов против другого.
   В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся народу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещика передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство.
   Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру. В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов. Эти условия отвергаются трудящимися массами всех стран, в том числе и народами Австро-Венгрии и Германии. Народы Польши, Украины, Литвы, Курляндии и Эстляндии считают эти условия насилием над своей волей; для русского же народа эти условия означают постоянную угрозу. Народные массы всего мира, руководимые политическим сознанием или нравственным инстинктом, отвергают эти условия в ожидании того дня, когда трудящиеся классы всех стран установят свои собственные нормы мирного сожительства и дружеского сотрудничества народов. Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи Русской Революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ.
   Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора.
   В связи с этим заявлением, я передаю объединенным союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление:
   "Именем Совета Народных Комиссаров, Правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения правительств и народов воюющих с нами, союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, с своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным.
   Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту[101]".
   Кюльман запрашивает, намерено ли советское правительство заявить по прекращении войны, где в точности проходит внешняя граница РСФСР и согласно ли советское правительство возобновить торговые и правовые сношения, соответствующие состоянию мира между странами?
   Троцкий. Мне остается прибавить немногое к сказанному в нашем заявлении. Российское правительство в этом письменном заявлении говорит, что оно, с своей стороны, объявляет состояние войны прекращенным, и что, во исполнение этого своего решения, оно отдает приказ о полной демобилизации армии на всех внешних фронтах. Что касается практических затруднений, вытекающих из создавшегося положения, то я не могу предложить никакой юридической формулы для их разрешения. Это отсутствие необходимой юридической формулы является не случайным недоразумением; весь ход мирных переговоров доказал, что, ввиду глубокого расхождения основных точек зрения, невозможно подыскать формулу, определяющую взаимоотношения российского правительства и центральных держав. Насколько я понял г. председателя германской делегации, он как бы допускал, по крайней мере в теории, возможность подыскания на практике недостающей нам формулы, и впредь опираясь на помощь пушек и штыков. Я этому не верю. Как бы ни злоупотребляли в течение этой войны понятием обороны страны, как бы ни насиловалась идея защиты отечества, ни один честный человек во всем мире не скажет, что продолжение военных действий со стороны Германии и Австро-Венгрии явится при данных условиях защитой отечества. Я глубоко уверен, что германский народ и народы Австро-Венгрии этого не допустят; и если наши основные положения станут для всех очевидными, то практические затруднения разрешатся тем или иным путем. Переданный нами документ не оставляет никакого сомнения относительно наших намерений. Мы, с своей стороны, объявляем состояние войны прекращенным и возвращаем наших солдат к мирному труду.
   Кюльман предлагает созвать на 11 февраля пленарное заседание, где союзнические делегации выскажут свое мнение о создавшемся положении.
   Троцкий. Что касается нас, то мы исчерпали все те полномочия, какие мы имеем и какие до сих пор могли получить из Петрограда. Мы считаем необходимым вернуться в Петроград, где мы и обсудим совместно с правительством Российской Федеративной Республики все сделанные нам союзническими делегациями сообщения и дадим на них соответствующий ответ.

III. Заявление делегации РСФСР о прекращении[102] войны

   Именем Совета Народных Комиссаров, Правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения правительств и народов воюющих с нами, союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, с своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным.
   Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту.
   Брест-Литовск. 10 февраля 1918 г.
   Председатель российской мирной делегации Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.
   Члены делегации:
   Народный Комиссар госуд. имуществ В. Карелин. А. Иоффе. М. Покровский. А. Биценко.
   Председатель Всеукраинского ЦИК Медведев.

2. После разрыва. Итоги переговоров

Л. Троцкий. ДОКЛАД НА ЗАСЕДАНИИ ВЦИК 14 ФЕВРАЛЯ 1918 Г

   Тов. Троцкий начинает свой доклад напоминанием о том, что революционной России в настоящее время приходится не только строить новую жизнь, но и подводить итоги дореволюционной эпохи и расплачиваться по счетам истории царизма и буржуазной коалиции. И, прежде всего, нам приходится расплачиваться по счету войны, продолжавшейся 3 1/2 года и явившейся пробным камнем экономического могущества участников этой войны. Как наиболее слабая экономически страна, Россия должна была выдохнуться раньше, чем остальные участники этой войны. У нее, как и у других государств, имелся определенный военный капитал – средства взаимного истребления, – и если бы война продолжалась недолго, то Россия, быть может, и не оказалась бы по ту сторону военной победы. Но вся предыдущая политика народов вела к тому, что обе борющиеся стороны представляли почти равновесие сил, и потому война должна была затянуться. В этой затяжной борьбе победить могли лишь те, народное хозяйство которых могло бы в процессе борьбы воспроизводить истребляемый в ней капитал войны, а слабейшие неизбежно отстали, обессилели. Самым могущественным противником оказалась Германия, имеющая наиболее рационально организованную мощную промышленность; ей уступали в этом не только Россия, и не только Франция, но даже Англия. И когда начались мирные переговоры между Россией и центральными державами, фактическое соотношение сил не могло не обнаружиться, не могло не обнаружиться проявленное Германией в сорокамесячной борьбе колоссальное могущество, равно как не могли не выявиться страшная экономическая разруха, в которой ныне оказалась Россия, и факт дезорганизованности ее армии. И если бы мы базировались только на этих фактах, то, конечно, мы оказались бы в самом жалком состоянии, – даже и в том случае, если бы победила Англия. Ибо в современной войне платятся всегда слабейшие, а в силу всего исторического хода вещей Россия должна была оказаться наиболее ослабленной из так называемых великих держав. С этой точки зрения совершенно несостоятельны все утверждения буржуазной прессы о том, что мы были бы на гораздо более выгодной позиции, если бы вместе с нами в переговорах принимали участие наши союзники. Это, конечно, не верно, ибо для этой цели мы должны были бы прежде всего продолжать войну и, продолжая ее, тем самым растрачивать все более и более наши хозяйственные силы, дезорганизовать страну экономически и политически. Тем самым мы все более и более ослабляли бы наше значение в грядущих мирных переговорах, и, в конечном счете, капиталисты всех стран свели бы между собою счеты, заставив нас платить за все потери и убытки. Мы поэтому имели единственную возможность избегнуть окончательного и решительного поражения: это связать свою судьбу – судьбу русской революции – с революцией в Западной Европе.
   Тов. Троцкий в нескольких штрихах воспроизводит всю деятельность российской мирной делегации, предшествовавшую январскому перерыву, и доказывает, что январские забастовки в Австро-Венгрии и Германии[103] укрепляют позицию русской революции и ослабляют внутреннюю силу германского империализма. – Мы перед отъездом в Брест-Литовск, на последнем заседании III Съезда Советов, в котором мы принимали участие, говорили о том, что не можем взять на себя обязательства подписать истинно демократический и справедливый мир. Мы говорили, что революция может оказаться вынужденной подписать даже явно насильнический мир. Но в это время разразилась забастовка в Западной Европе и благодаря тому, что через Стокгольм к нам доходили очевидно преувеличенные сведения, могло показаться, что германский пролетариат близок к победе. И действительно, уже давно пролетарское движение в Германии не приобретало того грозного размаха, который оно приобрело в те дни. Однако это тотчас же отбросило германскую буржуазию в противоположную сторону, и она поняла, что малейшая уступка с ее стороны была бы капитуляцией, была бы смертным приговором капиталистическому строю Германии. Стачка была ликвидирована, и германская делегация повторила свои требования с полной непримиримостью и в прежнем объеме. Уступка была сделана лишь в области экономическо-правовой, т.-е. в той области, которая относительно менее интересует всесильную германскую военную партию. Та скрытая контрибуция, о которой мы говорили еще на III Съезде, и которая измерялась нами в количестве восьми и, может быть, десяти миллиардов, была ими понижена до трех миллиардов. Кроме того, они высказались против неотложности возобновления торговых переговоров.
   Далее тов. Троцкий говорит о той предательской роли, которую играла делегация Рады во время переговоров, подкрепляемая теми предательскими ударами в спину Брестской делегации, которые наносила поддерживавшая Раду буржуазная пресса.[104] Он говорит о том, что в самый критический момент переговоров в некоторых русских газетах было напечатано сообщение генерала Бонч-Бруевича, которое рисовало в чрезвычайно мрачном освещении положение русского народного хозяйства и состояние армии.[105] Эта телеграмма была перепечатана всеми германскими газетами, и она сильно укрепила позиции и намерения аннексионистов.
   Тов. Троцкий опровергает обвинение немецкой печати в попытках затягивать переговоры и доказывает, что после последнего десятидневного перерыва вся инициатива затягивания переговоров принадлежит делегациям центральных держав, выжидавшим ликвидации стачки, с одной стороны, и окончания сепаратных переговоров о мире с делегацией Украинской Рады – с другой. 9 февраля, в день рождения Леопольда Баварского, был подписан мирный договор с Украинской Радой, и генерал Гофман «с ее разрешения» (ибо, по договору, Брест-Литовск включается в пределы Украины) салютовал одновременно и в честь заключения мирного договора, и в честь рождения Леопольда Баварского.
   После этого все вопросы были выяснены, и занятия военной и территориальной комиссий явились лишь оформлением уже сказанного ранее. На доводы наших военных экспертов Альтфатера и Липского, блестяще доказавших, что требование Моонзунда и той линии границ, которую провел на карте генерал Гофман, является исходной точкой наступательной политики, а не оборонительной, как это было бы, если бы Моонзунд и другие острова остались в руках России, – на эти доводы германские делегаты могли лишь ответить, что они не могут отказаться от этих требований. Точно также и в политической комиссии лейт-мотивом доклада Граца была фраза: «комиссия не пришла к соглашению».[106] После этого российской делегации осталось лишь сделать то заявление, которое своевременно было опубликовано в газетах.[107] Тов. Троцкий рассказывает о том, какое сильное впечатление произвела эта декларация не только на представителей делегаций центральных держав, но и на тех немецких солдат, которые оказались в Брест-Литовске в это время. Не только немецкие солдаты, но и офицеры говорили: «мы не разбойники», «двигать нас на Россию невозможно», «стало быть, нас обманывали» и т. д. Однако же тов. Троцкий утверждает, что не следует считать наступление исключенным при всяких условиях. Он говорит лишь, что все те факторы, которые вынудили германских империалистов вступить в мирные переговоры и которые удерживали их от наступления до настоящего момента, не только сохранили свое значение, но, наоборот, они были усилены мирными переговорами в Бресте. И потому тов. Троцкий считает возможным без колебания демобилизовать нашу исстрадавшуюся армию, вернуть ее к повседневному труду, для того чтобы установить трудовую дисциплину и снова установить трудовую связь между ее отдельными элементами. И если мы имеем, с одной стороны, молчаливое, а может быть и не только молчаливое соглашение между империалистами центральных держав и держав Согласия, если мы имеем заговор мирового империализма против русской революции,[108] то, с другой стороны, всей нашей тактикой в Брест-Литовске мы поддерживали и укрепляли связь с нашими естественными союзниками – с рабочими Франции, Англии, Германии, Австрии и Америки. Протест союзных послов против аннулирования займов и т. д. замыкает вокруг нас кольцо мирового империализма. Но мировая революция, восстание пролетариата Западной Европы, разумеется, разрушит этот заговор и навеки освободит мир от заговоров угнетателей против угнетенных.[109]

Заключительное слово

   Заключительное слово предоставляется тов. Троцкому. Возражая своим противникам, он говорит, что действительно в начале мирных переговоров германская делегация очень тщательно носила маску и старалась казаться более сговорчивой. Ее дальнейшее поведение объясняется вовсе не тем, что она будто бы теряла «уважение» к Советской власти из-за шагов последней во внутренней политике. Та программа, которую огласила германская делегация, в сущности, была повторением программы рейхстага, принятой 19 июля, но против нее восстала военная каста в Германии, которая окружена особым ореолом, ибо в тот момент, когда Германия была окружена целым миром врагов, именно военная каста подчинила ее защите всю капиталистическую технику и науку и мобилизовала все капиталистическое хозяйство. Все свое влияние она бросила на чашу весов при мирных переговорах и этим заставила молчать буржуазных соглашателей. Наоборот, германская буржуазная печать ненавидит нас теперь от всей души, ибо она поняла, что с большевиками сговориться с помощью дешевеньких фраз нельзя, что никакая маска в этом случае ей не поможет. Далее тов. Троцкий подробно излагает некоторые эпизоды своих переговоров с делегациями центральных держав и доказывает, что ни на одну минуту наша делегация не намеревалась проповедовать «непротивление злу». Наоборот, и граф Чернин и фон-Кюльман прекрасно поняли это, им было в соответствующих выражениях разъяснено, что русская революция, начиная с самого ответственного работника и кончая простым революционным солдатом, скорее изойдет кровью, чем допустит вмешательство во внутренние дела Федеративной Республики. Мы знаем, что у кайзера всегда найдется пять-шесть отборных корпусов, и что с их помощью можно организовать наступление; но если мы не можем обезопасить русскую революцию от этого наступления, то мы можем создать наилучшие условия для обороны, и с этой целью мы своей тактикой прежде всего стремимся раскрыть глаза германскому пролетариату.[110]